Русский капкан

Борис Михайлович Яроцкий

Русский капкан

1

30 мая 1918 года американский крейсер «Олимпия» с десантом на борту торжественно входил в белую от снега бухту Кольского залива.

На верхней палубе под стволами орудий главного калибра нештатный оркестр Экспедиционного корпуса исполнял марши полков, которым предстояло десантироваться в Мурманском крае, предотвратить, как было доведено до народов планеты, оккупацию немцами Русского Севера.

День был солнечный, но ветреный и холодный. Крутые скалистые берега, с южной стороны уже освобожденные от наледи, давали «свежаку» разгон, и музыканты в летней парадной форме, пользуясь паузами, дули на коченеющие пальцы, растирали уши, сдержанно материли генерала Пула. Это он, командующий объединенными силами союзных войск, распорядился «с музыкой покорять Россию».

Здесь же, на верхней палубе, находился подполковник Джордж Стюарт. Он командовал американцами. Его подчиненные приглушенно проклинали командующего-англичанина. Подполковник делал вид, что бранных слов не слышит, он и сам ненавидел этого волосатого под Нельсона британца, который в считанные месяцы выбился в генералы, хотя ни в одной боевой операции не участвовал, да и по возрасту был моложе подполковника. А вот командует всеми союзными войсками в Северном крае России. По слухам, ему благоволил сам английский король. Британские офицеры откровенно завидовали: великое дело – протекция монарха!

Кроме американцев (Стюарту было обидно, что и на войне ими верховодят бриты, хотя по справедливости первыми всегда должны быть янки!) у Фредерика Пула в подчинении были канадские, австралийские, французские, сербские, ну и само собой, британские части.

Как в природе бывает, на ослабевшего буйвола набрасывается всякое зверье, не опасаясь оказаться с распоротым брюхом, так и от России, ослабевшей от большой кровопролитной войны, Европа пыталась оторвать пожирнее кусок территории, не говоря уже о Северных Соединенных Штатах Америки.

Мировая печать захлебывалась от восторга: Америка вступила в войну!

А война, как известно, это, пожалуй, самый доходный бизнес: кто-то ляжет костьми на поле брани, а кто-то и возвысится, набивая себе карманы зелеными ассигнациями.

Свой поход на Русский Север, судя по печати, американцы, любители пышной рекламы, назвали «Экспедиция “Полярный медведь”». Но в официальных документах были скромнее – Американский экспедиционный корпус в Северной России. Намечено было высадить в Мурманске два десанта против…Германии.

С этой целью летом 1918 года якобы на Западный фронт была переброшена 85-я дивизия армии США. Один из ее полков, а именно 339-й пехотный, с приданными частями на британских транспортах «Нагоя», «Тидеус» и «Сомали» вместо Франции был доставлен на Север европейской части России.

Полком, как и всей американской экспедицией, командовал подполковник Стюарт. Он же возглавлял команду, набиравшую призывников в штатах Мичиган, Иллинойс и Висконсин. Не отказывались и от волонтеров. Но живой силы для покорения России явно не хватало. Далеко не всех участников боевых действий можно было соблазнить большими деньгами. Многие бывшие фронтовики рассуждали трезво: умирать из-за какой-то тысячи долларов не имеет смысла – своя жизнь дороже денег.

На крейсере находился журналист Ференц Мейнелл, редактор влиятельной английской газеты «Геральд». Он пообещал генерал-майору Пулу сделать ему прекрасную рекламу для бизнеса в Соединенных Штатах Америки.

В свою газету Мейнелл отсылал радиотелеграфом репортажи о красотах Русского Севера, еще не видя этих красот и самой России. Но главное, что американец усердно рекламировал, – это заработок волонтеров: можно ничего не делать, только плыть в окружении белых медведей, а доллары сами тебе плывут в карман. Реклама Мейнелла была рассчитана на ленивого обедневшего американца, привыкшего ждать манны небесной.

Журналист в отличие от офицеров, не снимавших от самого Рекъявика меховые куртки с погонами родов войск, был в белом шерстяном свитере крупной вязки, в теплой вязаной шапочке, с неразлучной трубкою в зубах. На корабле его знали как «человека Пула». Пользуясь своим положением, он энергично передвигался по палубе, брал интервью у приглянувшихся ему офицеров, соблюдая правило: для газеты все сгодится, тем более, с театра военных действий. Репортажи с фронтов щедро оплачивали все крупные газеты.

В море по пути в Россию пока еще ничто не напоминало войну, даже не была замечена ни одна подводная лодка. Но к войне было все готово, и сам крейсер тому свидетельствовал: на нижних палубах – боеприпасы, на верхних, в теплых кубриках, сотни уже по-летнему обмундированных солдат и офицеров.

Отправляясь в Россию, многие из них мечтали о своем Клондайке. В большинстве это были авантюристы, чьи деды и прадеды покоряли Новый Свет, везли рабов из Африки. Поэтому среди белых волонтеров было довольно много чернокожих, так называемых афро-американцев.

Приглашались в экспедиционные войска все, кто где-либо успел повоевать, здоровьем и возрастом подходил для преодоления тягот воинской службы. Это были, как правило, граждане Соединенных Штатов.

Среди волонтеров находились и русские офицеры, ранее лечившиеся в американских госпиталях. В их числе оказались земляки-северяне Сергей Самойло, крупноголовый кряжистый капитан артиллерии, которого заметно выделяли светлые курчавые усы, и его сослуживец долговязый, по-мальчишески сложенный прапорщик Георгий Насонов, по говору и серым, как небо зимою, глазам – коренной помор. Офицеров свела война в окопах Северо-Западного фронта.

Капитан Самойло попал в Америку волею случая: таков был приказ начальства – излечиться и получить профессию для дальнейшего продвижения по службе.

Прапорщик Насонов попал на курсы военных переводчиков по протекции британского бизнесмена Гарри Проктора. Этот бизнесмен задолго до войны познакомился с архангельским предпринимателем Савелием Насоновым, владевшим в Бакарице небольшим лесопильным заводом. Рабочие этого завода из лешуконской сосны заготовляли брус для жилых малоэтажек Ливерпуля.

Предприниматель Насонов родом был из Обозерской, старого таежного селения на пути из Архангельска в Вологду.

Русский предприниматель и британский бизнесмен нашли общий язык на базе торговли: Насонов свел его с рыбаками Солзы (рыбацкой артели на Белом море), заключил с ними контракт на вылов и поставку сельди; Гарри Проктор нашел в Британии покупателей соснового бруса; а потом, уже во время войны, с помощью Насонова организовал экспорт пеньки в Англию. Деловые отношения этих двух предпринимателей не прерывалась даже в самое смутное время двоевластия в России.

Когда Гарри Проктор узнал, что сын его друга прапорщик Георгий Насонов ранен, он совершил деловую поездку в Москву, посетил госпиталь, где тот находился на лечении, пригласил в ресторан хирурга, оперировавшего прапорщика. За рюмкой коньяка хирург подсказал, как избежать возвращения на передовую.

– Есть возможность, – прошептал он, – сыну вашего родственника побывать в Америке, разумеется, продолжить лечение в военном госпитале Красного Креста.

