— Ты получил хороший пинок от плавуна, и от удара твоя грудь посинела.
— Ага, но мне кажется, это нормально. Ни один парень не скажет, что цвет его шрамов, синяков, порезов и ушибов имеет какое-то значение.
Энни на секунду смутилась. До сих пор она никогда в разговоре не касалась его безобразных шрамов. Но, заметив его кривую улыбку, она расслабилась:
— Давай-ка я помогу тебе снять мокрую одежду.
Его брови полезли вверх:
— У меня пока еще есть свои руки. И я вполне в состоянии раздеться самостоятельно.
Энни мгновенно покраснела и отошла от кровати:
— Я буду снаружи. Позовите меня, когда будете готовы.
— Можно один вопрос? Что я делаю в вашей кровати?
— Это потому, что я так захотела.
— Почему же? Моя кровать ничем не хуже.
Энни помолчала, держа руку на дверном косяке. По опыту она знала, что лучше всего сказать правду:
— Когда-нибудь я хотела увидеть вас здесь.
Наступившая тишина и его изумление, широко раскрытые глаза встревожили ее, как необъезженную лошадь.
— Вы сильная женщина, мисс Трэмейн. Я могу работать на вас. Но вот с какой женщиной я буду заниматься любовью, позвольте мне решать самому. Здесь вы не можете приказывать.
Краска обожгла ее лицо:
— Это не приказ, а всего лишь робкая надежда.
Вздохнув, Рэгги закрыл глаза:
— Подумайте, мисс Трэмейн, к чему это может привести?
— Раздевайся. Я скоро вернусь. Следующие пять минут Энни мерила шагами свой кабинет. Какой же чертовой дурой она, наверное, выглядела. Как теперь вернуться назад и посмотреть ему в лицо? Энни задержалась у окна. День был пасмурный и мрачный, дождь накрапывал по ту сторону стекла и, казалось, будет идти вечно. Снаружи зрители уже покинули пологие берега Вулумулу, лишь несколько динго, опасливо озираясь по сторонам, шлепали по воде.
Прошла только ночь с начала времени ягнения, как на ранчо уже потеряли одного ягненка, зарезанного дикими собаками. Те редко ели собственных жертв, убивая их лишь ради забавы, чертовы динго!
Как можно не вернуться к Рэгги? Человек должен потакать собственным желаниям. Теперь Энни знает: если хочешь что-либо получить в этом мире, то просто обязан следовать этому правилу.
— Мисс Трэмейн? Она обернулась:
— Да, Зэб.
Зэб стоял в дверном проеме, держа шляпу в руке, его зубы и палочка в носу белели на лоснящемся черном лице.
— Стригали согласились вернуться к работе и к новым машинам. Она улыбнулась:
— Спасибо.
Когда Энни открыла дверь своей спальни, Рэгги уже сидел на кровати, подложив под спину подушки, его грудь была обнажена, и у Энни снова перехватило дыхание. Она постаралась выглядеть беззаботной.
— Поздравляю вас, вы добились-таки успеха. Бастовавшие стригали согласились приступить к работе и испытать новые машины.
— Вы как будто не рады. Она попыталась быть честной.
— Я сконфужена, мои чувства в смятении, и я в них совершенно запуталась. Но прочь все бессмысленные сомнения! Вы знаете, что я желаю вас, и думаю, что вы так же желаете меня. Если это и в самом деле так, то вы — первый мужчина, который жаждет не моего положения и состояния, а лично меня.
Это было полуправдой. Райан Шеридан не желал ее состояния и положения. Издатель газеты желал чего-то еще, о чем даст знать, когда придет время и он будет в этом нуждаться. Долгое время он никаких просьб не выказывал. Они встречались только на заседаниях Совета Директоров компании, проходивших каждые полгода.
— А не ошибаетесь ли вы, мисс Трэмейн, по поводу того, что мне не нужны ни ваше положение, ни ваше богатство?
