"Когда власть не опирается на интеллигенцию, она превращается в насилие рано или поздно... Некрасивая власть становится безобразной. Не было дано слова ни мне, ни Ростроповичу, никому из интеллигенции. Выступал юноша-танкист, который назвал трех "великих людей" - Елену Боннэр, Хазанова и Ельцина, и это стало образом этой революции (августа 1991 года): Боннэр, Хазанов, Ельцин... Я увидел, что президента окружают хамы... Вы можете себе представить Владимира Ильича Ленина, как бы к нему ни относиться, который на пятый день революции уехал бы в Крым отдохнуть... Это возможно? Тут что-то не так, это продолжение того самого разложения, которое рождено большевизмом...
      ...Они не знают Ильина, они не знают Бердяева, они не знают Струве... Они не знают всего, что создано русской философской мыслью как резюме исторического пути державы. Слово "перестройка" я нашел в бумагах Александра Первого, которые подготавливал ему Сперанский. А мы считаем, что это слово, которое придумал Горбачев. Это все было!
      ...Я не религиозный фанатик, не сумасшедший, не сектант, но я знаю, что (до революции 1917 года.- В.Б.) это был закон ...законом в России всегда был только Бог... пред которым равно были бессильны и голы и император, и Достоевский, и последний бродяга. И в этом равнозначны. Тут принципиально важное отличие России от любой другой страны...
      ...А сейчас выросли целые поколения людей, которым не стыдно сделать плохо... А как учат детей, на чем их учат? Учат, что история начинается с 17-го года, с Ленина, что Толстой - "зеркало русской революции", что Герцен - демократ...
      ...Когда прихожу в Париже или в Италии куда бы то ни было, я себя чувствую человеком, который давно все это знал. Поверьте, это не снобизм "а это мы видали, это мы знаем", "а у нас лучше"... Просто я вижу, что на Западе уровень мышления и ассоциативный уровень настолько поверхностны.
      ...Продолжается борьба западников и славянофилов, основанная на идеях Киреевского, демократов и так далее. По сегодняшнему образу жизни довольно бессистемная борьба, потому что вызревает вот этот новый тип мышления: континентальное, евразийское сознание. Полагаю, разворот к востоку, к Сибири невероятно помог бы обретению национальных идей..."
      Цитаты Никиты Михалкова
      из "Литературной России"
      НИКТО НАС НЕ РАСПНЕТ
      Никита Михалков - это наше национальное явление. Русская национальная элита. Та самая, которой так не хватает в нашем обществе, зараженном ядом образованщины и нигилизма.
      Я всегда сужу о художнике не по его интервью или публицистическим статьям, а по его творческим работам. Там он весь раскрывается, там, в своем творчестве, он не лукавит.
      Поэтому и пресс-конференцию с Никитой Михалковым я воспринимаю через призму его творчества. Он может говорить с артистической небрежностью, прикрывая истинные свои замыслы. Увы, так приходилось делать и двадцать лет назад, и десять лет назад, и сегодня. И потому не очень верю его аполитичности. Само участие в третьем фестивале славянских и православных фильмов, и не только личное - своей работой, но, что не менее важно, работами своих учеников, своей студии - говорит о позиции художника больше, чем ответы на колкие вопросы враждующей прессы. Интервью - это всегда интерпретация той же "Независимой газеты", "Российской газеты" или останкинского телевидения. Для них фестиваль славянских фильмов - это уже вызов мировому сообществу. Вот и получайте этот вызов, брошенный лучшими русскими мастерами кино: Георгием Жженовым, Владимиром Гостюхиным, Алексеем Петренко... и Никитой Михалковым.
      "Да, есть русское кино",- заявил он на пресс-конференции, и пусть Каннский фестиваль отказал в награде фильму "Утомленные солнцем", дискриминация русской культуры настолько традиционна для Запада, прежде всего для США, что каннский скандал тоже выглядит традиционным. Главное не испытывать комплекса неполноценности, не суетиться в своем творчестве. А вот этого у Никиты Михалкова не отнимешь, он знает свое подлинное место в мире кино, знает место русской культуры и место русской духовности.
