40

Проснулся он от назойливого звона комара, включил светильник над кроватью и взглянул на часы: без пяти два. Шредер спал в своей постели, повернувшись к Йону расцарапанной голой спиной.

Йон снова выключил свет и некоторое время лежал неподвижно. Обе створки окна были широко распахнуты, но воздух не стал от этого прохладней. Пахло виски. Комар полетел к Шредеру. Вот и хорошо, на расцарапанной спине для него найдется достаточно места.

Нужно все-таки переодеться в пижаму. Но до этого, пожалуй, принять душ. Рубашка пропотела. Старик Пустовка как-то раз утверждал, что в тяжелые годы его волосы однажды утром примерзли к подушке. Так трудно жили – ни пожрать нечего, ни в печку бросить. Вероятно, тогда он и начал лысеть, старый кавалерист. Волосы он потерял все, зато бабки приобрел.

Удалось ли заснуть Юлии? И все ли спокойно у школьников? Надо, пожалуй, сделать еще один контрольный обход.

Он тихо встал, повесил на шею полотенце и взял гель для душа. Потом, повинуясь внезапному импульсу, отложил их в сторону, достал из шкафа кроссовки и, тихонько выйдя на цыпочках в коридор, натянул их там на ноги. Прошел в коридор девочек. Кто-то закашлялся, и снова все стихло. Он посмотрел на секундную стрелку, выждал ровно две минуты, затем направился в отсек, занимаемый мальчишками. Ему показалось, что в комнате, где разместились Маттиас Фрилингаус и его компания, шепчутся и хихикают. Он подошел вплотную к двери, прислушался, но ничего не услышал. Какое-то мгновение он взвешивал, не нужно ли открыть дверь и заглянуть внутрь. В итоге решил не усердствовать. Все-таки они не в армии.

Он спустился по лестнице в холл. Два настенных светильника бросали холодный свет на каменный пол. Входная дверь была закрыта. Он пересек столовую, прошел на кухне мимо огромной плиты и открыл окно. Зажигать свет не понадобилось. Луна была почти полная, небо очистилось от облаков.

Вниз, к Везеру, он побежал по траве, а не по жесткому гравию. Вчера, после дневного похода, он устроил себе неплохую разминку – по бульвару до большого моста, назад и еще на запад до очистных сооружений. Сейчас ему захотелось повторить свой маршрут, тем более что его первая часть была особенно приятна – совершенно ровный отрезок вдоль реки.

Вскоре глаза привыкли к темноте, и он увеличил темп. Льняные брюки, конечно, плохо приспособлены для бега, но плевать. Главное – движение. Следить за ступнями, контролировать дыхание, расслабить и согнуть в локтях руки. Не думать о Юлии. Завтра они помирятся.

На бегу он приложил ладони к лицу. Нет, не ошибся – правая щека прохладней левой. От реки тянуло свежестью. Его собственная тень росла и уменьшалась от фонаря к фонарю, которые стояли вдоль всего бульвара на равных расстояниях. Перед ним, где-то в тени большого моста, унизанного огнями, кто-то крикнул: «Buona notte, Eduardo, a domani» [39]. Ответ прозвучал невнятно, будто каша из звуков. Чуть позже под фонарями возникла долговязая фигура. Мужчина замедлил шаг, повозился с ширинкой и пустил струю на фонарный столб. Она заблестела при падающем сверху свете.

Йон бежал ровно посредине бульвара, не видя необходимости сторониться этого скота. Места достаточно, тут разойдутся даже шесть-семь человек. Когда парень заметил, что навстречу кто-то бежит, он небрежно сунул свое орудие в штаны и зигзагом двинулся к Йону.

Йон насторожился и сбавил темп бега, чтобы нечаянно не столкнуться с неприятным типом. Но тактику он выбрал неправильную. Когда они поравнялись друг с другом под очередным фонарем, парень неожиданно повернулся, раскинул руки и с возгласом «Que bella notte, е?» [40] бросился на Йона; тот, чтобы не потерять равновесие, непроизвольно вцепился в него.

