На древних землях Прияузья - Несентиментальные прогулки по Свиблову

Борис Алексеевич Шеватов

Несентиментальные прогулки по Свиблову

Введение

Старое Свиблово раскинулось совсем неподалеку от Отрадного, рядом с естественной границей – рекой Яузой, исстари разделявшей земли Свиблова, Владыкина, Леонова и Медведкова. От перекрестка на пересечении улиц Декабристов и Пестеля минут пять езды на автобусе до остановки «Гаражи ВДНХ» на Сельскохозяйственной улице. А там, как говорится, рукой подать до Старого Свиблова. Впрочем, даже те, кто постоянно ездит по этому маршруту, едва ли подозревают, что за ограждениями, хозяйственными постройками и гаражами с незапамятных времен бежит извилистая московская речка.

Минуем бетонный забор промышленной зоны, невольно закрывшей своими малопривлекательными сооружениями живописные виды на Яузу. И направляемся к мосту. Заросший кустарником и деревьями правый берег Яузы давно превратился в заброшенные задворки Сельскохозяйственной улицы. И лишь преодолев добрую сотню метров вдоль речки, у моста, вам открывается совершенно иная картина – и сельский пейзаж, и стремительная речка. Кажется, ее быстрые воды расчесывают зеленые челки– водоросли. Яуза словно торопится скрыться за поворотом среди ивняка, обогнуть старый забытый островок и оказаться сначала у пересечения Лазоревого проезда и Березовой Аллеи и бежать дальше мимо Ростокина. По городу, к месту слияния с Москвой-рекой.

Отсюда, с моста, открывается вид на старинный пруд, на высокий берег реки – отличительной черты старинной усадьбы Свиблово. Смотришь и словно переносишься в иную историческую эпоху. Вот древний храм Живоначальной Троицы с колокольней, а это симпатичные флигели старого господского дома. Совсем недавно завершена реставрация главного дома усадьбы.

Все течет, все изменяется, как некогда говорил философ. И прежде огромная территория свибловской усадьбы за долгую историю своего существования сжалась точно шагреневая кожа до зеленого островка площадью…

Зажатая типовыми многоэтажками, утратившая свои живописные липовые аллеи, да и многое из того, из чего собственно и складывался облик бывшей подмосковной усадьбы, ныне Старое Свиблово шаг за шагом восстанавливается, постепенно открывая свое прежнее, неповторимое лицо. И сегодня кое-где увидишь еще остатки старого ландшафта – двухсотлетние и даже двухсот пятидесятилетние липы со сломанными верхушками, последние осколки той давно минувшей эпохи.

Долгие годы бывшая усадьбы была в запустении: территория Старого Свиблова и его постройки фактически были заброшены. И только живописный пейзаж – террасы берега и река Яуза, петляющая среди городских кварталов разросшегося района, напоминала о славном прошлом этих мест.

Десятилетиями все его главные постройки – господский дом, Троицкая церковь и колокольня, флигели оставались в запустении. О других сооружениях свибловской усадьбы и говорить не приходится. О них лишь остались описания в архивных документах, что, правда, дает возможность хотя бы представить, как они выглядели в пору расцвета Свиблова. Так получилось, что внимание историков, искусствоведов в большей степени привлекали подмосковные усадьбы, в которых неплохо сохранились архитектурные постройки и культовые сооружения прошлого. Проблемные памятники истории как бы оставались в стороне. Они естественно требовали реставрации, более тщательного изучения и поиска новых архивных документов. В конце концов, усадьба Свиблово ждала своего часа открытия, а вместе с тем и возрождения.

Патриаршее подворье в Свиблове.( Флигель).

Удивительно живописен здешний рельефы местности с террасами берега и рекой Яузой, бегущей среди новостроек разросшегося московского района. В этих окрестностях когда-то совершали прогулки историограф Николай Карамзин и поэт Василий Жуковский, писал свои этюды Шишкин, сюда приезжали и другие знаменитости.

Даже современные многоэтажные постройки по-иному, свежо и открыто воспринимаются ныне на фоне Яузской панорамы.

Совсем недавно было все иначе. Как это ни странно, переживший грозу 1812 года господский дом в Свиблове серьезно пострадал уже в наши дни в 1994 году, когда сгорел второй деревянный этаж старинной постройки. Словно по одному сценарию гибнут у нас памятники истории и архитектуры. В конце 1970-х годов в подмосковном Дзержинском, на территории Николо-Угрешского монастыря, неизвестные сожгли уникальный деревянный архиерейский дом, памятник 18–19 веков. Похожая история повторилась через 20 лет с господским домом в Свиблове. Совсем недавно реставраторы ООО «Профреставрация» по сохранившимся старинным описаниям и обмерам, сделанным их коллегами в 1980 – е годы, завершили восстановление главного усадебного дома Нарышкина. Буквально за последние годы были восстановлены восточный и западный флигели и людской корпус.

Посмотрите, как гармонично вписан в пейзаж над высоким берегом Яузы Троицкий храм, заложенный в 1708 году К.А. Нарышкиным. В 2008 году ему исполнилось триста лет. Разглядывая старые фотографии и снимки десятилетней давности трудно представить, что еще недавно Троицкая церковь была в аварийном состоянии. С утраченными архитектурными деталями, без куполов, с полуразрушенной апсидой – таким представал памятник 18 столетия перед реставраторами несколько лет назад.

Давным-давно ушли в прошлое «безмолвные аллеи, заглохший старый сад», и все-таки воздух истории чувствуется в атмосфере бывшей подмосковной усадьбы. Те, кто приезжал сюда в пушкинские времена, да и позже не могли не очароваться этими местами. Главная достопримечательность Старого Свиблова – здешняя природа, река Яуза, которая словно тугим узлом связала между собой земли Свиблова, Ростокина, Леонова и Медведкова, чьи биографии давно пересеклись во времени и пространстве.

Троицкая ц.

Еще в середине прошлого века окрестности Свиблова близ Яузы выглядели совсем иначе, чем теперь. «Обводненная голубыми волжскими водами, течет обновленная Яуза мимо тенистых бульваров и парков, вдоль широких проспектов и улиц Москвы. Но если перешагнуть городскую черту, то в полукилометре от нее, Яуза резко меняет свой облик. Тихие поросшие кустарником берега, чистые извилистые повороты, отлогие зеленые островки придают ей совсем идиллический вид. По обоим берегам речки располагались два старинных подмосковных села – Медведково и Свиблово. Свиблово, или Свирлово, как его называли в пушкинские времена, подобно другим подмосковным местностям привлекает своей живописностью, близостью реки, сосновыми и березовыми рощами».

Здесь в тиши Старого Свиблова забываешь на минуту о городской суете, которая словно поток несет нас мимо, не давая возможности остановиться, оглянуться, сосредоточиться на главном. В плену ее мы часто не замечаем красоты окружающей нас природы. Старинная Троицкая церковь и колокольня, и господский дом, расположенные на высоком месте, над рекой, словно слиты в единое целое с этим сельским пейзажем. И эта гармония, которую так трудно или почти невозможно найти в жизни современного мегаполиса, настраивает на совершенно иной неспешный лад и ритм, где природа и человек чувствуют себя неотделимыми друг от друга, как ветки одного большого дерева, название которому Божий мир.

У истоков старинной усадьбы

«Сельце Федоровское Свиблово на Яузе»

Впервые село Свиблово упоминается в духовной грамоте московского князя Василия I Дмитриевича в начале XV века. Хотя оно существовало, видимо, гораздо раньше. По преданию, название это произошло от прозвища боярина Федора Андреевича Свибла. Он вошел в историю как один из руководителей строительства белокаменного Московского Кремля. Крепость, сложенная из мячковского камня-известняка, добытого в каменоломнях у села Мячково в нижнем течении Москвы-реки, стала впоследствии главной архитектурной доминантой и достопримечательностью столицы.

Сохранились свидетельства о том, что палаты боярина Федора Свибла располагались на берегу Москвы-реки, неподалеку от угловой Кремлевской Свибловской стрельницы. Почти через столетие под 1488 годом в летописи говорится о строительстве на ее месте знаменитой Водовзводной башни. «В лето 6996(1488)» 27 мая «Антон Фрязин заложил стрельницу (башню) вверх по Москве» там, где раньше «стояла Свибловская стрельница, а под нею выведен тайник».

Строительство Кремля конец 15 в.

В 1633 году бывшую Свибловскую башню приспособили для водопровода, который обслуживал дворцовые здания. На верхнем этаже устроили большой бак, выложенный свинцом, куда закачивали воду, поступавшую далее по свинцовым трубам «на царский двор ради великаго потребования». На долгие годы за башней потом закрепилось название Водовзводной.

Строитель Московского Кремля Федор Свибл при великокняжеском дворе был далеко не рядовой фигурой. Из истории известно, что за три года до Куликовской битвы он начальствовал над московским войском, которое вместе с нижегородскими полками ходило в Мордовскую землю, «и сотворило ее пусту». Именно смелого воеводу великий князь оставлял за себя в Москве во время великого Донского похода.