      Мне нравится его нацеленность на работу, его высочайший профессионализм и даже эстетизм. Он ценит красоту, а потому обожает нетронутые уголки России.
      Две темы были важнейшими на его пресс-конференции, две надежды на подъем провинциальной России. По его мнению, Москва, как неумелый ученик, рулит фальшивым рулем в учебном автомобиле, а настоящий руль - в руках провинциальной России. Не чересчур ли оптимистично такое заявление Никиты Михалкова? Хотелось бы, чтобы так и было, но в чьих руках реальный руль, я сказать не решусь. И потому готов спорить с Михалковым и о несуществующей пока стабильности, и о православном возрождении, но мне нравится его оптимизм, ибо он внушает людям надежду.
      И на самом деле, чернуха надоела всем, а потому сегодня - время Никиты Михалкова и его фильмов. Эта его победительность, на мой взгляд, идет, может, даже неосознанно, от его державности. С таким настроением я готовил свои вопросы Никите Михалкову.
      На прощание перед вылетом из Тирасполя он мне сказал: "Почему мы должны изображать из себя вечно побитых, почему должны плакаться о своей гибели? Надо самим бить". Бить своим делом, своими фильмами, своей студией, бить самим существованием такого неповторимого кинофестиваля, как "Золотой Витязь". И в этом Никита Михалков прав. Если есть такой фестиваль, если есть кинематографисты России, Беларуси, Украины, Югославии, Греции, Болгарии, Казахстана, присылающие на фестиваль свои новые работы, значит, прав Никита Михалков: "Есть русское кино".
      Никита Михалков для меня созвучен русской классике, которую он предпочитает ставить. Созвучен даже в своих современных фильмах - таких, как "Урга..." Он впитал этот классический взгляд вместе с культурой своего древнего дворянского рода, вместе с картинами Кончаловского, вместе с русской историей, которую никогда не забывали в его семье.
      Эта русская классичность близка и кинофестивалю "Золотой Витязь". И потому, хочет того Михалков или нет, примет это враждебная русской классичности пресса или нет, но сегодня он стал одним из символов Международного кинофестиваля славянских и православных фильмов "Золотой Витязь". По-моему, они очень нужны и подходят друг другу!
      Беседа на пресс-конференции
      в Тирасполе
      Владимир Бондаренко. Вы охотно согласились приехать на фестиваль славянских и православных фильмов "Золотой Витязь", который на этот раз проводится в Приднестровье?
      Никита МИХАЛКОВ. Я очень рад, что я здесь, в Приднестровье. Я думаю, что нам, в общем, нечего плакаться. Я не согласен с моим любимым другом, главным здесь на фестивале, Николаем Бурляевым. Не распяли нас. И никто не распнет! Почему? И что происходит сейчас? Ведь дьявол спокоен только тогда, когда человек в его руках. А когда этот человек начинает себя осознавать, дьявол начинает шустрить. И все, что сейчас мы испытываем,- это просто возрождение нашего самосознания. К этому нужно спокойно относиться. Не бежать никуда, не стоять, надо идти своим путем, ровно дышать, осознавать себя! Москва делает свою политику, русская провинция создает подлинную Россию. Поэтому взоры наши должны быть обращены не к центру, а в глубь нашей России. Оттуда идет возрождение, как трава прорастает сквозь асфальт. Поэтому все нормально и будет нормально. Достоевский сказал: "Бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие". Поэтому я поздравляю фестиваль приднестровский и думаю, что мы должны спокойно, с надеждой смотреть друг на друга. С нами всегда были и будут Вера, Надежда, Любовь, мать их - мудрость, Софья, а сегодня еще и терпение. Так что, дай нам Бог, все будет в порядке.
