Он развернулся и наотмашь ударил Колю по лицу.
      - Это тебе за Лору. - Сказал он. - Но это только аванс. Остальное ты сейчас получишь. Но не от меня уже.
      Анджей Ковальский надавил кнопку.
      - Тарас? - Спросил он. - Давай. Клиент готов. Ждет тебя с нетерпением.
      Коля весь сжался. Он понял, что сейчас будет. Среди полицейских Торонто самая отвратительная репутация у поляков и украинцев. С поляком он уже пообщался. Теперь на очереди украинец.
      Дверь раскрылась, и здоровенный детина с дубиноподобной физиономией появился на пороге. Он с интересом оглядел притихшего Колю. От того не ускользнуло содержание его взгляда: полисмен по имени Тарас рассматривал свою жертву с чисто профессиональным любопытством - так, как если бы перед ним лежала новенькая, ни кем еще не опробованная боксерская груша.
      - Давай раскалывай гостя. Сделай его чуток разговорчивей. - Сказал Ковальский, вставая с места. - Все зубы я тебе выбивать не разрешаю. И половину тоже не разрешаю. А треть - твои. Ковальский достал пачку и точным щедчком выбил оттуда одну сигарету. Но только не убей его, смотри. А то ты можешь... - Ковальский по доброму улыбнулся.
      Коля закрыл глаза и увидел Катино лицо. То самое лицо с фотографии, которую ему только что показывал полисмен. Катя наивно улыбалась - улыбалась так, как улыбается маленький ребенок, еще не знающий законов этого жестокого, грязного мира и потому готовый принять все вокруг него за чистую монету, ребенок, которому неведомы еще понятия лжи, обмана, неискренности.
      "Я убью ее, - сказал Коля про себя. - Пусть я только выберусь из этой могилы. Пусть только выберусь. Я разыщу ее и убью. Разыщу, где бы только она не спряталась. Разыщу и убью".
      Когда Колю доставили в камеру, он уже еле переставлял ноги. От боли раскалывалось все тело. Изо рта текла кровь. Треть зубов во рту, как и пообещал пунктуальный Ковальский, отсутствовала. Коля дополз до своих нар и залез на них.
      Он хорошо знал, что жаловаться на полицейских - такое же пустое и бессмысленное занятие, как жаловаться на плохую погоду. Как следует отметелив Колю, они вызвали "Скорую помощь" и доложили, что допрашиваемый вел тут себя крайне неспокойно, без конца падал и колотился головой о твердый каменный пол. Врачи "скорой", приехавшие сюда не впервые, и привыкшие уже к тому, что клиенты полицейского отделения редко ведут себя по другому, бегло и без интереса осмотрели травмы, полученные разгоряченным самоистязателем, затем оказали ему первую, полагавшуюся по правилам, помощь. После чего уехали. А Колю отволокли в камеру. Где он и лежал теперь.
      Из всего, что сказал Ковальский во время экзекуции, на Колю произвело впечатление одно. "Мне наплевать, - бросил тот мимоходом, - если и не ты убил этого Майкла. Убил другой, а сидеть будешь ты. Какая разница? У вас, уркаганов, всегда за душой какие-нибудь неизвестные нам грешата водятся. Может, и за тобой есть какой-нибудь неизвестный нам труп. Ведь, есть. А?.. Я таких как ты ловлю уже не один год. Отлично вас знаю. Ты за это дело отсидишь, но зато не отсидишь за то другое, которого мы не знаем. Поэтому не говори нам тут про темную несправедливость."
      "А, ведь этот козел прав, - думал Коля. - Прав." Он вспомнил уже, наверное, порядком разложившийся труп его несчастного подельника Димы." "Да, прав легавый... "
      Он лежал на нарах, стараясь не шевелиться, чтобы не причинять себе лишней боли. То ли измученность, то ли впрыснутый ему врачами "скорой" какой-то успокаивающий наркотик - а скорее всего это вместе подействовало, и Коля сам не заметил, как провалился в тревожную и бессознательную темноту.
      У Кати началась новая жизнь. Ее роман с толстым канадцем по имени Джон шел полным ходом. Джон не встречался с ней каждый день - он был слишком для этого занят, но два раза в неделю, когда ощущал сексуальную потребность своего пухлого организма, он набирал номер Кати. И где бы ни была его гелфренд в этот момент, и чем бы она ни занималась, она обязана была все бросить и стремглав лететь к своему ненаглядному бойфренду.
      - Итак. - Начинал тот. Джон был деловым человеком во всем, и потому любил сразу же составить небольшое расписание. Без расписания он ничего не делал. Вообще ничего. Раве что только хождение в туалет - единственное, что он делал вне каких бы то ни было расписаний. - Cейчас мы идем с тобой в кино. Потом в ресторан. Потом мы идем ко мне домой, и я буду тебя трахать.
      Составленному расписанию он следовал всегда очень ревниво. Зато ни разу не поинтересовался, есть ли у Кати другие бойфренды, или же он у нее один. Что не один - Джон об этом догадывался. Катя раз сама, не выдержав, спросила у Джона, что он думает на этот счет. "Мне не интересно. - Ответил Джон. Это твоя личная жизнь."
