Глава 11

1884

Весенний день как нельзя лучше подходил для пикника в Гайд-Парке: великолепные фонтаны восхищали, однако, только до тех пор, пока не становилось известно, что бараки по МакКуэри-стрит прежде использовались для размещения сосланных в колонии заключенных.

Райан стал на одно колено перед Энни, которая сидела на шерстяном одеяле, вытянув ноги из-под обширных муслиновых юбок в оборках. Она перестала мурлыкать под нос песенку «Весело пляшет квакерша» и отхлебнула лимонаду, охлажденного льдом из Массачусетса. Лед грузили на клиперы «НСУ Трэйдерс», обкладывая опилками. В Сиднее его продавали по три пенса за фунт, что приносило компании немалый доход.

Энни глянула на Райана:

— Разве Брендон не прелестен? Райан снял сюртук и перебросил его через руку. Жара усилила мужской запах и аромат одеколона, которым Шеридан пользовался: тонкий запах мексиканских апельсинов, индийского сандала и таитянской амбры. Энни этот аромат был знаком. Она подарила Райану на день рождения этот одеколон в итальянском наборе.

Она и Райан наблюдали, как ее двухлетний сын запускал свои маленькие пухлые ручонки в изумрудно-зеленый клевер.

— Ваш сын прелестен, просто копия матери.

Энни глянула на Райана из-под полей шляпы из итальянской соломки. Газетчик был прекрасным собеседником и тонким наблюдателем.

— Райан, знаете, за что я вам благодарна? За вашу дружбу, Райан.

— Неужели никто не захотел бы стать другом живой легенды?

Теплый октябрьский день не смог бы объяснить краску, залившую лицо Энни.

— Это всего лишь везенье и ничего больше, Райан.

— Вы называете это везеньем, а ваши поклонники считают, что вы провели Бальзаретти благодаря шестому чувству, свойственному женщинам. И ваше умаление собственных достоинств, о которых вы сами прекрасно знаете, тоже помогло обвести его вокруг пальца.

Она усмехнулась. Райан намекал на приобретение ею Реки Бегут, полуразрушенного ранчо, ранее принадлежавшего Рэгги. Джеймс А. Бальзаретти попытался наложить на него лапу после смерти Рэгги. Энни приложила все силы, чтобы сохранить за собой этот кусочек прежней жизни. С Бальзаретти они спорили до тех пор, пока тот не согласился выставить ранчо на аукцион. Когда Бальзаретти узнал, что Энни страстно желает приобрести ранчо, он взвинтил цену до небес. Но Энни не отступила. Аукцион кончился тем, что она купила ранчо за немыслимую цену, во много раз превышающую его действительную стоимость. Но зато ранчо теперь стало частью наследства Брендона.

И вот нанятый ею топограф нашел аллювиальную алмазную трубку возле ручья, который входил в ее владения. Только в нынешнем году от Алмазных Копей Льюиса ожидалось получить около миллиона каратов. Правда, ювелирную ценность представляло не более пяти процентов от общего количества добываемых алмазов, но среди них встречались необычайно редкие розовые камни, стоившие в пять и более раз дороже обычных белых.

— Я слышала, что ваша газета в оппозиции к Уолтеру Филлипсу, — сказала Энни, меняя тему разговора. — Но я что-то не слышала, чтобы он хоть в чем-нибудь уступил натиску вашего пера.

Райан пожал плечами:

— В таком случае я мог бы стать чемпионом среди неудачников, а вот Филлипс не может одолеть собственного зятя.

— Дэн Варвик. — Она рассмеялась.

— Оппортунист, использующий фамилию собственной жены как карт-бланш.

— Вы не знаете Варвика, Энни. Он входит в любую гостиную без приглашения. Они с Уолтером, как кобра с мангустой, каждый выжидает удобного случая, чтобы напасть.

Райан посмотрел в сторону.

— Энни, послушайте. Вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я возьмусь и за «НСУ Трэйдерс», если увижу, что компания преступает границы дозволенного.

Его напор поставил Энни в тупик.

— Разумеется, я одобряю вашу непредвзятость и независимость, несмотря на то, что я не всегда и не во всем разделяю вашу точку зрения.

