13

На следующее утро он столкнулся с Юлией еще перед уроками на учительской парковке; она доставала из «гольфа» объемистую коробку. Он помог ей. В коробке лежали кусочки коры и ветки причудливой формы. Для урока рисования в одиннадцатых классах.

– Откуда у тебя такие сокровища? – спросил Йон. Один кусок дерева напоминал лицо – из открытого рта, казалось, вырывался беззвучный крик ужаса, смертного ужаса.

– Насобирала прямо тут, по соседству, – ответила она. – В Ниндорфском парке, вчера вечером, после моей встречи со Штрунцем. Красивый парк.

Он открыл было рот, чтобы рассказать ей о своих ежедневных пробежках по этому парку, но в нескольких метрах от них из своего неряшливого «пассата» вылез Ковальски. Йон и Юлия, не сговариваясь, ускорили шаг.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил Йон.

– У меня тренировка в фитнес-центре. Поеду туда вместе с Керстин, на ее машине. А ты?

– Приедет мой друг.

– Тот, вчерашний? Ты собираешься рассказать ему про нас?

– Это будет зависеть от того, видел ли он нас вчера. А что?

– Мне бы не хотелось, чтобы ты говорил ему что-нибудь. Или, по крайней мере, не рассказывай ему все.

Он засмеялся:

– Что мы переспали, ты это имеешь в виду?

Она молча кивнула. На ее шее висела цепочка с квадратным красным камнем, окаймленным серебром. Как-то она уже его надевала.

– Это касается только тебя и меня, – сказала она. – Мне не хочется, чтобы на наш счет чесали языки, сам понимаешь.

Она помахала рукой Концельманну. Тот шел от велосипедных стоек, снимая с брюк зажимы. Не иначе, получил их в наследство от прадедушки.

– Я буду объясняться с ним как можно осторожней, – пообещал Йон. – У тебя уже есть планы на выходные?

– Пока не знаю. Созвонимся, ладно? – Она придержала для него дверь, потом забрала коробку, пробормотала «спасибо тебе» и двинулась к Штрунцу, ждавшему ее в холле.

Во время короткой второй перемены Йон снова увидел ее в коридоре; она шла в учительскую впереди него. Он догнал ее и, хотя навстречу шли Шредер и Гешонек, на мгновение коснулся рукой ее попки. Никакой реакции с ее стороны не последовало, только на секунду сошлись вместе лопатки.

Мимолетное прикосновение так подействовало на него, что он с трудом сосредоточился на уроке. На факультативе по немецкой литературе он разбирал стихотворение Ингеборг Бахман «Туманный край».

Ученики потешались над стихами, называли их попсой и отстоем. Он не мешал им высказываться и думал о Юлии.

После школы Йон заехал в супермаркет в торговом центре «Тибарг» и купил кошачий корм. В лавке Фосса долго размышлял, чем угостить Роберта на ужин. В конце концов выбрал бараньи котлеты.

Потом он направился в питомник Шарлотты. Старший садовник Кён надзирал в одном из павильонов за ремонтом электропроводки. Когда Йон предложил ему поговорить, Кён молча проследовал в контору. Он уже перебрался на место Шарлотты; на ее письменном столе стояла пластиковая яблоневая ветка.

Кён освободил для него стул и предложил чашку кофе, жидкого и холодного. Потом уселся за яблоневой веткой и начал говорить о Шарлотте, – мол, он горюет о ней, ему постоянно не хватает ее советов, и вообще, она всегда была потрясающей начальницей. Йон не верил ни единому слову. Кён бросил на него проницательный взгляд, кашлянул и сделал оговорку – да, конечно, была у нее маленькая слабость, а иногда, случалось, она без повода могла наорать на сотрудников. Но на следующий день обязательно извинялась. И всегда раздавала на Рождество щедрые премии, кстати помимо тринадцатой зарплаты…

– Какое горе, что она так рано от нас ушла…

– Да. Горе, – согласился Йон. – Но я не сомневаюсь, что вы продолжите дела не хуже моей жены. В случаях, когда от меня потребуется какая-то помощь, звоните, пожалуйста.

– Пока все в пределах нормы, – сообщил Кён, – в том числе со служащими, зарплатой и прочим. Не будь у меня на руках генеральной доверенности, вы бы сейчас попухли.

Он засмеялся блеющим смехом.

Йон вежливо улыбнулся в ответ и украдкой бросил взгляд на часы. Он никогда не любил задерживаться в «Пустовке».

– Я и раньше не раз и не два замещал вашу супругу, – сообщил Кён. – Она всегда оставалась довольна; уж мной-то во всяком случае. А вообще, вы уже думали о дальнейшей судьбе фирмы? Что планируете с ней делать?

– А почему вы спрашиваете?

– Мне важно знать, на что рассчитывать. Захотите ли вы сдать ее в аренду? В таком случае я стал бы претендентом. – Кён поскреб в затылке и стал внимательно разглядывать ногти.

Йон насторожился. До сих пор он как-то не думал о судьбе питомника. И вот сейчас наметилось решение, которое вполне его устраивало.

– Возможно, я бы даже купил «Пустовку», – сообщил Кён. – Разумеется, все дело в цене. Слишком высокую цену мне не осилить. Но зато тогда хозяйство окажется в надежных руках.

– Не сомневаюсь, господин Кён, – согласился Йон. В принципе, он был готов немедленно начать переговоры; предложение старшего садовника его заинтересовало. Однако неразумно сразу же проявить повышенный интерес. – Я спокойно все обдумаю, – сказал он и поднялся со стула. – Для начала я хочу обсудить такой вариант с господином Боном. Вы ведь знаете его. Он часто консультировал мою жену по деловым вопросам. Мы с ним детально обсудим эту проблему, а потом он вам позвонит. Договорились? Пока что мне не до того, как вы понимаете. – Кофе он оставил нетронутым.

В торговом павильоне он обнаружил нескладную личность с пронзительным голосом, всегда выполнявшую роль шофера Шарлотты. Йон попросил доставить на Шеферштрассе все фрезии, которые стояли в бочонке, – не меньше ста пятидесяти стеблей. В качестве получателя он указал ради предосторожности фамилию «Швертфегер», а от сопроводительной карточки отказался.

Затем он пробежал круг по парку, натер бараньи котлеты смесью зелени и толченого чеснока. Колумбус терпеливо дожидался у его ног кусочка мяса. Зазвонил телефон.

– Ну? – сказал Йон. – Спорим, что звонит она? На котлету?

– Ты сошел с ума, – заявила она без вступления. – Еще ни разу за свою жизнь я не получала такого букета.

– Хотелось бы надеяться, – хмыкнул Йон. – Понравились тебе цветы?

– Вся квартира благоухает. Но тебе следовало бы прислать заодно и вазу. Либо, на худой конец, ведро. У Бена не нашлось ничего подходящего.

– Ты получишь вазы любого размера. Я буду засыпать тебя вазами до конца своих дней.

– Опасная заявочка.

– Я вообще очень опасный тип, – согласился он. – Опасный и сумасшедший, и все из-за тебя. Тебе известно, что ты сотворила из меня нового человека? – Какое-то время он слышал лишь ее дыхание в трубке.

– Так не бывает, – заявила она наконец. – Человек всегда остается таким, каков он есть. Во всяком случае, в принципе, по своей сути.

– Давай не станем пускаться в философские дискуссии, – взмолился Йон. – Если у тебя найдется время, предлагаю куда-нибудь съездить. Я подыскиваю красивую местность. Хочу купить там дом.

– У тебя ведь уже есть.

– Юлия, я не хочу в нем оставаться. Об этом не может быть и речи.

– Продашь его?

– Думаю, для начала стану сдавать. Ну как, поедешь со мной? Скажем, в воскресенье?

– К сожалению, не получится, – вздохнула она. – Сегодня вечером прилетает Бен.

– Твой приятель? Тот самый фотограф?

– У него здесь назначена встреча с издателем.

– Но ведь ты не обязана находиться рядом с ним все выходные, верно? – Тут он услышал, как раздался звонок в ее дверь.

– Мы не виделись целую вечность, – возразила она. – У нас с тобой впереди еще много выходных. Йон, приехала Керстин, мне пора в фитнес-центр. Еще раз спасибо за дивные фрезии.

