После мгновения молчания, придающего ритуалу некую торжественность, нарушенную поспешностью его проведения, Шуд Аль Бах и его асессоры затянули гимн клятвы на языке Матери-Земли, величавый военный марш.

Несмотря на все усилия, Филп никак не мог проникнуться серьезностью происходящего. Он ощущал себя чужим на этой абсуратской литургии, этнологом, который наблюдает за ритуалами племени, не понимая его символики. Он поймал себя на том, что ему смертельно скучно. Они походили на четырех воров, которые тайно пытаются завладеть слишком дорогим и тяжелым для них золотом. Ему стало стыдно за собственное равнодушие, и он попытался погрузиться в глубины своего духа. К счастью, он нашел там лицо Афикит, которая оставалась с ним до конца церемонии.

Допев гимн, Шуд Аль Бах обратился к стоявшему на коленях крестнику:

– Воин Асмусса, готовы ли вы принять клятву? Готовы ли вы поклясться в верности рыцарству?

Филп на мгновение заколебался – ему хотелось взять ноги в руки и бежать отсюда, куда глаза глядят.

– Я… Я клянусь в своей вере, – глухо выдавил он.

Но все тело его дрожало от несогласия.

– Хорошо. Клянетесь ли вы честью, непогрешимой честью рыцаря, что берете на себя обязательство никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушать этой клятвы? Будете ли вы держать это обязательство?

Филп постарался ответить твердым голосом:

– Я сдержу его!

– Хорошо. Я, Шуд Аль Бах, – старый интендант выговаривал теперь каждое слово, каждый слог, – рыцарь Ордена абсуратов, в присутствии двух асессоров возвожу вас в звание рыцаря. Встаньте, рыцарь, и скиньте ваши старые лохмотья!

Филп исполнил приказ, наверное, слишком быстро с учетом серьезности происходящего. Он поспешно скинул одеяние бронзового цвета, одеяние ученика, верно служившее ему, неоднократно проклинаемое, неоднократно любимое за эти три года учебы. Он оставлял свою «бронзу», как ученики и воины любовно называли эту одежду, он сбрасывал ее с небрежностью, близкой к цинизму. Она вдруг стала просто куском ткани, которую он долго носил и которая попахивала потом.

Он стоял в келье обнаженным. Утренняя прохлада просачивалась через камни стен, и по его коже бегали мурашки.

– Сядьте, рыцарь!

Филп послушно опустился на сиденье. В голове вдруг появилась непочтительная мысль: зачем выбривать вечную тонзуру у обнаженного, дрожащего от холода рыцаря? Не проще ли было сначала вручить ему пресловутую серую сутану, чтобы он не мерз? Он опять разозлился на себя за такие мысли. Он ругал себя за то, что ослабил ментальный контроль, хотя мозг его, похоже, получал удовольствие, осмеивая эти традиционно святые мгновения.

Он втянул в себя острый запах асессора, который неумело состригал с его головы пряди волос. Потом не без опасения ощутил острое лезвие бритвы, которое рывками передвигалось по коже. Выполнив свою задачу без особого урона – порез длиной в три сантиметра не считался серьезным, – асессор смазал выбритую поверхность «лунным кремом», который не давал возможности волосам расти на месте тонзуры.

Закончив свой труд, асессор протянул сутану Филпу, а тот, замерзший и усталый, забыл о медитативной преамбуле, которую новые рыцари якобы должны были соблюдать перед этим невзрачным куском серой материи, который так жаждали заполучить, и тут же натянул ее на себя. Ему показалось, что в глазах асессоров промелькнули огоньки разочарования. И сказал себе, что навсегда покрыл себя позором.

Шуд Аль Бах тепло обнял своего крестника.

