- Посмотрите, какая любопытная гравюра! - произнес Танкред. Он стоял в углу комнаты и рассматривал небольшую, изрядно выцветшую гравюру. Она висела в нише и не бросалась в глаза, так что в наш первый визит в этом доме ни я, ни Карстен ее не заметили. Мы подошли поближе. Это был портрет человека в одеянии священника, старинное изображение с рафинированной проработкой деталей подобную тщательность можно увидеть в работах немецкой школы. С особым усердием художник занимался руками своей модели: сложенные на коленях спокойные руки довольно правильной формы, с длинными, тонкими пальцами производили, на редкость, тревожное и отталкивающее впечатление - что-то в них было, как мне показалось, от насекомого. К несчастью, лицо на портрете почти полностью покрывало безобразное коричневое пятно.
      - Жаль, что она так попорчена, - заметил Танкред, - очень любопытно было бы взглянуть на его лицо.
      - Интересный портрет, - пробормотал Йерн, - весьма интересный... Посмотрите на руки, мне кажется, они похожи...
      - Извините, что я задержалась! - сказала Лиззи, появляясь с уже зажженной лампой. - Мне пришлось заливать парафин.
      - Не знаешь, чей это портрет? - Танкред кивком головы указал на гравюру.
      - Это Йорген Улле, "пиратский пастырь", который выстроил этот дом. А на заднем плане вы видите город Лиллезунд в одна тысяча восемьсот десятом году... Но я не люблю эту гравюру... Ну, пойдем? Сходим быстренько наверх, а потом выпьем кофе с ликером, я поставила воду.
      Под предводительством Лиззи мы поднялись наверх по узкой деревянной лестнице с выщербленными ступеньками и оказались на просторном чердаке. Сквозь маленькое и грязное чердачное оконце пробивался узкий луч солнечного света по углам было вовсе темно. Огромная паутина свисала с верхнего угла окошка. Она сверкала и переливалась на фоне темной стены, придавая окну очарование романтической заброшенности. Запах пыли шибал в нос, и было очень жарко.
      Лиззи быстро прошла через освещенное пространство, в свете ее лампы всего в нескольких метрах перед нами неожиданно обнаружилась стена и дверь. Дверь была низенькая, с коваными петлями и уголками, на ней висел большой, ржавый и тоже кованый замок. Лиззи поставила лампу на пол и достала из кармашка передника огромный ключ, вставила его в замочную скважину, повернулась к нам и сказала шепотом:
      - Ну вот... Только я боюсь открывать! Может, кто-то из вас...
      - Дай-ка мне! - завороженный этим замком и дверью, я поспешно шагнул вперед.
      Разумеется, я никогда не считал себя отчаянным смельчаком, но любопытство, а возможно, и безнаказанность иной раз берут верх над моей природной осторожностью, если не сказать - трусостью. Когда я был маленьким, меня одолевала жажда приключений, опасных путешествий и смелых открытий, и я обожал чердаки и подвалы. Особенно подвалы, потому что там было темно! В десять лет я не расставался с фонариком и к двенадцати я обследовал все подземные ходы, переходы и погреба не только в нашем городском районе, но и в центре. Я был признанным чемпионом среди мальчишек на нашей улице, некоторых я брал с собой, но обычно показывал им уже известные мне маршруты, чтобы блеснуть, так сказать, эрудицией и оставить себе честь и славу первооткрывателя.
      Точно такое же детское возбуждение охватило меня при виде этой таинственной двери. Я не смотрел на остальных, но думаю, Танкред (мое мнение о нем за прошедшие пару дней очень переменилось) был в таком же восторге, как я. Короче, я повернул ключ, снял замок и открыл тяжелую дверь. Потом взял лампу и вошел. За мной по пятам шел Танкред, дыша мне в макушку, за ним - все остальные.
