Дочка кидается к нам,словно мы можем снова исчезнуть. Она не плачет. Она берет меня за палец, стискивает его теплым и влажным кольцом кулачка и только тогда говорит: папа...
      Всю дорогу она держится за меня, не отпускает, чтобы я опять не исчез.
      Одной рукой за меня, другой - за Зейгу.
      На этом сон обычно прерывался. И приходилось долго курить, чтобы хоть немного успокоиться.
      Я помнил, как мыл двухлетнюю Зору в ванной, ее худенькое тело, родинку, такую же, как у Зейги, только на спине, на левой лопатке. И как она смешно ругала мыло, попавшее в глаза:
      - Такое!.. Плохое!..
      Я не слышал, что теперь говорила Зора. Да это было неважно. Я не могу быть с ней. Я не могу существовать в двух лицах, обладать одновременно памятью отца и мужа.
      В один день рухнуло все - надежды, работа, любовь.
      И мне, пожалуй, уже не выкарабкаться из-под развалин.
      - Мы с тобой больше не увидимся,- с трудом двигая губами, сказал я.Улетаю в космос. Надолго...
      Надолго, а быть может навсегда, запомнил растерянные и гневные глаза любимой женщины, которую сам вынужден был оттолкнуть...
      Через неделю я и на самом деле улетел. Градж зачислил меня в одну из далеких экспедиций космобиологом пригодились знания Старика.
      Но летел я теперь за своим опытом, за своей памятью.
      И если -удастся когда-нибудь продолжить работу Старикa и мне даже покажется, что эксперимент может выйти,- я никогда не проведу его, рискуя другим человеком. Никогда.
      Среди провожающих на космодроме была и Зора. Но я не смог подойти. У меня не было жесткой силы Старика,, его властной уверенности в своей правоте.
      Фотонная ракета рванулась вперед, и за иллюминатором на долгие месяцы застыло черное небо космоса.