61

В Новосибирске Ольф пробыл чуть меньше месяца. С первых же дней затосковал по Светлане, по сыну, через неделю уже ругал себя, что выдумал эту поездку, и, стремясь до предела сократить срок командировки, работал с утра до ночи. Одно хорошо было в этой затее — Светлана присылала ему письма, каких не писала никогда. Приходили они почти ежедневно, и Ольф, бережно вытягивая конверт со знакомым почерком из пачки писем на столике дежурной, улыбался, шел к себе в номер и запирался на ключ, хотя помешать ему никто не мог — против обыкновения, знакомыми он почему-то не обзавелся, и приходить к нему в номер было некому. Сначала он быстро проглядывал письмо, чтобы узнать новости, потом удобно усаживался в кресло и читал медленно, и улыбался ласковым словам Светланы, а вечером, лежа в постели, перечитывал письмо еще раз. И на следующий день, не дожидаясь лифта, торопливо поднимался на пятый этаж и шел к столику дежурной. Она как-то пошутила, качая старой седой головой:

— Видно, какая-то крепко присушила тебя, парень. Зазнобушка, что ли?

— Жена.

— Жена? — удивилась дежурная. — Видать, недавно поженились?

— Сыну уже почти три года, — с гордостью сказал Ольф.

— Да ну? — поразилась дежурная. — Видать, дал вам бог счастья…

— Спасибо.

Домой Ольф приехал в субботу поздно вечером. Отметил, что свет в окнах Дмитрия и Жанны горит, — значит, в отпуск еще не уехали, — легко взбежал по лестнице, держа наготове ключи. На площадке мимоходом прислушался к тишине в квартире Дмитрия, решил: «Сегодня никуда не пойду». И, не успев еще открыть дверь, услышал легкие быстрые шаги Светланы, выронил из рук чемоданчик и обнял ее.

За ужином он спросил:

— Как Димыч с Асей?

Радостный блеск в глазах Светланы погас, и она с тревогой сказала:

— Ой, Ольф, я даже не знаю. Диму встречаю редко, он ни разу не заходил ко мне, разговаривать со мной почему-то не хочет, а Ася… — Светлана запнулась и тихо закончила: — Я ее вообще ни разу не видела.

— Как это не видела? — насторожился Ольф.

— Так… С тех пор как ты уехал, не видела. По-моему, она больше не приезжала сюда.

— Не может быть…

— Не знаю, — потерянно сказала Светлана. — Я хотела спросить у Димы, но он такой странный стал. Встретимся на лестнице, а он идет — и как будто не видит меня. Поздороваюсь, он ответит — и сразу мимо. Я так и не решилась спросить, где Ася.

Ольф закурил, подумал немного — и встал.

— Ты к нему? — спросила Светлана.

— Да. Ложись, я скоро.

Ольф решил не звонить, негромко постучал условным стуком, принятым у них еще в студенческие времена. Никто не отозвался. Ольф нерешительно потоптался на площадке, достал ключ и открыл дверь.

Дмитрий лежал на диване, заложив руки под голову, небритый, в мятой рубашке, и смотрел на него.

— Привет, — растерянно сказал Ольф.

— Привет, Рудольф Тихоныч, — спокойно сказал Дмитрий и сел, упираясь кулаками в диван. — Давно приехал?

— Минут двадцать.

— Быстро ты, — сказал Дмитрий, и непонятно было, к чему это относится — к командировке или к приходу Ольфа к нему. — Садись, чего стоишь.

— А где Ася?

— Нету. Рассказывай, как дела.

— Где Ася, Димыч?

— Я же сказал — нету, — посмотрел на него Дмитрий спокойными темными глазами. — Давай рассказывай. Все успел сделать или еще придется ехать?

— Все.

Ольф торопливо стал рассказывать о поездке, но Дмитрий поморщился и тут же остановил его:

— Куда тебя несет. Поподробнее, не в бирюльки же ты там играл.

И Ольф, чертыхнувшись про себя, должен был подробно рассказывать о тех многочисленных делах, которыми пришлось заниматься ему в Новосибирске. Дмитрий слушал внимательно, задавал вопросы, и Ольф успокоился, решив, что с Асей все в порядке, — наверно, ненадолго уехала в командировку или к родным. Когда он закончил, Дмитрий задумчиво сказал:

— Ну что ж, отлично… Ты неплохо поработал… Теперь что, в отпуск поедете?

— Наверно… А все-таки — где Ася?

— Уехала.

— Куда?

— В Каир.

— Брось шутить, — упавшим голосом сказал Ольф.

— Ну, какие тут шутки.

— Надолго?

— На три года.

