Автопортрет, или Записки повешенного

Я простой русский еврей! Я богатый, я еврей… Есть миллион причин для нелюбви ко мне: я и еврей, и богатый, и не молчу, как положено в России богатым и нерусским… Но главное – я постоянно вынуждаю народ признаваться в его заблуждениях. Наш народ привык считать себя самым мудрым в мире, и вдруг такая незадача – мудрый и вдруг недальновидный… Вот и сложился образ врага народа. Людям старательно внушали: если кто-то выступает против, он и есть вражина! Раз Березовский критикует президента, значит, зло в нем, в критикане! Желающих сделать из меня козла отпущения всегда хватало, я же никогда не обращал внимания на их мнение. И поступал так сознательно, ибо никогда не собирался становиться политическим лидером.

Политик в России может быть только русский. Можно сколько угодно твердить, что Сталин – грузин, но он стал русским политиком. У нерусского в России в политике или рядом с политикой остаются только две возможные функции: либо серый кардинал, либо кошелек. Если он становится кем-то большим, то вне зависимости от его национальности он превращается в русского. Значит, мне остается быть либо серым кардиналом, либо кошельком. На большее я по разумению патриотической общественности просто не имею права. По внутреннему ощущению мне все ясно: я – русский еврей. Главное для меня – оставаться самим собой. Все остальное вторично.

До сегодняшнего дня в принципе все складывалось так, что нерусский, войдя в большую политику, в конечном счете становился русским политиком, как бы там ни пытался скрыть свою реальную национальную принадлежность. Возьмите тех же самых Анатолия Чубайса, Григория Явлинского, Бориса Немцова, Евгения Примакова. Я отличаюсь от них тем, что не пытаюсь скрывать эту проблему. Вопрос национальной принадлежности – это всегда вопрос внутренней идентификации, кем ты сам себя осознаешь. Это вопрос, который абсолютно не связан с кровью. Мы знаем людей, у которых четверть еврейской крови, и они говорят: «Я – еврей». И наоборот, у них четверть русской крови, они говорят: «Я – русский». И точно так же в отношении других наций. Сам я себя идентифицирую, скорее, космополитично. Мне не удалось выработать стойкого инстинкта национальной принадлежности. Отчасти это нашло подтверждение в том, что я в достаточно позднем возрасте крестился, ведь в России религия и национальность – почти одно и то же. Это было в 1994 году, а поскольку я родился в 1946-м, то легко посчитать, сколько мне уже было лет. Крестился в Тарасовке, это такое место под Москвой. Моя первая жена оттуда, и я сам там много лет прожил.

Православие – это религия, а еврей – это национальность. Точно так же, как еврей может стать православным, русский может стать иудеем. Будучи евреем по национальности, я конечно же пытаюсь помогать евреям, но эта помощь никогда не проявлялась в виде участия в создании какой-либо из многочисленных российских еврейских организаций. Никаких специальных отношений с этими организациями я не поддерживаю. Я нисколько не сомневаюсь, что другие не считают меня русским, и я не пытаюсь казаться русским. Из этого совсем не следует, что интересы России для меня менее значимы, чем для Зюганова Геннадия Андреевича или других с вполне благозвучными фамилиями, именами, отчествами.

Антисемитизма на государственном уровне в России сегодня не существует. Это совсем не означает, что в России нет антисемитизма. В России есть антисемитизм, как и во многих других странах, – тут не должно быть никаких иллюзий. Россия в этой печальной области не является лидером, и слава богу, что в России антисемитизм существует сегодня не на государственном уровне. Как и в других странах, эта тема стала гласной, а слово «еврей» перестало быть ругательным, и обсуждение этой проблемы абсолютно важно для общества, причем не обязательно в плане того, какой вес или какое значение имеют евреи в России, а в плане того, какое значение имеют не только русские в России.

Нужно точно и без лицемерия понимать, что русские в России являются прежде всего нацией, которая образует государство. Мы не стесняемся говорить, что живем в пространстве русской культуры; мы не говорим: «российская» культура. Естественно, проблема евреев в России выпукла, и именно потому, что евреи в наибольшей степени заботились о своей национальной принадлежности, что не является исключительным для России, это отмечается и в других странах.