– Вы совсем пьяный, – сердито воскликнул Йон.

Тут в него вцепился и парень. Обеими руками он крепко ухватился за локоть Йона и заорал: «Scusi» [41].

Йон попытался стряхнуть его руки.

– Отпустите меня, черт побери! Убирайтесь! Ступайте домой.

Пьяный не унимался.

– Tourista, – пробубнил он, не выпуская руки Йона. – Турбаза. Красивый дом. Красивая ночь. – Тут он смачно рыгнул. Кислый дух ударил в нос Йона.

Йон изо всех сил рванул руку и одновременно узнал парня. Намазанные гелем волосы. Крест на толстой шее поблескивает при свете фонаря. Тот самый подонок из пиццерии в Старом городе. Который приставал к Юлии и обещал ей показать ночную жизнь Гамельна.

– Ах это ты, – сказал он. – Вошь паршивая!

Парень уставился на него, открыв рот. На его лице появилась хитроватая ухмылка.

– Я узнаю. Красивая телка. Большая бутылка воды. Вчера. Много волос. Вот такие сиськи. – Он поднес обе руки к грудной клетке, словно нес два футбольных мяча.

– Заткни свою грязную пасть! – гневно воскликнул Йон. – Ублюдок.

Может, повернуть назад и бежать к турбазе? Трудно оценить, как бегает этот мерзавец. Ведь он мускулистый. И молодой. Не исключено, что он захочет затеять с ним драку.

Йон размышлял на секунду дольше, чем следовало. Парень встал перед ним, расставив ноги, недвусмысленным жестом покопался в ширинке и объявил:

– Турбаза. Сзади там есть дверь, а? Я иду прямо к красивой бабе.

Йон прыгнул и вцепился ему в горло, одновременно двинул коленом в пах. Вцепился пальцами в глаза, вонзил зубы в плечо, ударил кулаком под-дых. Поволок его к фонарному столбу и изо всех сил ударил блестящую от геля башку о его металлическое основание. Три или четыре раза. Возможно, даже пять.

Парень ни секунды не защищался. Но Йон осознал это лишь тогда, когда подтащил его к реке и спихнул в воду. Тело было сразу подхвачено течением, завертелось, погрузилось в мощные струи и исчезло. При некотором везении его унесет в Северное море.

Йон не стал тратить время на то, чтобы перевести дух; он сразу побежал дальше. Слева клиника. В некоторых окнах горел свет. Вдруг кто-нибудь случайно выглянул в окно? Человек, страдающий бессонницей, возможно даже с биноклем? Старикам по ночам приходят самые безумные фантазии; старик Пустовка, к примеру, когда ему не спалось, сколачивал кормушки для птиц и скворечники. Потом продавал в своей лавке, по двадцать пять марок. Старый скряга ухитрялся зарабатывать даже на собственной бессоннице.

Кроссовки промокли, льняные брюки тоже, до колен; ткань липла к голеням, будто холодное обертывание. В сущности, даже приятно. Обувь хлюпала при каждом шаге. Хлюпанье прекратилось, когда он свернул перед мостом на маленькую площадь, а потом еще раз влево. Его обогнал велосипедист, посигналил и крикнул: «Так держать!» Йон помахал ему рукой. «Инвалиденштрассе», – прочел он на табличке. Слева снова клиника. Портал ярко освещен. Ни души. Мерзавца, вероятно, унесло уже миль на пять вниз по Везеру; течение мощное. Значит, через заднюю дверь? И как он говорил о Юлии, словно о потаскухе. От такого мерзкого типа жди чего угодно. Его и следовало убрать. Воздух чище станет. Ладно, беги. Следи за ступнями, держи под контролем дыхание… Сейчас поворот налево… Следи за дыханием…

Кухонное окно так никто и не запер. Йон тщательно прикрыл его, перед тем как бежать. Брюки почти просохли. Он принял душ, на цыпочках вернулся в комнату, тихонько надел в темноте пижаму и сунул сырые кроссовки в дорожную сумку. Шредер ровно дышал во сне.