— Да как же она могла… — с яростью начал Ольф, но Дмитрий с непонятной рассудительностью прервал его:

— Почему же не могла? Она человек взрослый, самостоятельный.

— И что она там будет делать?

— Преподавать.

— А как же ты?

— А никак. Она сама по себе, я сам по себе.

— Ничего не понимаю…

— А что тут понимать, — спокойно сказал Дмитрий. — Это она в Каир на три года уехала, а от меня… совсем ушла. Такие вот мандаринчики.

Ольф молча смотрел на него, и Дмитрий с досадой сказал:

— Да не гляди ты на меня как на утопленника… Иди, Светлана ведь ждет.

— Подожди, дай очухаться.

— Ну, чухайся, — Дмитрий улыбнулся.

Ольф встал, прошелся по комнате.

— Димыч…

— Ну? — поднял голову Дмитрий.

— Это что же… конец?

— С ней — да.

— Но почему?

— Ты бы меня о чем-нибудь попроще спросил, — устало сказал Дмитрий.

— А может быть, все еще наладится?

— Нет… Знаешь что, иди-ка ты к себе, а? — попросил Дмитрий. — Не хочу я об этом говорить. Случилось — ну и-случилось, и нечего тут… Правда, иди, Ольф.

— Пойду, что ты меня гонишь, ночевать не останусь. На работу едешь завтра?

— Да.

Помолчали, и Ольф направился к двери:

— Ну ладно, пойду.

— Дверь захлопни.

— Хорошо.

И не успел Ольф закрыть дверь, как услышал скрип дивана, — Дмитрий, видимо, снова лег. Ольф постоял на площадке, подумал немного — и пошел к Жанне. Она безмерно обрадовалась, увидев его.

— Наконец-то хоть ты приехал.

— А ты принца Савойского ждала? — буркнул Ольф.

— Ох, Ольф, давай без шуточек… Идем.

Ольф прошел в ее комнату и сразу спросил:

— Ты знаешь, что Ася уехала?

— Да.

— А почему мне не написала?

— Не злись, я сама недавно узнала.

— Когда она уехала?

— Недели три назад.

— И он ничего не говорил тебе?

— Нет.

— Как же это случилось?

— Она даже не попрощалась с ним. Приехала, когда он был на работе, взяла кое-какие вещи, оставила ему письмо — и все. Он сразу же поехал в Москву, но она уже улетела. Оказывается, документы на оформление она еще в феврале подала. Вот и все, что я знаю.

— Да, дела. — Ольф покрутил головой. — Как в плохом детективе. И как он?

— Плохо, Ольф. Совсем плохо.

Жанна даже руками за голову схватилась, и Ольф с досадой посмотрел на нее:

— Ну вот… Да что плохо, говори толком.

— Понимаешь, он почти не разговаривает. Ни с кем. Запирается у себя в кабинете и иногда даже на телефонные звонки не отвечает. И взгляд у него бывает… Ох, Ольф, — простонала Жанна, — если бы ты видел, как он иногда смотрит. Мне плакать хочется… — Жанна и в самом деле заплакала. — Боюсь я за него. Алексей Станиславович говорит, что ему в больницу надо ложиться, а он не хочет. И как ему помочь, просто не знаю. Я каждый день захожу к нему, но и со мной он не разговаривает. Молчит и ждет, когда я уйду.

— А Дубровин что предлагает?

— Со мной он об этом не говорил.

— Ладно, не реви, придумаем что-нибудь.

— А я и не реву… Дай сигарету.

Они закурили, помолчали, и Жанна спросила:

— Ты-то как съездил?

— Я-то нормально, — угрюмо сказал Ольф. — А ты все сделала?

— Да. Статью отдала Алексею Станиславовичу, он сам отвез ее в Москву. Говорит, сразу в набор пойдет.

— Доклад на Ученом совете был?

— Да.

— Дима делал?

— Нет, я. Он наотрез отказался, даже не пришел на заседание.

— Н-да… А ребята как?

— Нет никого, все в отпуске.

— А ты когда пойдешь?

— До отпуска ли сейчас, — махнула рукой Жанна. — Знаешь, Ольф, по-моему, он хочет уехать куда-то.

— Говорил, что ли?

— Нет. Но купил рюкзак, туристические ботинки. Я случайно увидела.

— Ася писала ему из Каира, не знаешь?

— Не знаю.

— Ну ладно, пойду.

На следующий день они вместе поехали в институт, и при ярком свете солнечного дня Ольф заметил, что Дмитрий сильно изменился за этот месяц — похудел так, что выпирали скулы, под глазами густо залегли синие тени и взгляд действительно был такой, что Ольфу стало не по себе. Всю дорогу он промолчал, отвернувшись к окну. Ольф сразу направился к Дубровину, но Дмитрий остановил его:

— Ты куда?

— Скоро приду.

— Подожди, поговорить надо. Что с отпуском решил? — спросил Дмитрий.

— Еще ничего.

— Тогда не торопись пока.

— А что?

— В общем, — заговорил Дмитрий, глядя куда-то в сторону, — тебе придется занять мое место.

— Как прикажешь это понимать?

— А так, что я уезжаю.

— Куда?

— Еще не знаю.

— Ну и что? Ты же вернешься.

— Нет.

— Ты бредишь.

— Нет, Ольф. Если я и вернусь, то не скоро.

— А именно?

— Может быть, через год или два.

— Димка, выкинь это из головы. — Ольф старался говорить спокойно, как о деле само собой разумеющемся. — Некуда и незачем тебе ехать. То есть поезжай, пожалуйста, куда угодно, но совсем… нет, это невозможно.

— Ольф, я не собираюсь с тобой спорить, — тихо сказал Дмитрий. — И я не прошу тебя, а просто сообщаю. Все равно тебе придется стать руководителем сектора.

— А как на это Дубровин смотрит?

— Я еще не говорил с ним. Ждал твоего приезда. — Дмитрий встал и, избегая взгляда Ольфа, сказал: — Я сейчас пойду к нему, а ты пока здесь побудь — может, понадобишься.

— Пойдем вместе.

— Нет, я один. И пожалуйста, пока не говори никому, что я уезжаю. Даже Жанне.

Дмитрий ушел к Дубровину, а Ольф сел за стол и в бессильной ярости сжал кулаки. Только сейчас он понял, почему Жанна была так расстроена вчера.

62

Дмитрий пришел к Дубровину и, щурясь от яркого света, бившего в окно, сказал:

— Алексей Станиславович, я решил просить Торопова освободить меня от обязанностей руководителя сектора. И хочу, чтобы вы поддержали меня.

Дубровин как будто не удивился его словам, помолчал немного и спросил:

— Так все скверно?

— Да.

Дубровин встал, прошел к двери и спустил защелку, замка. Мельком взглянув на Дмитрия, задернул штору на окне.

— Садись поближе, будем думать.

— Что тут думать… — сказал Дмитрий, но стул все-таки пододвинул.

— Что собираешься делать?

— Поеду куда-нибудь.

— Куда?

— Не знаю. Куда-нибудь, где потише, людей поменьше.

Дубровин помолчал и негромко заговорил:

— Дима, я был в этой больнице… Подожди, я ведь не настаиваю, а только рассказываю. Очень тихое и спокойное место на окраине Москвы. И никаких общих палат. Тебе дадут отдельную комнату в маленьком деревянном флигеле. Тебе ни с кем не нужно будет говорить, если не захочешь сам. Там превосходные врачи. И ты сможешь там работать.

— В общем, филиал рая на земле, — усмехнулся Дмитрий.

— Нет. Но это то, что тебе нужно сейчас.

— Мне лучше знать, что сейчас нужно.

— Дима, друг мой, я прошу тебя сделать это.

— Нет, Алексей Станиславович…

— Тебе опасно ехать в таком состоянии. Немного побудешь там и, если не захочешь остаться, поедешь.

— Нет, — покачал головой Дмитрий. — Я сейчас поеду.

— Ну хорошо, давай сейчас не будем решать этот вопрос.

— А когда?

— Завтра.

— А что изменится до завтра?

— Я сегодня же увижу Грибова и поговорю с ним.

— О чем вы будете с ним говорить? Все равно я уеду.

— Но день-то ты можешь подождать?

— День могу.

— А теперь вот что. О том, чтобы совсем освободить тебя от руководства сектором, не может быть и речи.

— Придется.

— Нет. Если уж все-таки решишь уехать — поезжай, но когда вернешься…

— Вы не поняли меня, Алексей Станиславович, — перебил его Дмитрий. — Я ведь не говорил, что собираюсь возвращаться. По крайней мере, скоро.

Дубровин с тревогой посмотрел на него:

— Вот как… А что же ты намерен делать?

— Еще не знаю. Но даже если я и вернусь — а вряд ли это произойдет раньше чем через год или два… я не собираюсь снова становиться руководителем.

— Почему?

— Не хочу. И не смогу.

— Это тебе сейчас так кажется.

— Нет, Алексей Станиславович, — твердо сказал Дмитрий. — Сейчас я не могу вам этого объяснить. Разве что самыми общими словами…

— Слушаю.

