Глава 14

1890

Когда экспансионистский бум пронесся по Австралии в начале 80-х, Энни стала подумывать о том, как выйти из неизбежного упадка без особых потерь. Одна из задумок состояла в перераспределении и аккуратном вложении ее доли в компании. Другая сочетала в себе как деловые, так и частные интересы.

Вот уже в течение нескольких лет Энни систематически скупала шерсть по всему свету: шотландскую, американскую, аргентинскую. Объяснив свою стратегию Райану, она помолчала, откинувшись на кресло, а затем добавила:

— Я даю вам, Райан, сенсацию года. Он раскурил свою сигару и спросил:

— И что же это за сенсация.

— Я наводню рынок шерстью. Она давала ему фору за прежние обиды, но на лице Райана не отразилось ни тени удивления. Он выпустил облако дыма.

— Почему вы собираетесь сделать это, когда у вас самой одно из крупнейших ранчо в Австралии, не сравнимое с большинством других?

— Я тайно собью цену — не имеет значения, как низко она упадет, — чтобы единоличникам стало невыгодно продавать шерсть.

— Я спрашиваю, почему?

— Я хочу сделать банкротом этого морально разложившегося типа.

В тумане табачного дыма глаза Райана сузились.

— Майка Гаррисона?

— Да.

— А кто следующий в вашем списке? Она посмотрела на последний выпуск «Сидней Диспэтч», лежавший на столе. Эта националистическо-изоляционистская газета на все лады расхваливала Дэна Варвика, выставившего свою кандидатуру на выборах от новой независимой Рабочей Партии.

— Я кажусь жестокой, да, Райан? Но если бы я поддавалась каждому мужчине, который хотел бы поставить меня на место, то «НСУ Трэйдерс» теперь уже просто не существовало бы. — Она указала на статью о Дэне Варвике. — Если этот человек победит на выборах, то на долгое время будет контролировать парламент и диктовать свои условия скотопромышленникам, горнодобывающим и судоторговым компаниям. Вот и ответ на ваш вопрос, Райан: следующим в моем списке стоит Дэн Варвик.

— И если вдруг я стану в оппозицию к вашей политике в своем издании, то следующим стану лично я?

Энни отвела свой взгляд от черных глаз Шеридана.

Аккуратно подстриженные, все такие же черные, несмотря на его сорок с лишним лет, усики вздернулись.

— Вот почему вы не позволяли мне любить вас, как любят женщину, — сказал он приглушенно. — Потому что в этом случае вы стали бы зависимой от меня, не так ли? А это величайший грех для женщины, согласно утверждениям вашей бабушки Нэн Ливингстон, разве нет?

Она поднялась из кресла и гордо вскинула голову с копной темно-каштановых волос, которые, казалось, вдруг заполыхали в солнечном луче, проникавшем в комнату через большое окно. Связь Шеридана с Мэри МакГрегор, если она и имела место, пройдет, как проходят мимолетные увлечения, в то время как их дружба останется неизменной. Но разговор о любви застал Энни врасплох.

— Ну, а если я вам позволю любить себя, гарантирует ли это мне неприкосновенность от ваших журналистских нападок?

Извиняющаяся улыбка тронула кончики его усов:

— Нет.

Энни слегка усмехнулась, а когда лицо Шеридана выразило недоумение, улыбнулась слишком игриво. Многим мужчинам эта улыбка могла бы показаться распутной. — После долгих лет ожидания, Райан, я кажется, готова заняться с вами любовью.

Холодная, властная Энни Трэмейн, которая всегда контролировала свои чувства, сейчас нервничала. Нервное состояние перед деловой встречей, обедом или заседанием Совета Директоров было сродни профессиональному азарту. Энни всегда могла взять себя в руки, принимая деловое решение, анализируя причины, собирая всевозможную информацию и определяя худший из вариантов. Этот длительный процесс давал ощущение спокойствия и придавал уверенности.

Энни рассматривала намеченную с Райаном Шериданом встречу в той же аналитической манере. «Да, нервничаю, — размышляла Энни, а почему бы и нет»? Ведь с момента, когда она последний раз была в постели с мужчиной, прошло уже очень много лет. О Боже, почти одиннадцать лет! Она уже не выглядела столь моложавой, как раньше. За годы тяжелой работы у нее не было достаточно времени даже чтобы просто постоять перед зеркалом. Сейчас Энни была слишком худа и даже костлява. Остались только запавшие глаза и впалые щеки.