– Вы увидите сами, – шепнул он ему на ухо. – Эта сутана станет новой точкой старта…

Через пять минут Филп и три старых рыцаря вышли на почетный двор и присоединились к остальным десяти тысячам членов Ордена, от самого старого до самого молодого, от самого важного до самого скромного, которые располагались в порядке их заслуг. Над монументальной аркой махди Дури-а-Дера реял огромный абсуратский штандарт с голографическим изображением трилла, чьи изумрудно-зеленые глаза выделялись на огненной шкуре с пурпурными полосами. Внизу, на синей эстраде, стояли четыре мудреца директории, закутанные в свои незапятнанные белые тоги. Череп каждого был выбрит догола. Они держались рядом с резным деревянным креслом, стоявшим под ярким навесом и покрытым изъеденной молью шкурой трилла. Это кресло, возраст которого насчитывал несколько веков, предназначалось махди, но пока оставалось пустым Позади четырех мудрецов, в своей кроваво-красной тоге и с лысым черепом, сверкавшим под жидким венчиком волос, застыл Плейс Хартиг, глава стражей Чистоты, чьи строгие, подозрительные глазки буравили собравшихся.

Когда Шуд Аль Бах пригласил Филпа занять место в серых рядах рыцарей с тонзурой, глаза его соучеников, затерянных в бронзовом море по левую сторону от арки, вспыхнули завистливым восхищением. Филп дружески помахал им рукой. Если бы бедняги знали… Свинцовая тишина опустилась на почетный двор, окруженный арками из желтого камня и медными куполами учебных зданий. Чайки и альбатросы улетели, словно не желая нарушать обманчивую тишину, предвещавшую бурю. Исчез привычный звуковой фон пронзительных криков.

Один из четырех мудрецов, который запомнился Филпу по резкой сухости голоса, взял слово:

– Рыцари, воины, ученики, сегодня настал великий день! День, ради которого был создан вечный Орден! Возблагодарим нашего основателя, махди Нафлина. Враг пытается опрокинуть основы Конфедерации! Он грозит нарушить равновесие!.. Он здесь, у наших врат, на землях, окружающих наши стены! Махди Секорам поручил нам, скромным членам директории, передать свою волю и уверить вас в его поддержке в этом испытании!

У Филпа еще теплилась последняя, хрупкая надежда, что ему доведется лицезреть великого предводителя, и спрашивал себя, какие причины могли помешать его появлению перед воинством. Почему он оставался в своем донжоне, в этой проклятой башне, которая бросала вызов небу? Он хотел увидеть глаза Шуда Аль Баха, стоявшего в нескольких рядах от него. Он не встретился с его взглядом, но заметил, как исказились черты старика интенданта в момент объявления, что махди не появится. Шуд Аль Бах выглядел так, как выглядит человек, столкнувшийся с внезапной и жестокой очевидностью и не могущий оправиться от удара.

– Но будьте уверены, что с высоты своего донжона дух махди Секорама поведет нас к победе! – продолжал мудрец директории. – Он будет поддерживать нас всеми своими силами, ибо погрузился в Кси и останется вдали от хаоса! Вам, рыцари, представляется уникальная возможность воспользоваться его знаниями. Мы заклинаем вас, махди заклинает вас, укрепить свои ментальные силы! Не позволяйте врагу дестабилизировать вас психическими атаками, ибо противник, по данным нашим разведывательных сетей, очень силен в этой области. Будьте хозяевами звука! Пусть ваш крик смерти будет безупречен и неумолим! Махди отдал следующие распоряжения о битве: в первых рядах будут опытные рыцари, окруженные отрядом трапитов, о чьей эффективности, полагаю, напоминать не стоит. Они подхватят эстафету, если наступит тот невероятный случай, когда элитное войско не справится с задачей. Что касается учеников, воинов и администраторов, то они расположатся в тылу. Их главная задача открыть глаза и уши, окна души, чтобы навсегда проникнуться незаменимым опытом и вечно пронести его в себе!

По дрожи, пробегавшей по войску, Филп понял, что из-за медитации он оказался в стороне от лихорадки и безумия, охвативших монастырь. Трапиты явно горели нетерпением сразиться с армиями новой империи, доказать свою незаменимость в бою, исполнить свои неумеренные мечты о славе и гордыне. Филп чувствовал себя посторонним, когда видел их экзальтацию и опьянение будущей схваткой. Он был блоком льда в гуще пламени. Он попытался отыскать уродливую голову рыцаря-врачевателя, Нобера Оана, у которого хотел спросить о здоровье Афикит, но не смог его обнаружить. В этой толпе, хотя и стоявшей в образцовом порядке, было трудно различить отдельное лицо. На гигантской шестиугольной эспланаде, вымощенной булыжником, был заполнен каждый квадратный метр. Филп не подозревал, что здания монастыря вмещают такое количество народа. Где был Нобер Оан? Где была Афикит? Увидит ли он еще молодую женщину?.. Удостовериться в том, что она жива и с ней ничего не случится, можно было лишь единственным способом: выйти из рядов, нырнуть в лабиринт подвалов, добраться до лечебного блока, посадить ее на плечи и бежать вместе с ней.

