Туапсе. 1993-й год.Ночной ливень прошёлся по пустым улицам дремавшего города, и всё здесь было мокрым. Листья больших деревьев шептались негромко, смахивая на тротуар тяжёлые серые капли. Пахло прохладным осенним дождём, листьями и солёной морской влагой. Поникшая чёрная мостовая устало поблескивала, отбрасывая в разные стороны сияние жёлтых, расставленных вдоль улицы фонарей. Солидное здание горисполкома, торжественно освещенное с разных сторон, возвышалось командно и горделиво посреди притихшей маленькой улочки. Фары "Фольксвагена" были погашены. Таня держала руль, глядя, не отрываясь, вдаль улицы. Посмотрела на часы. Светящийся циферблат подсказывал, что человек, которого она дожидается, должен вот-вот появиться. Рядом, на соседнем сиденьи, лежал сегодняшний номер "Комсомольской Правды". Из-под газеты выглядывал автомат. С оптическим прицелом.
      ...В Туапсе назревали большие события. Туапсинский морской порт, через который за рубеж шла нефть, с некоторого времени привлёк внимание черномырдинского правительства. И не только порт. Ситуация в городе давно уже была неуправляемой. Бандитские группировки, контролировавшие местную власть, сами сделались властью. Ещё в девяносто втором году, в кулуарах администрации кубанского главы Василия Дьяконова, обсуждался вопрос о введении в Туапсе чрезвычайного положения. Вопрос этот так и остался вопросом. Дьяконова скоро сняли, но, вот, премьер-министром в Москве стал Черномырдин, и теперь правительство серьезно забеспокоилось относительно города, где нефтяные потоки двигались во всех направлениях, и десятки тысяч долларов оседали в карманах местных чиновников и бандитов. Вышло тихое постановление, подписанное Черномырдиным, где речь шла о туапсинском порте. Постановление это не появилось в прессе - Черномырдин не хотел шума. Всё ещё только-только начиналось.
      ...Владимир Городенко - чиновник местной администрации, первым стоял в чёрном списке - списке на уничтожение. Таня догадывалась, что всё это - просто очередная игра, затеянная "демократическим" правительством. Те люди, которые пришли к власти в девяносто первом году, не собираются наводить порядок - им это не нужно. Произошло столкновение больших воров с маленькими. Только-то и всего.
      Таня ещё раз огляделась. Прохожих не было. Вокруг - тихо.
      Ещё один человек, кроме Тани, дожидался Городенко. Прямо напротив входа в горисполкомовское здание стоял "Мерседес". Внутри сидел шофёр-охранник. Сквозь мутное стекло автомобиля еле-еле просматривались черты его каменного лица. Временами он смотрел на Таню.
      ...Наконец-то! За большими стёклами горисполкомовского холла Таня разглядела два силуэта. Двое быстрым уверенным шагом двигались по направлению к выходу. Один - толстый, маленький, с лысиной. Это - Городенко.
      Таня убрала газету, взяла в руки автомат.
      Другой - высокий, спортивного вида. Охранник. В кармане у него очевидно дуло с полной обоймой.
      Таня открыла боковое окошко. Приподняла ствол автомата. Стрелять надо сейчас, пока они не вышли на улицу. Таня взяла толстяка на прицел. Солидное самоуверенное брюхо запрыгало, оказавшись напротив тяжёлой мушки. Между брюхом чиновника и автоматной мушкой - метров пятьдесят расстояния и два ряда стёкол. Палец лёг на курок. Таня бросила быстрый взгляд на охранника за рулем чиновного "Мерседеса". В салоне темно. Никакого движения.
      ...Разбитые градом пуль стёкла брызнули и посыпались на пол. Городенко рухнул, всплеснув руками - так, словно бы кто-то быстро и точно свалил его кулаком в грудь. Охранник успел отскочить в сторону. Пули оставили несколько дырок на мраморе солидной колонны. Таня, развернув дуло, поймала на прицел "Мерседес". Охранник в холле, высунувшись из-за колонны, дал выстрел. Таня успела пригнуться. Пуля, пройдя два боковых стекла, ушла в темноту улицы. Взревел мотор - "Мерседес", сорвавшись с места, протаранил "Фольксваген" и потащил его. Потом, отъехав назад, засветил второй раз в лоб - с разгона. Таня приподняла голову, и ещё три пули продырявили лобовое стекло. Она сползла на пол, затаилась между сиденьями. Рука её быстро пошарила в сумочке - оттуда появился огромный тяжёлый браунинг. Таня взвела курок. Потом, левой рукой, потянула ключ зажигания. И рывком распахнула боковую дверцу. "Фольксваген" с силой въехал в стоящий против него "Мерседес" и поволок его. Таня выпрыгнула на ходу и оказалась в колючих, царапающихся, кустах. Грохнуло во все стороны. Оба автомобиля стояли, прижавшись один к другому. К небу тянулся могучий столб жёлтого пламени.
      Таня увидела охранника, быстро спускающегося по каменной лестнице горисполкомовского здания. В одной руке он держал пистолет, в другой - кейс. Охранник тоже заметил Таню. Вскинул руку и выстрелил. Ответный выстрел - охранник, переворачиваясь, скатился по ступенькам лестницы. Кейс от удара раскрылся. Бумаги выпали. Несколько листов полетели в сторону, подгоняемые несильным ветром. Таня опустила пистолет. Огляделась. Тихо.
      Потом подбежала к кейсу и наскоро запихнула туда разбросанные листы. Отойдя в сторону, к стене дома, достала рацию.
      - Алло! Это Кошка. Всё сделано. Бумаги у меня. Буду минут через сорок... Машины нет... Замок разбился. Я собрала все бумаги... Нет, не смотрела... Да, буду.
 
      ...На загородном шоссе было пусто. Вокруг - ни души. Только лес, деревья. Свежий ветерок тихо шелестел влажными листьями. Внизу, в ущелье, журчала беспокойная, высохшая за лето речка. Чёрные неподвижные горы смотрелись загадочно и неприступно. Сверху, освещая тусклым ночным сиянием неровную череду горных хребтов, печально висела жёлтая призрачная Луна. Где-то на горизонте таяли огоньки далёкого аула.
      Рядом с мостом стояли две автомашины. Стояли друг против друга. Возле прохаживались четверо мужчин. Один, маленький и толстый, с аккуратно подстриженными усами, опустил рацию.
      - Она видела бумаги, - быстро проговорил толстый, обращаясь ни то к себе, ни к кому-то ещё. - Она... блин, видела эти херовы бумаги...
      Остальные молчали. Видимо, толстый с усами имел тут серьёзный вес. Он решал.
      Толстый прикинул что-то. Прошёлся по мосту туда и назад.
      - Блядь! - крикнул он. - Блядь!
      Ругательство это ни к кому не относилось. Толстый злился на себя, хотя сам был виноват меньше, чем кто бы то ни было. Он с ненавистью посмотрел на рацию в руке, надавил какие-то кнопки.
      - Гонта? Это Арнольд! Работа сделана. Сделана, но... она видела бумаги...
      Толстый молчал. Внимательно слушал тишину на другом конце провода.
      - Ты слышал меня? Кошка видела бумаги...
      - Я слышу, - донеслось оттуда. - Включите вариант 918.
      Толстый услышал щелчок, вслед за которым сделалось тихо. Связь прекратилась. Разговор закончился. Толстый спрятал рацию.
      - Вариант 918, - сказал он негромко, но так, что услышали все.
      - Не слишком быстро, - высокий брюнет в сером костюме сунул руку за пазуху. - Я не подчиняюсь вашему шефу. Я требую, чтобы вы связались с Москвой...
      Рыжий в пятнистом комбинезоне, с угрюмой обезьяньей физиономией, выхватил пистолет первым. Один выстрел - и противник его, не успевший вытащить дуло, полетел с моста вниз. Там тяжело хлюпнула вода. И снова зажурчала - зло, но беспомощно. Толстый шагнул к краю моста, мрачно посмотрел туда, где медленно тащилось между речными камнями мёртвое тело, подгоняемое течением. Потом, прикусив губу, проследил, как коллега его, в пятнистом комбинезоне, не спеша спрятал оружие.
      - Ждём, - тихо сказал толстый.
 
      ...Таня добралась пешком. Уже издалека она видела два неподвижных авто и трёх человек на мосту. Подойдя ближе, Таня огляделась по сторонам.
      - Где Дима?
      Толстый протянул руку и улыбнулся вымученно, одними губами.
      - Давай.
      Таня шагнула назад.
      - Где он?
      - Кто? - толстый сделал вид, что не понял. - А... он пошёл перекусить. Минут через десять вернется...
      - Вот как... - Таня кивнула спокойно. Потом протянула толстому кейс. - Держи.
      Краем глаза Таня отметила, что коллега его, высокий угрюмый парень в кожаной куртке, у неё за спиной, медленно вынимает руку из-за пазухи. Она резко толкнула толстого и боком свалилась на мокрый асфальт. Браунинг показался в ту же секунду, но Таня нажала курок первой. Противник рухнул. Таня вскочила, и в спину ей дважды выстрелили. Она почувствовала сильный тупой удар ниже плеча. Перекинувшись через низкую перегородку и повиснув на одно мгновение, Таня полетела в воду.
      Толстый, схватив кейс, поднялся с земли. Правой рукой он достал пистолет из внутреннего кармана куртки.
      - Она не должна уйти, - сказал толстый тихо, сам не зная, к кому обращается. - Быстро!
      - Она не уйдёт. - Рыжий парень в пятнистом комбинезоне, который стоял рядом, проверил обойму. - Уверен, что задел её.
      Оба спустились с моста. Шли осторожно, стараясь прислушиваться к каждому звуку. Двигаясь с разных сторон, тихо вошли в речку.
      Таня наблюдала за ними. Она лежала по плечи в быстрой холодной воде. Речка продолжала свое безостановочное движение, не могла успокоиться ни на минуту. Таня чувствовала, как кровь из раны, выбегает, смешиваясь с речным потоком. Левая рука бессмысленно болталась, словно чужая. Правой Таня тихонько полезла в задний карман джинсов. Там лежал нож. Она придавила кнопку. Бесшумно скользнув в чёрной воде, наружу выскользнуло толстое упругое лезвие. Тихонько блеснуло, поймав в воде отражение далёкой луны. Таня спрятала нож. Притаившись, ждала.
      Рыжий в пятнистом комбинезоне первым заметил её.
      - Здесь! - закричал он. - Я вижу!..
      Прицелившись, наклонился.
      - Готова...
      Больше ничего сказать не успел. Лезвие толстого ножа, вынырнув из воды, вошло ему точно под подбородок. Фонтаном брызнула кровь. Откинув назад голову, убитый рухнул спиной в быстро бегущую воду. Рукоятка ножа по прежнему торчала у него из горла. Мощный поток воды уносил кровь. Таня выловила пистолет из неподвижных пальцев.
      Громыхнул выстрел. Толстый держал дуло в вытянутой руке. У него была невыгодная позиция: Таня находилась в темноте, и он не мог её сейчас видеть. Толстый пустил наугад ещё две пули и отступил назад. Таня, прицелившись, надавила курок. Толстый бревном рухнул в бегущую воду. Таня спустила курок дважды, но выстрела не услышала. Она открыла пистолет - обойма была пуста.
      Вставая, ещё раз посмотрела на подстреленного ею противника - тот лежал без движения. Таня поднялась на ноги и отшвырнула пистолет в сторону. Спотыкаясь, вскарабкалась наверх. Огляделась. Кругом - никого. На мосту сиротливо стояли две пустые автомашины. Раскинув в стороны руки, посреди чёрной кровавой лужи, валялся убитый. Таня подобрала его пистолет и заткнула за пояс. Тихо выругавшись, залезла в БМВ. Свежеполученная пулевая рана дала о себе знать. Таня застонала, тяжело скрипнула зубами и, ухватив ключ зажигания, с силой потянула его на себя.
 
       Несколько лет спустя. Нальчик.Дверь никак не хотела открываться. Минуты три Марина возилась с замком, пока тот, наконец, не поддался её усилиям. Она очутилась в прихожей своей квартиры. Голова закружилась, и Марина чуть не грохнулась на пол. Подумала о том, что не надо было пить столько. Она бросила сумочку в угол. Ногой захлопнула дверь. Потом, спотыкаясь, побрела в зал. Здесь было темно и накуренно. Стоял терпкий запах вчерашнего сигаретного дыма. Марина включила ночник и достала из кармана брюк сигареты, из другого вытащила зажигалку. Чиркнула несколько раз, втянула в себя, задержала дыхание и пустила струю серого дыма в темноту комнаты.
      - Здравствуй, Марина, - услышала она негромкий, с хрипотцой, голос.
      Марина вздрогнула. Выронила сигарету. Начала трезветь.
      - Кто тут? Ты?..
      Силуэт показался из темноты соседней комнаты. Мужчина подошёл ближе.
      - Альберт...
      - Я. Пришёл сказать тебе "спокойной ночи".
      Марина присела на диван.
      - Да? За этим только?
      Альберт сделал ещё несколько шагов.
      - Что ты делала с Сергеем в баре? Вчера. Вечером.
      Марина приподняла голову. Устало вытаращилась.
      - Чего?..
      - Вас видели. Вы сидели. Потом вышли. Взяли такси...
      Марина чувствовала уже, что хмель весь выветрился. Без остатка.
      - Какой бар?.. Какое такси?..
      - Таксист, который вёз вас - мой человек... - Альберт кивнул. - И я знаю все. Знаю, где вы были вдвоем, сколько. Чем занимались - тоже знаю.
      - Сергей?.. - у Марины задёргалось, задрожало лицо. Нервный тик. - Сергей...
      - С ним всё в порядке.
      Альберт помолчал.
      - Его найдут завтра. На пляже.
      Марина медленно завертела головой - так, словно хотела очнуться.
      - Я человек не святой, - сказал Альберт спокойно. - Ты меня знаешь. Всё могу понять. Кроме одного - предательства.
      Он достал пистолет с глушителем на конце. Из темноты другой комнаты на свет появились ещё две фигуры. Марина узнала Мишу и Руслана - двух верных псов Альберта.
      - Всё, Марина, - прошептал тот. - Это - конец. Конец.
      Дуло его пистолета вздрогнуло четыре раза и застыло неподвижно. Альберт опустил ствол. Постоял, подумал. Потом, протянув руку, выключил свет.
 

 
      Солнце опускалось всё ниже, и на кладбище становилось темно. Последние лучи освещали надгробные камни, которые, погружаясь в полумрак, становились, как будто, ещё молчаливее и угрюмее.
      Игорь внимательно и долго рассматривал выбитую фотографию молодой женщины. Потом, наклонившись, смахнул с могилы сухие листья.
      - Случилось то, что должно было случиться.
      Он вздрогнул испуганно и обернулся. Рядом стояла, засунув руки в карманы белого плаща, молодая девушка, лет тридцати-тридцати двух, брюнетка, очень симпатичная. Красивая даже. Игорь, поправив очки, вгляделся.
      - Таня?!..
      Та шагнула ближе и быстро протянула ладонь.
      - Тебя не было на похоронах...
      - Я не смогла...
      Таня Соколовская приходилась Марине сестрой. Обе они родились в Нальчике. Таня после школы уехала в Москву - поступать в МГУ - на экономический. Поступила. И в Нальчике почти не появлялась с тех пор. Приехала один раз только - на свадьбу сестры, где и увидела Игоря. Таня не хотела тогда ничего рассказывать о своей московской жизни. Сказала только, что учится и ещё подрабатывает - в одной коммерческой фирме. Игорь работал главным редактором местной газеты "Вечерний Нальчик". Он смотрелся неглупым молодым человеком; достаточно молодым, но уже порядком уставшим от быстротекущей жизни. Потом Таня уехала обратно в Москву. И вот - вернулась. Через десять, даже одиннадцать, лет.
      Игорь равнодушно ей улыбнулся.
      - Да... - сказал он. - Бывает и вот так...
      Игорь обернулся на могилу. Потом сказал:
      - Пошли.
      Таня кивнула.
      - Я хочу, чтобы ты мне всё рассказал.
      - Рассказал - что?
      - Всё, что здесь случилось.
      Они подошли к воротам кладбища. Игорь почесал указательным пальцем переносицу.
      - Идём домой. Там поговорим. Мне надо собраться с мыслями.
      Таня остановилась.
      - Подожди. Я не могу идти к тебе сейчас.
      - Чего?..
      Игорь тоже остановился.
      - Почему не можешь?
      - Сказать откровенно?
      - Скажи.
      - Есть люди, которые хотят меня убить.
      Игорь напрягся. Внимательно смотрел на Таню. Словно хотел прочитать у неё в глазах больше, чем она сама скажет.
      - Мы живём в страшное время и в страшной стране, - проговорил Игорь медленно. - Я бы не хотел влезть в какую-нибудь историю... Мне хватило вот...
      Он неопределенно махнул рукой.
      - Скажи мне честно, - Таня смотрела ему прямо в глаза, - кто-нибудь мною интересовался?..
      Игорь отвернулся быстро и понял, что уже выдал себя.
      - Да, интересовались. Но это было очень давно. Лет десять назад.
      - Кто?
      - Он показал удостоверение ФСК - Федеральная Служба Контрразведки. Сказал, что хочет увидеть тебя, что тебе угрожает опасность... Просил позвонить. Оставил свою визитку.
      - Ты позвонишь?
      Игорь замотал головой. Ему было неловко от этого давящего прямого взгляда.
      - Сейчас. Вот, только до ближайшего автомата дойду...
      Он печально и сдавленно усмехнулся.
      - Игорь... Игорь, мне нужно знать, я могу рассчитывать на тебя или не могу?
      "А она - ничего, - подумал Игорь. - Очень даже ничего. Красавица." Вслух сказал:
      - Можешь. Рассчитывай.
      - Ты говоришь так, как будто и сам не знаешь...
      - Знаю, - Игорь кивнул. - Я на ФСК не работаю. Звонить им не обязан. Статьи за недоносительство сейчас нет. А убивать меня?.. - он поморщился. - Я червяк... Меня можно раздавить только случайно, если не заметить этого. Специально... лень ногу будет подымать.
      Он испытывающе-боязливо смотрел Тане в глаза - интересно было увидеть реакцию на такое несимпатичное откровение. Но на Таню впечатления это не произвело. Она только отметила про себя, что явное уничижительство свойственно, как правило, очень неглупым людям.
      - Скажи мне, когда ты бываешь дома, и я приду сама.
      - Трудный вопрос, - Игорь задумался. - ...Но сегодня вечером буду. Завтра... завтра - не знаю. Ты не хочешь у меня остановиться?..
      - Я уже сказала тебе...
      - Понял...
      - Тогда до встречи.
      Таня развернулась, и Игорь проводил внимательным, подслеповатым взглядом её фигурку.
      Она знала, что слежки за ней нет. Таня шла по улице и разглядывала Нальчик. Все кругом жило своей тихой жизнью и, казалось, всему этому было наплевать на неё. Таня приехала убивать, и она убьёт. Убьёт. Убьёт, чтобы сделать чище воздух этого гнилого города.
      Улыбнувшись криво, она подумала, что по Игорю не очень-то видно, чтобы он был в трауре. Хотя, с другой стороны, люди - существа тёмные, таинственные. Можно всю жизнь знать человека и не догадываться, что носит он в своих мыслях.
 

 
      Игорь как раз ставил чайник, когда звонок в прихожей резко и назойливо пибикнул. Он вытер руки о кухонное полотенце над ванной и пошёл открывать. На пороге увидел Таню.
      - Добрый вечер.
      - Добрый. Пришла? Проходи.
      Игорь выглядел скучным, но Таня заметила, что он рад ей.
      - Квартиру не пасут, - сказала Таня. - Пока не пасут.
      - Есть будешь? - Игорь добродушно её оглядел. Я сейчас только чайник поставил.
      - Съем что-нибудь, - Таня вяло улыбнулась.
      - У Игоря ёкнуло внутри от этой улыбки. "Не хватало ещё влюбиться, - сказал он себе. - Честное слово. Прямо, как маленький."
 
      Когда Игорь учился в школе, родители твердили ему: "Главное - это прожить незаметно, прожить тихо, никому не мешая." Рождённый ползать летать не может - это да, правда, но заползёт он и на самый - на самый верх, при желании. В любом случае, лучше забраться осторожно и невысоко, чем взлететь к облакам и там размозжить себе голову.
      Нальчик - бандитский город, и Игорь чувствовал его атмосферу кожей. Однажды приятель, одноклассник Игоря, Арсен, пропал. Бесследно. Нашли через неделю. В яме за городом, с двумя ножевыми ранами в животе. Говорили потом - Арсен что-то кому-то где-то не то сказал.
      Игорь старался больше времени проводить дома, копаясь в родительской библиотеке, и меньше - на улице. Мир книжных героев заменял ему мир реальных людей. Тем более, что тот, второй, был откровенно страшен. Проходя мимо подъезда и замечая на лавочке группу юнцов с пугающим, скучно-рассеянным выражением в пустых глазах, Игорь сжимался внутренне и добавлял шагу.
      Закончив школу на "четвёрки" с парой "пятёрок", он поступил в Ростовский Государственный Университет, а после того, как закончил, вернулся в свой родной Нальчик. Игорь ненавидел этот город, согласен был даже остаться в Ростове, но пришлось возвращаться домой.
      На работу в "Вечерний Нальчик" его, выпускника Ростовского Гос. Университета, взяли охотно. Сначала внешкором, а через несколько месяцев - в штат. Прошло ещё два с половиной года, и Игорь стал главным редактором газеты. Первое, что он сделал, оказавшись на этой должности: уволил одну молодую сотрудницу, писавшую "политически некорректные" статьи о местном городском начальстве, из-за которых редакцию дважды уже обещали подорвать. Теперь в редакционном офисе сидели только те люди, кто устраивал Игоря. Соседний с редакторским кабинет занимал дедушка - ветеран войны, писавший статьи о проблемах огородников и полезные советы - что лучше посадить на своей грядке. Пожилая женщина, которая ходила на работу в старомодной косынке и мало соответствовала облику репортёрши, старейшая сотрудница "Вечернего Нальчика" (она застала времена, когда газета называлась совсем по другому), была занята исключительно заботами пенсионеров. Городские власти она иногда поругивала, но только по поводу задержек пенсии. Дополняла набор совсем ещё молодая девчонка, которая делала в каждый номер "криминалки" - обзоры на тему "где кого зарезали, где кого обокрали" и никогда не пробовала сомневаться в той информации, что давали ей официальные мужи из высших чинов нальчикской милиции.
      Газета смотрелась унылой, серой, неживой. Из номера в номер шли однообразные воспоминания ветеранов войны. Надо же было чем-то занять газетную площадь!
      Тираж "Вечернего Нальчика" упал за полгода вдвое. Восемьдесят процентов оставшихся читателей, по данным Игоря, были пенсионеры, двадцать процентов - те, кто покупал (или же выписывал) газету, чтобы пробежать глазами объявления.
      Пытаясь спасти положение, Игорь принялся публиковать гороскопы, которые сочинял один местный автор. Но тут уже читатели-пенсионеры начали звонить в редакцию: псевдоастрологические опусы, обещавшие "успех в денежных и любовных делах", их интересовали мало. Тогда пошли в ход кроссворды, однако любителей составлять из буковок бессмысленные, ни к чему не привязанные слова оказался мизер. Игорь пытался перепечатывать статьи из центральных, московских, газет, но быстро получил по рукам: позвонили из "Комсомольской Правды" и пригрозили засудить.
      Последнее, что Игорь попробовал сделать - дал серию объявлений, где звал к сотрудничеству местных литераторов. Скоро их труды появились на его редакторском столе. Но заглянув в них, Игорь понял, что читать это можно только при чрезвычайно большой любви к отечественной словесности. Ему эти произведения напомнили интернет-сайт "Проза.Ру", где авторы (они же и читатели сайта) публиковали то, что больше нигде опубликовать было нельзя, а после рецензировали друг друга с напыщенно-серьёзным и смешным видом.
      Он опустил руки. Он сдался. Было ясно, что он уже сделал всё то, что он мог сделать. А остальное шло так, как шло. Однако очень важное, основное даже, оставалось: Игорь, главный редактор газеты "Вечерний Нальчик", мог спать по ночам, спать очень спокойно. Его не будили одиночные выстрелы на ночной улице. А если и будили, то Игорь знал: стреляют не в него. Игорь спокойно поднимался утром, спокойно шёл на работу, спокойно сидел в своём редакторском кресле. Жизнь двигалась дальше своим медленным, неспешным чередом.
 
