Унесенный ветром

В первую ночь Сорген облетел все корабли своей эскадры, чтобы намазать на веки рулевых и впередсмотрящих волшебной мази, позволявшей видеть в темноте. Как только тусклые огни Пейлгельна растворились во мраке, эскадра, безмолвная, словно отряд призраков, сопровождаемая только легким плеском волн и негромким скрипом снастей, повернула на восемь румбов и отправилась к северо-востоку.

Пару дней они мерно взрезали спокойные воды Белого моря, оставляя за кормой льюмилы один за другим. Море больше напоминало тихий садовый прудик, и только иногда поднималось слабое волнение. Маленькие круглоголовые волны ярко-голубого цвета стучали в борта, будто любопытствовали, кто там за ними прячется? Качка была умеренной, так что даже совсем сухопутные люди из числа солдат не особенно страдали. Соргену и Рогезу, выходившим в море едва ли десяток раз, никакие морские болезни не грозили благодаря колдовству. Сорген пользовался затишьем для того, чтобы выспаться. Приказав вынести кресло на переднюю палубу своего флагмана под названием "Благочестивые намерения", он, закрытый от солнца вздувшимся парусом на фок-мачте, дремал с утра до вечера, делая короткие перерывы только тогда, когда желудок требовал пищи – или когда приходила Хейла. Солдаты тем временем играли в кости и «палочки», просаживая вырученные в Пейлгельне золотые, пили вино, объедались мясом и фруктами.

На второй день, на обед, Соргену подали свежевыловленного тунца, но аппетита не было. Едва отщипнув мяса от жирных боков, Сорген выкинул рыбу за борт. Выпив вино, он приготовился вновь погрузиться в сладкую дремоту под колыбельную полощущегося паруса, но тут, громко топая и скрипя высохшими досками, подошел Гримал.

– Хозяин… – пробурчал он. – Чего будем делать с этим?

Сорген скривился, как от зубной боли. Приподнявшись на локте, он повернулся и кисло поглядел на Гримала. Капитан, непробиваемо укутанный в кожаные одежды с металлическими бляшками, немытый, нечесаный, сжимал ручищей предплечье Жудды.

– Ты когда-нибудь бывал в Лейде? – лениво спросил пленника Сорген. Тот затряс серыми щеками. Грязь, усталость, страх и незажившая рана давали о себе знать. Вместо смуглого гейнджайндца перед магом стоял дрожащий обитатель подвалов и пещер, никогда не знавший солнца.

– Нет… – озвучил его безмолвный ответ Сорген. – Значит, ты нам больше не нужен.

Гримал хищно улыбнулся и встряхнул пленника, как ворох пыльных одежд.

– Что нас ждет там, на северном берегу этого моря?? – патетически воскликнул Сорген, взмахнув рукой. – Я не знаю. Но вряд ли вновь получится прогулка наподобие гейнджайндской. Мы не сможем следить за тобой как подобает, Жудда! Ты ведь опасный тип. Я помню, как яростно сверкал ты глазами на перевале в горах. Свирепый боец и коварный враг. Придется нам расстаться, как ни ужасно это звучит… Ты хочешь получить свободу? Ну конечно, какая глупость с моей стороны – задавать такие вопросы! Но мне нужно быть уверенным, что ты не возьмешь меча, чтобы снова воевать с нами! Это было бы обидным для нас, правда? Что? Ты обещаешь, что не будешь? Да, хорошо… Вопрос только в том, насколько я могу рассчитывать на твою искренность? Знаешь, я никогда не любил рисковать. Один отпущенный солдат вливается в ряды армии противника – и, о чудо! – это приносит ему победу! Думаешь, такое невозможно? А кто его знает. Я много чего умею – увы, кроме предсказания будущего. Не хочу испытывать судьбу… Так что, один последний вопрос. Ты умеешь плавать, Жудда?

Гримал все хорошо понял без дополнительных команд. Откуда-то из-за спины он выудил камень размером с человеческую голову, заботливо обвязанный пеньковой веревкой. Ловко набросив на шею скулящему Жудде петлю, он затянул ее и без усилий перебросил вялое тело предателя через борт. Обреченно взмахнув руками и ногами, Жудда тяжело плюхнулся в воду. Гримал нагнулся, чтобы проследить за тем, насколько хорошо пойдет ко дну его жертва. Удовлетворенно крякнув, он повернулся к Соргену и кивнул.