Уже лежа в постели, Йон вдруг заметил, как дрожат его ноги. Где-то зашумела вода в унитазе, хлопнула дверь. В комнате все еще витал запах виски.

41

Дорожный будильник зазвонил ровно в семь, но Йон продолжал спать, пока через полчаса Шредер хорошенько не встряхнул его. От завтрака он отказался, еще раз постоял под душем и упаковал в сумку свои вещи. Сырые кроссовки завернул в полотенце.

На обратном пути Юлия села в автобусе рядом с Йоном, хотя Концельманн занял для нее место на переднем сиденье. Им никто не мешал, позади них никто не сидел. Они смогли подробно обсудить маленькую размолвку; попросили друг у друга прощения и дали слово впредь относиться друг к другу внимательней.

– Мне давно следовало отказаться от этой чепухи, – прошептала Юлия. – Я солгала Маркусу, думаю, в последний раз. Разумеется, мама еще жива.

– Я рад, – отозвался Йон. – Хотел бы с ней познакомиться. И с твоей сестрой.

– Разумеется.

– Нам нужно чаще видеться. – Как ему хотелось взять Юлию за руку, но как он это может сделать в присутствии пятидесяти одного школьника? – Просто мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга.

– Такая ситуация изменится, поверь. – Она заглянула ему в глаза, и Йон понял, что она скучает без него так же, как и он. Что она его любит.

Когда автобус выехал на скоростную автомагистраль, почти все ребята заснули. Юлия перебралась на свободные кресла позади Йона, положила ноги на соседнее сиденье и закрыла глаза. Время от времени он оглядывался назад, словно она могла без его присмотра исчезнуть, раствориться в воздухе. Янине Петерсен, которая подошла к нему, чтобы еще раз поговорить о репетиторстве, он отказал ей кратко и сухо, не предложив сесть.

На развилке возле Вальсроде, где отходит дорога на Бремен, возникла пробка. Юлия проснулась и дотронулась до его плеча:

– Кстати, о Бремене. Там у меня живет подруга, у нее знакомый держит галерею. Пожалуй, я съезжу к ней на выходные. Может, она сообщит мне что-нибудь обнадеживающее.

– Но ведь будут праздники. Троица.

– Ну и что? Хочешь, поедем вместе?

К его собственному удивлению, ехать ему никуда не хотелось. Он устал, соскучился по тишине и порядку, мечтал отоспаться в своей квартире.

– Нет, не хочу. Разве что тебе понадобится моральная поддержка? – ответил он, пересаживаясь к ней.

– Впрочем, тебе там будет скучновато, – сказала она. – Раз уж я окажусь в Бремене, непременно воспользуюсь возможностью походить по галереям. Пожалуй, лучше всего я поеду прямо сегодня.

Он заметил маленькую складочку между ее бровей.

– Ты беспокоишься о своем будущем?

– Нужно что-то подыскивать, придумывать, – ответила она. – И я знаю наперед, что ты сейчас скажешь. Что можешь взять меня под свое крыло. Но я хочу сохранить независимость, Йон. Можешь это понять?

– Конечно. – Он крепко прижал ступню к ступне Юлии. – Вот одна из причин, почему я люблю тебя.

Она поставила свою ногу на его.

– Ну, так ты поедешь со мной?

– Пожалуй, нет. Да и тебе будет лучше, если не придется ни на кого оглядываться. Мы отдохнем от этой пытки и встретимся во вторник в «Буше». Впрочем, приготовься к тому, что Шредер позволит себе пару намеков в учительской. Не утерпит ведь.