– А прапорщик согласен?

– А что его спрашивать? – ответил хирург. – Он поступит в полное подчинение генералу Миллеру. Этот генерал имеет большую власть в русском военном министерстве: отбирает офицеров для лечения за океаном. Зачем вашему прапорщику снова лезть в окопы, стрелять из орудия? Он артиллерист, неровен час – убьют. По статистике каждый четвертый русский офицер на фронте погибает.

– А когда вернется в Россию – опять фронт?

– Не совсем так. Отобранных Миллером в окопы уже не посылают. Они приобретают новую профессию.

– И какую же?

Хирург загадочно улыбнулся, смахнул с усов капельку коньяка, задержавшуюся после выпитой рюмки.

– Самую гуманную – профессию переводчика. Профессию вечную для цивилизованного мира, – и продолжал рассуждать: – Закончится война, вам лестно будет слышать, что русский язык для английского останется достойным конкурентом.

– Вы так утверждаете, будто вы – русский?

– Я – болгарин, но для общения русский язык, пожалуй, самый подходящий. Вот я с вами общаюсь на английском. А если мы в совершенстве овладеем языком восточных славян, будем общаться только по-русски. В этом языке, как летом цветов на лугу, тысячи оттенков, даже, когда ведешь светскую беседу, ощущаешь аромат славянской речи.

– Вы – поэт?

– Не совсем так. Я – хирург. Слышу голоса людей, когда они между жизнью и смертью. Под ножом хирурга самая колоритная – это русская ругань. Раненым она заменяет анестезию. Так мне кажется…

В роскошном ресторане (это был знаменитый «Славянский базар») собеседники нашли общий язык: русского прапорщика без его согласия определили в переводчики, а переводчик в любой армии – это, между прочем, агент разведки. Так что в школе генерала Миллера, военного разведчика с двадцатилетним стажем, имевшим практику в Брюсселе, Гааге, Риме, на которого велось секретное досье в Лондоне и Вашингтоне, желторотые агенты под крышей американского Красного Креста превращались в мудрых лис, нужного для России окраса.

Примерно таким путем, но уже по рекомендации самого генерала Миллера, попал на лечение за океан и капитан-артиллерист русской армии Сергей Самойло, приемный сын генерал-майора Самойло, выпускника Николаевской академии Генерального штаба.

2

В Парголово, под Петроградом, где капитан Самойло проходил лечение (в правом плечевом суставе все еще саднила рана, повреждена была ключица и ее осколки при малейшем движении вызывали острую боль) госпиталь посетила делегация американского Красного Креста. Высокий худощавый хирург, по виду болгарин, помял капитану предплечье, сказал утвердительно:

– Руку можно спасти. В Филадельфии есть клиника профессора Рейсберга. Ранение по его профилю.

– Это в Америке? – удивился капитан.

– Филадельфия пока что не в Сибири, – пошутил хирург.

– К сожалению, я всего лишь капитан. И мое денежное содержание для вас, надеюсь, не секрет. Для поездки за океан нужны большие деньги. Своих родителей я предпочитаю не обременять.

– Но вы же дворянин?

– Как вам сказать, вроде дворянин, вроде и нет, словом, я и сам не знаю. В «Послужном списке» значусь дворянином.

Сергей не стал уточнять, по какой линии он дворянин, а по какой – из простонародья. На фронте офицеров-дворян было немало. Многие из них выбились в генералы и адмиралы, их имена внесены в послужной список выдающихся защитников Отечества.

Хирург допытывался, есть ли у отца капиталы?

Сергею с подросткового возраста было известно, что у него два отца (так получилось) и оба не бедны, один – предприниматель, второй, который дал ему свою фамилию, – генерал. К обоим он питает родственные чувства. У отца-генерала капиталов нет, да их никогда и не было. Было генеральское звание и то, что он из дворянского роду.

Когда его спрашивали об отце-предпринимателе, какие у него капиталы, отвечал, не таясь:

– Все отцовские деньги ушли на приобретение недвижимости.

– То есть?

– Отец купил небольшой лесопильный завод, по сути, – обыкновенную пилораму. Сам же он и рабочий. Выплачивает грабительский кредит. Так что мое участие в его деле – нулевое.

– Можете дальше не уточнять. Примерно так начинают многие. Но Рокфеллерами становятся только целеустремленные и волевые. Судя по вашим ранениям, вы из волевых.

Сначала капитан не догадывался, куда этот дотошный хирург клонит. Да и при чем тут дворянство? На фронте, когда надо стрелять, а не допытываться о происхождении, – на войне в равной степени под смертью ходят и крестьяне и дворяне.

– Главное, господин капитан, вы защищаете Россию. А это уже устремление, – продолжал свою мысль хирург, и, чтоб не смущать дальнейшими расспросами, сказал, как поставил точку: – Поэтому пусть Россия о вас и позаботится. Не так ли? В противном случае потеряете руку. А вы еще так молоды. Сколько же вам лет?

– Скоро тридцать.

– Награды имеете?

– Георгия четвертой степени.

– Надеюсь, вам за границей препятствий не будет.

«За границей? – с недоумением подумал Сергей. – А мне что там делать – за границей? Я сейчас нужней на своей земле, в России…»

Недоумение развеяла беседа с полковником штаба корпуса. Оказалось, раненых офицеров отправляли за океан не только для лечения, но и для учебы. Ведь одна дорога в шесть тысяч верст во что обойдется? Безденежный не осилит…

Соединенные Штаты Америки были так добры, что, пожалуй, никогда не жалели средств на учебу иностранцев. Загадки в этом не было. Пусть учатся, приобретают нужную профессию, лишь бы их профессия закрепляла человеку любовь к Америке. Потом, куда судьба человека не забросит, он всегда будет чувствовать себя американцем. На него Америка сумеет положиться. Если, конечно, это ей потребуется. А потребуется, видимо, скоро. Ведь она растет и крепнет, эта великая держава. Останавливаться в своем неудержимом росте – не намерена…Ядро этой молодой нации составляли авантюристы – люди энергичные, инициативные, как правило, смелые, искатели легкой наживы. Каждый хотел верить, что Америка – страна неограниченных возможностей. Прагматизм буквально во всем.

3

С небольшой группой раненых офицеров Сергей Самойло прибыл в Филадельфию кружным путем – через Японию. В Филадельфии он встретился с прапорщиком Насоновым, сослуживцем по артиллерийской бригаде.

В клинике профессора Рейсберга Насонову удалили из позвоночника осколок сталистого чугуна, засевший в опасной близости от центрального нерва. Операция прошла удачно, и прапорщик уже мечтал через месяц-полтора вернуться к себе на родину. Если военно-медицинская комиссия его признает годным к возвращению в строй, он готов и дальше служить своему Отечеству. Не знал он того, что с ним под видом хирурга беседовал офицер русской агентурной разведки.

На календаре был декабрь 1916 года. По переднему краю русско-германского фронта наблюдалось некоторое затишье. Из окопа в окоп ходили слухи о скором перемирии.

В России поднималась новая революционная волна, и волну эту якобы поднимает кайзеровская Германия. Так по крайней мере сообщала пресса, и не в последнюю очередь «Военный вестник» – популярное чтиво в русской офицерской среде.

