Переписка Бориса Пастернака

Но ведь я к вам с большою просьбой. Помогите мне, пожалуйста. Я не оставил надежды послать Женю с Дудликом, как вы его называете, к своим. В известных целях мне надо бы последовательно обязать их на известную сумму. Вы оказали бы мне серьезнейшую услугу и я не знал бы, как за нее благодарить, если бы согласились раз-другой на перевод от меня, причем только половину я бы отнес на папу. Неужели вы меня оттолкнете? Тогда я просто не понимаю, для чего мне зарабатывать. И всего меньше, – в чем мой отрыв. Потому что с людьми близкими из московских или из друзей, с которыми мы жили в Ирпене, этого отрыва нет и в этом вопросе, и ведь это легчайшее доказательство взаимного доверья. И вы мне в нем откажете? А главное, главное, главное: услуга, которую Вы мне при этом могли бы оказать, вдесятеро серьезнее той химерической брезгливости, которую всегда ко мне питаете. Клянусь Дудликовым здоровьем! Ваш отказ будет не только пощечиной мне, но и… нуллификацией будущих Дудликовых ресурсов. И это было бы так гадко, что я этого и вообразить не в состоянии. Простите за длинный разговор на эту гнусную тему, но я так боюсь вас! Как раз этот страх причина того, что пишу вам обеим сразу. Не пощадит Оля, пожалеете, тетя Ася, Вы. Тетечка, заступитесь за меня перед нею. Наедине же страшно. Крепко целую и обнимаю. Ваш Боря.

Писал ли вам папа о смерти тети Розы?[95]

Пастернак – Фрейденберг

Москва, 1.VI.1932

Дорогие мои Олюшка и тетя Ася!

Как хорошо, что я все время не писал Вам! Скольких глупостей бы Вы наслышались, сколько тяжелого бы, и теперь уже лишнего, прочли!

Ах, какая тяжелая зима была, в особенности после приезда Жени. Мучилась, бедная, в первую очередь и она, но сколько и всем, и мне в том числе, было страданий. Сколько неразрешимых трудностей с квартирой (нам с Зиной и ее мальчиками некуда было деваться, когда очистили Волхонку, и надо было бы написать много страниц, чтобы рассказать, как все это рассовывалось и рассасывалось)… Невозможным бременем, реальным, как с пятнадцатилетнего возраста сурово реальна вся ее жизнь женщины, легло все это на Зину. Вы думаете, не случилось той самой «небылицы, сказки и пр.», о которой Вы и слышать не хотели, и от безумья которой меня предостерегали?[96] О, конечно! Я и на эту низость пустился, и если бы Вы знали, как боготворил я Зину, отпуская ее на это обидное закланье. Но пусть я и вернулся на несколько суток, пройти это насилье над жизнью не могло: я с ума сошел от тоски. Между прочим, я травился в те месяцы и спасла меня Зина. Ах, страшная была зима. Я, а потом и она со мной поселились у Шуры с Ириной. Начались ежедневные ее хожденья к детям и по рынкам (все, относящееся к закрытым распределителям, я оставил Жене), Зина по несколько раз сваливалась в гриппах и, наконец, к весне заболела воспаленьем легких. Мы были у Шуры, где тоже все время хворал Федя (сейчас у него корь с ушным осложненьем), мальчики же ее находились у отца, в совершенно запущенной квартире, потому что Зина не справлялась с двумя хозяйствами и ей приходилось быть им, так сказать, «приходящей» матерью, а не живущей, – я страшно виноват перед ней, ужасно расшатал ее здоровье и состарил, но и я в последнем счете был несвободен, мною слишком владела жалость к Жене, я как бы ей весь год предоставлял возможность сделать благородное движенье, признать свершившееся и простить, но не так, как она это делает, сурово и злобно, или насмешливо, а широко, благородно, с затратой каких-то, пусть и дорого стоящих сил, но с той добротой без расчета, от которой одной и можно только ждать мыслимого какого-то будущего, человеческого и достойного. Странным образом у нее совершенно нет этих задатков и она даже смеется над теми, кто этою мягкостью обладает. Да, так вот, мы жили с Зиною у Шуры, когда вдруг заболел скарлатиной Женичка, и мне в последний, вероятно, раз со всей наивностью стало страшно за нее, и тогда Зина предложила мне поселиться на Волхонке на срок его болезни, а сама осталась на квартире у Шуры. И опять Жене было сказано, что я поселяюсь у них на положеньи друга на шесть недель, и вновь это была, пускай и горькая для нее, но мыслимая и совершенно определенная рама, в которой можно и надо было найтись и как-то проявить себя, и вновь с этой стороны не было показано ничего отрадного. Хотя я и чистил платье щеткой в сулеме, но, встречаясь с Зиной у нее на дворе или на воздухе, подвергал ее детей страшной опасности, и просто чудесно, что они до сих пор не заразились.