– Мне безразлично, – отмахнулась она. – Разве только тебе это как-то помешает.

Ее улыбка была само очарование. Он еле удержался – так ему захотелось наклониться и поцеловать Юлию в губы. На глазах у Шредера и всех десятиклассников. И прежде всего на глазах у Концельманна.

Возле школы они попрощались, и Йон поехал прямо на Манштейнштрассе.

Распаковывать сумку не хотелось, он слишком устал. Вытащил лишь сырые кроссовки и набил газетной бумагой. Завтра он непременно пробежится. Потом побрел в спальню, рухнул на постель и взглянул на коллаж из петрушки. За последние дни маленький лес окрасился золотом. Это был уже осенний лес. Маленький кусочек стебля отломился и повис над кронами деревьев. Словно падающий золотой лист. Невесомый.

С короткими перерывами он проспал до полудня следующего дня, субботы. Когда он сидел возле тихо урчащей стиральной машины и составлял список необходимых покупок, позвонила Юлия. Она еще накануне вечером встретилась с галеристом, тот заинтересовался ее работами, и вообще, правильно, что она поехала в Бремен. Тут у нее появилась перспектива постоянной работы. После возвращения она подробно расскажет ему обо всем.

Йон почувствовал облегчение. От Бремена до Гамбурга час езды. Ей даже не придется переезжать, если она устроится там.

Он отправился на Эппендорфер-Вег за покупками, прежде всего овощами и фруктами. После кормежки на турбазе хотелось чего-нибудь свеженького. Перед цветочной лавкой в глаза ему, напомнив шелковую юбку Юлии, бросились темно-красные розы, стоявшие в кадушке. Он купил три букета.

С пакетами и цветами он двинулся домой, на Манштейнштрассе. С безоблачного неба светило солнце, легкий ветерок смягчал жару, возвращаться домой не хотелось. Йон сел за столик перед кафе и только-только успел заказать двойной эспрессо, как чьи-то ладони закрыли ему глаза.

– Ой, что за приятная встреча! Йон Эверманн!

Ну, этот голосок не спутаешь ни с каким другим! Верена Глиссман собственной персоной. В джинсах тигровой раскраски и розовой бархатной курточке. Йон непроизвольно сбросил ее руки со своего лица, он терпеть не мог такие сюрпризы. Если бы не только что сделанный заказ, он бы встал и ушел.

Разумеется, Верена даже не заметила, что он не предложил ей место рядом с собой. Просто шлепнулась возле него на стул и засыпала вопросами и сообщениями:

– Ты живешь тут неподалеку, верно? И как у тебя дела? Я ждала, что ты заглянешь к нам когда-нибудь, но, вероятно, ты еще не готов, воспоминания, да? Я тоже постоянно вспоминаю Шарлотту, как прекрасно было бы, если бы она жила и дальше среди нас. Эти Меринги в вашем доме уж точно не подарок, еле здороваются, представляешь? Все-таки могли бы держать себя повежливей с соседями, ведь нам жить рядом, никуда не денешься.

Официантка принесла Йону эспрессо, Верена заказала стаканчик мороженого и сообщила Йону, что она как минимум раз в неделю заходит на кладбище.

– И там всегда новые цветы. Вот это любовь! Я всегда говорю моей Лютте, вот бы тебе, такого мужа, тогда ты будешь счастлива. Пока кто-то о нас думает, мы не умираем до конца. Я всегда это повторяю. – Она бросила взгляд на красиво упакованный букет, лежащий рядом с Йоном на стуле. – Ты как раз туда собрался, да? Подвези меня! Можешь просто высадить меня на Ниндорфском рынке.

Йон пока еще не произнес ни единого слова. Сообщение Верены о свежих цветах на могиле Шарлотты смутило его на секунду. Роберт, подумал он, словно тот еще был жив. Но тут же сказал себе, что это, вероятно, Кён украшает могилу цветами их фирмы. Может, позвонить ему еще раз? Но, собственно говоря, зачем? Продажа «Пустовки» – и так вопрос решенный.