Райан заслуживал ее уважения и поддержки, но она никогда не дала бы ему понять об этом открыто. Нана однажды сказала ей:

— Никогда не пиши то, что можешь сказать. Никогда не говори громко то, что можешь прошептать. И если ты должна шептать, то твой шепот должен быть невнятным.

— Тогда выходи за меня замуж, Энни. Ее глаза удивленно расширились:

— Что?

— Вы прекрасно слышали, что я сказал.

— Брендон, иди ко мне. — Она оглянулась на Райана. — Мальчик слишком близко подошел к пруду.

— Энни, вы просто игнорируете меня. Брендон вразвалочку подошел к Энни, раскинув руки в стороны. Она схватила мальчика и поцеловала в розовую пухлую щеку.

— Мне не нужен брак, Райан, у меня есть сын, и я его очень люблю.

— Вам нужна не такая любовь, Энни. От его настойчивого низкого мелодичного голоса что-то всколыхнулось в ней. Энни ощутила внутри себя какое-то пока необъяснимое чувство и отпустила мальчика.

— Я слишком занята делами и закоснела, управляя моей империей.

— В любом случае, вы женщина, привлекательная женщина, даже если и отрицаете это.

Энни посмотрела на Райана испепеляющим взглядом, который заставлял стушеваться даже членов Совета.

— Вы не совсем уверены в том, что сейчас сказали, — она встала, отряхивая юбку. — Уже вечер, становится прохладно. Я лучше отведу Брендона к няне.

Райан сразу же поднялся.

— Вы избегаете говорить на эту тему, Энни. Я был о вас лучшего мнения. — Он криво усмехнулся. — Я ожидал, что вы будете бороться.

Она рассмеялась:

— Я польщена. Мое женское тщеславие удовлетворено. Не обращайте на меня внимания.

— Я не думаю, что вы правы. Так мы уходим? А то у меня интервью с вашим противником Дэном Варвиком.

— Он мне не противник, — возразила Энни, четко выговаривая слова. Но где-то в глубине души она была разочарована, что Райан так легко сдался после ее отказа.

«Ты и в самом деле тщеславна, Энни Ливингстон», — сказала она себе.

— Все, о чем я тебя прошу, — поприсутствовать на приеме в честь тенора. Я же тебя не прошу посетить оперу.

Дэн отвернулся. Когда он, лежа с Луизой в постели, отворачивался, женщина ненавидела его. Она всякий раз ненавидела и себя, когда не выдерживала и срывалась на крик. Много раз Луиза клялась не быть такой же слабой и вялой, как и ее мать.

— Еще до того, как ты ответила на приглашение, я же тебе говорил, что меня выбрали в Ассамблею Рабочих Союзов, и теперь у меня нет времени, я занят.

— Политика! Если это не Союз, то новая Рабочая партия, если не Рабочая партия, то тебя может интересовать только… другая женщина!

— Что? — он повернулся к Луизе лицом. В темноте она не могла видеть его лица, но наизусть знала каждую черточку. За шесть месяцев со времени свадьбы Луиза узнала каждый мускул его тела, каждую интонацию его речи, но его мысли всегда оставались при нем, и делиться ими Дэн не собирался даже с женой.

— Женщина? Ты с ума сошла! Даже если бы я захотел другую женщину, откуда бы у меня на нее нашлось время?

— Я не знаю, — прошептала Луиза. Она отбросила назад упавшие ей на щеки вьющиеся волосы. Время от времени она встряхивала ими, чтобы справиться со смятением. — Это женщина, которую ты знал до меня. Кто-то из твоего прошлого. Твое выражение… — Она чувствовала, что краснеет. — Ты ведь не был целомудрен все эти годы. Кто она?

Луиза почувствовала, как кровать вздрогнула. В темноте она ясно видела силуэт обнаженного тела Дэна, маячившего за спинкой. После свадьбы он согласился переехать в дом Филлипсов, подчинившись желанию ее отца. Казалось, Дэн сразу привык к роскоши.

— Ты права, Луиза, у меня прежде была женщина.

У нее перехватило дыхание.

— Ее звали Кай.

— Я ничего не хочу знать о ней!

— Она была полинезийкой. Она закрыла уши руками:

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты любил только меня.