О влиянии рода Свибловых говорит и то, что среди лиц, подписавших духовную князя Дмитрия Донского, наряду со знаменитым Дмитрием Волынским – Боброком, окольничим Тимофеем Васильевичем, боярином Федором Андреевичем (Кошка), встречается имя Федора Свибла.

Но все проходит и слава и богатство. Во время княжения Василия I Дмитриевича Федор Андреевич неожиданно попадает в опалу. Жалованные ему за службу вотчины переходят в княжеский дом. По обычаю того времени московские князья либо покупали села, либо отбирали у опальных бояр, иногда обменивали. Так приобретались села Вельяминовские, Свибловские, Всеволожские.

Князь Василий Дмитриевич.

В духовной грамоте Василия Дмитриевича (от 1406–1407 г.г.) великий князь московский говорит о вотчинах Федора Свибла как о своих «промыслах» (владениях): «А что мои промысл, а то даю княгине своей: Оухтюшку, куплю свою, да Фоминские дьяковы села, да Федоровские села Свибловские…»

Когда-то ближний боярин Дмитрия Донского был по-настоящему богат. Об этом говорит простое перечисление мест, где прежде были его села – «на Устюге, и в Отводном, и на Сяме, и в Ростове, и в Переяславле Веськое, и с Родивоновским, и со всеми деревнями, и на Москве село Буиловское и с Олексеевскою деревнею, да село Тимофеевское на Яузе».

Подмосковное Тимофеевское иногда отождествляют со Свибловом. Но так ли это? Не идет ли речь в духовной грамоте о другом селении, что располагалось дальше Свиблова, в нижнем течении реки Яузы? Во всяком случае, во второй духовной грамоте великого князя Василия Дмитриевича (1417 г.) есть более точное описание Свиблова. В числе владений, которые князь завещает княгине Софье Витовтовне, отмечены – «Митин починок со всем, что к нему потягло, да Семцинское село и з Самсоновым лугом и со всем, как было за моею матерью, да сельце Федоровское Свиблово на Яузе и с мельницею, да Крилатское село…»

Мельница в верховье Яузы – это одна из наиболее достоверных его примет. И еще одно, в межевых документах 1623–1624 г.г. о границах сел Леонова, Свиблова и Медведкова упоминаются Федоровская земля, Федоровка. Возможно, речь идет о бывшем сельце Федоровском, ставшем со временем частью Свиблова.

Приключения итальянца Петрока Малого

До начала XVII века село Свиблово оставалось в числе Дворцовых земель, хотя время от времени отдавалось во владение разным лицам. При великом князе московском Василии III оно упоминается среди наделов, полученных итальянским зодчим Петроком Малым.

О нем известно немногое. Приехав в Московию в 1528 году с посольством папы Римского Климента VII, Петрок Малый через некоторое время принял православие и женился. В Московии он выполнял исключительно заказы Василия III, поэтому был пожалован двором и поместьем неподалеку от столицы. В летописи о Петроке Малом упоминают как о «новокрещенном фрязине» в связи со строительством Китай-города.

Китай– город.

В средневековой Руси фрязинами называли итальянцев. Немало выходцев из далекой Италии имели в Подмосковье (нынешнее Фрязино) свои земли, жалованные им за успехи в торговых делах. Итальянцы на Руси не только торговали, но и лили пушки, ставили пороховые и кирпичные заводы. При Иване III они возводили церкви и соборы, строили крепости в Москве, Нижнем Новгороде и Пскове. При великом князе Василии III фрязин Петрок Малый – занимался строительными и фортификационными работами в столице и других городах.

Что известно о его первоначальной деятельности? С 1531 года он возводил в Московском Кремле церковь Воскресения вместе с другими пристройками к колокольне Ивана Великого. Затем при малолетнем Иване IV и правительстве Елены Глинской приезжий итальянский зодчий разработал проект Китайгородской стены. И менее чем за четыре года построил каменную крепость с 12 башнями. Ее крепостная стена растянулась на расстояние более двух с половиной километров.

Колокольня Ивана Великого.(фото внизу)

От Никольских ворот Кремля каменная стена шла в восточном направлении вверх по Неглинной и сворачивала на Васильевский луг. Резко повернув у Москвы-реки обратно к Кремлю, она тянулась далее верх по Москве-реке к Свибловской стрельнице на углу Кремля. В стене были построены несколько ворот – Троицкие, Сретенские (позднее Никольские), Козьмо-Демьяновские (Ильинские), Всесвятские (Варварские) и Москворецкие…. А под башнями и стеной Петрок Малый устроил множество тайников. Китай-город – пример крепости нового типа. Хотя ее стены значительно ниже кремлевских, однако обеспечивали ей устойчивость против осадной артиллерии и были лучше приспособлены к обороне.

К творениям талантливого зодчего наряду с церковью Воскресения в Кремле относят и настоящий архитектурный шедевр – собор Вознесения в селе Коломенском, построенный в честь рождения царевича Ивана Васильевича. Недаром Петрок Малый получил наряду с поместьем в Свиблове «жалованье великое», грамоты поместные.

Прошло время, и в жизни итальянца происходят события удивительные.

В 1539 году по указу великого князя зодчий отправился в Себеж. «И на Себеже Петр крепость обложил» за три недели. Как потом стало известно, возвращаясь из Себежа в Москву, мастер по пути посетил Псково– Печерский монастырь. И неожиданно, минуя Псков, бежал в Ливонские земли. По мнению некоторых исследователей, Петрок Малый, упоминаемый русскими летописями, и Петр Фрязин, бежавший за рубеж – это одно и то же лицо.

В розыскном деле тех лет читаем: «Лета 7047, Великаго князя казначей Иван Иванович Третьяков да дьяк Одинец Никифоров отпущали на государеву службу, на Себеж, Петра Фрязина, да с ним послали толмача Гришку Мистробонова… да Одинец же Петру дал грамоту, почему ему ехать к Пречистой в Печеры, и тое грамоту толмач отдал в Пскове дьяку Степану Скрынову. А изо Пскова Петр проводников до Себежа не взял. И на Себеже Петр город обложил, и жил на Себеже три недели, а воеводы себежские Петра отпустили из Себежа к Пскову, да отпустили с ним двух сынов боярских, Ондрея Лаптева да Васюка Земца проводити до Пскова».

Однако, выезжая из Себежа, Петр говорил проводникам, что у него имеется грамота великого князя на проезд в Печеры, «а к Пскову аз не еду.» Между тем Петру объяснили, что им велено проводить столичного мастера до самого Пскова. А когда приехали в Воронач, то Петр поинтересовался: знают ли они дорогу в Печеры.

Далее в деле упоминается довольно странный эпизод, когда один из проводников – Васька Земец, не доезжая пяти верст до монастыря, свернул с пути и уехал в «Трофимово поместье Деншина». А спустя некоторое время вернулся в Псково– Печерскую обитель, где уже были Петр Фрязин и его сопровождающие.

Вид Пскова.

Часа за два до вечера, после ужина в монастыре, зодчий и его свита отправились в Псков. Петр Фрязин все спрашивал своих спутников о дороге, что-то выяснял. Расслабленные после монастырской трапезы и слегка утомленные долгим путем проводники вряд ли следили за дорогой. Ехали в Псков, а оказались… за границей.

В розыскном деле об этом записано: «и за полчаса до вечера приехали в Немецкую землю, в Новой городок Ливонскыя земли». На посаде Петр остановился в Новом городке (Нейгаузен) «у немчина у Ивана Рытара». И в тот же вечер себежский проводник Васька Земец да Трофимов сын уехали из городка назад. Они предчувствовали, каковы могут быть последствия данного проступка.

Из документов известно, что ночью от Петра Фрязина сбежали еще три человека. А наутро сын боярский Андрей Лаптев и переводчик Гришка Мистробонов заявили беглому итальянцу: «Государю еси изменник, и над собою еси и над нами доспел еси великую беду».

Андрей Лаптев добавил: «Аз к Москве не еду, блюдуся от Государя казни». Но почему переводчик и проводник из Себежа пришли в себя лишь на следующее утро? Не исключено, что накануне во время ужина в монастыре, где их обильно потчевали, не обошлось без крепких напитков, которыми угощал своих соседей беглый фрязин. С полупьяными спутниками легче было изменить маршрут, осуществить задуманное и бежать из Московии. Теперь отступать было некуда…

На другой день в Новгородке, в ночь пришли к Петру представители от тамошнего наместника и потребовали, чтобы тот какое-то количество «рухляди» (добро, движимое имущество) прислал в город. Однако Петр Фрязин решил не платить взятки. В ту же ночь он вскрыл свои чемоданы, достал из них дорогие одежды– «саженье и золотное,[1] да за пазуху положил».

Далее начинается настоящий детектив. Петр Фрязин предложил переводчику Гришке Мистробонову бежать вместе с ним. Тот отказался. И Петр ушел один. В документах розыскного дела итальянца намеренно рисуют разбойником: «да двух сторожей неметцких ножом поколол да убежал». Впрочем, «кровавый» эпизод ночного побега впоследствии документами не подтверждается. Утром стражники нашли пожитки беглого Петра Фрязина. А переводчика его Гришку ограбили и в стрельницу на цепь посадили и пытали, чтобы тот поведал, где скрывается Петр.

