Там, где есть надежда

Четыре сотни молчаливых воинов в доспехах, с большими щитами и длинными мечами ударили в тыл наступавшим на город зурахатцам. Перед тем, как ударить, они пустили в неприятеля облако арбалетных болтов, поражая вражеских солдат в незащищенные затылки и ноги. Противник даже не сразу сообразил, что появились новые войска. Их командиры, наблюдавшие за наступлением на Делделен с тыла, были убиты первыми; затем началось избиение. Зурахатцев было больше, но они оказались зажатыми в клещи, растерянными, лишенными офицеров. Повинуясь необъяснимому порыву, упавшие было духом пираты воспрянули и тоже бросились в контратаку. Зурахатцы немедленно обратились в бегство, удирая от разящих мечей к реке, где они нашли пару десятков лодок. Кто-то, побросав щиты и шлемы, успел на них погрузиться и отплыть, некоторые бросались в воду, другие были изрублены прежде, чем достигли берега. Более пятнадцати сотен врагов осталось лежать на улицах города, в грязи и крови; примерно в два раза меньше смогли сбежать, но многие утонули в реке.

На другом берегу все пираты уже были либо истреблены, либо взяты в плен. Однако, тамошние командиры, устрашенные появлением незнакомой армии и смертью колдунов, поспешили закрепиться в захваченной половине города и не думали о новой атаке. Зурахатский генерал Хорделиан оказался человеком достаточно смелым и гордым, чтобы не поддаться панике и не отступить прочь, как советовали ему помощники и младшие командиры. Он даже отдал приказ о новом сражении: ранним утром его войска должны были маршировать на север, где через реку был наведен временный мост, перейти на правый берег и обрушиться на врага. Хорделиан послал гонцов в лагерь кочевников, которые боялись подходить к Делделену из-за колдунов. Он взывал к их гордости, призывая присоединиться к оставшимся у него трем тысячам воинов и сломить врага.

К несчастью генерала, поздней ночью в одной из комнат большого дома Колокольчика очнулся Сорген. Он призвал к себе Рогеза, единственного из их тройки, оставшегося на ногах.

– Накрась себе брови сурьмой… Подведи глаза красным, нарисуй краской Лим рожу посвирепее. Отправляйся в лагерь кочевников и устрой там переполох. Необязательно их убивать, главное напугать как следует, чтобы они не решились нас атаковать снова. Постарайся быть грозным и страшным… а потом предложи союз.

Рогез кивал, тряся посеревшими толстыми щеками. Сражаться он умел как следует, и недавно, возглавив атаку южан в тыл зурахатцам, истребил немало врагов, однако, говорить и устрашать ему не очень хотелось. Сидевший в темном углу, на неудобном стуле Гуннир сухо рассмеялся и встал на ноги.

– Задача непосильна, князь? – вкрадчиво спросил Мясник, заставив Рогеза вздрогнуть и метнуть на него быстрый взгляд, возмущенный и испуганный одновременно. – Это дело для старика Гуннира. Я займусь, Великий Сорген, и будь спокоен. К утру кочевники будут ползать у наших ног с мольбой.

– Я мог бы справиться! – возразил Рогез, но без особой уверенности и с явно слышимым в голосе облегчением.

– Никто не сомневался в этом, – усмехнулся Гуннир, издевательски поклонившись князю. Затем он вышел и немедленно принялся за дело. Сначала он превратил в монстра Термеза: наградил его клыками в палец толщиной, покрасил зеленым лицо и украсил многочисленными жуткими шрамами. Утробно рычать, с такой злобой, что у слушателей становились дыбом волосы, наемник умел и без всякого волшебства. В грязном мешке Термез волок отсеченную голову старого волшебника и превратившееся в мятую рваную тряпку платье зеленоглазой девушки. В кошеле у Гуннира лежала гарда Дневной Звезды (лезвие рассыпалось в прах сразу после смерти Орзариса).

Они постарались на славу. Некстати оказавшиеся в лагере вместе с ними послы Хорделиана были жестоко выпотрошены и повешены на деревья, будто охотничьи трофеи. Рядом с ними вскоре оказался один строптивый молодой вождь, а Термез тыкал остальных в рожи отрубленной головой и старательно рычал. После недолгой беседы с Гунниром вожди лейденцев упали на колени перед могучим черным колдуном и поклялись ему в вечной верности. Мясник выслушал их, пряча улыбку в складках наброшенного на голову балахона. Цена клятвам кочевников – пригоршня грязи, но от них многого и не требовалось. Для напоминания о себе Гуннир оставил кочевникам мертвую голову, которую они обещали водрузить в центре лагеря, на шесте.

