В свете костра, казалось, пылает и само лицо аборигена. Его голос отражался от скалистых стен и возвращался эхом. Казалось, говорит посланец из другого мира.

— Давным-давно, еще до Времени Грез, когда и само время не исчислялось, у Земли не было собственной формы, она была неопределенной и зыбкой. И тогда пришла могущественная Змея-Радуга Алмуди. И это было началом Времени Грез. — Зэб указал на скалу, где охрой была изображена змея. — После того, как змея помогла небесным героям в сотворении мира, она расщепила скалу и проделала себе дорогу вот там, — кривой палец указывал на вертикальную расщелину в отвесной стене. — Змея-Радуга сотворила холмы, каменные арки и своды, глубокие пещеры и озера. Каждый год она приносит на себе дождь и возрождение жизни. В это время ее можно видеть как радугу.

Сказание дало возможность Брендону понять, что все, что с ним было прежде, являлось лишь подготовкой к чему-то еще, и он терялся в догадках, что же это может быть. Пока Зэб говорил, Брендон всматривался в призрачные фигуры, вырисовывающиеся в пламени огня. Внезапно из темноты появился абориген в набедренной повязке из листьев вокруг талии. Ничего не сказав, он тихо расположился у костра.

Зэб говорил, и голос его разносился в ночи. Он говорил о Мимах, неуловимых духах, живущих в скалах:

— Мимы так тонки, что даже самый слабый ветер способен сломать их тонкие длинные шеи.

В это время появился еще один гость. Гирлянда из раковин свисала с его шеи, обвивала туловище и бедра и доходила до лодыжек. Он также сел у костра и присоединился к ним.

Зэб невозмутимо продолжал историю о Мимах. — Только когда стоит совершенно тихая, безветренная погода, они иногда выходят, чтобы немного поохотиться и порисовать. Если кто-то идет или поднимается ветер, Мимы тут же прячутся в скалах. Скалы, раскрываясь, принимают их в свое лоно и, как только Мимы спрячутся, тут же закрываются за ними. Люди должны быть осторожными, ибо иногда Мимы заманивают их за собой в скалы, а когда люди заходят туда, Мимы закрывают вход.

Еще один абориген появился у костра, но к этому времени Брендон уже несколько пообвыкся и старался не замечать этих призрачных визитеров, которых набралось уже около дюжины. При этом Брендон был совершенно увлечен рассказом Зэба.

— А когда Мимы выходят?

— Каждый вечер, но мы не можем их видеть. Они оставляют нам знаки своего присутствия, как, например, этот листок или просто какой-нибудь рисунок.

Брендон вдруг почувствовал какое-то щекотание под своим скальпом, который стал как-то внезапно тесен.

— Белые учат аборигенов в своих школах, — продолжал Зэб. — Аборигенов, забывших всю важность Времени Грез. Если некому будет вспомнить старые обряды и ритуалы, то жизнь на Земле прекратится.

Зэб замолчал и посмотрел на Брендона пронзительным взглядом.

— Готов ли ты для такого ритуала, можешь ли принять свое тайное имя?

В глубине души опасавшийся, что еще не готов, Брендон все же знал, что должен тотчас принять решение, возможно, одно из самых ответственных в своей жизни. Он судорожно сглотнул.

— Да.

— Хорошо. Тогда и мы готовы к ритуалу посвящения.

Ритуал показался достаточно простым. Зэб набрал в пригоршню белой глины с берега ручья.

— Сначала ты должен оставить след своей руки на стене.

Брендон с интересом наблюдал, как Зэб разводит глину водой из ручья, а затем набирает в рот получившуюся краску. Держа руку Брендона напротив скалы, рядом с изображением Ястреба Грез, он выпустил струей краску изо рта, чтобы получился трафаретный отпечаток руки.

Аборигены, внимательно наблюдавшие за происходящим, одобрительно загалдели и выразили свое отношение к событию неким подобием аплодисментов. Зэб произнес:

— Твоя рука оставила символ ответственности за полученное тобою наследство. Твое тайное имя теперь Вурунмарра, Хранитель Грез.

Брэндон подумал было, что церемония на этом закончилась. Он устал и хотел спать, но у Зэба на этот счет были свои планы.

— Мы будем танцевать.

— Что?

— Это заключительная часть твоего посвящения.

Зэб и другие аборигены начали разрисовывать свои обнаженные тела охрой и белой глиной.

— Охра — то же самое, что и кровь, а кровь дает жизнь зверям, если расписать себя соответствующим образом.