Он бросил на пол целую котлету и наблюдал, как с ней возился Колумбус. В квартире Юлии только одна спальня, там на полу лежит матрас. Где же будет спать этот самый Бен Мильтон? На софе в гостиной? Или они лягут вместе на матрасе? Юлия и этот педик-фотограф?

Роберт явился с точностью до минуты. Он взял такси, проехал на кладбище, побывал у могилы, а потом прошел пешком на Бансграбен. Был он все в том же мятом костюме, что и вчера, хотя обычно очень тщательно следил за своей внешностью.

Йон ожидал, что он сразу заговорит про «Мамма Леоне», но его друг не обмолвился об этом ни словом. Великолепно! Значит, он их не видел.

За секретером Шарлотты они составили последние письма в разные инстанции и страховые компании. Роберт сложил их на столике красного дерева в прихожей, чтобы потом захватить с собой и бросить в почтовый ящик.

– Еще раз огромное тебе спасибо, – сказал Йон и направился к лестнице. – Ты даже не представляешь, как мне важна твоя помощь. Сейчас я принесу почтовые марки, потом поджарю парочку бараньих котлет. Мне хочется поговорить с тобой спокойно. В том числе о том, как быть с «Пустовкой». Сегодня я получил предложение от Кёна.

– Да-да. Кён, – отозвался Роберт. – Он хочет взять питомник в аренду?

Йон замер на месте.

– Откуда ты знаешь?

– Шарлотта уже намекала мне на такую возможность. Когда размышляла, не выйти ли ей из дела. Но я догадываюсь, что ты об этом ничего даже не слышал.

Шарлотта собиралась избавиться от своего питомника? Йону всегда казалось, что она не может жить без работы.

– Что же она планировала взамен?

– Проводить больше времени с тобой. Поскольку боялась тебя потерять, – ответил Роберт. – Черт побери, Йон, неужели ты о ней никогда не думал?

– Минуточку, – возразил Йон, – потише, пожалуйста! Я жил вместе с ней, был с ней рядом день и ночь все двадцать четыре года. Так что, ясное дело, думал. Что дальше?

Несколько мгновений Роберт молча смотрел на него.

– Ты собирался принести почтовые марки, – напомнил он.

На софе в кабинете дрых Колумбус, переваривая баранину. Когда Йон проходил мимо него, кот открыл золотые глаза, сверкнул ими, зевнул и вытянул перед собой лапки в белых чулочках.

– Эй, толстяк, – успокоил его Йон. – Не буду тебе мешать. Я сейчас уйду.

Он огляделся по сторонам, прикидывая, куда мог деть коробку с почтовыми марками, когда убирал кабинет. Но не мог вспомнить. Его задел за живое упрек Роберта, такой агрессивный тон никогда не был ему свойствен. На лестнице раздались его шаги.

– Ну что там с марками? – Когда Роберт вошел в кабинет, Колумбус спрыгнул с софы и выбежал в коридор.

– Да вот ищу, – нетерпеливо ответил Йон и поскорей убрал на полку ящик с инструментами, чтобы Роберт опять не споткнулся.

– Тут уже все дочиста вылизано, – заметил Роберт, но все-таки стряхнул с софы воображаемую кошачью шерсть, уселся и положил ногу на ногу, после чего спокойно спросил: – Ну и как кормят в «Мамма Леоне»?

Йон тяжело вздохнул. Так. Все ясно. Теперь придется взвешивать каждое слово.

– Очень хорошо, – проговорил он и твердо посмотрел в глаза друга. – Только выбор вин мог быть и получше. Почему же ты не подошел к нашему столику?

– Не хотел мешать. Твоей условленной встрече. С коллегой. – Таким ироничным тоном он, вероятно, когда-то разговаривал с сотрудниками финансового ведомства. И уж точно с Барбарой в эпоху сооружения стены в квартире.

– Что ж, – сказал Йон, – я в любом случае хотел поговорить с тобой об этом.

– Значит, она была права. – Внезапно голос Роберта дрогнул, зазвучал медлительно и устало. – Шарлотта, я ее имею в виду. С ее подозрениями, что ты опять гуляешь налево. А я, идиот, уговаривал ее, что ей все только мерещится.

