28

Шумилов «мурыжил» их целую неделю. Встречались они ежедневно, но ни разу и словом не обмолвились о работе, хотя Дмитрия так и подмывало подойти к нему и спросить, как обстоят дела. Шумилов, как обычно, был лучезарно вежлив и прямо-таки светился доброжелательностью, но вел себя так, словно они и не давали ему никакой работы.

— Вот барбос! — ругался Дмитрий. — Хоть бы намекнул как-нибудь…

Он нервничал, а Ольф посмеивался и успокаивал его:

— Спокойствие, Матильда, спокойствие. Наша прима-балерина набивает себе цену.

Наконец Шумилов мимоходом бросил им:

— Прошу после обеда ко мне.

И величественно удалился.

— Вот прохиндей! — разозлился Дмитрий. — Обязательно ему надо поиграть на нервах! Как будто сейчас два слова сказать нельзя было!

— Спокойно, Матильда, спокойно, — повторил Ольф.

Шумилов встретил их как обычно — радушной улыбкой. И когда они уселись, он положил перед собой папку с их выкладками и немного торжественно сказал:

— Ну что ж, приступим. Я с большим удовольствием посмотрел вашу работу. Разумеется, сейчас еще трудно говорить, чем она закончится, но одно бесспорно… — Шумилов помолчал и веско закончил: — Да, бесспорно. Это весьма и весьма серьезная заявка на значительную работу, и я от души рад за вас. Еще раз поздравляю.

— Спасибо, — пробормотал Ольф, чуть-чуть растерявшись.

— Разумеется, — продолжал Шумилов, — вы получите возможность продолжить свою работу, и я постараюсь оказать вам посильную помощь. Но, как вы, вероятно, знаете, К-мезоны — не совсем моя специальность, и я взял на себя приятную обязанность представить вашу работу моему другу члену-корреспонденту Академии наук Дубровину…

Ольф уставился на него и переспросил:

— Дубровину?

— Да, — кивнул Шумилов, явно довольный произведенным эффектом. — Вам, конечно, известно это имя…

— Ну, еще бы, — пробормотал Ольф.

— Дубровин просмотрел ваши выводы и высказал свое мнение… — Шумилов опять помолчал и эффектно закончил: — Весьма лестное для вас мнение. Он заинтересовался вашей работой и хочет встретиться с вами. Вы, надо полагать, также не будете возражать против этого? — с улыбкой спросил Шумилов. — Завтра утром он ждет вас.

— Где? — хриплым голосом спросил Ольф.

— У себя в кабинете, разумеется. Вы знаете, где он находится?

— Да разве… — начал Ольф и осекся.

— Что? — поднял брови Шумилов.

— Мы не знали, что Дубровин работает здесь.

— Вот тебе и на! — развеселился Шумилов. — Да он с самого основания института заведует лабораторией. Кабинет его в этом же здании, на третьем этаже, комната триста шестнадцать. Завтра в девять он ждет вас. Он просил передать, чтобы вы приготовили более подробные обоснования своей работы.

— Ну конечно, — сказал Ольф. — Ведь эти выкладки, так сказать, для общего ознакомления.

— Понятно, — кивнул Шумилов. — А потом уж поговорим детально, как вы будете работать.

В коридоре Ольф растерянно похлопал по карманам, отыскивая сигареты.

— Идем, Димыч, в какой-нибудь темный уголок, помыслим.

И они стали мыслить.

— Ну, как тебе все это нравится? — спросил Ольф.

— Хорошо нравится, — засмеялся Дмитрий.

— Нет, ты только подумай… Он, кажется, и в самом деле доволен, что у нас есть что-то этакое… свое. А с другой стороны, чего бы ему быть довольным? По идее, он должен заботиться о том, чтобы мы работали на него, именно потому, что у нас шарики крутятся. А он как будто и в самом деле рад, что мы будем заниматься своей работой. Чем все сие объясняется?

— Ну, знаешь ли, — возмутился Дмитрий. — И охота тебе подозревать его во всяких гадостях? Почему бы ему и не радоваться, что у нас есть своя идея? Тем более что мы не отказываемся работать и для него.

— Так-то оно так, — задумчиво сказал Ольф. — Да мне что-то плохо верится во врожденное благородство его натуры.

— А, да иди ты… А потом, не все ли равно, почему он так делает? Главное, что мы можем заняться своей работой.

— Это верно, — согласился Ольф. — Нам просто грешно жаловаться. Но представляешь, какого дурака сваляли мы?

— А именно?

— Да с Дубровиным. Если бы мы знали, что он работает здесь…

— И что тогда?

— А, недотепа! — рассердился Ольф и передразнил его: — «Что тогда»! Да то, что с самого начала явились бы к нему, выложили наши карты и поклонились бы в ножки: возьмите, ради Христа, под свое крылышко!

— Ага, — саркастически усмехнулся Дмитрий, — и он бы с радостью обнял нас и воскликнул: вот вас-то мне и надо!

— А почему бы и нет? Может быть, не сразу, но потом-то он нашел бы для нас место. А теперь поздно переигрывать… впрочем, чем черт не шутит. Знаешь что, давай наведаемся в библиотеку и посмотрим, чем он занимается сейчас. Может быть, это не так уж и далеко от нашей идеи.

Они пошли в библиотеку и разыскали последние статьи Дубровина и отчет его лаборатории.

— Жаль, — огорченно сказал Ольф вечером, захлопывая отчет. — Если верить этим бумажкам, он не занимается К-мезонами уже года два. Хотя это все-таки ближе к нам, чем работа Шумилова. Жаль. Сдается мне, что с Дубровиным мы отлично спелись бы.

Ольф открыл журнал с последней статьей Дубровина, стал еще раз просматривать ее и восхищенно покачал головой:

— Ты только взгляни, какая работа мысли! Это тебе не Шумилов. Все четко, ясно, отточенно, ничего лишнего. Вся статья-то четыре странички, а ведь Шумилов наверняка сделал бы из этого по меньшей мере четырнадцать!

— Да ладно тебе, — недовольно сказал Дмитрий. — Человек ему добро делает, а он же его и облаивает.

— Да нет, я не о том, — отмахнулся Ольф. — Ведь недаром говорят, что стиль — это человек. А ты сравни стиль Дубровина и стиль Шумилова. Это же небо и земля!

Дубровин оказался худым большеголовым человеком невысокого роста с нездоровым отечным лицом и изрядной плешью. Он прихрамывал, но ходил быстро, по-птичьи припадая на больную ногу. Кабинет его был обставлен прямо-таки по-спартански — простой стол, жесткие стулья и потрескавшаяся во многих местах доска в грязно-белых меловых разводах.

Дубровин приподнялся и протянул руку:

— Будем знакомиться. Дубровин Алексей Станиславович.

Ольф и Дмитрий назвали себя.

— Ну-с, приступим к делу. На полях ваших заметок я поставил девять вопросительных знаков, вам ясно, к чему они относятся?

— Да, — сказал Ольф.

— Тогда начнем с них.

Разговор напоминал допрос. Дубровин говорил так, как писал статьи, — только самое главное, ничего лишнего, и несколько раз поморщился, когда его не поняли и ему пришлось повторять. В отличие от Шумилова, он сразу понял, кто есть кто, и обращался преимущественно к Дмитрию — Ольф к концу разговора и совсем умолк.

Дубровин великолепно разобрался в их работе и словно мимоходом делал такие замечания, что Дмитрий хватался за карандаш и быстро записывал, опасаясь что-нибудь упустить. Говорил Дубровин как будто недовольным тоном и два раза безапелляционно бросил: «Чепуха!» Дмитрий и глазом не моргнул — в первый раз буркнул: «Возможно» — и поставил большой вопросительный знак, а во второй спокойно заявил:

— Не думаю.

Дубровин с интересом взглянул на него и поднял брови:

— Вот как?

— Да, — сказал Дмитрий. — Я изрядно посидел над этим вариантом, и, осмелюсь доложить, он заслуживает внимания.

— А конкретнее?

Дмитрий стал объяснять, но не дошел до середины, как Дубровин прервал его:

— Ясно, дальше не надо. Я был неправ.

Ольф расплылся в улыбке, но Дмитрий и ухом не повел, как будто так и надо.

Память у Дубровина была феноменальная — он походя указывал, где нужно искать недостающие материалы, и продиктовал не только названия десятка работ, но и годы издания и номера журналов, где эти статьи были опубликованы.

Часа через полтора он сказал:

— Все, пока хватит. Давайте итожить. Замысел ваш недурен, и исполнение, на данном этапе разумеется, вполне приличное. Надеюсь, ваша работа будет неплохим дополнением к моей, не нынешней, конечно, а предыдущей. Теперь — что вы должны делать? Надо залатать те прорехи, о которых мы говорили, — это первое. Второе — проверить экспериментально кое-какие выводы. Это, как сами понимаете, посложнее. Месяца через три я попытаюсь раздобыть вам время на ускорителе, хотя оно давно расписано чуть ли не по минутам. В крайнем случае — дам вам взаймы несколько часов.

— Когда же мы этот долг отдавать будем? — с улыбкой спросил Дмитрий.

Наконец-то улыбнулся и Дубровин:

— Тоже верно. Это я по привычке сказал. Ладно уж, пожертвую… Я думаю, Шумилов не будет слишком притеснять вас своими задачками. Пока, по крайней мере… А потом уж вам придется основательно поработать на него.

— Джентльменское соглашение? — спросил Дмитрий.

Дубровин недовольно покосился на него:

— Почти. А вам это не нравится?

— Да нет, почему же…

— Еще один практический совет. Программировать вы, конечно, не умеете?

— Нет.

— Советую кому-нибудь научиться. С арифмометрами далеко не уедете. Машинное время найти будет можно, но программисты загружены до предела, а так как вы пасынки, никто с вами возиться не будет. Вычислительный центр у нас мощный, есть обширная библиотека программ на многие случаи жизни, надо только научиться пользоваться ими. И еще — побывайте на ускорителе, познакомьтесь с инженерами и вообще — завоюйте их. Как все экспериментаторы, они смотрят на теоретиков с подозрением, и если вы докажете им, что кое-что смыслите, это будет очень неплохо. В общем, действуйте.

На прощанье Дубровин сказал:

— Ко мне, разумеется, обращаться можно когда угодно, но настоятельно рекомендую: делайте это только в крайних случаях. Забот у меня хватает.

И он выпроводил их из кабинета.

29

И пошла у них, как говорил Ольф, не жизнь, а конфетка. Шумилов действительно не утруждал их работой и, давая какое-нибудь задание, почти извинялся и неизменно приговаривал:

— Разумеется, в сроках я вас не стесняю.

А они каждый раз испытывали чувство неловкости и столь же неизменно говорили:

— Ну что вы, мы сделаем поскорее.

И, разделавшись с заданием Шумилова, продолжали свою работу.

С Дубровиным они встречались часто. Слишком буквально восприняв его прощальные слова, они с месяц не давали о себе знать, и однажды Дмитрий услышал по телефону его сердитый голос:

— Милостивый государь, вам не кажется, что неплохо было бы показаться?

Дмитрий поперхнулся.

— Видите ли, Алексей Станиславович…

— Что я должен видеть?

— Пока что никаких особенных затруднений у нас не возникло…

— Ах, вот как… Но вы что-то сделали?

— Конечно.

— И вы настолько самоуверенны, что не сомневаетесь в истинности сделанного?

— Н-нет…

— Значит, так. Жду вас завтра в пять.

Они полночи и весь следующий день просидели за работой, готовясь к такому же допросу, как и в первый раз. Но Дубровин встретил их почти ласково. Тон его по-прежнему был ворчливым, но говорил он уже не так безапелляционно и прислушивался к каждому возражению. Выслушав их отчет, он одобрительно сказал:

— Недурно, недурно… Вы неплохо поработали. К эксперименту подготовились?

— Не совсем, — сказал Дмитрий.

— Почему?

— Вы же сказали, что время нам дадут месяца через три.

— Мало ли я что сказал… Время будет через три недели. Хватит вам, чтобы подготовиться?

— Наверно, — сказал Дмитрий.

— Наверно или точно?

— Хватит.