Ранним утром лейденцы, как ни в чем ни бывало, прибыли в левобережную часть Делделена под приветственные крики зурахатских воинов. Впрочем, очень скоро они превратились в вопли страха и боли, когда бывшие союзники внезапно напали на ничего не подозревавших солдат, даже не одевших еще доспехи. За короткое время почти все они были безжалостно вырезаны – лишь немногие смогли сбежать и скрыться в холмах. Хорделиана схватили и в полдень привязали к горизонтальному бревну, установленному на окраине города. Двадцать тысяч кочевников с ревом наблюдали, как его оскопили, выпотрошили, изжарили и скормили священным собакам. До следующего утра лейденцы танцевали у костров, пили кислое вино и объедались мясом, захваченным в Делделене.

… Сорген весь день провел в постели. Хейла исцелила сама себя уже к утру и ближе к полдню, как раз когда кочевники потрошили Хорделиана, занялась Соргеном. Сначала она срастила ему кости при помощи сломанных веточек ивы, затем перемазала с ног до головы лечебной мазью. Гримал привел пленного зурахатца, у которого Хейла вырезала селезенку. Прижав кровоточащий комок к боку Соргена, она прочитала заклинание: селезенка сморщилась и почернела, отдавая свое здоровье селезенке покалеченного колдуна.

Несмотря на лечение, Сорген чувствовал себя еще очень плохо. Его тошнило и до сих пор трясло; пальцы правой руки не могли толком ухватить даже ложки. С утра и в обед его кормила та самая девушка с толстой задницей, что приносила на крышу чашку с ухой. Однако Хейла, закончив лечение, закрыла дверь комнаты, разделась сама и раздела Соргена. Сначала она отмывала кровь, но потом мытье постепенно стало превращаться в недвусмысленные ласки.

– Ты сошла с ума! – застонал Сорген. – Я вот-вот подохну, у меня все болит…

– Все? – хитро усмехнулась Хейла.

– Прекрати шутить.

– Никаких шуток, все очень серьезно. Тебе не придется двигаться и страдать, мой милый! Это просто еще одна разновидность лечения… к тому же, мне это так хочется!

Она не отстала до тех пор, пока не получила своего. Сорген на самом деле вдруг почувствовал себя немного лучше – может быть, просто от облегчения, что все закончилось? Хейла вновь накрыла его одеялом и запечатлела на губах долгий страстный поцелуй.

– Ах… я ведь думала, что ты умер, мой зайчик… Тогда, когда ты исчез в шторме.

– И какие же чувства это в тебе пробудило? – недовольно пробормотал Сорген, пытаясь с помощью минимума движений найти для себя самую удобную позу.

– Чувства? Я выла и драла себя ногтями, как бешеная кошка. Говорят, надавала кому-то по роже и полночи бродила по пляжу, но я сама это помню смутно, потому что была тогда еще не в себе. Это тяжелое, изматывающее заклятие, потом сражение, твоя пропажа. Ты не отзывался на зов дудочек, а ведь это много значило!

– Очевидно, я как раз валялся без сознания на песке. Но почему вы не вызвали меня еще раз, потом?

– Говорю же, я была не в себе. Рогез тоже после сражения еле стоял на ногах. Один Гуннир, кажется, ничуть не устал. По-моему, он говорил, что пробовал вызвать тебя еще и еще, но ты по-прежнему не отвечал.

– Значит, он врал.

– Зачем это ему? Разве он твой враг?

– Не знаю. Спроси про это у него самого.

– Нет уж, спасибо. Я не желаю даже подходить к нему близко лишний раз.

– Как хочешь. Тогда расскажи мне, что же было с вами после того, как я улетел?

– Ох, даже вспомнить страшно! Буря вроде бы утихла… даже нет, она просто отступила, как собака, отходящая от лисы, когда ее настигают охотники. Зурахаты сблизились с нами и принялись обстреливать из катапульт. Не очень точно, но со временем они могли бы продырявить все корабли. Рогез кидался в них огнем, правда, без особого успеха – во вражеской эскадре остался еще один волшебник, хотя и не такой искусный, как тот, что схватился с тобой. Они друг друга стоили, только и всего. Гуннир ничего не делал, только отклонял камни от своего корабля… вонючий пес! Я его ненавижу с каждым днем все сильнее.

– Ночью он славно справился с кочевниками, – возразил Сорген.

– Ха! Все только по тому, что там надо было заниматься его любимым занятием – пугать и резать людей, как свиней! Тьфу на него! – в избытке чувств Хейла на самом деле сплюнула на пол, под кровать, и топнула ногой. – Так вот, эта свинья ничего не делала для победы. Поэтому, пришлось снова вставать на ноги мне, бедной, измученной женщине! Можешь представить, как мне плохо было тогда?