Йон подошел к окну. Над кронами деревьев, растущих в конце участка, на темнеющем небе протянулась бледно-желтая полоса. На верхушке ели сидела птица; она казалась игрушечной. Он вдруг вспомнил, что в тот вечер, после смерти Шарлотты, Роберт стоял на этом же самом месте, в такой же точно позе. Йон повернулся и сел на подоконник.

– Послушай, – сказал он. – И не перебивай меня, дай мне три минуты. Женщина, с которой ты меня видел… Шарлотта знала о ней.

– Дальше, – пробормотал Роберт. Его голова покоилась на спинке софы, глаза были закрыты.

– Мы решили развестись. Она дала согласие. Я хотел уехать, в тот самый день, когда Шарлотта… когда она упала.

– Дальше, – сказал Роберт, не открывая глаз. – У тебя еще две минуты.

– Это трагическое совпадение. Я имею в виду, что она погибла как раз тогда, когда я хотел уйти.

– Полторы, – сказал Роберт.

По спине Йона пробежал холодок.

– Прошу разговаривать со мной вежливо, – заявил он. – Мы тут не на боксерском ринге.

– Твоя честность немного запоздала. – Опять этот медленный тон. – Ведь я спрашивал тебя про твою новую коллегу, или нет? Не далее как пару дней назад. И что ты мне ответил?

– Признаюсь тебе, что я смалодушничал. Мне следовало сразу обо всем тебе рассказать. Но теперь ситуация чудовищно осложнилась, и в данный момент мы вынуждены прятаться, мы с Юлией. Тебе ведь это знакомо, не так ли? Тебе ведь тоже было что скрывать.

В комнате воцарилась тишина. Роберт открыл глаза и закинул руки за голову.

– Когда я увидел вас вчера, тебя и твою новую, тут до меня и дошло, – объявил он. – Ты убил Шарлотту.

Йон рванулся вперед, оттолкнувшись от подоконника.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь! – Он подошел к полке и стал лихорадочно рыться в ней: возможно, он поставил туда коробку с марками.

– Но ведь все совпадает. Складывается ясная картина, – сказал Роберт. – Ты очередной раз втюрился, а она пронюхала об этом. Вы поцапались, она нализалась и стала на тебя бросаться. Ты врезал ей от души. Она свалилась вниз. Все понятно. – Он взмахнул в воздухе обеими руками, как папа римский, произносящий urbi et orbi [11].

– Перестань, – гневно заявил Йон, – ты при этом не присутствовал. Нечего придумывать ерунду.

– Тут и присутствовать не обязательно, – ответил Роберт и вскочил с софы. – Я просто немножко поразмыслил. Сложил два плюс два. В каком-то смысле я даже могу тебя понять. – Он сделал пару шагов, оперся локтями о полку и ткнул указательным пальцем в грудь Йона. – Дело только в том, что я ее по-настоящему любил. Всегда. Даже когда она напивалась.

– Какое благородство, – фыркнул Йон. – Но ведь из нас двоих ты всегда был более правильным и лучшим. И как долго, собственно говоря, у вас это продолжалось? С каких пор? Часто вы этим занимались? Годы, десятилетия?

– Не уводи разговор в сторону.

– Кто сам грешен, тот не должен швырять в грешника камни. Ты наставлял мне рога с моей женой и хочешь теперь учить меня морали?

– Это произошло исключительно потому, что ты о ней не заботился. Потому что ты гонялся за другими бабами. Она искала у меня утешения, не более того.

Никогда за сорок пять лет их дружбы между ними не возникало серьезных разногласий, так, бывали всякие мелочи, которые тут же и забывались. Ничего подобного нынешней ситуации не случалось никогда.

– Утешения? – переспросил Йон. – Чем дальше, тем красивей. Значит, я должен тебя даже поблагодарить за это, да?

Коробка с почтовыми марками наконец нашлась. Прямо возле ящика с инструментами; она стояла между стопкой книг и коробкой с дискетами. Йон вытащил полоску марок за 55 центов. Ему никак не удавалось совладать с руками, унять в них дрожь.

– Перестань вилять, черт побери! – воскликнул Роберт. – Я хочу знать, что произошло. Я представляю себе это так: вы поругались, дело обычное. Потом тебя, умного человека, озарило. Она нализалась, и ее ничего не стоит столкнуть с лестницы. Достаточно пальцем ткнуть. – Тут он опять наставил указательный палец в грудь Йона.