Он допил чашку и лишь после этого ответил:

– К сожалению, мне сейчас нужно зайти в другое место. Причем срочно. – Он вытащил из кармана портмоне и стал в нем шарить.

– Жалко, – отозвалась Верена, – мы могли бы поболтать по дороге, мне так приятно с тобой беседовать. Знаешь что? – Она выпрямилась и закинула свою тигровую ногу на ногу. – Между прочим, ты прекрасно выглядишь. Загорел. Ездил куда-нибудь?

– Да, с десятыми классами. Вчера вернулся.

– Куда?

– На берега Везера. – Название «Гамельн» произносить не хотелось, как и вообще вспоминать последнюю неделю. – Мне пора, – объявил он.

– Постой, еще один вопрос. Твой друг, этот Бон. Ведь он налоговый консультант. Он еще берет себе клиентов? Манни срочно требуется такой консультант, причем хороший, который соображает что к чему, иначе скоро мой муж вылетит в трубу. – Она понизила голос и вонзила ложку в мороженое. – Честно признаться, мы уже не можем оплачивать уроки верховой езды для дочери. Полнейшая катастрофа, между нами девочками.

Йон помедлил. Стоит ли сообщать ей, что Роберт пропал и что он беспокоится за него? Что уже заявил о нем в полицию? Он сказал бы об этом любому, кто спросил бы про Роберта. Но теперь не тот случай, и он решил умолчать, слишком хорошо зная ненасытное любопытство Верены. Ведь она не уймется и замучает вопросами. Об этой истории узнает весь Ниндорф, поползут самые зловещие слухи, она будет преподносить новость всем знакомым и в других частях города: «Представь себе, сначала его пьяная жена падает с лестницы и умирает, прямо на глазах у него, а тут пропадает и лучший друг».

– Роберт уже много лет назад отошел от практики, – ответил Йон. – Так что Манни не стоит рассчитывать на него.

Он встал, схватил свои пакеты, растянул губы, изображая улыбку, и зашагал прочь.

– Цветы забыл, Йон!

Скрипнув зубами, он вернулся к столику. Верена протянула ему цветы.

– Конечно, меня это не касается, но моя сестра рассказывала, что видела тебя с какой-то женщиной, на Эльбе, – сообщила она. – Что вы, мол, шли, держась за руки. Это правда? Ты уже можешь об этом думать? Я имею в виду из-за Шарлотты? Нет, я тебя не осуждаю. – Она кокетливо поиграла своими кукольными глазками.

Йон готов был плюнуть ей в лицо.

– Привет Манни, – сухо буркнул он. – Пока.

На долю секунды в его мозгу возникла картина: Манни вскакивает с софы и закатывает Верене оплеуху, на фоне «Беззвучных убийц».

Он торопливо зашагал назад, по Хоэлюфтшоссе. Лучше уж сделать большой крюк, чем рисковать. Верена способна на что угодно. Она бросит свое мороженое, станет шпионить за ним и выведает его новый адрес. Так что он выбрал сложный путь через Эймсбюттель и все время оглядывался назад, не крадется ли она следом. Нет, он не позволит этой дуре отравить эти прекрасные дни на Троицу.

42

Во вторник Йон задержался после уроков в гимназии – они с коллегами устроили нечто вроде предварительного обсуждения, чтобы избежать долгих дискуссий на семестровом совещании. К четырем он должен был снова вернуться в гимназию. Сейчас он собирался перекусить где-нибудь на Ниндорфском рынке и, самое главное, выпить чашку приличного кофе.

На лестнице цокольного этажа ему встретился фон Зелль.

– Господин Эверманн! – Наморщенный лоб разгладился будто по мановению волшебной палочки. – Все трудитесь?

Йон кротко улыбнулся:

– А вы сами?