– Да уж… – Сорген облизнул пересохшие губы и жестом попросил у Хейлы кружку с водой. Она подала, продолжая рассказ.

– Единственное, что придавало мне сил – желание как можно скорее броситься на поиски тебя, мой любимый. Я вспомнила про одну рыбу под названием Зайнутама, которая живет в нашем море. Огромное, сильное животное, обитающее на глубине и поднимающееся на поверхность только по зову мага. У меня был гребень, высеченный из кости Зайнутамы. Почему бы такой твари не жить и в Белом море? – подумалось мне. Ведь я слышала байки, будто оба моря раньше были одним целым, до тех пор, пока Келудан не разбил их своими горами. Оказалось, что я совершенно права! На мой зов всплыла совершенно невероятных размеров рыбина, ударом хвоста разбившая в щепки корабль вражеского волшебника. На большее у меня просто не было никаких сил: я упала, кое-как держась у борта, чтобы посмотреть, что там будет дальше. Рыбина ушла обратно, на глубину, но Рогез оказался молодцом. Воспользовавшись неразберихой, он прикончил барахтавшегося в воде вражеского мага, так что больше ему никто не мог помешать. Он сжег еще два корабля, а остальные повернули прочь. Буря немедленно вернулась и обрушилась на нас с прежней яростью… Я плакала, уткнувшись прямо в палубу, потому как ты не вернулся, а я не могла искать тебя! Что может быть ужаснее. Рогез тоже походил на выжатую тряпку. Он еле успел достичь своего корабля, прежде чем шквал снова обрушился на эскадру. Никто не мог… или не хотел защищать суда от волн и ветра; две посудины, больше других поврежденные катапультами, потонули. Через день, под вечер, мы причалили к берегу, выползи на него и устроили лагерь. Все были так рады твердой земле, так измучены плаванием и сражением, что повалились спать. Я… кажется, это ты уже слышал – ходила по пляжу и ревела. Нет чтобы еще раз позвать тебя через дудочку!

– Возможно, я опять дрых. Вечером мне отдохнуть не удалось, – Сорген криво ухмыльнулся, вспоминая свою первую встречу с Колокольчиком.

– Какая разница! Я уснула под каким-то камнем, как уличная бродяжка. Одно хорошо – долго спать не смогла и встала с чуточку посвежевшей головой. Я сразу вызвала эбансов и послала их на разведку, с единственным заданием – найти тебя! Представь мою радость, когда один из них вернулся и сообщил, что ты жив и находишься от нас в каких-то двадцати льюмилах… Правда, это тупое животное не обмолвилось о вражеских армиях и волшебниках. Мы выступили тут же, но большая часть войска двигалась пешком.

– И все-таки вы заявились как нельзя кстати! – сказал Сорген.

– Да уж, это точно! Скажи честно, ты уже прощался с жизнью?

– Я настолько устал, что и думать толком не мог, – признался Сорген.

– И скажи еще, почему ты сам нас не вызывал? – строго спросила Хейла. Словно строгая мамочка, отчитывающая глупого сыночка.

– Ночью я пытался, но вы либо были очень заняты, либо уже отключились. А потом я выронил дудочку.

– Растяпа!

– Посмотрел бы я на тебя на моем месте!

– Ахм… нет, спасибо, не хочу.

– То-то же. А где Хак, Лимбул?

– Зачем они тебе? Я – рядом, разве этого недостаточно? – Хейла нагнулась и поцеловала Соргена, на сей раз в лоб. Он лицезрел груди, рвавшиеся наружу из тесной шелковой рубахи, но его это не волновало.

– Я хочу знать, что с ними, живы ли они, здоровы. Это мои люди! Разве я не должен о них заботиться?

– Фу! Дремучий дурень и наглый мальчишка.

– Дорогая моя, я и Хак вместе путешествуем уже шестой год… Он для меня стал семьей и родиной, в одном лице.

– Какие банальные и ничего не значащие слова… К чему тебе семья и родина, Сорген?

Колдун смутился, не зная, что ответить. Действительно, что теперь для него значат эти два слова? Он попытался найти в себе желание возразить Хейле – и не нашел его. Семья, которая давно переселилась в могилы, и родина, наполненная врагами. Глупая привычка мыслить, как учили в детстве.

– Я устал… – прошептал Сорген, отворачиваясь к стене. – Оставь меня, пожалуйста!

– Ах так! – вспыхнула Хейла. – Хорошо. Я и не ожидала от тебя бурной радости, но поблагодарить за лечение ты мог?