Она провела рукой по шелковой ткани платья у себя на груди. Мужчины хотят женщин, мягких женщин, с пышными формами, а у нее… Да что там говорить, ей следовало получше заботиться о своей внешности.

Слезы навернулись на глаза у Энни. Что случилось со Временем Грез, как это могло произойти? Все, чего она хотела, — прожить свою жизнь на ранчо. Иногда она думала, что Дэн счастливее ее. Он ушел от всего этого, возможно, даже умер.

— Как бы то ни было, но теперь поздно что-либо менять, — думала она, стоя у высокого окна Ориент-отеля, выстроенного в стиле Регентства. Престижный старый отель возвышался над набережной Циркуляр-Квэй, месте высадки Первого Флота почти сто лет тому назад, и Тэнк-стрим, небольшой рекой, ранее снабжавшей Сидней пресной водой. Вид из окна радовал глаз.

Широкая Бридж-стрит пересекала реку по мосту, а на набережной возвышался лес мачт пароходов и парусников, большая часть из которых принадлежала «НСУ Трэйдерс».

Стук в дверь прервал ее размышления о себе и о компании, причем Энни не могла четко определить, где начинается одна и заканчивается другая мысль.

— Да?

— Ваш обед, мисс Трэмейн.

Энни пошла к двери и немного задержалась у висящего в комнате овального зеркала, чтобы поправить прическу. Несколько рыжих прядей падало на затылок, остальные были уложены спиралью наподобие императорской короны. Под темно-каштановыми бровями вразлет снова был сосредоточенный, пронзительный твердый взгляд карих глаз.

Хорошо — она снова контролировала себя.

Официант в красной ливрее вкатил в номер столик на колесиках и встал в ожидании, пока она поднимала крышки различных судков, проверяя их содержимое. Обед состоял из сочного жареного фазана, супа с фрикадельками, тостов с сыром, фруктов со льдом и пудинга, хорошо пропитанного бренди. Вино было охлаждено как следует.

Энни одобрительно кивнула.

— Поставьте столик вон туда, — сказала она, указывая на пространство между обитым ситцем диваном и стоявшим рядом с ним пухлым креслом такой же расцветки.

Когда официант обернулся, Энни заметила в его руке конверт.

— Один джентльмен попросил передать это вам, мисс Трэмейн.

Ничего не подозревая, она взяла белоснежный конверт:

— Спасибо, пока все.

Как только дверь за официантом закрылась, Энни распечатала письмо, развернула сочно хрустящий лист бумаги и прочла:

«Моя дрожайшая Энни.

Я знаю, джентльмен никогда не станет перечить даме, но как бы то ни было, я не имею наклонности исполнять что-либо по приказу. Вы не готовы к этому так же, как и я. Наша любовь сохранится до более подходящего момента…

Ваш покорный слуга».

Она уставилась на затейливую подпись Райана. Ярость запылала, как лесной пожар. Энни схватила тяжелую, полновесную серебряную крышку от блюда с фазаном и изо всех сил швырнула ее в стену. От сотрясения со стены сорвалось зеркало в массивной раме, грохнулось на пол и разлетелось на тысячу серебристых осколков.

С испугом Энни смотрела на плоды своей необузданной ярости. Никогда прежде — ни в годы гнета Наны, ни позже на посту главы «НСУ Трэйдерс» — она не теряла контроля над своими эмоциями. Это было непозволительной роскошью для женщины, облеченной такой ответственностью и властью.

Кулаки медленно разжались, постепенно на строго очерченных губах появилась улыбка. Затем Энни расхохоталась, и этот смех сотрясал ее худенькое тело. Иметь тело, дрожащее от переполняющих его чувств, Господи, это удивительное ощущение!…

— Ты поедешь на лучшем из них, сынок, — обратилась Энни к Брендону. О да, он был прелестен. От отца он унаследовал высокий рост и таинственную кельтскую красоту.