– Господи, и не спрашивайте! – Уголки директорского рта печально поползли вниз. – Мой письменный стол завален. Одних лишь инструкций из управления целая гора. По поводу структурирования рабочего времени. Да еще экзамены на носу. Но я не жалуюсь, нет… Что вы скажете насчет того, что к нам возвращается коллега Ковальски?

Йон с трудом подавил смешок.

– Вот уж точно неожиданность! – дипломатично заметил он. Ковальски попался ему во время первой большой перемены, он держал путь в секретариат. Похудевший, в новом сиреневом пиджаке. «Что? Не ожидал меня увидеть?» – спросил он. Оказывается, он все-таки передумал и после летних каникул снова вернется в гимназию. До этого поедет на лечение в Люнебургер-Хайде, вместе с Хайке, а о детях позаботятся соседи. Йон искренне пожалел учащихся. До пенсии Оральскому еще долго, почти двадцать лет.

– Как я слышал, поездка десятых классов прошла успешно? – Улыбка у Хорька-альбиноса была чуточку шире обычного. Значит, новость успела долететь и до него.

Когда Йон появился утром в учительской, его встретили лукавые усмешки. Шредер уже информировал всех присутствующих коллег, что между Йоном и Юлией кое-что завязывается. Мейер-биолог заговорщицки ткнул его кулаком в плечо, Гешонек взглянула поверх очков и мягко улыбнулась, а Шмидт-Вейденфельд пробормотала, что она и раньше догадывалась.

– Мы провели вполне приятную неделю, – сказал он фон Зеллю. – Но при такой редкостной погоде тут нечего удивляться.

– Великолепно. Никаких неприятных происшествий?

На долю секунды перед глазами Йона замаячило смуглое лицо итальянца, лоснящиеся гелем волосы, жирная шея, золотой крест.

– Абсолютно никаких.

– Приятно слышать. Редко такое бывает. Приятно. Так, ладно. Увидимся в четыре. – Хорек-альбинос поставил крошечные ножки на следующую ступеньку, но задержался еще.

– Ах, между прочим. Примите сердечные поздравления.

– В связи с чем? – Если сейчас зайдет речь о Юлии, надо подчеркнуть, что их отношения еще в зародыше. Ведь Хорек-альбинос всегда по-особенному относился к Шарлотте.

– С успехами ваших учеников на письменных экзаменах, – сказал фон Зелль. – Весьма приятно, господин Эверманн. Я восхищен. Хотя я, разумеется, ничего другого не ожидал. Что бы мы без вас делали!

– Да, я столп, – отшутился Йон, – знаю. – Ему тут же припомнилась сценка в день его рождения, когда Юлия стояла перед ним в первый раз и повторила слова директора: значит, вы столп, то есть колонна. Он невольно улыбнулся. Столп, колонна – несущие элементы любой постройки, то, на что можно опереться. Или то, что можно обнять.

– Я так говорил? – Хорек-альбинос наклонил голову набок и показал новые зубы. – Значит, так и есть. – И он торопливо двинулся дальше.

В вестибюле стояли две уборщицы с ведрами в руках и обсуждали рецепты блюд из спаржи. Да, нужно непременно купить что-нибудь из еды на вечер, к приходу Юлии. Может, клубнику? Он намекнет ей, что она именно так выглядит в красной юбке с белой блузой.

В воскресенье она снова звонила из Бремена, поздравляя с Троицей, а в понедельник прислала SMS, сообщая, что вернется поздно вечером, скучает по нему, радуется предстоящей встрече.

В ответ он тоже отправил SMS, но звонить не стал. Пускай чувствует себя свободной, нельзя на нее давить, это вызовет лишь агрессию. К тому же он наслаждался длинными выходными, проведенными в одиночестве, спал каждый день до полудня и подолгу сидел на террасе, завтракая. Прочел наконец-то «Людское клеймо» и взялся за биографию Янсена, подарок Юлии. Два раза бегал вдоль канала Изебек, и оба раза уже после первых шагов ухитрялся прогонять от себя мысли о ночном Везере. Лучшим средством от неприятных воспоминаний был образ Юлии.