Она глянула на Рэгги сверху вниз. Одеяло было у него подмышками, но не закрывало его вьющиеся темно-русые волосы, рассыпавшиеся по плечам и спускавшиеся ниже лопаток. Странно, но она больше не замечала шрамов от ожогов на его теле.
— Я обычно верно сужу о людях и думаю, что не ошибаюсь в вас. У вас лицо честного человека.
Его губы растянулись в улыбке.
— Лицо-то честное, да не слишком красивое.
— Мое лицо, лицо волевого человека, тоже нельзя назвать красивым.
Его глаза расширились от удивления:
— И кто же вам такое сказал?
— Моя бабушка.
— Она была не права, ибо именно из-за воли и целеустремленности ваше лицо так привлекательно. Это, мисс Трэмейн, даже больше, чем просто красота.
Его слова воодушевили Энни и, немного смутившись, ощутив незнакомое доселе чувство робости, она придала голосу самое деловое выражение и сказала:
— Ну ладно, а теперь самое время заняться вашими ранами.
Энни взяла чистую тряпицу и опустила ее в миску с теплой водой. Затем, присев на краешек кровати рядом с Рэгги и отжав тряпочку кончиками пальцев, прикоснулась ею к его плечу, чтобы смыть грязь и песок, налипшие на ссадину. Оба вздрогнули, как от удара молнии. Наконец, опомнившись, быстро и ловко, без лишних слов Энни смыла грязь.
— Я пришлю кого-нибудь справиться о вас, — сказала она и поспешила вон из комнаты.
Но вскоре пришла сама, ведомая влечением к нему, с которым не в силах была справиться. Ее постель теперь находилась в гостиной, и, лежа на ней, Энни подолгу думала о Рэгги, борясь со своими мятежными чувствами.
Следующие несколько дней она нашла утешение в беседах с Рэгги. Он развлекал ее. Рэгги так же, как и она, любил эти места, жил здесь с детства и за свою жизнь пережил множество приключений.
— Когда мне было пятнадцать лет, — рассказал он во время одного из визитов, — тридцать или что-то около того аборигенов пришли к нашему лагерю и попросили у отца пороху для своих мушкетов. Отец попытался умиротворить их, дав им немного табаку, который они с отвращением отвергли. Тогда он предложил им муки. В то время они казались настроенными дружелюбно, поэтому отец предложил проверить их мушкеты, на что аборигены охотно согласились. Занимаясь оружием, он открыл полку и пальцем выковырял кремень. Аборигены ничего не заметили. Это спасло нам жизнь. Вскоре после этого один из туземцев притаился за столбом ограды и выстрелил в моего отца. Отец тут же выстрелил в ответ поверх головы со всех ног удиравшего аборигена. Больше они нас никогда не беспокоили.
Однажды утром, когда она пришла проведать Рэгги, Энни нашла его спящим. Одеяло было сброшено на пол, окно настежь открыто. Обнаженное тело Рэгги было прекрасно. Стараясь двигаться бесшумно, на цыпочках, девушка прошла через комнату, чтобы прикрыть его. Но, поддавшись соблазну, не удержалась и прикоснулась к бронзовой коже на груди, как раз туда, где лежало несколько прядей волос. В этот самый момент его веки открылись.
— Вы, должно быть, замерзли, — прошептала Энни.
Он взял ее за запястье и поднес ладонь к своим губам.
— Тогда, я полагаю, самое время вам согреть меня, мисс Трэмейн. — Его дыхание теплым дуновением касалось ее тела.
Дыхание участилось. Возбуждение, заставившее девушку затрепетать, пришло откуда-то из глубины естества и обдало жаром, как горячее дыхание знойного январского дня.
— Пожалуйста, — прошептала она, когда его язык нежно стал ласкать ее ладонь. — Пожалуйста, не зови меня мисс Трэмейн. Не сейчас.
— На одном из нас слишком много одежды, Энни.
Звук ее имени, слетевший с его губ, доставил Энни несказанное удовольствие, сделав ее дыхание быстрым и прерывистым, заставив пульс стучать в ушах, а сердце биться чаще и сильнее.
— Ты имеешь в виду?..