Но вопрос национальности остается, потому что подавляющее большинство очень богатых людей – евреи.

Я, конечно, пытался найти ответ на этот вопрос. Мое понимание той среды, которую называют «русским еврейством», весьма ограниченно. Моя первая жена – русская, моя третья жена – русская, а вторая жена – татарка. Но мне кажется, что все-таки есть отличия в самосознании русского и еврея. Есть черты, которые зародились не в течение одного поколения, а складывались столетиями, тысячелетиями.

Судьба еврейского народа совершенно отлична от судьбы русского народа. Иногда диаметрально противоположна. Евреи – очень древняя нация, а русские – молодая. Мы знаем, какие черты присущи молодости и какие – старости. У каждого возраста есть свои плюсы и есть свои минусы. Особенность русских состоит в повышенной чувствительности к окружающей среде, к новой информации, к изменениям, уже произошедшим или происходящим сегодня. В чем сила евреев по сравнению с русскими? В интуиции. Не в сегодняшних ощущениях, а в умении предвидеть. Это не расчет. Вот я плохой аналитик, но каким-то таинственным образом чувствую, что произойдет через некоторое время. Если в логических терминах сформулировать это различие, то русские – это индуктивный способ мышления, а евреи – дедуктивный способ. Думаю, именно это является одной из причин крупных успехов в бизнесе. В бизнесе важно предвидение, предчувствие еще не наступившей ситуации. Многие евреи рано почувствовали конец государственной собственности. А многие русские до сих пор верят в ее незыблемость. Русские всегда слишком полагались на государство, на власть, на царя-батюшку, на генерального секретаря, верноподданнически служили им, получая взамен определенные гарантии безопасности. И если евреям приходилось как-то крутиться для того, чтобы в институт попасть, чтобы членом партии стать, то русскому не нужно было крутиться.

Евреи ничего не захватили. Была жестокая конкурентная борьба. Начальные условия для всех были равны. Евреи были в лучшем положении только потому, что все возможности прежней системы для них были исчерпаны некоторым ограничением, выставляемым государством. Так что евреи начали на равных жесткую конкуренцию. Многие из них добились успеха, так же как многие потерпели поражение. Действительно, в высшем эшелоне бизнеса очень много евреев. Но они работали не покладая рук, «вкалывали», зарабатывали, падали от пуль киллеров, взрывались в автомобилях. Все, кто сегодня в России хочет работать, имеет возможность работать.

Сегодня еврею претендовать на то, чтобы управлять таким государством, как Россия, неправильно. Россия никогда не была империей, и вина в этом только самой России. Россия как империя не состоялась, потому что русские, как коренная нация России, к сожалению, не смогли преодолеть некоторый комплекс, который бы позволил им интегрироваться вместе с другими нациями. Я не хочу вдаваться в толкование причин, был ли это эффект самозащиты после татаро-монгольского ига или что-то другое. Но русские не смогли поступить так, как поступили люди в Америке. В Америке тоже была дилемма. Когда создавались Штаты, там тоже был вопрос, поделить ли Штаты на территории с преимущественным проживанием англичан, французов, испанцев; велся спор: а не сделать ли в одном месте испаноговорящие кантоны, в другом – англоговорящие, в третьем еще какие-то? Джефферсон принял принципиальное решение, что это недопустимо, поскольку разрушит страну. Так возникли предпосылки для создания реальной империи. Америка сделала свой выбор. Гениальные люди, которые основывали Америку, поняли, что самое главное – это то, что каждый человек должен быть свободным.

Я приведу простой пример: кубинцы после кубинской революции побежали в Штаты, во Флориду. Американцы сначала сопротивлялись этому, потому что их было много. Но потом, когда поняли, что их совсем много, пустили их в Америку, дали грин-карты, сказали: хорошо, вы теперь американцы, идите и работайте. Я представляю себе ситуацию, если бы афганцы массово повалили бы в Россию. Конечно, вначале сильно бы сопротивлялись, но, когда поняли, что их миллион или больше, впустили бы и создали автономную афганскую республику.

Вера и свобода

Для меня самый главный Учитель – Иисус Христос. Если человек однажды почувствовал в себе что-то, что сложно объяснить рационально, а потом прочитал Библию, а некоторым это удалось сделать в раннем возрасте, то понятно, что после почти неинтересно все, что читаешь с точки зрения знания. Конечно, интересно читать с точки зрения звука, языка, точно так же, как интересно слушать Моцарта, Баха, Бэнера. Это просто разная музыка, ощущения, точно не знания. Но когда все эти ощущения переведены в знания и опять эти знания сразу переводятся в ощущения, то становится скучно читать все остальное.

Самым главным философским завоеванием, самой главной философской мыслью человечества является понимание того, что Бог един. Именно это представление и позволяет говорить о единых законах, которые правят миром. Например, в язычестве есть бог воды, бог луны, бог солнца – значит, есть отдельные законы для воды, отдельные законы для солнца, поэтому нет места никакому научному знанию. И только понимание того, что Бог един, позволило жить в сегодняшнем мире; понимание, что одни и те же законы правят миром в целом. Моисей обучал Десяти заповедям своих людей, а Иисус Христос говорил о том, что мы с ними рождаемся, а не узнаем после. Это как биология до Менделя и после него. До Менделя передаваемые признаки считались приобретаемыми, а после Менделя это уже рассматривалось как структура наследственности. Вот и мы теперь, можно сказать, рождаемся с геном веры. Он может проявляться или не проявляться, это другой вопрос. Но мы с этим рождаемся, рождается, чтобы не убивать, не красть. Мы несем это в себе, этому не нужно учить. Это часть нас.

Все человечество – единый организм и в пространстве, и во времени. И то, что отдельные элементы этого организма грешат, не является еще опровержением основ, а ровно наоборот. Ведь мы пришли сюда, чтобы страдать. А почему страдать? Мы ведь несовершенны, и мы вынуждены совершенствоваться. Я уверен, что не было бы никакого счастья без страдания. Тут все логично. Потому что рациональное и эмоциональное – это два разных мира. Я не могу объяснить, почему я не хочу убивать, почему я не хочу красть. Я только ощущаю, что это не по мне. Другое дело, что, может быть, с точки зрения других, я не следую этому. Но для себя я всегда имею объяснение, а это для меня самое главное, поскольку всё, что мы делаем в жизни, – всё без исключения – мы делаем для себя. А хорошо ли другим или плохо – это уже следствие. И поэтому когда мы говорим, что «я это делаю для ребенка» – это полная чушь. Человек все равно всё делает для себя. Я так делаю потому, что понимаю, что по-другому поступить не могу, поскольку, если я поступлю по-другому, мне будет плохо. И конечно, если сегодня мне скажут: «Ты или твой ребенок пойдет на эшафот», я, ни одной секунды не задумываясь, скажу: «Конечно же я». Я должен пойти на эшафот потому, что, если я поступлю иначе, после этого для меня – не жизнь. Получается, что опять я думаю прежде всего о себе. Другое дело, что часто, думая о себе и совершая что-то во благо собственное, мы одновременно совершаем это во благо других. От чего мы тоже можем получать либо удовлетворение, либо наоборот. Плохой человек печалится, если кому-то доставил удовольствие. Но тем не менее – все это только через себя.

Любое чувство сложно поддается определению. Например, что такое счастье? Я сегодня могу определить счастье только через отрицание того, что такое страдание. Они не то чтобы противоположны, а связаны. Только через страдание есть счастье.

Есть динамика изменения системы внешних ограничений и внутренних, и чем больше человек принимает внутренних ограничений, тем меньше должна быть система внешних ограничений. Единственным критерием правильности построения системы внешних ограничений является то, возникает хаос или нет. Когда мы гарантированы от хаоса, система внешних ограничений должна быть минимальной, чтобы была максимальная возможность самореализации.

В каждой науке есть аксиоматика. Аксиоматика – это то, что недоказываемо. Это и есть самое главное достижение любого ученого – ощущения, сформулированные в аксиому. Вот, например, Евклид сказал: «Ага, вот есть трехмерное пространство, и для того, чтобы все знать о нем, необходимо и достаточно пять аксиом, пять! Больше не надо, и меньше нельзя. А дальше я всё выведу, что в любом треугольнике сумма углов равна 180 градусам, и т. д.». Вот это гениально совершенно! Или как Ньютон сказал: «Три закона, а дальше мы можем все что угодно определить, построить любую конструкцию механическую, а всего нужно знать три закона, лежащие в основе, каждый из которых отдельно ненаблюдаем вообще в чистом виде». Абсолютно гениально!

Десять заповедей… Не важно, как их много. Важно, что есть конечный и очень органичный набор ограничений, которые определяют все остальные. Это было главное послание Бога. Он сказал: «Запомните и следуйте им». Уже потом «по газонам не ходить», «не плевать» и т. д.

Над всеми этими аспектами я стал задумываться уже тогда, когда принял православие. Я абсолютно понимаю отличие веры, которая позволяет общаться с Богом напрямую, и веры, которая требует посредника между тобой и Богом. И тем не менее я считаю, что это не исключает самого главного, что составляет смысл христианства, и не только христианства, – это особая ответственность в восприятии добровольно принимаемых ограничений. Вера – это признание и добровольное приятие ограничений, что достижимо только в пределе и недостижимо в жизни одного человека. В конечном счете именно эти ограничения и были трансформированы в морально-этические нормы советских людей. Но именно эти ограничения, не какие-либо другие.

В Библии, в Ветхом и Новом Завете содержатся основополагающие идеи свободы человека. Еще прежде Иисуса Христа это пытался обозначить Моисей. Десять заповедей, которые Моисей услышал от Бога, те же самые, о которых говорил Иисус Христос, но совершенно в другом гносеологическом аспекте. Ну конечно, идеал никогда не достижим. На практике не может существовать ни идеальное общество, ни идеальный человек. Очень важно обозначение того, к чему нужно стремиться. И мне кажется, что, как следствие произошедшей революции в России, люди потеряли ориентиры добра и зла, что подлость становится нормой современной морали. Но я тем не менее считаю, что Россия может сформулировать ясные стратегические цели и православие, более чем что-либо другое в России, в состоянии помочь эти правильные ориентиры определить.

Именно поэтому я придаю такое огромное значение возрождению веры. При этом очень важно, чтобы это происходило не при помощи государства, не с его участием или каким-то вмешательством, поскольку идеалы свободы – в душе каждого с рождения. И поэтому единственная помощь, которую может оказать государство, – это просто не мешать. Любое вмешательство здесь губительно.

Я глубоко убежден, что начинать нужно с самого себя. И в этом залог успеха или неудачи движения к свободе, особенно в сравнении с оруэлловской моделью, что свобода лична. Поэтому особо важно исключение возможности делегирования кому-то вместо себя права принимать решения. Именно в этом была ошибка утопистов прошлого, которые считали, что власть способна восполнить несовершенство отдельных людей. Да, все люди несовершенны, но каждый персонально несет ответственность за свое несовершенство. Именно в этом состоит главное отличие того, кто считает, что люди должны подчиняться власти, и того, кто считает, что человек сам ответствен за себя и за свои решения.

Эстетика – более широкое понятие, чем изменение общественного строя. И мы знаем, что эстетические конструкции меняются значительно реже, чем тот или иной общественный строй. Действительно, наступает новое время. Время новой эстетики. При этом новая эстетика совершенно не обязательно связана с изменением политического строя и не меняет свободного, либерального развития общества. Наоборот, эстетика определяет новые этапы в этом развитии. Смысл новой эстетики состоит в продолжении понимания того, что говорил Христос: о том, что человек должен вести себя перед другими так же, как он ведет себя перед самим собой. Сегодня вся современная технология, проникшая в каждый дом, противоречит лицемерному образу жизни. Человек должен быть открыт, но я имею в виду внешнюю сторону жизни человека. А что касается внутреннего мира человека – каждый уникален, каждый имеет огромный внутренний духовный мир. И эта новая эстетика, естественно, не противоречит, не исключает личного внутреннего мира человека.

Диктатура – система внешних ограничений, а демократия – система внутренних ограничений. С точки зрения этого спорного определения понятно, что демократия значительно сложнее, чем диктатура. Каждый человек должен породить в себе то, за что он и будет ответственным, не ссылаясь при этом ни на кого. Мир, в который мы сейчас входим, – это мир персональной, а не коллективной ответственности. Поэтому ни на кого нельзя свалить собственные грехи и никому нельзя отдать свои достижения. Однако я совсем не хочу сказать, что не существует такого института, как государство, которое должно брать на себя ответственность за общество в целом. И все-таки та система ценностей, в которую мы сейчас входим, предполагает высочайшую ответственность каждого за самого себя.