— Мы оба работали на сахарных плантациях в Квинсленде. Она была продана в рабство своим отцом, протестантским миссионером. Ее продали вместе с сестрой. Помощник надсмотрщика, подонок, изнасиловал ее сестру. Тонкил было тогда не больше двенадцати — тринадцати. Но она забеременела.

Луиза не могла больше выдерживать бесстрастного голоса, рассказывающего о таких жутких вещах. Она вскочила с кровати и обхватила Дэна руками.

— Прекрати! Сейчас же прекрати, Дэн!

— Наверное поэтому, когда я узнал о случившемся, то не решился оставить Кай этим подонком. Она была уже беременна от меня, когда мы решили бежать вместе с плантаций. Это было все равно, что украсть чужую собственность. Хозяин плантации ни за что не позволил бы мне похитить его рабыню. Он пустил по нашему следу своих людей с дрессированными мастиффами (Мастиффы — английская порода служебных собак.). Кай тогда умерла в тропическом лесу, и я похоронил ее там вместе с нашим неродившимся ребенком.

Слезы катились по щекам Луизы и капали Дэну на спину, к которой она прижалась лицом. — Я подарю тебе еще одного ребенка, Дэн! Только не люби ее, она умерла. А я жива. Ты чувствуешь это? — Она схватила его за руку и прижала ее к своей маленькой груди. — Мое тело живо и горячо жаждет тебя!

Она провела его рукой по своему животу. Почувствуй дитя, что я вынашиваю в себе для тебя. Дэн, поцелуй меня, любимый!

Он обернулся и прижал жену к своей груди. Она ощутила обиду, горечь и злость, исходившие от него, но не они ее заботили, когда он, приподняв, понес ее к кровати. Он жил рядом с нею, а те прежние его чувства не волновали Луизу Если бы только он полюбил ее!

Глава 12

1885

Из окна своего кабинета Энни наблюдала за процессией из трехсот мужчин и женщин, которые направлялись по набережной к Бирже шерсти. Их вел кардинал Ралей. Облаченный в мантию и шапочку, он держал в руках не кардинальский жезл, как обычно, а огромный крест с распятым на нем замученным человеком, одетым в лохмотья, заляпанные красной краской, похожей на кровь. Надпись гласила: «Убит богачами».

Духовенство встретило депрессии в городах проповедями, высмеивающими нуждавшихся и пострадавших, упрекая их в безалаберности и обвиняя в том, что они сами послужили причиной собственных несчастий из-за увлечения спиртным и азартными играми. Но только не кардинал Ралей. Он был выдвинут на этот пост Союзом рабочих. И Дэн Варвик, радикально настроенный лидер этого Союза, поддерживал кардинала.

Финансовый крах Аргентины, которая была мировым центром спекуляций, ударил и по Австралии настолько сильно, что в австралийских колониях в Квинсленде, Виктории и Новом Южном Уэльсе были закрыты тринадцать банков.

Энни Трэмейн, одна из богатейших женщин-предпринимателей Австралии, стала мишенью для многочисленных нападок со всех сторон. Даже несмотря на ее усилия, чтобы банк Нью-Саут-Уэлс выдавал всем желающим их вклады.

Когда же банки, которые еще оставались открытыми, не снизили процентных ставок на кредиты, наибольший урон понесли скваттеры и фермеры. И тогда же Энни снизила собственные процентные ставки и даже выделила дополнительные суммы для займов.

Сильно встревоженные падением цен на землю, ранчеро стали нанимать только работников, не состоящих в Союзе. В отместку рабочие Сиднея и Мельбурна отказались обрабатывать и грузить на корабли шерсть, снятую не членами Союза.

В то же самое время рабочие серебряных, свинцовых и цинковых рудников Брокен-Хилл забастовали. Энни выполнила все их требования, даже самые нелепые. Неужели они не понимали, что, низвергнув капиталистический уклад экономики, к которому так привыкли, они бы убили золотую несушку?

Энни подняла с пола сложенный экземпляр «Сидней Диспетч» и вновь прочитала последнюю статью Райана.

«…Глядя в завтрашний день, когда, наконец, будут нормальные отношения между нанимателями и рабочими, когда судовладельцы прекратят разрушительное соперничество между собой…»

Пустые слова. Но сейчас они рассердили ее не на шутку. В самом ли деле Шеридан ей друг?

