Темные источники (Трилогия о маленьком лорде - 2)

      Селина спустилась в каюту. Ну и что? Может, у них с Робертом что-то было? Оба исчезли в Осгорстранне. Ну и черт с ними. Вилфред и пальцем не шевельнул, чтобы этому помешать. Выходит, дружба Роберта тоже была притворством? Это мучило Вилфреда куда больше ревности. Но это неправда. А если правда?.. Ладно, что было, то было, такие теперь времена. К тому же никого из них здесь нет. А он сидит на заднем сиденье мотоцикла, и от холодного ночного ветерка у него проясняются мозги. Где-то пробили часы часы на башне ратуши.
      Эгон резко затормозил.
      - Приехали, - сказал он, ткнув пальцем прямо в стену. Серая стена на какой-то неизвестной улице. Здесь фонари не освещали фасадов. Было почти совсем темно.
      - Боишься? - спросил Эгон. Он вернулся, куда-то припрятав мотоцикл. Вилфред принял вызов. Ему смутно чудилось, что он попал в руки аферистов, но в таком случае откуда взялись вчерашние деньги? Деньги у него. Стало быть, он среди друзей? И вдруг он увидел, что Эгон стоит где-то внизу, видна только голова, - Вилфред и не заметил маленькую подвальную лесенку. Эгон кивнул.
      Самое время сбежать, вырваться на свободу, а парень пусть себе стоит под землей и кивает. Но зачем? У Вилфреда сладко екнуло сердце, он поспешно спустился вниз на несколько ступенек. Тот потянул его к маленькой, едва различимой дверце. Потом вставил в скважину ключ, и они вместе двинулись по полутемному проходу. Навстречу пахнуло слабым запахом сыра. Вилфред в растерянности остановился. Но Эгон уже подошел к двери в противоположном конце помещения. Из нее хлынул резкий свет - Вилфред шагнул ему навстречу и оказался в круглом зале со множеством зеркал. Они отбрасывали слепящий свет па покрытые белой штукатуркой простенки.
      "Северный полюс", - подумал Вилфред. От просторного зала и в самом деле веяло Арктикой. И тут он услышал приглушенную музыку. Парень постучал условным стуком в низенькую дверь. Она тотчас приоткрылась, и в то короткое мгновение, пока она оставалась приоткрытой, пронзительные звуки музыки ворвались в зеркальный зал. Как видно, дверь была из толстых досок, обитая войлоком. Но вот она снова захлопнулась, и они остались в белом зале.
      В тот же миг у них за спиной появилась пожилая дама в элегантном сером платье; она держала в руке блокнот с отрывными листками-карточками и автоматическую ручку. Величаво кивнув, она спросила, не угодно ли будет господину поставить здесь свое имя, она указала па карточку - это была карточка члена закрытого светского клуба "Северный полюс", - чистая формальность. Она попросила у Вилфреда 25 крон - также чистая формальность. Вилфред машинально расплатился. Черт знает сколько этих формальностей!
      Эгон не отходил от него ни на шаг. Дама поставила на стол серебряный поднос с прохладительными напитками. Все трое чокнулись. Вилфред почувствовал терпкий вкус мяты. Дама сказала ему: "Добро пожаловать!" Она вполне могла сойти за жену пастора.
      Плотная дверь распахнулась - они вошли в соседнее помещение. На эстраде, погруженной в полумрак, расположился оркестр - он уже не играл. Поблескивали инструменты и серебряные галуны музыкантов. Громадное помещение уходило куда-то ввысь под темные своды, лампы почти не давали света. Приглушенный свет падал на красный шелк занавеса и гнутых стульев. Вдоль стен за столиками сидели люди, когда Вилфред вошел, многие возвращались на свои места после танца. Он не столько их видел, сколько догадывался об их присутствии под красноватыми сводами.
      - Ну как, нравится вам? - спросил низкий голос за его спиной.
      Вилфред обернулся. Темная радость все сильнее завладевала им. Рука, обтянутая шелком, просунулась под его локоть. Женщина была высокая, крепкая, когда она выпустила его руку, он невольно оглядел ее с головы до ног.