О том же толковали и на курсах Красного Креста, куда русские офицеры, лечившиеся в клиниках Филадельфии, записывались по совету своих будущих вожатых. Пренебрегать советами расценивалось как невыполнение приказа.

Переодетые в гражданское платье офицеры-наставники, преподававшие на курсах, не скрывали свою принадлежность к русской армии, среди слушателей курсов Красного Креста вели воспитательную работу, в частности, поощряли женитьбу своих подчиненных на американках, молодоженам оказывали материальную помощь.

Правительство Соединенных Штатов смотрело далеко вперед, браком скрепляя русских офицеров с американками.

Вожатый Иван Никифорович Климов, пехотный майор, судя по трем «Георгиям», человек бывалый, настоятельно советовал капитану Самойло найти в Филадельфии «подругу жизни». И ставил себя в пример. Теперь он возвращается в Америку как домой. По ранению вышел в отставку, зато пенсия!.. Позавидует любой русский полковник.

– Предлагаю, капитан, с женитьбой поторопиться. Это важно для вашей карьеры. Вам могут предложить службу в армии Соединенных Штатов. Скоро такая возможность представится.

– Если служить, то служить в русской армии, – твердо сказал капитан. – А умирать за дядю Сэма особого желания не испытываю.

– Вы и в русской послужите…Неприятель у нас один.

Вожатый Климов темнил. Ясно было: Соединенным Штатам нужна большая армия, воевать будут уже проверенные в боях фронтовики, такие, как например, Сергей Самойло.

Тогда при чем здесь скоропалительная женитьба?

– Женятся по любви, – высказывал свою мысль капитан. – Может, в Америке так принято – жениться по расчету? Или чтоб не сбежал с поля боя? А главное, Иван Никифорович, на ком жениться?… Американки, насколько я заметил, красотой не блещут.

– Зато умны и практичны. Вы хоть и офицер, но вы – солдат. А храбрым солдата делает умная и практичная женщина. Без женщины нет победоносной армии.

– Не возражаю, так как не знаю.

– Я вам подберу девушку из богатой семьи русских эмигрантов. Ваша избранница – уже натурализированная американка, вашего возраста. Работает в печати.

– Если в печати, да еще пропитанная никотином журналистка, то далеко не юная особа. – Сергею хотелось беседу перевести на шутку. Ну, какой из него семьянин, если вся его сознательная жизнь прошла в казарме?

А вожатый:

– На юных женятся в России. Потому что русские офицеры идеалисты, без главной извилины в мозгу – женятся на ком попало, не думают о карьере.

– А мне жениться – обязательно?

– Лично для вас – да. В ваших интересах.

– Это чтобы я постоянно чувствовал контроль дружественной державы?

– Зачем так грубо?

– Я не протии контроля. Я сам себя умею контролировать.

– Вы вернетесь в Россию американцем. Прекрасная перспектива! Вы будете с деньгами. А деньги – это все. Для нас, русских, еще не доходит, в чем сила больших денег. А вот потомки Иисуса Христа, уже в древности друг друга покупали за чечевичную похлебку. Отсюда – подлость и шпионство…

– Я подумаю.

Думать было нечего. Сергей понял, что за него уже подумали. Вожатый Климов, получивший американское гражданство, с согласия генерала Миллера по поручению военного ведомства подбирал людей из числа русских офицеров для американского экспедиционного корпуса.

Предстояла оккупация России. Русский с русским быстрее найдет общий язык, чем русский с иностранцем.

– Думайте, капитан Самойло. Вам предоставляется шанс.

Думать долго не пришлось. Подгонял Климов, как будто от этого зависело его благополучие и его новой, американской семьи. Климов выполнял свои обязанности – вербовал волонтеров для войны в России.

– Сегодня вечером мы идем на смотрины, – сказал он и по-дружески предупредил: – Старайтесь девушке понравиться. За ней – капитал. Полтора миллиона долларов! В России такую девушку выхватят, как из костра ассигнацию.

– А сама она как? На лицо хотя бы? А то, если останусь жив, вернусь домой, друзья заметят, что моя американка страшней крокодила… Боюсь я женщин, Иван Никифорович. Умных – тем более…

– Она – русская! – с вызовом напомнил Климов. – Женщина деловая. Конечно, далеко не красавица. Тут уж обманывать не стану. Но – полтора миллиона долларов! О, вы, капитан, так наивны…Мне просто неловко за вас… Это в России в первую очередь смотрят на личико, на фигурку, да и ножки не обходят вниманием, изящные, точеные, от прикосновения – загораешься, да еще, если чувствуешь во всю длину. Потому что мы, русские, я вам повторяю, – идеалисты. Придет время, и Россия поменяет ценности. Богом будет доллар!

– А как же наш традиционный рубль?

Прямо на вопрос Климов не ответил.

– Я вас познакомлю с деловой женщиной, – вожатый вернулся к прерванному разговору о женитьбе. – Только сначала девушку надо предупредить, это моя задача, а вы ей преподносите презент…

– Виски?

– Торт! Ну, капитан Самойло, от вас простонародьем так и прет… Вы б еще презентовали бутылку водки… Хотя…водка это полезный напиток. Особенно при знакомстве. Уже после первого стакана женщина – произведение искусства…

Глазки вожатого на крупном монгольском лице соловели, как после чарки крепкой русской водки, веки сужались настолько, что напоминали хряка при виде молоденькой свиноматки.

– Извини, капитан, я вам этого не говорил, но моими советами не пренебрегайте…

Вечером следующего дня состоялось знакомство на предмет женитьбы.

Девушкой оказалась тридцатипятилетняя журналистка, мать кадета-авиатора.

Девушку звали Марина, фамилия – Кононович. Отец – предприниматель, торговец лесом.

За чашкой чая почти все время говорил отец Марины – Геронтий Давидович, обрусевший еврей.

– Мне нужен зять, чтоб хорошо знал Россию, – не скрывал своих целей предприниматель. – Америка всегда будет торговать с Россией. Завоевать Россию, такую перспективную державу, у янки кишка больно тонка. Это говору я, Геронтий Давидович. А я не ошибаюсь. Это знала вся Одесса. Я предсказал, что в Одессе будет следовать трамвай по маршруту: Привоз – полицейский участок – тюрьма – больница – кладбище. Тогда о трамвае никто и не помышлял, а вы теперь поезжайте – убедитесь. Кто был прав?…

В заключение делового разговора Геронтий Давидович от трамвая перешел к дочке:

– Вы, молодой человек, не смотрите, что она старая. У нее золотое перо. А я вам даю на обзаведение сто тысяч.

– Но… – издал звук русский капитан.

– Знаю-знаю, – замахал руками отец невесты. – Если бы ваш вожатый назвал эту скромную цифру, вы не пришли бы на свидание, а я с вами не имел бы чести быть знакомым. А господин Климов рекомендовал вас как единственного не шалопая, способного русского мыслить с американской деловитостью.

О самой невесте жених почти ничего не узнал.

– Друг о друге узнаете по переписке, – пообещал Геронтий Давидович. – Свадьба будет, когда вы сделаете карьеру.

