Он отошел назад. Что он только-что хотел сделать? Понимал ли он, вообще, что делает? Что плохого ему сделала эта несчастная девушка, которую он и видит-то в первый раз?..
      Чтобы избавиться от наваждения, Ковальский решительно помотал головой. Нет, он не испытывал сейчас мук совести. Он вообще не знал, что это. Но какое-то страшное и могучее внутреннее табу, вдруг, проснулось, и Ковальский понял, что он не в силах ему противиться.
      Он открыл кухонный стол, достал большой, остро наточенный нож и одним движением перерезал веревку над головой у Тани. Нож бросил на стол.
      После чего обернулся и, не говоря ни слова, вышел.
      Полуживая Таня, тихо застонав, опустилась на пол.
      Дмитрий Степанович вышел из бара. Он было хорошо пьян. Ноги подкашивались, не желая ступать прямо и правильно. Дмитрий Степанович сидел в баре до тех пор, пока не объявили last call. Сидел, пока посетителей не начали вежливо выпроваживать. Публика уже расходилась, а Дмитрий Стрепанович все еще сидел, разглядывая дно пустого стакана.
      Но когда к нему подошел официант, Дмитрий Степанович не стал скандалить и требовать еще выпивки. Он отодвинул пустой стакан в сторону и, застегнув пальто, направился к выходу.
      Дмитрий Степанович понятия не имел, куда он сейчас направляется. Нетвердые ноги притащили его в южный downtown. Улицы пустели, фонари горели ни для кого. Редкие машины равнодушно проскакивали мимо Дмитрия Степановича.
      Остановившись на тротуаре, он задрал голову вверх. Неподвижные громадины - мертвые монолиты из камня, стекла и металла угрожающе обступали его вокруг. Дмитрий Степанович напряженно и мучительно вглядывался вглядывался в самый-самый верх громадных немых зданий.
      Там, на верхних этажах, горели окна. И Дмитрию Степановичу казалось, что он различает движущиеся, еле видимые отсюда, силуэты.
      Он знал: это небожители, боги мира сего. Они решают за простых, маленьких смертных людей, как им жить, во что верить, каких взглядов придерживаться, какой следовать моде. Это они, трудясь день и ночь, производят на свет ежедневно десятки тысяч, таких, как Майкл.
      Дмитрий Степанович убил одного. И что дальше? Он убьет всех? Не убьет.
      Он опустил голову и посмотрел на свои сморщившиеся, стареющие руки.
      Но, может быть, мир сделался лучше и чище после этого убийства? Нет. Дмитрий Степанович уверен был, что нет. Мир стал еще чуточку гаже, грязнее и отвратительнее.
      Дмитрий Степанович опять задрал вверх голову. Ему показалось, что он снова видит этих богов. Хотелось крикнуть им, туда, слова проклятия и неприязни. Пусть они, там, знают хотя бы, что он, Дмитрий Степанович о них здесь думает.
      Но он не стал кричать. Понял, что его не услышат. Никто не услышит. Никто на этой пустой улице.
      Дмитрий Степанович огляделся. Монолитные громады-здания рассматривали его презрительно и высокомерно. "Смирись. - Говорили они ему. - Смирись, смертный. Смирись и пади ниц." Перед тобою Система, - говорили громады, Система, выкристаллизовывшаяся столетиями, Система, породил которую сам Отец Зла. А что можешь ты? Что можешь ты сделать против? Что можешь ты сделать своими маленькими трясущимися руками? Ты -таракан, ты смеешь ненавидеть тех, кто никогда не узнает о твоем существовании. Что можешь ты сделать против титанов, ты, микроб, со своей ничтожной, микроскопической ненавистью?..
      И Дмитрий Степанович, опустив голову, зашагал прочь своей спотыкающейся, смешной походкой.
      Припарковав машину, Катя с Джоном вышли на улицу.
      - Давай быстро, - сказала Катя, которая нервничала и которой не по себе было тут, у своего подъзда.
      Колю они заметили не сразу. Тот вышел из темноты, держа руки в карманах. Негромко окликнул Катю.
      Это была случайность, что он оказался здесь. Коля действительно прятался сейчас по темным углам от полиции. Он увиделся со знакомым дантистом-нелегалом, который кое-как, наспех, вставил ему выбитые в полицейском участке зубы. К новым зубам Коля привыкнуть никак не мог.
      - Катя! - Крикнул он, быстро подходя сзади.