      - Великолепно, - беспечно ответил он, это могло относиться и к помещению, и к женщине. Она удовлетворенно хмыкнула. Неужели у этой женщины и впрямь такой низкий голос? - Вы, очевидно, и есть Адель? - спросил он.
      - Очевидно, - отозвалась она и залилась великолепным грудным смехом. Вилфред подумал: "Такие красавицы встречаются в деревнях, в норвежских долинах". Волосы у нее были темные, глаза очень темные, почти черные. Желтое шелковое платье в обтяжку, и во всем облике что-то вопиюще непристойное. Они вдвоем прошли через зал по узкому, крытому ковром проходу, по обе стороны которого в красноватой тьме стояли столики. За некоторыми сидели люди - в основном седеющие мужчины, но было и несколько юнцов с осоловелыми глазами. И повсюду девицы, женщины, дамы - они сидели за столиками и сновали между ними на пути куда-то и откуда-то; девицы, вызывающие и робкие, много хорошеньких, несколько красивых, все в более или менее вечерних туалетах, чаще всего - в платьях, коротких спереди и сзади со шлейфом, которые только начали входить в моду в Норвегии. Здесь кишела приглушенная жизнь. Предупредительный официант, с вышитым серебряными нитками полуночным солнцем на лацкане куртки, подал какую-то темную, приправленную пряностями жидкость в высоких бокалах. Вилфред предпочел бы рюмку "Белой лошади", губы склеились от застарелой жажды, в висках горячо пульсировала кровь. Адель подняла свой бокал; он каждой клеточкой своего тела ощущал ее близость, от этого слегка кружилась голова. Вокруг на столиках и портьерах сидели и висели желтые куклы с бесстыжими глазами - родственницы той, что осталась в его убогой комнатушке.
      - Нет, нет, - сказала она, угадав его мысли. - Вчера вы были не здесь. Вы вели себя немного неосторожно... - Она засмеялась коротким ласковым смешком.
      - Ах, боже мой, - беспечно отозвался он. - Я здесь не затем, чтобы разгадывать загадки, захотите - вы мне все объясните.
      - Поставим точку, - охотно согласилась она. - Вы так молоды - вам, наверное, лет двадцать пять?
      Он не стал спорить. В эту минуту зазвучала музыка и вспыхнул яркий свет. Но едва танцоры из темных уголков зала стеклись на середину, свет снова приглушили, и теперь он беспокойно мерцал, просачиваясь сквозь какой-то вращающийся механизм, который рассеивал по полу, стенам и потолку головокружительный звездный дождь; все струилось. Казалось, ты стал насекомым в огромном кружащемся рое. Она уверенно вела его в каком-то новом танго, танец требовал от него особой готовности подчиниться, сейчас эта готовность была в нем безграничной. Больше всего ему хотелось покорно отдаться на волю волн. Темный напиток приятно разливался по телу, прогоняя дурные воспоминания. В ее общительности была какая-то властность, которая, к удовольствию Вилфреда, освобождала его от инициативы и ответственности. "Будь что будет", - думал он. Но почему выбор пал на него? Вопрос этот смутно всплывал в нем в такт движениям танца, ему приходилось сосредоточивать на них все свое внимание. Он невольно подумал: "Такая девушка подошла бы Роберту, она бы прибрала его к рукам".
      Они возвратились к своему столику, тесно прижавшись друг к другу. Едва музыка кончилась, свет опять приглушили. Вилфред заметил, что пожилые мужчины в смокингах здороваются с его дамой не без почтительности, а слуги вопросительно поглядывают на нее. На столике уже стояли новые, такие же высокие бокалы с темной жидкостью; в прошлый раз она едва пригубила напиток. Только теперь он обратил внимание, что стена позади музыкальной эстрады и маленькие квадратные поля на потолке искусно расписаны серебристыми полярными пейзажами, освещенными невидимыми источниками света. Адель давала пояснения отрывистыми, короткими фразами. Заведение это существует год, здесь бывают сливки общества, наслышаны о нем и иностранцы... Теперь их много приезжает в город...
      - Но почему я? - наивно спросил он.
      Она пожала плечами.
      - Может, вам больше нравится "Китти"?
      При чем тут "Китти". Просто он не из денежных мешков.
      - Как знать, - рассмеялась она.
      - Увы, я знаю, - кокетливо вздохнул он. - Я, так сказать, моряк на мели.
      Она весело кивнула.
      - Команду распустили, - заметила она. - А хозяина освободили от права собственности. Кстати, он просил передать вам привет. Ему пришлось наведаться в полицейский участок. Его уже отправили на родину.
      Рассказ звучал в ее устах беззлобной шуткой. Но он вдруг вспомнил одну из подробностей плавания.
      - "Меродоз", - сказал он со вздохом.
      - Вот именно "Меродоз", - тотчас подхватила она. - Яхта была гружена "Меродозом". "Меродоз" на яхте и у всей команды! А как вам понравилось у моей тетки? - Он мял в руке визитную карточку. - Вот именно, - поспешно подхватила она. - Квартира не слишком подходящая, но на первое время надежное пристанище. Остальная компания угодила за решетку, а вы, я думаю, предпочитаете обойтись без скандала?
      Так вот оно что. Там была гнусная шайка. Вилфред вяло кивнул. Она вынула другую карточку - это был адрес на улице Гаммель-Мёнт.
      - Еще одна тетушка? - спросил он.
      - Может, пригодится в другой раз.
      Была в ней какая-то мощная непристойность, которая ему нравилась. Наверняка она верный друг тем, к кому хорошо относится. Голоса вокруг них звучали все громче, новые посетители появились из обитой войлоком двери в темной глубине. Очевидно, уже закрылись рестораны, по старой привычке Вилфред приподнял запястье. И тут же перед ним оказались его ручные часы, она извлекла их из вышитой сумочки, лежавшей па полочке под столешницей.
      - Как вы догадываетесь, я не собиралась их присваивать, - с улыбкой заметила она. - Господи, чего-чего только при вас не было! - Все эти подробности выяснялись урывками. Вилфред ничего не имел против, чтобы тайное осталось в тайне. - Мы случайно оказались на пристани в то самое время, сказала она в виде пояснения. - И присутствовали при высадке. Она была довольно странная.
      - Мы? - тупо переспросил он.
      - Небольшая компания... - У нее на все был готов ответ - этакий легкий дружеский щелчок. - Помочь другим не удалось бы. Полиция с "черным вороном" прибыла без промедления... - Она сделала загребающее движение руками, и он тотчас увидел все: смертельно усталых матросов, которых загоняли в "воронок", - зеленые, в грязных полосах лица при свете солнца.
      Да, тогда светило солнце! Яркое солнце, слепившее глаза после душного мрака каюты. Недурной розыгрыш - как, впрочем, все в нынешнее время. Громадный розыгрыш в духе времени, дело рук безответственных, отчаявшихся людей, которые протянули свои игривые щупальца через весь мировой рынок, через все моря. Они присосались к искусству и просвещению, к бизнесу и публичным домам и еще бог знает к чему. Это были люди с берегов светлых источников, которые продолжали вести свою зловещую игру с грязью и ценностями, и игра эта заражала пугливых и оскверняла честных. Вилфред ничего не имел против этого, он был один из них - фаланга мизинца громадной жадной лапы. В этой стране тоже были свои герои черной биржи, свои крупные мошенники, газеты разоблачали их, он читал об этом еще в Норвегии, и ни на кого это уже не производило впечатления... Может, это и есть как раз те седеющие джентльмены, которых он сейчас видит вокруг себя, люди, чьи портреты в один прекрасный день появляются в газетах - в профиль и анфас с оголенной шеей, и на всех лицах лежит та удивительная общая печать сходства с ощипанной птицей, которое создают фотографии на паспорте и в полицейских архивах. Он вспомнил стародавнее словечко - "добропорядочность", одно из тех понятий, которыми оперировал дядя Мартин. Интересно, как обстоит дело с добропорядочностью у этих господ и, если уж на то пошло, у его родного дядюшки Мартина? При этой мысли Вилфреду стало весело. Он заметил, что Адель наблюдает за ним.