— Я имею в виду, что желал тебя все это время.
— Почему же ты не сказал мне об этом?
— А как бы ты сказала своему боссу что-либо подобное? Она сглотнула.
— Ты только что сказал это.
— Может быть, ты разденешься? — произнес он. — Я не совсем в форме, чтобы сделать это сам.
Раздеться перед ним? При дневном свете?
— Закрой глаза, Рэгги. Я не привыкла ни перед кем снимать одежду.
Она уловила легкую насмешку в его голосе:
— Тебе придется привыкнуть, Энни. Потому что, уж если я начал это с тобой, то останавливаться не собираюсь.
Раздеваться перед ним? Это было, наверное, самым волнующим из всего, что она когда-либо делала, сравнимое разве что с представлением, которое она устроила МакИннесу на первом собрании акционеров.
Однако это также и обижало ее больше всего. Ее собственное представление о себе как о деловой женщине не уменьшалось по мере того, как Энни начинала себя чувствовать просто женщиной.
Каждый элемент одежды, который она снимала, делал ее все более уязвимой. А что если ее угловатое мальчишеское тело не вызовет у него ответного желания?
Ботинки снялись легко, мужские брюки и рубашка отнюдь не скрывали округлившихся форм, но панталоны и сорочка, казалось, приросли намертво к телу. Наконец Энни полностью разделась и скрестила руки перед собой.
Обожание отразилось на лице Рэгги, он выпростал руки из-под одеяла. Его голос стал скрипучим, а улыбка напряженно-искривленной.
— Иди ко мне, Энни. Иди скорее ко мне, пока я, потеряв рассудок, не выскочил из кровати и не взял тебя на холодном жестком полу.
Подстегиваемая его страстностью, Энни перестала сдерживаться и шагнула вперед, преодолев оставшееся расстояние до рук Рэгги. Она легла рядом с мужчиной, вытянувшись и прижавшись к его холодному телу, и вскоре ее огонь зажег и его.
— Твоя грудь, — выдохнул он, — я не думал, что она такая большая. — Сложив ладонь чашечкой, он взял одну грудь в руку и припал к ней губами. Энни вздохнула. Она ощутила, как внизу, возле ее живота, набухает его мужская сила, которая, уткнувшись в нее, настойчиво толкала и требовала отдать ей положенную часть женского тела. Могла ли Энни быть в достаточной степени женщиной, ведь всю свою жизнь она занималась мужскими делами, играя роль хозяина и бизнесмена одновременно? Был ли этот акт так же обычен, как случка баранов и овец, разводимых на ее ранчо?
Когда его язык нежно лизнул кружок вокруг ее соска и Рэгги захватил сосок губами, Энни задохнулась от захлестнувшего ее удовольствия, забыв обо всем на свете… Она даже не сразу поняла, что Рэгги лег на нее, а его сила стала проталкиваться куда-то вперед меж ее бедрами.
— У тебя никогда прежде не было мужчины? — спросил он ее на ушко. Она тряхнула головой:
— Нет.
Он взъерошил пальцами ее волосы, расплетая косы.
— Я не знаю, что тебе рассказывали или что ты слышала об этом…
— Ничего.
Его руки проскользнули под ней, мягко обхватив ее ягодицы.
— Это может быть немножко больно, Энни, но я надеюсь, что приятного будет больше.
Он начал осторожно двигаться в то время, как его поцелуи покрывали ее щеки, шею и плечи. Возбуждение наполнило Энни, когда он вошел в нее. Она закричала, но в ее крике, как и надеялся Рэгги, было больше радости, чем боли.
«Она обхватила его плечи, голос стал интимно хриплым, каким бывает у женщин, которых переполняют подобные чувства, и страстно прошептала:
— Теперь я не позволю тебе остановиться… Еще, еще!
Глава 8
— Выходи за меня замуж.
Несмотря на то, что Энни любила Рэгги, долгие годы, прожитые под тяжелой бабушкиной десницей, приучили ее охранять собственную независимость и бояться компромиссов. Она прекрасно знала, что никогда не сможет заставить себя вступить в брак.