– Ты знаешь, что я благодарен…

– Конечно! Грубый болван. Живы твои холопы, что им сделается! – порывисто встав, Хейла чуть ли не бегом ринулась к выходу. Забыв, что сама закрыла дверь, она едва не вынесла ее, а потом оглушительно хлопнула, когда закрывала. Свечи испуганно вздрогнули, а Сорген почувствовал укол совести. Неужели она у него еще осталась? Только сожалеть о поступках в отношении этой похотливой и вспыльчивой бабы не стоит, не стоит.

А о ком стоит? – спросил он, словно бы сам у себя. Перед открытыми глазами, устремленными в темный угол, где смутно колыхалась густая паутина, плавало окровавленное лицо Орзариса, мягко озаренное непонятной благостью. "Я прощаю тебя, брат!". О, какой соблазн поверить в то, что этот человек был одарен всяческими добродетелями, как полагается существующим лишь в сказках рыцарям Бога-Облака… Сорген подумал, что он никогда не смог бы сказать в лицо врагу слова о прощении. Скорее бы плюнул, на последнем дыхании вытолкнул пополам с кровью проклятие. Ах, как бы хорошо было бросить все это, прилипшее к нему, как жидкая грязь. Месть, война, служение интересам Черных Старцев. Бросить и удалиться на самый край мира, жить в полном одиночестве и покое. Глупая мечта! Ведь он никогда не сможет успокоиться и простить, ведь так? Его ведет вперед, к битвам и жестоким поступкам собственная воля и необходимость, а не желания трех жаждущих власти над миром старых колдунов. Что бы там ни говорил Келудан, хитрый лис. Кто он такой, чтобы знать все обо всех? Свихнувшийся от страха человечишка, возомнивший о себе невесть что.

Вдруг холодная ладонь легла на горячую щеку Соргена и он вздрогнул, почувствовав боль во всем теле. Кожу стали холодить волны неведомой эманации, будто неосязаемый сквозняк проник в комнату. Медленно, с трудом действуя непослушными мышцами, Сорген повернул голову. В головах постели, сгорбившись, сидел Призрак. Горький стон вырвался из груди колдуна, когда он увидел ее лицо. Щеки ввалились, глаза скрылись в черных провалах глазниц. Силуэт Призрака шел волнами, то становясь менее видимым, то снова проявляясь на мгновение. Казалось, что к нему явилась сама Смерть, жуткая и печальная. Сорген поднял дрожавшую руку к колеблющемуся лицу Призрака, но не смог дотянуться так высоко. Пригибаемая вниз немощью, словно отяжеленная камнем, рука опустилась и прошла насквозь через колени видения.

– О, Дальвиг! – прошептал Призрак. – Я думала, что мы никогда не увидимся с тобой, но ты позвал меня.

– Я? – спросил Сорген, едва шевеля сухим, словно бы разбухшим языком. Ведь он только что выпил полкружки воды! – Нет… Я и не думал о тебе.

– Твои сомнения и желание оставить путь порока и смерти, непонятливый Дальвиг! Вот что стало зовом ко мне. Я тонула, погружаясь в бездонный колодец тьмы, когда словно бы порыв ветра подхватил меня под руки и перенес сюда. Несчастный Дальвиг! Где-то глубоко внутри тебя прячется крошечная частичка человека. Клочок задержавшийся в пропащем теле души? Ты пожалел о том, что сотворил с собой и возжелал другой доли… Увы, слишком, слишком поздно! Долго ты шел к этому сомнению, и теперь, сколько ни оборачивайся, не увидишь обратного пути.

– А как же ты?

– Я? – высохший рот Призрака скривился в печальной усмешке. – Глоток воздуха перед тем, как погрузиться в темные глубины. Наше прощание… хотя теперь я буду исчезать с еще большей грустью.

– Но почему?

– Как иначе? Если б не твои сомнения, я могла бы думать, что ты полностью конченый человек, что для тебя осталась лишь одна дорога – к мучениям, которые ты заслужил. Но эти мысли… значит, есть о чем сожалеть. И это очень, очень грустно.

– Трудно представить, что могло быть по-другому.

– Да, – Призрак снова улыбнулся, печально и устало. – Такая у нас судьба.

– Но откуда же эти сомнения, скажи мне? – внезапно воскликнул Сорген, в волнении подавшись вверх и даже приподнявшись на локтях. – Где им гнездиться в человеке, который лишен души?

– Это самое страшное, обреченный Дальвиг! – строго ответил Призрак. – Тем, кто вырвал из тебя душу, меньше всего интересна твоя судьба и твои муки. А душа… Понимаешь, я могла бы сравнить это с озером, чистым и прозрачным. Но потом исчезает родник, питающий его водой – и постепенно озеро становится прудом, зарастающим дурно пахнущей травой, затянутым ряской, с заваленным илом дном. Много лет пройдет до тех пор, пока он превратится в болото и затем высохнет совсем.