Вера, несмотря на то что есть разделение на христианскую, мусульманскую, иудейскую религии и так далее, вера абсолютно индивидуальна. У верующего человека Бог в душе, но для каждого человека Бог все равно свой, он един, но он все равно свой. И я не согласен, что в России вся вера сводится к тому, чтобы сесть выпить-закусить и в церковь сходить перекреститься. Это далеко не так, поскольку для большинства верующих людей в России вера – это мучение, это страдание, это попытка сдерживать себя. И мне кажется, что здесь-то и кроется основной смысл веры. Собственно, так и в Библии написано, что мы пришли на эту землю для того, чтобы страдать.

Я не могу о русском народе говорить как о «нем». Я часть этого народа, я русский еврей. Мне трудно рационально объяснить свое крещение, хотя думаю, что в огромной степени это результат влияния русской культуры. Я пришел к этому после долгих – не один год – раздумий и считаю себя верующим христианином. В православии открытость чувств больше, чем в других религиях. А поскольку я плохо ощущаю людей, то мне открытость чувств интереснее, доступнее, чем символы.

Католичество сильно по чувствам отличается от православия. Но я нахожу, что для меня лично в православии есть достоинства, которых нет в католичестве. Я думаю, что в основе моего предпочтения лежат глубокие культурологические аспекты: и образы людей, и литература, и природа… Может быть, еще и то, что я себя всегда очень комфортно чувствую среди русских, по существу православных, поскольку в России православие и национальность почти идентичные понятия.

Церковь традиционно имеет колоссальное значение в России. И традиционно церковь разделена на две части: та, которая лижет власть, и та, которая верит в Бога. Так вот, та, которая лижет, она, конечно, с Путиным, а та, которая верит, она, конечно, не с ним, потому что для нее совершенно очевидно, что Путин человек не верующий. Владимир Владимирович не искренен. Веру непозволительно демонстрировать. Про Ельцина говорили, что он свечку держит как стакан, но, когда на экране телевизора крупным планом показывали лицо Бориса Николаевича во время службы, я ему верил. А Путину – нет. Не может государственник быть либералом! Любить ведь надо конкретного человека, а не всю державу скопом. А государственник – это человек, для которого приоритет государства выше, чем приоритет личности.

Та политика, которую проводит государство, каким оно стало при Путине, – это, с одной стороны, насилие над верой, а с другой стороны, это абсолютно неправомочная попытка (которую уже проходили много раз другие страны, вступившие на этот путь раньше нас) внедрять церковь как государственный институт в общество, что абсолютно недопустимо. И несмотря на то что я, как православный человек, должен был бы радоваться этому абсолютно подчеркнутому предпочтению одной конфессии, я считаю, что это унижает именно эту конфессию прежде всего.

Борис Николаевич сдерживал прыть тех, кто носил погоны и одновременно рясу, а потом стал пытаться быть правовернее всех. А Путин, наоборот, подчеркнуто выставляет церковь как элемент государственной власти. Что является прямым следствием того, что он не есть верующий человек. Мне кажется, он играет в это. Все, что он произносит на эту тему, и то, как он все это обставляет, есть глубочайшее лицемерие.

Большие деньги

В России можно хорошо заработать на всем. Основное качество, которым должен обладать человек, решивший делать свое дело, – он должен поверить в свою самостоятельность, в независимость от каких бы то ни было обязательств и других людей. Многие идут в бизнес, не понимая этого, а потом разоряются, сваливают вину на других, не понимая, что дело в них самих. Кто воспитал такую уверенность в своей независимости или кто с ней родился, те будут успешны, чем бы они ни занимались.