Старый абориген в набедренной повязке из листьев взял длинный пятифутовый шест, полый внутри, служивший в качестве трубы «диджериду», и начал в него дуть. Полилась резкая дрожащая мелодия, печальная и стонущая, как звуки волынки. Мужчина с гирляндой ракушек начал танцевать, и его ракушки бряцали в ритме танца, удивительно сочетаясь с ревом трубы. Казалось, деревья закружились вокруг костра под заунывную потустороннюю музыку, несущую в себе предсказание грядущего, которое можно уловить, если полностью включиться в это действо.

Теперь и остальные аборигены вступили в круг. Их хищно расписанные фигуры, двигающиеся вокруг огня, навевали на Брендона какое-то странное ощущение гордости, что он уже мужчина, и неизъяснимой причастности к происходящему. Зэб показал, что Брендону тоже следует принять участие в танце. И мальчик попытался подражать телодвижениям аборигенов и их гортанным выкрикам. Танец, освещаемый всполохами огня, продолжался несколько часов.

Когда же наконец танцующие остановились, Брендону показалось, что он упадет там, где стоит. И тут же начался другой ритуальный танец с весьма сложной системой шагов и изощренных движений ногами. Брендон изо всех сил старался подражать аборигенам и в какой-то момент уловил, что принимает в себя энергию и силу, исходящие от церемонии. Танцующие аборигены создавали атмосферу сильного возбуждения. Энергия пронизывала тело мальчика, он раскачивался, сучил ногами и руками и что-то выкрикивал, чувствуя какие-то родственные узы, связавшие его с этими людьми.

Ближе к рассвету Зэб и остальные аборигены прекратили свой танец. В трансе от внезапно охватившей его усталости, Брендон наблюдал, как к нему подошел Зэб. В каком-то непонятном оцепенении он позволил Зэбу взять себя за плечи и уложить на землю, вытянувшись во весь рост. Тут же другой абориген зажал ему рот, третий держал его за руки, четвертый связывал лодыжки.

Зэб возвышался над ним и сжимал в руке тот самый каменный нож, который Брендон сделал еще в начале месяца. Зэб сдернул с Брендона набедренную повязку, а один из аборигенов указал на пенис мальчика и выкрикнул:

— Кон-ду-ин!

Внезапный страх охватил Брендона.

Было очень много крови и непереносимая боль, пронзительный крик разнесся далеко вокруг, отражаясь эхом от отвесных стен. Обрезание было произведено самым первобытным способом. В какой-то момент Брендону показалось, что он теряет сознание. Его душа как бы оставила свое тело, чтобы наблюдать за дальнейшими событиями.

Сквозь туман мальчик услышал голос Зэба, возвещавший: «Теперь ты стал настоящим мужчиной, Хранитель Грез».

Отец ласково называл восьмилетнюю Шевонну Варвик Пшеничным Стебельком: она росла быстро, как злаки в Новом Южном Уэльсе. Худенькая, стройная, рослая для своих лет, девочка была превосходно сложена. К этому следует добавить, что Шевонна была очень непоседливым и беспечным ребенком.

Особенно сегодня. Вот уже три недели она разучивала свою роль в любительском театральном представлении, посвященном Юбилейному Дню, празднику, который напоминал о 26 января 1788 года, когда флаг Содружества впервые взметнулся над бухтой Сиднея. Главными героями пьесы были знаменитые персонажи, члены экипажей Первого флота, осужденные, солдаты и их семьи. Шевонна играла роль одного из двадцати пяти детей, половина которых была незаконнорожденными сыновьями и дочерьми осужденных женщин, а вторая половина — детьми моряков.

Только в 1868 году, всего лишь двадцать лет назад, ссылка в колонии была отменена после того, как более 162-х тысяч осужденных привезли в Австралию. Почти каждый австралиец имел в своей семье или среди своих предков осужденных. Но в семье Шевонны осужденных никогда не было. Ее мать приехала из Америки, а семья отца, насколько ей было известно, эмигрировала в Австралию, и теперь, кроме него самого, никого не осталось в живых.

Шевонна не представляла себе, как жили заключенные. Она не знала, что значит пасть духом или унизиться для того, чтобы выжить. Она скорее бы умерла, чем покорилась и сдалась.

Поэтому, когда ее мать стала репетировать свою роль, Шевонна тихонько прокралась наружу. Сиднейское театральное общество занимало бывший склад на пристани, ныне переоборудованный под любительский театр, который стоял совсем рядом с гаванью.

В гавань-то и направилась Шевонна. Девочку манили корабли, чьи паруса что-то нашептывали ей о дальних странах, где она никогда не бывала.

Но особенно ее внимание привлек небольшой торговый парусный барк «Элисса». Держа шляпу в руке, Шевонна с интересом наблюдала, как потные рабочие разгружали с трехмачтового барка огромные бочки.

— Построен в Абердене, — произнес мужской голос совсем рядом с Шевонной.

Девочка обернулась и уставилась на мужчину. Большой, со спутанной черной бородой, он напоминал ей друга и сотрудника отца Фрэнка Смита, только выглядел значительно моложе. Его глаза смотрели в направлении железного барка.

— Откуда он пришел? — спросила Шевонна.

— Сейчас — из Индии с грузом пряностей и джута, а на рассвете мы отправляемся за бананами в Таунсвилл, — он посмотрел на Шевонну. Может быть он решал, достойна ли она принять участие в настоящем приключении, не испугается ли шторма? — Хочешь посмотреть?

— Да.

— Тогда пошли со мной. — Мужчина взял девочку за плечо и повел по направлению к трапу среди снующих взад-вперед докеров. — Я капитан Ватсон, и если ты что-то хочешь узнать о кораблях, можешь спрашивать об этом у меня. Я отвечу на все твои вопросы. Я избороздил океан вдоль и поперек от Греции до Аляски.

«Элисса» была сравнительно небольшим торговым судном. Шевонна, жительница портового города, кое-что понимала в кораблях. Она прикоснулась к фальшборту, который ограждал палубу и плавно изгибался от носа к корме, повторяя обводы барка.

Выступавшая вперед носовая фигура, изображавшая какую-то богиню, наверняка повидала немало морей и теперь горделиво взирала на волны со своего поста, расположенного сразу под бушпритом. «Как королева», — сказал капитан.

Профиль королевы Виктории, который до того Шевонна видела на монетах, совсем не походил на богиню, но девочка не упомянула об этом.

— Можно мне подойти к штурвалу?

— Конечно. Оттуда ты ощутишь дыхание соленого ветра, как будто идешь под всеми парусами.

Взгляд из-за штурвала давал ощущение небывалой свободы. Отсюда Шевонна видела белые барашки волн, набегающие на нос корабля. Море манило ее к себе.

— Мы только что отремонтировали капитанскую каюту. Ты когда-нибудь видела секстант? Им измеряют углы между двумя точками, например, между солнцем и горизонтом.

Девочка тряхнула головой.

— Моряки используют секстант для того, чтобы ориентироваться по звездам, — добавил капитан.

Это звучало захватывающе — «ориентироваться по звездам». Словно необычайное приключение. Почему мальчики могут участвовать в них, а девочки нет…

— Пойдем со мной, я покажу тебе секстант.

Она прошла за мужчиной через темную кают-компанию к офицерским каютам. Капитанская каюта выглядела очень элегантно. Небольшой иллюминатор пропускал совсем немного света. В каюте стоял затхлый влажный запах.

— Секстант там, на столе, — сказал Ватсон.

Шевонна подошла к столу, заваленному раскатанными картами со странными пометками. И не успела как следует присмотреться, как услышала, что за ней закрылась дверь. Девочка обернулась. И тут раздался звук поворачиваемого ключа. Она осталась одна.

Внезапно девочка поняла, что здесь что-то не так, и попыталась подавить в себе страх, подступивший комком к горлу. Шевонна подошла к двери и попробовала открыть, но дверь была заперта. Уронив шляпу, девочка развернулась и подбежала к иллюминатору. Попытавшись открыть его, она зацепилась за торчавший из стены гвоздь и сильно поранила руку.

В каюте было душно и жарко. Шевонна осмотрелась вокруг, соображая, как бы отсюда выбраться. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь иллюминатор, показал ей, что приближается вечер. А вечером этот человек должен вернуться.

Она услышала шаги где-то наверху и закричала. Она кричала и кричала до тех пор, пока у нее не засаднило в горле. Ничего. Или докеры не слышат ее, или их это не заботит.

С ненавистью, стараясь ни к чему не прикасаться, девочка оттолкнула от себя кресло, которое врезалось в обитую кленовыми панелями стену. Всю свою жизнь Шевонна была любима, о ней заботились и беспокоились, чтобы с ней не случилось ничего дурного. Теперь же она поняла, что сейчас с ней происходит что-то по-настоящему ужасное.

