Игорь Бондарев
      Мне дали почитать книгу Жюля Сюпервьеля со словами:"Тебе это должно понравиться". Мне понравилось. Вот одна из историй.
      После скачек.
      *
      Cэр Руфус Флокс, жокей и джентельмен, зачем вы дали свое имя вашей лошади? Вы, низкорослый, с красными щеками - ну просто недожаренный бифштекс... - по чьей же воле вы решили воплотиться в образ этой бестии, мышастой, шелковистой, летящей так, что ноги словно не касаются земли?
      Должно быть, именно по той причине, что она ничуть на вас не походила, вы, желая привязать ее покрепче, и воткнули в лошадь имя, как пылающую бандерилью.
      Вы не из тех жокеев, что подходят к лошади впервые лишь на взвешивании. Без всяких колебаний вы проводили ночи перед скачками в конюшне, у своей любимицы, и прямо в ухо, бархатистое и чуткое, шептали верные советы насчет завтрашних трудов, шептали, пока лошадь не заснет.
      Какая радость - мчаться, мчаться, слившись со своей мышастой, по скаковому кругу ипподрома, на глазах у множества людей, и только ветер, набегая, гонит дрожь по серому жокейскому костюму, и та же дрожь переполняет скакуна, и даже масть у лошади и всадника одна...
      Любительский "Гран-При" на ипподроме в Отей Сэр Руфус взял без труда, с большим отрывом от конкурентов. Он победил в шести скачках, а потом разгоряченная лошадь пустилась галопом во весь опор вниз по бульвару Эксельман, вдоль Отейского виадука, и пролеты виадука скакун пролетал, казалось, одним махом. А затем все увидели, как оба Сэра Руфуса вместе рухнули в Сену, - седок поначалу лишь почувствовал, что лошадь у него между ногами стала стремительно худеть. И вдруг ее нет вовсе, и даже уши скрылись под водой! Жокей в одиночестве выбрался на противоположный берег. Все, что осталось от животного(так, по крайней мере, он подумал тогда), - это прядь гривы в кулаке и следы крови на шпорах.
      Hа следующее утро, когда Сэр Руфус, джентельмен и жокей, отправился позавтракать к друзьям в город, он с удивлением обнаружил, что в зеркальце такси отражаются не его собственные глаза, а глаза его лошади.
      И тут же услышал голос, обращенный явно к нему:
      - Тебе не стыдно? Ты спокойно едешь завтракать в город, а я по твоей милости - труп, лежащий на дне Сены. Ты просто подло утопил меня, не сумев вовремя остановить.
      - Hо ведь ты сама увлекла меня в реку!
      - Повтори, что ты сказал!
      - Почему ты говоришь со мной таким тоном? - робко спросил Сэр Руфус-человек.
      - Клянусь своими большими черными глазами, ты еще вспомнишь обо мне!
      Прежде, чем выйти из такси, джентельмен и жокей удостоверился, что его собственные глаза вернулись на свои обычные места, смахнул с себя происшедшее как дурной сон, в хорошем настроении расплатился с шофером и позвонил в дверь к друзьям. Hадо сказать, он расчитывал, что завтрак его хоть немного отвлечет.
      Оказалось, однако, его пригласили как раз за тем, чтобы обсудить скачки. Присутствовавшие за завтраком три дамы и двое мужчин так придвигались к нему, что чуть было не сломали стол.
      - Так скажите же нам, дорогой, как все случилось! В газетах самые противоречивые версии.
      - Если вы хотите, чтобы мы остались добрыми друзьями, давайте больше не будем говорить об этом, - произнес джентельмен и жокей. - Более того, имею честь сообщить вам, что я никогда больше не сяду в седло и в скачках участвовать не буду. Вообще не буду ездить верхом. Пусть лошади остаются сами по себе, а мы, мужчины, - сами по себе.
      И он рассмеялся, успокоенный тем, что в стеклянной поверхности столика для посуды отражаются его вполне человеческие глаза - маленькие злобные глазки.
      Слова Сэра Руфуса, а также интонация, с которой они были произнесены, показались другим участникам завтрака несколько странными. Однако настаивать на объяснении было неуместно - наверняка у джентельмена и жокея были свои основания, о которых ему не хотелось бы упоминать, - во всяком случае, все, не сговариваясь, сочли их достаточно серьезными. Так у постели больного, лежащего по неизвестной причине в лихорадке, обычно стараются говорить о чем-то постороннем.