Наконец, нашли сбежавшего итальянца и переслали в Дерпт (Юрьев) к местному католическому епископу. При встрече с ним владыка спросил: «почему ты в нашу землю от великого князя отъехал?»

Петр ответил, что «его к великому князю прислал папа Римский послужить года три или четыре, а служил, сказал, великому князю 11 лет и держал его князь великий силою». «И нынче как великого князя не стало… а государь нынешний мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилие, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь, того для… мыслил отъехать прочь, что в земле Русской великая мятеж и безгосударство».

На вопрос о вере, Петр Фрязин сказал, что «вера его Латинская… и на Москве не крещен, а к немецким церквам с немцы молитися ходил». Вскоре привели для очной ставки измученного Гришку Мистробонова. И он рассказал, что Петр на Москве крестился в русскую веру, и нынче на Москве жена у него есть. Поведал и о том, что Петр трижды целовал крест великому князю и крестному целованию изменил, и государев хлеб и соль позабыл.

Епископ Дерптский и члены городской ратуши говорили Петру Фрязину: «через нашу тебя землю не пропустим, с великим князем в том остуды не учиним, а похочешь назад к великому князю ехать, и мы тебя не держим».

Петр слезно умолял не выдавать его великому князю.

Осмотрев грамоты поместные и жалованные, епископ и его окружение удивлялись, что мастер оставил «такое великое жалованье и жену» и сбежал. А прибывший за мастером посланник от князя Губа Симанский рассказал, что фрязин бежал тайно и «взял государеву казну великую». Правда, исследователи считают, что на самом деле мастер вез с собой заработанное им в Московии.

К сожалению, нам неизвестно, как сложилась дальнейшая судьба итальянца после побега. Сохранившиеся материалы розыскного дела об этом умалчивают. Между тем историк И.Е. Забелин пишет в одной из своих книг: «Этот же Петрок Малый строил храм Воскресения. Он окончил постройку в 1543 году, не доделав каменной лестницы к храму»…

Получается, что итальянский зодчий после побега в Ливонию в 1539 году снова оказался в Москве и строил церковь. Так ли это? Трудно сказать.

О каких-либо постройках в Старом Свиблове, где давным-давно, почти пять столетий назад, располагались двор и поместье Петрока Малого ничего неизвестно. Да и сведениями об археологических раскопках в Прияузье мы не располагаем. Вероятнее, всего это была загородная сельская резиденция. Сюда зодчий приезжал после завершения строительных работ в столице, чтобы отдохнуть или, быть может, потешиться охотой в здешних, лесных урочищах.

Правда, есть надежда, что в российских архивах сохранились копии поместных жалованных грамот великого князя московского Василия III на имя Петрока Малого, который внес неоценимый вклад в древнерусскую архитектуру, в формирование облика Москвы. Вместе с тем – так случилось – великий итальянец стал одним из первых владельцев села Свиблова.

Первые владельцы усадьбы

Только около 1620 года село Свиблово с пустошью Лысцовой (имение Лихоборы) и с пустошью Ерденево (Останкино) перешло из Дворцовых земель в вотчину стольника Льва Афанасьевича Плещеева в награду «за московское осадное сиденье королевичеву приходу…»

Лев Афанасьевич фигура довольно любопытная и переменчивая, если посмотреть на то, с какой легкостью менял он собственные убеждения.

В Смутное время был сторонником Тушинского вора, а в 1609 году одним из первых перебежал в Смоленск к польскому королю Сигизмунду. Тот в грамоте боярам, управлявшим государством Московским, писал о Плещееве и других пропольски настроенных дворянах, что «они почали служить преж всех». Король Речи Посполитой даже предписывал наградить их «новыми домами и поместными окладами».

В Биографическом словаре есть сведения о том, что в 1610 году Лев Плещеев помогал Салтыкову в Новгороде приводить его жителей к присяге королевичу Владиславу (будущему польскому королю Владиславу IV). А в день венчания на царство Михаила Федоровича Романова в 1613 году Плещеев уже находится среди 10 стольников, шедших перед царем к соборной церкви.

Венчание М.Романова на царство.

В том же 1613 году он уже рында (телохранитель, оруженосец.) Бывал Плещеев и кравчим у государева стола и в Грановитой палате присутствовал при приеме заморских послов.

Возвышению Льва Плещеева при царском дворе предшествовали драматические события последних лет Великой Смуты. Именно, став их непосредственным участником, на стороне законного государя, он получил в награду подмосковную вотчину.

Три года прошло со времени восшествия на царский трон Михаила Романова, а Речь Посполитая никак не хотела с этим примириться. В июле 1616 года варшавский сейм определил отправить против Москвы королевича Владислава. В апреле 1617 года 22-летний Владислав выступил из Варшавы. «Славной республике, которая питала меня доселе и теперь отправляет для приобретения славы, расширения границ своих и завоевания северного государства, буду воздавать должную благодарность».

Король Владислав IV.

С такими словами королевич отправился в поход. Поначалу заняв Дорогобуж, Владислав оттуда двинулся в Вязьму. Поляки торжественно вошли в город без боя, поскольку посадские люди и стрельцы бежали из Вязьмы. «Мы нашим государским походом к Москве спешили и уже в дороге…» – писал королевич в своих грамотах к москвичам.

Главное войско Владислава теперь сидело в Вязьме. А попытка королевича сходу овладеть Можайском не удалась, и в декабре он возвратился в Вязьму. Первые месяцы 1618 года прошли в бесплодных переговорах польских и литовских послов об окончании войны. Хотя поляки по-прежнему опустошали московские пределы, не собираясь покидать границ Московского государства до окончания переговоров.

Прошла весна. Из Варшавы пришло известие, что сейм определил сбор денег для продолжения войны с условием, чтоб война была окончена в один год. В сентябре Владислав со своим небольшим войском приближался к Москве и расположился в небезызвестном Тушине, с другой стороны на нее шел гетман Сагайдачный с казаками, его передовые части достигли подмосковного села Котел и Донского монастыря. В ночь на 1 октября поляки пошли на штурм московских укреплений и даже прорвались на территорию Деревянного города… Но были отбиты около Арбатских ворот Белого города. По сведениям поляков, они потеряли у Арбатских ворот 30 человек убитыми и более 100 ранеными. Отступая от Москвы, королевич пошел к Троицкому монастырю, требуя сдачи, но после того, как братия ударила «из наряда по польским войскам», Владислав отступил и стал в 12 верстах от обители в селе Рогачеве. Наконец, 1 декабря в селе Деулино, недалеко от Троице-Сергиева монастыря, было заключено долгожданное перемирие между Речью Посполитой и Россией.

Служилый человек Лев Плещеев, как и люди других чинов, сдержал свое слово и данный Богу обет стоять за православную веру и за государя, с ним в осаде сидеть и биться с врагами до смерти. В награду получил Лев Афанасьевич вотчинные земли под Москвой и село Свиблово. Что касается дальнейшей службы Льва Афанасьевича, то известно, что в 1641 служил он воеводой в Уфе, а в 1643–1644 г.г. в Самаре, где товарищем при нем был его сын Андрей.

Ему-то и передал Лев Афанасьевич подмосковную вотчину из трех самостоятельных территорий, раскинувшихся на извивах Яузы, Каменки и Лихоборки. В писцовых книгах 1623–1624 г.г. записано «за стольником за Андреем Плещеевым в вотчине, что дал ему отец его… – село Свиблово на реке Яузе, по обе стороны реки Яузы, а в нем был храм во имя Живоначальной Троицы».

Давно ли в здешних местах поля хлебородные да избы крестьянские и церкви приходские полыхали огнем? От грабежа и полона бежал простой люд подальше от города на окраины государства Московского.

Нашествие крымских татар, Смутное время довершили запустение подмосковных сел и деревень в конце XVI – начале XVII столетия. Некогда пахотная земля теперь» поросла в кол и жердь» травой и лесом. Повсюду образовались пустоши.

Пахота.

Андрей Плещеев сразу же энергично взялся расчищать запущенную пашню и осваивать целину. В это время были в Свиблове уже и двор вотчинников с деловыми людьми и два двора людских задворных.

Из межевой описи известно, что новый владелец распахал церковные «середние земли» и пашню «в рощах в Муравьихе да подле Мшанова болота 50 чети (75 десятин)», и пустоши, поросшие лесом. В описаниях поместья упомянуты обширные сенокосные луга от устья речки Чермянки вниз по реке Яузе до речки Лихоборки на Красном лугу. Да упомянута мельница под селом на Яузе, что «мелет в одни жернова на вотчинников обиход».

Муравьиха, Мшаново болото, Красный луг. Эти поэтичные топонимы давно исчезли с карты местности. Перечитывая их, мы можем лишь дать волю своей фантазии, перенестись в седую старину, чтобы представить живописность сельской картины с ее рощами, зелеными лугами, буйным царством растений в долинах рек.