      - Но почему именно я? - настойчиво переспросил он.
      Она засмеялась вызывающе и многозначительно.
      - Чего не сделаешь для своих ближних! А потом, я за версту чую хорошего любовника.
      Он поперхнулся вином. А-а! Была не была!
      - Надеюсь, я вас не слишком разочаровал...
      - Дай вам бог счастья, вы оказались настоящим Казановой. - Он скорчил гримасу. За столиками в окружающем полумраке говорили теперь во весь голос. Им приходилось наклоняться совсем близко друг к другу.
      - Вы, наверное, здесь что-то вроде хозяйки? - спросил он.
      Она отозвалась с обычной быстротой:
      - О нет, нет, вы же видели Мадам. Ту, что сказала вам: "Добро пожаловать". Она - важная дама. Нет, я... - Она рассмеялась почти беззвучно и закончила фразу уклончивым жестом.
      - А этот - Эгон?
      - Господи, да он наш посыльный. Как это у вас говорят - мальчик на побегушках.
      - Решительный молодчик? - Его забавляла эта не вполне искренняя искренность, которая ничего ему не объясняла.
      - Решительный? О господи, еще бы. Ведь это он... - И снова поясняющее движение рук.
      Вилфред с изумлением уставился на нее.
      - ..."Выудил" меня? Значит, я должен его отблагодарить?
      Она засмеялась.
      - Об этом он позаботился сам еще вчера. - И руки ее сделали бесшумное движение, как бы очищая карман.
      - Ах, вон оно что! - Вилфред мотнул головой.
      Он чувствовал себя все приятнее, медленно хмелея от темного зелья в высоких бокалах.
      - Вам нравится наш фирменный напиток? - спросила она со смехом. Фирменный напиток украшал многие столы, за другими пили шампанское и красное игристое вино. - Немецкое дерьмо, - тихо пояснила она, проследив за его взглядом.
      Официант на мгновение наклонился к ней, она отдала краткое распоряжение.
      - Играть умеете? - тихо спросила она. Он невольно бросил взгляд на свои пальцы. - Нет, нет, - сказала она. - Я не о музыке. - Она сделала быстрое движение своими красноречивыми руками, и Вилфред сразу увидел, как по столу летают карты и жетоны.
      - А-а, это, - вздохнул он. - Нет.
      Ее это не огорчило.
      - Ничего, со временем придет... Только когда играешь, не надо пить. Вам не надо. А другие... - И снова движение рук закончило фразу. Это были сильные руки, хорошей формы, но лишенные женского очарования, такими руками доить коров.
      Шум за одним из столиков сменился возней, раздались крики, в воздухе замелькали кулаки. И тут Вилфред увидел Эгона - он вырос словно из-под земли. На нем была светло-серая ливрея с галунами. Его появление произвело магическое действие. Только какой-то бледный молодой человек с осоловелым взглядом продолжал стоять, как-то неприятно булькая горлом и слепо размахивая руками. Эгон сделал почти незаметное движение, быстро и резко ударив молодого человека ребром ладони по затылку. Тот рухнул ему на руки, и оба исчезли где-то в глубине; со стороны могло показаться, будто слегка захмелевшего гостя провожают до уборной.
      - ...И тайны хранить умеет, - заметила она улыбаясь. Но улыбка была несколько натянутая. Она быстрым настороженным взглядом обшарила помещение.
      - Черт возьми, а ведь парня отравили, - сказал Вилфред.
      - У вас острые глаза. Не утомляйте их. - Она продолжала улыбаться, но в голосе прозвучал намек на угрозу. "Пора с этим кончать", - подумал он. Помещение медленно кружилось перед его взглядом, это было довольно приятно. - Загул давно начался? - участливо спросила она.
      - Какое сегодня число?
      - Шестое июня.
      Оп вяло пересчитал по пальцам.