      Таня переобулась и вошла на кухню.
      - Готовить ничего не умею, - сразу предупредил Игорь. - Питаюсь бутербродами. Ты с чем будешь - с ветчиной или с сыром?
      - Всё равно, - Таня качнула головой.
      - Садись.
      Игорь показал ей стул за небольшим кухонным столиком.
      Через несколько минут закипел чайник. Игорь нарезал хлеб, сыр и ветчину.
      - Что произошло? - спросила Таня очень спокойно.
      Игорь остановился. Пачка с чаем задёргалась у него в руке. Игорь поставил пачку на стол. Потом присел.
      - Произошло с чем?
      - С Мариной.
      Игорь смотрел сосредоточенно, он словно бы вспоминал что-то, для него мучительное, и Таня увидела, как у Игоря задёргалось веко, глаза стали влажными. Он отвернулся и быстро вытер глаза рукавом. Потом встал и прошёлся по комнате.
      Таня смотрела на него молча. Игорь опять сел. Из него словно бы вышла вся энергия. Он опустил голову.
      - Что случилось с Мариной? - повторила вопрос Таня.
      - С Мариной? Убили. - Игорь говорил спокойно и тихо. Он взял себя в руки.
      - Кто?
      - Зачем тебе?
      - Хочу знать.
      Игорь покачал головой.
      - А я не хочу, - сказал он. - Я не хочу ничего знать. А что знаю, хочу забыть. Забыть. Мне это не нужно. Совершенно не нужно. Избыточная информация.
      Таня аккуратно провела ногтём по столу. Она сосредоточенно следила за движением пальца. Игорь смотрел на неё.
      - Я не хочу притворяться и не хочу лицемерить. Мой принцип простой: главное - это прожить неслышно, главное - это чтобы тебя не видели, как будто бы тебя нет вообще. Я не герой, не Джеймс Бонд, не д'Артаньян, не Ромео. Если ударили по щеке, я не подставляю другую, а просто поворачиваюсь и ухожу. Всем всё прощаю. Но я прощаю не потому, что христианин, а потому что так тише и так спокойнее. Я даже и не прощаю - я просто не замечаю обид. Считаю так: не хочешь, чтобы тебя обижали - не обижайся, не хочешь, чтобы тебя оскорбляли - не оскорбляйся. Обида - только тогда обида, когда ты её как обиду воспринимаешь. И тоже самое - оскорбление.
      - С такой философией и в червяка превратишься, - тихо сказала Таня. - По тебе ходят, а ты не замечаешь.
      - Я и есть червяк, - сказал Игорь очень спокойно. - Я - серый обыватель. И нас много. Имя нам легион. И на таких мир держится. Мы не начинаем войн, не организовываем заговоров, революций и переворотов. Мы тихо сидим на своем месте, в своем углу, и делаем своё дело. Как там было?.. Раб, осознающий, что он раб, и борющийся против этого - революционер. Ленин сказал. Но только революционер свергает плохую власть, чтобы заменить её худшей. Не было ещё такого в истории, чтобы после революции к власти пришли хорошие люди. Нонсенс! Революция, как и любое насилие - это извращение естественного хода событий. Борьба и насилие - это всегда плохо. Революционеры борятся с миром уже много веков, улучшают его постоянно, а мир от этого делается только хуже и хуже. Скажи мне, что я не прав.
      Таня пожала плечами.
      - Может и прав. Я над этим не думала. Просто считаю, что мерзавцев надо убивать.
      Игорь напрягся. Прищурился.
      - Ты убивала людей? Убила кого-нибудь?
      Таня помолчала. Она не была уверена, стоит ли всё говорить Игорю или не стоит. Потом сказала:
      - Я убивала мерзавцев, - что-то жёсткое, стальное, прохладно блеснуло в её зрачках.
      Игорь протёр лоб. Он переваривал услышанное. Потом, как в полусне, как в забытьи, приподнялся, встал и опять занялся ужином. Чайник надо было разогревать снова. Электрозажигалка тарахтела раздраженно, зло; и, противно капризничая, не хотела слушаться. Пока вода закипала, Игорь продолжал нарезать сыр, ветчину и хлеб.
      - Ты, конечно, никогда не думал отомстить?
      Это спросила Таня, и кусок сыра полетел на скатерть. Рядом упал нож.
      - Мс-т-и-ть?!.. Да кто я такой, чтобы мстить? Да на меня наступить можно нечаянно и раздавить. Никто этого даже не заметит.
      Игорь опять вытер лоб и сел на стул.
      - Кто убил Марину?
      Игорь поморщился.
      - Она была любовницей Альберта... этого... Альберта - не помню фамилию. Его весь Нальчик как Альберта знает...
      - Кто он?
      - Бандит. Неофициальный король Нальчика. Балкарская мафия. Власть и менты у него в "шестёрках". Он несколько группировок держит. У него целая армия шакалов.
      Таня кивнула.
      - И как Марина... как она с ним связалась?
      Игорь посмотрел на Таню внимательно.
      - Ты думаешь, я знаю?
      - Мне интересно, что чувствует мужчина, которому женщина изменяет?
      Игорь поднялся. Он опять взял нож и продолжил нарезать сыр.
      - Плохо, - сказал. - Плохо чувствует.
      - А ты знал? Знал, что Марина изменяет?
      - Догадывался.
      - А Альберт? За что он... Марину?
      - Марина имела ещё одного любовника.
      - И что с ним случилось?
      - То же, что и с ней.
      Игорь закончил с бутербродами и приготовил чай. Ели молча. Каждый думал о своем.
      - Почему ты спросила про... про месть? - спросил Игорь, когда ужин был уже съеден. Он выговорил это слово с трудом, как бы проталкивая внутрь неприятный кусок.
      Таня отпила чай и поставила на стол чашку.
      - Если ты не собираешься мстить, то кто-то должен.
      Игорь как раз перемешивал ложечкой сахар. Услышав такое, он опустил ложечку и отодвинул чашку от себя. Значит, вот так. Не больше и не меньше. Он всёрьез жалел теперь, что странная и непонятная девушка эта вообще появилась в его жизни. Даже мельком. Игорь опасался, чтобы всё не повернулось в итоге против него. Мстить Альберту - самоубийство. Но... какое красивое у Тани лицо... Вот, сейчас она на него посмотрела... опустила глаза... Почему она опустила глаза?.. Игорь встряхнулся. Подумал о том, что зря он себя при Тане назвал червяком. Какая же женщина будет его уважать? На дне души своей Игорь был романтиком. Ещё в школьные годы, читая приключенческие книжки, он втайне завидовал их героям. Втайне - потому, что никогда не признался бы в этом и самому себе.
      - Если мстить будешь ты, то до старости не доживёшь.
      - Я и так не доживу.
      Игорь посмотрел на неё пристально и моргнул.
      - Хочешь, расскажу откровенно - всё, как есть?
      Таня допила чай. Игорь выжидательно глядел на неё.
      - Я работала не в фирме. Я работала на ФСК. Получилось это случайно. Я сидела в кафе, и за столик ко мне подсел человек. Он сказал, что у него есть для меня работа за хорошие деньги. Я спросила, что за работа. Он ответил, что всё объяснит, если я приду к нему - в его кабинет. Он показал удостоверение.
      Таня взяла салфетку и вытерла губы.
      - Я пришла... Вначале работа была очень простая. Меня одели как официантку, и я должна была в ресторане отнести поднос с едой. Даже не знаю, что они там спрятали - микрофон или снотворное. Не яд - точно. Потом была работа сложнее: я познакомилась с депутатом Гос. Думы. Он пригласил меня к себе в гостиницу. Там я бросила ему таблетку в стакан. Депутат уснул. Я, пока он спал, сняла копии с каких-то бумаг в его столе... И, наконец, мне предложили сделать уже серьёзную работу - убить одного "делового". Сначала я отказалась. Тогда мне дали посмотреть фотографии. Там были шикарные столы в дорогих ресторанах, виллы, яхты, разные знаменитости в обнимку с "папашей" - так его звали. А после пошёл другой черед: изуродованные трупы - те, кого замочили "папашины" люди. А ещё: голенькие мальчики - "папаша" их жадно щупает... Вобщем, я согласилась. Несколько недель проходила специальные курсы. Меня учили стрелять, бегать, драться. Учили замечать слежку, уходить от погони... А потом наступил тот самый день. Была организована какая-то презентация с участием "папаши". Мне дали фальшивое удостоверение - я прошла туда, как журналистка "Комсомольской Правды". А дальше - штатовский боевик. В сортире запрятан пистолет с полной обоймой и со звукоглушителем. В каждой пуле - яд. Одна царапина - и наступает конец. Где-то в стороне начинается скандал, потом драка. Все вышибалы бегут туда. А "папаша" уже лежит на полу с простреленным черепом. Его охранники мечутся. Позже находят пистолет без одного патрона в обойме. Никаких отпечатков там нет, естественно...
      Игорь придвинул к себе чашку и сделал несколько глотков.
      - И много ты людей... - спросил он, - убила?..
      - Не очень. Я сразу сказала, что не буду убивать, если мне не докажут, что этот человек заслужил смерть. Последнее дело случилось в Туапсе, лет десять назад. Моя жертва - один местный чиновник. Нужно было взять кейс. Кейс открылся. Сам. Я не смотрела бумаги, но... этого было достаточно.
      Она замолчала.
      - И что теперь будет? - Игорь допил чай и убрал чашку.
      - Что будет? Думаю, что меня достанут. Рано или поздно. Вечно я не смогу от них прятаться.
      Игорь помотал головой. Всего услышанного теперь было слишком много для него. Слишком много. Через край.
      - А что... как-нибудь... нельзя... паспорт фальшивый достать? Сейчас, вон, их на рынке пачками продают. Операцию сделать пластическую? Внешность изменить?
      Таня молчала.
      - Можно. Но на операцию нужны деньги. И большие деньги.
      - Таня... честное слово... сделай что-нибудь... - Игорю всерьёз стало жаль очень эту совсем ещё молодую и очень красивую женщину. - Ладно с ним - с Альбертом. Эти бандюги всё равно друг друга поперестреляют. Подумай о себе...
      У Тани по глазам видно было, что она сомневается - не знает, что ответить. Игорю захотелось аккуратно и неназойливо погладить её руку, но момент вряд ли был подходящий.
      - Я хотел спросить... - Игорь указал подбородком на маленький жёлтый медальончик, поблескивающий на груди у Тани - рядом с православным крестиком. - Это у тебя... талисман?..
      Тани взяла медальон в руку, раскрыла его.
      Игорь увидел серую фотографию человека в непонятном головном уборе. Он наклонился... Нет, он этого человека не узнаёт. Но, вот, глаза - глаза с фотографии сверкали горячей и злой решимостью - чтобы не сказать фанатизмом.
      - Кто это? - спросил Игорь.
      Таня закрыла медальон.
      - Бенито Мусоллини. Человек, который всю жизнь боролся за справедливость и умер за справеливость.
      - Мусоллини?..
      - Да.
      Таня поднялась с места.
      - То, что я решила сделать, я должна сделать, - сказала она. - А дальше видно будет.
      - Жаль, - Игорь покачал головой. - Жаль, что я не могу тебя остановить.
      - Не можешь.
      Таня пошла к двери.
      - Спасибо за угощение и до встречи.
      Игорь проводил её взглядом. В прихожей тихо хлопнула дверь.
 

 
      Время продвигалось к обеду. Игорь сидел у себя за столом, в редакторском кабинете, и перечитывал материалы, подготовленные им для следующего номера. Работу эту Игорь давно уже перестал считать творческой. Когда-то, в былые годы, он старательно переправлял все языковые погрешности, допущенные корреспондентами - какие находил. Авторы, люди в основном пожилые, недовольно морщились, но ничего при этом не говорили. В какой-то момент Игорю надоело. Ему это все показалось вдруг сизифовой деятельностью. Зачем стараться, если почти никто не способен оценить? И Игорь перестал править. Он читал теперь все эти сочинения - статьи, заметки и фельетоны с одной единственной целью - выявить "политкорректность", под чем понимались любые выпады в адрес местных властей, местной милиции и местной мафии. Игорь со спокойной душой пропускал такие фразы, как "за долгие годы плодотворного труда компания добилась больших успехов". Проходили и словосочетания типа "беременная девушка" и "молодой человек лёгкого поведения". Ну не стилисты собрались в редакции! Не Чеховы! Неужели не ясно, что если бы сотрудники умели писать лучше, то и писали бы для более солидных изданий, освободив места в "Вечернем Нальчике". Игоря волновало другое: он не хотел проблем, которые могла бы принести та или иная публикация.
      Дочитав очередное произведение, где подробно описывалась технология посадки картошки, и давались ценные советы по борьбе с огородными вредителями, Игорь почесал ухо и глянул на часы. Время идти обедать. Заодно надо выпить кофе - иначе он уснёт здесь.
      Вставая с места, Игорь протяжно зевнул. Да, ему точно нужно сейчас выпить кофе.
      Уже в дверях он столкнулся с Петром Степановичем. Это был пожилой человек, ветеран войны; он хромал, опираясь на палку, и на груди его красовались несколько орденских планок, которые сегодня вызывали жалость скорее, чем восхищение. Петр Степанович являлся внешкором "Вечернего Нальчика" - Игорь печатал время от времени его фронтовые воспоминания. Год назад у Петра Степановича случилось несчастье: его внучку Веру - девочку с красивой челкой и наивными голубыми глазами изнасиловали двое её одноклассников. Вера на другой день покончила с собой - выпила жменю снотворных таблеток. Петр Степанович постарел за этот год так, что было удивительно, что он до сих пор жив. Лицо его стало как будто бы ещё уже и ещё суше, глаза запали, а волосы сделались более редкими. Насильников - Диму и Эдика милиция схватила сразу же, по горячим следам. Игорь знал, что на днях должен был пройти суд. Но поскольку отец Эдика был из числа "деловых", а отец Димы заседал в республиканской администрации, то мало кто сомневался, чем этот суд закончится.
      Теперь, глядя на Петра Степановича, Игорь почувствовал себя очень неловко. Он всегда ощущал неловкость, когда сталкивался с человеческим горем, которому был бессилен помочь. Всякий раз делалось стыдно, что беда произошла не с ним, а с кем-то.
      - Я статью принёс, - сказал Пётр Степанович. Голос его прозвучал, как из могилы. Пётр Степанович смотрел не на редактора, а куда-то в пространство.
      - Да, давайте, - Игорь поспешно протянул руку. - Я сейчас обедать иду. Давайте. Я прочту потом.
      - Прочитайте, - негромко сказал Петр Степанович, отвернувшись. Он сунул Игорю несколько листов машинописного текста. Потом ещё тише добавил: - Прочитайте.
      Игорь постоял на месте, провожая взглядом жалкую, ссутулившуюся фигуру Петра Степановича. Статья жгла пальцы. Он быстро вернулся в свой кабинет. Развернул рукопись. Начал читать.
      Написанная неумелым, спотыкающимся, топорным слогом, статья эта была криком отчаяния несчастного человека, в лепёшку раздавленного действительностью и разуверившегося теперь во всём. Собственно, содержание самой статьи укладывалось в несколько слов. Остальное было - эмоции. Суд состоялся, и Эдик с Димой получили по полтора года условно. Адвокаты их как могли выворачивали дело, доказывая, что пострадавшая сама спровоцировала случившееся, и что самоубийство её никак не связано с изнасилованием. А судья, в свою очередь, решил проявить мягкосердие и принял во внимание молодость подсудимых, их хорошую репутацию и чистые, ничем не запятнанные биографии.
      Дочитав, Игорь яростно потёр лоб руками. Он понятия не имел, как ему теперь быть. Даже и не со статьёй - со статьёй-то всё было ясно; Игорь мучительно переживал, как ему успокоить после всего свою совесть. А статья... Даже если бы она и была написана пером Льва Толстого - такое Игорь опубликовать не мог.
      Он представил себе, как завтра Пётр Степанович придёт в редакцию за ответом, представил себе глаза несчастного старика... Игорь замотал головой. Нет, надо пойти съесть что-нибудь, надо отвлечься.
      Обедал он каждый день в довольно неплохом, уютном кафе, прямо напротив редакции. Обед у главного редактора "Вечернего Нальчика" был достаточно скромным. Игорь обходился обычно горячей сосиской и чашкой крепкого чёрного кофе.
      Здесь было пусто сегодня, и Игорь жевал свою сосиску, глядя, как за окном, по запыленной улице, пробегают автомобили. Ему взгрустнулось: вспомнилось старое доброе время, когда он заканчивал школу. Все вечера Игорь тогда проводил в обществе книжных героев. Захотелось убежать туда - в эти годы. Игорю было приятно-тоскливо: он думал о том, что каждый прошедший кусочек жизни обладает неизмеримой ценностью, ибо вернуть его уже нельзя. Можно вернуть только воспоминания. Дожёвывая сосиску, Игорь решил - нет, иллюзию прошлого, воздух этого прошлого, вернуть можно. Тогда он запоем читал книжки - это никогда не поздно вернуть. Хорошо бы, прийдя вечером домой, вместо дурака-телевизора прилечь на диван в своей комнате и при свете навесной лампы почитать какой-нибудь роман. Игорь решил: так и сделает. Хотя хорошо знал: никогда он не будет читать романы - ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. А если станет, то это всё равно не решит проблем. Ещё Игорь подумал, что как было бы здорово уехать из города - навсегда уехать. Конечно, забыть Нальчик с концами он не сможет - куда бы Игорь ни уехал отсюда, ему всегда будет не хватать этих улиц и этих домов. Но такой страшный, опасный город, размышлял Игорь, лучше, всё-таки, любить на расстоянии. Однако, основная проблема была не в Нальчике: основная проблема была в самом Игоре. Любая идея, связанная с решительным переустройством всей жизни, заранее, от начала, обречена. Игорь понимал это.
      - Добрый день, - чуть не в самое ухо вдруг услышал он.
      Игорь вздрогнул. Перед ним стояла Таня. Поразительно, но он не заметил, как она появилась в кафе. Игорь быстро и испуганно огляделся.
      - Не бойся, - Таня качнула головой. - Я только на минуту.
      Игорь моргнул. Взгляд у Тани был жёсткий, стальной, как у тигра, и одновременно мягкий, спокойный.
      - Мне нужно знать убийц Марины. Исполнителей.
      Таня опустила глаза. Игорь поёжился.
      - Не говори мне, что ты не знаешь подробностей.
      - Подробностей я действительно не знаю. Меня там не было, - Игорь улыбнулся заупокойной, резиновой улыбкой. - Их было трое. Альберт, Миша и Руслан. Они вошли в подъезд. Их видели. Потом вышли. А Марину нашли... - Голос прервался. Игорь перевёл дыхание. - Нашли застреленной. Её убили из пистолета. Было четыре выстрела. Руслан и Миша - это люди Альберта. Всё. Больше я ничего не знаю.
      - Миша. Руслан... - выговорили Таня тихо. - Миша. Руслан...
      Она повернулась и быстро вышла.
 

 
      Руслан возвращался из ресторана. Было поздно. Он покачивался и угрюмо напевал что-то из народного балкарского репертуара. Это был невысокий мужчина с усами, как у Дудаева.
      Руслан ещё в школе пользовался всеобщим уважением: никто не умел так быстро и незаметно вытащить кошелёк у прохожего на улице. Зная хорошие отношения Руслана с большими людьми из криминального мира, учителя опасались ставить придурковатому и злобному мальчишке низкие оценки. Хотя Руслану было, вобщем-то, наплевать на школу и на учителей: делать карьеру в нормальном мире он не собирался: мир этот существовал для него только как дешёвый придаток, декарация, фон к миру бандитскому. Не больше. Про Руслана ходила легенда, будто он может отключить одним ударом любого. Прямых очевидцев не было, но никто и не опровергал. В свои тридцать четыре года Руслан успел уже дважды отсидеть, и оба раза, как сам он говорил, "по глупости".
      Руслан любил пьяные посиделки, кровавый кулачный бой и пухлых, с розовыми попами, мальчишек. Все его уважали и считали настоящим мужчиной.
      Оказавшись в подъезде, Руслан чуть не упал. Он удержался, схватившись за ручку двери, и тяжело приподнял себя, не прерывая куплета старинной балкарской песни. Отпирая квартиру, услышал, как пронзительно и тяжело звенит телефон. Руслан бросил дверь открытой и направился в спальню... Но тут он остановился: его нетрезвому сознанию представилось вдруг, как что-то тёмное и неясное быстро, словно ночной ветер, проскочило с лестничной площадки в квартиру. Руслан помотал головой: с галлюцинациями он уже имел дело и не только на пьяную голову - знал, что вещь это нехорошая: не знаешь, где реальность, а где химеры, рожденные в больных мозгах самого Руслана.
      Он прошёл в спальню. Телефон разрывался. Руслан схватил трубку.
      - Алё! Чё, спал там? Разбудил? - Это был Миша.
      - Нет... Не спал... - с трудом выговаривал Руслан, внимательно слушая каждое своё слово.
      - Чё, бухой?..
      - Чуть-чуть... чуть-чуть выпил... В кабаке сидели...
      - Блин... Ты - не чуть-чуть... Понимаешь, чё я говорю?..
      - П-понимаю.
      Это было не совсем правдой. Руслан понимал только отдельные слова, которые словно встревоженные нечёткие призраки выплывали из хмельного тумана.
      - Гасана замочили. Понимаешь? Щас стрелка. В "Южном". Там Альберт будет. Он сказал, чтоб я тебе позвонил. Понял?
      - Гасана замочили... Альберт будет в "Южном"... Сказал, чтоб позвонил...
      - Короче, Руслан. Иди в душ. Щас иди. Холодный душ сделай, понял? Холодный. Я за тобой заеду через двадцать минут. Быстро давай! Холодный! Понял?
      - Да, понял, - с трудом ответил Руслан. - Теперь он действительно понял.
      Руслан положил трубку и в этот момент шею ему мгновенно облепил извилистый и упругий, словно змея, шнур. Шнур впился тяжело, сильно - и так быстро, что Руслан не успел его перехватить рукой.
 

 
      Миша - высокий и крепкий парень, чернявый, лет двадцати пяти на вид, крутил руль, нервно поглядывая на свои часы. Его "Тойота" быстро бежала по пустым улицам, игнорируя светофоры и дорожные знаки. Эту "Тойоту" знает и уважает вся нальчикская милиция - какой патрульный посмеет её остановить? Позади оставались ночные улицы и перекрёстки Нальчика - деревья, серые, похожие друг на друга дома и одинокие, затерявшиеся в темноте прохожие. Время у Миши ещё имелось, но он хотел добраться до Руслана как можно скорее. Кто знает - возможно, того ещё надо будет приводить в чувство.
      Никаких предчувствий у Миши не было. Вообще никаких. Миша думал совершенно о другом. Поднимаясь наверх по лестнице, он ещё прикидывал, что будет делать, если застанет Руслана беспробудно дрыхнущим.
      Дойдя до двери, остановился - дверь была приоткрыта. Вот здесь Миша почувствовал недоброе. Он перевёл дух. Бесшумно достал пистолет. Пальцем осторожно взвёл курок.
      Держа пистолет в вытянутой руке дулом вниз, Миша толкнул дверную ручку. "Всё в порядке, - говорил он себе. - Всё в порядке. Просто козёл этот спьяну дверь бросил..."
      То, что Миша увидел в комнате, заставило его остолбенеть на мгновение. Руслан - точнее то, что когда-то было Русланом - висело под потолком, рядом с люстрой. Пальцы скрючились, шею плотно стягивала натянутая верёвка. Почерневшее лицо надулось, глаза были тяжело закрыты. Под ногами, застывшими в воздухе, поблескивала смердящая лужа.
      Миша покачал головой. Потом, вскинув дуло, развернулся. В квартире явно уже никого не было.
      Миша один тут.
      Один.
 

