36

А вскоре они едва не поссорились.

Разговор случайно зашел о том, что надо будет сказать обо всем Шумилову. Валерий сначала не понял:

— О чем сказать?

— Об этом, разумеется. — Дмитрий показал на пухлую папку со всеми выкладками.

— Да ты что? — изумился Валерий. — Хочешь, чтобы он вас вытурил в два счета?

— Почему «вас»? — спокойно сказал Дмитрий — его ничуть не удивили ни изумление Валерия, ни его обмолвка. — Ты ведь тоже причастен к этому.

— Ну, я-то… — начал Валерий и вовремя осекся, но все отлично поняли его. — Не в этом дело — вас, нас. Зачем раньше времени раскрывать карты? Думаете, Шумилов согласится изменить свои планы?

— Наверно, нет, — сказал Дмитрий, — но сказать все-таки надо.

— Зачем?

Он действительно не понимал, почему надо говорить Шумилову.

— Потому что иначе будет просто непорядочно, — сказал Дмитрий. — Положение у нас и без того щекотливое: как бы мы ни относились к Шумилову, нельзя не признать, что мы многим обязаны ему.

— Чем это?

— Очень многим, — подчеркнул Дмитрий. — Во-первых, мы с Ольфом уже полтора года работаем у него, а почти ничего не сделали по его теме. И надо быть только благодарными ему за то, что он дал нам возможность закончить нашу работу, чем бы это ни объяснялось. Уже поэтому будет просто свинство, если мы исподтишка нанесем ему такой удар. А во-вторых, не надо забывать, что мы пришли на готовое.

— То есть как это на готовое? — не понял Валерий.

— Я имею в виду его ошибки. Это не так уж мало. Если бы мы начинали с нуля, возможно, и нам пришлось бы сначала конструировать эти ошибки.

— Ну, знаешь ли… — протянул Валерий. — Если так рассуждать… Можно подумать, что его результаты и ошибки — его личная собственность.

— Почти. Ведь они не опубликованы.

— Да он же сам не хотел этого!

— Неважно, — твердо сказал Дмитрий. — И кроме того, как ни мала вероятность, что он согласится с нами, ее тоже нельзя сбрасывать со счета. Хотя бы потому, чтобы нас потом ни в чем нельзя было упрекнуть. Я не хочу…

— Ну, это уже какое-то чистоплюйство, — не сдержался Валерий.

Дмитрий покраснел, а Ольф быстро спросил у Валерия:

— А что же ты предлагаешь?

— Да чего проще! Дождаться защиты годового отчета и тогда все и выложить, прямо на заседании Ученого совета. А до тех пор ни звука.

— Не будет этого! — резко сказал Дмитрий.

— Ну, это еще как сказать, — обиделся Валерий. — Ты ведь не один.

Он явно рассчитывал на поддержку Ольфа и Жанны и вопросительно посмотрел на них. Жанна молчала, а Ольф неохотно сказал:

— Как я к этому отношусь, значения не имеет. Если Димка считает нужным сказать, так и будет.

Валерий разочарованно отвернулся от него и обратился к Жанне:

— А ты?

Она сказала, глядя куда-то мимо него:

— Даже если бы вы решили ничего не говорить, я бы и сама сказала. О себе, по крайней мере.

Валерий пожал плечами:

— Дело ваше… Самим все придется расхлебывать.

— В общем, так, — подвел итоги Дмитрий. — Дискутировать на эту тему больше не будем. Как только подготовим все материалы, сразу сообщим Шумилову. Как это будет конкретно, еще уточним. Я думаю, лучше будет, если мы сделаем это вдвоем с Жанной. Так? — Он вопросительно взглянул на нее. Жанна кивнула.

Но все вышло иначе. Через несколько дней Шумилов попросил Дмитрия зайти к нему. Он был чем-то очень доволен и улыбался еще более радушно, чем обычно.

— Ну, как ваша работа? Я слышал, подходит к концу?

— Да, как будто, — уклончиво ответил Дмитрий.

Шумилов имел в виду ту самую идею, которую они выдвинули в июле. На самом деле они уже почти закончили эту работу, и Дмитрий недоумевал, откуда Шумилов мог узнать об этом.

— Ну и отлично, — весело сказал Шумилов. — Добрин сможет сам закончить ее?

— Да.

— Тогда у меня к вам большая просьба. У меня появилась одна идея — по-моему, довольно интересная. Одному мне с ней не хочется возиться, да и времени нет, надо бы к декабрю основательно рассмотреть ее и успеть включить в план следующего года. Если бы мы сейчас вдвоем взялись за это — было бы очень неплохо. А потом, конечно, и Добрин подключится. Вы как, не против?