На учительской парковке, кроме его «ауди», стояли еще «мерседес» фон Зелля и, как всегда свежевымытый, «опель» школьного коменданта. В тени большого каштана сидел Тимо Фосс в голубых солнечных очках от солнца, положив вытянутые руки на спинку скамьи. Возле него стоял шикарный серебристый «алюрад» с пружинной вилкой и красным рулем, совсем новенький. Йон уже где-то видел однажды такой.

Йон открыл дверцу с помощью дистанционного пульта.

– Ты меня ждешь?

Тимо сдвинул очки на лоб.

– Угу.

Йон открыл заднюю дверцу и швырнул портфель на сиденье.

– Что такое?

Тимо снял руки со спинки и чуточку подвинулся в ту сторону, где стоял велосипед.

– Разговор на несколько минут. Может, присядете?

– В данный момент я тороплюсь. Может, поговорим завтра, на большой перемене? – предложил Йон и захлопнул дверцу.

– Я подумал, что вам будет лучше, если мы поговорим не в школе, – сказал Тимо. – Так сказать, в частном порядке.

Как всегда при разговоре с Тимо, в душе Йона нарастало раздражение.

– В частном? Я не вижу темы, на которую мы можем с тобой говорить.

– А я вижу.

Йон открыл дверцу водителя.

– Ты можешь перейти к сути?

– Идет, – ответил Тимо и скрестил руки на груди. – Гамельн. Пиццерия. Официант.

Йон пропустил три этих слова через свое сознание. Гамельн и все, что там произошло, уже отодвинулись так далеко, что он сразу и не понял, о чем речь.

– Какой еще официант?

– Ладно, – неторопливо произнес Тимо. – Тогда бульвар вдоль Везера. Ночь на пятницу. Двадцать минут третьего. Буль-буль – и готово.

Голос Тимо доносился до него словно из далекого, гулкого зала. Последняя фраза вызвала в голове эхо, оно повторялось и повторялось, не оставляя надежд на тишину.

Глаза Тимо превратились в темные щелки.

– Я вас видел. Случайно оказался поблизости. Здорово вы приложили его к столбу. А потом у вас были мокрые кроссовки. И вы пробежали позади клиники. Да, и влезли в кухонное окно.

Йон прислонился спиной к машине. Солнце нагрело металл, тепло проникало сквозь рубашку. Эхо в черепе умолкло. Голова стала ясной, как никогда.

– Значит, ты шастал там среди ночи, – сказал он. – Ну? Алкоголь? Наркотики? После этого что угодно померещится.

Тимо облизал нижнюю губу:

– Я готов поспорить, что на столбе сохранились следы крови.

– Значит, ты всерьез готов утверждать, что я кого-то замочил? По-моему, у тебя крыша поехала.

– Я был в двадцати метрах от вас, – заявил Тимо. – Там рядом густые кусты.

– Что же ты там делал? Курил всякую дрянь?

– Зачем? Мне и так было интересно за вами наблюдать. – Тимо вытащил из джинсов расплющенную пачку сигарет. – Знаете, иногда я вспоминаю вашу жену. Как она лежала возле лестницы. Поза у нее была довольно смешная.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. А что? – Тимо лизнул кончик сигареты. Помолчал. Потом добавил: – Вот только мысли всякие появляются. Ваша жена внезапно падает с лестницы и тут же умирает. – Сигарета выглядела самокруткой. Он не пытался ее зажечь, лишь вертел в длинных пальцах. – Я только рассуждаю вслух. Вы ведь всегда требуете от нас на уроке, чтобы мы логично мыслили.