Взволнованно Энни наблюдала, как Брендон вновь садился на необъезженную лошадь. Жеребец явно решил, что не позволит оскорбить себя наездником. А ее девятилетний сын, напротив, видимо, решил стать наездником во что бы то ни стало.

Стокмены, англичане и аборигены окружили кораль и громко подбадривали Брендона. Пыль поднималась столбом. Белый брамби (австрал, необъезженная лошадь.) скакал как бешеный. Он брыкался, лягался, приседал на задние ноги и вставал на дыбы, стараясь сбросить с себя седока. Брендону чудом удавалось удержаться в седле.

Появление Зэба, который мастерски укрощал любых лошадей, несколько успокоило Энни. Если бы наследнику Времени Грез и «НСУ Трэйдерс» угрожала какая-то опасность, абориген тут же вмешался бы.

Она взглянула на него, и белозубая улыбка Зэба приободрила ее. Неизменная палочка в носу даже не шелохнулась.

Еще девочкой, воспитываемая своим отцом Синклером, Энни научилась правильно вести бухгалтерские книги и счета ранчо, умела загонять и стричь овец, ловко, как заправский стокмен, управлялась с конем и лассо. После смерти родителей бабушка силой увезла Энни с ранчо и заставила изучать тонкости морской торговли.

Она размышляла обо всех этих годах унижения, когда ее попросту игнорировали, как нежелательного близнеца, наследника. На мгновение Энни почувствовала накопившуюся за все это время злость на Нану.

Нана, я заплатила огромную цену, чтобы следовать по твоим стопам, но нельзя и от Брендона требовать того же.

Энни решила дать сыну возможность почувствовать вкус обоих миров — «НСУ Трэйдерс» и Времени Грез. Брендон должен сам выбрать между ними, и если он того захочет, то сможет выбрать оба мира.

— Сейчас самое время, чтобы вы позволили ему стать мужчиной, — сказал Зэб, обернувшись к ней. — Пришло время для других короборов, мисс Энни.

Сможет ли она отпустить своего сына на туземную церемонию посвящения в мужчины? Слишком долго находился он под ее женской опекой. Но ему нужно мудрое мужское руководство для воспитания мужского духа и характера.

Именно потому, что аборигены жили в полном согласии с природой, они и были настоящей страной. Баловэй однажды сказал Энни:

— Белый человек не умеет мечтать, у него другой путь.

И этот путь противен природному, потому что приводит к окончательному разрушению и мира, и человека.

— Я пришлю тебе Брендона будущим летом, Зэб.

Она подставила свое лицо, покрытое слоем пудры и румян, жаркому полуденному солнцу и зажмурила глаза, чувствуя разливающиеся по телу тепло и покой. Когда она возвращалась из Сиднея во Время Грез, с ней всегда происходило нечто подобное.

На этот раз это было бегство от Райана, отказавшего ей.

Нет, на самом деле Райан вовсе не отказал ей, он просто не покорился ее приказу, а желание приказывать уже вошло у Энни в привычку. Да, как всегда, он заслужил ее невольное восхищение и поддержку, оставаясь при этом верным своим принципам перед лицом надвигающегося финансового краха и опасностью потерять ее и то, что она представляла: власть, силу, богатство и положение в обществе.

Она знала, что Райан любил ее. Его письмо, лежавшее на ночном столике, недвусмысленно говорило об этом. Но оно также говорило и о том, что должна сдаться. «Эти платонические отношения могут продолжаться вечно. Или стать чем-то гораздо большим, но нам обоим придется склониться, уступить. Сможете ли вы это сделать, Энни? Сможете ли вы согласиться на компромисс брака?» Она знала, что любит его, но брак? Черт тебя дери, Райан Шеридан, я не могу пасть так низко даже ради тебя!

Райан Шеридан сидел за своим столом в позе, которая могла бы показаться фривольной, присутствуй здесь Энни, и наблюдал за своим посетителем поверх пальцев, переплетенных наподобие прицела винтовки, которую наводят на цель.

Сегодня объектом его внимания была не Энни, а ее брат-близнец Дэн Варвик.

Постепенно жизнь показала Дэну, кем он был на самом деле. Она научила его быть независимым, самому думать и принимать решения и в конце концов вести за собой других. А Нэн Ливингстон всего лишь надеялась иметь его после себя, пока он не станет настоящим мужчиной.