— Нет.
Рэгги не подал виду, что понял причину отказа, только сказал:
— Дитя, носимое тобой во чреве, не только твое, но и мое, и я его отец.
Лежа рядом с ним в затемненной спальне, Энни поглаживала щетину на его подбородке.
— Я знаю, вот почему я хочу, чтобы наш ребенок родился здесь, во Времени Грез. Я хочу, чтобы ребенок знал свою вотчину и своего отца.
Рэгги, казалось, принимал это. Полуобернувшись к Энни, он приложил руки к ее вздутому животу.
— Я могу жить без обручального кольца на твоем пальце так долго, как долго смогу удерживать тебя в руках.
Энни откинулась на спинку кресла, она была измотана выслушиванием речей на заседании Совета Директоров «Нью Саут Трэйдере Инкорпорейтед». Чуть ниже нее, за длинным дубовым столом сидел Райан Шеридан, под черными топорщившимися усами которого блуждало некое подобие улыбки. Энни знала, что улыбка адресована ей для того, чтобы поддержать и придать ей уверенности.
Райан воспринимал ее не только как агрессивную женщину, какой Энни и была на самом деле, но открыто восхищался ее деловой хваткой и сообразительностью.
Эта хватка проявилась и сейчас:
— Я знаю, что холодильная установка на пароходе была рискованным экспериментом, — сказала Энни. — Но я хотела бы рискнуть еще раз. Если мы сможем доставлять из Сиднея в Лондон замороженное мясо, то сумеем обеспечить бараниной весь мир…
И оба предприятия — «НСУ Трэйдерс» и Время Грез — будут иметь, по собственным расчетам Энни, прибыль более пятидесяти процентов.
— А не думаете ли вы о том, что потери, понесенные в этом деле Майком Гаррисоном, убедительно доказывают, что мы можем вылететь в трубу точно так же, как он? — спросил старый чудак, вот уже в течение нескольких лет воспринимавший в штыки любое предложение, исходившее от нее.
— Гаррисон теперь банкрот, — поддакнул другой член Совета. — И это говорит нам о многом.
— Это всего лишь говорит мне о том, — вступил Райан, касаясь кончиками пальцев крышки стола, — что компания, использующая новые прогрессивные методы, получает прекрасную возможность поймать фортуну за хвост. Этой компанией может и должна стать «НСУ Трэйдерс».
Гул одобрения прокатился по залу, когда, немного погодя, предложение Энни было принято большинством голосов.
Когда враждебность по отношению к скотоводам в Новом Южном Уэльсе достигла своей наивысшей точки, Энни старалась как можно реже отлучаться с ранчо, но, увы, ее отлучки в Сидней были неизбежны, потому что ей приходилось решать массу вопросов, связанных с делами компании.
С открытием в Новом Южном Уэльсе артезианской воды (как утверждалось, запасы были величайшими в мире) в этом штате стало возможным развитие скотоводства как ведущей отрасли хозяйства. Имея воду, можно было перегонять скот на новые пастбища. Ведь главное богатство — вода. Скотоводы быстро богатели в то время, как овцеводы еле-еле сводили концы с концами.
Райан подождал Энни у дверей зала заседаний. Члены Совета, толпясь, выходили из зала и скользили безразличными взглядами поверх ее нескладной фигуры.
— Вы ведь не собираетесь сегодня же вечером отправиться в обратный путь к вашему любимому ранчо?
Энни через силу улыбнулась:
— Теперь все мое время занимают только два дела.
— Если вы не будете как следует следить за собой, то вряд ли сможете заниматься вообще каким бы-то делом. Вы изматываете себя, Энни. Вместо того, чтобы расцветать, как это делают другие женщины в вашем положении, вы выглядите бледной и измученной.
Ее губы сложились утиной гузочкой:
— Только вы осмеливаетесь говорить мне о моем положении.
Райан взял ее за руку:
— Давайте пообедаем вместе. Я верну вас в дом на Элизабет-Бэй в полной неприкосновенности. Вы хорошо отдохнете и завтра утром уедете в ваше Время Грез.