Она решила пригласить его к себе нынче же вечером. Райан жил в Вулумулу — одном из старейших районов Сиднея с многочисленными тесными улочками и несколькими великолепными домами, выстроенными в стиле эпохи Регентства. Энни приказала кучеру подождать и уже почти выбралась из ландо, когда увидела Райана, который появился в дверях своего дома. Он был одет в вечерний костюм из тальмы, цилиндр и в руках держал неизменную трость.

Энни собиралась уже окликнуть его, как из вестибюля вышла женщина. В наступающих сумерках Энни не смогла хорошо разглядеть ее, кроме, пожалуй, что одежда была весьма изысканна. Край шляпки заслонял лицо женщины. Она взяла Шеридана под руку и, глядя только на него, тихонько смеялась в ответ на его слова.

Озадаченная Энни наблюдала, как парочка проследовала вдоль улицы. Куда же они могли направляться пешком в такое время суток, ради чего?

— Следуйте за ними, — приказала она кучеру.

Энни почувствовала укол ревности и негодования. Почему же она до сих пор ничего не слышала о его любовных интрижках?

Разумеется, мужчине его склада несвойственно воздержание, но ведь они были друзьями, и Энни ничего не скрывала от Райана. Он же знал все о ней и Рэгги, разве нет?

Досада грызла ее.

Вскоре Райан со спутницей пересекли Квинс-Сквер с северной стороны Гайд-Парка и подошли к двери. Задохнувшись от волнения, Энни прочла: «Церковь Сент Джеймса». Они направлялись на мессу!

Почему она раньше никогда не думала, что Райан может быть религиозен? Энни всегда считала прихожан лицемерными и слабыми. Хотя эти эпитеты вряд ли применимы к Райану. Упрямый, чересчур самоуверенный, даже иногда невыносимый, но никогда не лицемерный или слабый.

А кто эта женщина?

Временами Энни сожалела, что у нее нет подруги-женщины, с кем можно было поделиться секретами и тайнами. Род занятий определил круг ее знакомых — все они были преимущественно мужского пола. А после того, как Энни заканчивала работу, у нее не оставалось ни сил, ни желания, чтобы видеть кого-то еще.

Все случайные расспросы в последующие дни не добавили информации о спутнице Райана. Скорее всего эта женщина не входила в то общество, где вращались Райан и Энни. Наконец она решилась сама спросить об этом Райана.

— Ну и наглая же ты, Энни — сказала она зеркалу, поправляя сбившиеся пряди красновато-коричневых волос перед тем, как отправиться в редакцию «Сидней Диспетч».

Райан находился в типографии: он был с закатанными рукавами и в фартуке наборщика. На левой руке кожа и волоски запачканы краской. — Энни, что заставило вас нарушить наш покой и проникнуть в святая святых мужчин.

Его улыбка была столь же язвительной, как и вопрос. — Хм. У меня есть кое-что для вас. Не найдется ли у вас немного времени, чтобы пригласить меня на ланч?

— У меня сенсация. Двое лидеров Союза арестованы во время вооруженной стычки.

— И наверняка один из них этот хулиган Варвик?

— Нет, но два его помощника схвачены полицией. Вы недооцениваете Варвика. Он не позволит своим последователям запятнать его репутацию.

Последователи. Потом она вспомнила, почему сказала затем Райану:

— Может быть, позже?

Он взял перемазанную краской тряпку и вытер руки:

— Если это возможно, Энни, то я найду время пообедать с вами сегодня же вечером.

Она собиралась возразить, но вместо этого сказала:

— Хорошо. Я буду ждать вас в восемь часов у издательства.

В назначенный час Энни начала волноваться. Она мерила шагами пол гостиной и обдумывала дюжину вопросов, которые должна была обсудить с Райаном, чтобы хоть как-то оправдать свою назойливость. Это должно выглядеть как сугубо деловое свидание. Если бы Энни призналась Райану, что затеяла обед лишь ради того, чтобы поинтересоваться его личной жизнью, то это было бы равносильно признанию в собственной слабости и сделало бы ее слишком уязвимой. Она и так зашла дальше, чем следовало.