      - Неделю или что-то вроде.
      - Тогда пораньше возвращайтесь домой, - сказала она.
      Сказано это было дружелюбно, но звучало приказанием, и снова он подумал: "Пора бы причалить к берегу". Его охватила странная сонливость. Он поглядел на высокий бокал.
      - Собственно, что это такое, черт возьми?
      Она ласково отняла бокал.
      - Это вам вреда не причинит. Эгон вас отвезет... Нет, не сюда - в другую дверь.
      Она поддерживала его под локоть. Он уже не пошатывался, но колени были как ватные. Она провела его мимо нескольких столиков к двери в противоположном конце помещения. Он смутно отметил это в последнем проблеске сосредоточенности. Они миновали комнату, где сидели, болтая, пять женщин. Тощая девица с грудным ребенком на коленях клевала носом. Когда они проходили мимо нее, пепел от сигареты, прилипшей к отвислой губе, осыпался на лоб ребенка.
      - Лола! - сердито окликнула Адель. - Нечего тут дрыхнуть! А не то сиди себе дома с мальчишкой.
      В ту же минуту на Вилфреда пахнуло ночной прохладой. В дверях, одетый в свою комически пышную ливрею, стоял Эгон.
      - Отвези этого господина домой, - приказала Адель.
      Теперь они ехали в автомобиле. Эгон прекрасно вел машину, он сворачивал в пустынные улицы с властной уверенностью в том, что каждый уступит ему дорогу. Но была какая-то неувязка: Вилфред огляделся по сторонам - он не узнавал улиц. Впрочем, дело не в том, он слишком плохо знал город, но он от природы хорошо ориентировался, и, если направление было взято неверно, ему становилось не по себе.
      - Куда мы едем? Разве нам не на восток? - спросил он.
      Эгон за рулем усмехнулся. Он не отрывал взгляда от улицы, ложившейся им под колеса. Вилфреду хотелось собраться с силами и возразить - он смертельно устал, но ему во что бы то ни стало хотелось именно сейчас сказать свое веское слово.
      Машина с визгом затормозила. Соскочив на тротуар, Эгон оказался у его дверцы прежде, чем Вилфреду удалось ее открыть.
      - Сюда, - вежливо сказал Эгон, схватив его за руку. Схватил не крепко, но решительно. Вилфред понимал, что, если Эгон вздумает дать волю рукам, хватка будет совсем другая.
      - Где мы?
      - На Гаммель-Странд.
      Точно. Теперь он различал сладковатый запах пристани и лежалой рыбы. Когда-то ему хотелось жить здесь.
      Они поднялись по узенькой лестнице. Перед ними открылась дверь, покрытая желтоватым лаком. Эгон показывал квартиру, сопровождая пояснения короткими кивками.
      - Гостиная. Ванная. Туалет. Ваша спальня...
      Они оказались в уютной комнате с зелеными обоями - два больших эркера выходили на канал. Светлая ночь заглядывала в окна. Башня Кристиансборга уже поймала отблеск красного солнечного луча. Повернувшись, Вилфред увидел улыбающееся лицо Эгона.
      - Угодно что-нибудь еще?
      - Нет, спасибо, Эгон. А за этой дверью?..
      - Комната фрекен Адели, - ответил тот. - Спокойной ночи. Вилфред уронил на пол одежду и провалился в пенистую
      пучину. Вода обступила его со всех сторон.
      11
      Она ходила с ним повсюду, вернее, он ходил с нею. Она вечно что-нибудь затевала и хотела, чтобы он участвовал в ее затеях. Он относился к этому терпимо, во всяком случае, довольно терпимо.
      Дома Эгон усердно им прислуживал. Вилфред и он никогда не разговаривали друг с другом. Никто бы не узнал в Эгоне развязного парня, который когда-то обратился к Вилфреду в баре "Китти". Но он мог пройти мимо Вилфреда, иронически улыбаясь, с каменным выражением лица. Вежливость его была слишком подчеркнутой, хотя ее нельзя было назвать откровенно оскорбительной. В первые дни Вилфред несколько раз пытался вызвать Эгона на разговор. Подняв прикрытые веки, тот секунду глядел ему прямо в глаза, а потом отводил взгляд с выражением, в котором было нечто среднее между угодливостью и прямым вызовом. Но если дома была она, Эгон как тень скользил по комнатам, стараясь не попадаться обоим на глаза.