      В. Б. Как вы относитесь к кинофестивалю Николая Бурляева "Золотой витязь"?
      Н. М. Я радуюсь тому, что фестиваль набирает силу. Это наш праздник. "Золотой Витязь" перестает быть оборонительным... Мы все дома. Мы должны строить - каждый на своем месте. И тогда то, что нам мешает, - развалится само. Не нужно ломать. Мы так много сломали, мы так много нанесли вреда самим себе, что сегодня мне кажется самым главным на этом фестивале то, что здесь показывают кино. Как много у нас фестивалей - и как мало фильмов. Как мало людей, которые понимают, что великий кинематограф неореализма в Италии в тяжелейшие годы после войны помогал людям выжить, помогал людям объединиться, а не выбивал из-под них почву. Мне очень дорого, что этот фестиваль "Золотой Витязь" наполнен новыми кинофильмами. Я хочу поздравить всех нас с фестивалем "Золотой Витязь"... Если бы у меня уже был готов фильм "Сибирский цирюльник", я бы его тоже показал на фестивале. Один из актеров, снимавшийся в фильме, сейчас здесь, на фестивале - Петренко Алексей Васильевич, великий русский актер!.. Я очень надеюсь, что все эти десять дней на корабле пройдут успешно, и никто не потеряется, не упадет с корабля. Я знаю, что это такое. Впереди - тяжелая работа...
      По поводу "Золотого Витязя". За эти годы фестиваль изменился в лучшую сторону. Он перестал стоять со скорбно-обиженным лицом, он имеет свою позицию, собирает людей вокруг себя. Приезжают мастера, привозят свои картины из десятков стран. Самое-то главное в "Золотом Витязе" - кино. Часто фестивали превращаются в политические акции, в тусовки, в демонстрацию мод... А кино нет. Если в результате нынешнего фестиваля картины, которые получат призы, выйдут на экран и их узнают и полюбят зрители - это и есть главный результат "Золотого Витязя". И дай Бог, чтобы было только так. Несколько картин с прошлых "Золотых Витязей", которые были премированы, я их видел, они вошли в кинопрокат, они были признаны. И у нас, и за рубежом. Я надеюсь, так и будет.
      В. Б. А как вы относитесь к молодому русскому кино? "Мытарь", "Брат", "Упырь" и другие малобюджетные фильмы молодых русских режиссеров...
      Н. М. Знаете, после войны в Италии тоже было малобюджетное кино. Это итальянское малобюджетное кино выросло в великий неореализм. Почему? Потому что это кино было плоть от плоти своего народа. Своей национальной культуры. Своих традиций. А самое главное - своих жизненных проблем. То, что происходит в этом новом кино,- оно лишено вообще корневой системы. Это может быть - где угодно. От количества трупов сумма таланта не меняется. Поэтому, когда вы говорите про малобюджетное кино,- конечно, это замечательно. Но только если это малобюджетное кино своей малобюджетностью собирается потрясти зрителя - это будет большая ошибка. На чем может держаться зрительский интерес? На шоке? Или пригласить знаменитого артиста, заплатить ему за полтора съемочных дня, а на остаток бюджета снимать людей с улицы... Что получится?
      Я не против малобюджетного кино. Только эта малобюджетность должна давать результаты в душах тех людей, которые выходят после сеанса. Тогда оно будет иметь огромное значение. А пока малобюджетное кино будет существовать в рамках тех сюжетов, которые определяют такие фильмы, как "Тело будет предано земле, а старший мичман будет петь" или "Упырь", или "Мытарь", то я не вижу в нем смысла. Я посмотрел около тридцати подобных новых картин...
      В. Б. То же вы думаете и о "Брате"? Своеобразном манифесте поколения?
      Н. М. Дело в том, что еще страшнее, когда это профессионально сделано. Когда это просто плохая непрофессиональная картина, режиссер неграмотный, монтировать не умеет, играют артисты ужасно, на одной кровище держится такой фильм и забудется скоро. А когда сделано высокопрофессионально, когда в результате человек поражен, потрясен и взволнован, надо вдуматься - чем он взволнован? Зритель хочет помочь, хочет спасти героя-убийцу, хочет, чтобы герой избежал правосудия, потому что он симпатичный парень. Все это вроде бы похоже на американское кино. Но на самом деле, американское кино абсолютно противоположно. Там и убивают, и насилуют, там все есть. Только в американском кино полицейский всегда прав. Семья - основа. Президент замечательный, всегда придет на помощь. Флаг американский развевается, у зрителей слезы катятся. Всегда побеждает не просто сильный, а герой своего народа. А сегодня наш герой - наемный убийца. Героиня - проститутка. Так не должно быть...
      Корр. Когда состоится премьера "Сибирского цирюльника" в России?
      Н. М. Думаю, что в конце сентября.
      Корр. Что вы думаете о съезде кинематографистов? Его главная задача?
      Н. М. Главное - это механизм финансирования кинематографа без отъема денег у бюджета. Ибо отнимать деньги у бюджета - значит требовать в пользу кино у пенсионеров и больных стариков, у школьников и военных. Выход есть. Вопрос будет заключаться в одном. Поймет это съезд кинематографистов или они будут отстаивать личные интересы тех, кому выгодно сегодняшнее состояние отечественного кино? Поймет съезд - пойдем вместе. Во имя России, во имя русского кино! Пора побеждать!
      Корр. Собираетесь ли вы заниматься политической деятельностью?
      Н. М. Я не рискую заниматься политической деятельностью, потому что я всегда хочу говорить то, что думаю. К сожалению, политические деятели вынуждены порой говорить не то, что думают, а меня это не устраивает. Что же касается моих планов, то меня бы удовлетворила возможность говорить то, что я думаю. Может быть, без того, чтобы то, что я думаю, немедленно реализовывалось, сбывалось, превращалось бы немедленно в какие-то результаты, но чтобы меня слышали и хотя бы прислушивались. Потому что, к сожалению, новый большевизм, который вырастает нынче на месте старого, сегодня тоже идет по тому же пути разрушения. Может, он поменял свою окраску, но принцип остался тем же: зачеркнуть все то, что было до него. Совершенно не думая о том, что такого рода политика через какое-то время может привести к тому, что следующее поколение уже перечеркнет все сегодняшнее. В чем дело? Почему это происходит? Всему этому есть одна причина, одна глобальная и очень простая - это безбожье. Только безбожье, больше ничего. Когда человек не верит в то, что душа бессмертна, когда теряется понятие греха и стыда, порядок может поддерживаться только полицейским режимом и насилием. Мне думается, что, скажем, Франция, Италия, Англия могут существовать без Бога, потому что для Европы Богом является закон, а свободой называется порядок, когда можно то, что можно, а нельзя то, что нельзя. Несвобода же для них - когда сегодня нельзя то, что можно было вчера. В России законом был Бог. И демократия в высшем смысле этого слова - не в узкопрактическом и бытовом - в России была только в Храме, когда перед алтарем и Государь, и нищий были абсолютно равны и равноправны. Это самое главное отличие наших исторических истоков от многих других стран и народов. Я не имею в виду только узкорелигиозный смысл понятий, о которых говорю. Безбожье - оно распространяется, как зараза, как болезнь, оно влечет за собой много-много разных последствий. Сегодня мы стоим на пороге столкновения двух цивилизаций: горизонтальной цивилизации, этакой туристической цивилизации здравого смысла, цивилизации прагматической,- и цивилизации вертикальной, то есть цивилизации нравственной. В перекрестье этом, на мой взгляд, заключается самая главная проблема сегодняшнего и завтрашнего дня. Так случилось, что именно Россия, в которой подавлялась эта естественная потребность народа в религии, и оказывается той самой страной, которая как бы в перекрестье несет в себе эти две цивилизации. В возможности органично сочетать эти две цивилизации, наверное, заключается наше будущее, и надеюсь, эти две цивилизации гармонично соединятся мирным путем.