 
      Оля отложила книжку. Голова у неё мерно гудела от непрерывного четырехчасового чтения. Книжка нызывалась "Поединок". Роман Куприна. Оля читала только классику и презирала современных авторов. "Вся лучшая литература уже написана", - говорила она, делая при этом умное лицо.
      Читала Оля много. Она была записана в несколько библиотек и прочитывала любое произведение классического автора, какое бы ей ни попалось. Оля хотела обратно родиться где-нибудь в восемнадцатом столетии, но только чтобы обязательно аристократкой (на иное происхождение она была не согласна). Зажмурившись, Оля представляла себя в шикарном платье посреди сверкающего огнями бала, в окружении предупредительных кавалеров - красивых до умопомрачения.
      Саму же Олю назвать красавицей было нельзя. Но её серьезные кошачьи глаза в сочетании с пышными волосами пленяли многих во дворе. В глазах этих чудился смысл, которого на самом деле там не было.
      Оля знала, что нравится она многим. Но считала твёрдо - замуж успеет, торопиться незачем. Оле исполнилось семнадцать, и она училась заочно на историка в Кубанском Университете.
      Всю первую сессию Оля ютилась в общежитии, где сокурсницы её грязно, как мужчины, ругались, курили анашу и водили к себе женатых мужиков. От увиденного Оля была в ужасе. Такое прикосновение к грубой реальности показалось ей невыносимым. Она поклялась родителям, что бросит учебу "на хрен". Таким образом было договорено: в следующую сессию Оля будет снимать комнату. Итак, она продолжала учиться, хотя совершенно неясным оставалось, на что ей пригодится в итоге этот "исторический" диплом.
      Услышав звонок в дверь, Оля пошла открывать. Она догадывалась, кого увидит сейчас. И не ошиблась. Вася - её старый школьный друг. Статный красавец, широкоплечий, с орлиным уверенным взглядом. Вася носил русское котовое имя, но русским был только по матери. Васин отец - ни то армянин, ни то грузин. Вася и сам не знал. Папа когда-то кого-то пырнул ножом в ресторане и уже больше пятнадцати лет числился в милицейском розыске. Вероятнее всего, родителя давно не было в живых, и Вася мрачнел каждый раз, когда при нём вспоминали его отца.
      Родители Оли - люди серьёзные, прочитавшие за жизнь кучу толстых, в красивом переплёте, книг и потому числившие себя среди интеллигенции, Васю на дух не переносили. Правда, терпели. Вынуждены были терпеть. Оля поставила себя перед родителями гордым и независимым созданием. Юная девушка не принимала никакого диктата. Иногда в отношениях вызревала небольшая хмурая тучка - медленно она багровела, грозно увеличиваясь в размерах. Потом происходил скандал. После которого Оля, в наказание, не разговаривала с родителями несколько дней, а затем мирилась. И всё шло, как обычно. До следующего скандала.
      Претензий у родителей к жениху был вагон. Вася еле-еле закончил школу: учителя ставили ему дутые "тройки" и переводили из класса в класс - только, чтобы быстрее избавиться. Он поступил в ПТУ - единственное учебное заведение, куда брали без экзаменов, но и оттуда Васю уже успели выпереть - за пьянки и регулярные прогулы.
      Постоянной работы у Васи не было - перебивался случайными заработками. Несколько раз перед подъездом останавливался раскрашенный "бобик": Васю выводили на глазах у соседей. Но через несколько дней отпускали. И никто из соседей не знал - за что. Одни говорили - чего-то украл, другие - связан с бандитами, третьи - сильно избил кого-то. На прошлой неделе Васю увидели в новой роли: он спал у подъезда, а из кармана выглядывала опорожненная бутылка. Было неясно, то ли его в таком виде не допустила домой мать, то ли сам он не сумел преодолеть многочисленные ступеньки своего подъезда.
      Оля знала Васю давно. Они учились вместе со второго класса. Вася нёс до дома Олин портфель и жестоко метелил каждого, кто смел как-то обидеть или оскорбить его драгоценную живую собственность.
      Все соседи знали Олю, как очень хорошую, воспитанную девушку. Её выбор их ужасал. Они вздыхали и вслух жалели Олиных родителей. И только тётя Клава - женщина старая, опытная, бывшая замужем аж четыре раза, сказала как-то, что хорошо воспитанные девушки из хороших семей часто останавливают свой взгляд на опустившихся субъектах, и в этом есть, пожалуй, какая-то своя мрачная логика.
      Оля запустила Васю внутрь. Вася чмокнул её аккуратно в губы.
      - Родителей нет, - сказала Оля. - До шести не будет.
      - Хорошо. - Вася кивнул. - Хорошо, что не будет.
      Чуть не вся комната Оли была заставлена книгами. Вася в глубине души чувствовал себя виноватым, что не прочитал ни одной. В школе ему с трудом давались даже учебники по истории. Чтение он читал для себя тяжким трудом, непонятно на что нужным.
      Вася присел на тумбочку и внимательно рассматривал Олю. Он хотел серьёзно поговорить, и собирал в кучу свои мысли, соображая, с которой из них начать. Вася был глупее тумбочки, на которой сейчас сидел, но Оля этого не замечала. Он хотел изобразить строгость, давая понять, что обижен, но, вот, Оля улыбнулась ему, и он улыбнулся ей - вся строгость улетучилась сразу же. Вася не умел серьёзно злиться на Олю, не смог бы, даже если бы и захотел. По крайней мере, ему так казалось. Эта, похожая на породистую выхоленную кошку девчонка имела над ним страшую могучую власть. Или, Васе только казалось так?.. А Оля, глядя на Васю, не видела его недостатков. Что сделаешь? Мы любим не человека, а только лишь образ, который сами же и создаём. Банальность, но на этой банальности лежит то, что зовётся любовью.
      Наконец, Вася собрался.
      - Я тебя видел... - сказал он. - Вчера вечером... С этим... Ты из машины выходила.
      Оля нахмурилась.
      - И что?
      Вася кивнул. Он снова перебирал свои мысли.
      - Я тебя видел. Ты ехала с ним на машине.
      Вчера вечером Оля ходила за хлебом в ближайший продовольственный. В магазине был зелёный горошек по бросовой, очень дешёвой, цене и очередь за ним в полкилометра. Пришлось выстоять. Домой Оля возвращалась, тихо кряхтя от тяжести. Пройдя почти полдороги, она увидела роскошного вида иномарку, притормозившую у бордюра.
      - Девушка! - окликнул её голос с акцентом.
      Оля, быстро оглядела иномарку и её хозяина - красивого горца с длинными, чёрными как смола, местами уже седеющими волосами и той же расцветки короткой подстриженной бородкой. На горце красовались малиновый пиджак и золотая цепь сверху. Пальцы его выбивали дробь по дверце автомобиля. На каждом пальце блестел перстень. Оля скорее испугалась, чем обрадовалась такой встрече. Она прибавила шагу, сосредоточенно и напряжённо глядя прямо перед собой.
      Кавказец проворно выскочил из машины, хлопнув дверью. Оля, повернув голову, рассмотрела горца. Она увидела джинсы и ковбойские с острыми носками туфли на босу ногу. На запястье, украшая мускулистую ладонь, уверенно поблескивал золотой браслет.
      - Девушка! - кавказец быстро подошёл к ней. - Простите! Не могу смотреть, как такая красавица несёт такую тяжесть. Сердце обливается самой горячей кровью!
      Оля испуганно остановилась. Она быстро рассмотрела горца. Взгляд её задержался: лицо, глаза незнакомого джигита - во всём было что-то необычное... Оля поняла, вдруг, что покраснела. Внутри неуверенно дрогнуло. Кавказцу было лет сорок на вид - чуть больше, но в глазах его, удивительно живых и даже до странности добрых, пряталось что-то старчески мудрое, проницательное; одновременно сильное и мужское. Глаза эти очевидно, умели быть преданно нежными, но в другую минуту, когда смотрели на недруга, становились холодными, как у пса-убийцы и жёсткими, как у тигра. Оля поняла: перед ней почти уже отживший, ставший музейной редкостью тип, то самое, что в просторечьи зовётся "настоящим мужчиной".
      - Девушка! - горец улыбнулся. - Не обижайте! Прошу вас! Разрешите только донести вашу сумку!
      Прохожие уже оборачивались на них.
      - Я рядом живу. Почти пришла, - сказала Оля не так строго и не так категорично, как ей бы хотелось.
      - Девушка! - умолял кавказец.
      И, вдруг, у Оли что-то растаяло, размякло - там, внутри. Она, обернувшись, внимательно оглядела иномарку. Да и сумки - они действительно очень тяжёлые.
      - Хорошо, - произнесла Оля томно. - Но только немного - вон, до того угла.
      Кавказец изобразил счастье. Он подхватил сумки проворно и быстро - так быстро, что Оля даже испугалась немного. Потом неловко и сдавленно улыбнулась.
      - Девушка, как вас зовут? - спросил кавказец.
      - Какая вам разница?
      - Девушка! Как - какая разница?! Меня зовут Альберт. Весь Нальчик знает, кто такой Альберт!
      Кто такой Альберт - действительно знал весь Нальчик. Но не Оля. Она сосредоточенно читала книжки и мало интересовалась жизнью улицы.
      - А ваша машина? - спросила Оля. - Не боитесь, что украдут?
      - Какой "вы"? - Альберт поморщился. - Почему не "ты"? На "ты" давай! Я, что, старый такой стал, да? Меня красивые девушки уже на "ты" зовут?
      Оля засмеялась. Она, вдруг, почувствовала себя на удивление хорошо и легко с этим незнакомым Альбертом. Оля почему-то была уверена, что такой красивый горец-джигит никогда не сможет совершить подлость.
      - А, правда! - он остановился. - Зачем машина просто так стоит?! Такую красивую девушку нужно только на машине возить!
      Оля тоже остановилась. Она нахмурилась. Это предложение показалось ей уже чересчур.
      - Девушка! - крикнул Альберт. - Поехали! Я тебя подвезу! Хочешь, на колени стану!? На колени! Хочешь?!..
      Оля улыбнулась растерянно.
      - Не стыдно! - уверенно покачал головой Альберт. - Перед такой красивой девушкой не стыдно стать на колени!
      Проходивший мимо толстый мужчина с авоськой, в которой тяжело колыхались капустные головы, обернувшись, настороженно оглядел смущённо улыбавшуюся молодую девчонку и горячего, эмоционального горца.
      Оля растаяла уже окончательно. Мысль о том, что, вот, сейчас она подкатит к своему подъезду на супердорогой сверкающей иномарке, показалась ей страшной, постыдной, но в то же самое время непереносимо притягательной.
      - Хорошо, - сказала она. Однако в последний момент здравый смысл вставил-таки своё слово. - Но только до того угла.
      Кавказец опять изобразил счастье. Оля, словно обречённая поварами овечка, проследовала за ним до автомобиля. Разные сомнения опять поёрзали, покрутились внутри, но быстро затихли.
      Альберт включил зажигание.
      - Как тебя зовут, девушка? - спросил он.
      Оля посмотрела на горца, на его пальцы, увешанные бриллиантами, потом в окно, где проплывала улица. Знакомая улица казалась теперь другою совершенно, словно бесцветно-серый, неинтересный фон к ярким, фантастическим, сказочно-волшебным образам.
      - Оля. - Это прозвучало негромко - как кошачье мурлыканье.
      - Оля! Оля! - восхищенно повторил горец. - Это лучшее имя в мире! - Он покачал головой. - Это звучит, как мелодия! Как музыка! Оля! Оля! Оля!
      Через пару минут они были на месте. Кавказец остановил машину, выскочил и быстро распахнул дверцу перед девушкой, которая и захотела бы - не смогла бы не улыбнуться. Он помог Оле выйти наружу.
      - Оля! Оля! - повторил горец. - Оля! Оля!
      Та не выдержала и засмеялась.
      Всё это видел Вася, который выпивал, сидя на лавочке через улицу. Оля его не заметила. А Вася, хоть и был очень нетрезв, но всё-таки разобрал девушку, появившуюся из сияющего "БМВ". Щурясь и старательно соединяя расклеивающиеся образы, Вася понял, что там - Оля. Он нахмурился тогда и злобно сжал зубы.
      Оля дошла до своего дома, не оглядываясь, но чувствуя, что Альберт наблюдает за ней. Очевидно, тот хотел проследить - в какой именно подъезд девушка войдёт.
      Всё это случилось вчера. А сегодня Вася сидел на тумбочке, и смотрел на Олю, ожидая ответа. Оле меньше всего хотелось бы объясняться. Тем более с Васей.
      - Это мой знакомый, - произнесла Оля важно и отвернулась. Краем глаза она наблюдала за хахалем. Мысль, что Вася ревнует, приятно ласкала и грела её.
      А Вася почернел. Собственно, это можно было предугадать. Оля таким его уже видела.
      - Зарежу, - сказал Вася тихо. - Одним ударом зарежу.
      - Сумасшедший совсем! - Оля обернулась и с ненастогящим, деланным испугом посмотрела на него. Она чувствовала себя сейчас героиней романа. Какого-нибудь старого классического писателя. Девятнадцатого века.
 

 
      Ресторан "Южный" был местом, где собирались люди из группировки Седого. Заглядывал сюда и Альберт со своими ребятами. Альберт покровительствовал Седому, хотя тот был вором в законе, а Альберт не был. Точнее, Альберт и Седой покровительствовали друг другу. Седой пользовался серьёзным уважением в бандитском мире не только Нальчика и окрестностей, а у Альберта были свои карманные люди среди представителей власти любого уровня, в том числе в милиции, в прокуратуре и в суде. Альберт был нужен Седому, а Седой Альберту.
      Здесь, в "Южном" иногда случались шумные вечера. Седой и Альберт не участвовали. Всё происходило без них. Стоило одному подогретому джигиту задеть словом другого, и ссора вспыхивала тут же. От высказываний быстро переходили к делу. Тогда здесь летали ножи, стулья, гремели выстрелы. Иногда на полу оставалось лежать несколько трупов. Милиция, дежурившая у входа в ресторан, не вмешивалась. Только если действительно убивали кого-нибудь, то уже спустя пару часов, с нарочным опозданием, приезжала опергруппа. Эксперты осматривали труп (или же трупы), оперативники опрашивали немногочисленных свидетелей и составляли никому не нужный протокол. Дело потом парилось несколько месяцев на столе у какого-нибудь следователя и, отлежав срок, списывалось в архив, как нераскрытое. Но убийства в "Южном" случались редко. Да и столы тут летали не каждый вечер.
      Альберт здесь бывал если и не каждый день, то довольно часто - три-четыре раза в неделю. Ему особо не нравился мордобой, хотя при необходимости он мог съездить по чьей нибудь физиономии. Но обычно, если драка вспыхивала в его присутствии, он разнимал и быстро гасил конфликт. Альберт ходил в ресторан не драться. Он любил выпить, станцевать что-нибудь под зажигательную горскую мелодию и, хотя не был чревоугодником, получал удовольствие от хорошего сытного обеда из кавказских блюд, заряженного русской водкой и грузинским сухим вином.
      Однако сегодня ему было не до обеда и не до выпивки. Альберт сейчас пил только минеральную воду. Была назначена стрелка, и предстоял серьёзный базар. Здесь уже находилось несколько человек из группировок Альберта и Седого. Вместе с ними сидел Дима Григорьев - опер из уголовки. Дима был "карманным стволом" Альберта - выполнял для хозяина грязную работу. Он хорошо стрелял и умел поработать кулаками. Если нужно было от кого-нибудь технично избавиться, Дима никогда не отказывался. Он всё делал художественно и аккуратно, а после также аккуратно заметал следы. Здесь, в "Южном", на посиделках, Дима знал своё место. Он никогда не начинал говорить первым - больше молчал и больше слушал.
      Седой только что появился. Он присел важно и достал из кармана золотую зажигалку, украшенную бриллиантами. Закурил, сверкнув швейцарскими часами на запястье. Бросил пачку на стол. Затянулся. Весь его вид говорил, что Cедой приготовился слушать.
      Это был крепко сложенный, плотный мужик, лет сорока пяти, действительно седой, с сухим, неприятным лицом. Седой никогда не улыбался. Может, и улыбался когда-нибудь, но никто этого не помнил. Седой был настоящим, классическим, вором в законе. Он не служил в армии, и большую часть своей нелёгкой жизни провел на "зоне". Седой знал отлично воровские законы и никогда не отказывался выступить третейским судьей, если только возникала надобность. Он очень ценил то положение, какого добился в воровской среде и считал, что "жизнь удалась". Хотя именно жизнь, сама жизнь в уголовном мире - она ценится до невозможного мало, и блатные редко заканчивают её у себя дома, в постели. Времена менялись, и Седой видел, что его власть уходит от него постепенно. Уходит к таким, как Альберт - к тем, у кого есть деньги, кто связан с сильными мира сего, с государством, которое, в сущности, является продолжением, верхним этажом воровского мира. Всё менялось, и сам Седой хоть и брезговал общаться с "погаными ментами", навроде Димы Григорьева и не имел с ними принципиально никаких дел, но всё-таки терпел их общество, терпел, понимая, что ещё лет пятнадцать назад терпеть бы не стал.
      Поводом для сегодняшнего собрания стало неприятное для всех происшествие: вчера вечером, в центре города, в кафе "Арагви", завалили Гасана Тешева - лидера дружественной Альберту группировки. Четыре пули Гасану в живот сделал Валера Саркисян - один из лидеров местных карабахских армян. Валера сам был из Карабаха и дёрнул оттуда, как только запахло палёным, дёрнул, не дожидаясь больших и серьёзных событий. Количество беженцев из Карабаха со временем увеличилось. В городе уже открылось несколько армянских магазинчиков и кафешек, а сам Валера держал шесть торговых лотков. Что случилось в "Арагви", и почему Валера застрелил Гасана, было пока не ясно, но дело могло выйти в жуткую кровавую череду взаимных вендет. Ни Альберт, ни Седой не были заинтересованы в таком повороте. Поэтому они и собрались сегодня здесь, в "Южном".
      - Я говорил а Асланом, - начал Альберт. Аслан - это был родной брат Гасана. - Он сказал, что будет мочить всех армян и Валеру первого.
      - С Валерой говорил? - спросил Седой.
      - Нет, не успел. Я с ним поговорю.
      - А, может, нам самим тихо замочить Валеру? - предложил Вова - крепыш с угрюмой кабаньей мордой, правая рука Седого.
      - Рано, - сказал Седой. - Подождём.
      - Я думаю, его замочить надо будет. В любом случае. - Это сказал Альберт. - Если начнётся че-то серьёзное, мы так и так подпишемся за Аслана.
      - Интересно, а чё менты говорят?
      - Менты? - Альберт посмотрел на Диму. - Что говорят менты?
      Дима чуть-чуть привстал, поёрзал в кресле.
      - Валера дал несколько штук баксов заму начальника следственного отдела.
      - Заму начальника?
      - Магомедову.
      - Он на Валеру работает?
      - Магомедов на всех работает. Кто даёт, на того и работает. Дела этого даже в сводке нет - Магомедов постарался. Наши менты дали тихое указание газетам: ничего об этом не писать - чтобы ни строчки нигде...
      В этот момент в зале появился Миша. Он быстро подошёл к столу.
      - Руслан, - сказал он. - Руслана завалили.
      - Чё?.. - Альберт вытянулся и откинул голову. - Чё ты сказал?
      - Завалили Руслана. - Миша присел. Вытер лицо. - Я был там. Рядом с люстрой висит.
      Седой опустил сигарету в пепельницу.
      - Если это Валера... - сказал он, - это... - Седой кивнул, - напрасно он это сделал...
      Альберт наклонился, помрачнел.
      - Миша, - сказал он. - И Гена. Пойдём к Валере. К нему в офис. Побазарим с ним. Если что - там же и положим. А ты, - Альберт повернулся к Диме, - займись этим делом.
      Седой затянулся. Медленно выпустил из себя дым. Альберт посмотрел на него внимательно. Седой молчал. Даже не глянул на Альберта. Альберт не видел темноволосую девушку в чёрной джинсовой куртке. Она сидела за столиком в самом углу и пристально, внимательно наблюдала за ним.
 

 
      Магазин "У дяди Армена" смотрелся обычным частным магазинчиком. Внутри было расставлено барахло неясного происхождения: от телевизоров, магнитофонов и видео до обуви, брюк и джинсовых курток. Вообще всё: игральные карты и пластмассовые индейцы, презервативы и женские колготки, красная икра и импортная водка, плакаты и видео- аудиокассеты, лосось и крабы в банках, коньяк и ""Советское шампанское"". Сам хозяин - крупный пузатый армянин с отъетой физиономией, разговаривал сейчас с покупателем, который принёс назад сапоги, купленные на прошлой неделе - у них уже треснула подошва.
      - Я тебе говорю - мы не принимаем назад. Написано вон. - Дядя Армен ткнул жирным пальцем в табличку на стене, извещавшую, что "проданные вещи обратно не принимаются и не обмениваются".
      - Ну как же так? - бедно одетый мужичок качал головой. - Ну, как же так? Они же, ведь, новые совсем. Я их и неделю не носил...
      - Ударил, наверное. - Дядя Армен отвернулся, давая понять, что разговор ему наскучил. - Прыгнул, может... Аккуратнее надо носить.
      - Ну, как же так?.. Как прыгнул? - мужичок чуть не плакал. - Как же так?.. Ну, хоть половину, хоть треть денег верните...
      - Сказал я уже - не верну ничего. Носить надо аккуратнее. Ты, что - по-русски не понимаешь?
      Дядя Армен повернулся и с интересом оглядел русого мужичка в худом потрёпанном пиджачишке.
      В магазин вошла накрашенная девица. Она принялась изучать прилавок.
      - Давай, давай отсюда! - Дядя Армен помахал рукой на русого мужичка, как если бы тот был беэдомной шелудивой собакой. - Не стой тут!
      Мужичок повернулся и, прижимая к себе сапоги, не оглядываясь, вышел.
      Девица купила шоколадку и пачку презервативов. Она ещё стояла у прилавка, когда следующие три посетителя заставили дядю Армена сильно побледнеть.
      Первым вошёл Альберт. Потом Миша с Геной. Дождавшись когда накрашенная девица выйдет, Гена взялся за дверную ручку. Он не впустил следующих покупателей как раз оказавшихся у двери.
      - Переучёт, - сказал им Гена мрачно, закрывая дверь на щеколду.
      Дядя Армен потёр пальцами затылок. Перевёл дыхание.
      - Нам нужен Валера, - сказал Альберт, подойдя к стойке, - Мы с ним только поговорим и пойдём.
      Валера был совладельцем магазина. Он здесь бывал по нескольку часов каждый день.
      Дядя Армен опять потёр затылок.
      - Его нет, - сказал он. - Я не знаю, где Валера. Со вчера не появляется.
      Альберт посмотрел в пол. Прошёлся по магазину. Поднял глаза и осмотрел внимательно шмотки, расставленную аппаратуру.
      - А если мы тебе тут немножко всё перевернём? - спросил Альберт очень спокойно. - Что ты на это скажешь?
      Дядя Армен потёр рукой затылок.
      - У меня с Валерой никаких дел нет, правда...
      Альберт наклонился и, схватив видеомагнитофон, который лежал прямо за прилавком, что было силы с размаху саданул его в экран телевизора "Sоnу". Раздался треск, грохот. Из подсобного помещения вышел охранник - молодой накачанный армянин. То, что произошло следом за этим - произошло быстро. Охранник выдернул пистолет, и всё вокруг разорвал грохот выстрелов.
      Миша и Гена опустили стволы. Альберт молча рассматривал два тела, распластанные на полу. У дяди Армена точно напротив сердца виднелось тёмное пятнышко. У охранника всмятку был разворочен череп.
      - Напрасно, - тихо сказал Альберт. - Напрасно. Не надо было этого делать.
      Ударил выстрел, и Гена свалился на пол. Миша, пригнувшись пустил две пули в проход, который вёл в подсобку. Потом он и Альберт перемахнули прилавок. Альберт, держа пистолет в вытянутой руке, выбил ногой дверь и оказался внутри. Из глубины послышались топающие шаги. Альберт с Мишей бросились туда.
      Выскочив на улицу, они увидели убегающего человека - тот пересекал двор. Ещё две секунды, и беглец скроется за углом дома. Миша остановился, вскинув руку, на миг замер и выпустил следом две прицельные пули.
      Убегавший с силою шмякнулся щекою о белую кирпичную стену. Цепляясь за неё пальцами, съехал вниз.
      Не опуская стволов, Альберт с Мишей подошли ближе. Армянин был мёртв. Рядом валялось вымазанное кровью дуло.
      Появился Гена. Он зажимал простреленное левое плечо, держа в окровавленных пальцах наполовину разряженный парабеллум.
      - Это не Валера, - сказал Альберт, глядя на убитого.
      Он злобно выругался и с силой пнул ногой окровавленное мёртвое тело.
 

 
      Когда Оля проснулась, солнце било в окно. Она зажмурилась и опять открыла глаза. Потом полежала несколько минут, перебрав в голове разные свои мысли, после чего проворно вылезла из постели. Оля подошла к окну и... замерла: внизу, на тротуаре, ярко-красными гвоздиками было выложено - "Моя королева - самая прекрасная из всех."
      Цветы лежали аккуратно один к одному, слова отлично читались.
      Оля закрыла глаза. Всё это было так невероятно, так фантастично, так похоже на сон, на сказку. Оля вспомнила красивого горца с длинными, уже чуть седыми волосами, и сразу всё поняла. Не Вася же это в конце концов. Такое стоит кучу, просто уйму денег. Даже уму не постижимо - сколько. У Васи же если когда и появляются в кармане рубли, то хватает их обычно ровно на одну бутылку.
      "Моя королева - самая прекрасная из всех..."
      Вдруг появилось сомнение: а если это не ей? Мало ли королев живёт в девятиэтажном доме. Оля нахмурилась. Ошибиться ей не хотелось.
      Но тут всё стало ясно. Оля заметила длинноволосого горца. Тот вышел из-за угла. Поднял глаза кверху и увидел её в окне. Альберт остановился, всматриваясь. Потом, упав на одно колено, он приложил руку к груди.
      - Оля! - закричал он. - Королева! Моя королева! Прекраснейшая из всех королев!
      Оля отошла от окна. У неё кружилась голова. Сердце билось так сильно, что, казалось, сейчас выпрыгнет.
      Минуты две она стояла так. Зазвонил телефон. Оля медленно и нерешительно взяла трубку.
      - Да...
      - Оля! - услышала она. - Прекрасная королева Нальчика! Оля, я хочу
      вас видеть!
      Она сделала над собой усилие, чтобы не засмеяться.
      - Зачем? Зачем вы хотите меня видеть?
      - Видеть! Просто посмотреть на ваши глаза, на вашу улыбку,
      послушать ваш смех...
      Тут уже Оля прыснула.
      - Можете... можете слушать мой смех так... по телефону....
      - Напрасно вы... - очень серьёзно сказал Альберт, - напрасно вы смеётесь.
      - Вы очень смешной, - сказала Оля, успокаиваясь. - Правда, вы очень смешной. Не обижайтесь...
      - Оля, - сказал Альберт, - Оля, вы пойдёте со мной в ресторан? Сегодня вечером?..
      Оля замялась.
      - Сегодня вечером? В ресторан?..
      Она определённо не знала, что ответить. Одна половина её уже
      направилась в ресторан с Альбертом, другая - ещё продолжала раздумывать над предложением.
      - Я, наверное, буду занята... - сказала Оля так нетвёрдо, что и
      сама себе не поверила. Альберт тем более.
      - Оля, идёмте. Прошу вас.
      - А что... - она вдруг решилась. - А что будет потом? Что будет после ресторана?
      - Оля! - голос у Альберта прозвучал оскорбленно. - Вы хотите обидеть меня. Вы хотите меня обидеть... Вы для меня лучшая из девушек, и, когда вы пытаетесь обидеть меня... поверьте, это больно.
      - Простите, - сказала Оля. - Но вы не ответили на мой вопрос...
      - Оля... - сказал Альберт серьёзно и как-то по-философски грустно, - Оля, я - мужчина. А мужчина пальцем к женщине не прикоснётся, если она этого не хочет. Вы не знаете этого - просто мужчин не видели.
      На этом месте Оля хотела засмеяться. Но... что-то помешало ей. Оля молчала. Альберт прочитал это молчание, как согласие.
      - В семь часов, - сказал он, - я за вами заеду. В семь часов - подходит?
      - В семь часов... - Оля мялась. - Не знаю...
      Она действительно не знала.
      - Я приеду за вами.
      - Хорошо, - Оля сказала быстро и положила трубку.
      Она подошла к зеркалу. Стояла и внимательно смотрела на себя. Ей стало страшно. Страшно вот за это лицо, за эти глаза, за эти пышные волосы. К чему всё идёт? Чем кончится? Может ли такое закончиться хорошо?
 

 
      Был полдень. Альберт сидел за столиком в "Южном". Перед ним стояла чашка кофе, в пальцах Альберт держал косяк с анашой.
      Он мог спокойно курить марихуану в общественном месте - законы писаны не для всех.
      Несколько лет назад анаша была для Альберта всем. Тогда он
      только что освободился из лагеря, и водка не помогала забыться, уйти
      из мира по-настоящему. Только косяк выручал...
 
      Альберт уже начал дремать, когда услышал лязгание замка. Тяжёлые гулкие шаги охранника по коридору не будили его, но вот к скрежету замка Альберт привыкнуть не мог.
      Он увидел двух конвоиров и с ними Карташова - здоровенного мужика с постоянно слезящимися глазами.
      Такой визит в двенадцать ночи ничего хорошего означать не
      мог. Про Карташова знали, что он начисто игнорировал общество женщин, а вот к мужчинам был неравнодушен. К нему в кабинет конвойные то и дело водили кого-нибудь. Карташов предпочитал молодых и женоподобных. Хотя для разнообразия мог побаловаться мужиком постарше, помужественнее.
      Начальник тюрьмы никогда не прибегал к открытому насилию. Просто обьяснял очередной жертве, что выбора по сути нет. Выбор - это пуля конвойного в спину с последующей записью: "Убит при попытке к бегству".
      Полгода назад один попытался проявить непослушание.
      Карташов лично пропорол ему ломом живот и дал чёткое, внятное указание: не зашивать. Окровавленного зека отвели в камеру, где тот и скончался через несколько дней.
      Сейчас Карташов зашёл внутрь, оглядел всех. Увидев Альберта, мягко прищурился. Кивнул конвойным. Те подошли к Альберту.
      - Давай, встал!
      Альберт поднимался, чувствуя, как у него холодеют все
      внутренности.
      Когда его вели по длинному и пустому коридору, очень хотелось разбежаться и что есть силы броситься лбом на твёрдую гладкую стену. Ноги начинали неметь, спина вспотела.
      Альберта привели в кабинет Карташова. Здесь он увидел
      большой удобный диван рядом со столом. Конвойные ушли.
      - Давай, - сказал начальник, - раздевайся. Сделаем всё быстро, и пойдёшь спать. - Он снял с себя мундир. - А то я уснуть не могу - переработался сегодня.
      Альберт не шевелился. Карташов тоже застыл.
      - Эй, товарищ! - крикнул он. - Уснул что ли? Два раза тебя приглашать? По-быстрому давай. По-солдатски. В армии, что ли, не был?
      Прошло с полминуты, и, поскольку Альберт не двигался и не
      отвечал, то начальник шагнул к нему и дал сильно под дых.
      - Глухонемых я не люблю, - сказал Карташов. - Глухонемые у меня в карцере отдыхают.
      Альберт, согнувшись, лежал на полу. Он задыхался. Карташов обошёл его сзади и со всей дури засветил пяткой своего кованого сапога между лопаток.
      Сознание у Альберта погасло. Всё пропало, ушло в кроваво-
      красный туман. Когда очухался, то увидел перед собою лицо
      Карташова.
      - Ладно, друг, - сказал он. - Выбирай быстро: либо делаешь, что я хочу, либо сдыхаешь. Либо то, либо это.
      Альберт приподнял голову. Изо рта у него потекла кровь.
      - Всё ясно, - сказал Карташов, нахмурившись. - Видно ты
      дурак. Другие будут умнее.
      Он нажал кнопку, и в кабинет вошли двое конвоиров.
      - Во двор его, - сказал Карташов.
      Конвойные вытащили спотыкающегося, бледного, с
      окровавленными губами зека и поволкли его из здания в тюремный двор. Сзади шёл Карташов.
      - Здесь ты сдохнешь, - сказал он.
      Конвойные воткнули в землю четыре столбика - на должном расстоянии один от другого. Альберта, пихнув на землю, приковали к каждому столбику за руки и ноги.
      - Запомни, - сказал Карташов, наклонившись. - Запомни на всю жизнь - на столько часов, сколько тебе останется. Запомни: здесь один пахан - я. Других нету.
      Он развернулся и ушёл. Ушли и конвойные.
      Альберт лежал очень долго. Дикий холод. Спина отмёрзла, пропало ощущение времени. Утром Альберт увидел зеков - они ходили вокруг него, словно какая-то странная безостановочная карусель, но всё это было уже неясным, нечётким; оно гасло и появлялось опять...
      Очнулся Альберт в грязной палате. Он начал восстанавливать в памяти случившиеся с ним события и постепенно дошёл до осознания факта, что Карташов помиловал его, сохранил жизнь...
      Почему? Видимо, Карташову так захотелось. Просто захотелось, и всё.
 