— Вообще-то нет, конечно, — неопределенно сказал Дмитрий. А что он еще мог сказать?

— Тогда давайте приступим, — сказал довольный Шумилов.

Дмитрий сразу увидел, что эта идея должна еще дальше увести работу Шумилова по тому направлению, которое они считали неверным. Он слушал Шумилова и думал: что делать? Сначала он решил отделаться общими словами, а потом вместе со всеми обсудить создавшееся положение. Но Шумилов говорил долго, очень обстоятельно, детально разбирая места, которые вовсе не требовали этого. Дмитрия все больше раздражало это копание в мелочах. Шумилов наконец закончил и нетерпеливо спросил:

— Ну, как вам показалась моя идейка?

Шумилов так и сказал — «идейка», но видно было, что сам он считает свою идею значительной и очень доволен тем, что она пришла ему в голову. И Дмитрий неожиданно для самого себя сказал:

— Мне она не понравилась.

Довольная улыбка медленна сходила с лица Шумилова.

— Вот как… — сухо сказал он. — Что же именно вам в ней не понравилось?

— Все, — сказал Дмитрий, делая усилие, чтобы не отвести взгляд от лица Шумилова. — Мне она кажется бесперспективной.

Отступать дальше было некуда, и Дмитрий, помедлив, добавил:

— И не только эта идея, но и вообще вся ваша работа.

— Даже так… — негромко сказал Шумилов. Он уже справился с собой, но видно было, каких усилий стоит ему его спокойствие. — Ответственное заявление.

— Конечно, — согласился Дмитрий. — И мы хотели бы обсудить это с вами. Так думаю не только я.

— Кто же еще?

— Добрин, Мелентьев…

Дмитрий замолчал. Шумилов спокойно смотрел на него и ждал.

— Еще кто-нибудь? — наконец спросил он.

— Да, — сказал Дмитрий. — Жанна.

Он не хотел, чтобы вышло так. Надо было, чтобы Жанна сама сказала ему. Наверно, Шумилов не сразу понял его или просто не поверил, потому что он еще несколько секунд так же спокойно и бесстрастно смотрел на него. Но потом лицо его неуловимо изменилось, и Дмитрий не сразу понял, почему оно стало таким, и отвернулся. Он боялся взглянуть на Шумилова, чтобы еще раз не увидеть того, что было на его лице, — страха и боли. Такой боли, что Дмитрий сразу пожалел о том, что сделал. Он не ожидал, что все выйдет так скверно, ведь Шумилов всегда был сдержанным и очень уверенным в себе. А теперь перед ним сидел уже немолодой, сорокалетний человек, ошеломленный неожиданной жестокостью, и этот человек просто не знал, что ему сейчас делать. И он инстинктивно сделал то, что делают все люди и животные, столкнувшись с неожиданной бедой, — попытался укрыться от опасности. Он встал из-за стола, подошел к окну, стал смотреть в него. Там, за окном, тихо шумел мелкий дождь поздней осени.

Дмитрий тоже поднялся и негромко спросил:

— Я могу идти?

И тут же понял, что не нужно было спрашивать, и направился к двери. Он пошел к Жанне и сказал:

— Пойдем поговорим.

И потом, когда они вышли в коридор:

— Я все ему сказал.

Жанна как будто не удивилась, спокойно спросила:

— Обо мне тоже?

— Да.

Жанна прикусила губу и задумалась.

— Я не хотел, но так получилось, — и Дмитрий рассказал, как это получилось. — Прости, что так вышло.

Жанна вздохнула:

— Ничего. Может быть, это и к лучшему. Он у себя?

— Да.

И Жанна медленно пошла в кабинет Шумилова. Она не постучалась и, прежде чем закрыть за собой дверь, спустила собачку — Дмитрий слышал, как щелкнул замок. Он вернулся к себе. Ольф посмотрел на него и спросил:

— Случилось что-нибудь?

— Я сказал Шумилову.

Валерий присвистнул.

— Ну, и как он?

Дмитрий ничего не ответил, а Ольф спросил:

— Жанна к нему пошла?

— Да.

Они закурили и стали ждать Жанну. Она пришла часа через полтора и устало опустилась на стул.

— Ну что? — спросил Валерий.

— Ничего, — сказала Жанна.

— Ну как это ничего? Говорил он что-нибудь?

— О господи, — рассердилась Жанна. — А что я, по-твоему, делала там?

Валерий смешался — он только сейчас догадался, насколько неуместны его расспросы. Жанна поднялась.

— Я домой. Дима, поедешь со мной?

— Да.