      Вилфред дал матери телеграмму и написал письмо. У него, мол, все в порядке, он катается на яхте с друзьями - словом, все хорошо. Он с сыновней заботливостью осведомлялся о ней и ее делах, но в этой почтительности против его воли проскальзывал оттенок иронии. Ему пришло в голову послать ей немного денег - пусть понимает, как хочет: то ли это свидетельство его бережливости, то ли вспомоществование от посвященного, который, собственно говоря, ни во что не посвящен. И то и другое должно было ее порядком удивить.
      Завтракали они вдвоем за городом или дома - легкие изысканные завтраки. Она никогда не вставала раньше часа дня. Вилфред пользовался этим, чтобы урвать время для далеких прогулок по Копенгагену, который он начал понемногу узнавать. Потом он возвращался домой, или они встречались в городе, но ни одно из тех мест, которые они посещали, он не сумел бы отыскать без ее помощи. Иногда они проводили время в кафе Лорри во Фредериксбергском саду, туда приходили художники, расписывавшие стены, а столяры чинили столы и стулья после ночных увеселений. Мимо кафе мелькали какие-то девицы, некоторые заходили в кафе, девицы были самые разные, в том числе из "Северного полюса"; одни приносили с собой кулечки с едой, другие катили детские коляски. Это были ночные птицы, которые, не сговариваясь, назначали друг другу свидания на лоне природы и болтали о ночных делах. Они сидели бледные, чувствуя себя не в своей тарелке в ярком свете дня, но это чувство объединяло их. Некоторые прихватывали с собой рукоделье. Это были маленькие мещаночки, расцветающие на лоне природы. Приходили молодые хлыщи в соломенных шляпах, пили пиво или нахально потягивали водку из запотевших стопок и ели бутерброды с креветками.
      Иногда они вдвоем отправлялись в ее машине на север вдоль берега Зунда. На крыше автомобиля у них красовался газовый баллон, потому что бензина не продавали. Но у них бензин был, и баллон на крыше служил для отвода глаз. Были у нее также и сигареты, и сигары для Вилфреда, которых в Скандинавии нельзя было приобрести. Сама она днем никогда не курила и не пила, что бы она ни ела, она все запивала молоком, и вид у нее был такой здоровый и цветущий, что она вполне могла бы сойти за единомышленницу Эрниного папаши. У нее были густые темные брови, которые слишком часто сходились на переносице. Когда Вилфред позволял себе немного выпить, они благосклонно взлетали вверх. Он купил себе новую одежду, и она была счастлива, когда он одобрил галстук, который она ему где-то раздобыла.
      По воскресеньям они ехали поездом от Нёрребро по маленькой, поросшей травой узкоколейке, а потом, усевшись на берегу моря возле Принсессести, ели бутерброды, которые прихватывали с собой в коробке из-под обуви. Мимо проходили по-воскресному одетые люди, говорили: "Приятного аппетита", они отвечали: "Большое спасибо". Иногда они заглядывали в маленькие трактиры в деревушках, где по дорогам бродили гуси, и купались в Хумлебеке. И никому бы не пришло в голову увидеть в этой молодой паре, посещавшей людные места, что-нибудь подозрительное.
      Однажды они забрели в Тиволи и, усевшись на лужайке, стали смотреть на акробатов, тренировавшихся перед вечерним представлением. Это была итальянская труппа, составлявшая, как видно, одну огромную семью, члены которой с разных сторон стекались на солнечную лужайку. Маленький чернокудрый бамбино должен был оттолкнуться от трапеции и, перелетев по воздуху, схватиться за руки отца. Мальчонке было лет шесть, его маленькое тело хранило еще какое-то незрелое младенческое очарование. Отец, высокий, мускулистый, висел на своей трапеции, зацепившись за нее согнутыми в коленях ногами, и взлетал высоко над сеткой, расставив руки, чтобы подхватить малыша в самом поднебесье. На всех лицах было написано такое напряженное ожидание, словно предстояло нечто из ряда вон выходящее. Звон трамваев и шум далекого города, который находился совсем рядом, звучали как вестники другого мира, почти нереального в сравнении с этим миром, насыщенным волей всех этих людей.