      ... С тех пор прошли годы. Альберт теперь почти не прикасался к марихуане. Только иногда закуривал.
      Сейчас, закончив косяк, он бросил его в недопитый кофе и встал из-за стола. Оставил на столе деньги и, не дожидаясь официанта, направился к выходу.
      На улице Альберт увидел пожилого человека в сером пиджаке и с орденскими планками. Пётр Степанович, собравшись с духом, быстро подошёл к нему.
      - Здравствуйте, - сказал он, пристально разглядядывая лицо кавказца, - мне надо ... мне надо поговорить с вами.
      - Хорошо, - Альберт кивнул. - Идёмте.
      К нему иногда приходили те, кто искал справедливости,
      которой не находил в милиции или у местных властей. Альберт
      привык к таким посетителям и обычно старался помочь. Он жалел
      работяг, вынужденных влачить жалкую жизнь в ожидании всеобщего
      счастья.
      - Мою дочь изнасиловали, - сказал Пётр Степанович, выговаривая эти слова напряжённо и с трудом, словно бы перешагивая через что-то. - Она убила себя. Я хочу... Я хочу, чтобы эти подонки ответили...
      Альберт остановился. Он уже слышал эту историю.
      - Как её звали? Вера?
      - Да ...
      Альберт кивнул.
      - Я разберусь ... разберусь с ними.
      Пётр Степанович быстро достал из кармана и протянул
      Альберту деньги. Альберт отодвинул его руку.
      - Отец, - сказал он, - иди домой. Я разберусь.
      Альберт, не задерживаясь, сошёл вниз по ступенькам кафе и через минуту уже пропал за углом большого здания.
 

 
      Валера Саркисян ещё с детства придерживался очень низкого мнения о человеческой породе. "Человек - это самый мерзкий животный вид," - думал Валера. Но никому этого не говорил.
      У Валеры был катастрофически маленький рост и женоподобное лицо. Он этим мучился. Мучился он и от своих не совсем обычных наклонностей. Так, женщины, девушки, даже самые красивые, самые сексуальные среди них, не производили на Валеру ровно никакого впечатления. Зато вид мужественного крепкого юноши заставлял сердце сладко сжиматься.
      Больше всего на свете Валера боялся, что вдруг кто-нибудь случайно узнает об этом. Он ещё в школе занимался боксом и борьбой. Его вся округа знала как самого безжалостного, жестокого хулигана. В драке Валера всегда старался выбить зуб или поставить смачный здоровенный фингал под глазом. Парни постарше и покрупнее Валеры старались избегать его.
      Сидя в компаниях, он мог часами рассказывать о своих донжуанских похождениях. Не только мнимых. Валера умел добиваться расположения представительниц этого пола. Женщины не волновали его чувств, не вызывали эмоций. Валера беззастенчиво лгал, изображая влюблённость. Добивался ответа он методично, рассчетливо, хладнокровно. Его истинная любовь - соседский парень Ашот ни о чём не догадывался.
      Валера уяснил чётко - дружбу можно купить, как и всё остальное на этом свете. Стоит она недорого. Человек ценит мелкие подарки, особенно, если они не кидаются свысока, а делаются с видом самого искреннего и самого дружеского расположения.
      - Пацаны, - говорил Валера после тренировки (он был записан в секцию бокса), - у меня рубль есть. Идёмте, поедим.
      На самом деле, у Валеры было больше, чем рубль. Но рубль - это лимит: тратиться серьёзнее он считал пустым и глупым.
      По характеру Валера был вспыльчивым, злобным и мстительным. Помнил обиды он долго, ненавидел до глубины души и не притворялся, когда, услышав что-нибудь резкое, бледнел и хватался за нож или за дуло - что раньше попадалось под руку. Зачем Валера убил Гасана - он этого не знал и сам. Здесь были и триста грамм "Столичной" и ужасное настроение с самого утра и усмехающаяся физиономия самого Гасана и его обидные речи - всё было. Но лучше бы не убивать. Валера и сам не понял, как в руке у него оказался пистолет, и как прогремели один за другим выстрелы.
      Теперь он не знал, что ему делать. То, что Аслан не успокоится - очевидно. И выход только один - замочить Аслана. А после - уже после, пробовать заключить мир.
      Когда Валере стало известно, что Альберт и двое его людей побывали у дяди Армена в магазине и перестреляли там всех, Валера нахмурился. Альберта он не простит. Будет ждать столько, сколько понадобится. Рассчитается при случае. Но пока нельзя. Пока рано.
 

 
      В ресторане играла негромкая, ненавязчивая музыка. Альберт зачарованно рассматривал Олю, сидешую напротив него.
      - Расскажи мне ещё что-нибудь, - Альберт наклонил голову, продолжая разглядывать Олины волосы.
      - Я не знаю... не знаю, что рассказать, - Оля сконфуженно глянула на скатерть возле своей тарелки. Когда она вот так, вот, смущённо мялась, то и действительно была похожа на романтическую барышню из тургеневского романа.
      - Всё равно, - ответил Альберт. - Что-нибудь расскажи. Я просто хочу слушать тебя и смотреть - смотреть, как ты рассказываешь.
      Оля не смогла скрыть удовольствия. Альберт видел, как на её щеках показался румянец. Оля уже рассказала про родителей, институт, книжки, которые она читает с утра до ночи. Если только ещё рассказать про школу? Но разве это интересно?
      То, что Альберт ей симпатичен, Оля ощущала ясно и понимала - скрывать это от себя самой бессмысленно. Да и зачем? Было стыдно и жалко Васю. Но с другой стороны Вася и в самом деле не пара ей. Но, вот, Альберт - пара ли он? На этот вопрос Оля силилась сейчас ответить.
      - Пойдём танцевать, - сказал Альберт. - Будешь танцевать со мной?
      Оля улыбнулась.
      - Может быть.
      - Я сейчас что-нибудь закажу.
      Интонация голоса у Альберта была как раз та, что неотразимо чарует женщин - мягкая, одновременно тяжёлая, мужская, и вместе - завораживающая. Альберт встал и пошёл на эстраду - к музыкантам.
      Оля задумчиво смотрела ему в спину.
      Песня как раз кончилась. Музыка остановилась. Альберт быстро переговорил с муэыкантами, сунул несколько купюр. Заиграла "Молодая" - красивый хит нальчикского барда Ефрема Амирамова, старый хит. У Оли всё зажглось внутри, вспыхнуло. Это же её любимая песня! Как он угадал? Или просто она сама сейчас решила, что именно эта песня - её любимая?...
      От плавной медленной мелодии всё тихо и в такт закружилось. Огоньки над эстрадой мигали так, словно нажимали на какие-то кнопочки, уговаривали что-то сделать, на что-то решиться. Оля закрыла глаза. Когда открыла их, увидела Альберта, который стоял перед ней на коленях.
      - Оля! - сказал он. - Разрешите вас пригласить?
      Альберт двумя руками взял Олины пальцы, чувствуя, как они подрагивают.
      Танцевала Оля скверно, Альберт не намного лучше. Со стороны всё выглядело обычно, заурядно и даже чуть-чуть фальшиво, пошло, но ни Оля, ни Альберт не замечали этого.
      - Я буду любить тебя до смерти, - сказал Альберт тихо, но Оля услышала.
      Она вздрогнула неловко и хотела вырваться. Но не смогла - то ли седеющий горец держал крепко, то ли красивая мелодия не отпускала. Оля подняла глаза и посмотрела в лицо Альберту. Она сама почувствовала, что не только щёки - всё лицо стало красным, как у только что сваренного вкрутую рака. Оля хотела сказать что-нибудь, но мысли все перемешивались в голове, и выделить что-нибудь было непросто.
      Когда танец закончился, Альберт с Олей вернулись за свой стол. Усаживаясь, Альберт аккуратно и ненавязчиво погладил олину руку. Оля словно и не заметила этого. Вид у неё сейчас был такой, как если бы она обдумывала что-то для неё важное.
      Ужин продолжался молча. Альберт смотрел на Олю, Оля смотрела в свою тарелку.
      И тут сотовый телефон в кармане Альберта призывно заиграл "Турецкий марш Моцарта". Альберт достал трубку.
      - Да? - сказал он. - Алло.
      - Алло. Это Альберт?
      - Альберт. А с кем я говорю?
      - Валера. Валера Саркисян.
      Альберт резко поднялся. Отошёл в сторону. Проходя мимо Миши, который сидел один за столом, недалеко от выхода, Альберт бросил в его сторону быстрый взгляд. Миша чуть заметно кивнул. Потом раздавил в пепельницу недокуренную сигарету. В обязанности Миши входило пасти шефа на безопасном расстоянии, и он был готов, если надо, подняться и двинуть за ним - куда понадобиться.
      - Валера?.. - Альберт помолчал. Он обдумывал.
      - Ты хотел говорить со мной? - спросил Валера.
      - Да хотел... Но не по телефону.
      - Хочешь, сейчас встретимся?
      - Сейчас?..
      - Да, прямо сейчас. Хочешь приехать? Я скажу куда. Но только... только ты должен приехать один. Один и без дула. Я, правда, хочу просто поговорить. Тихо, мирно поговорить.
      Альберт напрягся... "Один. Один и без дула". Валеру все знают как психа. Что у него на уме сейчас?
      - Я приеду, - сказал Альберт. - Говори куда.
      - Один?
      - Да, один.
      - Поклянись.
      - Клянусь. Честью клянусь. Один приеду.
      - Без дула? Поклянись.
      - Честью клянусь. Без дула.
      - Хорошо. Теперь слушай..
      Валера назвал улицу, номер дома, номер квартиры. Описал как туда добраться.
      - Через полчаса будешь?
      - Да. Буду через полчаса.
      Альберт услышал, как щёлкнуло где-то далеко. Он отключил трубку. Мысли его лихорадочно бились. Острыми, звонкими молоточками выстукивали слова Валеры. "Один"... "Один и без дула"... "Один"... "Один и без дула". Зачем? Что он хочет? Хочет замочить?.. Альберт взял себя в руки, усилием стряхнул весь хоровод мыслей.
      Миша не сводил глаз с Альберта. Он уже понял: что-то произошло, что-то сейчас будет. Не глядя больше на него, Альберт чёткими, уверенными шагами вернулся к своему столу, где его ждала Оля. Та вскинула голову, как бы проснувшись, и обожгла Альберта мгновенно быстрым и горячим, как у испуганной кошки, взглядом. И тут же уткнулась в свою тарелку. Она была сейчас похожа на школьницу, которую поймали, вдруг, на чём-то неприличном и стыдном. Щеки её опять стали пунцовыми, словно бы Оля только что вылезла из горячей ванны.
      - Оля, - сказал Альберт, - я очень перед тобой извиняюсь, но мне нужно сейчас идти. Срочные дела. Прямо сейчас.
      - Сейчас? Идти?
      Оля видела, что глаза у Альберта лихорадочно, возбуждённо блестят, а в зрачках появилось что-то зверинное, шакалье.
      - Да, надо идти. Сейчас.
      Потом добавил:
      - Оля, помнишь, что я сказал тебе? Что бы там ни случилось, просто имей это в виду. Просто знай... И всё.
      Альберт развернулся. Он подошёл к официанту и сунул ему несколько купюр.
      - Мы уходим, - сказал он.
      Оля быстро оглядела стол. Ей стало ужасно жалко чёрной икры, которую она планировала докончить и не докончила, и ещё - горячего, дымящегося, пахучего шашлыка. Мелькнула быстрая мысль - завернуть в салфетку несколько шоколадных конфет и сунуть в карман. Но она тут же подумала: а если Альберт увидит?.. Оля даже мотнула головой - до того стыдно ей стало.
      Альберт махнул рукой Мише. Тот быстро направился к их столу. Они вместе отошли в сторону - чтобы не слышала Оля.
      - Мне Валера звонил, - сказал Альберт.
      - Валера?..
      - Он хочет встретиться.
      Миша хмыкнул.
      - Это интересно. И где? Когда он хочет?
      - Сейчас. Через полчаса.
      Миша зло усмехнулся. Потом покачал головой.
      - У него крыша съехала. Кто с ним через полчаса будет встречаться?
      - Я буду.
      - Ты?.. - Миша, не понимая, смотрел на Альберта. - С ним? Сейчас будешь встречаться?..
      - Да, я еду, - Альберт посмотрел на часы.
      - У тя, чё - котел треснул, да? - Миша отошёл назад. - Ты думаешь, вообще, чё делаешь?
      - Едь сейчас домой и засеки время. - Альберт ещё раз глянул на часы. - Если через полтора часа я не позвоню - собирай наших. Мочите тогда Валеру и всех его...
      Миша покачал головой.
      - Делай, чё хочешь. Я те сказал...
      Альберт посмотрел на Мишу.
      - Ничего не произойдёт. Валере надо договориться насчёт мира с Асланом - иначе его самого замочат.
      - Валера - больной. Он сам не знает, чего ему надо. Он замочит тебя за нефиг, а потом скажет, что настроение было херовое.
      Альберт вытащил из кармана пистолет и протянул его Мише.
      - Ты охренел... - Миша отошёл ещё дальше. - Охренел...
      - Я поклялся. Слово дал, - сказал Альберт.
      - Слово КОМУ? - Миша прошёлся из стороны в сторону. - Валера - это мразь, кусок говна. Кому ты дал слово?..
      Альберт опять посмотрел на часы.
      - Я опаздываю, - сказал он резко. - Быстро взял дуло. Мне надоело тут базарить с тобой.
      Миша забрал пистолет и сунул его в карман.
      - Олю домой отвезёшь. Она тебе скажет адрес.
      Втроем они вышли на улицу. Стояла тихая, безлунная ночь. Звёзды - крохотные блестящие точки, светились, мелко рассыпанные по полотну чёрного неба. Откуда-то подул свежий, душистый ветерок. Он принёс запах и прохладу гор, что прорисовывались сейчас за силуэтами невысоких домов.
      Альберт повернулся и посмотрел на Олю. Ничего не сказал. Потом быстро глянул на Мишу. И твёрдыми, решительными шагами направился к своей машине.
      - Через полтора часа, - бросил он, не оборачиваясь.
 

 
      Альберт остановил "Бэ-Эм-Вэ" на перекрёстке. Дальше пошёл пешком. Дома, тротуар, деревья - всё было вызывающе ярко освещено рядами уличных фонарей. Но никаких признаков жизни не было видно нигде. Такова участь южно- российского города, погружённого во мрак демократических реформ: с наступлением ночи жители боятся выйти на улицу. И Нальчик не исключение. Нальчик - правило. Фонари, пусть даже самые яркие, не защитят обывателя от бандитского ножа или пули.
      Читая номера домов, Альберт выискивал нужный. Он боялся сейчас, что Валера уже взял его на мушку - целится из какого-нибудь укромного места. Если так, то он, Альберт, вряд ли что-нибудь сможет поправить. Разве только у психа Валеры дрогнет рука, и он даст промах - от второй пули будет легче спрятаться...
      Вот и тот самый дом - дом, который называл Валера. Вот тот подъезд. Альберт поднялся по ступенькам, открыл дверь. Здесь было темно - возможно, что специально. Альберт перестал держать дверь, и она тяжело хлопнула у него за спиной. Всё погрузилось в напряжённую, жуткую темноту.
      - А теперь стой тихо, - услышал Альберт. - Не двигайся.
      Это был Валера. Альберт узнал его голос. Что-то твёрдое, жёсткое ткнулось между лопаток.
      - Иди, - сказал Валера. - Иди медленно. Если сделаешь неправильное движение - сразу получаешь пулю и сдыхаешь тут же. Думай.
      Вспыхнул свет. Появились ещё двое. Это были люди Валеры. Два крепко накачанных молодых армянина с бессмысленными дегенеративными физиономиями. Один был в чёрном свитере и джинсах, другой - в кожаной куртке и турецких спортивных штанах. Каждый держал в руках по пистолету.
      - Идём, - сказал Валера. - Говорить будем.
      Он правильно назвал Альберту подъезд, но не номер квартиры. Это понятно: Альберт мог заявиться со своими людьми.
      Поднялись на четвёртый этаж. Армянин в чёрном свитере толкнул дверь.
      - Заходи.
      Внутри было грязно и вызывающе бедно. Пахло какой-то гадостью. Эта квартира использовалась для чего угодно, но только не для жилья.
      - Мои люди пасут вход, - сказал Валера. - Если они засекут кого-нибудь, ты получишь пулю в башку сразу, без предупреждения.
      - Я один, - сказал Альберт спокойно.
      - Подними руки.
      Альберт поднял. Три дула были нацелены на него. Армянин в чёрном свитере подошёл и быстро ощупал Альберта.
      - Чисто, - сказал он.
      Валера присел в кресло. Не опуская дула, смотрел Альберту в глаза. Было видно - он что-то напряжённо обдумывает. Альберт опустил руки.
      - Аслан поклялся замочить меня, - сказал Валера.
      - Да, он поклялся.
      - Как ты думаешь? Что мне делать?
      - Я поговорю с Асланом. Всё надо решить мирно. Если ты заплатишь ему выкуп за брата... Но это должен быть хороший выкуп - ты понимаешь...
      - Сколько?
      - Не знаю. С Асланом договоришься.
      - А он... он согласится на мир? - Валера убрал пистолет. - Садись. Садись вон. - Его палец ткнул в кресло напротив.
      Оба молодчика-армянина расступились. Альберт присел.
      - Я не знаю, - сказал он. - Не знаю, Согласится или нет...
      Валера вскочил. Лицо его вспыхнуло, залилось краской.
      - Не знаешь?!.. - прошипел он. - Тогда подыхай!
      Валера вскинул дуло... и тут остановился.
      Это будет самая страшная твоя ошибка, - сказал Альберт, покачав головой.
      - Ошибка?!
      Стиснув рукоятку пистолета, Валера прошёлся по комнате. Его бил жуткий озноб - Ошибка?! А дядя Армен тоже ошибся?! За что его замочили?
      - Несчастный случай, - сказал Альберт. Голос у него звучал просто и невероятно спокойно. - Его не собирались мочить. Один из охраны схватился за дуло. Мои парни оказались быстрее. Вот и всё. Я пришёл к нему поговорить. Просто поговорить. Искал тебя...
      Валера кивнул.
      - Несчастный случай?.. Несчастный случай, значит?..
      Он поднял пистолет, прицелился.
      - Сейчас тоже будет несчастный случай...
      - Я искал тебя, чтобы поговорить насчёт Руслана, - продолжал Альберт. - Это мой телохранитель. Его замочил кто-то. Я тогда думал, что ты. И сейчас думаю...
      Валера опустил пистолет.
      - Какой Руслан? Что за Руслан?
      - Я уже сказал: Руслан был мой телохранитель. Его замочили через день, когда ты замочил Гасана. Его повесили дома.
      - Повесили?..
      Валера отошёл назад.
      - Я, сука, клянусь... Я, сука, падлой буду... Не знаю, кто такой Руслан... Я, сука, пальцем ни к какому Руслану не касался...
      - Если это не ты - тебе бояться нечего. - Альберт кивнул. - Менты сейчас копают это дело. Я им заказал. Через несколько дней, может недель, я буду знать, кто замочил Руслана... Тот, кто это сделал - подохнет. Но если это не ты...
      Альберт пожал плечами.
      - О чём тогда базар?
      - О чём базар?!..
      Валера опять резко встал. Выхватил пистолет.
      - Да нет базара! Нет никакого базара!..
      Он прицелился точно в лоб. Альберт смотрел на него пристально, не отводя глаз.
      - Если ты это сделаешь, тебя и в аду достанут. Я тебе точно обещаю...
      Валера дрогнул. Он не решался - это было хорошо видно. Пистолет у него в руке задрожал, заёрзал. Валера опустил дуло, сунул за пояс. Вытер рукою бледное воспалённое лицо.
      - Хорошо, - сказал он. - Когда ты поговоришь с Асланом? Завтра? Я тебе позвоню...
      - Завтра попробую...
      Валера прошёлся по комнате. Он взял себя в руки, успокоился.
      - Хорошо, - сказал он. - Хорошо. Иди домой. На сегодня хватит. Спать пора. Но... - Валера остановился. Поднял указательный палец, направил его в Альберта. Лицо Валеры осветилось злобой, очень жуткой, спокойной, уверенной в себе злобой. - Запомни: я тебе, сука, хрен когда дядю Армена прощу. Подыхать буду, а не прощу. Ясно?
      - Это твоё дело, - сказал Альберт, вставая.
      Потом спросил:
      - Это всё?
      - Да. Всё. Иди.
      Альберт не торопясь поправил пиджак, повернулся спиной и спокойно вышел. Оказавшись на улице, он огляделся вокруг. Всё здесь было так же пусто и безжизненно, как и двадцать минут назад.
      Альберт быстро прошёл к перекрёстку, где оставил свой "Бэ-Эм-Вэ". Залез в машину. Отъезжая, достал сотовый и набрал номер Миши.
      - Ты?!..
      - Да, всё нормально. Еду назад. Ты где?
      - Там же. В кабаке.
      - Жди меня. Сейчас буду. Вмажем, как следует. Давай.
      Альберт нажал кнопку "отбоя". Только теперь он почувствовал, как уходит жуткое напряжение. Альберт вытянул перед собой мозолистые пальцы в золотых, бриллиантовых перстнях.
      Пальцы дрожали.
 

 
      То, что творилось теперь в душе у Оли, описать тяжело. Она и сама не смогла бы подобрать правильные слова. Ей всегда казалось естественным, что современная девушка, симпатичная, имеет парня - своего парня. Не то, чтобы так должно быть, но так обычно бывает. В духе нашего упадочного и грешного времени. Оля не приветствовала откровенный разврат - когда дама ложится под каждого встречного, но и в то же время была далека от магометанских представлений о девичьей скромности. Вася казался ей пусть не идельным, но всё-таки подходящим кавалером. Оля без труда воображала себе день, когда они вместе поднимутся по ступенькам городского ЗАГСа. Вряд ли в этом будет что-нибудь романтическое, необычное, яркое, цветное. Вася воспринимался как старший брат, привычный, родной... Но нужны ли ей вообще романтика и блеск? Нужны ли?.. Не очень. В уме Оле, наполненном волшебными грёзами, жило сознание довольно обычной, средней, нормальной молодой женщины - сознание обывателя, которому точно известна планка, выше которой прыгать бессмысленно. Это сознание подсказывало ответ, простой и очень пресный ответ на самые разные, время от времени появляющиеся вопросы. Всё было ясно. Предельно ясно.
      И тут появился Альберт. Это был не просто новый человек в её жизни, это была дверца в какой-то совершенно другой мир, тот мир, который с расстояния в несколько коротких шагов казался ей ярким и сказочным.
      Вася померк, погас - сразу и безнадёжно. Он не выдерживал такой конкуренции. Шансов у него больше не оставалось. Мог ли Вася любить? Мог ли любить по настоящему? Как дґАртаньян? Как Ромео? Наверное, да. Мог. Но он этого не показывал. Не умел? Или показывать было нечего? Вася казался ей нежным принцем, рыцарем - неловким, простоватым и оттого ещё более трогательным. Но Вася не становился перед ней на колени, не называл королевой, не говорил, что будет любить до смерти. Оле казалось, что раскрылись страницы одного из тех старых романов, что стояли у неё дома в книжном шкафу, и ей предложили войти внутрь, и не в качестве читательцы уже, а в качестве главной героини. Дух захватывало. Вася у неё на глазах сделался совсем маленьким и совсем жалким со своими вызывающе плебейскими менерами, не новой, помятой курткой и почти обязательной, почти каждодневной бутылкой водки в кармане. Все его недостатки и минусы проглядывали теперь ясней и отчётливей.
 
      ...Вася стоял на тротуаре, освещённый большим уличным фонарём. Карман ему оттягивала толстая костяная рукоятка кнопочного ножа. Там, в глубине этой солидной и уверенной рукоятки спряталась Олина смерть - там притаилось отмщение этой подлой бесстыжей сучке, посмевшей предать, бросить его, Васю, сделать из него посмешище, наплевать на него и на все его чувства - такие чистые и такие высокие.
      Несколько дней он не выходил из запоя, несколько и ночей Вася провёл в обшестве сорокоградусной утешительницы - своей давней-предавней знакомой. Под конец, когда мохнатые, карликообразные существа уже вовсю бегали по квартире, лазали по потолку и с недображелательным интересом заглядывали Васе в глаза, он наконец понял: всё, хватит. Хватит ему издеваться над самим собою. Пусть эта тварь оплачивает теперь все счета. А с него хватит.
      Вася убрал бутылку и достал нож.
      А теперь он стоял под фонарём, вычерчивавшим своим нереальным электрическим светом пространство вокруг полутрезвого Васи и рассматривал покачивающийся тротуар под ногами.
      Когда показались Оля с Альбертом, он не сразу заметил их, не сразу понял, что это они. Вася приподнял голову, пристально и внимательно смотрел, как две фигуры, мужская и женская, стоят друг против друга на тротуаре. Они говорили о чём-то. О чём - Вася слышать не мог, но ему казалось, что и не слыша даже, он всё равно понимает главное.
      Он опустил голову и закрыл глаза. До боли сдавил пальцами рукоятку ножа в кармане. Заскулил негромко и очень зло, а когда открыл глаза снова, увидел, что мужчина уже сел в машину, а женщина, повернувшись спиной, направилась прямо к подъезду. Вася шагнул вперёд и вытащил нож из кармана. Всё! Сейчас этот кошмар наконец кончится...
      Когда до подъезда оставалась всего пара шагов Оля увидела Васю, который, решительно опустив голову, шагами быстрыми и уверенными, двигался наперез. Оля приостановилась задумчиво: ей стало вдруг стыдно; показалось, что предавая его, она предаёт и своё детство, предаёт свои школьные годы, предаёт какую-то часть себя. Но это чувство быстро ушло.
      Оле не хотелось сейчас разговаривать с Васей. Но тут она увидела, что рука его полезла в карман, потом показалась наружу.
      ...Ш-щёлк - и лезвие выпрыгнуло из рукоятки - маленькое, злобное, блестящее.
      У Оли подогнулись колени. От страха она хотела вскрикнуть, но вовремя сообразила: это бессмысленно - кто ей поможет здесь, ночью, на вымершей от темноты улице?..
      Три шага отделяли Олю от её бывшего и неудачного возлюбленного. Нож сверкал в темноте отчаянно и свирепо.
      - Целовалась с ним? - тихо спросил Вася - Трахалась?
      У Оли спёрло дыхание. Вася подошёл ближе. Оля не могла отвести глаз от ножа.
      - Трахалась, да?..
      Тёмная краска залила Олины щёки. Она хотела шагнуть вперёд и дать пощёчину, но вид лезвия удержал.
      Вася сделал шаг. Оля хотела развернуться, закричать дико и страшно, броситься убегать, но ноги её онемели, стали каменными, язык тоже онемел. Вася приподнял руку - ему осталось сделать только одно, самое последнее движение - движение, которое потом уже нельзя будет ничем поправить, нельзя будет отменить - всего одно короткое движение... Рука его задрожала, нож запрыгал, затанцевал... и упал на асфальт. Вася стоял, глядя перед собой.
      К Оле вернулось дыхание. Она не стала задерживаться. Быстро ушла, оставив неподвижного, окаменелого Васю стоять на пустой улице.
 