Младший Плещеев не был простым землевладельцем, помещиком. Еще при отце своем Льве Афанасьевиче он в числе стольников, подававших государю кушанье в Грановитой палате. Потом служил воеводой в Яранске, в 1646 году вторым воеводой в Карпове. «При нем ставили город, валили вал, копали ров и делали всякие городовые и острожские, и земляные крепости, затем Андрей был воеводою на Яблоновом и в Курске». Весной 1647 года он в Москве, где дневал и ночевал на государевом дворе во время походов царя Алексея Михайловича в село Покровское и на богомолье в подмосковный Николо– Угрешский монастырь.

В это время по роду своей службы при дворе Андрей Плещеев встречал иностранных послов. В 1650– е годы служил воеводой в Мценске, в Одоеве, на Тереке. Как служилому человеку ему подолгу приходилось жить за пределами Москвы. И в своем имении в Свиблове он бывал наездами.

Государева служба Михаила Плещеева

После Андрея Плещеева селом Свиблово владеет его брат Михаил Львович, а Ерденевом третий брат Федор Львович. Словом, вся подмосковная вотчина целиком остается в руках Плещеевых. Что нам известно о Михаиле Львовиче? В возрасте 64 лет (1681 г.) он писал о своем служебном поприще – «стольник, служит с 1632 – 49 лет. Был на пяти службах, да в одной посылке на воеводстве в Казани. Крестьян 764 двора (около 3 тысяч душ крепостных)».

Недаром говорят, что характер это судьба человека. Крутой и решительный, иногда склочный норов Михаила Плещеева отнюдь не помогал ему продвигаться по службе. Его упрямая натура проявилась уже в молодости, когда его назначили рындой, и он должен был стоять «в белом платье «по левую сторону от царя, а князь Хилков – по правую сторону». Плещеев тогда затеял с ним местническую ссору, за что был дважды бит батогами. Несмотря на уговоры думного дьяка, Михаил Плещеев твердил одно: «хотя смерть свою видеть, и ему в белое платье не одеватца, меньше князя Василия Хилкова не быть».

Правда, вскоре в 1651 году его простили, и он сопровождал царя в село Покровское. А через три года уже в числе есаулов государева полка участвовал в походе против польского короля Яна Казимира. Неприглядным эпизодом в биографии М. Плещеева стало смоленское дело. В 1655 году во время войны с Польшей Плещееву поручили отпустить из Смоленска хлебные запасы, однако он по непонятным причинам не исполнил приказа. Да еще и оклеветал своего начальника князя Ивана Никитича Хованского, владельца Леонова, ближнего соседа по поместью. Заявил, что тот якобы помешал исполнить порученное дело. За столь дерзкий поступок Михаила Плещеева поначалу приговорили к наказанию кнутом и ссылке в Сибирь с отобранием поместий и вотчин. Но по случаю праздника Рождества Христова царь Алексей Михайлович изменил боярский приговор, указав написать Плещеева по московскому списку (т. е. разжаловать во дворяне) и «назвать вечным клятвопреступником и ябедником и бездушником, и клеветником». Несмотря на столь нелестные характеристики и суровый приговор, Михаил Львович продолжал служить есаулом в государевом полку. И в 1658 году во главе своей сотни участвовал во встрече грузинского царевича Теймураза.

Царь Алексей Михайлович.

Но служба службой, а каким все-таки был повседневный помещичий быт служилых людей? Откроем книгу Григория Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича», где есть некоторые живые подробности из домашней жизни бояр и думных людей. «Да бояре ж, и думные, и ближние люди в домах своих держат людей, мужского полу и женского, человек по 100 и по 200 и по 300 и по 500 и по 1000, сколко кому мочно, смотря по своей чести и по животам, и дают тем людям жалованье, погодное…, смотря по человеку и по службе их, да им же платье какое прилучится, хлеба и всякой харч, помесячно, а живут они своими покоями на том же боярском дворе и на иных». «Да их же женатых, добрых людей посылают они бояре, погодно, в вотчины свои, в села и в деревни, по приказом… и укажут им с крестьян своих имати жалованье и всякие поборы, чем бы им было поживиться». Словом, слуги, угодившие чем-то хозяину, посылались в поместья брать поборы с крестьян, «чтоб им было чем поживиться». Т. е. существовала система кормления, перенесенная из государства в поместье. Напомним, что у Плещеева было около 3 тысяч душ крепостных, 764 крестьянских двора довольно солидное хозяйство.

С годами мало изменился вотчинник Михаил Плещеев. Так очередным скандалом окончилось межевание земель между владельцами Свиблова, Леонова и Медведкова в июне 1675 года. Не последнюю роль опять-таки там сыграл Плещеев.

Границы вотчин и поместий всегда были предметом особого внимания со стороны их владельцев, поэтому споры по сему поводу бывали нешуточные. Когда такие споры возникали – их решали через Поместный приказ. По челобитной Михаила Плещеева, князей Хованских и Юрия Пожарского из Поместного приказа был послан межевщик князь Григорий Семенович Шаховский для того, чтобы размежевать по писцовым книгам (1623–1624 г.г.) спорные земли села Леонова, села Свиблова и деревни Поповской (село Медведково).

Но в писцовых книгах довольно смутно были описаны приметы территорий сел Свиблова, Леонова и Медведкова. Вот один из фрагментов записи: «От устья Черменки, речки, что впала в реку Яузу, от устья на березку, под нею яма, а от березы и… ямы прямо межею на большую Ольшанскую дорогу до устья речки Черменки, а от речки Черменки налеве земля Льва Афанасьевича Плещеева, а направе земля боярина Дмитрия Михайловича Пожарского…»

В документе говорится о владениях Плещеева и Пожарского. Но описания невнятные и лишь названия речек Чермянки и Яузы позволяют примерно определить земельные границы поместий. Именно эта неясность приведет к тому, что в 1675 году у владельцев пограничных сел возникли серьезные претензии друг к другу.

К месту, где соприкасались границы трех земельных владений, помещики съехались вместе со своими крепостными людьми. Межевание дело непростое и требует особой деликатности и осторожности. Главный же межевщик князь Г.С. Шаховский с помощниками поторопился и не смог разобраться в сбивчивых показаниях старожилов и в описаниях признаков границ, сделанных в 1623–1624 г.г. Леонтием Кологривовым. Итак, земельные споры закончились драматической стычкой между многочисленной дворней. Увидев, как добрая часть его вотчинной земли отходит в пользу соседей, Михаил Плещеев сначала хотел уличить межевщиков в несправедливости, а затем приказал дворовым людям «гнать всех прочь». В свою очередь крепостные князей Хованских вступились за межевщиков, и «произошло побоище».

4 июня 1675 года князь Г.С. Шаховский бил челом на Михаила Плещеева. В челобитной к царю Алексею Михайловичу он писал, что Плещеев «хотел его убить на земле с людьми своими, безчестил всяким безчестьем,» и межевать земли не дал …»

Государь, отдыхавший в это время на Воробьевых горах, несмотря на недомогание, приказал привезти все межевое дело к себе. А на другой день поручил боярину Григорию Куракину и думскому дьяку немедленно расследовать происшедшее «при посылке ко всем понятых и при задержании в приказе людей Хованских и Плещеева».

Правда, одной челобитной князя Шаховского дело не обошлось. Через неделю молодые Хованские били челом на Плещеева. Они говорили, что если «они бьют челом ложно, чтоб великий государь взял тое вотчину (Леоново) на себя безповоротно». 19 августа государь Алексей Михайлович принял решение по делу о межевании. Было указано ехать новому межевщику, – самому думному дьяку приказа Казанского дворца Григорию Семеновичу сыну Караулову, да с ним целый штат: и дьяк из Поместного приказа и один старый подъячий, да два подъячих молодых для письма»… Видимо, спор, наконец, был улажен.

Прошли годы. И при Петре I изменился порядок межевания земель. Вместо Поместного приказа появилась Вотчинная коллегия. А одним из немаловажных нововведений Петра Алексеевича стало «геометрическое межевание» – определение площади земельных участков путем расчета площади различных геометрических фигур, к форме которых приближена форма того или иного земельного участка.

Спустя два года в 1677 году Михаил Плещеев служит воеводою в Казани, где с большим усердием занялся распашкой и обработкой новых и прежних пашен в государственных и дворцовых селах. При нем в его подмосковной вотчине в Свиблове строится новая деревянная Троицкая церковь.

Троицкая ц.

Почти полвека Михаил Плещеев оставался в чине стольника. Лишь в 1682 году в день венчания на царство царей Иоанна и Петра ему пожаловали боярский чин. Плещеев сразу перешагнул служебную ступеньку– из стольников в бояре. И в этом по всему видна рука царевны Софьи Алексеевны, проводившей в Думу своих сторонников, стремясь укрепиться во власти. Прежде родственников Плещеева жаловали сначала в окольничьи, а уж потом в бояре. Вероятно, именно в это время Софья посещает свибловское поместье боярина, неподалеку от медведковской вотчины своего фаворита Василия Голицына. Казалось, напоследок судьба улыбалась Плещееву, но недолго носил он боярский чин.