— Через неделю представьте подробнейшее описание эксперимента, несколько вариантов. Дам вам четыре часа, для начала хватит. Но если будет очень нужно, прихватите еще. Шумилов вас не притесняет?

— Нет, что вы.

— Ну и отлично. Я скажу ему, чтобы эти три недели он вас не трогал. А теперь прошу учесть вот что.

И Дубровин стал детально разбирать их работу и давать советы.

Когда они примчались к нему с результатами эксперимента — именно теми, которые они ожидали, — Дубровин просмотрел снимки, график, на скорую руку набросанный Ольфом, и будничным тоном сказал:

— Ну что ж, недурно. Можно двигаться дальше. Кажется, вы довольны? — спросил он, обращаясь к Ольфу.

— Еще бы, — заулыбался Ольф.

— Спасибо вам, Алексей Станиславович, — сказал Дмитрий.

— Спасибо? — вопросительно повторил Дубровин. — «Спасибо» вы скажете, когда я приглашу вас к себе и вы разопьете бутылку коньяку. Вот там «спасибо» будет уместно, но сейчас… В науке, по-моему, слово «спасибо» не имеет права на существование. А теперь, — он внимательно оглядел их, — вам неплохо было бы отдохнуть. Сегодня четверг, если не ошибаюсь?

— Да, — сказал Ольф.

— Я думаю, до понедельника вы со спокойной совестью можете отдыхать, с Шумиловым я договорюсь. Для начала отоспитесь, а потом отправляйтесь куда-нибудь. Вы, насколько я знаю, не женаты?

— Еще нет, — пробормотал Дмитрий.

— Но девушки у вас есть?

— Есть.

— Вот и отправляйтесь с ними.

— Будет сделано, — растянул рот в улыбке Ольф.

Через неделю Дубровин позвонил им:

— Ну как, вы не раздумали пить коньяк?

— Коньяк? — опешил Дмитрий.

— Ну да, коньяк. За вашу удачу. Или вы не пьете?

— Да нет, почему же, пьем…

— Я думаю… Значит, жду вас у себя. Да не в кабинете, конечно, а дома. После семи в любое время… Кстати, нет ли у вас какого-нибудь глупого дефектива?

— Чего? — не понял Дмитрий.

— Ну, детектива, — буркнул Дубровин. — Я лежу в постели, должен же я чем-то развлекаться. Если вам не трудно, поищите что-нибудь.

— Хорошо, что-нибудь принесем. Значит, после семи.

Их встретила маленькая женщина с ласковыми глазами.

— Может быть, мы не вовремя? — пробормотал Дмитрий.

— Ну что вы, наоборот… Меня зовут Мария Алексеевна.

Они назвали себя.

Дубровин лежал на диване в своем кабинете — похудевший, небритый. Увидев их, он с видимым удовольствием произнес:

— Прошу, прошу… Я не встаю и не извиняюсь — болен. Рассаживайтесь, как вам будет удобнее.

Они сели вокруг низкого столика. Дмитрий спросил:

— А что с вами?

— Почки, — буркнул Дубровин и позвал жену: — Маша!

— Да, сейчас, — тут же откликнулась Мария Алексеевна и через несколько минут внесла бутылку коньяку и закуски.

— Может, вам помочь? — тут же вскочил Ольф.

— Да, пожалуйста, — просто сказала Мария Алексеевна, и Ольф ушел с ней.

Через несколько минут они сидели все вместе, и Дубровин скомандовал:

— Наливайте. Мне — минеральной.

— Почему? — спросил Ольф.

— Я же сказал — почки. Я уже лет десять капли в рот не беру. А вы пейте, это для вас припасено.

Хорошо было сидеть в этом уютном кабинете, заставленном книжными шкафами. Дмитрий нет-нет да и бросал взгляд на книжные полки, пока Дубровин не заметил это и не сказал:

— Вам, я вижу, не терпится? Посмотрите.

И Дмитрий пошел рыться в книгах.

Книг у Дубровина множество, и среди них — редкие дореволюционные, издания. Дмитрий так увлекся ими, что не сразу понял вопрос Дубровина и переспросил:

— Что?

— Я смотрю, моя библиотека пришлась вам по вкусу.

— Ну, еще бы.

— Можете любую книгу взять с собой.