– Любой член Ордена, интенданты и лекари, должны явиться на полуостров, чтобы помочь активным бойцам, погрузившись в озеро Кси! – продолжал мудрец, чей сильный голос эхом отражался от стен. – Вечная слава покроет вас, ваши имена пересекут века! История вас не забудет! Вы навсегда останетесь теми, кто победил могильщиков вселенной! Вы сражаетесь за свободу, за жизнь!.. Сейчас распахнутся врата. Не забывайте, что с высоты своей башни махди видит вас и помогает вам! Да свершится все до полудня!

Шуд Аль Бах взглядом отыскал Филпа: в зеленых глазах старого интенданта вспыхивали темные огоньки отчаяния. Казалось, они умоляют о прощении. И Филп по-настоящему испугался. Холод проник в его легкие, в его внутренности. Но остатки гордости не позволили ему дезертировать, броситься в лечебный блок, как того требовала каждая клетка его тела.

Шесть массивных створок монументальных врат повернулись одна за другой, открыв широкий проход в стенах монастыря. Впервые в истории Ордена все шесть створок отворялись одновременно. Громадные железные засовы так проржавели в запорах, что их пришлось резать лазером. Филп еще раз бросил быстрый взгляд вокруг себя, но так и не увидел в окружающем море лиц заметного лица Нобера Оана.

Абсуратское рыцарство плотными рядами потекло через гигантские раны в укреплениях. Оно выкатилось на пляж полуострова, обнажившийся из-за отлива океана Альбарских Фей. Ни единое дыхание ветра не тревожило застывшую гряду вишневых облаков. Странную атмосферу бархатной тишины нарушал лишь плеск далеких волн и крики чаек.

Мудрецы директории в белых одеяниях, за которыми следовали красные пятна стражей Чистоты, возглавляли войско Ордена. За ними к месту сражения спешили трапиты с жестокими лицами. Дальше шла стража, Филп узнал среди них Годезила Сабо, гиганта-блондина, провожавшего его в зал аудиенций директории. И наконец, тянулись когорты рыцарей в серых сутанах и бронзовые фаланги воинов и учеников с возбужденными и обеспокоенными лицами. Колонну замыкали члены интендантства, администрации и лекари в темно-зеленых, ярко-синих и голубых одеждах.

Филп опоздал. Отступать было некуда. В его душе шевелилась длинная осклизло-холодная змея страха.

На другой стороне полуострова ждала армия новой империи. Высокопарное слово «армия» по сравнению с бесконечным людским потоком, извергаемым вратами монастыря. Противников было несколько сотен: скаиты, наемники-притивы и полицейские, которые немногочисленными группками стояли на охряном песке. Ментальные убийцы в черных бурнусах образовывали эскадрон невозмутимых призраков, которые, казалось, парят над землей. Чуть в стороне, особняком, высились два силуэта – в синем и красном бурнусах.

Эксперт Гаркот, стоявший рядом с Паминксом, должен был с помощью ментального обследования выявлять решения и маневры противника. Речь мудреца директории перед Орденом могла бы его рассмешить, умей он смеяться, ибо тот говорил от имени призрака, призрака махди Секорама. Он прочел все это в головах четырех старцев и главы стражей Чистоты. Они были столь же лицемерны, расчетливы и лишены угрызений совести, как и Барофиль Двадцать Четвертый, муффий Церкви Крейца. Несмотря на свою уникальность и эго, души многих людей удивительно походили друг на друга. Без махди, предводителя, Орден был слишком легкой добычей. Безусловно, крик смерти рыцарей мог оказаться опасным оружием против обычного врага с ограниченными ментальными способностями и, вероятно, превосходил любое, даже самое совершенное оружие. Но что произойдет с его разрушительной мощью при столкновении с непроницаемыми ментальными убийцами?