— А вы, — повернулась Жанна к Ольфу и Валерию, — не вздумайте идти к нему объясняться. И вообще — пореже попадайтесь ему на глаза.

— Ладно, — сказал Ольф.

Все еще шел дождь. Жанна раскрыла зонтик и взяла Дмитрия под руку, прикрывая его от дождя. Дмитрий перехватил у нее зонт и только потом подумал, что не надо было этого делать, — если Шумилов стоит у окна, он наверняка увидит, как они уходят, прикрывшись одним зонтом. Потом они ждали автобус, и Жанна тоскливо сказала:

— Погода еще такая мерзкая…

Жанне не хотелось идти домой, и они пошли к Дмитрию.

Они долго пили чай и молчали. Наконец Дмитрий спросил:

— Он очень расстроился?

— Не то слово. Он просто убит.

— И что он собирается делать?

— Чудак ты, Дима, — устало сказала Жанна. — О самой работе мы почти не говорили. Его куда больше расстроило то, что именно я оказалась заодно с вами. А о том, кто прав — он или мы, — он пока и не думает.

— Он очень любит тебя?

— Да. До сегодняшнего дня я даже не подозревала, что так сильно.

— И что же вы решили?

— Что надо по-хорошему расстаться. То есть это я так решила, он и слышать об этом не хочет… Он на все согласен, лишь бы я не уходила от него.

— Даже на то, чтобы изменить план работы?

— Похоже, что так.

— Но ведь он еще не знает, насколько серьезны наши возражения! Я же ничего конкретного не говорил ему.

— Для него это не так уж важно.

— Ты хочешь сказать, что он сделал бы это ради тебя?

— Да.

— А почему ты решила уйти от него?

Жанна уклончиво ответила:

— Это длинная история… Я давно уже хотела уйти. Если бы ты знал, как мне жалко было его сегодня. Какой он был беспомощный… Он ведь очень добрый. Говорит со мной, а у самого такое выражение, как будто все время хочет понять, почему с ним так жестоко обошлись, и не может.

Через два дня Жанна сказала:

— В общем, так… Белено передать, что вы можете заниматься чем угодно.

— И все? — спросил Ольф.

— Да.

— Не густо, — ухмыльнулся Валерий.

Жанна вспылила:

— А ты без комментариев никак не можешь?

Теперь они встречались с Шумиловым только в коридорах или в автобусе по дороге на работу, он вежливо наклонял голову, отвечая на их приветствия, и тут же отворачивался. Так продолжалось недели две. Жанна нервничала и ничего не рассказывала даже Дмитрию. Наконец он сам спросил:

— Что у вас происходит?

— Ничего, — тусклым голосом сказала Жанна. — Если, конечно, не считать того, что он каждый день уговаривает меня выйти за него замуж. Каждый день… — с отчаянием выговорила она. — Я скоро с ума сойду от этих разговоров.

— О нас он говорил что-нибудь?

— Нет.

— Может быть, мне самому сходить к нему?

— Иди.

И Дмитрий пошел к Шумилову.

Он стоял у окна и медленно повернулся на голос Дмитрия. Несколько секунд пристально вглядывался в него, словно не мог понять, зачем этот человек здесь. Наверно, он и в самом деле считал его причиной всех своих бед.

— Слушаю вас, — с видимым усилием сказал Шумилов.

— Мне нужно поговорить с вами.

— Садитесь.

Но сам он остался стоять, повернувшись спиной к окну, и повторил:

— Слушаю вас.

— Нам хотелось бы, — начал Дмитрий, подчеркивая это «нам», — чтобы вы посмотрели наши предложения и высказали о них свое мнение.

— Зачем?

— Если они заслуживают внимания… — Дмитрий замялся.

— То что же? — вежливо осведомился Шумилов.

— Тогда, возможно, следовало бы внести их в план работы на следующий год.

— А вы, оказывается, дипломат, — каким-то странным, осуждающе-презрительным тоном сказал Шумилов, но тут же взял себя в руки и сухо закончил: — В прошлый раз вы достаточно ясно сказали мне, что вся моя работа кажется вам бесперспективной, а следовательно, и не нужной. Или я неправильно понял вас?

— Нет, все правильно.

— Тогда ваше предложение должно означать просто замену моих планов вашими, не так ли?

— Примерно так.

Шумилов помолчал и с раздражением спросил:

— И вы думаете, что я сделаю это?

— Нет, — сказал Дмитрий, глядя на него, и тоже встал.

— Нет? — удивился Шумилов. — Тогда зачем же вы пришли?

— Чтобы вы ознакомились с нашими предложениями.