Но я очень многословен, – доскажу, что осталось, короче.

Женичке болеть еще полторы недели. До сих пор все шло благополучно. С неделю я живу с Зиной в двухкомнатной и еще недоделанной квартире, уделенной нам Союзом Писателей на Тверском бульваре. Здесь не проведено еще электричество и не собрана ванна. С нами же ее чудесные мальчики. Они на руках у нее, и Зина чуть ли не ежедневно стирает и моет полы, т. к. кругом ведутся строительные работы, и когда входят со двора, следят мелом и песком. Через неделю мы вчетвером поедем на Урал, и на этот срок брать работницу не имеет смысла. Не думайте, что Женя оставлена материально и, так сказать, в загоне. При Женичке воспитательница, и у Жени пожилая опытная прислуга. Будьте справедливы и к ней: все это делается против ее воли, для меня большим облегченьем служит сравнительная сносность ее внешнего быта, и всякий раз, как дело доходит до новых денег, мне больших и горьких трудов стоит, чтобы она их приняла. Но, Бог ей судья, в ней есть что-то совершенно непонятное мне и глубоко чужое. Когда я о ней думаю после длительных разлук, я всегда прихожу в ужас от той черной двойственности и неискренности, в которой держал ее всегда, и несу ей навстречу волну готовой прямоты, чтобы все исправить, и когда оказываюсь вместе с ней, то вновь и вновь единственной моей целью становится, чтобы она была весела, а для этого я должен говорить не то, что думаю, потому что она не терпит прекословий, и все это повторяется вновь и вновь, и всегда мучит тем, что то чужое, что сидит в ней, совершенно расходится с ее внешним обликом и ее внутренней сутью в другие минуты, и все это так странно, что похоже на колдовство.

Я совершенно счастлив с Зиною. Не говоря обо мне, думаю, что и для нее встреча со мной не случайна. Я не знаю, как вы к ней относитесь. Вы плакали, особенно ты, Оля, когда мы уходили. Эти слезы были к месту, потому что ничего веселого мои гаданья не заключали, но я не знаю, к кому они относились.

Она очень хороша, но страшно дурнеет в те дни, когда в торжественных случаях ходит в парикмахерскую и приходит оттуда вульгарно изуродованною на два на три дня, пока не разовьется завивка. Таким торжественным случаем было посещенье Вас, и она к Вам пришла прямо от парикмахера. Я не знаю, как Вы ее нашли и к ней относитесь. О полученном же ею впечатленьи я Вам говорил.

Она несколько раз порывалась писать Вам, тетя, в декабре истекшего года, когда вдруг так быстро стали близиться события, предсказанные Вами в качестве недопустимостей или неслыханностей. Я вам их уже описал. Она бросалась к Вам за помощью в их предупрежденье. Тогда же она думала обратиться к папе. Она справедливо боялась искаженного изображенья всего происшедшего, какое могло получиться за границей. Ей было очень тяжело, и эта тягостность была тем нелепее, чем мы взаимно были уверены друг во друге и в наших чувствах. Я помешал ей написать Вам и родителям из страха, как бы это не повредило Жене. В отношеньи последней у меня за годы жизни с ней развилась неестественная, безрадостная заботливость, часто расходящаяся со всеми моими убежденьями и внутренне меня возмущающая, потому что я никогда не видал человека, воспитанного в таком глупом, по-детски бездеятельном ослепляющем эгоизме, как она. Плоды этого дурацкого воспитанья сказались в виде такой опасности, что я никогда не мог избавиться от суеверного страха за нее, тем более суеверного, чем дальше меня отталкивали некоторые ее проявленья. Последним случаем такой нежности, основанной на осужденьи, ужасе и испуге, были зимние месяцы, когда, как я повторяю, я опять, было, готов был пожертвовать ей не только собственным счастьем, но и счастьем и честью близкого человека, но на этот раз уже восстала сама логика вещей, и этот бред не имел продолженья.