Гаркота волновало нечто более важное, чем эта битва с явно предсказуемым исходом. Его тончайшие антенны улавливали некое постоянное присутствие недалеко от пляжа. Беглое присутствие, которое он никак не мог зафиксировать. Оно постоянно уходило от обследования. Напрасно эксперт собирал все свои ментальные ресурсы, он оставался у стен святилища безмолвия, которое пытался взломать и осквернить. Но был уверен в одном: обладатель непроницаемого духа не имеет ничего общего с абсуратскими легионами, которые веером рассыпались по пляжу. В смятении он подумал, что речь идет о дочери сиракузянина Алексу, которую, как он знал, укрыли в монастыре. Он решил, что после битвы сосредоточит на поиски все свои силы и во всем разберется. Именно это беглое присутствие воспринималось как реальный враг, а вовсе не смешные колонны рыцарей, которые в образцовом порядке вышагивали по пляжу. Так считал Паминкс, но его время истекало. Импульсы Гипонероахата теперь адресовались новому резиденту вселенной, Гаркоту. Для успеха шестого этапа плана решающим было как можно быстрее выявить причины, позволявшие этому мозгу, принадлежи он дочери Алексу или кому другому, ускользать из тончайших сетей его ментального обследования.

Две армии противостояли друг другу в тишине, наглые взгляды трапитов сверлили таинственные черные капюшоны бурнусов. С одной стороны – разверстая стена монастыря. С другой – первые рифы континента Альбара, зажатого челюстями бухточек с золотистым песком, усеянным изумрудно-зелеными водорослями. Океан Альбарских Фей укрылся в свою берлогу в открытом море, словно не желая ввязываться в конфликт.

По мысленному приказу коннетабля в действие вступили ментальные убийцы. Неподалеку от Филпа полсотни рыцарей повалилось на твердый песок, словно срезанные лезвием невидимого серпа. Оправившись от удивления, трапиты издали первые крики смерти, которые вспороли тишину, но их мощь была поглощена бездонной пропастью.

Шуд Аль Бах побледнел – он понял, что крик смерти не поражает врага.

– Мы пропали! – Он с воплем воздел руки к небу.

Четыре мудреца директории уже распростерлись на песке рядом с телами трапитов и рыцарей. Их белые одежды были запачканы ржавыми подтеками от влажного песка.

Шуд Аль Бах в смятении подбежал к Филпу, восклицая:

– Прости! Прости! Я не должен был…

Старый интендант не успел договорить: он упал на руки крестника. Невероятная боль поразила его мозг. Он опустился на песок, ударившись о землю лицом.

В поредевших рядах Ордена царит паника. Смерть возникает ниоткуда, неумолимая и невидимая. Она поражает рыцарей, воинов, учеников и всех остальных. Плейс Хартиг, развернув красные крылья, носится по пляжу, пытаясь удержать перепуганных учеников и воинов, со всех ног удирающих в сторону монастыря. Именно этого ждут наемники-притивы. Они прицеливаются, и свистящие вращающиеся диски слетают с их вытянутых рук, поражая беглецов в шею или спину. Те, пошатнувшись, падают на песок, обагряя его своей кровью. Головы с выпученными глазами катятся по лужам, оставленным океаном. Со всех сторон раздаются вопли ужаса, стоны, крики агонизирующих. Где же махди Секорам? Почему великий предводитель бросил их на произвол судьбы?.. Диск перерубает руку Плейса Хартига. Второй вспарывает ему поясницу. Он запутывается в складках тоги и падает, ударившись головой о скалы.

Последние мысли Филпа Асмусса, третьего сына Донса Ас-мусса, сеньора Сбарао и Колец, касались не Афикит, а Лоншу Па. Он вспомнил слова рыцаря-изгнанника, он вспомнил, как они его тогда ранили. Истину далеко не всегда приятно слышать.

Из машины мира получается посредственная военная машина…

Глаза его затягивает черная пелена. Он пытается руками выдернуть невероятную боль, которая терзает голову изнутри