4

По инициативе президента Вильсона и с одобрением конгресса Соединенных Штатов без широкой огласки уже с первых дней мировой войны началась подготовка к интервенции в Россию. По замыслу президента, в передовой отряд корпуса войдут русские офицеры, принявшие американское гражданство. Но первая же – пробная – беседа с прапорщиком Насоновым разочаровала вербовщика.

У вербовщика была самая заурядная биография. Он ее никому не рассказывал, но подчиненные (люди дотошные) узнали.

…Бывший майор российской армии Иван Климов, сын мелкопоместного дворянина Елецкого уезда Орловской губернии. Узнали также, что разорившийся отец не уставал твердить сыну-гимназисту:

«Посмотри, Иван, как бедна Россия! А природа уезда? Плюнуть хочется. Вот в Америке – живут! Там, кто желает разбогатеть, богатеют, притом не по дням, а по часам. Но чтоб туда переселиться, нужны деньги. А деньги на нашей убогой земле – не валяются. Зато сколько наша земля родила талантов, и каждый чуть оперился – от России морду воротит, в Америку пятки намазывает. А она дураков не принимает. Учись и наматывай себе на ус. И не лакай водку. Иначе – пропадешь. Америка уйдет от тебя, как богач от нищенки».

Иван очень рано многое в жизни понял и наматывал себе на ус наставления пьяницы-родителя. Прилежно учился и бредил Америкой.

Мечта его сбылась нескоро, и помог ему генерал-наставник Евгений Карлович Миллер. Еще будучи начальником Николаевского кавалерийского училища, он обратил внимание на кадета Климова, тот уж больно старался показать себя перед начальством. Умные начальники усердных замечают и продвигают их по службе.

Однажды при смотре эскадронный командир есаул Петушковский сообщил, что кадет Климов самостоятельно изучает английский язык. Генерал взял его на заметку. Потом уже не выпускал из поля зрения…

И вот Климов – вожатый над кандидатами в лазутчики…

– Против русских воевать не буду, – узнав, для чего их готовят, решительно заявил прапорщик.

– А против немцев?

– Буду.

С Насоновым беседовал бывший майор российской армии, уже давно работавший на американскую военную разведку.

В 1916 году, когда генерал Миллер командовал 26-м армейским корпусом, Климов выполнял поручения, связанные с агентурной работой, пользовался у генерала особым доверием. На курсах Красного Креста в Соединенных Штатах в числе особо доверенных лиц был глазами и ушами генерала Миллера.

После октября семнадцатого года, а точнее, с февраля восемнадцатого как только появился в большевистской печати Декрет о создании Рабочее-Крестьянской Красной Армии, там же, в Филадельфии, Климов принялся готовить волонтеров для службы в РККА.

Идею служить в Красной армии под наблюдением монархистов подсказал генералу Миллеру Френсис Комлоши, человек из близкого окружения президента Вильсона. В 1916 году Комлоши претендовал на пост главного капеллана армии США.

– Ваше преподобие, – усомнился в успехе предприятия русский генерал. – Дело рискованное. Преданные монархии офицеры отвергнут ваше предложение.

– Но вы же разведчик. Научите своих офицеров перевоплощаться.

– Для этого нужны время и деньги.

– Что касается денег, этот вопрос уже согласован с президентом. Ему моя идея понравилась. Идея чрезвычайно проста: русскую Красную армию будут создавать большевики, но…руками белых офицеров. Да и вам, надеюсь, моя идея понравится. Нам предстоит работать вместе.

Русский монархист размышлял недолго. От природы был он сообразительным.

– Ваше преподобие! – изумился Миллер. – У вас божественный ум! Вы правы. Государством правит тот, кому на деле подчиняется армия. Еще Цезарь заметил: с детской колыбели готовят армию для военных действий. Великий Цезарь не уставал напоминать: кто обучает центурионы, кто их ведет в сражения, тот и побеждает.

– Исторический экскурс оставьте для слушателей академии, – грубо оборвал русского генерала претендент на пост главного капеллана американской армии. – Вам как профессиональному разведчику поручено из отобранных офицеров подготовить агентов для работы в армии большевиков…

Встреча генерала Миллера с его преподобным состоялась в Европе, где уже готовились русские бригады для переброски в Россию.

«Не засиживайтесь в Париже», – торопили Миллера главы сразу трех держав. Но ставку на него сделали Соединенные Штаты: он, как никто другой, подходил на роль диктатора в северной части России. Этот край Миллер изучал в Академии Генерального штаба. Его дипломная работа так и называлась: «Оборона пехотного полка в лесисто-болотистой местности северо-востока Европы».

Но ни тогда, в годы учебы в академии, ни теперь о диктаторстве как таковом не было и речи: понятие монархии включало в себя и понятие диктатуры господствующего класса. Было дипломатически обтекаемое предложение: правительство Чайковского, назначенное социалистом Керенским, приглашало генерал-лейтенанта Евгения Карловича Миллера занять пост генерал-губернатора Северной области.

От губернаторского поста Евгений Карлович не отказался, но и не поспешил его занять. Нужно было осмотреться, что на военном лексиконе означало «оценить обстановку». Он ее оценил. Административное поприще могло подождать. Торопили грядущие события – непредсказуемость мирового процесса.

Подгоняло время. Уже на юге России, а вскоре и на востоке полыхало пламя Гражданской войны. Генерал Миллер все еще не покидал Париж. Он трудился в поте лица – готовил кадры для свержения советской власти. А кадры эти – русские генералы и офицеры на командных должностях в Красной армии.

Их изучали люди Миллера.

В Филадельфии состоялся первый разговор майора Климова с прапорщиком Насоновым. На языке вербовки – пробный.

Насонов был не первый офицер, которого предстояло убеждать в полезности службы в рядах Красной армии.

– В России большевики взяли власть, – доказывал Климов. – А большевики – это немецкие шпионы Они свергли правительство Керенского с помощью немецких денег. Все газеты об этом пишут.

Георгий Насонов не верил, что деньгами можно совершить революцию да еще в такой стране, как Россия. В России всегда хватает недовольных властью, способных совершить революцию – был бы руководитель с головою. А деньги делают все – и революцию и контрреволюцию… Дайте любому замухрышке, жаждущему власти, полновесную валюту, – и он тут же создаст партию (дураки всегда найдутся). На выборах партия получит большинство в парламенте, и замухрышка уже не замухрышка, а лидер, изрекающий истины, – то есть вождь. А на вождя работает (за деньги, разумеется) машина пропаганды, она из дурака лепит гения. У Гитлера было даже министерство пропаганды.

В госпитале, где лечился Георгий, меньше всего говорили о немецких деньгах, а вот о возвращении на родину – с этого начинали и заканчивали день. Но там тоже кому-то потребуются деньги. А деньги, как известно, зарабатывают.

– С возвращением надо повременить, – говорил вожатый и в качестве доказательства приводил аргумент: – Америка и Россия находятся в состоянии войны с Германией. Мы должны вступить в американский экспедиционный корпус. Он направляется в Россию для борьбы с немецкими ставленниками. Но прежде вам нужно окончить курсы переводчиков и, зная английский язык, – активно помогать союзникам очищать Русский Север от большевиков.

– А сами союзники – не могут?

– Союзники не знают местных условий.

– И только?

– Ну и… нуждаются они в человеческом материале. А у нас русские бабы нарожали излишек… Дюжина детей в русском крестьянском хозяйстве считается нормой. Нищета, понимаете, дает многодетность. Так что Россия, если ее не будут втягивать в войны, через каких-то тридцать-сорок лет по населению обгонит все страны мира.

– Поэтому наши цари-императоры заранее позаботились о приращении территории?

– Может, и так…Будем прирастать не только Сибирью, но и далекой Америкой.

– Но русских Иванов требует Европа.

– Это мы еще посмотрим, кто кого потребует…

В словах вожатого было много туману. Логика офицеру подсказывала: переводчик – это туфта. В самих курсах таилась загадка. Нужно ли было боевых русских офицеров переправлять за океан, чтоб научить говорить по-американски? Иное дело, из русского офицера сделать американца, и уже с американскими мозгами посылать в Россию отстаивать интересы Америки?… В этом какая-то логика была.

Предложение майора Климова выглядело заманчиво. Вожатый настырно повторял:

– Экспедиционный корпус готовится воевать не против России, а против большевистского правительства.

– А что собой представляют большевики?

– Это мы вам растолкуем…

На американском континенте ходили разные слухи, но бесспорным был один: корпус направляется в Россию, а там уже, на месте, будет видно. Может, под солнцем демократии большевики сами исчезнут, примерно, как под весенними лучами солнца исчезает снег…

И еще вожатый толковал:

– Курсы Красного Креста для вас, господа офицеры, благо. В России вам, цивилизованным, цены не сложат.

Прапорщик Насонов по совету своего вожатого посещал эти курсы, чтоб без препятствий вернуться на родину. Скоро он и сам не заметил, как втянулся в необычную учебу.

Учеба его заинтересовала настолько, что он понял: «Быть переводчиком – профессия на всю жизнь! Пусть что там ни толкует вожатый, этот переодетый в гражданское платье офицер из военной разведки, он, прапорщик, до поры до времени будет с ним соглашаться во всем, а там – что жизнь покажет».

В Европе все еще полыхает война, и неизвестно, кто кого одолеет – Антанта Германию или Германия Антанту, а значит, и Россию.

Прапорщику Насонову было больно и обидно за Россию, за то, что в упряжке воюющих сторон она – коренная лошадь. На нее возложили основную тяжесть – умирать на поле боя…

Крепко думал Насонов, и все мысли сводились к одной: не позволят нам стать первой державой мира, в баталиях будут сокращать наше русское население… Говорят: нас много, излишек. Кто говорит? О каком излишке речь? Пусть наши бабы рожают. Это же рабочие руки! При многочисленных рабочих руках нищета не подступится. Умные правители ее не допустят. Это же понятно: чем меньше у правителей ума, тем больше смертей, неважно от чего – от голода или от неприятельской пули…

За океаном прапорщик Насонов учился думать… Думающий офицер – это богатство державы. Насонов приходил к мысли, что в этой войне он не рядовая фигура, что у него есть Отечество, и если не он, то кто же за него постоит?

Как ни странно, к этой мысли он пришел задолго до беседы с вожатым Климовым. Тоска по родному дому особенно сильно одолевала его на чужбине: каждая березка в том далеком краю напоминала ему о родине. Даже луч солнца воскрешал в памяти ласковое лето отчего края, а снежинки, садившиеся на воротник шинели, напоминали зиму милого сердцу Севера.

В тоске сквозь чужую речь прорывались голоса знакомых земляков, но, пожалуй, чаще других он слышал голос женщины, с именем которой просыпался и засыпал. Снилась Обозерская, где прошло его детство, не однажды видел во сне Фросю Косовицыну, даже ощущал запах ее золотистых волос, заплетенных в толстую косу. Примерно с такими косами незадачливые художники изображают русалок на фоне лесного озера.

В чужом краю в тоске по родине видятся хорошие сны, и от этого тоска еще сильней.

5

Европа еще была охвачена пожаром мировой войны, а в Соединенных Штатах, если судить по газетам, предприниматели-янки уже делили русскую землю.

Америке оказалось мало за бесценок купленной Аляски. В печать просочились сведения, что американцы с согласия царского двора уже несколько факторий открыли на Камчатке: на прибрежных островах бьют котика. Береговая охрана попыталась было запретить браконьерский промысел в территориальных водах России, но из этого ничего не вышло, хотя в Санк-Петербург по дипломатическим каналам послали запрос: кто разрешил?

Ответ пришел предельно краткий:

– С согласия императрицы.

Пришлось прибегнуть к хитрости – обуздать пришельцев с помощью старожилов здешних мест. Камчадалы, эти искусные охотники и рыбаки, владели секретом миграции котиков. Новый охотничий сезон не обрадовал пришельцев.

С прибрежных островов котики исчезли, и фактории, как по мановению волшебной палочки, закрылись. Янки-зверобои вернулись на Аляску. На запросы американского МИДа – разрешить им вернуться и открывать фактории на побережье Камчатки и алеутских островов – МИД России на этот раз ответил молчанием.

В пожаре войны грабить Россию с дозволенья царского двора уже не получалось: во всех слоях общества росло сопротивление монархии – династия Романовых доживала последние месяцы. Это чувствовалось даже в офицерской среде.

Однажды Сергей приехал на побывку и услышал, как отец, читая «Петербургские новости», яростно возмутился:

– У янки звериный аппетит, – и, как злобную листовку, отбросил газету.

Из глубокого кармана генеральского кителя отец достал курительную трубку, трясущимися руками торопливо зажег спичку. Дым табака его немного успокоил. Таким возбужденным Сергей видел отца впервые, и у отца – человека стального характера – уже стали сдавать нервы.

Супруга Александра Александровича, добрейшая Зинаида Фотьевна, в свои сорок два года все еще моложавая, своей предусмотрительностью напоминающая госпитальную сестру милосердия, мягко посоветовала мужу:

– Саша, неужели тебе в штабе для беллетристки не хватает времени?

– Зиночка, там не до газет, – отвечал муж, попыхивая трубкой. – Там, понимаешь, радость моя, нужно думать, как воевать с умом. К сожалению, думать мы разучились. Стали очень много хитрить. Притом, коварно.

– Батя, это в точку, – отозвался Сергей, листая увесистый том под названием «Военная разведка России от Рюрика до Николая II». Этот фолиант составил профессор Академии Генерального штаба генерал-лейтенант Алексеев, преподаватель Александра Александровича. На титульном листе увесистого тома красовался автограф с дарственной надписью:

«Полковнику Самойло А.А. Верю в Ваше полководческое будущее».

Заслужить такие слова можно было только завидным прилежанием. И Сергей гордился отцом и не скрывал своей гордости перед товарищами, старался быть на него похожим. За окончание кадетского корпуса Сергей имел похвальную грамоту, за артиллерийское училище – первый разряд, дававший право для дальнейшей службы выбирать военный округ.

На Сергее уже были погоны подпоручика, и отец, генерал-майор, подаривший приемному сыну, как тогда говорили, пасынку, свою родовую фамилию, был им доволен, друзьям говорил: «Хваткий до науки».

Родовая фамилия, уже как дворянину, открывала Сергею широкую дорогу на военном поприще. Звание поручика, а потом и капитана он получил на фронте, командуя дальнобойной пушечной батареей. В одном из боев осколком бризантной гранаты ему покалечило руку в левом плечевом суставе. Оперировать можно было и в гарнизонном госпитале, но кто-то (только не отец-генерал) направил его по линии международного Красного Креста на лечение за границу. Он попал в среду, где искусство коварно хитрить возводилось в культ.

Как человека до глубинных корней русского, Сергея настораживало бесцеремонное подчеркивание лектора, что в чужой стране можно порочить свою страну – унижать ее с брезгливой ухмылкой и на такое же презрение настраивал своих слушателей:

– Россия схватила, – рассуждал он с пафосом, – слишком большой кусок Евразии, и если его кому-то отдавать, то не чопорной старой Германии, которая перед большой войной оказалась без колоний – ее перехитрили англосаксы, и тем более, не отдавать японцам, этим ловким, но не перспективным азиатам. Островные государства никогда никого не побеждали – не было у них за спиной глубокого материкового тыла.

И выдавал как новость:

– На земном шаре есть одна во всех отношениях демократическая страна, это – Северные Соединенные Штаты Америки. Она принимает самые талантливые и самые энергичные умы. Служить Америке – в первую очередь, значит себе ни в чем не прогадать.

Лектор, судя по акценту, когда-то был русским, или долго жил в России, там основательно легализовался и по какой-то причине вернулся в Америку.

«Вернулся, чтоб нам мозги засорять», – злобно думал Сергей, но свое мнение держал при себе. Даже бывшему сослуживцу по Северо-Западному фронту прапорщику Насонову ничего не сказал о впечатлении от первой лекции: у каждого на плечах своя голова, чтоб соображать и оценивать людей на предмет полезности для своей страны.

Лектор, по-европейски тщательно выбритый, прилизанный, причесанный, до приторности слащавый, призывал с кафедры любить не Россию (хотя о любви к России тоже говорил), а учитывать ее гигантский военный потенциал. Каждой фразой, каждым примером он призывал любить Америку, ведь она кормила, поила, лечила русских офицеров, более того, некоторым позволила жениться на американках, пусть, дескать, русские офицеры раскрепостятся, почувствуют, что у них может быть другая родина – лучшая, а ту, где они родились и выросли, надо будет всячески приближать к американской цивилизации. Со временем, утверждал он, эти два государства северного полушария – Россия и США – со временем объединятся.

– У нас так много общего! – восклицал он и поднимал над головой изнеженные руки, словно Господа Бога приглашал в свидетели.

Сергею обидно было за Россию. Но он терпеливо помалкивал. Его сюда заманили. Он не протестовал. Он лечился и учился – люди делали ему добро. А кто от добра отказывается?…

Да и новая знакомая – журналистка Марина Геронтьевна, кандидатка в жены – стала в госпиталь присылать ему письма (писала, когда по-русски, когда по-английски), слог изящный, не навязчивый, о любви – ни звука. Геронтий Давидович рассчитывал делать в России бизнес, надеялся на русского зятя, и потенциальная невеста не скрывала, что скоро Америка продиктует России ультиматум, по всей вероятности, отберет Сибирь, так как удержать гигантские просторы будет не в состоянии: русская армия обескровлена, и обескровили ее сначала японцы, потом – германцы. Америке остается приплыть и подобрать, что лежит.

Письма Марины словно завораживали. Сергей насторожился. Еще несколько таких писем, и она внушит, что скоро от России останется разве что территория Московского княжества, и он согласится, что русским и такой территории много…

Он не стал отвечать на письма. Но встретиться пришлось. Волонтерам экспедиционного корпуса дали одни сутки на прощанье с женами. Марина приехала на причал, привезла документы, подтверждающие, что Сергей Самойло и Марина Кононович – муж и жена.

– Вы что – без меня меня женили?

Выяснять не стала.

– Поторопись, милый. Нас ждет свадебный ужин.

Был свадебный ужин. Была свадебная ночь. Утром, уже одевшись и позавтракав, Сергей сказал Марине:

– Хотя и провел я ночь с тобой, но мужем твоим не стану. Для семейной жизни нужна любовь, а жить по-американски – не смогу.

– Я буду тебе писать.

– Пиши.

На том и расстались.

6

Иные чувства испытывал Георгий Насонов. В отличие от крупного коренастого Сергея Самойло Георгий был невысокого роста, худощавый, но крепкий в кости – как лесоруб. В детстве у него и прозвище было – лесоруб.

С отцом он ходил в Лешуконье – заготовлял сосну для сплава, гонял плоты по Вашке. Здесь жили старообряды, знали былины Русского Севера, умели их баять – читали нараспев. Отсюда у Георгия и интерес к русской старине, к истории отчего края.

В гимназии он самостоятельно изучал «Историю государства Российского». Примеры из жизни русских людей свидетельствовали, что может «собственных Платонов и быстрых разумом Ньютонов российская земля рождать». Знаменитый земляк Михайло Ломоносов стал ему путеводной звездой.

Наставники из Красного Креста (офицеры, переодетые в европейские костюмы) уже не скрывали, что русские фронтовики, излечившиеся в Соединенных Штатах и получившие профессию переводчика, вернутся в Россию в составе союзных войск. Но когда вернутся – командование умалчивало.

Встреча земляков далеко от дома, на другом континенте, не была случайной. Видимо, так и задумывалось: вместе им предстояло служить в иноземном легионе. Такие легионы уже существовали в европейских странах успевших обзавестись колониями. Без иноземных наёмников колонию не удержать, считается: на крайнюю жестокость способны люди чужого племени. А крайняя жестокость нужна там, где народ борется за свое освобождение с оружием в руках.

У Соединенных Штатов Америки не было колоний, но были соседние державы, при благоприятных условиях они могли стать колониями…Но для этого нужны армии, где аборигены составляли бы иноземный легион.

Земляки свиделись в военном госпитале Филадельфии: капитану Сергею Самойло спасали плечевой сустав, прапорщику Георгию Насонову залечивали ногу. Сергей усиленно тренировал пальцы обеих рук, применяя для этого гуттаперчевый мячик, с которым после ранения уже не расставался.

Георгий предпочитал пешие прогулки, опирался на крепкую трость из гавайского бамбука. Заметно хромал и капитан, припадал на правую ногу. Ранение в плечевом суставе изменило его походку. Для строевых смотров он уже не годился, но ценность для армии представляла его голова. Он умел анализировать факты, делать правильные умозаключения. Эта особенность его мышления была отмечена в характеристике при завершении курсов. Мыслящий офицер – золотой кадр любой армии.

Отбирая кандидатов для агентурной работы, вожатый разведотдела фронта полковник Генерального штаба Николаев взял на заметку «Личные дела» Сергея Самойло и Георгия Насонова, чтобы показать их генералу Миллеру. Генерал принимал решение: подходит ли данный офицер для выполнения особых поручений или вернуть его в войска?

С Насоновым сложностей не было: офицер, судя по характеристике, исполнительный: что ему поручат, то и выполняет, не склонен брать под сомнения приказы и распоряжения вышестоящих начальников.

А вот капитан Сомойло – загадка. Служебная характеристика – в двух строках: военная подготовка удовлетворительна, Белому движению предан. Мало сказано. А ведь ему предстояло давать задания особой важности. Задания весьма деликатные. Дело в том, что капитан имел в войсках известного родственника, Родственник добровольно пошел на службу в Красную армию. Он не рядовая фигура – генерал-майор, выпускник императорской академии.

Генерал Миллер для себя уже решил, что капитану Самойло, если тот действительно родственник генерал-майора Александра Александровича Самойло, поручит ему по прибытии в Россию встретиться с ним. Пока только встретиться, а там, как сложится обстановка… Полезным ли окажется знакомство? Если да, выиграет дело, а выигрыш даже сугубо моральный может стать материальным. За разведку хорошо платят, когда в этом возникает жгучая потребность. Профессионалы военного дела ценятся особо.

7

В госпитале земляки и сослуживцы встретились на прогулочной аллее, окликнули друг друга веселыми возгласами:

– Господин капитан! Сергей Витольдович!

– Жора! И ты здесь?

– Давненько мы не виделись.

– Пожалуй, больше года.

– Неужели больше года валяемся на госпитальных койках?

– Не валяемся, а путешествуем, как видишь, добрались до Нового Света.

Однополчане принялись хвалиться своими ранениями.

– А теперь вот послали на курсы переводчиков, – признавался капитан. – Хотя… какой из меня переводчик?

– Все мы что-то переводим…патроны, продукты, – усмехнулся Насонов. – Об уцелевших на войне в Америке говорят: их посетил ангел благополучия.

– Ангела я что-то не заметил.

– И я не заметил.

– Это не наш ангел. Наш – в России.

– Если позволят вернуться…

– А куда мы денемся? Если не убьют – вернемся.

Они обменялись вроде незначительными репликами, но сразу же поняли друг друга. Как понимают друг друга заговорщики.

Прапорщик стоял, по-стариковски опираясь на трость, с восторгом смотрел на своего боевого товарища. Он не рассчитывал увидеть его в живых, к тому же за океаном. В артиллерийской бригаде ходили слухи, что капитан Самойло тяжело ранен, потерял руку. А он, оказывается, даже машет рукой.

И опять разговор не о нашем ангеле…

– Говоришь, ангел благополучия? Это как сказать… – усомнился капитан, помня, что ангелы в Америке бедняков не замечают, а вот русских фронтовых офицеров почему-то заметили, излечивают не для праздных прогулок.

Слово за слово, выяснилось, что сослуживцы случайно попали в одну команду и что готовят их в Россию для службы в экспедиционном корпусе в качестве военных переводчиков, знающих местные условия Русского Севера. Но при чем тут Русский Север, если предстоит служить в экспедиционном корпусе, а корпус – ходили слухи, будет введен в сражение на западе Европы, вероятней всего, в Германии.

Сергей Самойло до службы в армии жил с родителями в Архангельске. Родной отец владел небольшим лесопильным заводом в Соломбале, мать в местной гимназии преподавала русский язык и литературу. Профессии родителей (родного отца Сергея и родного отца Георгия) почти совпадали. В России это зажиточное сословие – надежная опора власти.

После гимназии Сергей поступил в Константиновское артиллерийское училище, был выпущен по ускоренному курсу в чине подпоручика, изъявил желание без отпуска убыть в действующую армию. Но десятидневный отпуск, как того требовало положение, ему все-таки предоставили – для свидания с родными, и он остался в Петербурге, где проходил службу его приемный отец, которому он был обязан довольно успешной военной карьерой.

Несколько иначе начинал свою военную карьеру Георгий Насонов. Север был его малой родиной. В Архангельске он закончил городское техническое училище имени Петра Великого, затем, там же, в Архангельске, – школу прапорщиков. В тот военный год весь выпуск после короткой переподготовки был отправлен на Северо-Западный фронт. Тогда на Северо-Западном фронте шли ожесточенные бои. Тяжелораненые заполнили губернскую больницу, превращенную в военный госпиталь. Несколько частных клиник по примеру столичных принимали раненых.

Отец Георгия по крови, к тому времени уже владелец крупного лесопильного завода, пожертвовал на оборону миллион золотых рублей. Об этом была заметка в «Северном курьере». Заметку потом перепечатали столичные газеты. Оттуда она попала в папку генерал-лейтенанта Миллера.

Георгий не без оснований считал себя помором, жителем Севера. В Обозерской прошли его детство и юность. В армию поступил на патриотической волне. В те предвоенные годы в Северном крае заметно усиливала свое влияние немецкая колония. Большинство лесопильных заводов принадлежало немцам. Своими деньгами и сплоченностью они притесняли русских предпринимателей. Отец не скрывал своей неприязни к немецким фабрикантам. Георгий помнит случай с детства, когда после пожара в Самоедах (сгорел лесопильный завод Альфреда Конрада) отец принял на дому рабочего из сушильного цеха и вручил сто рублей. Обрадованный рабочий, помнится, спросил отца: «Савелий Титович, может, еще кому петушка подпустить? Вы только намекните».

Уже в Америке, обучаясь на курсах Красного Креста, друзья поняли, что оказались на другом континенте не по ранению (в России врачи не хуже американских), а по замыслу одной организации. Кто-то их тщательно отбирал, целенаправленно готовил выполнять какую-то загадочную миссию. А какую, объясняли намеками. Поступит приказ – и вы его выполните, вы – русские офицеры, всегда помните: на вас надеется православная Россия.

Не знали они главного: кто им отдаст приказ и в чем его суть? Оставаясь наедине, офицеры осторожно высказывали предположение: не прикажут ли им убивать своих, единокровных братьев? Не для парада им выдали оружие? И первое время они друг к другу относились настороженно.

Система обучения на курсах Красного Креста была построена так, что подспудно в сознание вкрапливалась мысль: остерегайся ближнего. А ближний – это твой сослуживец, ты с ним поделишься сокровенным, и в штабе будет известно, о чем ты думаешь. Если ты вслух осуждаешь политику президента и правительства, ты обрекаешь себя на большие неприятности.

8

«Олимпия» шла неделю с короткой остановкой в Рекьявике. Двоих солдат из 310-го инженерно-саперного полка не досчитались. Сняли их в Рекьявике, но вряд ли вернули обратно в Штаты.

Так что эти русские офицеры не случайно оказались на крейсере «Олимпия». Из русских, имевших боевой опыт, они не были первыми, кто высаживался с десантом союзников. Подобную подготовку проходили и в Англии русские офицеры, взятые из госпиталей. Они плыли на английском крейсере «Глория», за месяц до американцев в составе десанта сошли на берег в Мурманском порту.