Если захотите, напишите мне, пожалуйста, в Свердловск, Главный почтамт, до востребованья,[97] – Вы знаете, какою радостью будет весть от Вас. Напиши, пожалуйста, ты, Оля, родная. Было бы очень мило, если бы у Вас нашлись слова для Зины, она бы оценила их. Она очень простой, горячо привязывающийся и страшно родной мне человек и чудесная, незаслуженно естественная, прирожденно сужденная мне – жена.

Ваш Боря.

Пастернак – Фрейденберг

Москва <Вторая половина октября 1932 г.>

Дорогие мои!

Говорят, вино хорошее, но только вид бутылок мне не нравится. Воспользовался любезностью тов. Лавута,[98] который вслед за мной теперь повезет показывать вашей публике Пант<елеймона> Романова, – он доставит вам это Карданахи.

Коле[99] сообщил по телефону о твоих, Оля, подношеньях, он очень благодарит и на днях зайдет за ними, – до сих пор с ним не видались, он по-прежнему занят по горло, затрепали и меня.

Квартиру нашел неузнаваемой! За четыре дня Зина успела позвать стекольщика и достать стекол – остальное все сделала сама, своими руками: смастерила раздвижные гардины на шнурах, заново перебила и перевязала два совершенно негодных пружинных матраца и из одного сделала диван, сама полы натерла и пр. и пр. Комнату мне устроила на славу, и этого не описать, потому что надо было видеть, что тут было раньше!

Примечания

1

Пастернак даже утверждал, что стремился к простоте изначально, понимая под простотой присущую его раннему творчеству спонтанность, первозданность восприятия мира.

2

О том же душевном опыте и почти теми же словами Пастернак писал Н. А. Табидзе 17 января 1953 года (см.: Пастернак Б. Избранное. В 2-х томах, т. 2. М., Художественная литература, 1985, с. 472). То же переживание отразилось в стихотворении 1956 г. «В больнице».

3

Дневники хранятся в семейном собрании Пастернаков в Оксфорде.

4

Ариадна Эфрон. Письма из ссылки. Paris, Ymka, 1980.

5

Текст переписки с О. Фрейденберг комментируется ее дневниковыми записями (см. в наст. изд. «От составителей»). О. М. Фрейденберг (1890–1955) – двоюродная сестра Б. Пастернака, с 1932 г. – заведующая кафедрой в Ленинградском университете, с 1935«г. – профессор классической филологии.

6

Дядя – Л. О. Пастернак, знаменитый художник, отец Б. Пастернака.

7

Сашка – старший брат О. Фрейденберг, Александр, инженер, был арестован в 1937 г. и, вероятно, расстрелян.

8

Лившицы – семейство Олиных друзей. Елена Лившиц – подруга по гимназии Гедда.

9

Мясницкая, 21 – адрес Училища Живописи, Ваяния и Зодчества, где помещалась казенная квартира Пастернаков.

10

Что за мысль? (фр.)

11

Тараканова – курсистка, знакомая О. Фрейденберг по курсам Герье.

12

Вус, вер, вен – жаргонные словечки: где, что, когда.

13

Сиповский и Погодин – преподаватели на курсах Герье.

14

«Нильс Люне» – роман норвежского писателя Й.-П. Якобсена, прозу которого Пастернак очень высоко ценил.

15

В связи с тем, что на лето Пастернаки сняли дом в Меррекюле, недалеко от Усть-Нарвы, Фрейденберги помогли им достать рояль во временное пользование – для летних занятий Розалии Исидоровны.

16

В это время О. Фрейденберг под сильным влиянием своего отца М. Ф. Фрейденберга, самоучки в науке, журналиста и изобретателя, отрицательно относилась к занятиям философией и наукой.

17

В письме стрелка, указывающая на слова «неприязненно настроена».

18

Тетя Ася – А. О. Фрейденберг, мать Оли, сестра Л. О. Пастернака.

19

Марка хорошей писчей бумаги.

20

Семейство Юлия Дмитриевича Энгеля (1868–1927), музыковеда, теоретика, композитора, у которого Пастернак учился искусству композиции.

21

Имеются в виду первые литературные опыты Пастернака. Среди стихотворных набросков 1909–1913 гг. – «За ними пять, слепых застав…» (Пастернак Б. Избранное. В 2-х томах, т. 2, с. 333).

22

Ключ от московской квартиры Пастернак забыл в Меррекюле.

23

Рожки – газовое освещение на улицах.

24

Федя – Ф. К. Пастернак, родственник, который жил в это лето в квартире Пастернаков на Мясницкой.

25

Сережа – С. Н. Дурылин, поэт и литературный критик, друг Пастернака.

26

Одесское детство. – Пастернаки до 1902 г. каждое лето проводили в Одессе, где тогда жили Фрейденберги.

27

Маргулиус А. Л. – муж сестры Р. И. Пастернак, дядя Б. Пастернака, инженер-путеец.

28

Дядя Миша – М. Ф. Фрейденберг, отец Оли.

29

Зайка – домашнее имя Исая Добровейна, пианиста и дирижера.

30

Карл Гозиассон, знакомый Фрейденбергов.

31

Семейное словечко от глагола «посылать».

32

Голубые пилюли нервности – таблетки Бло (Блоуди).

33

Тоня – подруга Оли, переехала из Одессы под Москву, в Елизаветино.

34

Из «Думы» Лермонтова.

35

Бабушка – мать Р. И. Пастернак.

36

Девочки – Жозя (Жозефина) и Лида, сестры Б. Пастернака, им было тогда 10 и 8 лет.

37

О. Фрейденберг собиралась ехать за границу.

38

Письмо от 25 июля 1910; «Ты предупреждал, что не напишешь мне из Москвы…» – написано правильно, через е.

39

Антонов и О. В. Никольская – гимназические учителя Ольги Фрейденберг.

40

Из стихотворения Пушкина «Осень».

41

Последние слова Гамлета перед смертью.

42

К А. Л. Штиху в Спасское.

43

Е. А. Виноград – двоюродная сестра А. Л. Штиха. Уроки не состоялись.

44

Джованни Папини, известный итальянский поэт, отошедший от футуризма.

45

Общедоступная столовая.

46

Имеется в виду Г. Г. Шпет.

47

Литературно-художественный кружок «Сердарда». См.: Пастернак Б. Люди и положения.

48

Б. Пастернак делил свою комнату с братом.

49

Коген Герман (1842–1918) – глава марбургской школы неокантианства. Б. Л. Пастернак учился у Когена на протяжении летнего семестра 1912 г. и удостоился благосклонного внимания немецкого философа, но круто разорвал с философией при обстоятельствах, о которых позднее рассказал в автобиографической повести «Охранная грамота» (1931).

50

Посещая по вторникам и пятницам семинар Г. Когена, Б. Л. Пастернак одновременно готовил для профессора П. На-торпа (1854–1924) реферат по Г.-В. Лейбницу (1646–1716), великому немецкому философу и математику.

51

Кривая вывезет (фр.).

52

Судя по следующим письмам, О. Фрейденберг провожала Б Пастернака на вокзале, а потом вернулась в отель, уехала вечером.

53

Родители Б. Пастернака с дочерьми были на курорте в Киссингене.

54

Хотя (фр.).

55

О. И. Кауфман, брат Р. И Пастернак, врач.

56

Речь идет о разных родственниках. Родители Б. Пастернака жили в Берлине.

57

Тихонов А. Н., редактор «Всемирной литературы». Речь идет о переводе первого тома «Золотой ветви» Фрезера.