— Чтобы руководить другими, надо самому быть уверенным в том, что идешь по верному пути и что есть какие-то хотя бы минимальные шансы на успех. А то, чем я занимался в последнее время… и над чем собираюсь работать дальше… — Дмитрий встретил настороженный взгляд Дубровина и торопливо закончил: — В общем, тут ни уверенности, ни шансов. На ближайшие годы, по крайней мере.

— Что же это за работа?

— Сейчас я не могу вам объяснить. Поверьте на слово, что так оно и есть, и это вовсе не следствие моего болезненного состояния. Скорее наоборот. Возможно, я просто замахнулся на проблему, которая не по силам ни мне, ни другим. И все-таки я не собираюсь отступаться от нее. Разумеется, до тех пор, пока не буду убежден, что использовал все возможности. Но на это понадобится много времени. Наверняка не один год.

— Ты не можешь поподробнее?

— Хорошо, попытаюсь, — не сразу сказал Дмитрий. — Если кто и сможет меня сейчас понять, то только вы… В один из дней — это было еще до нашего эксперимента — мне пришло в голову, что теория элементарных частиц зашла в тупик, из которого выхода нет и не может быть, пока мы идем по этому пути, который представляется мне безнадежно порочным. Мы ищем просто не там, где нужно. Я уверен, что когда-то — и наверняка довольно давно — поиски пошли в принципиально неверном направлении. И что продолжать их просто бессмысленно — это ни к чему не приведет. И мы напрасно возлагаем надежды на новые сверхмощные ускорители. В лучшем случае мы обнаружим еще несколько десятков новых частиц — а что толку? Еще больше запутаемся — и все. Наверняка должно быть какое-то другое, совершенно иное решение… Вот я и пытаюсь его найти. Вы-то, надеюсь, понимаете меня?

— Да, — мягко сказал Дубровин. — Не тебе одному приходила в голову эта идея.

— Я знаю, — нетерпеливо сказал Дмитрий. — Вы имеете в виду Гейзенберга и Фейнмана.

— Да. И еще кое-кого.

— Их идеи мне кажутся также бесперспективными. Это всего лишь полумеры, которые наверняка ни к чему не приведут. Гейзенберг и Фейнман пытаются сделать шаг в сторону — и только. А я хочу вернуться назад, к самым истокам, и попытаться нащупать другой путь. Возможно, это безнадежная затея, на которую может решиться только сумасшедший. Пусть так, но от этой идеи я не откажусь — пока, по крайней мере. Ни о чем другом я думать все равно не способен. Не знаю, надолго ли меня хватит, но уж несколько лет это наверняка займет. Вот почему я не смогу дальше руководить сектором. Тянуть в эту пучину других — увольте. Да никто и не согласится идти за мной — и правильно сделают. Пусть ребята займутся тем, что им по силам. Я думаю, Ольф великолепно справится с ними.

— Ольф?

— Да. Вас это не устраивает?

— Ты забываешь о том, что эти ребята — твои ученики. Что группа создана тобой по существу из ничего. Ты для них — самый большой и, в практическом смысле, единственный авторитет. И всю дальнейшую работу они прочно связывают только с тобой.

— Вы преувеличиваете.

— Нет, я ведь знаю их отношение к тебе… На том празднестве, — Дубровин улыбнулся, — это очень хорошо было видно. И Ольфу, несмотря на все его превосходные качества, будет нелегко с ними.

— Ну, а что делать? Вы же сами понимаете, что я не могу втягивать их в свои сумасшедшие идеи. А быть формальным руководителем — абсурдно.

Дубровин помолчал.

— Вот что, Дима… Нет необходимости решать этот вопрос сейчас.

— Есть такая необходимость, Алексей Станиславович. Во-первых, я должен чувствовать себя совершенно свободным, ничем не связанным. Во-вторых, они должны сразу узнать, что я не буду работать с ними, и соответствующим образом настроиться и взяться за новую задачу. Зачем им терять время? Тем более что выбирать им есть из чего — пусть сразу и берутся за работу. Сейчас, после этой удачи, им кажется, что они могут горы своротить. И на здоровье, пусть ворочают.

— Хорошо, я подумаю об этом, — сказал Дубровин таким тоном, что Дмитрий понял — сказано для того, чтобы прекратить спор. — А теперь и тебе придется подумать и, по возможности, увязать свои планы с тем, что я сейчас сообщу. Во-первых, на Ученом совете принято решение — пока еще не официальное, но это уже детали — по результатам вашей работы присвоить Алексеевой кандидата, а тебя рекомендовать к докторской.

— И все?

— Мало тебе? — улыбнулся Дубровин.

— Я не о том. Доктора — только мне?