      Корр. Православие не уберегло Россию от большевистской революции. Почему же вы надеетесь, что распространение веры сейчас способно уберечь Россию от таких же кровавых бед?
      Н. М. Я не согласен с постановкой вопроса. Вы говорите, что Православие не уберегло, а я считаю, что Православие и уберегло в этих условиях Россию. Я не могу принять точку зрения Русской Зарубежной Церкви, которая взваливает на Русскую Православную Церковь, оставшуюся и в самые страшные годы в России, грехи за происшедшее. Выстоять в условиях запретов и гонений намного труднее, чем сожалеть об этих гонениях, находясь далеко и в безопасности. Вы спрашиваете, почему я так надеюсь на православную веру. А на что надеяться еще? Есть ли какая-нибудь сила, которая на сегодняшний день может по-настоящему вселить в нас надежду? Какая? Вера в героя, который спасет? Мы это уже проходили. Главное, чтобы мы не занимались самоуничтожением. Я против того, чтобы православный священник освящал рестораны и казино по программе "Время" и против того, чтобы люди с лицами обкомовских работников тупо стояли со свечками, не понимая ни слова из того, что в храме говорят. Я против всего этого, против превращения церкви в новый фетиш. Это раздражает народ, это вызывает усмешку, иронию, все разъедающую ржавчину иронии. Я признаю иронию только по отношению к самому себе. Шутка по отношению к себе всегда спасает. Шутить над другими занятие неблагодарное. И все-таки, почему я возлагаю надежду на православную веру? Да потому, что все истоки русской культуры, все истоки русской традиции так или иначе в корневом своем понимании завязаны на Православие.
      Корр. А язычество, Никита Сергеевич?
      Н. М. Язычество? Мне сейчас трудно сказать что-либо в защиту язычества в том смысле, о котором мы говорим, как об основе национального спасения. Язычество, увы, окружает нас со всех сторон. Семьдесят лет люди ездили со всех сторон - с Дальнего Востока, Сибири, Урала, чтобы вместе со своими детьми, простояв много часов в очереди на лютом морозе, или в жару, или под дождем, посмотреть на труп. Вот это - язычество. И когда за ваш труд вам дают бумажку, в которой написано, что вы хорошо работали, и подписал ее тот, которого спустя время расстреляли, а потом и за эту бумажку, если вы ее сохранили с подписью расстрелянного, уже вас могут расстрелять - вот это язычество. Это было великое завоевание тех страшных сил, вынувших стержень Православия из народа и заполнивших этот религиозный менталитет социальным язычеством, социальной системой. Социализм в России строили как религию, как языческую религию. Это великое умение. Люди, которые это делали, знали законы истории. Как умело использовали народный монархизм, расстреляв царя и всех его детей и внедрив в сознание народное на это место товарища Сталина! Но невозможно столь долгое существование живого фетиша, не освященного религией.
      В. Б. Никита Сергеевич, вы надеетесь на Православную Церковь, на возрождение веры. Соединяете ли вы веру в Православие с национальной идеей, с русской идеей? Как вы смотрите на сегодняшнее состояние русской национальной идеи?
      Н. М. Дело в том, что на сегодняшний день русская национальная идея не сформулирована. Она имеет разные крайности, она мечется из одной стороны в другую и не имеет под собой того живого оздоровительного позитивного стержня, который должен стать ее основой. Когда мне говорят о русском национализме во Франции, в Германии, где бы то ни было, я очень удивляюсь этому, потому что пытаюсь объяснить: дурной национализм - то, когда ты любишь себя и свой народ за счет других народов. А когда я просто люблю мою страну, и мою историю, и мою культуру,- это самый здоровый патриотизм, который, кстати говоря, во Франции очень и очень распространен. На их домах написано на мемориальных досках, что, мол, здесь жил такой-то герой, который отдал жизнь за Францию. Это почему-то считается во Франции нормальным. Я думаю, что сегодня, во время, когда, по словам Грибоедова, колебание умов разрушительно (он так сказал о декабристах), очень легко и просто все свалить в одну сторону. Скажем, господин Жириновский олицетворяет как бы патриотическую идею. Но таким образом весь здоровый патриотизм, который есть в России, растет, существует: это гордость за Россию, это самосознание национальное, не имеющее никакого отношения к агрессии, к подавлению других народов, других религий,- с помощью Жириновского мгновенно окрашивается в одну краску. Это очень плохо.