В 1685 его вдова Наталья Петровна вышла замуж за Ф. П. Шереметева вместе со своими вотчинами в разных городах. В частности, в Суздали ей принадлежало большое поместье, да в Московской губернии она владела усадьбой Лучинское. Подмосковная же вотчина на Яузе досталась племянникам Михаила Львовича Плещеева – Семену Федоровичу – Свиблово (около 480 десятин), Федору Федоровичу– Ерденево (362 десятины).

Ближний боярин Кирилл Нарышкин

От провиантмейстера до коменданта Дерпта

После смерти Семена Федоровича Плещеева и его жены, урожденной Нарышкиной, свибловское имение переходит к их дочери Марье. Оставшись без родителей, она с детских лет жила в доме своего дяди Кирилла Алексеевича Нарышкина. Трудно сказать, как бы сложилась в дальнейшем судьба усадьбы, если бы не ранняя смерть Марии.

Во всяком случае, Кирилл Алексеевич не преминул воспользоваться сложившейся ситуацией. Памятуя о своих родственных связях с царем и высоком положении при дворе, обманным путем, ссылаясь на изустное завещание покойной, подтвержденное лишь ее духовником, без участия родственников из рода Плещеевых, Нарышкин завладел Свибловом. А заодно и арбатским московским двором своей племянницы.

В 1704 году по именному указу и «по изустному завещанию Марьи Плещеевой» Кириллу Нарышкину было отказано «село Свиблово, на реке Яузе, и в нем церковь во имя Живоначальной Троицы, деревяна, клетцки, а в том же Свиблове двор вотчинников со всяким дворовым и хоромным строением и с садом, и со всяким заводом, а во дворе дворовых и деловых людей 6 человек, 4 двора задворных и 3 двора дворовых людей».

По рассказам современников, на барском дворе, огороженном забором с воротами, стояли деревянные хоромы, крытые тесом с шестью горницами. «В стороне на взрубе (срубе) стояла мыльня, отхожая скатертная горница, два основных погреба… изба приворотная. К одной стороне барского дома примыкал разбитый на полудесятине и огороженный стоячим еловым тыном сад с яблонями, грушами, вишнями… от другой стороны шел ряд хлебных амбаров. Виднелись избы с отдельными дворами: приказчика, старосты и людская. На другом берегу Яузы, вдали от усадьбы стоял скотный двор, окруженный хозяйственными постройками. На Яузе была плотина, на ней мельница».

Вид Старого Свиблова.

Такое наследство получил родственник царя Петра Алексеевича. Интересно, что в это время и другие пытливые умы умело использовали изустные завещания для отчуждения чужих поместий. Историк Капустин В.А. приводит некоторые подобные факты из жизни довольно важных персон. Среди них встречаем светлейшего князя Александра Меньшикова, который, ссылаясь на изустное завещание бездетного Федора Плещеева, владельца другой части подмосковной свибловской вотчины, присвоил себе его имение. А Ерденево (Останкино) взял себе князь Борис Алексеевич Голицын.

Теперь вкратце остановимся на биографии Кирилла Алексеевича Нарышкина. Известно, что служил он поначалу при царском дворе ближним кравчим государя. Заслуги его были отмечены Петром I в 1690 году, когда К.А. Нарышкину было пожаловано в вотчину село Покровское – Тешилово в Московском уезде. Да вдобавок в 1695 году – село Братцево, расположившееся на окраине столицы. Впрочем, отсиживаться в своей вотчине ему было не досуг. В 1695–1696 г.г. Кирилл Алексеевич вместе с государем участвует в Азовском походе в должности генерал – провиантмейстера при флоте.

Должность, конечно, не полководческая, а чисто интендантская. Позднее служит Нарышкин воеводою в Пскове. В его послужном списке строительство известных русских крепостей. В 1702 г. царь Петр Алексеевич поручил ему и другим своим вельможам укрепить бастионы завоеванной русскими крепости Шлиссельбург.

Первый больверк (бастион) царь взял на себя, второй поручил светлейшему князю Александру Меньшикову, 5-й – князю Трубецкому, 6-й – Кириллу Нарышкину. А всего через год боярин уже надсматривал за работами по возведению Петропавловской крепости. С 1704 по 1710 г.г. Кирилл Алексеевич Нарышкин служит обер – комендантом Пскова и Дерпта. Позднее назначается первым комендантом Санкт-Петербурга.

Кое-что о его деятельности находим у А.С. Пушкина в «Истории Петра великого», где, в частности, приводятся инструкции царя Петра своему родственнику. В них государь пишет «в Дерпт Нарышкину о засеках по линии, о вооружении крестьян косами, о поголовной работе для укрепления городов». Судя по отзывам современников, Кирилл Алексеевич был энергичным организатором, прекрасным исполнителем. Говорили, что он особенно отличался умением излагать свои мысли на бумаге ясным и простым языком. По приказу Петра он готовил и отсылал в Нарву и Юрьев суда и лодки, отправлял полки и подводы в Петербург. Словом, выполнял самые различные поручения императора.

Вместе с тем, будучи в Дерпте, обладая большой властью, Нарышкин использовал свое служебное положение для вывоза в свою вотчину мастеровых и всего необходимого для обустройства подмосковной усадьбы. Уже в 1703 году Кирилл Алексеевич начал подготовку по расширению и перестройке Свиблова. Об этом мы узнаем из архивного документа – записки нанятого Нарышкиным кирпичника. Хотя указ государя о передаче Свиблова боярину появится в 1704 году, но за год до того в деловом документе уже сказано о Свиблове, как о «вотчине ево Нарышкина»:

«1703 год: майя в 5 день, записной кирпишник Иван Аникеев сын Козянок подрядился делать кирпичь у кравчего у Кирилла Алексеевича Нарышкина в подмосковной его вотчине в селе Свиблове сто тысяч. Рядил по 11 алтын за каждую тысячу штук, аванс 10 рублей… да запасу по договору»…

Кирилл Нарышкин в эти годы по-хозяйски рачительно отстраивает свою свибловскую усадьбу. На территории подмосковного села строятся – солодовенный завод, людские покои, поварня, на высоком берегу Яузы поднимается каменный господский дом, который сохранился доныне. Уже в наши дни исследователям удалось воссоздать первоначальную планировку первого этажа и реконструировать план помещичьего дома.

Как выглядел дом в начале 18 столетия, мы можем представить, рассматривая чертежи тогдашних типовых усадебных построек. Основываясь на архивных материалах и исследованиях, архитекторы проводят прямую аналогию между домами в Свиблове и палатами Нарышкина на стрелке Васильевского острова в Санкт-Петербурге, где в 1710 году владелец Свиблова служил комендантом. В планах обоих зданий соблюдены одинаковые пропорции, дома имеют по одной одностолпной палате и почти повторяющуюся планировку помещений.

Похожую планировку подклетного этажа специалисты отмечают и в плане дома И. Тамеса в Москве начала XVIII века.

Особенной памятной датой для села Свиблова явился 1708 год, когда в усадьбе на высоком берегу Яузы поднялась каменная Троицкая церковь в стиле нарышкинского барокко. Прежде стоявшая здесь на ее месте деревянная церковь во имя Живоначальной Троицы с приделом св. Алексея митрополита, построенная в 1677 году, по-видимому, была совсем ветхой и была снесена. Каменный храм в Свиблове, переживший многие потрясения, сохранился.

Кирилл Алексеевич Нарышкин, будучи человеком богатым и влиятельным, решил художественно украсить усадебные постройки в своей вотчине. Сюда он вывез из Дерпта и Нарвы пленных шведов, искусных в разных ремеслах мастеровых людей.

Вид Дерпта.

Любопытный факт, который обычно приводят историки, касается дворовых людей, населявших тогда Свиблово. «Из боярского двора, – как рассказывал староста Федор Тимофеев, – и из задворных дворов люди все вывезены в разные вотчины и в тех дворах живут шведы всякие мастеровые люди». Еще в середине XIX века путеводители сообщали о погосте в Свиблове, где покоился прах потомков шведских мастеровых, занесенных войною в далекую Россию. Место это ныне затеряно.

По словам Ф.В. Берхгольца, в Свиблово, в свои палаты К.А. Нарышкин перевез много добра, награбленного в Лифляндии. «Даже разукрашенные оконные рамы его Свибловского дома сохраняли имена и гербы баронов, из чьих замков были взяты».

С большим усердием Кирилл Алексеевич взялся украшать свой подмосковный дом, видимо, не без совета и одобрения своей второй супруги княжны Анастасии Яковлевны Мышецкой (его первая жена Федора Степановна умерла в 1695 году.)

Портрет Мышецкой с детьми.

Усадьба и ее окрестности мирно обустраивались. Впрочем, однажды Кирилл Алексеевич не поладил со своим соседом, владельцем части Ерденева,(Останкино) князем Александром Даниловичем Меньшиковым. Спор вельмож зашел так далеко, что в него включился сам государь Петр Алексеевич. В письме к Нарышкину (1705 год) он советовал ему, чтобы «ежели справедлива жалоба фельдмаршальская, не наносил впредь обиды деревни его, и что взято из оной, возвратил бы».

Вообще род Нарышкиных серьезно укрепил свои позиции после переворота 1689 года. Они намного расширили свои земельные владения, захватив подмосковные, принадлежавшие их противникам – Милославским и Василию Васильевичу Голицыну. В 1689–1690 г.г. к Нарышкиным перешли Фили и Кунцево, в 1691 году– Медведково, в это же время ими приобретаются Троицкое-Лыково, Черкизово, Петровское, в 1692 – село Хорошево с деревнями Острогиным (Строгиным)… Всего Нарышкины захватили в окрестностях Москвы 8318 десятин земли с 882 крестьянскими дворами.

Внес свой вклад в общее дело Кирилл Алексеевич, получив в 1700 году село Мышецкое, а в 1704 году– Свиблово, не считая сел Покровское и Братцево Московского уезда.

Юстиц-Коллегией утверждено…

Около 18 лет боярин Кирилл Алексеевич владел селом Свиблово. Отстраивал его на свой лад и вкус. И вряд ли предполагал, что однажды придется с ним расстаться по суду.

Все это время Плещеевы не оставляли попытки вернуть себе родовую отчину. И лишь Ивану Дмитриевичу Плещееву это удалось. Так счастливо сошлись звезды, и фортуна улыбнулась этому представителю древнего дворянского рода. Это были годы, когда царь Петр Алексеевич, реформировавший государство, проводил идею строгого соблюдения государственных законов, даже если они отменяли его личные указы. И в 1719 году Сенат, руководствуясь данным положением, постановил возвратить Свиблово Плещеевым. Прежний Высочайший указ был признан, как несогласный с законами акт.

Между тем, чтобы понять решение Сената, нужно вернуться на несколько лет назад в 1716 и 1717 годы. В 1716 году сам император писал Сенату «велите быть в Московской губернии губернатором Кириллу Нарышкину». Действительно, обладая по-настоящему большими организаторскими способностями, родственник Петра I сумел превратить Москву в крупный промышленный центр империи. На административном поприще он прославился тем, что провел реформу центрального управления. При нем были созданы 12 коллегий, которые заменили десятки приказов, иногда дублировавших друг друга. Три важнейшие из них – коллегия иностранных дел, воинская коллегия и адмиралтейская находились в Санкт-Петербурге, остальные в Москве.

При Нарышкине в Москве были построены новые кирпичные заводы, Парусные фабрики на Клязьме, сукновальная мельница на Москве-реке (у Всесвятского моста специально была построена плотина). Имеются сведения, что при нем в Москве у проезжих ворот собирались с возов камни для мощения Красной площади. Губернатор отвечал за поставку работных людей для строительства новой столицы, а также садовников из Измайловских, Коломенских и Васильевских садов к архитектору Леблену для устройства парков в Петербурге.

Виды Петербурга.

Именно в это время зародился конфликт между Нарышкиным и Сенатом. Когда Петр Алексеевич узнал, что люди Нарышкина держатся за караулом, то государь велел их отпустить. Сенат же отвечал царю, что «оного губернатора Нарышкина люди держатся (за караулом) не прежнего губернатора за неисправления, но за его, а именно, по Его Царского Величества указам, при ведомстве его, на подряд Санкт-Петербургского провианта на прошлый 1716 год, не заплачено было 127.593 р., которому уже подряду и время проходило, а подряжать было не на что, и для того Его Величества указом велено, против других губерний, те деньги заплатить ему, по получении о том указа, в месяц».

Указав, что К.Нарышкин не отправлял к армии и в определенные места за 1716–1717 г.г. около 260 тыс.р., не заготовил от своей губернии леса и камня для постройки гавани, затем, несмотря на четыре указа посланные к нему, не явился в Петербург для строения гавани к сроку..

За это у него и у вице-губернатора Ладыженского были отписаны деревни.

Далее Сенат сообщал, что после их явки – те деревни им были возвращены. Нарышкин был далеко не всесилен, но он по-прежнему у власти. Во всяком случае, то, что он оказался в числе судей во время суда над царевичем Алексеем Петровичем, говорит о многом.

И все-таки в 1719 году Сенат уволил Кирилла Нарышкина с поста губернатора Москвы. Не здесь ли причина того, что сенаторы высказались в пользу И.Д.Плещеева, решившего вернуть родовую вотчину в Свиблове? Им слишком хорошо была известна теневая деятельность Нарышкина, и его умение обходить законы.

Итак, в 1721 году по решению Юстиц– коллегии село Свиблово было возвращено в род Плещеевых и утверждено за Иваном Плещеевым отказною книгою: «отказано стольнику Ивану Дмитриевичу, сыну Плещееву, ближней ево родственницы, девки Марьи Семеновой, дочери Плещеева, в Московском уезде село Свиблово, а в том селе Божия церковь во имя св. Троицы да предел великомученика Георгия каменная, и колокольня каменная ж с колоколами, палаты и погреба, и поварня, и людские покои, и солодовенный завод каменный же… и конюшенный двор…» Кроме того, отошли новоиспеченному помещику «хлебные анбары, мельница на реке Яузе «о четырех поставах» «да четыре пруда с рыбами».

Современное Свиблово.

Конечно, со всем этим помещичьим хозяйством, с живописной усадьбой близ Москвы тяжело было расставаться Кириллу Алексеевичу, хотя человек он был далеко не бедный. Да кроме Свиблова он имел и другие вотчины. И все же решение Сената больно ударило по самолюбию и кошельку Нарышкина. Знатный вельможа, потративший немалые средства на украшение и обустройство Свиблова, потерпел поражение от менее влиятельного Плещеева. Поэтому напоследок Кирилл Нарышкин решил насолить своему противнику. С этой целью он приказал вывезти всех старинных крепостных Плещеевых в соседнюю деревню Казеево, где они жили четверо суток, прячась от подъячего, приехавшего в Свиблово, чтобы ввести во владение нового хозяина. Из-за этого обмана Нарышкина крестьяне остались незаписанными за Плещеевым, и тот направил жалобу на царского родственника, и началась новая судебная тяжба. Из богато украшенных хором и господского дома по приказу боярина была вывезена обстановка, и многое из того, что украшало имение. Усадьба неожиданно приобрела довольно затрапезный вид.

В мирных сенях подмосковной

«… тихое Останкино, убежище от шума столичного, прелестное Свиблово, обладатель вкуса и стольких радостей! – примите мою признательность за те сладостные часы, которые я провел так щастливо в мирных сенях ваших!»

(А.Раевский Прогулки в окрестностях Москвы)

Летние вакации герцога Голштинского

При царе Петре Алексеевиче зарождается новый обычай – проводить лето в живописных загородных окрестностях. Вот и усадьба в Свиблове с ее прекрасной природой, рекой привлекает к себе внимание вельмож, в том числе и особ королевской крови.

Перенесемся в 1722 год, когда герцог Карл Фридрих Голштинский, племянник шведского короля Карла ХII, решил поселиться на лето в подмосковном Свиблове. Сохранились малоизвестные подробности пребывания Его Высочества здесь. Их оставил его камер– юнкер Фридрих Вильгельм фон Берхгольц. Постоянно находясь в свите герцога Карла Фридриха Голштинского, приехавшего в Санкт-Петербург посвататься за дочь Петра I, Анну Петровну, Берхгольц описал придворную жизнь и быт тогдашнего общества Российской империи с истинно немецкой пунктуальностью.

Царевна Анна Петровна.

Он запечатлел в своем дневнике повседневный быт любимого герцога, в том числе их развлечения во время летнего отдыха в Свиблове. Самое ценное в них то, что это записи, сделанные современником и участником тех событий.

Итак, приоткроем страницы дневника камер-юнкера фон Берхгольца. «Май 1722 года. 17, по утру, граф Бонде отправился верхом с господином фон – Альфельдом на поиски дачи для Его Высочества и его свиты неподалеку от города, а также где-нибудь поблизости домика для тайного советника Бассевича и Альфельда. Его Высочеству хотелось бы пожить несколько месяцев в деревне в небольшом обществе».

«Ближе к вечеру Его Высочество и я поехали в рощу. По дороге мы встретили ранее отправившихся на поиск дачи господ Бонде и Альфельда, которые рассказали, что самое удобное место для отдыха Его Высочества – Свирлово, принадлежащее одному из Нарышкиных; для тайного советника Бассевича они нашли дом в другой деревне, в полуверсте от Свирлова (Леоново). Это владение молодого князя Хованского, зятя барона Шафирова».

Уже в конце июня герцог Карл Фридрих Голштинский вместе со своей свитой, среди которых были – граф Бонде, каммерат Негелейн, камер-юнкер Берхгольц, паж Тих, камер-лакей Миддельбург, фурьер Блих и несколько лакеев, переехали в село Свиблово.

По сведениям Берхгольца, когда накануне переезда обнаружилось, что в бывшем доме Кирилла Алексеевича Нарышкина практически не оказалось никакой мебели – ни столов, ни стульев, то герцогу пришлось потратить изрядную сумму на ее приобретение и доставку на дачу в Свиблово. Переехавшим в Леоново – тайному советнику Бассевичу и конференц-советнику Альфельду повезло больше, потому что дом князей Хованских, где они поселились, был в надлежащем порядке.