Она усмехнулась.
— Многие, должно быть, говорили вам, что я запятнала свою репутацию. У меня тяжело на душе. Я — та самая Энни Трэмейн, самая скандальная женщина.
— Вы — одна из немногих женщин, преисполненных достоинства и женственности. Энни нахмурилась:
— Странно, что вы говорите это мне. Я всегда считала себя мужеподобной. Райан, откинув голову, засмеялся.
— Никогда даже и не смейте так думать, Энни. Ну, а теперь я предложил бы вам пойти со мной к Ремингтону. Кухня вдовца Ремингтона, пожалуй, превосходит даже стряпню китайца Джона.
Энни устала. Ей был необходим отдых, и она приняла бы предложение Райана, но сейчас так сильно беспокоилась за Рэгги. А Рэгги в это время занимался подвозом необходимых для восстановления своего ранчо Реки Бегут материалов, прикупая инвентарь за жалование, которое ему платила Энни.
Она почти наяву ощутила его запах — запах свежести после принятия ванны, резкий мужской запах сразу после сна и этот особый, остро ощущаемый ею аромат, когда она покрывала поцелуями его мускулистое тело. А его грациозно-ленивое кошачье тело так возбуждало ее!..
Именно в этот момент Энни обратила внимание на то, как сложен Райан. Длинный, гибкий, жилистый, он весь лучился энергией там, где Рэгги был бы просто расслаблен. И не почувствовала к Райану никакого влечения. Бедный Райан! Была ли в его жизни женщина, которая так же страстно желала его и так же сильно тосковала по нему, как Энни тосковала и желала Рэгги?
— Ну как, вы согласны? — спросил Райан, стрельнув заблестевшими глазами. Она улыбнулась:
— Почему бы и нет. В конце концов, я кое-что вам должна за вашу поддержку на Совете.
Он взял Энни за руку и повел ее к выходу.
— Я уже говорил вам, что не буду колебаться ни мгновения и сразу же скажу вам, как только мне это потребуется.
Энни на мгновение задержалась у стола своего секретаря. Джеме уткнулся в канцелярскую книгу, но она могла бы с уверенностью сказать, что он внимательно слушал их беседу. Но как раз совсем не это заботило ее. Она наморщила лоб.
— Райан, вы никогда не говорили мне, о чем можете меня попросить.
Теперь пришла его очередь улыбнуться, как ей показалось, шаловливой улыбкой:
— Никогда? Неужели? Так мы будем обедать?
Энни подумала о том, что Райан слишком уклончив, и еще вспомнила о пристани Эчука, где ее должен встречать Рэгги. Райан мог бы быть хорошим другом, но иногда газетчик ставил ее в неловкое положение. Он был слишком сложен для нее, а Рэгги всегда как на ладони — ясен и понятен.
После долгих трех месяцев разлуки предвкушение встречи с Рэгги заполнило ее существо. По прибытии колесного парохода к пристани Эчука она с удовольствием сняла бы комнату в местном отеле, где провела бы с ним ночь, занимаясь любовью, несмотря на то, что такие вещи противопоказаны беременной женщине.
Она нарочно расписала свое пребывание в Сиднее так, чтобы вернуться ко Времени Грез на седьмом месяце. Чтобы родить своего ребенка на ранчо и получить передышку, прежде чем снова вернуться в Сидней к делам компании.
Когда Энни сошла с парохода, ее встретил Зэб. На его черном лоснящемся лице застыло странное выражение. Энни остановилась у перил.
— Что случилось, Зэб?
Зэб комкал и без того изрядно помятую шляпу в руках, мелкие бусинки пота проступили на его темно-бархатной коже.
— Мистер Льюис, мисс Трэмейн, он, он… Ее сердце, казалось, перестало биться.
— Что с ним?
— Умер. Это Майк Гаррисон и еще несколько безработных овцеводов создали комитет бдительности и убили его. Они повесили мистера Льюиса.