      В. Б. Может быть, именно потому, что мы очень стеснялись этих слов: патриотизм, национальная идея, гордость за Россию, любовь к Родине,Жириновский и перехватил легко наши идеи. Все-таки сегодня социальная идея вряд ли объединит всех россиян, вряд ли даст надежду на возрождение. Православная вера, я полностью с вами согласен, способна стать основой национального возрождения, но не сегодня, не сейчас, чересчур мало еще число россиян, крепких в православной вере, и вряд ли в ближайшие месяцы и годы появятся миллионы новых прихожан, необходимо долгое время и большие усилия самой Церкви, в этих условиях надежда только на возрождение, которое возглавят, как вы правильно говорите, здоровые патриотические силы.
      Н. М. Дело в том, что вы говорите о революционном быстром процессе, а я - об эволюционном. Я говорю о долгом пути. Это очень важная, на мой взгляд, поправка, беда большого количества наших правителей уже в развитии социализма - видеть результаты своей жизни в процессе жизни. Это и есть большевизм. Очень не хочется считать себя удобрением для будущей России. Не хочется. Хочется сразу и все. А мы должны осознавать, что невозможно в течение двух дней или месяцев, или даже года привести к вере миллионы людей. Невозможно. Надо каждый день работать. Это и есть то самое знаменитое русское делание. Но как работать? Я исключил из своего лексикона слова "нет", "долой" и прочее. Мне надоело с кем-то бороться. Я у себя дома, я на Родине, и мной движет только позитивное, созидательное начало. Я хочу строить это, я люблю это, я делаю это. И я хочу говорить только таким языком, потому что быть втянутым на Ивановский спуск и смотреть, кто кого перекричит, или видеть Глеба Якунина, у которого под рясой звенят гранаты, и когда, прости Господи, он встает со стула, мне кажется, что он потянется за своим хвостом,- это есть как раз то самое извращение: втягивать людей в подобное варево, что очень удобно для производства того самого "колебания умов". Почему я сегодня за стабильность? Пусть будет, как есть сейчас,хотя бы еще какое-то время. Сегодняшняя провинция российская начинает набирать силу. Она только-только пришла в себя. Она только-только стала очухиваться от восьмилетнего потрясения. Взять сегодня берданку и застрелить врага - это не путь. Сейчас нужна, на мой взгляд, стабильность. Я говорю лишь от своего имени, говорю от своего знания малых городов, культуры провинции, я делаю ставку на малые города, на провинцию. Там уже сегодня из десяти человек трое - с осмысленным взглядом. Я много езжу по провинции и знаю это из встреч, из переговоров и дел. И вот это знание дает мне надежду. Трое - с осмысленным взглядом, не с мыслью - чего бы продать, а с духовно-осмысленным. Поэтому я сегодня за то, чтобы мы не пытались ежесекундно все переделывать так, как нам хочется.