Собственность не раздавалась. Она вырывалась зубами, доставалась в тяжелейшей конкурентной борьбе. Просто были люди, которые раньше других поняли, что собственность перестанет быть государственной. Не только поняли, но были готовы сражаться, чтобы она досталась им, и за это сражались в полном смысле слова. Для меня удивительно, что людей, готовых сражаться за большую государственную собственность, оказалось мало. Я не совсем хорошо знаю биографии тех, кого называют сегодня олигархами, но свою-то биографию знаю хорошо. У меня не было никакой «лапы», никакой протекции, никакого «теневого капитала». Я занимался наукой, была зарплата доктора наук. Иногда подрабатывал тем, что помогал писать диссертации. Все предпосылки для того, чтобы стать богатым человеком, создавал я сам. Важно то, что у меня не было никаких комплексов. Не было комплексов по поводу того, что кто-то умнее меня, кто-то сильнее, настойчивее.

Из тех, кого сегодня называют «олигархами ельцинской волны», ни один не был советской номенклатурой. Не знаю, какая «лапа» помогала Гусинскому. Знаю, что его отец был рабочий. Мне кажется, что у всех нас общим качеством является воля и какая-то нереализованность в прежней жизни. Меня иногда обвиняют: «Вы были под чеченской мафией». Олигархи тем и отличились от других, что никогда ни под кого не «легли». Ни под государство, ни под мафию. Тех, кто лег, сегодня уже и не помнят. Есть понятие, которое олигархов объединяет, с одной стороны, а с другой – отличает от многих других сообществ. Это абсолютно жесткий рационализм и последовательность в этом рационализме. Они делают не то, что им приятно или неприятно. Они делают то, что им выгодно.

Новую Россию сделали две объединившиеся силы – реформаторы и олигархи. Правда, здесь необходимо оговориться – олигархи были прямым произведением реформаторов. Только вот родители сами не смогли бы решить проблем. Более того, решающую роль сыграла именно воля олигархов, потому что к тому времени реформаторы уже устали от борьбы. Устал Ельцин, устал Гайдар, устал Чубайс. А олигархи выстояли, жестко противопоставив себя регрессу. Каждый олигарх – это мощная индивидуальность. Но у всех олигархов есть общие черты – это воля, стремление овладеть решающими факторами. Олигархи оказались сильнее всех мафий, сильнее самой власти, перед которой они не прогнулись. Во всяком случае, если иметь в виду только видимую часть айсберга, а не ту, что скрыта под глубокой толщей воды или темноты. Я под властью не прогнулся. Других же винить не хочу. В конечном итоге капиталы олигархов никуда не делись, не растворились. Никто из них никуда не сгинул. Да, власть элементарно справилась с так называемой политической элитой России, выстроив всех по вертикали, подчинила средства массовой информации, с большим трудом выгнав за порог владельцев холдингов – Гусинского и меня. Но все равно тягаться с олигархами для власти – нелегкий крест. Она никак не может забрать наши деньги, ну никак.

Предприниматель – человек, который сам инициирует изменения в жизни. Большинство же людей оказалось перед необходимостью что-то менять, и в этом смысле большинство не является предпринимателями. С другой стороны, именно это большинство признало необходимость перемен, пусть вынужденных, пусть тяжелых. И с этой стороны все являются предпринимателями, но одни – по собственной инициативе, другие – по нужде.

Огромная масса людей оказалась в тяжелом положении. Когда я в 1986 году пришел к своему учителю академику Емельянову и с радостью стал говорить о политических изменениях, он мне сказал: «Борис, посмотрите, с каким удовольствием народ бросил работать!» Вот одна из причин, почему многие не смогли себя найти. Много лет нас отучали работать. И вдруг люди оказались перед реальным выбором, когда можно себя реализовать… Сегодня никому не запрещено открывать ни цех, ни завод, ни палатку. Это все глупые разговоры, что нужно всем давать взятки, – разговоры тех, кому лень работать. Когда я начинал свое дело в 1989 году, у меня было три тысячи рублей. Это половина стоимости автомобиля. И ничего больше. Я и мои приятели рискнули и вложили свои деньги. Нас было всего пять человек, мы проявили инициативу. Мы работали, как и сейчас, по двадцать часов в сутки.