…И время застыло. И в мире больше ничего не было…
Карабин Шарпа хранился до сих пор зачехленным на чердаке среди прочего хлама. Еще в детстве Энни научили обращению с оружием.
В те далекие годы время от времени случайные племена аборигенов иногда проходили через их земли. Размалеванные призрачные фигуры бесшумно скользили в высокой траве. Часто они проходили, не принося сколько-нибудь значительного вреда, возможно, из-за Баловэя и его племени, дружественного к Амарис Трэмейн. Но в любом случае Энни и Дэниел научились быть всегда настороже и готовыми к любым неожиданностям.
С остекленевшими пустыми глазами Энни достала карабин. Балансируя им на выпирающем животе, Энни очистила оружие от смазки.
В этот момент в комнату вошла Вена, проследила, как Энни нацепила перевязь с патронташем, но не произнесла ни звука.
— Я ухожу на некоторое время, Вена, — сказала Энни, нахлобучивая на голову шляпу.
Направляясь большими шагами к конюшням, Энни ощущала себя такой же толстой и неуклюжей, как слоноподобная Вена. В ее нынешнем положении вопроса о брюках даже и не возникало. Энни надела на себя просторный жакет и разрезанную в талии широченную длинную юбку из светлой шерсти меринос.
Зэб встретил ее на полпути через двор. Его глаза озабоченно расширились, но голос оставался, как всегда, вежливо-сдержанным.
— Куда вы собрались, мисс Трэмейн?
— Охотиться на хищных крыс, Зэб. Не оседлал бы ты мне Пэдди?
— Да, мэм.
Наблюдая за тем, как он стягивает подпруги седла, Энни подумала о том, что у слуги несчастный и агрессивный вид. Его ноздри раздувались, а палочка, хищно торчавшая в носу, слегка трепетала.
— Следует ли вам ехать теперь, ведь ребенок может родиться в любую минуту? — спросил он, проверяя, крепко ли держится седло.
— Все будет в порядке, Зэб. Ваши женщины рожают во время переходов и работают до последнего момента.
Он что-то невнятно пробурчал в ответ и перебросил кожаный повод через голову лошади на луку седла. Энни не пыталась больше успокоить его. Зэб получил европейское образование у белых, но сохранил при этом в неприкосновенности все верования, предрассудки, суеверия и табу, свойственные аборигенам.
Энни же не могла позволить себе расходовать силы на подобные вещи, сейчас главное — сосредоточить все свое внимание на руках, а это требовало огромного напряжения всех душевных сил. Ее физическое состояние было на пределе человеческих возможностей, бушующие в глубине души страсти сжигали ее адским пламенем.
Она закинула карабин за спину прежде, чем взобраться на лошадь. Теперь Энни могла проделать это лишь с помощью Зэба. Но как только она оказалась в глубоком седле, навыки верховой езды вернулись сами собой.
До ранчо Майка Гаррисона Энни добиралась почти пять часов: экономила силы, часто останавливалась, делая несколько подкрепляющих глотков из фляжки.
К счастью, день выдался погожий, небо чистое, лишь изредка несильные порывы ветра вздымали пыль с дороги. Но с каждым километром Энни все сильнее ощущала, с каким трудом дается ей эта дорога.
Энни неимоверно устала, ее бедра начинали дрожать, дышать стало трудно, и тем не менее она упорно продвигалась вперед к границе. Энни твердо знала, что скоро достигнет земель Майка, слишком часто она объезжала собственные земли.
Все время, кроме сезона стрижки, овцы паслись на выгонах, но ее жертва должна была находиться или в самом поместье, или в непосредственной близости от него.
Когда Энни подъехала к ранчо, двое рабочих, прервав работу, пристально посмотрели на нее, но, заметив ее взгляд, тут же вернулись к своим делам. Три мальчика и девочка сошли с тропы, уступая ей дорогу. Жена одного из работников, развешивая во дворе белье, украдкой глянула на Энни из-под простыни.