— Не хотите ли вы сказать мне, почему согласились стать посредником между Союзом и судовладельцами? — перехватил инициативу Дэн.

Шеридан откинулся на спинку кресла.

— Мы уже некоторое время знаем друг друга, Дэн, и я верю, что вы честны и у вас самые благие намерения. Я знаю, что вы заботитесь о людях и стране, но неужели вы и в самом деле думаете, что забастовка докеров служит интересам Австралии?

— Она послужит интересам рабочих. Шеридан кивнул.

— Вы искренне в это верите. Я в это верю. Мисс Трэмейн в это верит. Давайте будем помнить об этом, когда под реальной угрозой забастовки попытаемся обсудить этот вопрос.

«Судовладельцев на этой встрече будет представлять Энни Трэмейн?» Дэниел думал, что она будет слишком занята и направит кого-нибудь из высшего руководства «НСУ Трэйдерс».

— Эта проблема так же важна для нее, как и для вас. Вы и Союз выступаете против импорта дешевой рабочей силы, а ведь это обратная сторона одной и той же медали, не так ли?

Воспоминание о жестоком обращении с канаками и видение пленившего его мягкого смуглого лица Кай захлестнули Дэна.

— Да, — совершенно безучастно прозвучал короткий односложный ответ.

Мисс Трэмейн и сторона, чьи интересы она представляет, рассматривает эту забастовку не только как акт, направленный против предпринимательства, но и как проявление расизма. Вот еще один повод для всплеска националистических чувств… «Австралия для австралийцев!.. Сохраним чистоту белой Австралии!.. Белая Австралия!..» Подобные лозунги уже сегодня вынесены в заголовки некоторых газет.

— Компромиссы нежелательны, но… — Дэна прервала Энни, вошедшая в комнату без предварительного уведомления секретаря. Держа голову высоко поднятой, она заняла кресло напротив Райана и расправила юбки, как это делала королева Виктория, встречаясь со своим кабинетом и премьер-министром.

— Я полагаю, вы и есть мистер Дэн Варвик?

— До сих пор меня называли так. Наблюдая, как на лице Энни отразилась вся гамма чувств — она несомненно его узнала — он не смог сдержать удовлетворенной усмешки, заигравшей на губах.

Побледнев, она почти прошептала:

— Дэниел…

Шеридан вопросительно уставился на него.

— Сестра встречает блудного брата, — ответил Дэниел, иронически усмехаясь.

Как-то незаметно вся величественность Энни Трэмейн куда-то улетучилась, слезы покатились у нее из глаз, губы задрожали.

— Все эти годы у меня душа была не на месте. Ты даже не знаешь, как я искала тебя. Я нанимала детективов, чтобы они обшарили каждое поселение в Австралии. А ты, оказывается, здесь, что случилось…

— Я не могу себе представить, что у тебя есть душа. Особенно теперь, когда ты управляешь целой империей. Ты стала такой же, как и Нэн. Ты всегда боролась за счастье других, забывая при этом, что у них есть собственное мнение на этот счет.

Она вздрогнула как от удара.

Все было против их примирения, считал Дэн, не только разница в детстве, но и взгляды на иммиграцию, рабочих и предпринимательство.

— Все, чего ты хотела, Энни — «НСУ Трэйдерс», — безжалостно продолжал Дэниел, — и теперь ты имеешь ее, если, конечно, сумеешь сохранить компанию вместе с ранчо.

Сказав это, он оттолкнул кресло и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Глава 15

1893

Брендон выглядел юношей, хотя ему не было еще и двенадцати. Высокий и стройный, как эвкалипт, мальчишеское тело прямо лучилось энергией, лицо вытянулось и черты стали резче, подбородок тверже, а уши оттопырились. По мере того, как тело росло, оно теряло детскую грацию.

Сегодня Брендон был обеспокоен. Он стоял на веранде Большого дома и всматривался в темно-синее пятно на вершине дальней горы. Между ними больше ничего не было, только кроваво-красный песок да нелепые баобабы — длинные и гротескные, толстые и коренастые, как гномы. Саванна казалось странным сверхъестественным прибежищем монстров.

Мать уехала из Времени Грез вчера, оставив его здесь на все лето, чтобы он кое-чему научился у аборигенов.

Эти чертовы аборигены! Нет, с Зэбом все в порядке, но за каким чертом он должен учиться читать следы и выслеживать дичь, — если живет в городе и там ему это не нужно?

Правда, Вена, Зэб и Баловэй знали несколько чудодейственных секретов, и Брендон надеялся, что его научат им. К тому же учиться этим вещам ему велела мать. Но секреты и манили, и пугали.

А если он не сумеет чего-нибудь? Если он недостаточно мужественен? А вот мать никогда не сдавалась, она могла, а ведь даже не была мужчиной…

— Ты готов, парень?

Он обернулся. Зэб стоял у калитки. Он был одет по-европейски, но палочка, торчавшая в носу, выдавала его принадлежность к другой культуре. Мать говорила ему, что Зэб способен угадать следы овец по одной лишь сломанной веточке. По столь незначительной примете он мог определить не только, кто прошел здесь с овцами, но и когда это произошло: день назад или больше.

Брендон закивал головой. — Да. — Его голос прозвучал, как кваканье лягушки.

— Мы идем к Никогда-Никогда и священным местам.

— Я оденусь?

— Тебе это не нужно.

Мальчик нехотя кивнул головой и судорожно сглотнул.

Они с Зэбом пошли пешком. Баловэй был слишком стар для такого путешествия. Он, как рассказывала Брендону мать, «собирался сменить жизнь». Почему она не называла это смертью, как все нормальные люди?

Идти с Зэбом было все равно, что следовать за пауком по его паутине. Зэб шел впереди Брендона, старательно следившего за маячившей перед ним курчавой черной головой. Зэб переоделся в кожаный плащ и вооружился копьем и бумерангом, заткнутым одним концом за набедренную повязку.

Несколько миль они прошли по голой равнине без единого деревца, затем появились солончаки и известковые почвы. Однажды прошли через эвкалиптовую рощу, где тропа извивалась меж деревьев, как змея. Несколько раз на пути им попадались куполообразные строения термитов в два раза выше Брендона.

Брендон не замечал, как ландшафт постепенно менялся. Вдруг оказалось, что они с Зэбом карабкаются по крутому склону среди изломов и трещин в охряных скалах.

Наконец они вышли к глубокому каньону, на дне которого бурлила быстрая горная речка. В глубине каньона по обеим сторонам русла росли плакучие ивы и едва пропускали солнечный свет. Брендон чудовищно устал и сразу же повалился под деревьями, наблюдая, как Зэб ловко управляется с копьем, добывая окуней им на обед.

Спокойствие и тишина вечера подействовали умиротворяюще на Брендона. Свежий воздух, аппетитный запах жарящихся окуней, шипящих на костре, уверенные движения Зэба.

Скорее всего, это просто пеший поход, чтобы испытать меня на выносливость, — подумал Брендон, засыпая и не ожидая от завтрашнего утра ничего особенно приятного для себя.

На следующий день путешественники шли преимущественно по пересеченной местности, изрезанной трещинами и усеянной скалами. Ноги Брендона покрылись волдырями. Несмотря на шляпу, у него сильно обгорела шея. Брендон очень устал, каждый шаг, каждое движение с трудом переставляемых ног было для него героическим деянием.

Наконец они вышли к небольшому каньону, склоны которого покрывали буйные заросли папоротника и невысоких деревьев. До ушей Брендона доносилось приглушенное бормотание журчащей внизу воды. От одной только мысли о чистой холодной воде рот наполнился слюной, и даже воздух, казалось, стал прохладнее.

Зэб пошел по тропинке, которая уводила в глубину зарослей, извиваясь между нависающих над ней валунов и заканчиваясь на песчаной отмели под сводами шелестящей листвы чайных деревьев. Берега речушки были из мелкого наносного песка. Лишь чистое, ясное пение птиц отражалось от скал и нарушало тишину этого места.

— Это дух женщины, зовущей своего возлюбленного, — сказал Зэб. — Мы отдохнем, подкрепимся и затем приступим к тренировке для посвящения.