 
      Стемнело. Дима и Эдик двигались быстрым шагом по тихой, спокойной, тонущей в ночном полумраке улице. Они выбрались на охоту. Искали женщину.
      Вера не была первой их жертвой. И не была последней. Уже находясь под следствием, Эдик и Дима успели "заделать" ещё двух. Каждой очередной друзья отстёгивали немного наличности и предлагали молчать - а иначе "перо в бок". Для убедительности показывали несчастной это самое перо.
      Почему они развлекали себя именно так? На этот вопрос и сами Дима с Эдиком не смогли бы внятно ответить. Обычный секс по согласию скучен, однообразен, надоедлив - так им казалось. Парней тянуло на настоящее, мужское приключение. А вынесенный в суде приговор добавил им веры в красоту земного существования и в условность любых написанных рукой грешного человека законов.
      Сейчас Дима с Эдиком шагали по улице в поисках нового кайфа. Дима шёл впереди, и в зубах у него тихо дымилась самоуверенная, наглая сигарета. Эдик брёл сзади. Руки он держал в карманах широких турецких штанов.
      Инициатором сегодняшнего развлечения был Дима. Эдик перебрал с вечера и чувствовал себя сейчас неважно. Договорились на том, что Дима всё сделает сам, а Эдик просто посмотрит.
      Из подъезда пятиэтажки выскочила коротко подстриженная брюнетка. Дима оглядел её, прицеливаясь... Но тут же, следом за ней, из этого же подъезда вразвалку вышел накачанный здоровяк. Промашка. Дима аж сплюнул с досады и огорчения.
      Ребята двигались дальше. Ничего интересного пока видно не было.
      ...Когда из-за угла, им навстречу, вдруг вывалила тройка крепких парней в кожанках, Дима напрягся, Эдик тоже. Не хватало ещё самим стать жертвой чьей-то ночной забавы.
      С угрюмым видом незнакомые парни подошли ближе.
      - Стоять! - сказал один негромко.
      "Гопники", - понял Дима. Надо дёргать и дёргать сразу же. Он уже готов был сорваться и броситься со всех ног, не оглядываясь, но здоровенный парень в кожаной кертке опередил его. Подойдя ближе, тот с размаху и сильно дал Диме кулаком под дых. Дима свернулся и мешком рухнул на тротуар. Эдик онемел на мгновение. Хотел бежать, но увидел наведённый на него ствол.
      - Стой на месте, - скомандовал Миша, подходя вплотную.
      Удар рукояткой по челюсти - и Эдик тоже лежал, свернувшись на тротуаре.
      Двое, что были с Мишей, подхватили обоих друзей и отволокли их в сторону - в кусты, разросшиеся под окнами пятиэтажного дома.
      Дима пришёл в чувство быстрее. Эдику понадобилось для этого минут пять.
      - Трахаться любите? - спросил Миша, и на губах у него появилась торжествующая злая усмешка. - Щас потрахаетесь.
      Он ткнул Диме дулом в ноздрю. Щёлкнул курком.
      - Давай. Ты первый. Сначала ты своего товарища, а потом - он тебя.
      Дима застыл. Миша качнул пистолетом.
      - Глухой? А как ты думаешь, если я щас на курок нажму - твоя черепушка выдержит?.. Или хочешь проверить?..
      Миша отошёл в сторону. Дима начал спускать штаны. Эдик заскрипел зубами.
      - Парни, - проговорил Миша, покачав пистолетом, - поторопитесь. Зачем растягивать неприятное? Быстрее начнёте - быстрее кончите.
      Когда Дима уже лежал сверху Эдика, Миша почесал пистолетом небритый подбородок.
      - Смотрите на всё по-философски, - сказал он. - Это, вот, то, чем мы все целую жизнь занимаеемся. Сначала ты, а потом тебя. После - опять ты. Итак, пока не околеешь.
      Прошёл почти час, когда этот жестокий двухсерийный сеанс был наконец окончен.
      Миша приподнял дуло.
      - Всё, парни, - сказал он. - Всё. Потрахались - теперь пора отдыхать.
      - Э... - Дима приоткрыл рот, - ты чего?..
      Целясь в череп одному и другому по очереди, Миша несколько раз надавил курок.
 

 
      Таня засекла слежку. Угрюмый чернявый парень в джинсовой куртке ходил за ней уже часа два. Он пообедал в том же кафе, где и Таня, посмотрел тот же фильм в том же кинотеатре. Таня уверена была, что парень этот из ФСБ. Но почему он не стреляет? Чего ждёт? Очевидно, переговорил с кем-то по сотовому или по рации. Впрочем, ни рации, ни сотового Таня у него не рассмотрела, но была уверенна: фээсбэшник успел поговорить со своими, и не один раз.
      Но почему же он не стреляет? Может быть, ждёт удобного момента?..
      А, вдруг, это человек Альберта? Что если Альберт знает уже, кто убил Руслана?.. Нет, вряд ли. Руслана Таня ликвидировала уж слишком технично: там не осталось вообще никаких следов. Вообще, никаких. Да и кто она такая, кто она для Альберта, чтобы тот, вдруг, начал её подозревать? Он и понятия о ней не имеет.
      Вряд ли он, этот угрюмый тип в джинсовке - её поклонник, вряд ли он - сексуальный маньяк. Вряд ли... Остаётся последнее: он, всё-таки, из ФСБ. На этом предположении Таня и остановилась.
      ...Она сидела в открытом кафе. Перед Таней стояла чашка остывающего чёрного кофе, а из расстёгнутой дамской сумочки краешком выглядывал новенький парабеллум с предусмотрительно взведённым курком. Если что - Тане только опустить вниз руку.
      На другой стороне улице она, вдруг, увидела того, кого сразу узнала. Это был Миша, телохранитель Альберта. Он - следующий, чьё имя стоит в составленном Таней чёрном списке. После Миши наступит очередь самого Альберта. Таня наблюдала за ними обоими несколько дней. Несколько дней она ждала и готовилась. Теперь время заканчивать. С Мишей она закончит сегодня. Сейчас.
      Таня прикинула в уме общий расклад. Парень в джинсовой куртке пьёт кофе точно с таким видом, как будто его ничего не интересует сейчас. Миша идёт по другой стороне и сейчас свёрнет за угол.
      Надо действовать. Не теряя времени. Таня отодвинула чашку. Вставая, она следила боковым зрением за фээсбэшником в джинсовке. Тот даже не пошевелился.
      Но это ничего. Сейчас встанет...
      Встал. Таня уже оказалась на улице. Она быстро перешла дорогу.
      Миша к тому времени успел свернуть, и Таня боялась, что потеряет его...
      Нет, не потеряла. Миша был здесь. Он шёл очень спокойно, явно ни о чём не подозревая. Таня успела пройти метров сто, как из-за угла появился её преследователь - парень в джинсовой куртке. Теперь, вот, все в сборе. Отлично.
      Таня увидела, что Миша снова переходит дорогу и направляется к большому зданию, где у входа висит афиша "Звезда российской эстрады Лена Сапожникова. Только два дня..." Он, что, на концерт собрался?..
      Миша действительно бросил взгляд на афишу, после чего двинулся дальше. Таня видела теперь, что он идёт к одной из боковых служебных дверей огромного здания. Что это значит?
      Таня добавила шагу. Миша вошёл внутрь. Сквозь большую стеклянную дверь видно было, что он разговаривает там с кем-то.
      Таня подошла ближе. Парень в джинсовой куртке шагал по другой стороне, глядя себе под нос и ни на кого вокруг не обращая внимания.
      Когда Таня раскрыла дверь, Миши внутри уже не было. Перед ней стоял вахтёр - аккуратный благообразный дедушка в пенсионерском пиджаке. Таня сразу же поняла, что ей делать.
      - Мне надо внутрь, - сказала она.
      Дедушка хмыкнул.
      - Мало ли чего кому надо!
      Но прозвучало это не зло, скорее добродушно. Старый вахтёр нисколько не напоминал сердитого цербера.
      Таня достала из кошелька несколько купюр и сунула их старичку.
      Тот взял купюры и отвернулся.
      - Проходите скорее, - сказал он тихо.
      Таня не стала задеживаться. Она чуть-чуть повернула голову и быстрым, точным взглядом засекла фээсбэшника, который как раз перходил улицу.
      Оказавшись в узком и тёмном коридоре, который вёл очевидно за кулисы, Таня огляделась, сунула руку в сумочку и потрогала парабеллум.
      Она прошла так несколько метров, после чего услышала голоса. Остановилась. Это был Миша и с ним ещё кто-то. Таня отошла в сторону, в тёмный угол.
      - Пять штук баксов - мало? - слышала она голос Миши.
      - Пять штук баксов - нормально, - отвечал ему другой голос. - Но сегодня она, правда, не может, а завтра... мы подумаем.
      - Думайте, - сказал Миша. - Мы можем и до двадцати поднять. Мой шеф - он, и правда, большой любитель музыки. Так что вы думайте.
      - Двадцать штук - лучше, чем пятнадцать. Лена уставшая будет завтра... Это, ведь, два концерта. Один за другим... Но, я думаю, она согласится. Да, она согласится.
      Тане всё было ясно. "Большой любитель музыки" Альберт приглашал Лену Сапожникову, "звезду" российской эстрады попеть у него дома. Сегодня это - обычное явление. Редкая "звезда", пусть даже и крупной величины, откажется спеть для "братков" - если ей при этом нормально заплатят.
      - Возьмите мой телефон, - голос этот, очевидно, принадлежал администратору "звезды" Лены Сапожниковой. - Позвоните завтра. Я уверен, она согласится. Позвоните.
      И тут, из своего угла, Таня увидела того типа в джинсовой куртке, что шёл за ней - он появился из того же самого конца коридора, откуда до этого пришла она.
      Голоса Миши и администратора стихли. Фээсбэшник подходил всё ближе и ближе. Руку он держал за пазухой. Ещё только несколько коротких шагов, и он увидит Таню. Ещё несколько шагов.
      И тут, появился Миша. Таня вышла из своего угла, достав из сумочки парабеллум. Фээсбэшник остановился...
      Таня быстро отошла в сторону. Один шаг...
      Всё дальнейшее уложилось в одну секунду. Увидев дуло, фээсбэшник выдернул пистолет. Мгновение - и пистолет показался в руке у бандита Миши. Свободной левой рукой Таня дёрнула ручку какой-то двери, та поддалась, и Таня ввалилась внутрь.
      Первым ударил пистолет в руке у агента - тот нажал на курок почти одновременно с Мишей. Потом нажал ещё раз. В третий раз нажать не успел - Мишина пуля продырявила ему лоб.
      Сам Миша, прошитый двумя точными выстрелами, сползал, пытаясь удержаться - он неуклюже хватался ладонью о выскальзывающую дверную ручку. Пистолет его вывалился и лежал теперь на полу.
      Таня осторожно приоткрыла дверь. Сначала наружу выглянуло краешком пистолетное дуло, а потом уже и она сама.
      Ей сразу же стало ясно, что перестрелка закончена: тот, кого Таня определила фээсбэшником, лежал неподвижно посреди большой тёмной лужи. Пистолет с привинченным к концу ствола глушителем валялся в стороне. Миша сидел у стены. Он прерывисто и тяжело дышал. На рубашке у него расплывалось пятно.
      Открылась дверь офиса, где, очевидно, сидел администратор Лены Сапожниковой. Оттуда выглянула испуганная круглая мужская физиономия, которая от увиденного сделалась ещё испуганнее и тут же спряталась обратно. Таню, которая по прежнему стояла в тени, администратор явно не разглядел.
      Она подошла ближе. Миша смотрел на неё, не понимая. Таня наклонилась, подняла тяжёлый большой пистолет.
      - Перед тем, как ты, сука, сдохнешь, - Таня наклонилась и смотрела прямо в глаза, - я хочу, чтобы знал, почему...
      Но было поздно. Миша опустил голову и закрыл глаза. Таня увидела, что он не дышит. Она толкнула его рукой - Миша упал на бок.
      Таня подошла к застреленному фээсбэшнику. Ногой отодвинула край джинсовой куртки. Осторожно, двумя пальцами, поковырялась там... Вытащила удостоверение. Просмотрела его...
      Нет, она не ошиблась. Этот человек действительно работал на Федеральную Службу Безопасности.
 

 
      Дима Григорьев учился в школе очень и очень средне. Учителя считали его неглупым, но вызывающе обыкновенным мальчиком. Среди девчонок у Димы была репутация красавчика, пользоваться которой он не умел. Просто не знал, как следует разговаривать с другим полом и о чём с ним вообще разговаривать. Дима завистливо, но при этом достаточно спокойно смотрел на обезьяноподобных донжуанов, хладнокровно одерживающих одну победу вслед за другой. Он понимал: ему этого не дано.
      С самого детства Дима определялся, кем же он хочет быть. Когда смотрел фильмы о гражданской войне, то хотел быть офицером Белой Гвардии. Закрыв глаза, Дима с удовольствием представлял себе, как бы он вешал комсомольцев и расстреливал комисаров. Однажды он раскопал в отцовской библиотеке невесть откуда взявшиеся там листы запрещённой книги писателя-диссидента о жестокостях коммунистов в деревне во времена ленинского террора. Автор рассказывал о конфискациях "лишнего" зерна и о массовых казнях голодных крестьян. Читая эти отксеренные листы, Дима хотел быть продотрядовцем.
      Ну а когда средняя советская школа осталась за спиной, Дима Григорьев, наконец, определился окончательно: милиция, органы внутренних дел.
      И, вот, уже несколько лет он носил табельный пистолет и милицейскую форму. Он никогда, даже мысленно, не противоставлял себя уголовному миру, считая милицию его неотъемлемой частью. И потому считал всегда, что он, Дима Григорьев - самый типичный из всех самых типичных милиционеров. Впрочем, слова "милиционер" Дима не любил и вслух называл себя "ментом". Он свободно изъяснялся на воровском жаргоне и от души презирал тех законопослушных граждан, которые искали у него помощи и защиты. Дима считал их жалкими слабаками, не умеющими без милиции, по-мужски, разрешить свои собственные проблемы - так, как привык их решать сам Дима.
      Сейчас он прохаживался вдоль коридора - того самого, где произошла эта странная перестрелка, после которой осталось лежать на полу два трупа, один из которых принадлежал Мише, которого Дима хорошо знал, а второй - невесть откуда здесь взявшемуся сотруднику Федеральной Службы Безопасности.
      Дима задумчиво пожевал сигарету. Выпустил дым. Он ходил вдоль коридора туда и обратно и в который раз уже пытался разложить всё случившееся в уме. Однако, имевшиеся у него факты смотрелись сумбурно, противоречили один другому, один на другой наскакивали и укладываться в дружный, аккуратный ряд никак не желали.
      На первый взгляд всё представлялось Диме совершенно простым и ясным. Даже слишком ясным. Миша зашёл через служебный вход. Проследовал в гримёрную. Там переговорил с администратором Лены Сапожниковой. После, возвращаясь, встретил в коридоре сотрудника ФСБ... Четыре выстрела и два трупа... Здесь было всё, но не было логики. Люди никогда не стреляют друг в друга просто так. Всегда находятся для этого какие-то причины. Причин Дима не видел.
      Альберту всё произошедшее не понравилось, и даже очень. Он не хотел для себя серьёзных проблем. А близкое его знакомство с такой конторой, как ФСБ как раз предвещало проблемы - и очень, очень серьёзные. Диме поручено было во всём разобраться.
      Первым делом тот выловил своего старого знакомого, работавшего в местной, нальчикской, ФСБ. Знакомый этот рассказал мало, а точнее - ничего не рассказал. Он сообщил только, что гэбисты и сами не понимают, что же, всё-таки, случилось.
      Дима и поверил этому и не поверил. Он хорошо знал, что ФСБ - такой организм, внутри которого любая информация распространяется очень и очень дозированно. И тем более, человеку, для них постороннему, не стоит особенно рассчитывать быть посвящённым в их секреты.
      Случившееся не выглядело, как попытка задержания. Почему сотрудник был один? Если бы они хотели действительно повязать Мишу, то отправились бы на дело целой командой. Наконец, Миша - не идиот, стрелять в сотрудника госбезопасности без повода он бы не стал. Очевидно тот вытащил пистолет первым. Если же Служба попросту хотела Мишу ликвидировать, то сделано это было очень неловко. Да и зачем бы им это понадобилось? Кто такой Миша для ФСБ?..
      Все эти размышления вели Диму Григорьева к одному выводу: он упустил что-то, он что-то упустил с самого начала, упустил что-то такое, без чего вся остальная цепочка рассыпается, теряя подобие смысла.
      Что-то он упустил.
      Что?
      Дима вынул изо рта сигарету, посмотрел внимательно на её дымящийся, опалённый кончик.
      " Стоп, - сказал он себе, - стоп. Там был КТО-ТО ТРЕТИЙ. Там был КТО-ТО ЕЩЁ." И этот третий - он, судя по всему, не стрелял: выстрелов было сделано четыре - две пули выпустил Миша и две гэбист; этот неизвестный третий - он, видимо, спровоцировал выстрелы. И ушёл незамеченным... Так! Незамеченным?.. Если он, этот третий, там был, то он не мог не оставить вообще никаких следов. Какие-нибудь следы он должен был оставить. Должен был!..
      Впрочем, проявление третьего ещё ничего не объясняло. Вопросов возникало больше, чем ответов. Но оно указывало направление поиска.
      Как это третий попал в коридор, где произошла перестрелка? Самый простой ответ: тем же путем, что и остальные - через служебный вход. Тогда: вахтёр - это тот человек, который должен был видеть этого третьего, ибо тот должен был по любому пройти мимо вахтёра. И, может быть, он единственный, исключая Мишу и убитого гэбиста, кто этого третьего видел. При условии, конечно, что этот третий вообще существовал.
      Дима затянулся и ещё раз прокрутил в уме всё. Фээсбэшник и Миша стояли один напротив другого. Музыканты в гримёрке слышали два выстрела... музыканты... слышали два выстрела... А почему тогда они не вышли? Почему не поинтересовались грохотом в коридоре? Миша вспомнил их физиономии - этих двух музыкантов. Один - длинноволосый, губы густо накрашенны: и не поймёшь - мужчина перед тобой стоит или женщина; какая-то одноклеточная амеба среднего рода. Другой - худой, сморщенный, с дегенеративной физиономией и с воспаленными, беспокойными как у больной собаки, блуждающими, глазами. Неужели не ясно, чем они занимались наедине?.. Что даже и прерываться не стали... Дима сморщился. Вот она - "культура", что идёт с Запада. "Прогресс", мать твою...
      Итак, они слышали два выстрела. И это были Мишины выстрелы. Агент использовал пистолет с глушителем. Пуль было четыре. Две достались Мише. И выпустил их, очевидно, фээсбэшник. Одна пуля - Мишина, надо понимать, разнесла агенту голову. Вторая - тоже Мишина, очевидно, застряла в стене. Как раз напротив того самого места, где стоял агент.
      Итак, всё сходится. Всё, вроде бы, ясно. Неясно только одно - зачем им понадобилось стрелять друг в друга. Зачем? Каждая деталь аккуратно и точно укладывалась на своё место, но по прежнему недоставало одного - смысла. Никакого смысла в случившемся Дима не находил. И потому в нём всё больше и больше крепла уверенность: нет, он не ошибся - там был кто-то ещё. Там был кто-то третий. И если установить, вычислить этого третьего, то тогда можно будет ответить на многие вопросы.
      Дима посмотрел на свой окурок. Там оставалось ещё около сантиметра. Кто-то когда-то сказал ему: "В этом сантиметре сидит рак". Правда это или нет, Дима не знал. Но рака боялся. А потому он никогда не докуривал этот последний, "раковый" сантиметр.
      Он раздавил окурок о стену и направился к вахтёру - проверять свою догадку.
      На вахтёрском месте сидел всё тот же самый старенький благообразный дедушка. Дима уже разговаривал с ним, и тот объяснил, что пропустил Мишу, ибо молодой человек сказал - "от Альберта": как не пропустить, когда Альберта весь город знает? А фээсбэшник будто бы угрожал дедушке пистолетом. Дима не поверил. Очевидно, фээсбэшник заплатил вахтёру - точно также, как и третий неизвестный, если тот, вообще был.
      Когда Дима вошёл, дедушка сидел на своем стульчике и задумчиво смотрел в угол. Увидев Диму, он поглядел на него внимательно и настороженно.
      Дима присел на корточки.
      - Короче так, отец, - сказал он. - Одного ты за просто так впустил, второй тебе пистолет показал. А третий? Он тебе тоже пистолет показывал?
      Дедушка ответил не сразу. Он уставился на сотрудника и секунд двадцать молчал. Думал. Потом спросил:
      - Это какой третий?
      - Третий - тот, кто ещё заходил сюда. Он тебе тоже пистолет показывал? Убить угрожал?
      Старый вахтер не отвечал ничего. "Врёшь, - читалось в его хитрых глазах, - не на того напал."
      - Тут много людей туда и сюда ходит, - старик развел руками. - Я и не помню всех.
      Дима нахмурился.
      - Я тебя, дед, понимаю. Боишься, что с работы попрут. Где ещё такую найдёшь потом?.. - Он покивал. - Вчера здесь убили сотрудника, - голос у Димы сделался, вдруг, значительным и серьёзным, - сотрудника Федеральной Службы Безопасности, который выполнял особо важное задание. И он погиб. Его убили. Каждый, кому что-нибудь известно и он скрывает, что ему известно - тот соучастник убийства. Знаешь, дед, как это называется? Знаешь?.. "Соучастие в убийстве особо важного должностного лица, находящегося при исполнении особо важного служебного задания." Статья 122-ая УКа Эр Эф, пункт 14-ый. От пятнадцати до двадцати лет лишения свободы в лагерях строгого режима. При отягчающих обстоятельствах - смертная казнь. Думай, дед. Думай.
      Дима кивнул. Дедушка-вахтёр проглотил тяжёлый комок. Глаза его были полны ужаса, который он уже не мог скрыть.
      - Скажи, дед, - Дима улыбнулся грустной, светлой улыбкой. - У тебя внуки есть?
      Дедушка медленно кивнул.
      - Есть... внук, мальчик.
      - Мальчик. - Дима опять улыбнулся. - Сколько ему?
      - Ему?.. Восемь. Восемь лет...
      - Восемь лет... А сколько ему через двадцать лет будет?.. Хотя чё это я такое говорю? - Дима покачал головой. - Какая разница, сколько ему будет через двадцать лет? Ты-то уже не выйдешь... - Дима убежденно кивнул. - Да, ты уже никогда не выйдешь. Спросят у твоего внука: "Есть у тебя дедушка?" А внук твой заплачет и скажет: "Нет у меня больше дедушки. Нет его больше. Кандали надели и увезли. Нет у меня больше дедушки"...
      Дима, казалось, сейчас заплачет. Старый вахтёр вытер рукой вспотевшее лицо.
      - Девушка была, - сказал он, - молодая такая, красивая очень девушка. Волосы тёмные.
      - Девушка... - Дима хлопнул себя по коленям и встал на ноги.
      - Она вошла сразу же после этого - после... как его звали?..
      - Миши?
      - Да. Того, который от Альберта приходил. А через несколько минут после неё был другой - из Безопасности.
      - Запомнил эту девушку? - Дима опустил глаза на вахтёра. - Узнаешь её?
      - Узнаю. Запомнил.
      - Вставай, поехали. В отделение - сделаем фоторобот.
      - Старый вахтёр поднялся со стула.
      - Но дед... смотри...
      Дима достал из кармана бумажник, вынул оттуда пятидесятидолларовую купюру. Сунул её вахтёру в кармашек пенсионерского пиджака.
      - Про девушку эту мне всё как есть расскажешь, память свою напряжёшь. Но потом: то, что рассказал - забудешь. Понял? Это - государственная тайна. Ясно тебе? Не было никакой девушки. Ни для кого не было.
      Поскольку вахтёр молчал, то Дима ещё раз повторил внятно:
      - Никакой девушки не было...
      - Понял, - вахтёр быстро, с готовностью кивнул.
      Дима хлопнул его по плечу.
      - Поехали.
 

 
      Фильм закончился. Уже убили главного негодяя, и по экрану ползли на английском языке титры. Оля поднялась со своего дивана и, подойдя ближе, выключила телевизор.
      Она вышла в прихожую. Поправила на себе халат и засунула босые ноги в тапочки. В парихожей Олю дожидалось мусорное ведро. Кончно, уже стемнело, и это не самое удачное время, чтобы выносить мусор... Черёд нехороших мыслей пробежал у неё в голове... Но что же делать? Родители вернутся поздно, а ведро под утро будет нехорошо пахнуть. Да и контейнеры для мусора недалеко - два шага туда и два шага обратно... Оля взяла ведро. Она была аккуратной девушкой и во всём любила порядок.
      Оказавшись на лестничной площадке, Оля приостановилась. Здесь было сумрачно: неуютно и жутко. Невольно подумалось, что по законам голливудского боевика сейчас из-за угла должен вот-вот выскочить кровожадный маньяк с большим и страшным ножом. Но мысль, которую Оля гнала, неприятная: приставучая, гадкая мысль: Вася. Да, Вася. Его она боится сейчас, а вовсе не таинственного маньяка.
      Вася с той самой встречи - жуткой встречи, никак не давал о себе знать. Он не звонил больше и не заходил к ней домой. Он словно исчез. Но Оля не верила, что Вася может вот так просто исчезнуть. И это его затянувшееся молчание настораживало.
      Кто знает, где он теперь? Может, пьёт водку с дружками или ночует где-нибудь на лавочке... Всё это было грустно, жестоко. И Оля чувствовала себя виновной перед всем миром и перед Васей особенно. Она знала, что сделала что-то не так, неправильно, провинилась в чём-то.
      Правда, эгоистическое начало подсказывало Оле, что ничего страшного: пусть пьёт водку и пусть ночует на лавочке - лишь бы только не стоял сейчас с наточенной обнажённой финкой в тёмном углу подъезда.
      Оля остановилась, перевела дыхание. Она жалела теперь, что ей приходится выходить на улицу и от души ненавидела это подлое, дурное ведро, но появившаяся, вдруг, откуда-то упрямая гордость не дала ей повернуть обратно.
      Запирать дверь Оля не стала. Только прикрыла тихонько. Подошла к лифту, но остановилась: представила себе, как кабина опускает её на первый этаж, и как двери решительно раскрываются навстречу неясной, пугающей темноте... Оля решила спускаться по лестнице.
      Осторожно и мягко ступая, она миновала один лестничный пролёт, потом следом за ним - другой... Хрен редьки не слаще - поняла Оля. Вокруг было тихо, но тишина эта казалась зловещей, а притавшийся полумрак прятал в себе что-то чёрное, неразличимое, непонятное, и потому ещё более жуткое.
      Наконец, она добралась до первого этажа. Перед тем, как выглянуть из подъезда, остановилась. Несколько раз глубоко вздохнула... И вышла наружу.
      ...Оля вскрикнула, как кричит кошка, которой дверью нечаянно, до тяжёлого хруста, раздавили хвост. Крикнула она слишком громко и слишком ужасно - что даже перепугала Альберта, который схватил её за руку. Ведро вылетело и покатилось вниз, разукрасив ступеньки картофельными очистками, яичной скорлупой и ещё какой-то пищевой гадостью. Альберт выпустил Олину руку и отошёл на шаг назад. Он как будто смутился и не знал, что сказать. Оля пригладила рукой растрепавшиеся волосы. С минуту она приходила в себя. Потом наклонилась и быстро начала собирать мусор. Оля тяжело дышала. В голове её бурным безостановочным хороводом ходили мысли, но ни за одну из них зацепиться она не могла.
      - Оля, - начал Альберт, - я пришёл, чтобы сказать тебе...
      Та остановилась и подняла на него глаза. И тут же опустила их. Её пальцы продолжали лихорадочно собирать картофельные шкорки, но уже явно не знали, что с ними делать.
      - Выходи за меня замуж.
      Пальцы остановились. Оля застыла. Она, не отрываясь, смотрела вниз, в землю.
      - Выходи за меня замуж.
      Оля встала, нервно вытерла руки о грязный халат. По губам её пробежала какая-то бессмысленная, идиотская улыбка. Оля покачала головой.
      - Ты с ума сошёл...
      Альберт кивнул.
      - Может быть, и сошёл.
      Он опустился на колени. Оля покраснела и опять улыбнулась, глупо и растерянно. Покачала головой.
      - Нет? - Альберт нахмурился. Глаза его сверкнули. Он побледнел. - Нет?..
      Пальцы Альберта нырнули во внутренний карман пиджака, и Оля увидела рукоятку большого ножа. Щёлкнула тихо кнопка, и на воздух выпрыгнуло широкое лезвие. Гладкая, наточенная сталь мягко блеснула от радости. Оля вздрогнула и побледнела. Отошла назад.
      Альберт, не отрываясь, пристально смотрел ей в глаза. Потом приставил лезвие к своей груди.
      Оля медленно покачала головой.
      - Повтори ещё раз, - сказал Альберт. - Повтори это ещё раз.
      Пальцы его напряжённо сжимали тяжёлую костяную рукоятку. Оля не могла отвести зачарованных глаз от лезвия.
      - Ещё раз повтори.
      Оля посмотрела в лицо Альберту. Кошачьи глаза её упрямо и зло блеснули.
      - Убьёшь себя, если скажу "нет"?
      - Убью.
      И Оля поверила. Поверила, что убьёт. Этот тигриный взгляд горца, этот жуткий кинжал с огромным лезвием - всё говорило Оле о том, что у неё нет никаких оснований не верить Альберту.
 

 
      "Пора заканчивать, - говорила себе Таня, - Пора заканчивать. Пора ставить последнюю точку." Пора всадить пулю в Альберта и сматываться из этого города. Сматываться, пока не подстрелили.
      Таня сидела в ресторане за столиком. Она смотрела на сигарету, на дымящийся кофе в чашке. Через несколько столов от нее располагалась компания во главе с Альбертом. Таня уже знала в лицо каждого - видела она их не один раз. Вчера Таня решила, что тянуть больше незачем: она встретит захмелевшего короля нальчикских бандитов на ступеньках вот этого самого ресторана и всадит в него обойму. Всё. Через полчаса после этого её уже не будет в Нальчике... Решила уже, как услышала разговор - Альберт сидел от неё достаточно близко и говорил по сотовому - говорил громко. И Таня услышала ясно и четко: через неделю Альберт женится. Самое время отправить его в преисподнюю - как раз накануне его свадьбы. Таня зло улыбнулась этой своей мысли. Но тут как раз появилась другая мысль: ещё более интересная. Альберт должен умереть не накануне, а именно в день своей свадьбы. На самой свадьбе. В костюме новобрачного. На глазах у своей невесты. День, который должен был стать самым счастливым в его жизни, станет последним днем: окончится он в аду. И это будет справедливо, это будет правильно для такого подонка, такого животного, как Альберт.
      Она решилась уже. Знала, что так всё и произойдёт. Хотя продолжала сомневаться. Туда съедется сволота чуть ни со всей России. Как Таня проберется на эту свадьбу? Как она потом оттуда выберется?.. Слишком много неясного. Слишком много сложных вопросов.
      И тут... Таня вздрогнула, напряженно уставилась в чашку: Альберт шёл к её столику... Да, он шёл к ней. Что это значит? Зачем?..
      Таня собралась вся в один твёрдый тугой комок; она контролировала сейчас каждое свое движение, самое незначительное и самое незаметное. Выражение лица её сделалось холодно-рассеяным. Таня глянула быстро на приближающегося Альберта, потом - на сигарету, на чашку. Конечно, она не знает его, конечно же она видит это лицо в первый раз.
      Альберт подошёл к столу. Вежливо наклонился.
      - Девушка, - голос его с сильным нерусским акцентом звучал немного хрипло, надтреснуто - как у людей, злоупотребляющих куревом, но хрипотца эта добавляла голосу какое-то особенное, чисто мужское обаяние. - Девушка, можно вас пригласить? Вы танцуете?
      Таня подняла на горца пытливые, внимательные глаза. Она обдумывала. Потом улыбнулась.
      - Можно. Приглашайте.
      Альберт тоже улыбнулся ей. Галантно предложил руку.
      - Разрешите, девушка.
      Таня оставила сигарету дымиться в пепельнице и поднялась из-за стола, взявшись рукою за сильный локоть Альберта.
      Медленная, красивая мелодия наполняла ресторанный зал, смешиваясь с сигаретным дымом: всё это вместе действовало опьяняюще. Альберт подвёл Таню к танцевальной площадке, где неспеша переминались несколько пар. Таня некрепко, но уверенно держала Альберта за руку. И тот, вдруг, увидел, что партнёрша его действительно умеет танцевать, и делает это она так изящно, словно движения танца естественны для неё - естественны, как сама жизнь.
      - Девушка, где я вас уже видел? Ваше лицо мне знакомо...
      Таня не отвечала. Красивые глаза её смотрели вдаль, и в них была пустота.
      - Девушка...
      - Меня зовут Таня.
      Она повернула лицо и смотрела прямо, не мигая.
      - Таня. Красивое имя. А я - Альберт.
      Таня опять отвернулась.
      - А чем вы занимаетесь, Таня? Учитесь, работаете?
      Девушка ответила не сразу. Она молчала, потом, повернув голову, глянула на Альберта:
      - Давайте не говорить. Давайте просто танцевать. Вам нравится? Мне - да.
      Было что-то удивительное, чарующее в этой загадочной темноглазой красавице, похожей на "роковую героиню" из мексиканского фильма. И Альберт подчинился. Он не спрашивал ни о чём. Только молча рассматривал Таню, завороженный плавностью и красотой ресторанной мелодии.
      Музыка смолкла. Таня проворно и как-то тихо высвободилась из рук Альберта и сделала шаг назад. Альберт замер.
      - Я ухожу, - сказала Таня. - Мне пора.
      - Но можно... ваш телефон?
      - Телефон?.. Зачем?
      Таня улыбнулась одними губами.
      - Хотите меня увидеть?.. Приходите завтра. Сюда. В это же время, - она глянула на часы. - Я буду здесь.
      - Завтра? Я приду.
      Альберт удивлённо смотрел на неё. Таня повернулась и, не прощаясь, вышла из зала.
 

 
      Когда Таня появилась в ресторане, Альберт уже был здесь. Она сделала вид, что не заметила его, не увидела, не обратила внимания, что ей вообще всё равно.
      Таня присела за столик и зажгла сигарету. Она тихо пускала дым, глядя в угол.
      Подошёл Альберт.
      - Здравствуй, Таня!
      Она подняла глаза.
      - Здравствуй.
      Альберт сел за её столик. Достал сигареты. Таня увидела очень красивую и очень дорогую зажигалку, усыпанную изумрудами. Альберт чиркнул. Сигарета задымилась.
      За столиком, откуда пришёл Альберт, сидел мрачный, морщинистый горец, лет сорока на вид, усатый и похожий на высушенную селёдку. Он ковырял тарелку пустым, ничего не выражающим взглядом.
      - У вашего друга плохое настроение, - сказала Таня, - щелчком сбив сигаретный пепел.
      Альберт опешил слегка, внимательно посмотрел на Таню, потом огляделся на морщинистого горца.
      - Он всегда такой, - сказал Альберт. - Это Ахмед, мой телохранитель. Он - чеченец. Воевал в отряде Басаева. Слышала про Будённовск? Ахмед был там.
      - Худой, будто его не кормили неделю...
      - Его не кормили полгода - сидел под следствием. Сегодня вышел.
      Таня улыбнулась одними губами.
      - У вас хорошие друзья. Телохранители, то есть...
      Альберт развернулся всем корпусом.
      - Ахмед! - крикнул он и махнул рукой. - Ахмед, сюда иди!
      Тот отложил вилку и поднялся из-за стола. Альберт отодвинул стул рядом с собой. Чеченец молча подошёл и молча сел.
      - Сколько ты человек убил? - спросил Альберт. В голосе у него прозвучало самодовольство, и Таня поняла, что вопрос этот, и ответ на него: для Альберта - показательное шоу.
      На худом, высушенном лице чеченца не шевельнулось ничего. Он помолчал несколько секунд, а потом выговорил:
      - До тридцати досчитал и тогда сбился. Зачем считать? Убивать надо, а не считать. Я больше всего в жизни люблю: бараний шашлык, людей резать и анашу курить.
      Таня внимательно рассматривала кончик своей сигареты.
      - У тебя все телохранители такие... из животного мира?
      Альберт напрягся. Ахмед вперил холодный и неподвижный взгляд в Таню.
      - А ещё я люблю отрезать уши русским женщинам. Я это больше люблю, чем анашу и больше, чем бараний шашлык.
      - Ахмед... - король бандитов города Нальчика негромко постучал по столу зажигалкой. - Встал и исчез отсюда.
      - Я особенно у беременных русских баб люблю отрезать уши, - медленно и с удовольствием проговорил Ахмед. И детей грудных напопалам разрывать - тоже. Берёшь его за одну ногу, за другую - и в разные стороны. Вместо одного ребёнка - два делается...
      - Ахмед... - Альберт приподнялся. - Ты не понял меня?..
      Ахмед встал и, не говоря ни слова, вышел из-за стола. Альберт сел.
      Он покачал головой.
      - Зря ты это. Ахмед тебя не простит теперь. Он никому ничего не прощает. Тысячу лет помнить будет, потом подкараулит - и нож засадит в ребро.
      Таня молчала. Она продолжала рассматривать кончик своей сигареты. Альберт вглядывался, но не увидел на лице у нее ничего, похожего на страх или на замешательство. Положив недокуренную, дымящуюся сигарету в пепельницу, Таня встала. Альберт молча следил за ней: Таня прошла мимо стола, где мрачный Ахмед ковырял вилкой еду и, дойдя до конца зала, не оглядываясь, толкнула дверь в вестибюль. Ахмед, который сидел всё это время неподвижно и смотрел только в тарелку, вдруг тоже поднялся, бросил грязную вилку на скатерть и двинулся следом.
      Альберт понял, что неизбежного не миновать. "Сама виновата", - решил он про себя. Отодвинув тарелку в сторону, он быстрым спокойным шагом направился к выходу - к той двери, за которой пропали Таня и чеченец Ахмед.
      Он толкнул дверь и остановился. В вестибюле никого не было.
      "В туалет", - решил он.
      Оказавшись перед двумя дверьми, украшенными буквами "М" и "Ж", Альберт подумал и тихонько толкнул вторую дверь.
      И чуть не столкнулся с Таней. Она молча протянула ему золотой браслет, замазанный кровью.
      Шагнув внутрь, Альберт увидел своего телохранителя. Тот сидел в углу, разбросав по полу ноги и свесив голову набок. Краешком, из-под кожаной куртки выглядывала рукоятка ножа.
      Альберт остолбенел. В то, что произошло здесь, он просто не мог поверить. Повернулся и молча смотрел на Таню.
      - Ошибся сортиром, - сказала та. - Мужской дальше.
 

 
      - ... как барана. Его же финкой.
      Таня затянулась и медленно пустила дым.
      - Он недооценил меня, - сказала она спокойно. - Когда ты недооцениваешь врага - тебя уже наполовину убили.
      - Где ты научилась убивать?
      Таня посмотрела Альберту в глаза. Кошачьи зрачки её тихо и кровожадно блеснули.
      - Неважно. Главное, что научилась.
      Альберт покачал головой. Они сидели всё в этом же ресторане на другой день.
      - Ещё будут вопросы?
      - Будут. Поедешь ко мне? Сейчас.
      Таня молчала. Она смотрела внимательно - так, словно изучала Альберта, словно пыталась прочесть что-то у него в глазах. Потом, так ничего и не вычитав, покачала медленно головой.
      - Почему? - спросил Альберт.
      - Для чего ты хочешь, чтобы я к тебе ехала? Зачем? Скажи, зачем, и я, может быть, передумаю. Скажи - зачем.
      - Ты нравишься мне.
      - Нравлюсь? Этого мало. Можешь смотреть на меня здесь - смотреть, сколько хочешь. Этого недостаточно для того, чтобы я к тебе ехала.
      - Я люблю тебя... Мне кажется, что я тебя люблю...
      - Неправда, - Таня покачала головой. - Тебе так не кажется.
      - Правда! - Альберт схватил её руку и стиснул. Глаза у него вспыхнули. - Правда!
      - Отпусти, - Таня высвободила ладонь.
      - Ты удивительная девушка, - продолжал Альберт, покачав головой. - Я ещё не встречал таких...
      Таня опустила глаза.
      - Это всё не нужно, - сказала она. - Это всё лишнее. Тебе не нужно было вообще меня встречать. Вообще.
      Она встала.
      - Когда я тебя увижу?! - Альберт вскочил.
      - Завтра. Здесь. В это же время.
      Поспешным, неточным движением извлёк он из пачки сигарету, глядя, как Таня повернулась к нему спиной и пошла к выходу. Альберт видел, что рука её что-то нащупала в глубине дамской сумочки и держит это что-то, не выпуская.
 

 
      Таня не знала сама, зачем она идёт на встречу с Альбертом. Ей только казалось, что вот сейчас она выяснит и поймёт что-то важное для себя - что такое, чего она не знала ещё вчера утром. Таня шла, опустив голову, и та самая улица, по которой она ходила уже и вчера и позавчера, казалась ей теперь какой-то соврешенной иной, не такой, как обычно. Таня не заметила чёрного "Вольво", подъехавшего к ней совсем близко.
      Войти в ресторан она не успела. Из-за угла появились двое: Таня узнала их - видела пару раз в компании с Альбертом. Она приостановилась и на всякий случай сунула руку в сумочку.
      - Стой! - быстро скомандовал один.
      Другой подошёл вплотную.
      - Залезай в машину, - присказал он. - Залезай быстро. Поговорить надо.
      Таня получила быстрый удар между лопаток - быстрее, чем успела бы среагировать. Она почти лишилась сознания. У неё вырвали сумочку. Один из бандитов распахнул Танину сумочку и, увидев пистолет, присвистнул с уважением.
      Дверь "Бэ-Эм-Вэ" раскрылась настежь, и Таню впихнули внутрь. Там она увидела ещё двоих: Таня узнала Седого - ей приходилось не раз видеть этого старого уркагана в компании нальчикского уголовного короля.
      - Поехали, - сказал Седой, глядя в окно. Он даже не обернулся на Таню.
      Потом, постучав пальцем по оконному стеклу, негромко добавил:
      - Ахмед был хорошим человеком. И моим другом. Он заслужил, чтобы за его смерть отомстили.
      Таня ничего не отвечала. Ей было ясно, что она влипла. И влипла крепко.
      - Можешь пока расслабиться, - сказал Седой. - У тебя ещё есть время. Ты будешь умирать медленно. Медленно и красиво.
      За окном "Бэ-Эм-Вэ" проплывал Нальчик: дома, люди, деревья. Всё это казалось сейчас розово-красным, жёстким и неприятным - аляповато оформленная сцена ритуального убийства... Ехали недолго. Машина подвернула к девятиэтажке и остановилась напротив подъезда.
      Таню вывели из машины. Один из молодчиков крепко держал её за локоть. Но она и не пыталась сопротивляться. "Ещё не конец" - уверенно шептал ей кто-то внутри. И этот кто-то наверняка знал, что к чему, наверняка понимал, что происходит. Таня ему поверила. "Ещё не конец, - шептал кто-то. - Ещё не конец. Конец - это когда пуля сидит в черепе. А это - ещё не конец..."
      Тот, кто шагал сзади неё, покачивал тяжелым пистолетом. Ещё у одного рукоятка торчала за поясом. Седой сосредоточенно жевал потухший окурок, руки он держал в карманах плаща. "Погасшие сигареты любят сосать импотенты, - отметила Таня про себя. - Это если верить Фрейду."
      Поднялись наверх. Дверь квартиры открылась, и Таню втолкнули внутрь.
      - Ну вот, мы и пришли. - Седой сплюнул окурок на пол. - Теперь начнём.
      Один из его молодчиков резко и сильно врезал Тане под дых. В глазах у неё померкло и перевернулось, Таня чуть не задохнулась в эту секунду. Согнувшись, она упала на пол почти без сознания. Седой подошёл ближе, энергично помахивая лёгкой длинной дубинкой - похожей на каталку для теста. Размах - и Таня получила удар по спине: сознание её растворилось в кроваво-грязной, раздавленной, полумёртвой тишине... На секунду она пришла в себя... и...
      ещё один раз.
      Всё погасло.
 
      Таня очнулась от того, что её сильно, с размаху, хлестали по лицу. Попробовала встать на ноги - всё тело разламывалось от мучительной, жестокой боли.
      - Сейчас - вторая серия, - сказал Седой, отшвыривая дубинку в сторону. - Самая приятная. Называется "Четверо мужчин и одна женщина."
      Таню подняли и бросили на диван, с неё стащили одежду. Она хотела вырваться, и тут же получила кулаком в лицо...
      Когда сознание снова вернулось к Тане, она увидела над собой потную физиономию усатого кавказца, который тяжело кряхтел от натуги. Седой и ещё двое - эти стояли в стороне и смотрели. Таня вдруг поняла, что они уже закончили. Очевидно, она была в отключке больше часа...
      "Всё! Вот теперь точно конец!.."
      И тут Таня увидела пистолет - рукоятка выглядывала у кавказца из-за пояса. Это был последний шанс. Упустить его нельзя никак.
      Таня закрыла глаза. Она быстро просчитала в уме все движения... Пошевелила одной рукой, другою... Приоткрыла глаза и тут же выдернула пистолет.
      Один выстрел - кавказец сверху неё дернулся и судорожно захрапел. Пуля точно пробила бок и вошла в сердце. Остальные трое застыли на полсекунды: они никак не могли ожидать такого. Седой сунул руку в карман и тут же получил пулю. Таня надавила курок несколько раз. Один из бандитов рухнул, обвалив шифанер сзади себя. Другой поднял вверх обе руки. Прицелившись, Таня всадила ему пулю выше колена.
      - Вот так! - произнесла она тихо.
      Застонав, кавказец свалился на пол.
      Таня, спихнув с себя мёртвую тушу, медленно поднялась с дивана. Её обнажённое тело всё было в синяках и мутных кровоподтеках. Хромая и и с усилием, Таня подошла ближе. Седой был жив - пуля продырявила ему грудь ниже плеча. Рядом валялся парабеллум. Таня толкнула его ногой - пистолет отлел в сторону. Она пригляделась. Бандит, получивший три пули в грудь, не дышал. Другой тихо стонал, придерживая окровавленными пальцами простреленную ногу.
      - Давай, - сказала Таня, качнув пистолетом. - Подъём. Сейчас моя очередь. - Она ткнула кавказцу пистолет в ухо. - И подними этого.
      Бандит повиновался - пистолетное дуло не оставляло ему выбора. Он приподнял своего главаря и потащил его к дивану, где только что лежала Таня.
      - Давай, - пистолет тихо качнулся. - Поторопись. Я хочу, чтобы ты сделал с ним всё то же самое. И быстро.
      Кавказец остановился, застыл. Седой открыл глаза - он пришёл в себя.
      - Ты не понял меня?
      Грохнул выстрел, и в диване появилась аккуратная дырка.
      - Мне не жить после этого, - тихо проговорил кавказец.
      - Твои проблемы, - Таня покачала головой. - Если не поторопишься - сдохнешь прямо сейчас, прямо здесь.
      Она ещё раз спустила курок - ещё одна дырка образовалась в диване. Потом приподняла пистолет и прицелилась.
      - Решай.
      Кавказец наклонился. Он перевернул Седого. Тот ответил грозным, но бессильным рычанием. Кавказец начал стаскивать с него штаны. Седой дёрнулся.
      - Слушай, ты...
      Прицелившись, Таня продырявила ему пулей плечо. Потом - второе.
      - Веселее! - Таня качнула стволом. - Веселее давай!
      Кавказец уже лежал сверху. Седой тяжело заскрипел зубами. Лицо у него набухло, побагровело.
      Таня обессиленно села на пол, но пистолет её продолжал держать на прицеле обе мишени.
      - Не нравится? - спросила Таня, и губы её согнулись усмешкой. Седой смотрел ей в глаза, не отрываясь. - Потерпи: скоро конец.
      Седой хотел что-то ответить, но не смог: только какие-то неопределенные звуки вышли из горла. У насильника его явно не получалось. Но он явно старался. Диван уже весь был залит кровью. Кровь стекала на пол и собиралась здесь в большую чёрную лужу...
 
      Прошло десять минут. Кавказец уже выбился весь из сил. Лицо у Седого было не красным: она было серым - серым, как сигаретный пепел.
      - Всё, - сказала Таня. - Хватит.
      Кавказец приподнял голову, и Таня сделала прицельный выстрел: кавказец затих - его мозги вместе с кровью были разбрызганы по дивану. Седой никак на это не прореагировал. Его глаза неподвижно смотрели в одну точку - где-то в дальнем углу комнаты.
      Таня приставила дуло к голове Седого и надавила курок.
 

 
      Аслан бросил окурок на землю и наступил ногой. Вытащил пистолет из кармана, проверил обойму. Кранты: теперь уже Валера точно получит своё.
      Валеру выследили специально нанятые Асланом частные сыщики из фирмы "Престиж". С сегодняшнего дня Валеру пасли уже люди Аслана.
      А Валера вместе со своим телохранителем из армянской группировки спокойно пил кофе в небольшом уютном кафе, вход в которое тихо караулили Аслан и его люди.
      - Я сам хочу этого козла, - рот у Аслана гадко перекривился. - Сам... Своей рукой...
      Аслан хотел ещё что-то добавить, но один из его абреков поднял палец:
      - Тихо! Они встают.
      - Спрятались! - Аслан шагнул в сторону.
      Через минуту появился Валера. Он увидел Аслана, который быстро двигался ему навстречу. Валера остолбенел.
      - Здравствуй, - сказал Аслан. - Здравствуй, Валера.
      Он выхватил пистолет, и быстрая пуля сделала маленькую ровную дырку в стеклянной витрине кафе. Полоски разбежались в разные стороны по треснувшему стеклу. Валера бросился назад, в двери. Его телохранитель вытащил из под куртки пистолетное дуло, и тут же ударил выстрел с противоположной стороны улицы. Телохранитель Валеры, пригнувшись, пальнул два раза в ответ: кавказец в кожаной куртке и широких спортивных штанах шмякнулся на тротуар. Но вбежать в кафе телохранитель не успел: его свалили на землю две пули - в спину и в затылок.
      Валера тем временем, уже ворвавшись в кафе, успел выбить ногой дверь с надписью "Посторонним вход воспрещен!" Перебежав через кухню, где обалдевшие от страха работники, увидев пистолет, молча шарахались в сторону, он расшвырял ящики с чем-то, чуть не упал, споткнувшись, и, распахнув дверь, которая была незаперта, оказался на улице... Здесь никого не было. Небольшой узенький дворик, совершенно пустынный. Но Валера не решился отходить в сторону - уж чересчур тихим и чересчур пустынным показался ему этот маленький дворик. Подумав немного, он потрогал ручку соседней двери: дверь оказалась незаперта. Валера быстро и тихо шмыгнул внутрь.
      Он оказался в сумрачном и замусоренном коридоре - таком же пустом, как и тот дворик, где Валера только что был. Свет падал из окон. И было тихо.
      Валера остановился. Где же Аслан? Ждёт на улице? Но где именно?
      Валера шёл медленно - стараясь ступать так тихо, чтобы и самому не слышны были собственные шаги. Одна из дверей выходила наружу. Открой дверь - и ты на свободе. Но свобода ли там? А вдруг на улице его уже поджидают? Пулю или нож он получит быстрее, чем успеет среагировать...
      Валера проглотил противную сухую слюну и неслышно протопал по грязному коридору дальше. Изодранная железная дверь в самом конце оказалась чуть приоткрытой. Валера толкнул её и оказался в какой-то полузаброшенной подсобке. Окно выбито. Валера шагнул внутрь. Подошёл к окну. И замер.
      Он сразу же увидел Аслана. Тот стоял спиной и оглядывался.
      Валера оценил ситуацию. Проскочить мимо будет непросто. Да и надо ли? Аслан его всё равно потом разыщет: разыщет, где бы он, Валера, ни спрятался. И кто знает, будет ли у него другая такая же возможность избавиться от своего недруга?..
      Он посмотрел на дуло в своей руке, повертел его... Нет, это будет слишком громко.
      А Аслан оглядел тем временем каждую из дверей - Валера успел спрятаться. Потом опять отвернулся.
      Валера снял с себя тяжёлую золотую цепь и, продолжая следить через окно за Асланом, вплотную подошёл к двери. Взмахнув тяжёлой цепочкой, он резко распахнул дверь и в то же мгновение прыгнул на шею Аслану. Он оглушил его сильным, с размаху, ударом в спину. Аслан выронил дуло. Золотая цепочка, засверкав в воздухе, сдавила ему шею так, что всё спыхнуло и погасло: удушливый красный туман встал перед глазами, цвета и звуки - всё утонуло в этом тумане, невозможно было сделать ни вдох, ни выдох. Но Аслан, собрав всю свою силу - всё то, что осталось, всё таки ухватился одною рукою за цепь, другою достал из кармана нож. Щёлкнув, выпрыгнуло из кармана стальное лезвие.
      Валера стянул ещё сильнее - аж до тяжёлого хруста. Лицо у Аслана побагровело. Нож выпал. Валера стянул цепочку с такой силой, как только он мог - даже застонал от усилия...
      Тело Аслана обмякло. Между ног появилась лужа. Валера отпустил труп, и тот тяжёлым мешком беспомощно разлёгся на тротуаре.
 