Ее появление было внезапным. Видимо, Майк Гаррисон никак не ожидал, что беременная женщина, возложив на себя карательные функции, осмелится явиться совершенно одна. Его рот скривился в презрительной гримасе. Непростительная оплошность представителя сильной половины человечества, не считающего женщин способными на такие поступки.
Энни нашла Майка в огороженном закутке с Капитаном Куком, оплодотворявшим овец своим призовым породистым семенем. Майк снял шляпу с головы, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. Влажные волосы четко отмечали границу, где прилегала шляпа.
— Майк!
С испугом он посмотрел вверх. Увидел карабин в ее руках, и его глаза расширились от ужаса.
— Что это значит, черт подери?
— Все что угодно, кроме детской колыбели, — резкий и властный голос Энни отдавался в ушах воем и шуршанием горячего степного ветра.
— Ты сумасшедшая! — его глаза обежали двор в поисках кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь.
— Ну да, от горя. Ты знаешь, что это значит? Я сейчас сделаю нечто, не задумываясь о последствиях…
Подбородок Майка задрожал, руки машинально сжались и разжались в судорожном движении.
— Если ты сейчас же не уедешь, то я позову на помощь, а мои люди не станут особенно церемониться с женщиной, сжимающей ружье, даже несмотря на ее положение.
Она пожала плечами:
— Я уже сказала, что от горя готова на все.
Капля пота, появившаяся из ниоткуда, проступила на носу Майка и свесилась с самого кончика.
— Ты не сможешь после этого уйти отсюда.
— Неужели ты думаешь, что меня это пугает?
Он попытался использовать другую тактику:
— Нет, но ты сейчас выглядишь как грязная шлюха, обрюхаченная паскудным стокменом, которому указали его настоящее место.
Майк почти добился успеха, пытаясь ее раздразнить. Ярость бурлила в крови и стучала в висках. Энни поборола себя и обрела самообладание. Небрежным движением она вскинула карабин и прицелилась.
Майк невольно зажмурился и затрясся мелкой дрожью.
— Нет, — прошептал он. — Пожалуйста!
— Пожалуйста что?
— Пожалуйста, не убивай меня!
— На колени!
Майк упал на колени среди овец, слезы градом покатились у него из глаз.
— Бог свидетель, я не хотел убивать Рэгги. Когда он отказался уехать, мы с парнями решили немного позабавиться с ним, но…
— Ты весь в соплях, Майк. Рэгги не попросил пощады, и это разозлило тебя, не так ли? Посмотри на себя, Майк, ты — червь, ползающий передо мной на коленях. Теперь-то и ты знаешь свое настоящее место.
Медленно она взвела курок.
— О Господи! — зашептал Майк. С коротким хлопком карабин подпрыгнул в руке. Энни глянула поверх стволов сквозь пороховой дым. Капитан Кук лежал мертвым.
Серая волнистая шерсть призового барана заалела в месте попадания пули.
Ошарашенный, Майк тупо уставился на мертвого барана. До него не сразу дошло, что случилось. Наконец он что было мочи завопил:
— За это ты заплатишь жизнью! — и сломя голову бросился на Энни.
— Стой! — внезапно приказал мужской голос.
Энни и Майк, обернувшись, увидели Зэба, стоявшего в углу ближайшего загона. Абориген сжимал бумеранг. Точно пущенный, он мог бы разнести человеческую голову на мелкие кусочки.
Майк замер, сделав еще один короткий шаг вперед. Его глаза горели бешеным огнем, он тяжело дышал, руки сжались в кулаки.
Хладнокровно Энни вытащила еще один патрон из патронташа, зарядила карабин взвела курок, прицелилась и снова выстрелила. Одна из оплодотворенных овец забилась в конвульсиях, затем стихла.
Рабочие, привлеченные выстрелами, стали полукругом позади Энни.
— Что здесь происходит?
— Если твои люди попытаются остановить меня, Майк, твои мозги будут разбросаны в пыли. И не думай, что я выражаюсь фигурально.
Выражение лица Майка подтвердило, что он верит сказанному. Энни загнала еще один патрон в карабин и выстрелила. Она стреляла снова и снова, заряжая и опять спуская крючок. Наконец все было кончено, и единственным живым существом в загоне остался сам Майк Гаррисон.
Энни спокойно зачехлила карабин и перебросила его через плечо.
— Попробуй ступить хотя бы одной ногой на мою землю, поднять хотя бы палец на меня или моих людей, и ты узнаешь, что такое настоящая агония. Мне кто-то говорил, что аборигены умеют изумительно пытать… Ты понимаешь, о чем я?
Майк что-то невнятно бормотал, беспрестанно кивая.
— Ну что ж, тогда, я думаю, мы друг друга поняли.
Внезапно Энни почувствовала чудовищную усталость, вдруг навалившуюся разом. Женщина так устала, что едва могла прямо удерживать голову.
— Зэб? Пошли домой, ко Времени Грез.
Книга вторая
«Простираясь на Северо-Запад в безлюд
Ной стране,
Куда редко доходят облака,
Где лежат ранчо скотоводов за триста
Долгих миль.
Чтобы я не забыл, живя в городе,
Настоящей дружбы мужской,
О ней мне напоминают мехи для воды
И старый котелок
Висящие на стене».
(Неизвестный автор)Глава 9
1882
Гавань Сиднея была весело расцвечена флагами. Школьники, скваттеры, солдаты, стригали присоединились к горожанам, празднующим завершение строительства моста Глэдсвилл — первой сухопутной коммуникапии, соединившей Северную и Южную части сиднейской бухты.
С момента, когда Энни сменила короткие детские платьица на взрослую одежду, она была свидетельницей открытия Суэцкого канала, вдвое сократившего время, необходимое для путешествий из Австралии в Европу, того, как телеграфный кабель протянулся из Сиднея до Лондона и гарнизон Британских войск был выведен из Австралии. Она была не только безучастным зрителем исторических событий, но и сама в некотором роде творила историю. Осознание этого захватывало дух.
Вместе с премьером Нового Южного Уэльса, мэром города и прочими именитыми гражданами Энни была приглашена на торжественный митинг по поводу завершения строительства моста. Она — единственная женщина среди более дюжины сиднейских лидеров, разместившихся на временной трибуне, специально возведенной по этому случаю. Свежие опилки сразу же прицепились на кружевной подол яблочно-зеленой юбки, как только Энни поднялась на помост. Морской бриз трепал зеленые ленты на ее щегольском шотландском берете.
— Мост, соединивший два берега, символизирует еще одно звено цепи, выкованной нами, и начало новой эры. Эры, которая принесет людям мир и процветание. Эта цепь ковалась теми, кто был впереди нас и будет коваться теми, кто придет после. Ради сотрудничества и милосердия между людьми других континентов, между людьми всего мира и, что самое главное, — между нами самими.
Ее речь была потрясающе краткой. Зрители не знали, что и думать. Что она имела в виду? О чем говорила? На чьей стороне была? На стороне либералов буржуазной партии или реформистского крыла лейбористов? Может быть, она выступала против изоляционистов?
Неуверенные робкие хлопки раздались в толпе.
— Вы смутили их, Энни, — сказал Райан, сидя с ней во французском ландо на обратном пути в контору «НСУ Трэйдерс». Кожаная крыша экипажа была опущена, и ласковое сентябрьское солнце обнимало их мягким теплом.
Энни неприязненно взглянула на Райана. Его гардероб состоял из одежды самого высшего качества, впрямую соответствуя процветанию газеты. Высокий цилиндр, перчатки и трость дополняли туалет.
— Ваша прямота доставляет мне чрезвычайное удовольствие.
— Это было скорее похвалой, Энни. Люди ныне мыслят реальными категориями. Они в каждом предполагают двуличность. У них нет желания выслушивать длинные сентенции политических лидеров о том, что все находится в их руках, о надежде на лучшее и прочем. Они ожидают, что с ними будут обращаться как с детьми, а вы отнеслись к ним, как ко взрослым, как к равным. Вы были честны перед ними.