Брендон собирался спросить Зэба, что за тренировка его ожидает, но передумал. Скоро и так все узнает Он узнал это слишком скоро.

Первые несколько недель были посвящены выживанию в первобытных условиях. Совершенно голый, в набедренной повязке из шкур, Брендон учился ловить и готовить речных раков, отыскивать яйца эму. Жир эму использовали как защиту от ветра и палящих солнечных лучей. Эвкалиптовые дрова, вонявшие мочой, придавали, как ни странно, приготовляемой на них пище удивительный аромат.

Мальчик научился отыскивать ежевику среди плотных зарослей буша, собирать дикий мед, карабкаясь по деревьям с ловкостью обезьяны, когда голые ноги не уступают по ловкости рукам, а также собирать большими пальцами ног улиток.

Зэб учил его плести рыболовную снасть из размочаленных древесных волокон и с помощью одной лишь бамбуковой палки и веревки вылавливать целый косяк рыбы. Брендону показали, как из веток и лиан соорудить себе жилище, как с помощью бумеранга добыть дикую индейку и остановить копьем убегающего эму. Он научился подражать блеянию кенгуру. Внимательно следил, как Зэб, взобравшись на самую макушку дерева, сбивал гнездившихся там птиц и подбирал их у подножия, когда они падали вниз.

Но все это не шло ни в какое сравнение с охотой на мотыльков. Зэб привел Брендона на поляну, сплошь усеянную белоснежными маргаритками, где запах вереска наполнял воздух и от которого кружилась голова. Абориген, одетый в шкуру кенгуру, растянул сеть, искусно сплетенную из древесных волокон, а Брендону только и оставалось, что сотнями извлекать из нее мотыльков и опускать их в горячую золу. От них шел приятный ореховый запах.

— Мотыльки делают толще того, кто их ест, — сказал Зэб, смеясь и похлопывая себя по раздувшемуся черному животу. Чем дольше Зэб находился вне цивилизации, тем чаще в его языке проскальзывали древние, почти поэтические высказывания.

Он продемонстрировал величайшее умение сосредоточиться и удивительные терпение и выносливость, просиживая часами в совершенно неподвижной позе над ручьем с копьем в руке, ожидая проплывающих рыб. Брендон уже отчаялся достичь какого-либо успеха в этом деле, но на третий день он поймал-таки свою первую рыбу и так радовался, что Зэб приказал ему положить копье на землю, чтобы случайно наступив, не сломать древко.

Когда зацвели все остальные растения, Зэб сказал мальчику, что аборигены знают: далеко в океане рыбы уже нагуляли жир и скоро придут к побережью, и тогда начнется рыболовный сезон.

Руки Брендона были разбиты в кровь и страшно болели, когда он пытался сделать нож из обсидиана, откалывая от него кусочки другим камнем. Но все-таки получившийся нож стал достойной наградой за все мучения.

Совершенно измотанный к вечеру, мальчик лежал на спине и смотрел в небо. С тех пор, как человек научился ориентироваться по звездам, он знал, что Южный Крест всегда указывает на север. Брендон чувствовал, как погружается в этот звездный мир. Нечто умиротворяющее и утешающее было в поиске Южного Креста, вытянувшегося вдоль своей оси. Он был как бы указующим перстом в мире неопределенности.

Прошло более месяца, и Зэб, наконец, привел Брендона на плато из монолитного плоского камня площадью около шестисот футов. Из него пробивался тоненький ручеек. На отвесной стене, ограничивающей плато с одной стороны, Брендон увидел сотни изображенных на ней фигурок, располагавшихся на уровне его глаз: люди, духи, кенгуру, игуаны, ехидны и множество всяких рыб. Настоящая картинная галерея, где нарисованные красной и желтой охрой и белой глиной картины являлись символическим изображением жизни этих малонаселенных пустынных мест. Она просто поражала воображение.

— Это священное место Радужных Грез, — с тихим благоговением в голосе произнес Зэб.

В этот же вечер Зэб сложил костер. Сидя напротив Брендона, он начал свою историю Времени Грез, которая объясняла связь и взаимозависимость всего сущего между собой. Это относилось и к далекому прошлому, и имело свое продолжение в необозримо далеком грядущем.