Его жест привел Йона в ярость. Он ударил по пальцу рукой.

– Хватит, Роберт, а? Я ничего ей не сделал. Даже не прикоснулся к ней.

– Ты и криминальной полиции тоже так заявил, да? И те поверили. Ясно, ты ведь не оставил следов. Умный, как я уже сказал. Но вот я могу им намекнуть, как все было на самом деле. – Он подошел еще ближе; Йон почувствовал его дыхание. – Ведь для тебя это идеальное решение. Ты отделаешься от жены, загребешь ее денежки, а потом можешь без помех трахаться со своей новой шлюшкой.

– Заткни свою грязную пасть!

– И не подумаю! Как еще можно назвать такую бабу, а? Которой не стыдно крутить шуры-муры на глазах у всех. Через два дня после смерти Шарлотты.

– Оставь Юлию в покое!

– Черта с два! Какой же ты подлый тип, Йон! Мерзкая свинья! – Последние слова Роберт прямо-таки проревел, размахнулся и двинул кулаком в солнечное сплетение Йона.

Йон согнулся, судорожно хватая ртом воздух, перед глазами заплясала красная пелена. Протянул руку в попытках на что-нибудь опереться. Что-то полетело вниз, острая боль пронзила ногу. Он нагнулся. Нащупал пальцами валявшийся на полу предмет, вцепился в металл, гладкий, тяжелый. Распрямился и вслепую ударил.

14

Несколько минут Йон неподвижно сидел на софе. Он рухнул на нее, когда из его руки выскользнул и со стуком упал болторез. Крепко зажмурив глаза, он заставлял себя ровно дышать – вдыхать через нос, выдыхать через рот, считая до трех между вдохом и выдохом.

Через некоторое время дурнота отступила, а шум в ушах сделался тише. Тогда Йон открыл глаза и уставился на противоположную стену. «Земляничный этюд». Картина, связанная с Юлией… Ярко-красный цвет… Желудок снова взбунтовался.

Йон закрыл глаза, встал и на ощупь двинулся к двери. Закрыл ее за собой. В ванной комнате подставил руки под струю холодной воды. Взглянув в зеркало, обнаружил на теплой серой рубашке пятнышки – маленькие красные брызги. Стянул рубашку через голову и бросил на пол. Белая майка оказалась чистой.

Он подошел к окну, раскрыл обе створки и высунулся наружу. Легкие обжег холодный воздух: опять вернулись ночные заморозки.

– Привет, Йон! – Внизу по тротуару шли под руку Верена и Манни, за ними плелась Лютта. Beрена подмигнула Йону, повернулась к дочери и демонстративно постучала по циферблату своих часов. Каждый вечер в пятницу Глиссманы ходили к итальянцу в «Тибарг» – непреложный ритуал.

Когда они скрылись на Кёниг-Хейнрих-Вег, Йон закрыл окно и опустился на табурет возле ванны. Холодный воздух привел его в чувство, к нему вернулась способность сосредоточиться и думать. Quidquid agis, prudenter agas, et respice finem [12]. Йон всегда ценил эту фразу.

Роберт мертв, это свершившийся факт. В ушах Йона еще стоял треск ломающихся костей; ослепленный яростью из-за «мерзкой свиньи», он потерял контроль над собой, ударил слишком сильно. Но все-таки это была именно вынужденная мера защиты и не что иное; он так и должен объяснить в полиции.

Впрочем, еще вопрос, поверят ли ему комиссар Маттисен и Землеройка. Или другие им подобные. Ведь Йон не располагал никакими доказательствами агрессии Роберта, не мог показать ни единой ссадины. Он встал, задрал майку и внимательно посмотрел в зеркало. В том месте под ребрами, куда попал кулак Роберта, кожа даже не покраснела. Что подумают в полиции, когда Йон сообщит о втором за неделю происшествии с летальным исходом в своем доме? Ясно, что ему не поверят и заподозрят в умышленном убийстве.