      Я за то, чтобы на сегодняшний день при той минимальной стабильности, какая еще есть, русская провинция, все окраины ее, отвернувшие свой взор от центра, поняв, что центр ничего путного никогда не решает, займется, наконец, возрождением русского регионального самосознания. Возрождением малой Родины. Пушкин жил в Михайловском. Лесков жил под Уфой. Толстой - в Ясной Поляне. Им Дом литераторов не был нужен. И Москва не нужна. Они жили хорошо у себя там. И делали русскую культуру на местах. Им не нужно было собираться в Союзе писателей и выбирать правление. Каждый из них занимался своим делом. А это возможно тогда, когда для тебя малая Родина полноценна и полнокровна. Когда ты не должен ехать в колбасном автобусе или поезде в Москву за продуктами. Колбаса будет там своя - и дешевле, чем в Москве. А в Нижнем Новгороде будет играть свой симфонический оркестр, и тоже не хуже, чем в Москве. Им не надо будет вызывать какую-то столичную штучку, у них будет играть свой оркестр. Есть свои музеи, свои картинные галереи. Только нужно относиться к этому как к живому, естественному и здоровому процессу. Напротив Ростова Великого в селе Рыбачьем купцы построили колокольню на четыре метра выше колокольни Ивана Великого. Не для того, чтобы Москву удивить, а чтобы возвысить свое, местное. В Кяхте, не многие нынче знают, где Кяхта находится - на границе с Китаем, чаевники, русские купцы построили храм, который полностью воспроизводит Исаакий, с хрустальными колоннами. Они строили с ощущением - это моя Родина, это будет здесь стоять. А в Москву они приезжали покутить маленько, из бороды лапшу выбить, и опять домой - работать. Если это будет понятно, если не будут смотреть на Москву как на центр - что там скажут, да и Бог с ним, пусть в Москве говорят, что хотят. А вся остальная Россия будет жить своей жизнью. Москва сейчас похожа на ребенка, которому вручили детский руль, и он управляет машиной, будто бы и ведет, а рядом за настоящим рулем сидит взрослая Россия. Страна идет своим нормальным путем. Сейчас главное - не мешать. Не мешать России восстанавливаться без Москвы, минуя Москву. А в Москве в это время проповедники через переводчиков вещают на разных языках, учат нас. Кто такие? У нас страна с тысячелетней культурой, и какие-то американские полукультурные проповедники через переводчика нам объясняют, что такое культура. Почему?
      Корр. Да, но чтобы Москва не мешала России, и эти проповедники не мешали России, надо закрыть телевидение совсем.
      Н. М. Нет. Не надо, зачем? Опять революционный подход.
      Корр. А иначе не будет того, что вы хотите.
      Н. М. Я больше не хочу жаловаться. Глаза боятся, руки делают.
      В. Б. Мне нравится почти все, что вы говорили, но не преувеличено ли отношение к малым городам? К сожалению, это города умирающие. И второе, слово "национализм" совсем не обязательно имеет презрительный оттенок. Мы часто встречаемся с национализмом искаженным, пошлым. Но, по сути, национализм - это любовь и уважение к своей нации не в ущерб другим нациям. Вопрос мой о другом. Иван Ильин был прав, когда говорил о непредрешенности будущего государственного строя в России, но вернемся к современности. Впереди президентские выборы, которых, думаю, не избежать. Есть ли лицо или лица, на которых вы ставите, и почему?
      Н. М. Сегодня - нет. Очевидно, достойные люди есть, но они еще не раскручены федерально настолько, чтобы иметь возможность выиграть. Мне кажется, что мы еще одну селекцию должны пройти. Еще одну селекцию, которая должна как бы со временем по капле выдавить из нас принцип этого большевистского самосознания.
      Корр. Поздно будет уже для России.
      Н. М. Ну, как Господь рассудит. Я думаю, настолько много, долго, порой несправедливо мы существовали и выживали, что если Господь пошлет нам еще одну селекцию - мы возродимся. А если нет, то опять же Господь и не пошлет. Мы вернемся к нашему национальному существованию.
      Корр. То есть, исходя из нынешней ситуации, вы на выборы не пойдете?