58

В журнале «Русский современник» Пастернак публиковал стихотворения М. Цветаевой.

59

Работа о происхождении греческого романа.

60

Марр Н. Я. – заведующий славянской секцией в Институте литературы и языка Запада и Востока.

61

Покровский М. Н. – председатель Центральной комиссии по улучшению быта ученых (ЦеКУБУ).

62

Цветной портик в Афинах времен Перикла.

63

Пастернак продал золотую медаль, полученную за окончание гимназии, чтобы оплатить дачу в Тайцах.

64

Жены и сына.

65

Перевод комедии английского поэта Бена Джонсона (1573–1637) «Алхимик» (1610) был сделан в 1919 г. Издание в Харькове не состоялось.

66

Тотчас же (фр.).

67

Постановка В. Сахновского в Театре им. Комиссаржевской.

68

Тихонов А. Н. (Серебров) – редактор издательства «Всемирная литература».

69

Край листа оборван.

70

Иосиф Филиппович Кунин.

71

Детское звукосочетание, давшее основание прозвищу Дудль.

72

На себя и против себя (нем.).

73

В письме сказывается волнение от недавнего известия, полученного от отца, о том, что Рильке читал стихи Пастернака.

74

В частности, статья Д. П. Святополк-Мирского (Благонамеренный, 1926, № 1). См. переписку с Цветаевой.

75

А. Л. Пастернак и его жена И. Н. Вильям (1899–1986).

76

«Домашнее» имя, которое О. М. Фрейдснберг дала сыну Б. Л. Пастернака, Жене.

77

Разговор о приезде в сентябре 1927 г.

78

Канский Р. Б. – искусствовед, который жил в квартире Фрейденбергов.

79

Красильников В.

80

Цветаева познакомила Пастернака с князем Д. П. Святополк-Мирским, жившим тогда в Англии. Во 2-м томе изданной им в 1926 г. в Лондоне «Истории русской литературы» Святополк-Мирский дал очень высокую оценку творчеству Бориса Пастернака. В 1927 г. он пишет Пастернаку об удивительной историчности «1905 года» и посылает ему свою статью в «The London Mercury», где в общем обзоре современной литературы выводит Пастернака на первое место.

81

Лившиц И. Г. – египтолог, жил в квартире О. Фрейденберг.

82

Весь Ваш (фр.).

83

Публикация глав из романа «Спекторский».

84

Отделанное начало работы Б. Я. Бухштаба (1904–1985) под названием «Лирика Пастернака» опубликовано Г. Г. Шаповаловой в «Литературном обозрении», 1987, № 9.

85

Б. Я. Бухштаб в 1929 г. показывал Пастернаку сделанную часть работы. Но издание ее в условиях нараставшей критики «попутчиков» было нереально. Вероятно, по этой причине Пастернак отказался писать предисловие.

86

М., изд-во «Центрифуга», 1917.

87

Меня держат в неизвестности, и еще один такой месяц сведет меня с ума (фр.)

88

Ранион – Российская Ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук.

89

Опубликовано под названием «Повесть».

90

Соседка по квартире.

91

Г. Г. и 3. Н. Нейгаузы пригласили Пастернаков поехать вместе с ними на дачу в Ирпень под Киевом.

92

Имеется в виду популярная в России повесть Кнута Гамсуна «Голод».

93

Летом 1930 г. была завершена работа над «Спекторским». В издании 1931 г. поэма имела эпиграф из «Медного всадника» Пушкина: «Были здесь ворота…»

94

Сестры Дармолатовы: скульптор С. Д. Лебедева и поэт А. Д. Радлова.

95

Р. О. Шапиро, сестра Л. О. Пастернака.

96

Зная мягкость характера Б. Пастернака, Анна Осиповна предупреждала его, как мучительны будут колебания в этом вопросе и недопустимо возвращение обратно.

97

Пастернак был приглашен в Свердловск для сбора материалов о социалистической реконструкции Урала.

98

П. С. Лавут организовал авторский вечер чтения Б. Пастернака В Ленинградской филармонии.

99

Н. С. Тихонов.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.