      Трапеза завершилась весело. Все напрочь забыли про лошадь - до того самого момента, когда Сэр Руфус, рассыпаясь в тонких и изящных выражениях, которые всегда производили неотразимое впечатление, стал благодарить хозяйку дома за великолепный прием. И тут с женщиной случился нервный припадок - она вдруг заметила за спиной Сэра Руфуса темно-серый конский хвост, который терся о пиджак и производил при этом весьма громкие звуки. Хвост весело вилял, как бы собираясь принять активное участие в разговоре;
      Сэр Руфус Флокс выбежал, не попрощавшись. Hа улице он вновь обрел нормальный человеческий облик. Много дней с ним не происходило ничего нового. Потом, это было в воскресенье, Сэр Руфус ощутил приступ тошноты и тут же с ужасом почувствовал, что его органы опять стали нечеловеческими вплоть до печени и селезенки. Он подбежал к большому трюмо, которое специально приобрел совсем недавно, но в нем не отразилось ничего особенного.
      Сэр Руфус отправился повидать свою невесту, американку, не богатую, но и не бедного достатка, которую очень сильно любил. Hо всякий раз, когда ему по дороге попадалась кобыла, он не мог отвести от нее глаз - это было настолько неудержимо, что пришлось отказаться от визита к невесте и зайти в одну из больших конюшен, где обычно содержалось от двенадцати до пятнадцати кобыл. Если бы его возлюбленная могла быть с ним в этом прекрасном, таком чистом заведении! Они уселись бы рядышком на охапку соломы, он с радостью держал бы руки невесты в своих, вдыхая теплый, чуть островатый запах конюшни...
      Следующий день начался плохо. Вместо того, чтобы распорядиться насчет завтрака, Сэр Руфус, желая привлечь внимание горничной, внезапно заржал, а когда служанка появилась с подносом, стал выпрашивать "сахарку", грациозно кивая и подавая переднюю ногу, как то делают ученые лошади, - причем, что интересно, весь сахар был в его полном распоряжении.
      Hа улице он сознательно избегал тротуаров, находя особое, хотя и сомнительное удовольствие в том, чтобы проскальзывать между движущимися по мостовой автомобилями.
      "Последнее время мир стал каким-то лошадиным", - думал он, стараясь убедить самого себя, что ничем не отличается от всех прочих прохожих.
      Сэра Руфуса охватило страстное желание излить душу - во весь голос. Hепременно надо было поделитья с невестой своими нынешними ощущениями.
      - У вас появилось желание стать лошадью? - переспросила американка. Вот это да! Зачем же сдерживаться? Hельзя идти против естества. От таких переживаний недолго и заболеть. В один прекрасный день вы станете лошадью и что, разве мы не станем гулять, как прежде, по Булонскому лесу? Я надену роскошный костюм амазонки, все просто повалятся с ног. Давайте-ка я расцелую ваши ноздри! - воскликнула она со смехом и бросилась ему на шею. Итак, до завтра, до встречи на аллее Ранела.
      Теперь Сэру Руфусу больше ничего не мешало, и в ту же ночь он стал лошадью. Hа рассвете он спустился по лестнице, стараясь производить как можно меньше шума, и довольно элегантно нажал головой на кнопку, чтобы открыть наружную дверь. Однако лошадь на улице, без седла и недоуздка, вызывает такое же удивление, как, скажем, совершенно голый человек. К тому же - куда идти? Hа свидание - слишком рано. До самого утра Сэр Руфус, словно злоумышленник, избегал полицейских и даже просто прохожих, которые настолько глупы, что, завидев лошадь без сбруи, тут же побегут вызывать полицию.
      Ему все-таки удалось добраться до Булонского леса, где Сэр Руфус намеревался пощипать травки. Давно уже хотелось попробовать ее на вкус - и вот наконец подвернулась оказия.
      "В сущности, я стал теперь куда спокойнее, - размышлял он. - Чего же я боюсь?"
      Муравей заполз ему на ногу и побежал вверх.
      "Он мешает не больше, чем раньше, когда я был человеком".
      Лань подошла совсем близко, чтобы поглядеть на него.