Он опять рухнул на табурет. Перед мысленным взором пронеслись пугающие видения. Полицейские осматривают кабинет, уводят подозреваемого, сажают за решетку. Допросы, бесконечные допросы, громкий процесс, заголовки в газетах: «Учитель – хладнокровный убийца». На всеобщее посмеяние вытаскиваются подробности его личной жизни. Опрос свидетелей – соседей, знакомых, коллег. Разумеется, снова всплывет тема смерти Шарлотты, ее денег, его измен, ведь он отнюдь не всегда их скрывал. Даже в том случае, если он будет оправдан, пятно останется на нем навсегда, semper aliquid haeret [13]. А уж о реакции Юлии страшно и подумать.

Йон вздрогнул, когда медленно и беззвучно открылась дверь ванной. Долю секунды он ожидал, что на пороге появится истекающий кровью Роберт. Но это оказался всего лишь Колумбус – кот пробежал по кафельному полу и вскочил ему на колени. Йон обхватил ладонями кошачьи бока и ощутил сквозь мех равномерное биение сердца.

Надо убрать труп, другого выхода нет. Но как? И куда? «Сосредоточься и думай! – приказал он себе, – ошибки недопустимы, prudenter agas. Et respice finem».

Кто может хватиться Роберта? После развода с Барбарой он жил один; с Бриттой, своей последней подружкой, истеричной редакторшей журнала мод, расстался еще до Рождества. Семьи у него больше нет, и, хотя круг его знакомых весьма обширен, общение с ними, равно как и с соседями, он свел к минимуму. Более-менее тесные отношения он поддерживал лишь с пожилой супружеской четой со второго этажа, но те часто уезжают в гости к трем своим детям, живущим с семьями в разных городах. Оставалась лишь студентка, убиравшая у него в квартире. Впрочем, Роберт недавно упоминал, что она трудится над дипломной работой. Йон вспомнил, что живет она в Ольсдорфе, а ее фамилия напоминает какой-то сорт сыра – эдам, гауда, бри… типа того. Уже около года она являлась каждую субботу и приводила в порядок квартиру Роберта; значит, пройдут как минимум пять дней, прежде чем его кто-нибудь хватится.

Сам Йон – единственный, кто в ближайшее время должен забить тревогу. Ведь он лучший друг Роберта, и многие – не только Глиссманы – знают, что в последнее время они виделись каждый день. Ему и придется заявить об исчезновении Роберта. Что делает в подобных случаях полиция, он не знал, однако маловероятно, что активные поиски начнутся немедленно. В любом случае для этого понадобятся веские основания, скажем подозрения, что его нет в живых.

Следующий момент – кто знал, что Роберт приходил к нему сегодня вечером? На такси он доехал лишь до кладбища, так что с этой стороны опасность не угрожает. Да, возможно, даже весьма вероятно, что Верена Глиссман запеленговала его приход. Но ведь Глиссманы вскоре ушли в «Тибарг», и Роберт вполне мог покинуть дом уже без них.

Колумбус спрыгнул с его коленей, подошел к двери, остановился и оглянулся. Требовательно мяукнул.

– Ладно, – сказал Йон. – Ты проголодался, знаю.

Он спустился вслед за котом на кухню и достал из холодильника открытую коробку кошачьего корма. Запах маринованных бараньих котлет ударил ему в нос и вызвал новый приступ тошноты.

Он взял ключи от машины, прошел в гараж и выстелил багажник «ауди» прочными пластиковыми мешками. Один из них он прихватил с собой. Когда он вернулся в прихожую, зазвонил телефон. Йон предпочел бы не брать трубку, однако все должно быть как можно более естественно и буднично.

Звонил Ули Кох. У него билеты в Большой концертный зал, но его супруга простудилась и остается дома. Не хочет ли Йон пойти вместе с ним? Программа интересная – Малер, Брамс, Дебюсси.

– Я бы с огромным удовольствием, – ответил Йон, – но у меня гость. Очень-очень жалко.

Тогда Кох решил позвонить Штрунцу и попрощался, пожелав ему прекрасного вечера.

– Тебе также, – сказал Йон. – Спасибо, что ты вспомнил про меня.