      Мальчика подкинули на трапецию, освещенную рассеянным светом солнца, он выпустил ее, на мгновение одиноко повис в пространстве, но не сумел ухватиться за руки отца. На всех артистах были грязные тренировочные костюмы в темных пятнах пота. Маленький Джузеппе снова прыгнул с трапеции, перевернулся в воздухе и - упал в сетку. Отец, проплывший на своей трапеции назад, бранился. Бранилась мать, стоявшая на лужайке, бранились дяди и тетки с порогов близлежащих палаток. Джузеппе снова прыгнул с трапеции, снова мимо отцовских рук и - упал в сетку. Жесткие петли сетки в клочья порвали его тренировочный костюм. Проступившая кровь стекала по освещенному солнцем костюму. Мальчик беззвучно плакал, возвращаясь к трапеции, из носа у него текло. Он снова прыгнул и снова очутился в сетке.
      Казалось, в стране артистов бушует буря, мускулы под их тонкой одеждой вспухли могучими узлами. Маленького Джузеппе перед каждым прыжком воодушевляли криками. Они желали ему добра. Но он промазывал. И падал в сетку. Разъяренные родственники бранились и кричали, честь семьи была под угрозой, ближайшее представление сулило крах. Кровь Джузеппе смешивалась со слезами, из носа лило ручьем. Под глазами залегли мертвенные тени, лоб был изодран сеткой. Черные кудри повисли, как мокрые водоросли.
      Вилфред, сам побледнев как полотно, приподнялся с железного стульчика, стоявшего у стола.
      - У вас, кажется, есть общества защиты животных... - Он чувствовал, как в нем закипает праведный гнев, - его опять волнуют судьбы тех, до кого ему нет дела.
      Адель властно усадила его на стул.
      - Оставь их, - сказала она.
      В нем бушевала самая настоящая злость, злость против нее, против циркачей, против безжалостных требований ремесла.
      Джузеппе поднялся вверх по блестящей стремянке, к нему качнули трапецию. Он казался совершенно прозрачным, голубые жилки вздулись на бледных висках, страдание было написано в каждой черточке его лица, во всех округлых чертах детского лица, которые словно окаменели. С улиц за оградой парка доносился непрерывный звон трамваев.
      - Погоди, - шепнула Адель, схватив Вилфреда за руку. - В следующий раз у него получится.
      - Ничего у него не получится. Ты что, не видишь...
      Маленький Джузеппе примерился. Он примерялся и прежде, но падал в сетку. Теперь он стоял высоко вверху и мерил расстояние с отчаянной решимостью на детском лице. До сих пор он плакал беззвучно, теперь с его дрожащих губ сорвался жалобный писк. Семья в мертвом молчании застыла на лужайке. Откуда-то из парка пришли два сторожа и садовник, они бросили работу и затаив дыхание подошли поближе. Отец снова устроился на своей трапеции, зажав ее коленями, и приготовил руки, чтобы поймать сына.
      Отец раскачался на трапеции - она описала мощную дугу. Об этом человеке не думал никто, никто не думал, что он тоже занят тяжелым трудом, работает и учит - наставник, отец. В следующую долю секунды Джузеппе тоже раскачался на трапеции, оторвался от нее, перевернулся в воздухе и - ухватился за руки отца.
      Ликующий вопль огласил лужайку. Все хлынули к стремянке, с которой спускался Джузеппе. Могучая мамаша заключила сына в объятия, едва его не задушив. Братья, тетки, дядья - вся труппа тискала его, мяла, подбрасывала в воздух и ловила с восторженными возгласами. Артисты плакали, смеялись, называя его какими-то звучными именами.