День 6 марта 1918 года стал началом вторжения интервентов в Россию. Спустя двенадцать дней французский крейсер «Адмирал Об» высадил под Мурманском крупный десант. Им попытался оказать вооруженное сопротивление красногвардейский отряд, подчиненный местному совету. Но уже с первыми выстрелами на мотоциклетке примчался заместитель председателя Мурманского совета эсер Миньков, от имени совета приказал прекратить стрельбу, так как сопротивляться бесполезно. В ходе перестрелки легкое ранение получил француз, и за это командир красногвардейского отряда был наказан. Французы его расстреляли здесь же, у пирса.

Тем временем английские десантники захватили целый состав пассажирских вагонов, под конвоем привели машиниста и кочегара. Паровоз отыскался в депо. И уже к вечеру первый эшелон с оккупантами отправился на юг, в Кандалакшу.

Англичане удивлялись: никто не оказывал им сопротивления. Что это за страна – Россия? Даже в Индии, цыганского вида местные жители, на железной дороге устраивали завалы. Здесь завалов не устраивали, стрелки переводили сами солдаты, и они же дровами загружали паровозы.

Неделю спустя после начала оккупации Мурманского края и захвата Кольского полуострова до самой Кандалакши в Лондоне вышли газеты с сообщениями: «При нынешних темпах наступления союзных войск большевицкий Петроград в течение месяца капитулирует».

Оккупация Русского Севера намечалась как легкая увеселительная прогулка. Часть войск, высадившихся из крейсера «Олимпия», присоединилась к англичанам и французам, чтобы вместе с ними войти в Петроград.

В этом городе противники Советов уже намечали парад победителей, в зарубежной печати даже называлась дата: 25 октября – ровно год спустя после Октябрьской революции.

Но уже от станции Оленья везенье стало покидать союзников. Темп наступления заметно снизился. Участилось мародерство. Пример подали солдаты второго батальона 339-го пехотного полка. На этой станции среди бела дня они разграбили факторию, принадлежавшую купцу Арефьеву, известному лесопромышленнику. В ту же ночь возле разъезда Африканда сошли под откос несколько вагонов с боеприпасами. Командование союзников предположило, что это были партизаны из числа местного населения. Для острастки расстреляли путевого обходчика. Но когда крушения стали повторяться, брали заложников из близлежащих поселений. Поселенцы – в большинстве своем бывшие каторжане. Это они строили Мурманскую железную дорогу. Со всей России сюда их гнали в кандалах. В Кандалакше цепи с них сбивали. На дерзкий побег мало кто решался.

Уже к июлю Мурманская железная дорога была в руках союзных войск. «Олимпия» высадила десант в устье реки Онега. По распоряжению генерал-майора Пула власть в лице местного совета перешла в руки городской думы. Капитан Самойло получил приказ изъять документы местного совета.

– Обязательно потребуйте карту лесных угодий, – напомнил генерал.

Капитану догадаться было не трудно. Крейсер еще не покинул берега Америки, а в офицерских каютах только и разговоров о корабельных лесах Прионежья. О корабельной сосне Русского Севера в Соединенных Штатах уже ходили легенды. Корабельным лесом торговал русский царь Петр Алексеевич, но прежде он построил корабли, военные и торговые, чтоб было чем защищать свои несметные богатства и какие богатства вывозить в Европу для пополнения государственной казны.

В присутствии офицеров прапорщик Насонов имел неосторожность сказать:

– Россия не разрешит себя грабить.

– А кто ее будет спрашивать? – был ответ.

– Вы – американцы.

– А вы кто – не американец?

– Я – русский офицер, – вспылил Насонов. – И Россия – мое Отечество…

Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, но в разговор вмешался майор Этертон, командир батальона 310-го инженерного полка:

– На вас, юноша, погоны лейтенанта пехоты армии США. Вот и отстаивайте честь своего мундира, в противном случае вам грозит военно-полевой суд. Я вам по-дружески советую. Вы подписали обязательство – клятву на верность нашему президенту. Вас президент авансировал, обмундировал и обеспечил питанием на все время экспедиции.

Это было серьезное предупреждение. Капитан Самойло, выслушав, как и Насонов, майора Этертона, перевел разговор на шутку:

– Лейтенант вам напомнил, что он русский. Мы, как обязались, будем выполнять приказы командования, как выполняли в России.

– Кто у вас командир? – вдруг поинтересовался майор.

Капитан назвал фамилию своего высокого начальника, которая американцу ни о чем не говорила. Он четко произнес, чтоб американец запомнил:

– Его высокое превосходительство генерал-лейтенант Миллер.

– Немец?

– Русский.

– Странная Россия.

– И Америка со странностями. В Америке даже язык английский.

Для русских офицеров, пребывавших в зарубежной командировке, приказы исходили от директора внешней военной разведки генерала Миллера. С февраля семнадцатого года русского Генштаба как такового уже не существовало, но генералы и офицеры, занимавшие соответствующие должности в ликвидированном Генштабе, выполняли свои обязанности. В данном случае генерал Миллер по-прежнему руководил всеми военными агентами за границей. В состав своей агентуры он включил и офицеров, находившихся на лечении в Соединенных Штатах.

Под крышей Красного Креста обучались агенты – кадры генерала Миллера. Правительством Соединенных Штатов такое обучение поощрялось, и Сенат (чтоб освободить президента от мелочной опеки) финансировал подготовку. Военное министерство обученных агентов намеревалось использовать в особых операциях, даже не ставя в известность правительства тех стран, подданными которых они являются.

Россия готовилась к войне против России.

9

Уже в Мурманске, буквально на следующий день, когда крейсер «Олимпия» стоял у причала, вахтенный офицер распорядился лейтенанту Насонову сойти на берег. На берегу его встретил невысокого роста капитан-лейтенант, четко назвал себя:

– Руденко, дежурный по военной комендатуре Мурманского гарнизона.

– Прапорщик Насонов, – ответил прибывший офицер.

Для Георгия это был первый русский, которого он встретил на земле родного Севера, назвался не лейтенантом, как был записан в строевую ведомость экспедиционного корпуса, а как был на учете в русской армии, до выезда на лечение.

На корабль Насонов вернулся не скоро. До этого побывал в комендатуре. Сама комендатура размещалась на крутом склоне сопки, рядом с казармой комендантской роты.

Отсюда, с возвышенности, хорошо просматривались гранитные берега Кольского залива. Среди скопления деревянных строений, где складировались всевозможные грузы (капитан-лейтенант назвал их «заморскими»), выделялось несколько каменных одноэтажных зданий.

– Самое длинное, что из красного кирпича, – это наша таможня. – Руденко охотно просвещал русского прапорщика, на котором была форма лейтенанта американской армии.

Моряк, не оглядываясь, шагал впереди на две ступеньки вперед. Насонов едва за ним поспевал, старался не отставать. Нога после ранения снова отозвалась острой саднящей болью. Пожалел, что на берегу оставил крепкую бамбуковую трость. Сейчас бы она как пригодилась! Начальству, оказывается, виднее, как смотрится офицер в строю. Намечался приезд представителя президента. Он должен был произнести напутственное слово к волонтерам экспедиции «Полярный медведь», и увидел бы он офицера с тростью в руке – кого посылают воевать? Что это за армия? А где молодые, сильные и здоровые? Не хотят служить? Занимаются бизнесом? Такое может быть только в стране, где господствует коррупция, и руководители насилуют страну для личного обогащения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.