      Та обернулась. И окаменела. Джон тоже обернулся.
      Коля сам не знал, зачем он пришел сюда. Просто пришел и все. И увидел Катю. Он посмотрел на небо и секунды две искал там звезду. Ту самую. Но звезды не было: она погасла или, может быть, улетела на другой край вселенной. А, может, ее и не было никогда, этой звезды? Может, она погасла задолго до их, Коли с Катей, рождения? И только обманчивый свет от нее шел и шел к их далекой планете...
      Катя отступила назад. Она нащупала пистолет в кармане.
      - Ты сдала меня легавым. - Сказал Коля.
      Катя молчала. Она взвела пальцем курок.
      - Ты сейчас сдохнешь. - Коля медленно вытащил дуло.
      Джон побледнел.
      - Я-я в этом н-не участвую, - проговорил он быстро, заикаясь и беспомощно оглядываясь по сторонам.
      - Как ты могла это сделать? - Коля опустил голову. Пистолет дрожал у него в руке. - Я ведь любил тебя. Я тебя на самом деле любил. Кроме тебя, у меня по жизни больше никого не было. Это подло - продавать тех, кто тебя любит.
      - А кто ты такой, вообще? - Вдруг проснулась Катя. - Кто ты такой, чтоб тут читать мне мораль?
      - Я? - Коля пожал плечами. - Я - никто.
      - Ты не никто. - Катя покачала головой. - Ты шакал. По жизни шакал. Питаешься падалью и гнилой кровью. Тебе только кажется, что у тебя есть какая-то там своя мораль. Нет ее у тебя. Вообще нет. Ни своей морали нет, ни чужой. Ты - как животное, как зверь в лесу...
      Коля зло усмехнулся.
      - Я зверь и есть, - охотно согласился он. - Шакал - да. Все правильно. И ты знаешь, какая у меня по жизни религия, знаешь? Ты знаешь, во что я верю?..
      Катя отошла еще назад. Ее рука крепко держала пистолетную рукоятку. Сейчас она внезапным рывком высвободит пистолет из кармана. И сразу же нажмет курок. И не промажет.
      - Я верю, что кто-нибудь, когда-нибудь заплатит за все мои грехи. За каждый мой грех, который я уже совершил и совершу еще, за каждую сделанную мной мерзость, за каждую подлость - три шкуры сдерут с гада. Сдерут без всякой жалости. Вот она, моя религия. Я буду жить с этой верой и с этой верой подохну...
      Катя выхватила пистолет. Громыхнуло дважды. Колин выстрел ударил на мгновение раньше, и Катина пуля, выпущенная позднее, ушла в пустоту.
      Катя неподвижно лежала на тротуаре, разбросав в стороны руки. Бесполезный теперь пистолет валялся рядом. Джон задрожал и упал на колени. Коля навел на него дуло.
      - Не убивай, - проговорил тот хрипло и почти шепотом. - Не убивай! Я, ведь никто. Вообще никто. Я - букашка. Что тебе толку от моей смерти? И что кому от нее толку? Вот, хочешь, я тебе поклонюсь? До земли. Хочешь?.. - И Джон упал лицом вниз и принялся целовать губами грязный, холодный асфальт.
      - Не убивай. - Шептал он, - Не убивай.
      Потом приподнялся. Огляделся проворно и увидел несколько аккуратных черных пластиковых пакетов с завязанным внутри мусором.
      - Хочешь, я в этот пакет залезу? Хочешь? Ведь, он для мусора, а я мусор и есть. Человеческий мусор. Я помещусь! Не веришь?..
      Коля опустил пистолет. Он смотрел, как Джон энергичными движениями разрывает пакет и залазит внутрь, вытряхивая содержимое, которое сразу же улетело куда-то, подхваченное порывистым свирепым ветром. "Только не убивай, - повторял Джон, - только не убивай."
      ...Коля стоял один на пустой улице, среди одинаковых, равнодушных домов. Пистолет он спрятал в карман. В нескольких шагах от него лежала на тротуаре мертвая Катя. Черная кровь лужей стекала на землю, смешиваясь с коричневой грязью улицы. Рядом дрожал, кутаясь в мусорный мешок Джон. Ветер со свистом пролетал вдоль ночной улицы и без интереса перелистывал грязные страницы выброшенной кем-то согодняшней газеты.
      Коля повернулся и пошел прочь.
      Торонто-Миссиссага,
      2002-2003 гг..