Словом, герцог Карл Фридрих Голштинский со своей свитой перебрались из Москвы на лоно природы в деревню. Однако чем можно заняться на даче людям, не утомленным повседневным трудом, чтобы заработать на хлеб насущный? Его Высочество и его приближенные не придумали ничего лучше, как набрать солдат и обучать их искусству владения оружием, и тем скрасить часы деревенского досуга и развеселить герцога.

Это было вполне в немецко-шведском духе – устроить военный лагерь вместо того, чтобы прогуливаться в здешних рощах, ловить рыбу в тогдашних чистых водах Яузы или в усадебных прудах. Да, наконец, устроить пикник в окрестностях барского имения.

8 августа отряд, состоявший из трех рот, собрался в Свиблове с топорами, лопатами и палатками, чтобы в тот же день обустроить летний военный лагерь между Свибловым и Леоновым, на живописном открытом месте.

«Этот маленький лагерь, – пишет камер– юнкер Берхгольц, – получился весьма привлекательным, поскольку у нас было много прекрасно сшитых красивых турецких и других палаток, взятых на время… у князя Меньшикова». Конечно, три роты добровольцев это далеко не потешные полки Петра I в Преображенском, но и они были способны доставить удовольствие герцогу Голштинскому. Да и не только ему.

10 августа своеобразный военный лагерь герцога посетили русские генералы Ягужинский и Чернышев. «Мы стояли, – вспоминает камер– юнкер фон Берхгольц, – со всей нашей маленькой армией в строю перед лагерем, потом отдали им честь и ударили в барабаны.

Шведские воины при Карле 12.

По убедительной просьбе гостей, мы показали наши упражнения (экзерсиции) с оружием, которые заслужили полную их похвалу. Они немало удивились тому, как Его Высочество в столь короткий срок успел обучить людей так блестяще владеть оружием. По окончании всего этого был обед, во время которого довольно сильно пили».

А это уже был уик-энд вполне в русском духе.

Жаль, правда, что фон Берхгольц не запечатлел в своих дилетантских набросках тогдашнего Свиблова. Ведь автор занимательных записок о России был еще и талантливым рисовальщиком. К примеру, сделанные им во время путешествия по подмосковным окрестностям рисунки дворца в Коломенском и виды этого старинного села до сих пор представляют исторический интерес.

На рубеже двух столетий

Из архивных документов известно, что в 1728 году подмосковное село Свиблово на Яузе наследовал Семен Плещеев. Правда, с течением времени поместье переходит к роду Голицыных. В 1745 году Мария Семеновна, урожденная Плещеева, выходит замуж за князя Петра Голицына и получает от родителей в приданое родовое село. И уже в титуле княгини Голицыной она владеет им вплоть до 1782 года.

Супруги Голицыны прожили в браке 22 года, воспитывая пятерых дочерей. Неожиданная смерть в 1767 году 48-летнего генерал-майора, кавалера ордена Святой Анны I степени, Петра Голицына, круто изменила течение жизни в господском доме в Свиблове. На руках вдовствующей княгини остались маленькие дети, требовавшие родительского внимания и заботы. И усадьба, где нужны были хозяйский догляд и твердая рука. Вместе с тем имение в какой-то мере помогало жить, если не богато, то безбедно. Продажа усадебных сельскохозяйственных продуктов и сдача в аренду мельницы на Яузе при рачительном ведении хозяйства приносили дворянскому гнезду Голицыных некоторый доход.

Лубок. Дворянское домоводство.

Во многом жизнь дворянского имения в конце восемнадцатого века была самодостаточной. Помещичье, натуральное хозяйство давало практически все, необходимое его обитателям и господам и многочисленной дворне.

Вот и в Свиблове «простой продукт» к барскому столу для гостей и прислуги был, видимо, в достатке и ничего не стоил, поскольку создавался трудом крепостных в собственном хозяйстве, где выращивались овощи, ягоды, скот, птица. В прудах разводилась рыба. В оранжереях по тогдашней моде росли экзотические растения. Кстати, в подмосковном имении графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской – в Острове выращивали даже ананасы. Правда, о роскоши голицынского дома говорить не приходится.

Особых изменений на территории Свибловской усадьбы при Марии Семеновне Голицыной не происходит, поскольку для обустройства имения на новый лад нужны были солидные средства. Даже для поддержания в порядке каменного господского дома, построенного Нарышкиным, и то не находилось лишних денег. И дом постепенно ветшал.

В 1770– е годы в селе Свиблово насчитывалось всего 4 двора и проживало в них «душ мужских – 13, женских– 12, под поселением – 14 десятин 1680 сажен».

Вид Свиблова.(господский дом)

В «Экономическом и камеральном описании» 1773 года находим следующие сведения о Свиблове: «Лежит по обе стороны реки Яузы, оная река Яуза против села в самых мелких местах в летнее жаркое время глубиною бывает 8 аршин, шириною в десять сажен. В селе церковь каменная во имя Живоначальные Троицы с приделом великомученика Георгия. Господский дом каменной, ветхой, два пруда, в них рыба – щуки, окуни, лини, плотва; при оном же селе на реке Яузе мельница о четырех поставах, действие имеет во весь год, с нее оброку помещице сорок рублев…Крестьяне состоят на месячине, исправляют хлебопашеством, прядут лен и шерсть, ткут холсты и сукна для своего употребления».

При княгине Голицыной крестьянские дворы еще располагались на правом берегу Яузы (это нынешний район Отрадное), а на левом – Троицкая церковь с колокольней, жилые и хозяйственные постройки господского двора, регулярный парк. На реке Яузе стояли две мельницы с плотинами. В старых описаниях усадьбы, кроме того, упоминаются «огороды, гуменники, конопляный сад» площадью 4 десятины 93 квадратных сажени.

В межевых документах 1772 года зафиксированы земельные владения княгини Голицыной. Они впечатляют. Например, «лес дровяной», его площадь составляла 382 десятины (одна десятина примерно равна гектару), то есть в переводе на сегодняшний день – это 382 гектара. Приличная цифра. Пашни более 48 десятин, сенной покос 36 десятин. В Свиблове проживали 25 жителей, поэтому чтобы обработать такое количество земли наверняка приглашали крестьян со стороны.

В 1782 году Мария Семеновна Голицына решила продать бывшую родовую вотчину Плещеевых. Вскоре усадьба переходит во владение Марии Ивановны Высоцкой. При ней начинается коренная перестройка подмосковного имения, которая по какой-то причине не отразилась на планах села Свиблова. Между тем из топографического описания Московской губернии 1800 года уже известно, что на правом берегу Яузы и по обе стороны безымянного оврага уже располагалась церковная земля и что «крестьян в жительстве нет, и обрабатывается земля наемными людьми из других вотчин». При генеральше Высоцкой, в Свиблове строится «дом господский, деревянный», расширяется территория сада «с ранжереею«. По некоторым сведениям, «севернее нарышкинских палат создается новый ансамбль парадного двора» с главным домом» и флигелями. В его композицию включаются старая церковь и людской флигель. Обновляется регулярный парк с его восемью аллеями.

Что нам известно о других строениях в имении Высоцких? В одном из архивных документов (деловой расписке) есть сведения о постройке некой Анной Сабо дома на земле генеральши Высоцкой. Там, кстати, содержатся и некоторые замечания о последствиях пребывания французов в окрестностях Свиблова в 1812 году. Своеобразный стиль расписки и орфографию сохраняем.

… «1814 года июня 1-го дня, я, нижеподписавшаяся, Коллежская Асессорша Анна Степановна, дочь Сабо, заключила сие условие с Коллежскою Советницею Настасьею Степановною Мильгуновою в том, что отдала, я, Сабо, ей, Мильгуновой, выстроенной мною дом в селе Свиблове на земле госпожи Высоцкой, со всеми к тому дому принадлежностями, фригирями и службами без остатка. А как оное строенье во внутренности при бытности неприятелей повреждено, то она, госпожа Мильгунова, обязуется починить, исправить, на исправление ж употребила суммы тысячу рублей. Который дом вольна она, Мильгунова,… в наймы отдавать сторонним людям и употребленную на поправку и починку сумму с наемщиков получить, а по получении оной суммы должна предоставить оной дом мне обратно, в чем подписуемся…»

Отметим, что при новой помещице госпоже Высоцкой крестьянские дворы отсутствуют вовсе, а территория усадьбы сильно поросла лиственным лесом. Так Свиблово с его живописным ландшафтом и рекой Яузой постепенно переходит в разряд дачных усадеб, все чаще привлекая сюда состоятельных горожан и лиц купеческого сословия. Да и нашему замечательному историографу Николаю Михайловичу Карамзину оно тоже приглянулось.

Места литературные и не только…

Кажется, никто из русских литераторов XIX века, так преданно, как Николай Карамзин, не любил природу московских окрестностей. На лето он обычно всегда отправлялся в какой-либо живописный уголок Замосковья. «Для рассеяния ездил по московским окрестностям, – писал он в июле 1797 года другу поэту И.И. Дмитриеву, – видел прекрасные места и жалел, что у нас не умеют ими пользоваться. Через несколько дней опять куда-нибудь поеду».

Говорят, что первым дачным местом, где отдыхал и жил Карамзин весною и летом в свои молодые годы, была Самарова гора. Неподалеку от древнего подмосковного Николо– Перервинского монастыря.