Шарлотта. Ее пьянство, крики, банальные обвинения, ее идиотское, абсолютно ненужное падение. А он-то считал эту главу своей жизни закрытой. Сейчас его единственный шанс – отмести обвинения Тимо, как бредовые фантазии.

– Я уезжаю, – заявил он. – И постараюсь забыть этот разговор как можно скорей. Ради тебя.

Он сел за руль и сунул ключ в гнездо зажигания. Если Тимо пойдет в полицию и сообщит о той истории на Везере, начнут заново копать не только смерть Шарлотты. Всплывет и его заявление о пропаже Роберта, начнется расследование с применением всех возможных методов. В конце концов Роберта разыщут… Йон вытащил ключ зажигания и вылез из машины.

– Что ты хочешь от меня?

Тим снова не торопился с ответом. Достал зажигалку и закурил сигарету.

– Пятьсот тысяч. – Он задумчиво поглядел на пламя, задул его и закрыл зажигалку. – Наличными. – Выпустил струю дыма в сторону Йона. Уверенно, словно играл в вестерне.

– Ты что, шутишь? – Ему придется обналичить ценные бумаги Шарлотты, снять со сберкнижки все накопления, заложить один из домов. Деньги за фирму он еще не получил от Кёна: договор о продаже пока не был заверен у нотариуса.

– Можете мне также поставить хорошую оценку по латыни, – добавил Тимо. – Она будет неплохо смотреться в моем свидетельстве. А что? Классная идея, как это я сразу не подумал. – Он запрокинул голову и захохотал.

Йон впился глазами в горло мальчишки, в то место, куда можно положить пальцы и сильно сдавить, чтобы смех замолк.

– Ладно. Когда?

– Допустим, завтра. Вам ведь это не составит труда, или как? Бабки у вас водятся, говорят, в большом количестве. То же время, то же место.

Йон взглянул на часы. Пять минут четвертого. Меньше чем через час начнется совещание.

– Где у меня гарантии, что через три дня ты не потребуешь от меня столько же?

Тимо поднял три пальца; между средним и указательным была зажата сигарета.

– Я сматываюсь в Берлин, – сообщил он. – Это будет начальным капиталом. В принципе, я согласен, это отстой – то, что я сейчас устроил. Но раз капуста сама плывет нам в руки, почему бы и нет? – Его лицо просветлело.

Снова Йон обратил внимание, как красив мальчишка.

– Нам? – переспросил он. Если заодно с Тимо еще и Лука делла Мура, тогда это не выход.

Тимо стряхнул с белой майки табачные крошки.

– Я что, сказал «нам»? Как там это называется? Pluralis majestatis, [42] верно? Хотите верьте, хотите нет, но иногда я слушал ваши объяснения.

– Весьма польщен и счастлив, – фыркнул Йон. За его ребрами что-то дрожало.

– Не-е, я серьезно, – заявил Тимо. – Вы можете точно на меня положиться. Я не проболтаюсь, потому что… – Он замолчал и закашлялся. – Я никогда не мог вас терпеть, – добавил он после этого. – Да вы сами догадывались. Но вы чертовски умный. Точно.

Йон молча проглотил неуместный комплимент.

– Прикидываетесь таким приятным и безобидным. На самом деле вы по-настоящему крутой. Знаете, на кого вы похожи? Такой был чувак когда-то в Венеции или типа того, политик, вроде, он еще придумал теорию о власти. Как там его звали?

– Макиавелли, – подсказал Йон и открыл дверцу машины.

– Во-во, точно, – подтвердил Тимо и щелчком послал окурок за скамейку. – Я всегда представлял его похожим на вас.

– Он жил во Флоренции, не в Венеции, – уточнил Йон.

Отъезжая от парковки, он бросил взгляд в зеркало заднего вида. Тимо по-прежнему сидел на скамье, далеко вытянув перед собой длинные ноги и обратив лицо к небу, словно принимал солнечную ванну.

43