На кухне он захватил пару резиновых перчаток Эмины и поднялся в кабинет с пластиковым мешком в руках. Затаив дыхание, встал на колени возле Роберта. Если не считать огромной лужи крови, картина была менее жуткой, чем он ожидал. Впрочем, на голову Роберта Йон старался не глядеть. Расправил мешок и, зажмурив глаза, принялся, обливаясь потом, натягивать его на труп. Словно презерватив чудовищных размеров, сантиметр за сантиметром, с мучительным трудом. Только не дышать. Ни о чем не думать. Быстро хватать ртом воздух только тогда, когда уже невозможно терпеть. Прошла целая вечность. Наконец в мешке скрылись и ноги. Тогда он заклеил отверстие широкой липкой лентой.

Рванул с места тяжелый мешок и потащил из комнаты, по коридору и вниз по лестнице. Голова Роберта с ужасающим стуком билась о каждую ступеньку. Когда Йон распахнул скрипучую дверь, ведущую в задний тамбур, явился Колумбус и стал сосредоточенно обнюхивать мешок. Йон прогнал его в кухню и закрыл там.

Погрузить мешок в багажник и уложить так, чтобы захлопнулась крышка, оказалось делом почти невозможным. Ломило нижнюю часть позвоночника, позвонки, казалось, вот-вот хрустнут от чудовищных усилий. Но Йон все-таки справился, хотя руки его онемели и болели все мышцы.

Вернувшись на кухню, он стянул с рук резиновые перчатки и бросил в мусорное ведро. Вынул из холодильника бараньи котлеты, завернул в газету капающее мясо. Снова достал из ведра перчатки, развернул газету, положил туда же перчатки и отправил все вместе в мусор.

Надо чего-нибудь поесть; ночь предстоит долгая. Йон приготовил большую чашку эспрессо и два бутерброда с сыром. При этом вспомнил фамилию студентки, убиравшей у Роберта. Эсром. Он обрадовался, что память вновь в порядке.

Вскоре после одиннадцати вечера вернулись Глиссманы. Манни был слышен еще издалека – он орал во всю глотку «Хаунд дог». Из окна ванной Йон наблюдал, как в соседнем доме зажглись огни. Вероятно, ждать придется еще около часа: в рабочий день Глиссманы редко ложились спать после полуночи.

Из покрасневшего щелочного раствора в раковине он достал болторез, подержал под струей воды и обтер туалетной бумагой. Наполнил в ванной ведро в четвертый раз, чтобы протереть в кабинете пол и мебель, в первую очередь полку, корешки книг, инструменты, упавшие с полки вместе с ящиком. Не забыть бы оставить в следующий вторник записку для Эмины, чтобы она не убирала кабинет. Завтра при дневном свете он еще раз осмотрит его, ведь брызги крови могли разлететься по всей комнате. От серой рубашки придется избавиться, хотя маленькие пятнышки, скорее всего, несложно удалить. Вообще, лучше всего выбросить всю одежду, в которой он тогда был. В том числе и кроссовки. И разумеется, плащ Роберта; он по-прежнему висел в гардеробе, а в кармане, вероятно, лежали его мобильный телефон и связка ключей.

Около полуночи окно спальни Глиссманов погасло. Йон на всякий случай выждал лишний час; с тех пор как Верена осталась без работы, она время от времени жаловалась на бессонницу.

Он еще раз принял душ, затем оделся потеплее, отнес к машине мешок с мусором и пакет с испачканной одеждой. Болторез, упакованный в пластиковую пленку, уже лежал под пассажирским креслом. Ключи Роберта и мобильник Йон сунул в карман брюк; SIM-карту вытащил и выбросил в мусор.

Перед отъездом он еще раз все хорошенько обдумал. Все ли он учел? Гантели, веревка, деньги, ведь ему, наверное, придется заправлять машину, удостоверение личности и водительская карточка, фонарик, лопата, болторез.

Бансграбен и соседние улицы словно вымерли. Лишь на Гарштедтер-Вег были машины. Пот лился по его спине, руки стали влажные. Он включил отопление на полную мощь, чтобы замедлить окоченение трупа – вспомнил про rigor mortis [14] из полицейских телесериалов, которые любила Шарлотта. Включил радио и отыскал канал «N3». Как раз заканчивалась одна из симфоний Чайковского. Когда в Шнельзене он выехал на трассу А7, начался «Концерт для фортепьяно № 23» Моцарта в исполнении Маурицио Поллини.