 
      Известия о кончине и Аслана и Седого Альберт получил одновременно. Утром ему позвонил Гена.
      - Седого замочил не Валера, - уверенно заявил он.
      - А кто?
      - Не знаю, кто, но это - не Валера точно.
      - А кто замочил Руслана? Мы до сих пор не выяснили...
      - Ладно. Чё делать будешь?
      - Разберусь с Валерой, - спокойно ответил Альберт.
      - Кончишь его?
      - Да. Хватит уже. Пора... И ещё... это... Насчёт Седого не распространяйся, что его опустили. Мало ли? Кому там какое дело?
      - О чём базар? Не буду, ясно...
      - Ладно, давай...
      Альберт положил трубку и, протянув руку, отключил телефон.
      Он попытался заснуть, но понял, что не сможет. Он представил себя в такой роли: лицом вниз, штаны спущены, задница разрывается... Кто бы мог вообразить? Конец коронованного вора в законе...
      Ещё он подумал о том, что у Седого очень много друзей по всей России, и все они сейчас съедутся в Нальчик. Предстоят большие события. Среди близких товарищей покойного: люди из окружения московского мэра, известный питерский бард, популярный российский кинорежиссер, знаменитый украинский боксер, а также кое-кто из команды Виктора Ющенко...
      Даже если и не Валера сделал это, его всё равно надо замочить. Надо. Во-первых, для профилактики, а, во-вторых, смерть Седого - слишком серьёзное событие в жизни этого небольшого южнороссийского городка, и кто-нибудь должен за эту смерть ответить. Не так важно, кто... Но кто-нибудь должен.
      Альберт включил радио. Передавала местная нальчикская радиостанция.
      - ... с приходом "Студенческой весны" в Нальчике потеплело, повеяло ароматом первых весенних цветов, природа, казалось, только и ждала начала нашего фестиваля. В минувшую субботу зрителям пришлось запастись терпением...
      Он подошёл к окну и задумчиво посмотрел вниз.
      - ...Программа состояла из двух частей. В первую вошли в
      основном фольклорные номера. Здесь были блестяще исполнены народный танец "Кафа", чеченский танец и "Парный исламей". Оригинальным было и приветствие спортсменов. Ребята хорошо держались на сцене, шутки были остроумны и к месту...
      Альберт вспомнил, что он выключил телефон.
      - ... Тема любви не перестает волновать студентов-иностранцев. В прошлом году они представили любовь по-кабардински, по-балкарски и т.д. В этом году, вероятно, по причине неисчерпаемости этой темы, мы имели возможность увидеть любовь по-итальянски, и ещё раз убедились в бессмертии любви между Ромео и Джульеттой (это, вероятно, была любовь по-английски, переделанная на кавказский лад)...
      Стоило Альберту подключить телефон, как тот зазвонил. Альберт выключил радио и снял трубку.
      - Да. Алло.
      - Привет, - это был Дима Григорьев. - У меня есть для тебя новости. Насчёт смерти Миши.
      - Давай... - Альберт опять подошёл к окну. Смотрел, как внизу медленно и неторопливо копошится город.
      - Я выяснил кое-что. Миша и парень из ФСБ там были не одни. Ещё туда вошла девушка. Она вошла сразу за Мишей, и после фээсбэшника. Интересно, правда?
      - Интересно, - согласился Альберт.
      - У меня есть изображение этой девушки - фоторобот; составили по словам вахтёра, который её пропустил.
      - Ты знаешь? Знаешь эту девушку?
      - Я - нет. Ты знаешь...
      - В каком смысле?
      - Будешь в "Южном" сегодня?
      - Буду.
      - Во сколько?
      - Вечером. В шесть - в семь...
      - Приходи. Я покажу тебе фоторобот.
      Альберт хмыкнул в трубку.
      - Ну, хорошо. Давай. До вечера.
      - Пока.
      Альберт положил трубку и опять включил радио. Какая-то девушка, фээсбэшник, смерть Миши... Он не хотел об этом думать сейчас. Его гораздо больше занимал теперь Валера, и ещё - жуткая и странная смерть Седого. Ему интересно было: чем всё это в итоге закончится.
 

 
      В "Южном" ещё было пусто. На часах - пять ровно, и публика только-только начинает подтягиваться.
      Но Альберт уже сидел тут. Он пришёл раньше, чем обещал. Альберт позвонил Оле и должен был встретиться с ней сегодня, в восемь вечера. Сейчас мысли его плавали: плавали между Олей, Валерой и загадочной смертью Седого. Но Оля уже начинала вытеснять остальных.
      Появилась Таня. Она вошла тихо и села за столик с самого краю, как обычно, ни глядя ни на кого вокруг... Оля исчезла, вытерлась.
      Альберт быстро поднялся, сунул в карман сигаретную пачку и направился к Таниному столу.
      - Здравствуй, - он уселся напротив неё.
      - Привет.
      Таня даже не подняла глаз. Она затянулась сигаретой и бросила зажигалку на стол.
      Только тут Альберт заметил, что щёку у девушки украшает синяк, тщательно припудренный. Он нахмурился, но ничего сказать не решился. Несколько секунд Альберт собирался с мыслями. Потом всё-таки произнёс:
      - У тебя... у тебя всё в порядке?
      - У меня всё отлично.
      И Таня глянула на него - очень спокойно, уверенно, и Альберт понял, что даже если и случилось что-то - рассказывать Таня ничего не будет.
      Краешком глаза он увидел Диму Григорьева. Дима вошёл в ресторан. Он неподвижно стоял у входа и смотрел на Альберта. Тот вспомнил: Дима собирался показать ему фоторобот какой-то там девушки.
      Альберт встал.
      - Сейчас, - сказал он Тане. - Я сейчас вернусь.
      Дима внимательно, пристально смотрел на Таню. Потом отвернулся. Когда подошёл Альберт, Дима махнул ему рукой.
      - Идём?
      - Что? Что у тебя там?
      В вестибюле Дима достал рисунок. Показал его Альберту. Молча, изучающе, глядел на хозяина. Альберт тихо побледнел. Он схватил листок пальцами.
      - Узнал? - спросил Дима.
      Не узнать было нельзя. С милицейского фоторобота серьёзно и настороженно смотрело отчётливое лицо Тани - девушки, которая сидела сейчас за ресторанным столиком.
      Альберт сунул листок в карман.
      - Всё! Свободен! - приказал он. - Я сам разберусь! Иди!
      Альберт вернулся в зал, оставив Диму стоять в вестибюле. Таня сидела всё там же, без выражения рассматривая кончик своей сигареты. Альберт подошёл к столику и присел, не сводя с неё глаз.
      - На кого ты работаешь? - вдруг спросил он.
      Таня удивлённо подняла глаза на Альберта.
      - О чём ты?
      Альберт покачал головой.
      - Не играй со мной в игры. Это плохо для тебя кончится. Ты работаешь на ФСБ?
      Таня не отвечала. Она опять разглядывала кончик дымящейся сигареты. Потом сказала:
      - Нет. Не на ФСБ. На себя.
      Альберт молчал. Таня подняла глаза.
      - На себя, - продолжала она. - Помнишь Марину?..
      - Марину?..
      - Да. Она была моей сестрой. Я работаю на себя, и ты умрёшь точно так же, как уже умерли твои хлопцы - Руслан и Миша. Руслан - это номер один, Миша - номер два, ты - номер три. Всё очень просто.
      Альберт помрачнел. Он смотрел в скатерть.
      - Ты убила Руслана?
      - Я.
      - И что, - Альберт глянул на неё, - всерьёз расчитываешь уйти отсюда живой?
      Таня кивнула.
      - Рассчитываю. И уйду.
      Альберта слегка ошарашила та уверенность, с какой это было сказано.
      - Как? - спросил он. - Как ты отсюда уйдёшь?
      - Ногами.
      Альберт покачал головой.
      - Посмотри вниз, - сказала Таня. - Под стол.
      Только тут Альберт заметил, что сигарету Таня держит в левой руке, а правая у неё - под столом. Он понял.
      - Загляни под стол, - повторила Таня. - Приподними скатерть. Но только аккуратно. Помни, что случилось с твоим другом Ахмедом.
      Альберт не забыл. Он внимательно-испытывающе глядел на Таню: как та медленно, левой рукой, опустила в пепельницу недокуренную сигарету. Потом приподнял скатерть. Всё правильно: пистолетное дуло, украшенное набалдашником, смотрело ему в глаза.
      Альберт опустил скатерть и откинулся в кресле.
      - Тогда почему ты не стреляешь? - спросил он.
      - Рано, - ответила Таня. - Ты умрёшь тогда, когда исполнится срок моего приговора.
      - И когда он исполнится?
      - Тогда, когда твоя жизнь будет тебе дорога по настоящему. Не так, как сейчас. По настоящему дорога. Самый счастливый твой день закончится твоей смертью...
      Альберт покачал головой.
      - Ты охренела. Не понимаешь - кто ты, и кто я...
      - Понимаю. - Таня встала. У меня хорошая реакция. Шевельнёшься - получишь пулю. А поэтому сиди тихо.
      Она отошла от стола. Рука её лежала в дамской сумочке, где, очевидно, прятался пистолет. Альберт повернул голову. Таня находилась у него за спиной, и он чувствовал, что краем глаза она за ним следит. Одно движение, и Таня разрядит в него пол обоймы. Альберт не стал испытывать свою везучесть.
      Таня вышла, распахнув дверь. В вестибюле она увидела Диму Григорьева. Дима выхватил пистолет, но Таня нажала курок раньше. Дима свалился на пол. Пистолет его полетел в сторону.
      Через минуту дверь раскрылась, и в вестибюль вбежал Альберт с пистолетом в руке.
      Дима был жив - пуля вошла ему в грудь, ниже плеча. Он приподнялся и, тяжело дыша, сел.
      Тани здесь уже не было.
 

 
      Вася пил водку. Он пил её уже третий день. Пил, не переставая. Нажравшись, съезжал на пол. Потом отсыпался, прямо тут, под столом, вставал и шёл в туалет. После этого продолжал снова.
      Жизнь показала Васе самую мерзкую, самую отвратительную из своих физиономий. Ему сказали уже, что всё решено - Оля выходит замуж. И осталось обратиться к самой древней утешительнице неудачников - бутылке.
      Но сам Вася считал, что его история ещё не закончена. Если он не сумел зарезать эту подлую, дешёвую тварь, то осталось последнее: засадить нож в её хахаля.
      В пьяном тумане Вася раздумывал: наверняка он, хахаль - не такой уж гад, даже наверняка он - хороший парень; а почему нет? И в том, что случилось не виноват никто. Не виновата Оля, не виноват он сам. Просто люди - это дикие, кровожадные звери, бегающие по каменно-кирпичным джунглям больших и маленьких городов. Они прячутся, в темноте сверкая зубами, хватают и с аппетитом едят друг друга. "Добра" и "зла" нет. Нет в природе. Съешь ближнего своего, чтобы не умереть от голода. Съешь, чтобы жить самому. Съешь, или он съест тебя. Это жизнь. И это война. Бесконечная война каждого, которая начинается рождением и заканчивается смертью. Законы у этой войны - открыто подлые, но их придумал не Вася. Войну такую тоже не он придумал.
      Протрезвев на четвёртый день, Вася понял - пора. Пора убивать.
      Голова гудела. Хотелось повеситься. Но это - как всегда. Это - похмелье.
      Вася разделся до пояса и пошёл в ванную. Здесь он мыл физиономию ледяной водой. Долго вытирался.
      Наконец почувствовал, что привёл себя в относительную норму.
      Дома никого не было: мамаша где-то гуляла вторую неделю. Или, может, сидела в милицейском отделении - такое тоже могло случиться.
      Вася достал нож из кармана своих трудовых штанов. Нажал кнопку. Лезвие прыгнуло наружу. Он держал нож и смотрел на него несколько минут - привыкал. Лезвие дрожало. Вася сжал рукоятку сильнее: рука задёргалась ещё больше.
      Он закрыл нож и спрятал его в кармане. Вернулся на кухню. Сел за стол. Здесь стояла бутылка водки, наполовину опорожнённая. Вася налил полстакана. Вдохнув и выдохнув, оглушил залпом. Потом сжал кулак. Разжал... Дрожь была уже не такой заметной.
      Вася налил ещё полстакана.
 

 
      Игорь закончил уже свою обеденную сосиску с булкой и сейчас тянул приторно крепкий, ещё не остывший кофе. Он разглядывал иномарку, припаркованную на другой стороне улицы и думал о том, что, вот, у него такой машины, наверное, никогда не будет. Для этого нужно родиться заново: у толстого и лысого папочки с короткими кривыми ножками - банкира или премьер-министра чего-нибудь.
      Потом вспомнил Таню. Он часто думал о ней в последнее время: вспоминал, как она смотрит, как говорит, как изредка улыбается...
      Он не знал человека, сидевшего за соседним столиком, и понятия не имел, что тот внимательно за ним наблюдает.
      ...Майор Федеральной Службы Безопасности Петренко приехал в Нальчик позавчера. Он находился здесь абсолютно неофициально. У Петренко были свои, личные, счёты с Таней. Так он, по крайней мере, считал. Пуля, которую майор Петренко получил несколько лет назад под мостом, в Туапсе, напоминала о себе до сих пор. И он, наконец, понял: только убив, наконец, эту подлую, проклятую тварь, он сможет избавиться от жуткой, ноющей боли.
      Узнав о том, что бывшая сотрудница ФСБ Таня Соколовская объявилась, вдруг, в Нальчике, и сотрудник, вычисливший её, в итоге погиб при очень странных и совершенно неясных обстоятельствах: Петренко понял: его час наконец пробил. Ни медля и не откладывая ни одного дня, майор Петренко взял отпуска за свой счет и отправился в Нальчик. Наконец-то! Справедливость восторжествует! И эта отвратительная, гнусная девка наконец-то получит своё - получит за все его земные и неземные страдания!
      Сейчас он сидел за столиком в этом плебейском кафе и наблюдал за Игорем. Чёткого плана в его голове ещё не было: майор Петренко пока только осматривался в новом для него месте. Он хорошо знал, что несколько человек из ФСБ находятся сейчас в Нальчике, и заняты они тем же, чем и Петренко; но он, тем не менее, всё же не стал искать с ними контакта. Майор Петренко решил действовать в одиночку.
      Он проглотил таблетку аспирина: подлая пулевая рана давала о себе знать ежедневно. Запил кофе и заел сосиской. Кофе ему понравился, а вот сморщенную и состарившуюся сосиску майор нашёл отвратительною - такою же отвратительною, как и вся его жизнь. А, вообще, люди, не зарабатывавшие столько, сколько майор Петренко, и вынужденные довольствоваться такой гадостью в качестве обеда, всегда вызывали у него брезгливое сострадание. Он сам, лично, предпочёл бы голодать, чем питаться словно какой-нибудь смерд. Но сейчас просто не оставалось выбора: вынужденную таблетку нужно было закушать, дабы не раздражать и без того замученный неправильным питанием желудок.
      Петренко встал и подошёл к стойке - за очередной чашкой кофе. Сделав заказ, он направился в туалет, который находился как раз позади того столика, за которым сидел Игорь.
      Когда, застёгиваясь и кряхтя, Петренко планировал уже выходить из уборной, он замер, вдруг, и остановился. Этот голос он бы не перепутал ни с каким другим голосом в мире. Петренко даже и не поверил вначале.
      - ...чтобы проститься. Я думаю, мы не увидимся больше.
      После короткой паузы майор Петренко услышал:
      - Жаль. Жаль, что так всё... Я думал, я надеялся, что, может быть... что, может быть, ты остановишься, передумаешь...
      Это явно был голос Игоря.
      - Не передумаю. Поздно. Ты слышал про Руслана, про Мишу? Слышал, что с ними случилось?
      - Это... это ты?
      - Да.
      - Плохо... Всё очень плохо...
      - Неужели?
      - Да. Очень плохо... А Альберт? Он...
      - Альберт знает. Знает, что это я их.
      Пауза.
      - ...Знает. Я сама сказала ему.
      - Таня, - Игорь не говорил уже, он шептал - но это был какой-то громкий и встревоженный шепот. - Таня, давай уедем. Давай вместе. Вместе отсюда уедем... Уедем навсегда из этого города. Давай, а?!..
      Опять пауза.
      - ...Но почему? Почему?
      - Ты говоришь так, как будто хочешь сказать что-то - хочешь и не решаешься...
      Снова пауза.
      - Я люблю тебя, Таня. Очень, очень. Страшно люблю. Люблю так, как не любил ещё никогда и никого. Только тебя. И только один раз. Ты и представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю... Не можешь. Ты просто не знаешь. Не знаешь, что вот так любят... И давно. С самого первого раза - как только я тебя увидел... Веёь ты для меня не похожа ни на кого. Ни на кого в мире. Ты, ведь, заставила меня посмотреть на мир и на людей - на всё посмотреть совсем по другому. Я и сам теперь стал другим. Честное слово. Я не обманываю. Не веришь?
      - Верю. Почему? Но только... только что это меняет?
      - Ты воюешь с пустотой. Зло нельзя победить. Посмотри. Раньше в Нальчике хозяйничали несколько банд беспредельщиков - хозяйничали те, кто не признает вообще никаких, даже и воровских, законов. Они мочили постоянно друг друга. Мочили, не переставая. И вот тогда появился Альберт. Он и навёл порядок. В городе стало гораздо тише и гораздо спокойнее. Он - бандит, да. Но, вот, детский дом - где-то на Кубани - Альберт там вырос, в этом детском доме...
      - Что, деньги жертвует?..
      - Не то, чтобы жертвует - содежит. Практически содержит. Целиком. Без Альберта, без его денег, я не знаю... наверное, бы дети там с голоду умерли... Государство им там копейки даёт...
      - Трогательная история. Сейчас заплачу.
      - Как хочешь. Дело твое. Я Альберта не защищаю. Но ты подумай только: вот, если его не будет - то, что, порядок тогда настанет?.. Нет. Опять беспредел вернётся. Как и раньше всё будет. Ты думаешь, кто-нибудь за всё это тебе спасибо скажет? Не скажет. При Ельцине вся Россия жила под бандитами. А Кавказ - тем более. У них ментальность такая. Они и не понимают, что это - "закон", "право", "можно", "нельзя"... У кого нож длиннее и у кого кулак крепче - тот и главный. Что такое этика преступного мира, вообще? Да это - первобытная этика. Дегенерация, вобщем. Дорога в полуживотное состояние. А здесь, на Кавказе, люди живут всё теми же понятиями, что и три тысячи лет назад жили. Ничего здесь не изменилось. Внутри они - язычники. И их не исправили ни ислам, ни христианство. Альберт - он потому Альберт, что есть потребность в Альберте. И этой потребности - ей уже три тысячи лет. А ты, ты думаешь, что, вот, убьёшь Альберта и всё. Проблемы решились. Так ты думаешь? Робин Гуд - он появлятеся там, где нет власти, где власть не делает то, что должна, там, где закон не работает...
      - Да мне наплевать, - ответила Таня тихо, но уже раздражённо. - Наплевать на всю эту твою философию. Робин Гуд - мерзавец. И я не знаю, был ли он когда-нибудь вообще. Жил ли когда-нибудь в Англии, в средние века, настоящий Робин Гуд - не знаю и знать не хочу. Но если и жил, то он точно был мерзавцем. И все эти "народные заступники" - разины и пугачёвы - все они тоже были мерзавцами. И Че Гевара - этот революционер-гомосек - он тоже был мерзавцем. Тот, кто убивает другого - он всегда мерзавец, а тот, кто убивает и при этом себя считает героем и рыцарем - то он вдвойне, втройне мерзавец. Вот и вся моя философия. Коротко и очень просто. Я не верю в благородных разбойников. Они для меня мерзавцы. А мерзавцев я буду уничтожать.
      - Да я не про это. Я про другое совсем. Ты ведь не уничтожишь всех, кого ты считаешь мерзавцами - не сможешь их всех уничтожить. Тебя ведь они уничтожат раньше. Ты плохо кончишь - тебя убьют...
      - Я знаю это. Знаю, что я плохо кончу... У кошки девять жизней.
      - Что?
      - У кошки девять жизней. Пословица английская. Кошка - это я. Меня в ФСБ так называли. Кошка. Это было мое имя.
      - Кошка...
      - А кошку нужно убить девять раз...
      - Кошка... Уедем отсюда! Честное слово! Ну его - этого Альберта...
      - Нет.
      - Что ты собираешься делать?
      - Альберт умрёт. Умрёт на своей свадьбе. У себя дома. В своём особняке...
      - Ты охренела...
      - И после этого я исчезну из Нальчика. Навсегда...
      - Ты не выберешься живой из особняка Альберта. Да там братва соберётся чуть ни со всей России...
      - Значит, не выберусь...
      Ещё раз наступила пауза, довольно долгая. Петренко аж вспотел. Он достал пистолет из внутреннего кармана куртки, взвёл курок.
      - ...Закрой глаза.
      - На прощание?
      - Да. Закрой глаза...
      Через минуту Петренко услышал звук отодвигаемого стула. Он распахнул дверь.
      Кошка-Таня успела опрыгнуть в сторону, и пуля, назначенная ей, разбила стекло. Майор Петренко сделал второй выстрел - пуля ударила в стойку, за которой сейчас спряталась Таня.
      Продолжая целиться, он подошёл ближе... потом ещё ближе...
      - Брось пистолет!
      Петренко не успел надавить курок. Теперь он и Таня держали на прицеле друг друга.
      - Опусти дуло.
      Таня приподнялась с корточек, продолжая внимательно целиться.
      - Опусти дуло...
      - Хорошо, - Петренко кивнул. - Сразу... Ты и я... На счет "три"...
      - Идёт...
      - Один, два... три.
      Оба ствола опустились одновременно. Не быстро, потихоньку.
      Петренко перевёл дыхание.
      - Теперь расходимся, - Таня шагнула назад.
      Игорь стоял, остолбенев, вдавившись руками в стену. Он в первый раз в своей жизни увидел и услышал стрельбу так близко. Таня сделала несколько осторожных шагов: не говоря ни одного слова, она толкнула рукой дверь и выскочила на улицу.
 

 
      Вася не знал, где живёт Альберт. Ноги зачем-то принесли его к дому Оли. Холодная, уверенная решимость наполняла его, но, вот, только конкретного плана у Васи не было.
      Он бродил взад-вперёд по двору дома и глядел на горящие окна. Вася не был сентиментальным человеком по характеру и никаких особенных эмоций он сейчас не испытывал. В душе жила только злость. Но не на Альберта, не на Олю и не на себя, конечно. А просто злость - холодная, одинокая и пустая.
      Вася хорошо понимал, что Оля для него закончилась - закончилась навсегда и уже безвозратно. Ему было решительно всё равно, как она отнесётся к этому его поступку. Какая, вообще, разница?!
      О себе он тоже не хотел думать, хотя и догадывался, что последствия будут самые неприятные. Вася по жизни уверенно считал себя человеком случайным, лишним, напрасно родившимся, ненужным вообще никому и полагал, что, покинув однажды эту грешную землю, он ничего не потеряет. Практически ничего. А засадить нож в ближнего казалось ему чем-то достаточно жутким, но в то же время - естественным. Человеку, ведь, всё равно умирать; какая разница - сейчас или позже?
      А вообще, Вася был твёрдо уверен в одном: думать следует меньше. На любую тему. Думание отравляет жизнь. И отравляет сильно.
      Увидев Альберта с Олей, Вася обомлел на одну минуту. Не мог сдвинуться с места. Потом быстро отошёл в сторону. Ни Альберт, ни Оля не успели заметить его: они были заняты друг другом.
      Оля зашептала что-то, обняв Альберта, прижалась к нему, губы их встретились... Вася скрипнул зубами. Теперь уже не просто злость - ненависть заклокотала в нём. Внутри сидел тигр. Тигр этот злобно ревел и царапался страшными, кривыми когтями.
      Вася смотрел, как Альберт и Оля, стоя в стороне от фонаря, целовались несколько минут. Он достал нож. Выбросил лезвие. Пора. Момент пришёл.
      Придавив упругое лезвие к грязной штанине, Вася шагнул вперёд. Он шёл, глядя на Альберта, насупясь и тяжело дыша. Он ничего не видел сейчас, кроме своей цели. Ничего вообще. Сейчас нанесёт он смертельный удар. Сейчас нанесёт.
      Он подошёл близко, и Оля испуганно вскрикнула, отскочила назад. Нож вспрыгнул. Сверкнуло в темноте лезвие...
      Сильные и крепкие пальцы сдавили ладонь Васи. Всё произошло быстро. Очень быстро. Это был телохранитель Альберта, внезапно появившийся из-за кустов. Вася остановился - он не ожидал этого. Нож его был уже в трёх сантиметрах от груди врага. Сейчас переменилось всё. Удар в челюсть - и Вася лежал на земле. Телохранитель спрятал в карман его нож. Достал пистолет.
      Вася открыл один глаз: дуло - такое огромное, смотрело на него в упор. Конец?
      - Нет! - закричала Оля. - Не стреляйте! Нет!
      - Кто это? - сухо спросил Альберт.
      Оля глядела в сторону.
      - Мой друг, - сказала она. - Бывший.
      - Бывший друг?.. Понятно.
      Телохранитель приставил дуло к голове Васи. Тот от страха зажмурил глаза.
      - Кончить его? - вопрос был обращён к Альберту.
      - Не надо, - Альберт покачал головой. - Пусть домой идёт.
      Телохранитель убрал пистолет. Вася не двигался. Он смотрел на Альберта - Оля смотрела на Васю.
      - Следующий раз, когда мы с тобой встретимся, - спокойно сказал Альберт, - станет последним. Тебя закопают... Хорошо об этом подумай.
      ...Все ушли. Вася поднялся. Он как пьяный добрёл до дома. Вася смотрел прямо перед собой и ничего не видел вокруг.
      Придя домой, он сразу же двинул на кухню.
      Налил стакан водки и залпом выпил.
 