Мать будет волноваться за нее, но ведь она не знает, где ее искать. Даже если ее кто-то и видел на борту «Элиссы», то он не подумает об этом ничего плохого, о чем следовало бы сообщить, а если и сообщит, то уже будет поздно и придется ждать до рассвета.

Слабый луч заходящего солнца отразился на противоположной стене. Скоро, очень скоро этот человек должен вернуться. Девочка ощутила, как у нее подвело живот, как ее стало бросать то в жар, то в холод.

В каюте быстро темнело. Слезы покатились у девочки из глаз. Она хотела домой. Она хотела к отцу и матери, она больше не хотела приключений — никогда-никогда!

Кто-то спускался в кают-компанию. Шевонна задрожала. У нее перехватило дыхание и гулко забилось сердце. Дверь внезапно распахнулась, и девочка вскочила на ноги. Капитан не произнес ни слова, а просто посмотрел на нее. Закрыв за собой дверь, он снова запер ее на ключ. Шевонна попятилась так далеко, насколько смогла, пока стол не отрезал пути к отступлению.

— Выпустите меня!

Мужчина облизал губы дрожащим языком, было видно, что он заметно нервничает.

— Я не причиню тебе вреда, если будешь делать все, что я тебе скажу.

— Мой папа — член парламента. Он будет искать меня, он может арестовать вас за это.

— Но не в открытом море. — Мужчина снова облизал губы, а затем улыбнулся. — Я просто хочу прикоснуться к тебе.

— И вы отпустите меня?

— Да.

Он положил свою руку девочке на грудь.

— Еще нет груди. Я так скучал, оттого что у меня на борту нет детей.

Шевонна содрогнулась.

Мужчина стал на колени и попытался, засунув руку под короткую юбку, стянуть с нее панталоны. — Такие стройные хорошенькие ножки…

Девочка задохнулась от гнева. На столе позади себя она нащупала массивный корпус секстанта и изо всей силы опустила прибор на голову мужчины, но достаточно, чтобы мужчина на мгновение вышел из строя. Струя ярко-красной крови залила капитану глаза и ослепила его. Взвыв от боли, он схватился за голову руками и попытался подняться с колен. Рука девочки быстро нашарила в кармане его куртки ключ от двери. Стремглав выскочив за дверь, она пробежала по темной кают-компании, а затем по палубе. Наверху никого не было, и никто ее не остановил.

Шевонна долго не могла отдышаться. В груди у нее все горело огнем. Наконец, пробежав по трапу, она устремилась по пустынной набережной прочь от гавани.

Когда она достигла Виллэдж-Грин и Церкви Святой Троицы, там уже никого не было. В приходском зале девочка нашла настоятеля. Седовласый пожилой мужчина сразу же узнал ее. — Дитя-дитя, твои родители очень беспокоятся о тебе.

Она, заикаясь, выдавила из себя:

— Меня замкнули в одном из этих складов. Я кричала, но никто не услышал меня.

Священник протянул ей стакан воды. — Садись и отдохни. Теперь с тобой все будет в порядке. Как ты выбралась оттуда?

Девочка глотнула прохладной воды и, не задумываясь, ответила:

— Какой-то старый моряк. Он был пьян и уснул прямо под дверью. Он услышал мои крики и помог мне выбраться.

— Ладно. Теперь нужно дать знать твоим родителям и отправить тебя домой. Бедное дитя, наверное, ты сильно озябла — вся дрожишь.

Шевонна никак не могла унять свою дрожь, даже после того, как отец привез ее домой. Мать, Алисия и Минни, служанки много лет проработавшие у них в доме, кудахтали над ней.

— Бедную девочку лихорадит, — сказала толстая Минни, она была столь толста, что складки на ее руках колыхались в такт движениям, пока она вытирала лицо Шевонны влажным полотенцем.

— Куриный бульон, — сказала худощавая Алисия, повар. — Вот что ей сейчас нужно.

— Ее нужно прежде всего хорошо отшлепать, — сказала строго Луиза. — Вот что нужно моей дочери. Где твоя шляпа? Это должно поубавить у тебя любопытства и рассеянности, Шевонна Варвик.

Все это время, пока отчитывала Шевонну, мать нежно гладила дочь по влажным волосам. Шевонна едва ощущала эти ласковые прикосновения. Ее тело все горело, а сознание мутнело.

Она мечтала. Это были странные мечты: не о кораблях и о море, но об огне и языках пламени. Об аборигенах и их Радуге-Змее, Алмуди, той, что возрождает жизнь.