Наконец Энни оделась и уселась в экипаж. Был нежный осенний вечер первого марта, крыша ландо опущена. Когда Энни подъехала к редакции, Райан как раз выходил из дверей, на ходу натягивая сюртук. Котелок был надвинут на самые глаза.

— Я вижу, что до последней минуты вы работали, — сказала она, стараясь сохранить голос спокойным пока Райан взбирался в экипаж.

С извиняющимся выражением он вытянул длинные пальцы.

— Всю краску так и не удалось смыть, — Райан раскинул руки на спинке сиденья. — Ну-с, и из-за чего весь сыр-бор? Что-то беспокоит вас, Энни, не так ли? — Он слишком хорошо ее знал.

— Как насчет кафе под открытым небом с видом на залив?

— Пойдет после дня у печатного станка, где запах типографской краски вызывает головную боль. Не мешало бы проветриться, а то у меня глаза съехались в кучку.

Он улыбнулся Энни краешками губ.

— Я чувствую, что старею и тело заявляет свой протест в один и тот же день дюжиной разных способов.

Райан знал Энни достаточно хорошо, чтобы не торопить события. Кафе, выбранное ею, находилось поблизости от строящегося железнодорожного склада с прекрасным видом на бухту. Закатное солнце освещало мириады кораблей и мелких суденышек с мачтами, реями и путаницей снастей. Рядом со всем этим великолепием приютилось кафе, оплетенное вьющимися растениями с ярко-оранжевыми цветами. Наряду с посетителями равными правами в кафе пользовались и ручные кукабурры (Кукабурры — разновидность попугаев.).

Они выбрали ближайший к воде столик под зонтом. Заказали красное вино, изучили меню и поговорили о ничего не значащих пустяках — политике и погоде.

Райан спокойно ждал, пока Энни скажет ему о цели встречи. Она сидела чуть сбоку и украдкой изучала его точеный профиль. Любила ли она его? Нет. Он был просто хорошим другом и все.

Наконец она вкрадчиво спросила:

— Кто та женщина, с которой вы встречаетесь?

Брови удивленно полезли вверх, губы под угольно-черными усами дернулись. — И это все для того, чтобы меня об этом спросить?

Она не пошевелилась даже, чтобы взять стакан, наполненный официантом. — Да.

— Да, я вижу. Тогда вы и в самом деле серьезно, — он отпил вина. — Мэри МакГрегор. Вдова. Ее муж был деканом Сиднейского университета. И это все, что вы хотели от меня узнать?

Мэри МакГрегор. Энни перебирала в памяти подробности, силясь вспомнить лицо. Очаровательная женщина с льняными волосами и глубоко посаженными карими глазами. Лет тридцати пяти или около того.

— Вы ее любите?

Райан уселся поглубже в кресло и глянул на Энни поверх ободка своего стакана:

— Это так важно?

— Да.

— Почему?

Энни отхлебнула немного вина, чтобы успокоиться:

— Потому что, если вы женитесь, то она может помешать нашей дружбе, а наша дружба слишком важна для меня, и я не хочу ее потерять.

Некоторое время Райан не говорил ни слова, слышен был только плеск волн о набережную, негромкие голоса посетителей, звон стаканов и приборов.

— Если я женюсь, Энни, — сказал он тихо, — надеюсь, что моя жена не позволит себе плохо относиться к моим старым друзьям и тем более ревновать. Она должна понимать мою дружбу с другими, будь то мужчины или женщины.

Из ближайших зарослей вьюна донеслось поддразнивание кукабурры.

Она так долго жила без любви, только теперь Энни поняла это. Тот вечер с Райаном все расставил на свои места. Ее чувства к Райану были собственническими и требовательными. Ревность — отвратительное чувство. Энни была благодарна Райану за то, что был с ней честен и не дал переступить границу приличий.

Проблема состояла в том, что Энни по роду своей деятельности знала многих мужчин, но ни они, ни она сама не знали, где кончается глава «НСУ Трэйдерс» и начинается просто женщина. Энни страстно хотела выбраться куда-нибудь, чтобы хоть немного отвлечься.

Удобная возможность вскоре представилась. Мельбурнская Ассоциация Судовладельцев пригласила Энни на торжество по поводу спуска на воду нового корабля с развлечениями, танцами, фейерверками и аттракционами. Торжество совпадало по времени с началом МУУМБЫ (аборигенское слово, обозначающее праздник в марте во время созревания винограда.). В «изумительном Мельбурне», по выражению «отцов города», Энни могла быть неузнанной хотя бы один вечер.

В 1883-м была достроена железная дорога между Новым Южным Уэльсом и Викторией, стальная лента протянулась через Альбери, пограничный город на Мюррэй-Ривер. Сев в поезд, Энни прибыла в Мельбурн. Незаметно, без фанфар, скромно. Отель, куда она въехала, располагался рядом с Сити-Сквер на Парис-Энд, где изящные деревья превращали улицу в тенистую аллею.

Обязанности по открытию праздника Энни предстояло выполнять завтра, поэтому вторая половина дня и вечер были в ее распоряжении.

Несколько разряженных по случаю праздника горожан уже вовсю буянили на Свансток-стрит рядом с рекой Ярра, иногда еще называемой из-за своего грязно-коричневого цвета Рекой, Текущей Вверх Дном. Это был живописный уголок города. Празднующие горожане веселились, перебрасывались шутками и, разумеется, выпивали неимоверно много спиртного. Толстый мужчина в костюме Арлекина стоял в каноэ на середине реки и что-то кричал в толпу, ничуть не заботясь о своих пассажирах, рискующих в любую минуту оказаться в воде.

Погода была просто превосходной, подняв Энни и без того неплохое настроение. Уличный торговец на Флиндерс-стрит продавал маски-домино, и она купила себе ярко-алую маску с черным ободком вокруг глаз, покрытую золотистыми блестками. Теперь она и в самом деле была инкогнито.

В королевских Ботанических Садах, в киоске с закусками, Энни купила себе лепешек и крема. Тут же подкрепилась, сидя на специально устроенной на обочине мощеной булыжником тропы скамейке с видом на Ярру. Вокруг распространялся плотный аромат экзотических цветов. Какаду, оппосумы и кролики смело, не боясь человека, подходили к Энни и составляли ей компанию.

Энни находила некоторое удовлетворение среди этого природного великолепия. Но влюбленные пары, прогуливающиеся по тропинкам под сводами переплетенных между собой деревьев или плывующие в лодках по неспешно текущей реке, только усиливали ее одиночество.

В чувственном уединении садов Энни вряд ли смогла отыскать себе союзника.

Или просто так думала, что не могла бы.

— Вы еще не были в самой красивой части парка, — раздался мужской голос слева от нее. Она обернулась, всматриваясь в наступающие сумерки, где маячил силуэт одетого в костюм пирата мужчины с болтающейся в ухе серьгой. — И что же это?

— Сказочное Дерево. — Он шагнул вперед, чуть косолапя, что сразу же выдавало в нем наездника. Кем он был — игроком в поло или стокменом, для нее не имело значения.

— Как вы догадались, что я не видела Дерева?

— Я следовал за вами с момента, как вы вышли из отеля.

Энни подумала, что звать на помощь бесполезно: она была одна или почти одна в глухом парке.

— Вы тоже остановились там?

— Я приехал в город, чтобы повидать сына. Он учится в Мельбурнском университете.

Энни улыбнулась, и мужчина улыбнулся в ответ. Он был достаточно крупным, но невысокого роста с привлекательной улыбкой, в которой было что-то беззащитное.

— Откуда вы?

— Эчука. У меня там пристань на слиянии рек Мюррэй и Кэмнэспи.

Энни оказалась права: романтический незнакомец оказался стокменом. Несмотря, что сам Тимоти Абернати вряд ли относил себя к их числу.

Они прежде не встречались, но Энни кое-что слышала о нем. Его пристань стала центром местной коммерции и торговли, претендуя называться австралийским Чикаго. Пристань могла принимать семь речных пароходов одновременно. В свои сорок с небольшим Тимоти уже похоронил двух жен.

Да, она слышала о Тимоти Абернати, и он слышал об Энни, но знал ли он, что одинокая женщина в парке была именно Энни Трэмейн? т — А вы? — спросил он, поставив ногу в черном сапоге на скамью и опершись руками на колено.

— Я туристка и приехала на открытие завтрашнего праздника.