      Перед нами открылась квадратная, размером примерно четыре на четыре метра комнатка с люком в крыше. Первое, что я увидел, была большая старая шкатулка на полу и ветхий стул. Тут же стояло старинное бюро и высокий бронзовый канделябр со свечами. На столике в бюро лежал раскрытый толстенный манускрипт, а рядом - изумительный письменный прибор: чернильница с крышечкой и песочница с дырочками, чтобы посыпать песком исписанный лист; раньше при письме не пользовались промокательной бумагой. Прибор включал и стаканчик для перьев, и все это было серебряное. Из стакана торчали настоящие гусиные перья! Я достал одно перышко. Оно было заточено и испачкано чернилами. Поодаль я заметил и небольшой, чрезвычайно изящный перочинный нож.
      Пока я с изумлением осматривал письменные принадлежности, Эбба, Танкред и Йерн разбрелись по комнате. Я огляделся. Если б не это бюро, комната, пожалуй, выглядела бы обыкновенным захламленным чуланом. В углу валялся массивный, покрытый ржавчиной якорь, к нему был зачем-то приделан старый морской компас. По стенам, словно в музейных витринах, были развешаны два корабельных штурвала, подзорная труба и большой фонарь с красным стеклом, спасательные круги с названиями разных кораблей. У стены стоял деревянный ящик с корабельными талями и целая стопка каких-то больших тетрадей. Я посмотрел это были судовые журналы. И наконец, уж совсем нелепая "деталь обстановки", придававшая каморке сходство с лавкой старьевщика: справа от входа, через все помещение, на уровне плеч, тянулась крепкая проволока, на которой были развешаны матросские брезентовые робы - целый морской гардероб. От них исходил сладковатый запах гнили.
      Впечатление от комнаты, уютная или отталкивающая атмосфера, создается людьми, обитавшими в ней. Помещение, где мы очутились, могло показаться кладовкой старого моряка, в которой он хранил дорогие сердцу воспоминания и мог бы в уединении выкурить трубочку, погрузившись в атмосферу прежних бурных дней, проведенных в море. Однако здесь витало нечто иное. Мои нервы были странно возбуждены, словно я видел мумию, которая дышит и двигается. Немыслимое ощущение живого кладбища, попирающего законы природы, времени, повернутого вспять и отринувшего самое смерть, уничтожившего священную грань между живым и мертвым.
      Лиззи единственная не вошла внутрь, она застыла на пороге, как бы не рискуя переступить невидимую запретную черту, глаза ее приняли выражение недоуменного отчаяния. Она прошептала:
      - Как странно... Зачем ему весь этот хлам? И почему мне сюда нельзя?
      Йерн немедленно отозвался:
      - Некоторые собиратели, знаешь ли, весьма эксцентричны.
      Я поспешил поддержать его:
      - У меня был один знакомый, он собирал, представьте себе, заколки для волос, шпильки, гребешки - и никому не показывал! Даже собственной жене. Мы с ним однажды напились вдвоем и он похвастался, что у него есть шпильки Марии-Антуанетты и какие-то гребни Жозефины, возлюбленной Наполеона. Я потом попросил его показать, но он очень смутился и ответил, что это был пьяный бред... Бывают такие чудаки.
      Я, разумеется, приврал, мне просто хотелось, чтобы Лиззи немного успокоилась.
      - Он не мог притащить это в дом, - сказала она чуть громче. - Посмотрите, какой большой якорь! Он, наверно, очень тяжелый... Нет, я думаю, все это было здесь еще раньше, до нас.
      - Однако здесь есть нечто свеженькое, - проговорил Танкред. - Взгляни-ка, что тут написано!
      Мы оглянулись на спасательный круг, куда указывал Танкред. Крупные, четкие буквы на белом фоне гласили
      "ТАЛЛИНН".
      - Эстонский корабль?! - воскликнула Эбба и подошла к белому кругу на стене. - Может, он сам написал это слово? Нет, знаете, краска старая и на ней следы соли. Похоже, этот круг поплавал-таки в морской воде.
      - Браво, фру Шерлок Холмс, - суховато откликнулся Танкред и подошел к бюро. Он заглянул в рукопись и сказал:
      - Страница недописана. Любопытно... Что-то о сатане. Карстен, это, кажется, по твоей части!
      Йерн не ответил, он был занят осмотром матросской одежды и с видом придирчивого покупателя вывернул наизнанку очередные жуткие штаны.
      - Будьте добры, не надо тут ничего трогать! - попросила Лиззи, не двинувшись, впрочем, с порога. - А то будет заметно, что мы тут побывали... Мы все посмотрели, давайте пойдем вниз!
      - Секундочку, Лиззи! - Йерн, как заядлый старьевщик, копошился над последней робой. - Я нашел тут...
      Он не успел закончить фразу. Сдержанно-мягкий, но одновременно властный голос раздался как гром среди ясного неба:
      - Я вижу, вы обнаружили мою маленькую пещеру.
      Если бы мне за шиворот вылили ушат ледяной воды, думаю, эффект был бы слабее. Ужас пронизал меня до костей. Я втянул голову в плечи и повернулся на прямых деревянных ногах. В дверях стоял Пале с непроницаемой полуулыбкой античной статуи на бледных губах. Бьюсь об заклад, никто из нас не слышал его шагов - он возник на пороге, будто вырос из-под земли. Я уставился на него, как кролик на удава.
      - Я вижу, Лиззи показывает вам мою кунсткамеру... Любопытство естественная человеческая слабость, да, малышка? Это так понятно...
      Все краски жизни мгновенно исчезли с ее милого личика, остекленевшие глаза уставились в одну точку. Мне показалось, сейчас она упадет в обморок. Йерн бросился к ней и схватил ее за руку. А я забормотал:
      - Мы просим у вас извинения за это вторжение... Наше любопытство вынудило нас...
      Я спутался и почувствовал, как моя физиономия горит огнем, я не видел выхода из чрезвычайно неловкого положения.
      - Ах, милый Рикерт, какие церемонии! Оставим эти глупые условности. Мой дом открыт для наших гостей. Здесь нет ни капканов, ни самострелов, - в его благодушном тоне слышалась неприкрытая ирония. - Это я должен просить прощения у вас и у ваших друзей за то, что напутал вас своим неожиданным появлением. Я закончил свои дела в Лиллезунде раньше, чем рассчитывал. Ну что ж, поскольку мой маленький секрет неожиданно раскрылся, видимо, будет уместно кое-что вам объяснить...
      Он достал большой белоснежный платок и медленно вытер уголки рта, потом губы. Затем сказал:
      - Это помещение - Попросту моя рабочая комната. А все эти предметы, которые вы тут видите, принадлежат Йоргену Улле. Его пиратские трофеи. Он побывал в доме уже после того, как стал плавать на "Кребсе", и прежде, чем исчезнуть навсегда...
      Теперь Пале обстоятельно вытирал платком лоб. У меня создалось впечатление, что он нарочно затягивал паузу, выигрывая время.
      - Как жарко сегодня, не правда ли? Так вот, мои милые друзья, вы, наверное, обращали внимание: любая комната обладает собственной аурой... Думаю, вам, милый Йерн, это хорошо известно. Старинные вещи, предметы излучают некую энергию, они могут много сообщить о своем прежнем владельце. А сейчас я работаю над темой, в которой важное место уделяется старой легенде про пиратский корабль "Кребс". И нигде в этом доме я не нашел столь непосредственного контакта с моей темой, как здесь, в этом старом чулане, ночью, в тиши, когда вещи раскрываются, оживают и способны говорить. Здесь меня охватывает чувство, что прошлое продолжает жить в этих предметах и в этих стенах, где все нетронуто...
      - Но почему мне нельзя? - робко пискнула Лиззи.
      - Я скажу, почему. Я хотел сохранить это место заповедным уголком именно потому, что присутствие современных людей - и твое присутствие, Лиззи, - легко разрушает атмосферу. Мертвые вещи стыдливы и робки, они замыкаются перед любопытными глазами. Они умолкают и отказываются говорить. А я хотел слушать их - без помех, в одиночестве. Я хотел удостоиться их доверия... Атмосфера хрупка, разрушить ее всегда легче, чем сохранить. Понятно? Я надеюсь, вы не обидитесь, если я предложу продолжить нашу беседу в другом месте?
      Танкред сделал несколько шагов и представился. За ним последовала Эбба. Даже эта пара крайне самоуверенных людей испытывала смущение от безобразной неловкости нашего положения. И лишь Пале опять оказался на высоте.
      Спускаясь по старой лестнице, я ощущал смутную досаду. И вдруг, неожиданно для себя самого, я позволил себе вопрос:
      - Скажите, пожалуйста, а этот спасательный круг с эстонского корабля? Он ведь недавно...
      - Ах да, конечно, я так и думал, что кто-то из вас обратит на него внимание! Вы наблюдательны, милый Рикерт! Разумеется, этот спасательный круг уже моя находка. Я нашел его поблизости, на одном островке... его прибило к берегу. Кажется, это было в апреле... Да, его принес я - в дополнение, так сказать, к коллекции... По-моему, он вполне подходит. Происшествие с эстонским кораблем придает старой легенде известную злободневность, не так ли? Надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами по чашечке кофе?
      ***
      - Не могу понять: шарлатан этот человек или настоящий исследователь со своими причудами? - сказала Эбба, когда через полчаса мы покинули дом Пале.
      - Возможно, и то, и другое, - задумчиво проговорил Танкред. - Я хотел сказать: одно не исключает другого... Во всяком случае, там, наверху, он, конечно, пытался навесить нам лапшу на уши. Но сделано было красиво... Видно, он мастер по части импровизации. И по сути, он повел себя блестяще. Художественная натура, я бы сказал, талантливый человек...
      - Но Лиззи я не завидую! - Эбба покачала головой. - Нет, не хотела бы я поменяться с ней мужьями, как ты считаешь, Карстен?
      Йерн шел рядом с нами с отсутствующим видом.
      - Тебе видней! - буркнул он и пожал плечами.
      - Карстен, очнись! - сказал я. - Ты обнаружил что-то существенное?
      - Две важные вещи.
      - Выкладывай.
      - Во-первых, Пале сказал неправду про спасательный круг.
      - Не понял? - Танкред внимательно посмотрел на него.
      - Он не мог найти круг с корабля случайно... Или он нашел этот круг не совсем пустым, или...
      - Что ты имеешь в виду? Не пугай!
      - Я внимательно осмотрел одежду и нашел на одних штанах, на внутреннем шве, ярлычок...
      - Ну?! - воскликнули мы в один голос.
      - Фирменный знак какой-то фабрики в Таллинне! Иными словами, в этих штанах раньше ходил эстонский матрос. На остальных вещах ярлыки срезаны, но там висела еще пара точно таких же брюк.
      Эбба взяла Карстена под руку.
      - Какой ты умница, Карстен! Мы тебя недооценивали...
      - А во-вторых? - с нетерпением спросил я. Наш писатель не спешил с ответом. Двигаясь тем же решительным шагом вперед, он молчал. Я, мысленно выругался, проклиная его актерские замашки. Наконец он заговорил:
      - Вы сами могли бы заметить. У него весьма характерные руки: сухие, очень длинные, узкие, с резко очерченными фалангами пальцев, как скорпионы... Неужели не обратили внимания? Он же вытирал лицо у вас на глазах! Ну, не знаю, слепому видно: точно такие же руки изображены на гравюре, на портрете Йоргена Улле.
      Глава 10
      ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТАНКРЕДА
      Вечером, отправляясь спать, я вынужден был признать, что за пять дней, проведенных в "пиратском гнездышке", нервы мои основательно вышли из-под контроля. Меня пугала темнота - ощущение, прежде не испытанное, повсюду мерещились невидимые существа, которые только и ждали удобного случая, чтобы напасть на меня. В любой тени, в каждом темном углу скрывались грозные, мрачные призраки, таились чудовища, монстры, тянувшие ко мне отвратительные щупальца; я вздрагивал при скрипе половиц, мне было страшно остаться одному.
      Я быстро разделся, забрался под одеяло и зажег сигарету. Лежа на спине и пуская колечки дыма к пламени свечи, я заставил себя сосредоточиться. Я постарался припомнить все, что случилось за эти пять дней. Передо мной выстроились следующие картины: лошадь, остановившаяся на дороге в сильном испуге, убитый пес, передвинутый комод, эпизод в заброшенной лачуге, следы сапог вокруг "пентакля". За ними, словно на сцене, разворачивался второй акт события нынешнего дня: гигантская черная кошка, бегущая за Рейном; портрет пиратского пастыря на старой гравюре; чердак с необычной "коллекцией"; внезапное появление Пале; панический ужас Лиззи при виде мужа. Казалось, меня вырвали из нормальной жизни и поместили в какой-то роман ужасов, в самый невероятный и жуткий роман Карстена Йерна, модное чтиво для столичных бездельников, желающих пощекотать себе нервы. Горячечный бред!
      Вот бы наутро проснуться у себя дома, в моей славной, обжитой холостяцкой квартире! Проснуться, прочистить желудок и дать себе слово не объедаться к ночи омарами под майонезом! Да, было бы славно... Но, к сожалению, это - из области мечты. Мечта и реальность, сон и явь поменялись местами - и что же?
      Стоп, Пауль Рикерт! Подобными философствованиями ты себе не поможешь. Попробуем взяться за дело с другой стороны. Как говаривал знаменитый сыщик своему бестолковому другу. "Это элементарно, Ватсон!". Осколки надо сложить воедино, и мы непременно получим общую картину. Разум подсказывает, что и здесь кроется некий замысел, пока еще скрытый узор мозаики. Надо быть терпеливым и правильно расположить факты, чтобы открылся мотив, целенаправленная человеческая воля - основа всего, что случилось за эти пять дней. Итак, кому это могло понадобиться и зачем?
      Попробуем очертить круг подозреваемых. Дорум и Флателанд? Оба угрожали Арне, оба имеют основания желать, чтобы Арне отсюда убрался. Дорум хочет вернуть свою собственность, а фанатик Флателанд видит в планах Арне большую опасность для своей непосредственной деятельности и для спасения душ своих прихожан. Возможно, и версия Эббы верна, то есть Флателанд сам не прочь получить этот дом. Но могут ли столь примитивные люди устроить подобный спектакль? И станет ли слуга Господа, пастор, использовать своих прихожан для подобного шарлатанства, для имитации дьявольских козней? Как люди будут потом ему верить? Не знаю, не знаю...
      Арне Краг-Андерсен? Живость воображения Арне общеизвестна, он всегда обожал разыгрывать друзей, его мотивом может быть само удовольствие от мистификации. Не говоря уж об определенной пользе, то есть прямой выгоде от подобной рекламы. Не будем забывать о его деловых интересах, о рекламной статье в американской газете, о привлечении туристов. Блефовать он умеет прекрасно - вспомним недавний выигрыш в покер. Но есть один пункт, о который, пожалуй, разбиваются все подозрения - его твердое алиби. Не слишком ли часто в тот самый момент, когда что-то случалось, Арне сидел со мной рядом?
      А Карстен Йерн? Он жил на Хайландете чуть ли не месяц и, следовательно, был здесь в то время, когда с Арне приключились первые неприятности в этом доме. Все происшествия причудливым образом укладывались в канву любого из его сочинений. Когда Арне впервые рассказал нам о своих планах устройства в "пиратском гнезде" летнего отеля, Йерн выступил с горячей отповедью и, между прочим, недавно он вновь повторил свои страшные пророчества, прозвучавшие настоящей угрозой. Зачем? Ради собственной популярности? В конце концов, его книги - тоже своего рода бизнес, и лишняя реклама писателю не помешала бы. Однако придется признать, что у Карстена тоже есть алиби, во всяком случае, он был вместе с нами, когда убили собаку и когда передвигали комод.
      Рейн? Пале? Оба весьма и весьма подозрительны. Избегающий нас рыбак, несомненно, каким-то образом связан с некоторыми "чудесами" - взять, к примеру, его загадочную черную кошку. Кошка являлась в дом" и где доказательства, что она приходила одна, без хозяина? А Пале, с его извращенным интересом к сатанизму? А "находки" с эстонского корабля, которые он старательно скрывал? Между Пале и Рейном поддерживалась тесная связь - почему не предположить здесь какой-то злой умысел? Но какой?
      Я не знал. Пытаясь разобраться в "причинах, следствиях и целях", которыми могла бы руководствоваться эта малоприятная парочка, я терялся в догадках. Мой здравый смысл категорически восставал против признания любых потусторонних сил. Но воображение бушевало, оно рвалось выйти из-под контроля, парализовать мою волю и наполнить душу самыми смутными и безумными страхами. От этой мысли я неожиданно для себя рассердился, плюнул в сердцах на свечку и крепко заснул.
      А утро готовило новый сюрприз.
      Отправляясь на ночное дежурство в желтую комнату, Танкред настоял, чтобы мы опечатали дверь "по рецепту" Карстена Йерна. По его мнению, это был превосходный способ контроля. Мы так и сделали. Надо заметить, Танкред ничуть не нервничал, напротив, его глаза сияли, как будто он предвкушал самые приятные развлечения. Последнее, что он сказал, пожелав нам около половины двенадцатого спокойной ночи: "Сегодня я намерен вырвать у старого пирата как минимум одну тайну!"
      Наутро мы вчетвером - Эбба, Моника, Арне и я - поднялись наверх в надежде послушать его отчет. Наша печать на двери, как и накануне, была не тронута следовательно, никто не входил в эту дверь. Мы постучали - ответа нет. Мы отворили дверь, будучи, как нам казалось, готовыми ко всему, кроме самого невероятного факта - комната была пуста!
      Окно, как обычно, было закрыто и заперто. Постель выглядела так, словно Танкред внезапно вскочил: одеяло, отброшенное в спешке, свешивалось на пол. Пижама лежала на стуле.
      - Слава Богу, он хоть оделся, - провозгласила Эбба - Значит, во всяком случае, не простудится.
      - Практичная ты женщина, - прокомментировал Арне и подошел к тумбочке Револьвер на месте. Однако он снял его с предохранителя, как я вижу. Вероятно, его что-то встревожило.
      - Посмотрите! Пропали капитанские сапоги! - воскликнул я. - Вчера они стояли в этом углу!
      - Вот увидите: сапоги-то его и похитили, - неловко пошутил Арне, но его замечание не прибавило нам бодрости. Он и сам был заметно бледен, а Моника раздраженно прикрикнула:
      - Только избавь нас, пожалуйста, от своих нелепых шуток! Лично я не вижу ничего смешного! Если с Танкредом что-то случилось, виноват будешь только ты.
      - Спокойно, ребята! - сказал я. - Надо подумать. Тут у меня неожиданно закружилась голова. Стараясь сохранить безучастную мину, я осторожно уселся на стул.
      Но кто из нас действительно не утратил самообладания, так это Эбба.
      - Во всяком случае, надо что-то предпринять! Попытаемся выяснить, куда он мог деться. Не так-то много у меня мужей, чтобы я могла спокойно лишиться одного. Верно, Моника? Давай-ка, попробуем обследовать это окно.
      Она подошла к окну - Моника послушно двинулась за ней - и освободила задвижку, потом попыталась распахнуть окно, но безуспешно.
      - Арне, окно заколочено? Там гвозди?
      - Нет, ничего подобного. Оно, наверное, просто присохло, я ведь не открывал его с тех пор, как поставил стекло. Я не хотел рисковать: если это стекло опять разобьется, то стекольщика в Лиллезунде мне теперь не найти, как. вы знаете. Хотя возможно, это кому-нибудь покажется нелепым.
      В голосе Арне звучала нескрываемая обида. Он достал сигарету и закурил, а Эбба спокойно ответила:
      - Нет, почему же? Я все понимаю. Но сейчас я прошу твоего разрешения его открыть.
      - Пожалуйста! Конечно! Если сможешь.
      - Постараюсь, - сказала она и спросила:
      - У кого-нибудь есть нож?
      Я достал из кармана свой перочинный нож, открыл лезвие и хотел попытаться сам, но Эбба решительно взяла дело в свои руки. Она забрала у меня нож и принялась осторожно обрабатывать раму по всему периметру. Наконец старое дерево затрещало, рама подалась, и окно капитанской спальни с жалобным вздохом распахнулось.
      - Вот видите! - очень довольная собой, проговорила Эбба. - Из меня вышел бы неплохой грабитель.
      Она выглянула наружу и стала внимательно осматривать наружную стену и угол дама. Потом она посмотрела вниз и вскрикнула.
      - Что там? - спросил я.
      Мы стояли позади нее, крайне заинтригованные.
      - Посмотри сам! - заявила она тоном триумфатора.
      Там, куда она указывала, был виден еще один небольшой причал, полускрытый крупной скалой, выдающейся в море. На краю мостков стояла... пара сапог! Неужто сапог" капитана?
      - Ну, кажется, я наконец кое-что поняла... Не такая уж жуткая тайна... Арне, тащи свой фонарь, я поведу вас в экспедицию!
      Мы вышли из комнаты и спустились вниз. Эбба с усердием юного терьера мчалась впереди. Ее личико светилось воодушевлением: исчезновение супруга, кажется, вызвало у нее лишь новый прилив энергии.
      У мостков была привязана небольшая лодочка, и пока я с тупым изумлением таращился на сапоги - разумеется, это были знакомые нам капитанские сапоги Эбба спустилась в лодку.
      - Идите ко мне! - крикнула она. - Все на борт! И отвяжите канат.
      Арне озадаченно спросил:
      - Ты полагаешь, нам надо куда-то плыть?
      - Непременно. Прогулка перед завтраком поднимает аппетит. Морские гонки... на пять метров. Ну, залезай!
      Моника уже была в лодке, мы с Арне последовали за ней, прихватив причальный канат. Эбба устроилась на носу в необычной позе: она легла на живот.
      - Пригнитесь! - скомандовала она. - В голубой грот!
      Полный вперед!
      Она ухватилась за одну из свай и направила лодку под причал. Пройдя пару метров под мостками, мы, к моему удивлению, проникли вглубь скалы. Стало темно и гулко. Я выпрямился и поднял голову. В лодке свободно можно было сидеть. Арне зажег фонарь. Мы находились в довольно просторной пещере.
      - Дай-ка мне лампу, - сказала Эбба.
      Арне повиновался. Эбба посветила вперед. Прямо по носу лодки возвышалась глухая скала. Мы подобрались к ней поближе. Эбба внимательно осматривала поросшую водорослями поверхность скалы, держа фонарь то в одной, то в другой руке, пока, наконец, не воскликнула:
      - Вот!
      Я и сам уже понял: скала не была сплошной, здесь был небольшой лаз, узкий проход, задвинутый дощатой заслонкой. Заслонка эта была покрыта теми же водорослями, и если бы мы не подобрались к ней вплотную, заметить ее было бы невозможно. Здесь же мы нашли и порожек, своего рода скальную ступень, куда мы и причалили.
      - Недурно замаскировано? - не без гордости проговорила наша предводительница, как будто это было делом ее собственных рук, впрочем, Эбба имела право гордиться собой. - Я полезу вперед, а вы за мной!
      Она отодвинула доску и аккуратно поставила ее на ступеньку, едва возвышавшуюся над водой. Перед нами открылась глубокая, совершенно черная нора. Отважная Эбба на четвереньках полезла вперед. За ней двинулся Арне, потом Моника и, замыкающим, я. Лодку я привязал к крюку, который мы при внимательном осмотре обнаружили, как только отодвинули заслонку. Через семь-восемь метров Проход расширился - потолок резко пошел вверх. Здесь уже можно было встать на ноги. По-моему, тут основательно потрудились киркой и лопатой, без сомнения, стены и свод уже были делом рук человеческих.
      Ступая следом за Моникой, я вновь ощутил прилив отчаянной, щемящей нежности. Вот она, совсем рядом... Но она меня избегала: возможно, она и сама еще не разобралась в своих чувствах? О чем они говорили вчера с Арне? Они долго были наедине. Боже мой! Злая, тяжелая ревность зашевелилась во мне. Повинуясь внезапному импульсу, я протянул руку и легонько пожал ее холодные пальчики. Она повернула ко мне лицо, колеблющийся свет фонаря осветил ее ласковую улыбку, и легкое ответное рукопожатие наполнило мое сердце сладкой надеждой. Нет, она не отказалась от меня ради Арне!
      Путь наш тем временем шел вверх, и вскоре мы оказались перед каменной лестницей, очень крутой и узкой. Эбба осветила фонариком высокие каменные ступени, в ширину они были не более полуметра.
      - Мы находимся внутри дома, - сказала она тоном, не допускающим возражений. - Вот наружная стена! (в самом деле, круг света от фонаря скользил по отвесной каменной кладке) Ступайте осторожно! А вот перила...
      Лестница завершалась небольшой площадкой - дальше шла стена. Эбба нашла на ней некое подобие ручки и надавила. Открылась дверь и мгновение спустя мы оказались в желтой комнате.
      Потайная дверь находилась как раз за зеркалом, которое было привинчено к ней с таким расчетом, чтобы полностью скрыть. А еще через несколько минут Эбба обнаружила механизм, позволяющий открывать дверь изнутри; он был закреплен в раму, в самом верхнем левом углу кусок рамы выдвигался вперед, словно маленький ящик. Здесь ясно виднелись свежие царапины, следы ножа, которым совсем недавно освобождали ящичек с механизмом и повредили краску.
      - Еще вчера краска была нетронута, - уверенно сказала Эбба. - Это, конечно, мой муж потрудился сегодня ночью... Но краска старая, она полностью покрывала все щелочки. Наверно, наш старый пират хотел как можно лучше скрыть эту дверь. И это ему удалось. До сегодняшней ночи, видимо, этим механизмом никто не пользовался...
      - Но как же так? - возразил я. - Как они, по-твоему, выходили?
      - Элементарно! Наш неизвестный гость, или гости, входили отсюда, делали свои дела и выходили - держа дверь открытой! Зачем им было запираться?
      - Да, - сказал Арне, - вот это и впрямь сюрприз! Хотя теперь кажется совершенно естественным: здесь, в этой комнате, и именно за этим дурацким зеркалом должен быть потайной ход! Всего-навсего. И сейчас все получает логическое объяснение. Эбба, прими мои уверения в глубочайшем почтении! Все эти Эркюли Пуаро тебе в подметки не годятся! Объясни мне, пожалуйста, только одно: каким образом ты догадалась? Почему ты вдруг повела нас к этому причалу? И почему ты решила, что там должен быть выход?
      - Именно потому, что Танкред поставил туда сапоги! Я, слава Богу, немножко знаю своего мужа. Он был уверен, что тут есть ход. Раз Танкреда нет в комнате, значит, ему удалось этот ход обнаружить. Не мог же он отказать себе в удовольствии поиграть с нами в прятки! Он хотел бросить вызов - прежде всего, конечно, мне, чтобы я не слишком задавалась. Ну, а поскольку он человек благородный, он все-таки оставил подсказку: сапоги на причале. Я сразу поняла, что это его указатель.
      - Потрясающе! - от всего сердца восхитился я. - Как вы понимаете друг друга! И, видимо, если судить по вашей чете, удачный брак развивает интеллектуальные способности.
      - Я думаю, Пауль, ты совершенно прав! - сказала наша мудрая Эбба и закурила сигарету. - Но, к сожалению, в данном случае ни Танкред, ни я не блеснули интеллектом. Хуже того! Мы чуть не провалили все дело! Просто позор, что мы не нашли эту дверь в день приезда! Значит, мы плохо осмотрели дом. Арне сказал, это северная торцевая стена дома, и мы поверили на слово.
      - Клянусь, я и сам так думал!
      - Не сомневаюсь, мой дорогой! Но мы не должны были принимать никаких слов на веру. Ведь мы приехали помочь тебе разобраться, не так ли? Значит, и надо было спокойно и основательно все проверить. Смотри, эта внутренняя стена, на которой зеркало, очень толстая, поэтому при простукивании ничего подозрительного не слышно.