— Правда? — обрадовался Дмитрий.

— Почему же нет? — удивился Дубровин. — Читайте на здоровье. И можете приходить в любое время, если что-то понадобится. Если меня не будет, жена проведет вас сюда — и мой кабинет к вашим услугам.

— Спасибо, — сказал Дмитрий.

— Пожалуйста, — иронически бросил Дубровин и обратился к Ольфу: — К вам это тоже, конечно, относится. Кстати, вы нашли для меня что-нибудь?

— Да, сейчас принесу.

Ольф принес из передней книги. Дубровин небрежно просмотрел их:

— Это я читал, это тоже… А это что-то новенькое. Благодарю… Кстати, вы-то читали это? Нет? Ясно, вы слишком умны для этого, и у вас мало времени.

— Нет, почему же… — начал сконфуженно оправдываться Ольф.

Дубровин перебил его:

— Да вы не оправдывайтесь. Я сам читаю такие книжонки, только когда ничем не могу заниматься.

Дубровин помолчал.

— Видите ли, меня давно интересует история человеческой глупости. Скажут, неприлично обзываться. Неприлично считать себя умнее других. Скажут, что надо быть скромным. Но еще Гете говорил, что только нищий скромен. Кстати, в нашей работе скромность вовсе ни к чему. Так мне кажется. Мы в конечном итоге работаем для того, чтобы добыть хоть какие-то крупицы истины, еще неизвестной людям. А истина и скромность — понятия несовместимые. «Истина так же мало скромна, как свет», — угадайте, чьи это слова?

Дубровин хитро взглянул на них.

Ольф пожал плечами:

— Не знаю.

— Это говорил Маркс, — сказал Дубровин. — А потому — не будьте скромными! Если дело касается истины, вы не должны ни на кого и ни на что обращать внимания. Ни личные привязанности, ни авторитеты, ни соображения удобства и материальной выгоды, ни семья — ничто не должно вас сдерживать. Я думаю, много открытий не было сделано вовремя только потому, что интересы истины не были для исследователя на первом месте. А истина не терпит никаких компромиссов. Никаких, даже самых незначительных, — подчеркнул Дубровин и откинулся на подушки.

Когда они прощались, Дубровин с неожиданной теплотой в голосе сказал:

— Очень хорошо, что вы пришли. И неплохо, если мы будем почаще так встречаться. Не бойтесь, если я занят или нездоров, я скажу вам об этом.

30

Шумилов был с ними все так же вежлив и доброжелателен. На заседании Ученого совета, когда речь зашла о новом пополнении, он с большой похвалой отозвался о Дмитрии и Ольфе, и им незамедлительно сообщили об этом. Еще несколько раз он при случае хвалил их и всячески подчеркивал свое расположение к ним. А между тем они все меньше работали для него, и Шумилов воспринимал это как должное.

— Слушай, — сказал однажды Ольф, — все-таки я не пойму, что он за человек. Почему он позволяет нам такие номера?

— А, нашел о чем думать, — отмахнулся Дмитрий. — Не все ли равно? Лишь бы давал нам возможность работать.

— Тут что-то нечисто, — задумчиво сказал Ольф. — И по-моему, не обошлось без Дубровина. Ты заметил, как Шумилов с ним держится?

— Как?

— Да чересчур уж почтительно.

— Ну и что? Дубровин старше его, да и известность у него куда больше.

И верно — Шумилов держался с Дубровиным как будто запросто, они говорили друг другу «ты», но легко было заметить почтительные нотки, проскальзывающие в его голосе. А Дубровин разговаривал с ним так же, как и со всеми, — с обычной для него прямотой, иногда довольно резко и насмешливо. Шумилов в ответ только улыбался и никогда не вступал в спор.

Ольф несколько дней ходил с загадочным видом и наконец торжественно сказал:

— Ну-с, я кое-что выяснил…

— Что? — непонимающе спросил Дмитрий — он уже забыл о том разговоре.

— Да о Шумилове.

— И охота тебе время тратить на такую ерунду.

— Погоди, сейчас не то запоешь… Во-первых, Шумилов и Дубровин почти ровесники — Шумилов только на полгода моложе.