В 1799 году он делился с Дмитриевым искренними мечтами о летнем жилище: «Желаю, мой милый, чтоб скорее пришло то время, в которое по словам твоим мог бы ты жить совершенно для муз и дружбы. Мне весело воображать это!.. Летом жили бы мы в маленьком и в чистеньком доме на высоком берегу Москвы-реки, в семи верстах от города… Место самое романическое». Речь, как мы уже говорили, шла о Самаровой горе.

Спустя год с небольшим Николай Карамзин уже мечтал о поездке в подмосковное Кунцево, что раскинулось на высоком живописном берегу Москвы– реки. А с середины мая он отдыхал здесь вместе с Елизаветой Протасовой. Их долгая тринадцатилетняя дружба, наконец, закончилась браком. С весны 1801 все чаще писатель уезжает на дачу в подмосковное село Свиблово. В конце мая Николай Михайлович пишет брату, что более трех недель живет с супругою «недалее осьми верст от Москвы, что в городе бывает редко, и то на час».

«К счастию время хорошо, – прибавлял он, – а место еще лучше: живем в тишине, иногда приглашаем наших московских приятелей, читаем, а более всего прогуливаемся».

Это было необыкновенно счастливое время для Николая Карамзина и Елизаветы Протасовой. «Я благодарю ежеминутно Провидение за обстоятельства моей жизни, – делится он своими мыслями с братом, – а более за милую жену, которая делает меня совершенно счастливым своей любовью, умом и характером».

Но счастье их длилось недолго: через год, после рождения дочери Елизавета Протасова умерла. Воспоминания о прошлом, память о любимой жене были еще болезненно живы в душе писателя, когда в очередной раз на следующее лето Карамзин приезжает в Свиблово.

«Бываю по большей части один… – рассказывает он в одном из писем, – несмотря на свою меланхолию, еще благодарю Бога! Сердце мое совсем почти отстало от света. Занимаюсь трудами, во-первых, для своего утешения, а во-вторых, и для того, чтобы было чем жить…»

В 1803 году Николай Карамзин снова возвращается в подмосковное «Свирлово», что известно из его письма к брату от 6 июня, в котором упоминается, что он нанял «прекрасный сельский домик в прекрасных местах близ Москвы». Здесь историографа навещал поэт Василий Жуковский, тогда только начинавший свой творческий путь.

Эти необыкновенные места Прияузья самым благотворным образом повлияли на литературные замыслы писателя. В Свиблове Николай Карамзин пишет повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода» и здесь начинает главный труд всей своей жизни – «Историю Государства Российского».

Чем же прославилось прелестное Свиблово позднее, в пятидесятые и восьмидесятые годы девятнадцатого столетия? Представьте хотя бы на минуту тогдашний пейзаж с лесами и стремительной Яузой. Девственные еще места, где писал свои первые этюды воспитанник Училища живописи, ваяния и зодчества, юный Иван Шишкин, впоследствии знаменитый русский живописец.

Не все знают и о том, что в подмосковной усадьбе Свиблово прошли детские годы выдающегося русского композитора Александра Николаевича Скрябина. В одном из юношеских писем к своей близкой знакомой Наталье Секериной он писал: «Есть какая-то особенная прелесть в периодичности получаемых в жизни впечатлениях, они обновляют человека, как обновляет природу весна, и говорят о чем-то вечно юном, вечно свежем.

Портрет Скрябина.

Входишь в усадьбу, в которой провел детство, и сердце наполняется отрадным чувством. С одной стороны, воскресает мир детских грез, эта атмосфера серебряной блестящей пыли, переполненная фантастическими существами, прекрасными и чудовищными, – это чудное время, когда любишь и не знаешь кого, и не знаешь почему. С другой стороны, гордость сознания, мир света, в котором человек твердой стопой идет по ясно начертанному пути к определенной, раз навсегда избранной цели. Есть место, в котором я до сих пор чувствую себя десятилетним ребенком: это Свиблово. Мне каждый раз, когда я бываю там, хочется идти дирижировать детским оркестром, процветавшим некогда в сосновой аллее…».

Годы расцвета «Свирлова» (1820–1830 г.г.)

«… Свирлово (в семи верстах от Москвы) Н.П. Высоцкого приятно разнообразием своих прогулок. С некоторого времени живут там многие из дворян и богатых купцов в наемных сельских домиках».

(Н.М. Карамзин).

По «прожекту» Тимофея Простакова

Конец XVIII – первая четверть XIX века – это годы расцвета свибловской усадьбы. Сохранившиеся доныне ее постройки – господский дом, людской корпус и остатки каменного фундамента оранжереи и, конечно, живописные усадебные пруды, исследователи относят к этому времени.

Со временем облюбовал эти дачные места на Яузе для своей резиденции и постройки суконной фабрики московский купец Иван Кожевников. В 1821 году ему, наследнику миллионного состояния, сыну известного чаеторговца, владельца многих торговых лавок в Китай – городе, Н.П. Высоцкий продает Свиблово. Поначалу Кожевников вместе с купцами Квасниковым и Шошиным по купчей приобрели 450 десятин земли Свиблова за 240 тысяч рублей ассигнациями, не считая церковной земли. А позже Иван Петрович выкупил у своих компаньонов– родственников их части, заплатив им по 85 тысяч рублей. Как предпринимателя, человека делового Ивана Кожевникова привлекает, прежде всего, здешняя местность – т. е. близость реки и обилие леса.

Предыстория покупки свибловской усадьбы такова. После смерти отца в 1816 году Кожевников– младший вступил в права владения отцовским капиталом и вел доставшееся ему семейное торговое дело самостоятельно. В официальных бумагах его теперь величали «первостатейным купцом». А скоро по совету тестя купца Шошина он решил умножить свой капитал и построить суконную фабрику в Свиблове.

Минули недавние времена, и лишь «старожилы помнили, как Петр Иванович Кожевников, привозил с собой сына Ивана «на биржу в тележке, одетого в тулупчик, подпоясанный кушаком». Глава торгового дома держал своего отпрыска в настоящей строгости и рано женил его на дочери купца Шошина.

И вот Иван Кожевников – наследник девяти миллионов. Купец, одетый по тогдашней европейской моде, решил завести в Свиблове современную фабрику, закупив производительные машины в Англии.

Итак, на берегу реки Яузы, в Свиблове появляется современная фабрика тонких сукон и одновременно промышленный жилой поселок для рабочих.

Строительство фабрик в Москве и окрестностях во многом определялось новыми веяниями времени. В «Путешествии из Москвы в Петербург» Александр Пушкин писал:«Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность сильно покровительствуемая в ней оживилась и развилась с необыкновенной силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством».

Свибловскую фабрику, продукция которой пользовалась большим спросом в странах Востока, в Средней Азии считали поистине образцовым российским предприятием-поселком I-й четверти XIX столетия. Впрочем, первые текстильные предприятия появляются в Москве уже в XVIII веке. В основном это было суконное и шелковое производство. Из крупных фабрик того времени известна Кадашевская суконная фабрика, основанная указом Анны Иоанновны в 1736 году в целях «суконные (мануфактуры) умножить, дабы войска наши без вывозу чужестранных российскими сукнами удовольствовать». Первые мануфактуры открываются в это время в дворянских усадьбах Остафьево, Архангельское, Павловское, Фряново. В подмосковном селе Купавна действует Купавинская шелковая фабрика, которой некоторое время владел генерал-фельдмаршал князь Г.А. Потемкин-Таврический.

Вообще дворянское имение было довольно сложным, многофункциональным организмом. В нем сочетались и хозяйственное предприятие, и резиденция, и место отдохновения. Все это вполне мирно уживалось в пределах одной территории, где полновластным хозяином являлся помещик. Мануфактура наряду с господским домом, регулярным садом, мельницей и прудами, плотинами придавали некие новые черты дворянскому гнезду. Обычно производственные корпуса мануфактуры строились по берегам рек, ведь для работы водяных двигателей и промывки шерсти и холстов требовался большой расход воды. (Это мы наблюдаем и при строительстве фабрики Кожевникова на Яузе.) Кроме того, владельцы фабрики дополнительно строили плотины и искусственные водные системы. Важно то, что фабричный комплекс помимо своей основной задачи – производство тканей на продажу – решал и эстетическую. Он гармонично вписывался в ландшафт усадьбы, в окружающую природу.

Свибловская фабрика.

К 1820-м годам текстильных фабрик такого современного уровня и размаха, как в Свиблове, еще не было. Пуск частной мануфактуры Ивана Кожевникова – одного из наиболее технически оснащенного по европейским меркам предприятия, явился событием для промышленной России. Это была первая ласточка в области отечественного текстильного производства. Общие расходы на строительство и устройство Свибловской фабрики, в том числе и расходы на строительство рабочего поселка, составили три миллиона тогдашних рублей. Около трети всего капитала «первостатейного купца» Ивана Кожевникова.

Примечания

1

саженье– украшения, низанные жемчугом, драгоценными камнями

золотное – одежда, изделия, расшитые золотом или золототканые.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.