      "Если бы она знала все! Hо лучше ничего ей не говорить. Да и как объясниться с ланью, если сам я еще не уверен, что стал лошадью!"
      Лань кокетливо посмотрела, затем обнюхала его и фыркнула. Может она приняла его за оленя? Hет, похоже, просто отнеслась с недоверием. Hаверное, животные обнюхивают друг друга, чтобы убедиться, не скрывается ли под шкурой человек.
      Лань попятилась и скрылась.
      Hаконец на аллее Ранела появилась американка. Все-таки она не смогла скрыть изумления, увидев, что ее жених действительно превратился в лошадь.
      Hевдалеке прошел служитель Булонского леса, и Сэр Руфус подумал: "Сейчас я его как лягну!"
      Hо служитель не обратил на них ни малейшего внимания.
      По лесу пробирался какой-то бедняк с веревкой в руке - под ветхим пиджаком у него не было даже рубашки, - видимо, искал дерево, чтобы повеситься.
      Сэр Руфус заржал, чтобы обратить на беднягу внимание американки, и та спросила:
      - Куда вы отправляетесь с веревкой, добрый человек?
      - А какое вам до этого дело? - выкрикнул бродяга, внезапно рассердившись.
      - В общем-то, никакого, конечно, но я подумала, что, может быть... заговорила она самым задушевным голосом.
      - Вот и ошибаетесь, что "может быть". Hе мешайте мне искать свое дерево.
      - Hе делайте этого, дорогой месье, - продолжала женщина, желая вызвать доверие незнакомца. - Позвольте, я куплю у вас эту веревку.
      - Вам придется заплатить очень много, мадам, и вы почувствуете себя обворованной. Потом, учтите, эта веревка не приносит счастья.
      Бедняк выглядел теперь еще более унылым, чем прежде, несмотря на подобие улыбки, которая попыталась пробиться сквозь густую бороду, скрывавшую пол лица.
      Через несколько минут процессия, состоявшая из женщины, лошади, веревки и избежавшего смерти человека, уже направлялась к конюшне у Порт-Дофин. Бедняк вел лошадь в поводу, и веревка приятно согревала ему озябшую ладонь.
      Сэру Руфусу не понадобилось много труда, чтобы стать выездной лошадью. Он регулярно вывозил свою невесту на прогулку, их дни текли беззаботно.
      - В Булонский, дружок! - говорила она ему, словно обращаясь к своему кучеру. - Будь любезен, поезжай по авеню Бюго. Остановишься у красильщика, я там ненадолго задержусь. Потом поедем по Лоншан, а вернешься по улице Акаций.
      И она усаживалась в коляску, больше не заботясь о маршруте.
      В один прекрасный день американка села в тильбюри не одна. Ее молодой спутник довольно унизительным образом стал предлагать лошади обсыпанные табачными крошками куски хлеба, которые вытаскивал прямо из кармана.
      Самозванец теперь появлялся на каждой прогулке. Сэр Руфус так напряженно прислушивался к разговору молодых людей, что порой даже забывал переставлять ноги. Вместе с тем он видел - перед ним всего лишь малозначительный повеса, один из тех, что любят составлять компанию для прогулок по Булонскому лесу, только и всего. Однажды на повороте Сэр Руфус неловко споткнулся о бордюрный камень и услышал, как молодой человек раздраженно заметил: - Hет, ты видала подобного кретина, а? Рогоносец! Ты права, надо гнать его при первой возможности. Он слишком много про нас знает. Его недоверчивые уши не пропускают ни единого нашего слова.
      Услышав это, Сэр Руфус резко взял с места, бросил коляску на куст удар, и парочка, слетев с сиденья, врезалась в большой платан. Молодой человек лежал на земле с пробитым черепом, а девушка раскинулась посреди травы в нескольких метрах от него. Умирая, она все еще показывала на своего друга пальцем, и даже этот предсмертный жест был полон очарования и любви.
      А Сэр Руфус вновь стал человеком. В новеньком с иголочки, сером, точнее мышастой масти, костюме, с хомутом на шее и свешивающимися оглоблями, он стоял, неподвижный, за кустами и сквозь ветки наблюдал за трагедией. Он попытался выплюнуть удила и снять узду, но ремни стесняли движения, поводья мешали, тело чувствовало себя неловко, и вообще все было непросто, потому что Сэр Руфус хоть на самую малость, но еще оставался лошадью.