Колдун задумчиво покачал головой в ответ и снова лег в кресло. Он мимолетно задумался о несчастной судьбе Жудды и даже испытал нечто вроде сочувствия. Кто знает, сколько лет он, а до того его отец и дед спокойно жили на перевале, охраняя страну от мифических врагов? А потом, в одночасье, спокойный мир рушится: демоны вырываются на свободу и крушат привычный уклад жизни. Друзья убиты, он сам принужден стать предателем – жуткая, незавидная, омерзительная доля! И теперь бесславная смерть в неизвестности и позоре! Какой же кошмарной тенью навис над этим крохотным существом он, Сорген? Зловещая черная глыба, надгробие для целого мира! Содрогнувшись от собственного ужасающего величия и от порыва ветра, Сорген лениво усмехнулся. Пожалев Жудду жалостью ребенка, мгновение горевавшего над смертью воробушка в лапах кошки, он тут же должен забыть о нем. Настоящей жалости нет, как нет торжества или напыщенной гордости от осознания собственного могущества и силы. На самом деле, он просто равнодушен.

На следующее утро в каюту Соргена, проснувшегося в объятиях Хейлы, постучал Лимбул.

– Как водится в нашем мире, все хорошее рано или поздно кончается купанием в выгребной яме! – свистящим шепотом сообщил тот, когда маг вышел в коридор, начавший ощутимо покачиваться. – Извольте видеть: благосклонность погоды покидает нас!

– Месть Жудды, – пробормотал Сорген. Когда они вдвоем очутились на палубе, он невольно поежился. С востока дул сильный холодный ветер. Шхуны шли на одних кливерах, да и те, вероятно, скоро следовало убрать. У горизонта клубились черные тучи, а ураган там, видно, был силен неимоверно: даже с большого расстояния зоркий человек мог разглядеть, как сизые клубы мчатся и перемешиваются друг с другом. Море пестрело белыми барашками, метавшимися на фоне черной воды. Куда делись те ласковые, любопытные синие волны? Клочья пены взлетали в воздух и норовили угодить в лицо.

Нахмурившись, Сорген некоторое время стоял неподвижно и всматривался в горизонт. Он пытался сообразить, чем все это им грозит, но никаких мыслей пока не возникало. Паруса на носу громко затрепетали, захлопали, так как ветер внезапно сделался еще сильнее. В борт ударили волны и шхуна резко накренилась. Соргена прижало спиной к стенке надстройки и окатило брызгами; рулевой, сдавленно ругаясь, принялся ворочать к востоку, чтобы уменьшить поперечную качку.

– Вот как, – пробормотал Лимбул. – То ли еще будет! Когда я ходил по нашему морю Наодима, каждый моряк в начале плавания растворял каплю своей крови в стакане морской воды, а потом выливал ее за борт. Считалось, что это нужно морскому повелителю, который строит из крови кораллы… Ну, и за жертву давал безопасно проплыть.

– Я думаю, сегодня твои легенды ни к чему! – ответил Сорген, зло ощерившись. – Море тут ни при чем; похоже, нас собираются атаковать торопящиеся в могилу жители Зурахата! Эта буря – волшебная, мальчик.

Полчаса потребовалось, чтобы подготовиться к встрече основного натиска бури. Пропали завтрак и утренний туалет… Хейла, почти раздетая – на радость тем солдатам, которые не потеряли способности радоваться – спрыгнула за борт и полетела на свой корабль. Порывы ветра окончательно сорвали с нее одежды, и к цели она добралась совершенно голой, будто какая-то морская ведьма. Ее судно возглавляло вторую колонну; Рогез находился на последнем корабле первой колонны, а Гуннир – на последнем второй колонны.

Сорген не был намерен обороняться и выжидать, что предпримет наглый враг. Он собирался контратаковать, но сначала следовало разобраться с бурей, которая уже тянула косматые ручищи-тучи к самым кораблям. Клочья сизых бород, казалось, мели волны и грозили зацепить за мачты; крутые и угрожающе-черные валы вздымали суда вверх и бросали их обратно. Ветер визжал в рангоуте; паруса, все до единого, свернули и спрятали в трюмы. Поверхность моря походила на атакующую армию, состоящую из бойцов в островерхих шлемах с белыми плюмажами пены. Бух, бух, бух! Они штурмовали борта кораблей, торопясь добраться до скрывшихся за ними людей. Иногда ударял особенно высокий и неистовый вал, и тогда казалось, что доски с треском подаются его напору. Корабли стонали и скрежетали, хлебали воду и содрогались, падая вниз с вала. Водяная пыль, сдутая с поверхности моря яростным ветром, висела в воздухе, словно дождь, который передумал падать. Где-то рядом блистали молнии, но за ревом ветра и волн ударов грома услышать было невозможно.

Сорген застыл на палубе, посреди сверкающего квадрата – символа стабильности и спокойствия. В одном его углу была начертана руна воды, в другом – руна воздуха. В руках Сорген сжимал деревянную чашку с простой водой. В нее он бросил щепоть драгоценного пепла Ассаха и выдохнул слова:

– Эсдайел эзмеде, кайнел турру инда удеддер эскард, хоранел тетериэ ат чаретел! Успокойся, море, выплесни силу в ненасытный ветер, развей тучи и умри! – палуба скакала под ногами, как взбесившийся конь, но с помощью магии Сорген смог устоять. Вода в чашке застыла, словно густое желе. Шхуна взобралась на очередной вал, со стоном накренилась и ухнула вниз; вдруг оказалось, что эта волна была последней. Тем, кто в тот момент оказался на палубе, открылась небывалая картина: вокруг их кораблей море будто было накрыто гигантским листом прозрачного стекла, не пропускавшим бесновавшиеся волны и превращавшим их в едва заметную рябь. В ста саженях от их бортов вздымались величественные валы, ветер бесновался, разрывая их на части – но, стоило волне пройти определенный рубеж, она тут же смирялась, сглаживалась и умирала… Лишь мелкая зыбь униженно подползала к судам и бессильно скреблась об их борта. Отливавшие сталью тучи, похожие на тяжелый дым от сырых дров, поднимались вверх, к солнцу, и на глазах таяли.

Сорген дрожащей рукой поставил чашку на палубу и вскочил на ноги. Закрыв глаза, он что было силы прижал к груди ладонь. Горячая волна, исходящая от пепла Ассаха, расплывалась по всему телу; оно словно погружалось в бодрящую и высасывающую слабость ванну. С закатившимися глазами молодой колдун принялся качаться и безмолвно шевелить губами: он повторял свое заклятие снова и снова. От сжавшихся пальцев полетели искры, похожие на падающие звезды. Их становилось больше и больше, пока наконец целое сияющее облако не оторвалось от "Благочестивых намерений" и не стало расползаться во все стороны, накрывая эскадру. Там, где проходило облако, волны опадали, ветер стихал, тучи истончались и взлетали прочь от поверхности моря. Некоторое время в воздухе над кораблями творилось нечто невообразимое, ветер пытался дуть сразу во все стороны, а море тем временем ходило ходуном. Потом все успокоилось: корабли южан остались мирно покачиваться в спокойном озере, окруженном горами вздыбленных валов – как будто накрытые незримым защитным колпаком.

Сорген, закончив заклятие, со стоном выдохнул воздух и упал – прямо в руки подоспевших Лимбула и Гримала.

– Вина! – прохрипел маг. Испуганный Хак, скрючившийся у мачты, как мышь юркнул в каюту и тут же вернулся с большой фляжкой. В рот почти обессилевшего колдуна полилось терпкое, густое и очень сладкое вино из далекой Зэманэхе. Сделав четыре судорожных глотка, Сорген пришел в себя и отдышался. Перед глазами у него кружили искры и цветные пятна, но, тем не менее, он оттолкнул поддерживавшие руки и выпрямился на подгибающихся ногах.