 
      Майор Петренко высыпал на стол патроны. Положил пистолет и рядом - звукоглушитель.
      ...Сегодня Альберт празднует свадьбу, и вечером, в его особняке - большое гуляние. Там будет Таня. По крайней мере, она постарается проникнуть туда...
      Петренко расставил патроны в ряд и вытащил из пистолета обойму.
      ...Может случиться по всякому. Например, Таня подкараулит Альберта до. Но здесь Петренко уже вряд ли сможет что-нибудь сделать. Пасти Альберта в ЗАГСе было бы слишком заметно. В особняке, среди подогретой толпы блатарей ему будет легче раствориться. Хотя, конечно, и тут возможны проблемы.
      Он загнал каждый патрон в обойму - по очереди; обойму вставил на своё место.
      ...Это его последний шанс. Если Тане удастся сейчас завалить Альберта и уйти отсюда живой, то всё: уже сегодня вечером её не будет в Нальчике. И тогда это: ищи-свищи, как говорится; майор Петренко её упустил. И упустил, видимо, навсегда. Другого такого случая уже не будет.
      Петренко снова почувствовал тупую боль. Он отодвинул пистолет, встал и направился к своему чемодану, стоявшему в углу гостиничного номера.
      Раскрыв упаковку аспирина, Петренко обнаружил, что осталась там только одна единственная, сиротливая и одинокая таблетка. Он выругался матерно и засунул таблетку в рот.
      Надо спуститься теперь в ресторан - выпить кофе и съесть что-нибудь. Петренко так и сделает. Потом ещё нужно сходить в аптеку - купить аспирина. Майору Петренко в голову заглянула другая мысль - злобная и ухмыляющаяся: он подумал о том, что сегодня вечером он примет другое, лучшее лекарство.
      Перед тем, как выйти из номера, Петренко подобрал со стола пистолет вместе с глушителем. Один привинтил к другому. Морщась от боли, сунул пистолет в карман.
 

 
      У Альберта была слабость. Слабость, которой он стыдился сам, слабость, о которой знали только очень немногие.
      Альберт ходил к проститутке. К одной и той же. Ходил регулярно.
      Её звали Лариса. И Альберт познакомился с ней совершенно случайно. Просто подсел в кафе к рыжей веснушчатой девице и предложил ей выпить. Рыжая девица не отказалась. Причем выяснилось: ей без разницы, что пить. Новая знакомая Альберта согласна была и на пиво, и на неразбавленный виски, и на сухое шампанское, и даже на водку.
      Когда выпили, Альберт пригласил Ларису (так назвала себя жрица оплачиваемой любви) к себе домой. Там они вместе распили бутылку "Южной ночи", а после, когда уже раздевались, взгляд Ларисы упал на пожёванный томик Фрейда. Она бросила что-то дерзкое и пренебрежительное по адресу отца психоанализа. И Альберт удивился.
      - Я думаю, нашим детям, - объяснила Лариса своё отношение к Фрейду, - будет тяжело понять, что мы могли найти во всей этой умственной порнографии.
      Оказалось, что у проститутки Ларисы за плечами высшее образование.
      Уже лёжа рядом в постели и разглядывая потолок, они нашли для себя невероятно много тем. Никогда бы Альберт не предположил, что, вдруг, встретит настолько занятную собеседницу - в таком неожиданном месте и в таком неожиданном образе.
      Теперь они виделись постоянно. Альберту неловко было и себе самому признаться, но каждой такой встречи он с нетерпением ожидал и мысленно готовился к ней. И если бы жизнь развела вдруг его с этой необыкновенной проституткой, то ему бы очень не хватало Ларисы. Очень бы не хватало.
      Может, забавно, но накануне собственной свадьбы король бандитского Нальчика опять очутился здесь, у Ларисы дома.
      Закончив обычное их занятие, Альберт курил, глядя, как клочья сигаретного дыма поднимаются под потолок.
      - Лариса, - начал он то, что подготовил заранее. - Хотел спросить тебя. Ты веришь в загробную жизнь? В Бога веришь?
      - В Бога?..
      - Думаю, что верю. - Лариса устало посмотрела на Альберта. Скорее так: пассивно верю. Как бесы, про которых кто-то там из апостолов сказал: "Бесы веруют и трепещут". Но только я не трепещу. Почти не трепещу.
      - А я всегда верил. Я всегда считал, что Бог есть, и что он сотворил людей, чтобы поиздеваться над ними. Мне казалось всегда, что Бог - это вроде как надзиратель в концлагере. Он вроде бы за порядком следит, а на самом деле - измывается над заключенными. Ему просто доставляет удовольствие видеть чьи-то мучения. И я всегда ненавидел Бога. Моя вера была - это мстить Богу и бороться с ним.
      - Как можно бороться с Богом? И тем более мстить Богу?
      - Можно. Если Бог хочет, чтобы люди любили Его и боялись, то самая большая мука для Него была бы, если бы все люди, точно зная, что Он существует, жили бы так, как будто бы Его нет.
      - Но какой в этом смысл? Ведь победить Бога нельзя - Он бессмертен и вечен...
      - Я тоже бессмертен. Вот в эту минуту - бессмертен. А завтра... какая разница, что будет завтра?
      Лариса зевнула.
      - Хочешь знать моё мнение? Детские рассуждения. Инфатилизм. И потом, это называется сатанизмом. Ничего нового ты не придумал.
      Альберт не обиделся. Он никогда не обижался на Ларису, которая почти всегда в пыль разбивала его философские построения - она по крайней мере выслушала его.
      - Когда я был ещё мальчиком и прочитал книжку про Прометея, то просто заболел от этого. Мне тоже хотелось вот так...
      - Как? Цепями к скале? Но Прометей ведь в итоге договорился с Зевсом - он понял, что невозможно победить то, что непобедимо.
      - Договорился - да. Но какая разница? Ведь люди всё равно запомнили его прикованным к скале, а не договаривающимся? Ведь так?
      Лариса пожала плечами.
      - Смысл любого бунта в самом бунте. А если перед тобой - равный тебе враг, а не тот, кто в тысячу раз сильнее - то какой же это тогда бунт?.. Сильный - не тот, кто идёт против слабого, а тот кто выбирает противника сильнее себя. А самый сильный - это тот, кто выбирает себе противника непобедимого.
      - Это - самоубийца.
      Альберт пожал плечами.
      - Во мне говорит кровь моих предков, в тебе говорит кровь твоих, и мы никогда не поймём друг друга.
      - Прометей тоже ведь жил на Кавказе, - улыбнулась Лариса. - А вдруг он и был твоим предком?..
      Альберт не ответил. Они молча лежали несколько минут. Потом Альберт начал опять.
      - Ты знаешь, - сказал он, - недавно я прочитал одну книжку. Там интересная философия. Герой говорит, что, вот, пройдёт время, и жизнь прекратится - не будет никакой жизни. И что все наши проблемы - они поэтому ерунда полная. Вообще все. Вот, коммунисты. Они сказали, что Бога нет. Хотели рай на земле построить. А если бы и построили? Ну и что тогда? Представь, прошло несколько миллиардов лет, и Земля наша стала таким остывшим комком, который летает себе где-то по Вселенной. Летает и всё. Никакой жизни на ней нет. И кому тогда какая разница: была на Земле жизнь или никогда не было?.. Какая разница, построили, в конце концов, коммунизм, или не получилось? Какая тогда разница: были люди на Земле счастливыми или они были несчастными? Какая разница, были ли они вообще?
      - Интересные мысли. - Лариса кивнула. - А как называется книжка?
      - Какая книжка?..
      - Ну та, что ты прочитал.
      - Чехов, "Палата ?6".
      - Интересно. Ну и что дальше?
      - Я думаю, - подытожил Альберт, - что если Бога нет, то нет ни в чём никакого смысла. Вообще никакого смысла. Ни в чём. Получается, человек - это что-то вроде свиньи, которая живёт только для того, чтобы потом кто-нибудь съел её мясо. И даже ещё хуже... Я думаю, что Бог, Его существование - это единственное, что даёт смысл этому миру. И сколько бы люди не искали другого смысла, его нет и быть не может. Вот был такой английский писатель Сомерсет Моэм. Он себе составил "программу жизни". Составил сам для себя, составил, когда ещё был молодым. Решил, что должен в жизни то-то и то-то сделать. Прожил восемьдесят лет с чем-то. Программу свою выполнил. И после этого умер. А толку? Толку теперь от его программы? Если бы и не выполнил, то это изменило бы для него хоть что-нибудь? Какая ДЛЯ НЕГО разница? Сомерсет Моэм и сам признался, что нет в его программе никакого смысла и никакой цели в ней нет. Он пишет, что эту свою программу хотел противопоставить всеобщей бессмысленности.
      - Логично. - Лариса потянулась за сигаретой. - Бог должен существовать. И, наверное, лучшее доказательство того, что Он существует - это мы сами.
      - А если существует?..
      Лариса зажгла сигарету и затянулась.
      - Я что-то тебя, дорогой. не пойму. То ты с Богом воевать собирался, а тебе хочешь доказать, что Он существует. У тебя в голове есть порядок?
      Альберт кивнул - так, словно бы не услышал того, что сказала ему Лариса.
      - А всё-таки. Если Он существует?..
      - Если существует, то надо идти в церковь и каяться.
      - Каяться в чём?
      - В грехах.
      Лариса затянулась и сосредоточенно выпустила дым кверху.
      - Но у меня нет грехов. Грех - это когда не по совести поступаешь. Грех - обидеть слабого...
      - Ты уверен, что у тебя точно нет грехов?..
      Альберт покачал головой.
      - Не уверен, если честно. Просто, я считаю грехом одно, а Бог другое.
      - Логично, - Лариса кивнула. - Людей много, и каждый считает грехом что-то своё. Вот, некоторые протестанты на Западе теперь говорят, что гомосексуализм больше не грех. Если один постоянный партнёр, и всё - с любовью. А папа римский разрешил католикам вступать в масонские ложи. Вчера это был грех, а сегодня - уже не грех. По моему, забавно.
      - Согласен. Я думаю, что если бы Бог был справедливым, то Он бы простил всех и всех был послал в рай. Он бы сказал: "Люди, вы и так много страдали." А так... Если ни один грешник не попадёт в рай, то кто туда вообще попадёт? Праведники? Ты хоть когда-нибудь хоть одного видела?
      В Библии написано, что тех, кто погибнет, будет гораздо больше, чем тех, кто спасётся, - ответила Лариса. - Настолько больше - насколько волна больше капли. Так написано в Библии. Святые отцы говорили, что из людей, кто жил до Христа, не спасся почти никто. Надо быть не просто праведным, а надо быть очень праведным, чтобы спастись.
      Альберт покачал головой.
      - Такая религия мне точно не нравится. Лучше уже хотя бы иудаизм. Раввины говорят, что спастись не так трудно. Не греши очень много и спасёшься. Добрые дела перевесят плохие.
      - Ну, может быть, верная религия - та, которая верная, а не та, которая удобная. Как считаешь?
      - Может быть. Но человек верит в то, во что ему удобно верить. Так обычно бывает.
      - Согласна. Но только это - уже не религия. Это самогипноз. Закрываешь глаза и начинаешь: "Я спасён, я спасён"... А открываешь глаза в аду. Религия должна быть поиском истины, а не самоутешением.
      - Поиск истины... - Альберт улыбнулся. - Поиск истины. - Он потянулся за сигаретами. - А какое это к тебе, например, имеет отношение?
      - Ко мне?
      - Да, к тебе... И ко мне тоже.
      Лариса повернула голову.
      - К нам никакого.
      - Я тоже так думаю.
      Альберт, откинув одеяло, поднялся.
 

 
      Выйдя от Ларисы, Альберт завернул в небольшое кафе. Он взял маленькую чашку кофе и присел у окна с видом на ночную улицу. Тянул кофе и думал. Теперь уже о не смысле жизни. Теперь - о том последнем деле, которое ему предстояло закончить перед своим завтрашним бракосочетанием.
      Альберт достал пистолет. Проверил обойму. Это был его любимый пистолет: с бриллиантовым курком - такое излишество стоило горцу не в одну тысячу американских долларов. Собравшись лишить кого-нибудь жизни, Альберт каждый раз доставал пистолет и любовно-доверительно поглаживал курок пальцем. Как и сейчас.
      Допив кофе, он спрятал оружие во внутренний карман и вышел из-за стола.
      Вчера ему донесли, что Валеру видят вечерами в ресторане "Магнолия", где тот нажирается и орёт, будтто ему теперь сам дьявол - родной дядька, и он завалит любого, кто будет ему, Валере, перечить.
      Альберт направлялся туда. Самое время поставить точку.
      Уже было совсем поздно, когда он добрался до места. Ресторан начинал выпускать последних клиентов, и те громко шумели и переговаривались, оказавшись на улице. В стороне тихо стояла милицейская машина, но Альберт хорошо знал, что патрульные милиционеры никогда не вмешаются в разборки деловой публики.
      Он вошёл внутрь и увидел Валеру сразу же. Тот переливал в бокал сухое вино, внимательно рассматривая струйку мутно-прозрачной жидкости. Валера явно уже находился в предпоследней стадии. Последняя - это когда на полу. Рядом со своим крёстным батькой сидели ещё двое армянских хлопцев - из карабахской бригады. Они тоже были порядком ужраты, но не до такой степени, как их лидер.
      Увидев Альберта, Валера поставил бутылку на стол. Окинул его пристальным, мутным взглядом.
      - Чё те надо?! - крикнул Валера. - Чё пришел?! А?!
      Альберт не ответил. Он запустил руку в карман и молча достал оттуда пистолет. Валера вытаращился на дуло. Его друзья оторопели.
      - Чё ты..?
      Валера принялся шарить в кармане, но дрожащие пальцы слушались плохо.
      Вскинув пистолет и прицелившись, Альберт разрядил обойму...
      Оба Валериных друга сидели неподвижно - как памятники. Альберт опустил дуло. Оглядел их. Потом повернулся и, покачивая стволом, вышел из ресторана ровными, уверенными шагами.
 

 
      Таня подошла к церкви и дёрнула ручку. Заперто. Это понятно: уже слишком поздно. Она посмотрела вверх - на купол и крест посреди сверкающего звёздного неба. Медленно перекрестилась.
      Потом присела на ступеньки.
      "Завтра, - сказала себе Таня. - Всё произойдёт завтра." Она задрала голову и смотрела вверх. Купол, звёзды и крест. Всё это было величественным и неподвижным. Всё дышало вечностью и тишиной.
      Таня хотела молиться, но мысли её разбегались в разные стороны. Сказать Богу нужно было так много, но в то же время и нечего было говорить.
      Она поднялась со ступенек, встала на колени.
      - Господи, - тихо сказала Таня, - прости меня, грешную... Прости грехи мои, прости мне за всё, где я поступила неправильно... Прости мне, Господи...
      Наконец, подошло самое страшное место молитвы. Таня должна была выговорить это. Знала, что должна.
      - ...Господи, - произнесла она, - если... если я... если я умру завтра, то прости мне грехи мои... прости мне грехи мои и прими душу мою...
      Она встала с колен, перекрестилась. Опять подняла глаза. Крест посреди неба как будто стал больше, внушительнее, а звёзды в ночной темноте зажглись нереальным, неземным светом. Всё это было похоже на сон. Фантастический, сказочный сон.
      Таня спустилась вниз по ступенькам. Перешла улицу. Здесь сидела русская старушка-нищенка. Она держала в руке иконку - Пресвятая Дева с Богомладенцем на руках. Таня достала кошелёк, вытащила несколько купюр и подала их старушке.
      - Молитесь за упокой рабы Божией Татианы, - сказала она негромко.
      Старушка перекрестилась.
      - Помолитесь? - строго глядя на неё, спросила Таня.
      - Да, дочка, помолюсь.
      - Но только... не молитесь сегодня. Помолитесь завтра. Завтра вечером. Хорошо? Завтра вечером помолитесь.
      - Хорошо, дочка...
      Старушка приподняла голову и внимательно, с интересом, посмотрела на Таню. Та не стала задерживаться. Развернулась и быстро ушла.
 

 
      - А ты в Бога веришь?
      Альберт лежал с Олей в постели. Он заехал к ней сразу же после ресторана - там, где закончил свою короткую и весёлую жизнь Валера Саркисян. "Спишь?" - спросил Альберт. Нет, Оля не спала. Ей не до сна было сейчас. И Альберт прошёл внутрь. Дома были родители Оли. Они уже легли спать и сейчас откровенно перепугались такому визиту. Родителям Оли Альберт, как жених, не нравился, но они приучили себя к мысли, что их взрослая лочь всё равно сделает так, как она сама хочет - и по другому она никогда не сделает.
      - В Бога? - Оля задумалась. - Не знаю. А ты?
      - И я не знаю... Думаю, что Бог есть...
      - Я тоже... тоже так думаю.
      - А ты Сомерсета Моэма читала?
      - Сомерсета Моэма?.. Читала.
      - Понравилось?
      - Понравилось.
      - А Чехова?
      - Чехова? Читала.
      - И как?
      - Тоже понравилось.
      - А что ты читала? "Палату #6" читала?
      - Читала. Понравилось.
      - А ты с героем согласна? С его атеизмом?
      - Атеизмом?.. Героем?..
      Оля задумалась.
      - Не знаю.
      - А Фрейда читала?
      - Фрейда? Читала. Понравилось.
      - А ты с ним согласна?
      - С Фрейдом?.. Не знаю.
      Альберт посмотрел вверх. Там яркие звёзды перемигивались - беззвучно и очень красиво. Они устало глядели со своей космической, неземной высоты на ночной Нальчик.
 

 
      Игорь пытался писать статью. Пытался и не мог писать. Статья была о молодёжном студенческом фестивале, который прошёл только что в Нальчике, и Игорь никак не мог собрать свои мысли, никак не мог сконцентрироваться в нужном ему направлении. Ему казалось сейчас, что теперь он, Игорь, должен принять ответственное мужское решение - решение, от которого потом будет много чего зависеть. Он должен его принять. Должен.
      В голове у Игоря танцевали готовые фразы, из которых он в итоге и составлял подобные статьи, но сейчас у него ничего не выходило: фразы эти отказывались подчиняться своему начальнику и строиться в послушный, исполнительный ряд.
      Игорь отодвинулся от стола. Хорошо. Так и быть. Он примет это решение. Игорь посмотрел на часы... Он должен быть сегодня вечером в особняке Альберта. Он должен найти Таню и остановить её. Он должен.
      Это последний шанс.
 

 
      Таня медленно перекрестилась и вошла в церковь. Служба закончилась, и уже гасили свечи. Таня огляделась. В стороне сидела женщина в тёмном платке. Против неё были разложены иконы, свечки, крестики. Таня подошла ближе.
      - Можно заказать..? - начала она, и голос её - как надорвался. Таня не сумела закончить.
      Женщина подняла на неё глаза.
      - Да. Что вы хотите заказать?
      - Я хочу... панихиду.
      Женщина назвала цену. Таня достала деньги, расплатилась.
      - А когда... когда будут служить... её?
      - Служить? Завтра. Во время обедни.
      Мокрыми пальцами подобрала Таня листок с крестиком и лаконичной надписью "За упокой", взяла ручку. Молча смотрела на чистую бумажную гладь. Потом быстро, размашисто написала: "Рабы Божией Татианы".
 

 
      Охранник свалился, получив точную пулю в лоб. Таня опустила ствол. Огляделась. Никого нет.
      Таня быстро взобралась на невысокий забор, перекусив проволоку и спрыгнула вниз, очутившись во внутреннем дворике Альбертовского особняка. Собак во дворе не было: очевидно хозяева подготовились к приёму гостей. Убитый охранник был пока первым, кого Таня встретила на своём пути.
      Она как могла подготовилась: взяла пистолет со звукоглушителем и четыре запасных обоймы. На Тане был чёрный обтягивающий свитер и чёрные джинсы: в темноте она легко таяла и пропадала - словно дикая чёрная кошка, которую только глаза выдают в сумраке своим призрачным ночным блеском.
      Таня бесшумно проследовала через поникший, пустой дворик... Никого. Совсем никого.
      Мелькнула мысль, что хорошо бы убрать тело охранника - он разлёгся на улице и привлекает к себе внимание. Но возвращаться было нельзя. У неё по любому не так много времени.
      Таня подошла к двери - это была задняя, запасная дверь, и она запросто могла оказаться незапертой.
      Таня была здесь уже несколько раз. Она изучила особняк снаружи и по расположению окон составила примерный, в нескольких вариантах, план комнат особняка. За этой дверью по её прикидкам должно было оказаться что-то вроде прихожей, или, может быть, коридор.
      Держа ствол наготове, она бесшумно и быстро повернула ручку.
      Точно. Таня не ошиблась. Она оказалась в прихожей. И здесь никого не было.
      Со двора - не с заднего, откуда появидась Таня, а с парадного входа, послышались шум, голоса. Таня прошла вдоль пустого коридора и аккуратно выглянула из бокового окошка. Она увидела строй шикарных, сверкающих иномарок. Из одной машины выходил Альберт в смокинге жениха и под руку с невестой. Собиралась толпа. Таня слышала восторженные крики.
      И тут до неё донеслись шаги за дверью. Совсем рядом. Она обернулась. Другая дверь вела во двор. Отступать было некуда...
      Дверь раскрылась, и Таня четыре раза подряд надавила курок. Четыре хлопка - оба охранника рухнули на пол. Они не успели ничего понять.
      - Добрый день, Таня.
      Это прозвучало у неё за спиной. Отчётливо и ясно.
      Таня медленно обернулась.
      - Как видишь, я тоже умею передвигаться без шума...
      Майор Петренко держал в руке пистолет и маленькая чёрная дырочка - глазок глушителя пристально и неотрывно целилось Тане в лоб.
      ...Она успела присесть на одно колено. Оба глушителя выхлопнули одновременно. Пуля досталась Тане в плечо. Сквозь чёрную ткань свитера брызнула и проступила густая, тёплая кровь.
      Петренко был мёртв. Он лежал на полу, раскинув в стороны руки, и вытаращив неподвижные, пустые, как у манекена, глаза. Тёмная струйка стекала с пробитого лба на дорогой паркет.
      Таня чуть застонала, приподнимаясь с колена. И тут же получила пулю ниже плеча, сзади. Она не заметила выглянувшего из раскрытой двери ещё одного охранника. Тот высунулся опять и тут же свалился с тяжёлой кровавой отметиной посреди лба.
      Спотыкаясь, Таня выбралась в соседнюю комнату. Здесь больше никого не было. Шум со двора доносился сюда все сильнее.
      Таня подошла к двери и рывком распахнула её.
      Потом сделала два шага вперёд.
      Альберт застыл, увидев нацеленное на него дуло... И в спину Тане тут же прогремело четыре отрывочных выстрела.
      Дима Григорьев опустил пистолет, который держал в вытянутой руке.
      Подошёл ближе.
      Таня лежала неподвижно. Пистолет её отлетел далеко в сторону.
      Дима заткнул дуло за пояс.
      Таня приподняла голову.
      Пошатываясь, привстала.
      Из ошарашенной толпы появился Игорь. Вид у него был - словно это его убили только-что. Игорь внимательно, не отрываясь, смотрел на Таню... И он был единственным здесь, кто знал, что именно произойдёт в следующее мгновение.
      ...Дима Григорьев сделал шаг к Тане. Он и понять не успел, как пистолет, торчавший у него за поясом, вдруг оказался в Таниной руке.
      ...Два выстрела, один за другим, ударили гулкой раскатистой канонадой. Две гильзы, одна за другой, выпрыгнув, упали на землю.
      Получив точную пулю в сердце, Альберт ударился спиною о стену выкрашенного забора.
      И тут же получил вторую пулю. Опять в сердце.
      - Вот теперь всё, - прошептала Таня, уронив пистолет.
      И лицом рухнула в мягкий сырой песок.
      Таня была мертва. Альберт - тоже.
      ...Раздался крик - надрывный, нечеловеческий, страшный.
      Это кричала Оля. Она упала, обхватив тело Альберта руками и изо всех сил трясла. Её белоснежная свадебная фата была вся перемазана кровью.
      Игорь подошёл к Тане. Опустился на корточки. Осторожно и со страхом потрогал пальцами её волосы, лицо. Потом вздрогнул и обернулся, увидев рядом опера Диму Григорьева.
      - Ты понимаешь, я надеюсь, - сухо выговорил тот, - ни одной строчки ни должно появиться в завтрашней газете о том, что здесь произошло. Ни одной строчки.
      Словно бы в полусне, не понимая, смотрел Игорь на Диму Григорьева. Тот молчал. Игорь поднялся на ноги.
      - Это не ко мне, - сказал он. - Это к ним. А я уезжаю. Сегодня уезжаю. Насовсем.
 

 
      Игорь не обманул опера. Он исчез из города в тот же вечер. Куда - никто не знает. Ходили слухи, что он уехал за границу. Спустя год в одной из русскоязычных газет на Брайтоне появился автор - тоже Игорь и с точно такой же фамилией. Но только вряд ли это был он.
      На похороны Альберта собрался "бомонд" чуть ли не со всего СНГ. Один очень известный московский певец сказал в интервью: "Да, я дружил с ним. И не стыжусь этого. Он был прямым и принципиальным человеком. Его убрали, потому что он слишком многим мешал". А некоторые чрезмерно осведомленные газеты, сжав зубы, сообщали с глухой злостью, что с "известным нальчикским предпринимателем" расправились "путинские спецслужбы". В горсовете Львова даже обсуждался вопрос: а не назвать ли одну из улиц города именем этого выдающегося человека?
      Диму Григорьева вскоре повысили - он стал замом начальника городской милиции. После чего, неожиданно для многих, Дима полез в политику, вступив в местное "Яблоко". А на недавних выборах в нальчикскую Думу яблочники выставили его кандитатуру. Выступая по городскому ТВ, Дима говорил о том, что проблема коррупции становится нетерпимой, критиковал власти, а также многозначительно грозил пальцем в сторону главного виновника бардака - президента Путина. Жители Нальчика видели на улицах плакат: честное лицо Димы смотрело на них решительно и бескомпромисно. "Я наведу порядок в городе!" - гласила надпись. Сам Явлинский обратился к аборигенам, уговаривая их проголосовать за Дмитрия Григорьева - "честного человека и опытного профессионала". Поговаривали, что Дима метит в кресло мэра города. Знающие люди при этом убеждённо качали головами. "Ему не дадут. Он один, против него и мафия и власти и ФСБ."
      Оля вышла замуж за Васю. Тот пьёт ещё сильнее и нигде не работает. По слухам, сразу же после свадьбы сильно избил жену. Сама Оля закончила наконец учёбу и всё время пытается найти работу, дабы прокормить себя и супруга. Но пока безрезультатно. Чем живут они - неизвестно.
 
      Миссиссага - Торонто -
      - автобус "Маркхам - Торонто"
      - Маркхам - Вон,
      1996, 1999-2000, 2005 гг..