— А что делаете сегодня вечером?

— Сегодняшний вечер для волшебства.

— Тогда давайте творить его вместе, вы не против? — предложил он ей свою руку.

Энни чувствовала, что поступает глупо, но оперлась на предложенную руку. Ей хотелось чего-то необычайного, романтического и вообще просто верить, что мужчину и в самом деле заинтересовала ее внешность.

— Сначала сказочное Дерево, миледи, а затем Китай-город.

Энни взглянула на него. Он был определенно крупным мужчиной.

— Китай-город?

— Самая подходящая часть Мельбурна для празднования Муумбы.

Они болтали о пустяках, прогуливаясь по направлению к дереву.

— Я часто думаю о том, чтобы, приехав в город на праздник, взять в аренду каноэ, но затем спросил себя: а зачем об этом беспокоиться? Такие вещи больше подходят для молодых, ищущих романтики, а в моем возрасте…

— Я думаю, что не только молодые имеют право на романтику.

Ни она, ни он не выдумывали подставных имен. Под нависающими ветвями сказочного Дерева мужчина написал свои инициалы.

— А ваши? — спросил он.

— «Э. Т.». — Она наблюдала, как он выводит ее инициалы сразу же под своими и обрамляет их силуэтом сердца.

Затем они направились в центр города, где по случаю Муумбы улицы были разукрашены и заполнены народом. Люди толкались, шумели, костюмы ряженых представляли все персонажи от Клеопатры и до кенгуру.

У крикливого уличного торговца Тимоти купил бутылку местного вина и предложил ей. Энни сперва отказывалась, но затем все же отхлебнула прямо из горлышка.

— Пряно, крепко и вкусно, — сказала она, едва не закашлявшись, переводя дух и при этом улыбаясь.

Китайский квартал на Литтл-Бурки-стрит представлял собой узенькую улочку с множеством магазинчиков, ювелирных лавчонок, прачечных и ресторанчиков. Декоративные бумажные фонарики, расписанные яркими кричащими красками, создавали впечатление, что, попадая на эту улицу, входишь в таинственный мистический мир. Аромат благовонных курений и сандалового дерева смешивался с запахом пряностей, жареной рыбы и манящим к себе ароматом зеленого чая.

Огромный плакат, написанный киноварью, приглашал посетителей в дом Фонга. Тимоти выбрал столик, расположенный так, чтобы было удобно наблюдать за происходящим на улице, и заказал чай.

— Я полагаю, что вина нам уже достаточно, — сказала Энни. — Я уже порядком захмелела.

— Ага, но сегодня вечером мы должны парить на крыльях веселья и радости. Это время для волшебства, разве нет?

— Почему вы последовали за мной?

— Какой бы мужчина в здравом уме смог бы устоять? Ваши красные волосы были зовом сирен.

Ее глаза расширились. — Вы ведь знаете, кто я?

В эту самую минуту по улице прошла процессия, сопровождаемая взрывами петард. Огромные красные змеи, трещащие факелы, пятидесятиметровые львы и драконы из папье-маше. Тимоти подождал, пока мистерийная процессия пройдет мимо, и затем сказал:

— Каждому известно, кто вы.

— Н-да, но мы ведь не были прежде друг другу представлены.

— Нет. — Краска прилила к его лицу. — Я видел, как вы расписывались в регистрационной книге отеля.

Энни почувствовала, как неприятно застучало сердце — сигнал, что восхищение мужчин, завязывающих знакомство, неискренне, и единственной их целью являлось достижение своих меркантильных целей.

Разве Тимоти Абернати предполагал, что пришествие железной дороги в безлюдную сельву разрушит его годами отлаженный бизнес?

Энни посмотрела в его усталые глаза и увидела, что должна была увидеть раньше: отчаяние. Но теперь она и сама ощутила отчаяние оттого, что обречена жить в одиночестве.

Ты победила, Нана.

Глава 13

1886

Дэн проглотил комок, подступивший к горлу. Наблюдая! как Луиза кормит грудью дочь, он вспоминал, как раньше думал, что никогда не сможет полюбить другого человека так же сильно, как Кай.

Десятимесячная Шевонна ворвалась к нему в душу и взбудоражила сердце своим еще никому не понятным языком и открытой улыбкой.