      Адель смотрела на эту сцену горящими глазами. В ней появилось что-то незнакомое, что сбило Вилфреда с толку.
      - Ну да, конечно, - с досадой заметил он, - ты угадала. Но это получилось один раз. А в следующий раз, и потом - сколько они будут его мучить?
      - Глупыш, - спокойно возразила она. - Разве ты не понимаешь, теперь он научился!
      И снова - сверкающий взгляд из другого мира, смутивший и встревоживший его.
      А Джузеппе уже поднимался по переносной лесенке. Когда же наконец угомонится этот мальчонка? Проворный отец был уже на месте в противоположном конце лужайки. Он снова раскачался на своей трапеции. Мальчик раскачался тоже, прыгнул, перевернулся в воздухе и - ухватился за отцовские руки. И снова ликующий вопль огласил залитую солнцем лужайку, воздетые кверху руки словно воссылали благодарность небу. Те двое снова взобрались на трапеции. Снова качнулись, оттолкнулись - встретились.
      И вдруг лужайка опустела. Все семейство отправилось завтракать. Маленький мирок вступил в новую жизненную фазу. Отец с сыном замыкали шествие, отец шел, положив руку на голову сына. Джузеппе больше не плакал. Он улыбался сквозь слезы и сочащуюся кровь. Последнее, что они увидели, была рука отца на голове сына.
      После этого они долго шли молча, вышли на улицу Гаммель Конгевай, рассеянно поглядывая на витрины кондитерских лавок и прачечных.
      - Откуда ты знала, что у него получится? - спросил Вилфред.
      Она ответила не сразу. Она шла, вскинув голову к трепещущему свету, упругой, победительной походкой.
      - Мы знали это, - сказала она. - Отец... Он не упустил бы его.
      - Вот как... - Вилфреду был не совсем ясен смысл ее слов.
      - Не упустил бы его. Разве ты не видел - все это знали. Вся семья, садовник, который перестал копать. Никто не упустил бы его - ни один из них.
      - Ты что, была артисткой?
      Она засмеялась своим грудным смехом.
      - Пожалуй, можно сказать и так.
      Но вечерами, когда она отдыхала и у него снова выпадал свободный час, ему не терпелось отправиться в "Северный полюс". Его тянула туда не возможность покутить - он пил в эту пору очень мало: как видно, ему передалась ее профессиональная добросовестность. Он танцевал с Аделью, сидел за ее столиком, он был почетным гостем. Седеющие господа кланялись ему, искали его общества. Изредка Адель просила его потанцевать с какой-нибудь из девушек. Он шел с ней в танце до стойки бара, а там оставлял ее, якобы для того, чтобы выпить у стойки. Он замечал, что после этого ей было легче найти кавалера - он был из тех, у кого стоит перенять девушку. Если дела у девушки шли плохо, она бросала на Адель умоляющий взгляд. Но та оберегала его, видно было, что она не хочет его обесценить. Вилфреда это забавляло, но как-то со стороны.
      В разгар лета, когда копенгагенцы потянулись из города, в "Северный полюс" зачастили иностранцы. Тут пригодилось его знание языков. Случалось, она просила его присесть к какому-нибудь столику, чтобы поддержать непринужденный разговор. В этих случаях она обращалась к нему не повелительным тоном, а как бы прося об услуге, в которой, быть может, он не откажет.
      Иногда появлялись провинциалы - тяжеловесные, кряжистые мужчины с деньгами. Они хотели погулять вволю и готовы были за это заплатить. От таких и она, и он держались подальше. Им подавали счет, и, когда они расплачивались за то, чего пожелали, заботу о том, что оставалось у них в кармане, брали на себя в игорном зале за стеной. По утрам иногда видно было, как эти люди беспомощно бродят по соседним улицам, иногда даже по этой самой улице, и растерянно таращатся на все окна и двери. Стало быть, у них было смутное чувство, что они угодили в руки грабителей, и они хотели сделать попытку вернуть содержимое своих кошельков...