— Ваши предложения меня не интересуют, — нетерпеливо сказал Шумилов, и видно, было, как неприятен ему этот разговор и как хочется ему поскорее закончить его. — Если они действительно заслуживают внимания, поступайте так, как сочтете нужным. Дождитесь защиты отчета или напишите докладную и изложите свое мнение Ученому совету.

— Вероятно, мы так и сделаем, — сказал Дмитрий, — но вам, я думаю, все-таки следует взглянуть на нашу работу.

— Чего ради?

— Ради дела.

Шумилов молча смотрел на него, потом отрывисто сказал:

— Хорошо, оставьте, я просмотрю.

Дмитрий положил папку на стол:

— Если у нас появятся какие-то новые данные, мы вам сообщим.

Шумилов наклонил голову и ничего не ответил. Дмитрий попрощался и вышел.

Он рассказал об этом разговоре Жанне и добавил:

— Я не уверен, что он действительно станет смотреть наши выкладки. Если можешь, попроси его сделать это, иначе он останется в дураках. Ведь ему все равно придется высказать свое мнение, рано или поздно.

— Хорошо.

— И еще… — Дмитрий замялся.

— Что?

— Может быть, все-таки удастся… Ну, если он посмотрит и с чем-то не согласится или у него появятся какие-то свои предложения… Может быть, из всего этого соорудить такой общий план, не указывая имен, так сказать, план всей лаборатории.

Дмитрий совсем запутался, но Жанна поняла его.

— Нет, об этом даже и говорить не стоит, он не согласится.

Дмитрий рассказал обо всем Ольфу и Валерию.

— Ну что ж, к оружию, граждане. Я думаю, драчка будет серьезная. Наша настырность наверняка кому-то очень не понравится. Здесь, кажется, не любят скандалов.

И они принялись за работу. Потом Ольф напомнил Дмитрию:

— Слушай, может быть, все-таки сказать Дубровину?

— Как раз сейчас ему только с нами и возиться, — сердито возразил Дмитрий. — Лучшего времени не выберешь. Ты что, не видишь, что он еле ходит?

Да, Дубровин был очень болен. Он появлялся в институте на несколько часов, делал самое необходимое и уезжал домой. А вскоре и совсем слег, и после очередного приступа его увезли в больницу.

37

Заседание Ученого совета, на котором защищался отчет лаборатории Шумилова, состоялось в январе.

Председательствовал Дубровин. Он недавно выписался из больницы, не долечившись, и выглядел скверно. Был он не в настроении — морщился, потирал лысину и несколько раз недовольным тоном предлагал говорить покороче и только по существу. Ученый совет, собравшийся далеко не в полном составе, скучал, позевывал, поглядывал на часы, вопросы разбирались тоже самые что ни на есть обычные. И народу в конференц-зале было немного.

Шумилову дали слово после перерыва. Все графики и диаграммы были аккуратно развешаны на подставках, доска чисто вымыта.

Шумилов начал доклад, и Дмитрий вспомнил, как говорил он в прошлом году. Тогда его внушительный голос звучал на весь зал, он отчетливо выговаривал каждое слово, и видно было, что ему самому приятно было смотреть на все эти уравнения и слышать свой собственный голос. А сейчас он сухо излагал только самое главное, не останавливаясь на деталях, и говорил так, словно исполнял скучную и неприятную обязанность. И слушали его невнимательно.

Шумилов закончил и стал тщательно вытирать платком руки.

— У тебя все? — спросил Дубровин.

— Да, — не сразу сказал Шумилов. — Пока все. Но прежде чем приступить к обсуждению отчета, я должен сказать следующее: группа сотрудников нашей лаборатории, а именно — Кайданов, Добрин, Мелентьев… — Шумилов все-таки чуть-чуть замялся, но твердо закончил: — и Алексеева — придерживаются несколько иного мнения о проделанной работе и особенно о дальнейших планах. Я думаю, нужно в первую очередь предоставить им возможность высказать это мнение.

Стало тихо. Дубровин удивленно поднял голову и, повернувшись к Дмитрию, несколько секунд в упор смотрел на него.

— Разрешите, Алексей Станиславович? — сказал Дмитрий.

— Да, пожалуйста, — сухо сказал Дубровин и официальным тоном объявил: — Слово предоставляется кандидату физико-математических наук Кайданову.

Дмитрий пошел к сцене. На ступеньках он столкнулся с Шумиловым, и, прежде чем догадался, что надо уступить ему дорогу, Шумилов с подчеркнутой вежливостью отошел в сторону и пропустил его.

Дмитрий неторопливо разложил на кафедре бумаги и сказал, обращаясь к Дубровину: