Пустыня Келудана

Солнце было встречено громкими криками радости. Трясущиеся от холода воины, приплясывая, взбирались на скользкие камни, чтобы быстрее очутиться под горячими лучами.

Первая же попытка спуститься вниз по тропе окончилась неудачей. Бермай с конем на поводу вступил на узкую дорожку и успел сделать всего три шага, потом поскользнулся и покатился вниз. Его конь, потеряв равновесие, свалился с тропы. Резкий визг, глухой удар – и кувыркающееся тело несчастного животного беспорядочно летит в пропасть. Скоро оно стало еще одним крошечным черным пятном у подножья отвесной стены…

Это происшествие отняло последнее мужество у многих солдат. Они снова стали артачиться, заявляя, что ни за что не двинутся таким опасным путем. Соргену пришлось взяться за колдовство: взлетев в воздух он начал медленно спускаться вдоль тропы, вырубая в ней Вальдевулом длинные плоские ступени. Дело это было долгое и трудное. Несколько раз приходилось останавливаться, ибо меч нагревался так сильно, что его невозможно было удержать в руках. После двух сотен ступеней Сорген уже больше не имел сил летать и был вынужден рухнуть в изнеможении на краю карниза, чтобы смотреть, как за дело взялась сменившая его Хейла. Ее хватило примерно на столько же; следом рубить ступени стал Рогез, но он устал в два раза быстрее.

К тому времени была сделана только половина работы. Сорген чувствовал, что еще не пришел в себя до конца, однако Гуннир не собирался помогать им, отрешенно стоя на камне и глядя куда-то в пустыню. Взяв Вальдевул в дрожащие руки, Сорген продолжил рубить скалу, кроша и разбивая камни; тем временем, войско двинулось в поход, преодолевая уже вырубленные ступени. Здесь Мясник соблаговолил помочь: когда солдаты зароптали, он вызвал пару эзбансов, велев им как следует напугать людей. Довольные заданием демоны принялись летать над головами вопящих от ужаса воинов, хрипло шипя и роняя слюну.

– Спускайтесь, или я велю им выжрать ваши кишки! – закричал Гуннир, обводя мутным рыбьим взглядом выкаченных глаз сбившуюся в толпу армию. Он сам в тот момент походил никак не на человека, а на такого же злого и отвратительного демона… Что оставалось делать солдатам? Они покорились.

Лошади тоже не желали вступать на спуск. Им пришлось замотать морды тряпками и вести за собой с удвоенной осторожностью. К счастью, только один конь заартачился на середине пути, когда ступени опять рубил Рогез. С морды лошади каким-то образом слетела тряпка, после чего испуганное животное встало на дыбы, ударилось боком о склон горы и соскользнуло в пропасть. Его хозяин, рха-уданец, не успевший вынуть руку из повода, улетел следом. Все случилось так быстро, что несчастный не смог даже толком вскрикнуть. Сорген ожидал паники, но люди встретили происшествие на редкость спокойно – может потому, что путь был пройден уже наполовину? В конце концов, после невообразимо долгого и трудного спуска, армия благополучно очутилась внизу… если только можно назвать «благополучием» прибытие в огромную пустыню тускло-желтого цвета, такую унылую и однообразную, что в ней не было даже дюн.

За спиной высилась черная стена гор. Впереди, в десятках льюмилов, ждала вторая, в лучшем случае такая же высокая и крутая. Между ними располагалась мертвая плоская земля, наполненная мелким, больше похожим на пыль песком. Ни единой сухой травинки, никакого движения воздуха… Ветер остался где-то там, на высоте, в горах. Здесь были только песок и солнце.

Горизонты превратились в мутное, колыхающееся марево, смазывавшее небо и землю в одно непрерывное пятно. Пустыня пылала жаром, так что солдаты и волшебники стали поспешно разоблачаться – все, кроме Гуннира, конечно. Холодная ночь и ледяной дождь казались теперь воспоминаниями из какой-то чужой жизни…

Стоя впереди скучившегося войска, Сорген обозревал бесконечную, блеклую пустошь, прикрываясь рукой от солнца. От высушенных соколиных глаз и заклинания тут было мало толку, потому как восходящие потоки воздуха неузнаваемо искажали картину. Да и нечего здесь было рассматривать… Внезапный порыв горячего ветра грубо швырнул в лицо горсть песка; выругавшись, Сорген понял тщетность попыток увидеть северный хребет. Рогез стоял рядом с безжизненно серым лицом и тупо глядел себе под ноги.

– Сколько нам ковылять по этому Вечногорящему миру? – хрипло прокаркала Хейла. Она едва держалась на ногах, лицо ее было изможденным и покрытым серым налетом пыли. Сорген догадывался, что и сам выглядит не лучше этих двоих.

– Я не знаю, – тихо ответил он. – Да и какая разница? Будем идти, пока не придем. День, два, три.

– Или пять! – жалобно вставил Рогез. – Вода в наших бурдюках иссякнет, и мы превратимся в мумии.

– Трем волшебникам будет очень глупо погибать от жажды! – с негодованием возразил Сорген. – Разве ты забыл о Животворной влаге? Капнешь в бурдюк с песком каплю воды, скажешь заклинание и пей сколько хочешь… Только надо прибегнуть к этим чарам как можно позже, чтобы солдаты не изводили нас своим нытьем, умоляя сотворить воды.

– Они найдут другие поводы скулить, – покачала головой Хейла.

– Тогда давай хотя бы мы не будем этого делать! – призвал Сорген. Хейла опустила взгляд, Рогез хмыкнул. Подъехавший к ним Гуннир сказал, обращаясь то ли к ветру, то ли к солнцу:

– Как вам это место? Почти идеально пустое.

Никто ему не ответил; все трое поспешили разойтись, всем своим видом выражая, что у них полно срочных дел.

В тот день, конечно, они не пошли дальше, а снова устроились на ночлег. На сей раз настроение было гораздо более унылым, чем в прошлый вечер, и у редких, маленьких костерков слышались недовольные и злые перешептывания. Впрочем, все слишком устали, чтобы разговаривать долго; скоро большая часть лагеря погрузилась в сон.

– Посмотри на них! – с тихой злобой сказал Сорген, лежавший на свернутых одеялах, присевшему рядом Лимбулу. После ухода солнца жара с небывалой быстротой стала сменяться холодом, и мальчишка поспешил надеть куртку поплотнее. В неверных серо-желтых сумерках Лимбул оглядел лагерь, чем-то похожий на заваленное трупами поле битвы. – Они уже сдались. Знаешь, в чем слабость всех этих людей? В их богах. Рха-уданцы и южане, как и Белые, верят в бога, который станет им помогать, делать за них дела, а в случае смерти примет в каком-то благостном месте, где воздаст счастья за испытанные при жизни страдания. Так что, они предпочтут быстрее сдохнуть, чем бороться за жизнь. Каждый мнит себя достойным человеком и надеется очутится в морском царстве Наодима или у Бога-Облака на небесах… Дух их сдается и покоряется. Только Черные знают наверняка – за смертью следуют мучения, а потом небытие, поэтому они бьются за жизнь до последнего!

– Хозяин, Мастер! – прошептал Лимбул. – Ты уже много говорил мне об идеях и постулатах Черных волшебников. Но когда же начнется настоящее обучение?

Сорген откинулся на седло, на которое опирал спину.

– Прости меня, Лимбул… Нужно было начинать раньше, в спокойном и размеренном Приморье. Сейчас полно других забот, да и сил у меня, честно говоря, остается не очень много. Однако я обещаю, что когда мы соединимся с армией Ргола, тебя впишут в списки Теракет Таце и поведут в Пещеру Подарков. До тех пор ты должен серьезно задуматься над своими помыслами и намерениями. Решить для себя: на самом ли деле, окончательно и бесповоротно хочешь стать Черным? Осознаешь ли в полной мере трудности, опасности и последствия? Зовет ли тебя туда необходимость, или же это просто мальчишеское желание поиграть в волшебника?

– Нет, Мастер! Я уже долго думал над этим и все решил твердо…

– Ну что ж, хорошо. Я думаю, что у тебя на самом деле было много времени, чтобы как следует поразмыслить над этим, да и парень ты неглупый. Вот только сейчас пора спать, потому как позади трудный день, а впереди еще несколько таких же. Ложись.

– Хорошо, Мастер, – вздохнув, Лимбул поднялся и отошел к остальным наемникам. Сорген на мгновение задумался, всмотревшись в темный силуэт шатра Хейлы, но тут же покачал головой сам себе. Повернувшись, он удобнее устроился на боку; молчаливый, похожий на тень Хак немедленно накрыл его одеялом из верблюжьей шерсти. Сорген смежил веки и сразу же уснул.

Утром лагерь был полузаметен песком. С запада дул резкий холодный ветер, постепенно стихавший по мере того, как, поднималось солнце. Понурые кони, поголовно ставшие серо-желтыми от нанесенной пыли, жалобно смотрели на хозяев – но те сами не подымали глаз. Яркий оранжевый шар светила быстро карабкался вверх по небосклону и заполнял своим жаром всю пустыню, от одного хребта до другого… Люди быстро доели последнюю конину, пригубили воды и двинулись точно на север, где ранним утром, на самой заре, наиболее глазастые могли видеть черную полоску толщиной в палец.

Тем же утром колдуны, собравшись в шатре Хейлы, попытались осуществить вчерашнюю затею – превратить песок в воду. Каждый попробовал не раз и не два, но ни у кого не получилось. Обескураженные, злые, растерянные, они разошлись в разные стороны.

В чем дело? – думал Сорген, покачиваясь в седле. – Как может быть, чтобы ни один из них не мог преобразовать материю из одного состояния в другое? Это ведь достаточно простое заклинание, пусть и требующее много сил… Правда, они не звали в свой круг Гуннира и оставалась надежда, что тот будет способен победить проклятую пустыню. Впрочем, довольно скоро эти мечты были разбиты сумрачной Хейлой, подъехавшей к Соргену как можно ближе и прошептавшей ему на ухо:

– Я говорила с Мясником по поводу воды…

– Как ты отважилась? – усмехнулся Сорген.

– Не перебивай! – вспыхнула Хейла. Зло поиграв желваками, она совладала с собой и продолжила. – Так вот, он говорит, что в этой пустыне ничего нельзя превратить, да и само колдовство сопряжено с большими трудностями. Сволочь! Не мог сказать об этом раньше… Я проснулась утром и битый час размышляла над тем, почему стала такой слабой неженкой – а оказывается, во всем виновато это место. Короче говоря, здесь почти так же плохо, как в той ужасной стране на твоем севере, Белоруне.

– Белоранне, – машинально поправил Сорген.

– Неважно. На краю пустыни нам было в несколько раз труднее летать. Здесь мы не сможем толком приподняться над землей. Не удивлюсь, если у нас не получится даже развести магический огонь…

Солнце прошло едва ли четверть пути по небосводу, а армия уже не могла идти. Кони разевали рты и дышали с ужасным хрипом; седоки, покрытые потом и пылью, превратились в грязные, изжаренные на солнце и неспособные двигаться куски мяса. По дороге их предводители тщетно пытались управлять погодой. Гуннир, посмеиваясь, смотрел на эти жалкие усилия и не собирался помогать. Тучи отказывались повиноваться и закрывать небо, не говоря уже о том, чтобы пролиться на землю дождем. Летящий песок могли задержать только очень мощные чары, которые ни у кого не было сил держать долго, да и закрывать надо было слишком большое число людей и коней.

Около полудня они в полном изнеможении повалились на песок и лежали под палящим солнцем, не имея сил подняться. Кони тоже не держались на ногах; в конце концов, несколько людей и животных умерли от перегрева и солнечных ударов. Тогда Сорген, Хейла, наемники и несколько наиболее сильных духом и телом солдат из Зэманэхэ и Рха-Уданы поднялись на ноги. О том, чтобы идти дальше, не могло быть и речи. С помощью копий, дротиков, одеял, плащей и тентов сотня людей с большим трудом соорудила хлипкие укрытия от палящего солнца. Кони и люди заползали в душную тень, чтобы снова лежать там и ждать скорой смерти.