— Да. Но и это еще не все. На сентябрь намечен твой доклад на сессии Академии наук.

— Ольф сделает.

— Ну, там видно будет. Лучше, конечно, если бы ты сделал… Ты хочешь что-то сказать?

— Да. Если давать доктора, то не только мне.

— Кому же еще?

— Мелентьеву.

Дубровин нахмурился:

— Милый мой, а тебе не кажется, что ты… недооцениваешь способности членов Ученого совета? И мои в том числе?

— Нет. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, кто что делал в этой работе.

— Но идея была твоя. И главные решения в этой работе принимал ты. За это тебя и представляют к докторской степени.

— Но и Мелентьев сделал много. Очень много, — подчеркнул Дмитрий. — Кроме того, у него и других работ немало — и более значительных, чем прежние мои работы. Я настаиваю на том, чтобы вы рассмотрели его кандидатуру.

— Хорошо, — отрывисто сказал Дубровин. — Я сделаю такое предложение в Ученом совете, но и только. Поддерживать его кандидатуру я не буду. А тебе придется составить докладную и отметить то, что он сделал.

— Это несложно, сегодня же сделаю.

— Ты так торопишься уехать? — Дубровин помолчал и невесело сказал: — Ладно, иди.

— Завтра когда к вам прийти?

— Я сам позвоню.

Ольф встретил его мрачным вопрошающим взглядом.

— Не рычи, Тихоныч, — мирно сказал Дмитрий. — Подожди до завтра.

— Ну-ну.

— Я домой поеду, голова что-то разболелась.

— Поезжай, что ты мне докладываешься, — отвернулся Ольф.

На следующий день, не дождавшись звонка Дубровина, Дмитрий сам пошел к нему. Дубровин, взглянув на часы, сумрачно проговорил:

— Явился — не запылился… Рано, я же сказал — сам позвоню.

— Говорили с Грибовым?

— Говорил.

— Ну и что?

— Не нравится ему твоя затея.

— Можно было предполагать… И что вы все-таки решили?

Дубровин, как-то жалко глядя на него, тихо попросил:

— Дима, послушай ты меня, старого лысого дурака, — не езди, а?

Дмитрий отвел взгляд от его лица.

— Что-то рано вы в старики записались.

— С такими, как ты, постареешь, — вздохнул Дубровин.

— И много у вас таких? — натянуто улыбнулся Дмитрий.

— Да вот один нашелся на мою голову… Может, не поедешь?

— Не могу, Алексей Станиславович.

— Ну, поезжай, что делать, — печально сказал Дубровин. — А все-таки зря ты это затеял.

— Может, и зря, — согласился Дмитрий, — но другого выхода не вижу. Вот заявление, отдайте Торопову сами, объясните ему…

— Какое заявление?

— Об увольнении, какое же еще?

— Ну, знаешь ли… — рассердился Дубровин и брезгливо, одним пальцем, отодвинул заявление. — Как-нибудь без него обойдемся.

— Как?

— Это уже не твоя забота. Иди, я позвоню.

Дубровин позвонил в четыре и, когда Дмитрий пришел, сразу заговорил:

— В общем, так… Месяц у тебя законного отпуска, еще три — творческий отпуск. С сохранением зарплаты, разумеется.

— Это еще зачем?

— Послушай, — Дубровин гневно сдвинул брови, — ты хочешь уехать? Ну, так и поезжай, никто тебя не держит. А эти дурацкие «зачем» и «почему» оставь при себе. Тебе не милостыню подают, а то, что полагается. И не тебе первому, кстати.

— Через четыре месяца я не вернусь.

— И прекрасно, — отрезал Дубровин. — Продлим еще или дадим административный.

— До бесконечности?

— Не твое дело. Садись, пиши заявление.

Дубровин сам продиктовал ему заявление и, когда Дмитрий расписался, почти выхватил его из рук и спрятал в стол.

— Все. Можешь убираться.

— Кто вместо меня будет?

— Ольф.

— Как?

— Врио, разумеется. Иди, некогда мне.

— До свиданья.

Дмитрий направился к двери, но колючий вопрос Дубровина остановил его:

— Когда ехать думаешь?

— Дней через пять.

— Попрощаться не забудешь?

Дмитрий молча смотрел на него, и Дубровин отвернулся к окну, буркнул:

— Ладно, иди.

63

Через два дня Дмитрий с утра уехал в Москву. «За билетом», — догадался Ольф и к вечеру прочно обосновался в квартире Дмитрия. «С этого параноика все станется… Соберет вещички — и смоется потихоньку. И Жанка еще психует… С ним ехать хочет, что ли?»