Да, все началось в 1989 году, когда мы с «АвтоВАЗом» стали создавать «ЛогоВАЗ». Переход к бизнесу произошел мгновенный. Началась другая жизнь. Мне говорили: ты сумасшедший. Зачем? У тебя есть перспектива стать директором института. Сейчас бы, наверное, стал…

Понятно, что в 1989, в 1990, в 1991 годах очень мало людей вообще верило в возможность частного предпринимательства в России. Огромное поле было совершенно пустым. Начался развал социалистической экономики, пришли разные люди с разными целями. Некоторые – просто своровать, и в уголок забиться, и доживать жизнь с этим куском. Были те, кто сел на «потоки», чтобы потом стать собственником и заниматься бизнесом в России. Деньги делались очень легко. Но вера в то, что это законно, что тебя не посадят на следующий день, была у очень немногих людей.

Мы, вопреки всем сказкам, начальный капитал сделали на торговле своими мозгами, разрабатывали программный продукт для оценки качества различных проектов и пролоббировали его через Госкомстат по науке и технике для обязательного приобретения этого программного продукта всеми проектными институтами Советского Союза. Тогда мы были уже совместным предприятием, познакомились с чиновниками, поговорили – и пролоббировали. А это миллионы рублей. Но дальше стало ясно, что формула бизнеса: умение зарабатывать деньги легальным путем. Абсолютно не важно, чем заниматься, лишь бы это было то, чего ждет рынок. В тот момент символом свободы для советского человека был автомобиль. И мы стали создавать предпосылки к цивилизованному рынку автомобилей, охватывающему всю технологическую цепочку, от производства и продажи до ремонта, то, на что люди были готовы отдавать последние деньги.

Мы не занимались реэкспортом. Мы зарабатывали на инфляции. Мы честно говорили «АвтоВАЗу», что мы забираем машины и гарантированно платим по сегодняшней цене, но через три месяца. Как был устроен «АвтоВАЗ» в советское время? 300 тысяч машин в год шло на экспорт. Шли через какую-то панамскую фирму, себестоимость машины была тогда 2000 долларов. Дилеру их отдавали по 1700 с рассрочкой оплаты на пять лет. При этом 60 процентов комплектующих «жигулей» были импортные и покупались только с предоплатой.

Никто никогда не продавал в России иномарки. Мы привезли первую партию – 886 «фиатов». Мы взяли кредит семь миллионов долларов, выложились до копейки, мне говорили: ты сумасшедший, их никто не купит, по дороге растерзают. И вот приходит замдиректора «АвтоВАЗа» – и стоят эти «фиаты» на стоянке, как летающие тарелки с Марса… И мы стали зарабатывать не миллионы рублей, а миллионы долларов. Много миллионов.

Почему мы? Потому что большинство считало, что это временно, а потом опять придет секретарь обкома, человек в кожанке, и скажет: «А ну-ка назад!» Я поверил, что подобного не произойдет. Я считаю, что подал пример другим, поверив в то, что в России существуют возможности для самовыражения в бизнесе. Я создал мощную группу, которая реально оперирует сотнями миллионов, миллиардами долларов. Это показатель и критерий.

Что происходит с человеком: у него крыша начинает ехать, потому что все материальные цели достигнуты в один день. Что делать дальше? Я засыпаю человеком, который владеет половиной «жигулей», человеком, который покупает в рассрочку люстру через кассу взаимопомощи, а просыпаюсь – могу купить 100 автомобилей, 1000 костюмов, могу поехать в любую страну мира (тогда уже была возможность). Не нужно было специальное решение секретариата ЦК КПСС, как было раньше, когда я был ученым. Бери миллиард и поезжай. Можно купить 100 дорогих машин, 20 квартир, 1000 костюмов. Как жить, когда заработал сначала в рублях, потом в долларах первый миллион, потом еще десять миллионов? Мы с женой стали летать по свету, в любой конец земли, могли останавливаться в любых престижных гостиницах и так далее. Я точно понимал, что мне нужно изменить цели в жизни. Это был уже 1994 год.

Немало есть людей, для которых накопление капитала превратилось в самоцель. Я тоже много работаю, по двадцать часов в день, на меня замкнута масса людей. Получается, я принадлежу как раз к той категории, о которой только что сказал. И я оправдываюсь перед собой тем, что гипотетически могу в любой момент отправиться в аэропорт, чтобы полететь зимой позагорать на океанском пляже, а летом покататься на лыжах. Впрочем, почти всегда я еду в аэропорт ради очередной командировки.