      Н. М. Из того, что я здесь вижу - нет. Есть прекрасная притча, как на раба рассердился хозяин, отвел его к болоту и привязал. Тот стоит, весь облепленный москитами. Путник идет мимо, увидел этого раба и отогнал москитов. Раб говорит: за что ты меня так ненавидишь? Путник удивился, мол, я же отогнал от себя кровососов. Раб отвечает: да, ты согнал сытых, сейчас прилетят голодные. Думаю, что нам нужна пауза. Я могу, конечно, ошибаться, но до тех пор, пока мы не станем другими, будут те же москиты. Ну а теперь по поводу малых городов. Понимаю вашу боль по поводу их вымирания, но есть и другое. Я последние полтора года много езжу именно по малым городам. Вижу иногда в уродливой, китчеобразной форме возрождение своей собственной гордости. Это что-то невероятное, купец Мамонтов сегодня, в городе Городце, на свои средства поставил памятник Александру Невскому. Мало того, что он поставил памятник Александру Невскому, но еще договорился с летчиками ближайшей воинской части, и те во время открытия этого памятника пролетели эскадрильей истребителей так, что образовали из "МиГов" форму креста. Девять "МиГов" в форме православного креста. Все вместе - это что-то невероятное. Одновременно "МиГи" запускали ракеты. Это было апокалиптическое зрелище. В самом этом желании - пусть оно уродливое, пусть оно безвкусное, пусть что угодно - зафиксировалось желание поставить памятник, а не открыть магазин. Хотя и магазины нужны.
      Корр. Сейчас магазины-то важнее.
      Н. М. Нет. Не согласен. Я не могу согласиться с той идеей, что сначала надо накормить народ, а потом заниматься культурой. Нет, культура, как сигара после сытного обеда, когда ничего не хочется,- такая культура нам не нужна. Так что замечательно, что купец Мамонтов не открыл сегодня магазин, а открыл памятник. Дай ему Господь! В таких малых городах, где мне довелось сейчас быть, по сравнению с пятью-шестью годами раньше происходят хорошие перемены.
      Корр. Как вы относитесь к тому, что на прекрасном славянском кинофестивале, где проповедуется величие славянских народов, призы выплачиваются в американских долларах?
      Н. М. Я к этому никак не отношусь, потому что это вопрос не идеологический. Будет время, когда, как в тринадцатом году, рубль станет выше доллара. Я не думаю, что это важный символ фестиваля. Бюрократ, который берет взятки в рублях, ничем не лучше того, кто берет в долларах. Мне кажется, что это в данных условиях фестиваля не имеет значения. Можно пойти и поменять доллары на рубли. Оставаясь русским человеком, патриотом, я не испытываю по этому поводу никаких сомнений.
      Корр. Есть ли в нашей культуре новые национальные достижения? Кого бы из молодых кинорежиссеров вы отметили?
      Н. М. Я думаю, что совсем молодые еще на подходе. Я люблю картины Мирошниченко Сережи, очень люблю картины Володи Хотиненко. Кстати, говоря о молодых и о реальном деле. Вот у меня студия есть "Три Т" - два человека из моей студии здесь, на приднестровском фестивале, представляли свои картины. А в целом на этом фестивале, между прочим, четыре картины, которые представляют мою студию. Вот вам и подтверждение: глаза боятся, а руки делают. А то многие мои коллеги киряют в буфетах Дома кино и жалуются: денег нет. То жаловались - бюрократы снимать не дают, цензура режет, то жалуются - денег не дают. Работать надо. Дело надо делать, господа хорошие! А русское кино, конечно, есть!
      В. Б. Вы много времени проводите за границей. Не теряется ли при этом ощущение Родины?
      Н. М. Я считаю, что всем полезно ездить. Не надо комплекса заграницы. Он унижает русского человека. Моя дочка Аня прилетела маленькой в Нью-Йорк, вышла из самолета и спрашивает: а где наши ворота? Она на даче росла и привыкла к нашим воротам. Для нее ворота с детства - это ее родина, ее дом. Я очень рад, что она ездит по миру со своим мировоззрением, со своими воротами. Она все время сравнивает. Нормально.