Сила волшебного урагана сошла на нет тоже внезапно. Хотя вокруг все еще неистовствовал ветер, облачность стремительно таяла, водные валы резко потеряли в росте и стали идти реже, чем раньше. Горизонты немного расчистились, а это не замедлило принести новости.

– Господин! – истерически воскликнул Хак, тыча грязным пальцем в восточный горизонт. У него всегда был хороший, зоркий глаз.

Давать Соргену время на отдых никто не собирался. Опираясь на снова подставленные руки Гримала и Лимбула, он проковылял к борту и тяжело навалился на гладкие перила, набитые по верху фальшборта. Нашарив на поясе мешочек с засушенными глазами, Сорген прижал его сначала к пеплу Ассаха, а потом к собственному лбу. Когда он прошептал заклинание Острого Зрения, пелена туч и бушующее море перестали быть преградами для взгляда. Вдалеке, за стеной атакующего шторма, на круглых крупных волнах покачивались вражеские корабли, около трех дюжин. Они были выстроены клином, но, кажется, пока не двигались – ждали. Похоже, вражеские маги сами не очень совладали с сотворенными непотребствами: бушприт одной баркентины был сломан и висел у самой воды на снастях, а в борту другого корабля зияла дыра под полуютом. Очевидно, ни это, ни то, что попытка разбить эскадру врага на части не удалась, не остановит вражеских флотоводцев. В конце концов, у них почти четырехкратное преимущество!

– Что за суда? – прошептал Сорген. Собравшиеся рядом с ним солдаты и матросы сейчас тоже видели вражеские корабли, хотя и не так хорошо, как волшебник. Лимбул громко повторил вопрос хозяина, чтобы его услышал стоявший поодаль капитан "Благочестивых намерений", те'Суйлим.

– Я не могу разглядеть все совершенно точно, – неуверенно пробормотал тот. – Однако, ясно вижу несколько четырехмачтовых барков и баркентину. На каждом из этих кораблей может находиться до ста пятидесяти матросов, а так же сто солдат. Передняя шхуна похожа на нашу, только размерами в два раза больше. Следовательно, на борту у нее вполне может оказаться три с лишним сотни человек, и вражеский адмирал в придачу.

– Другими словами, нам противостоят не менее семи тысяч зурахатских вояк, – подытожил Сорген.

– По десять на брата, – глубокомысленно продолжил Лимбул. Те'Суйлим принялся тщательно чесать свой кривой нос, дабы скрыть от присутствующих испуг, однако остальные не очень-то опечалились.

– В юности, – глухо прорычал Гримал, – я промышлял разбоем в лесах Тизаспа. Однажды мне попался в руки сам управляющий провинцией, который ехал через чащу с десятью солдатами. Двоих я убил из арбалетов, двоих – метательными ножами, двоих – дротиками. Еще двум я разбил головы топором, вместе со шлемами. Правда, тут мне не повезло, и один из оставшихся всадил-таки стрелу мне прямо под ключицу. Я тогда был молодой, да слабенький – упал и был ими связан. Эти тупицы решили отвезти меня в город и устроить показательную казнь. Одного они не учли – в том лесу разбойников было пруд пруди, чуть ли не под каждым деревом. На одиннадцать человек нападать боялись, а вот на троих – уже нет. Управляющий смог проехать всего-то с льюмил, после чего снова подвергся нападению. Теперь бандюг было пятеро: одного городские хлыщи смогли уложить, но остальные перерезали их, как цыплят. Я же во время заварушки упал из седла и никто на меня не обращал внимания: думали, Гримал из Хийта дал дуба! Эти разбойники были еще большие дурни. Ошалев от количества добычи, они стали шататься туда-сюда, подсчитывая барыши, и совершенно ничего не замечали. Когда один оказывался рядом со мной, я резал ему сухожилия на пятках. Упавшему – тут же ножом по горлу, так что он и пикнуть особо не успевал. Так я за короткое время зарезал троих, а четвертого потом укокошил из арбалета. После я не спеша очухался, поползал там, собирая все самое ценное, нагрузил вьюком коня, сам сел на другого – и был таков! Один неопытный юноша против шестнадцати противников! С тех пор, признаюсь без хвастовства, я поднабрался всякого, и твои "десять на брата" звучат для меня как музыка!

Гримал хлопнул Лимбула по спине, отчего на лице мальчишки появилась кислая улыбочка. Оглянувшись, Гримал увидел, что собравшиеся вокруг матросы и солдаты тоже не очень воодушевлены его рассказом. Тогда он выхватил меч и заревел, что было сил:

– Ну, где они!?? Давайте их сюда!! – от избытка чувств он несколько раз рубанул по перилам, оставляя там глубокие, узкие следы. Казалось, что изо рта капитана наемников сейчас полезет пена. Слушатели принялись смеяться и подхватывать воинственный клич. Идти в бой за таким могучим и жутким бойцом не побоялся бы никто.

Сзади, на левый траверз к "Благочестивым намерениям" подошла шхуна Хейлы.

– Сорген! – завопила она с расстояния в десять саженей. Колдун растолкал толпу и перешел на другой борт. – Ты видел?

– Конечно! Есть какие-нибудь светлые мысли?

– Нет, только черные! – она зло рассмеялась. – Зэманэхе – морская страна, и ее флот много раз участвовал в морских сражениях. У королей, моих предков, было заклинание против вражеских эскадр. Очень хорошее – только требует много сил, и после него я уже вряд ли сумею помочь вам в битве.

– А разве с помощью этого заклинания она не будет выиграна?

– Не стоит на него полностью полагаться – ведь в стане противников тоже есть колдуны. Им придется несладко, но полной победы вряд ли достичь одним ударом.

– Хорошо. В морской стихии я не больно силен; действуй ты.

– Спасибо… – Хейла метнулась было прочь от борта, но потом вернулась. – Послушай, вы должны дать мне время и не подпускать их вплотную к нашим кораблям!

– Ладно! Сейчас предупрежу Рогеза.

Корабли снова разошлись в разные стороны. Хейла повела свою колонну к северу, отдалившись на пару сотен саженей. Суда вновь расправляли все паруса, однако ветер, словно истратив по приказу вражеских магов всю свою силу, едва дул. Справа и слева поверхность моря превратилась в плоскую равнину, изборожденную мелкими морщинами; в небе, ярко-синем, лишенном даже намека на тучи, ослепительно сияло солнце. Теперь вражеская эскадра на востоке была видна ясно и четко.

Сорген с помощью сигнальщика сообщил Рогезу: "Позаботься о хорошем и попутном ветре для нас. Думаю, штиль тоже не появился сам по себе. Потом следи за вражескими кораблями – они не должны приближаться к нам некоторое время".

На палубе лежали тусклые в тени паруса доспехи, приготовленные Хаком. Старая, выпуклая кираса с облезшей позолотой и крючками для крепления рукавов, с юбкой из металлических кружев. Налокотники – в виде пухлых початков кукурузы, память о Сурахии. Большие, с гравировками на отвлеченные от реальности темы, поножи – подарок Рогеза. Шлем со стрельчатой пластиной, прикрывающей нос и рот, с чешуйчатым ремнем и шестигранным верхом. Задняя кромка – длинная, чтобы защищать затылок и шею.

Сев на корточки, Сорген задумчиво провел рукой по металлу, хранящему прохладу трюма. Хак, топоча по палубе, как тяжеловоз, притащил плотную байковую рубаху с длинным воротом, чтобы одеть ее вместо крутки под доспехи. Маг, будто придя к какому-то решению, резко поднялся и начал расшнуровывать борта.

Покуда он одевался в доспехи, нацеплял красный, как свежая артериальная кровь, плащ, вражеская армада пришла в движение и стала медленно сближаться с его флотом. Вскоре можно было разглядеть все те корабли, которые не были загорожены парусами своих собратьев, идущих первыми. Во главе строя клином пенила волны изящно изогнутым форштевнем длинная четырехмачтовая шхуна, выкрашенная целиком в светло-голубой цвет. Между мачтами виднелись небольшие площадки, поднятые над бортами – на каждой стояли средних размеров баллисты. На гладком юте возвышались две надстройки: рулевая, с компасом и штурвалом, а также закрытая коническим тентом беседка.