Сорген, лежавший среди них, вдыхающий тяжелый, густой запах пота сквозь режущий ноздри песок, думал о Великой Необходимости. Зачем он ведет вслед за собой этих людей? Какое им дело до империи Белых и вражде Теракет Таце с прислужниками Бога-Облака? Дело не в том, что он пожалел их, просто с каждым днем все сильнее и сильнее его заботило, чем сможет помочь этот слабый, малочисленный отряд? Здесь и сейчас он просто-напросто тащит его, Соргена, за собой в могилу. Нужно бросить их за ненадобностью. Все, кто реально может помочь в грядущей войне – это Хейла, наемники, отчасти Рогез. Остальные – как обоз, излишняя роскошь, как огромный, но тупой меч за спиной… Выход один: ближайшей ночью взять в руки дудочку и вызвать Ргола. Хак, Лимбул, Гримал… все наемники. Они уйдут, оставив здешний кошмар далеко позади. Остальные семь сотен человек будут предоставлены самим себе: если они достаточно сильны, то выберутся. Если нет – то значит, каждый из них просто хотел как можно скорее попасть в объятия своего бога. Туда им и дорога. Тем более, что выбор тут невелик: либо дать им умереть одним, либо умирать самому вместе с ними… Вряд ли Призрак сможет одобрить такой поступок. Подумав об этом, Сорген смог даже слабо усмехнуться. Протянув руку, он взял бурдюк и отхлебнул теплой, даже горячей воды – облегчения это не принесло. Призраку, должно быть, хорошо в любом месте. Он не страдает от жары и холода и может спокойно рассуждать о чем угодно в раскаленной пустыне и в ледяном сугробе. Плакать и укорять, пугать и сбивать с толку. Может быть, это такая игра? Дурачить наивного человечка? Быть может, это некий злобный дух, привязавшийся к несчастному Соргену и водящий его за нос?

Мысли стали расплываться, теряя стройность и очертания. Сорген не знал, теряет ли он сознание, умирает или просто засыпает? Ему вдруг стало все равно. Проблемы растаяли в тумане, слившись с колеблющемся у горизонта маревом…

Если бы кто-то решился напасть на их армию сейчас, ему не потребовалось бы много усилий и времени для победы. Ровно столько, сколько нужно, чтобы пройти вдоль колонны, перерезая глотки безвольным людям. Однако в этой пустыне не было никого – ни друзей, ни врагов.

Сорген пришел в себя в красных сумерках. С багрового неба, казалось, вот-вот начнет капать густая венозная кровь, и песок тоже приобрел цвет залитого кровью золота. Вновь дул сильный ветер, на сей раз с востока. Облака пыли витали над превратившимися в небольшие холмики навесами и тентами.

Стряхнув с себя пыль и песок, Сорген осторожно встал. В голове его стучал молот, грозивший расколоть череп на куски при первом же неверном движении, так что колдун поворачивался и наклонялся очень медленно. Зрелище, представшее перед ним, было душераздирающим: создавалось впечатление, что он был воином, раненным на поле битвы и теперь очнувшимся среди трупов. Тут и там бродили кони, хрипло дышащие, с опущенными головами. Песчаные бугры откидывали длинные черные тени на опустившемся к самому горизонту солнце – дрожащем красном круге, злорадно смеющемся над слабыми людишками.

Лишь один человек, как ни в чем ни бывало, сидел в седле своего бодрого коня, укутанный в черные одежды, неподвижный, равнодушный. Гуннир, посланник самой смерти, охраняющий ее владения… Шатаясь, Сорген побрел к Мяснику, проклиная судьбу, когда ему приходилось огибать препятствия.

– Где горы? – просипел молодой колдун, не надеясь, что Гуннир услышит. Однако, тот ответил ему, глядя куда-то в сторону:

– Неужели ты так плох? С утра горы были на севере, справа от запада, где садится солнце. С тех пор они вряд ли могли перебежать на другое место.

– Я ничего не вижу…

– Возьми, – Гуннир сунул руку в недра своего плаща и чуть нагнулся, протягивая Соргену фляжку. Она была холодной, нереально тяжелой и влажной, как мираж, обманка, иллюзия в этом мире жары и сухости. Сорген дрожащими руками вырвал пробку и осторожно глотнул. Это была настоящая вода, прохладная, свежая, такая желанная и недоступная… От злости на самого себя, Гуннира и весь остальной свет Сорген едва не расплакался.

– Откуда у тебя это? – спросил он чуть более громко, чем в первый раз. Мясник легко тронул бока коня пятками; лошадь сделала два шага, чтобы ее всадник смог нагнуться и вырвать фляжку из скрюченных пальцев Соргена.

– Много пить нельзя, – проворчал Гуннир. – А вода – не проблема для того, кто умеет думать как следует.

– Да, – Сорген горько ухмыльнулся. – Тебе так просто об этом говорить… Ты ведь едешь с нами – но не с нами. Отвечаешь только за себя, а это делать довольно просто.

– Каждому свое, – Мясник отстраненно отвернулся, глядя на прячущееся солнце.

– Да, – Сорген кивнул, покачнувшись при этом всем телом. – Так оно и есть… И я, похоже, зря не поступил так, как ты. Тащить за собой ораву, которая требует забот и затраты стольких сил – глупость. Да? Я прав?

Гуннир пожал левым плечом и перевел взгляд на небо. На востоке уже потемнело, так что можно было увидеть первые, самые яркие звезды.

– Каждый поступает так, как говорит ему Необходимость, – пробормотал Мясник. – Ее потребности разнообразны, хотя и небесконечны. Скажем, то, что ты уже сдался, ей вряд ли придется по нраву.

– Я? Сдался? – Сорген нашел в себе силы высказать возмущение. Сделав шаг к Гунниру, он схватился за полу его ветхого плаща. – С чего ты взял?

– А к чему эти разговоры и том, что ты взялся не за свое дело? Об ораве нахлебников, тянущих тебя на дно? Ты ведь хотел спросить у меня, не пора ли удрать из этой пустыни, бросив солдат на смерть? Знаешь, мне все равно… Да ты и не ожидал, что я стану жалеть кого-либо, правильно? Но я не пастырь вам, так что совета и благословения у меня спрашивать не стоит. Могу сказать только, что ты разочаровываешь меня… Кажется, кое-кто ошибся в твоих способностях и силе: испытания, едва начавшись, выявили твою… слабость.

– Мне наплевать на чьи угодно надежды! Я сам знаю свою силу и не нуждаюсь в испытаниях! – яростно возразил Сорген. Выпитая вода или злые слова Гуннира – что-то заставило его быстро вернуться к жизни. Он вдруг почувствовал прилив сил, желание действовать. – И если я хотел покинуть эту пустыню, то только потому, что об этом говорит мне мой разум. Всей толпой, без воды и по жаре, нам не пройти. Нужно было лучше подготовиться, но нет, мы слишком торопились. Если есть выбор – погибнуть всем или только части – какой путь надо выбрать?

– Надо увидеть третий путь, – усмехнулся Гуннир. – Трудно ожидать от овец, что они станут думать о своей судьбе – их дело просто покорно идти. Но если пастухи столь же покорны и тупы – это уже плохо. Вы, три пастуха, бредете по течению судьбы, как остальное стадо. Где ваш разум, волшебники? Где юный гений, восхищавший и ужасавший Приморье? Я его не вижу.

– Оставь при себе эти красивые слова! Тебе, видно, доставляет удовольствие смотреть на наши мучения и ты хочешь продлить зрелище?

– Мне не понравилось бы такое вялое и… хм… сухое представление, – покачал головой Гуннир. – К тому же, все, что я сказал – это попытка направить твои мысли в нужном направлении, дурак. Что же, никто не может обвинить старого Гуннира в мягкотелости и милосердии, однако я скажу тебе прямо. У вас не хватает мозгов, чтобы действовать правильно. В жизни очень редко нет выхода – гораздо чаще у людей нет способностей или времени, чтобы увидеть его. Ладно, я подскажу тебе, но это будет единственный раз, и потом, сдается мне, тебе придется расплатиться со мной за эту услугу.

– Я не буду заключать с тобой сделок!

– Ну-ну, как хочешь, а я с тобой – буду. Так вот, юный друг, ты упорно стучишься в стену и не замечаешь рядом дверь. В этом месте очень скудные эфирные потоки, но олейз, нашу магическую энергию все же можно почерпнуть. В этом вы убедились вчера. Проблема в том, что песок – волшебный песок, не поддающийся чарам. Сколько раз каждый из вас пытался обратить его в воду? И никто не поглядел по сторонам. Сегодня от жары умерли люди и лошади. Если даже вы возьмете конину, то бросите шкуры, кости, внутренности, так же, как и трупы солдат. Однако все это – ВСЕ! – гораздо доступнее для трансформирующих чар, чем песок. Если бы я был на твоем месте, Сорген, то превратил бы умерших людей в воду для тех, кто еще жив.

Высказавшись, Гуннир резко повернул коня и направил его прочь от лагеря армии, в темноту. Сорген некоторое время стоял, переваривая услышанное и пытаясь постигнуть смысл всех слов и поступков Мясника. Что стоит за его поведением? О чем думает его извращенный разум и что он имел в виду, говоря о расплате? Будь он проклят, этот демон в человеческом обличии!! Зло пнув ногой песок, Сорген решил утопить свои мысли в бурной деятельности. Он принялся носиться по лагерю, поднимая стонущих людей. Кто-то вставал молча, кто-то молил о пощаде, кто-то изрыгал ругательства.