      Не интересно ему также было и другое. Он ни разу не спросил у Кати, нравится ли он ей. Как мужчина. Катю интересовал и этот момент. "А какая разница? - Честно ответил Джон. - Женщины редко спят с теми, кто им нравится." И добавил уже совсем обидное: "Каждая женщина в душе проститутка. Вопрос не в ее честности, вопрос в цене, которая ее устроит. Честными женщинами называют тех женщин, которые не пользуются спросом. И еще тех, которые слишком много запрашивают."
      Катя спросила, и оказалось, что свои теории Джон строит на основе личного опыта. Он и не скрывал этого. Просто, Джон - простая и откровенная душа, не встречал еще женщин, которые своим поведением опровергли бы его теоритические построения.
      - А как, все-таки, быть с теми женщинами, которые вообще не продаются? - Задала вопрос Катя, которой было обидно за свой пол.
      - Не продаются? - Не понял Джон. - Это как?..
      Он водил ее по дорогущим ресторанам и клубам - где прежде никогда не ступала ее нога. И Катя, глядя на все это канадское великолепие, думала: "Зачем человек живет? Разве не ясно зачем? Для богатства! Он живет для того, чтобы вкусно есть, мягко спать, красиво одеваться. И еще чтобы наслаждаться, наслаждаться и наслаждаться. Наслаждаться всеми возможными путями. Любовь, честь, совесть - в этих ничтожных словах смысла еще меньше, чем букв. Забудь о них, если ты действительно хочешь земного счастья. Счастье - оно вот здесь. Оно в наслаждении. Бери его, бери, пока дают. Бери, пока не передумали. И пользуйся, пока не отняли. Бери столько, сколько ты сможешь унести. Бери, ибо дают сегодня, сейчас, вот в эту минуту. Завтра не будет. Бери."
      Прошло два дня. Коля уже слегка размял свои побитые кости, и все больше ходил - ходил взад-вперед по камере. Так запертый волк ходит туда и сюда по своей клетке.
      Колина голова была сейчас занята только двумя вещами. Свобода и месть. Свобода и месть. Свобода и месть.
      Коля хотел на свободу, и он хотел отомстить.
      Однажды за Колей пришли. Двое констеблей появились в его камере рано утром и сказали, что он должен собираться. Коля не стал их ни о чем спрашивать, хотя голова его лихорадочно работала. Куда везут? В другую тюрьму?
      Коля оказался в просторном полицейском автобусе. Вместе с ним перевозили также двух негров с уголовными мордами. Негры не выглядели особенно разговорчивыми и приветливыми. Они угрюмо разглядывали зарешеченные виды проносящиеся за окнами полицейского автобуса. Впереди сидели двое полисменов. Один из них - водитель, и Коля его видел впервые, а увидев второго - ураинского мордоворота по имени Тарас, Коля тихо и больно скрипнул оставшимися в живых зубами.
      Они въехали в черту Торонто. Автобус проносился по запруженным улицам города, и Коля смотрел в окно. Он видел суетящихся, куда-то спешащих людей и думал о том, что, в сущности, весь этот замечательный мир демократического Запада - не что иное, как тюрьма и есть. Сытая, комфортабельная тюрьма. Тюрьма, в которой тебя хорошо кормят, и в которой тебя не бьют озранники. Но, все-таки, это тюрьма. Ты не свободен здесь с самого начала. И тот, кто не ворует, вынужден заниматься принудительно-добровольным общественно-полезным трудом. А кто не желает этим трудом заниматься - тот очень быстро оказывается за бортом нормального существования.
      Кладбищенские Колины размышления были прерванны чем-то, совершенно неожиданным. Автобус остановили. Человек в полицейской форме подошел к водителю и начал кричать ему что-то быстрое и непонятное. Коля не проявил интереса. Он отвернулся.
      Но тут же повернулся опять. Трое громил с дулами наготове заскакивали в автобус. Четвертый - переодетый полицейским, держал на прицеле двоих полисменов. Коля проглотил слюну. Что это еще такое?
      Громилы сняли с негров наручники и кандалы с их ног, за чем последовали короткие и сдержанные мужские объятия.
      - Эй! - Закричал Коля, вскакивая. - Меня тоже!..
      Один из громил не стал долго думать - он бросил Коле ключи. Тот быстро, не теряя секунд, освободился. Затем огляделся. Ни негров, ни освободивших их громил уже не было в полицейском автобусе. Двое полисменов сидели, прикованные к поручнями. Коля быстро подошел к Тарасу. Тот посмотрел на него, и глаза его тяжело сверкнули от ненависти. Коля, словно кастет, надев на пальцы наручник, с размаху, что было силы, звезданул его в здоровенную, кабанью челюсть. Тарас обессиленно уронил голову, сплюнув на пол окровавленные обломки зубов.
      Ночной звонок разбудил Катю. Она пришла домой час назад, легла спать и уже, соприкоснувшись с подушкой, успела провалиться в мутный и тревожный рой беспокойных сновидений.
      Сначала, проснувшись, она несколько секунд не погла понять, где она, и что с ней происходит. Катя, тяжело моргая, разглядывала разрывающийся телефон. Родители спали в соседней комнате и, судя по всему, ничего не слышали.
      Наконец, сообразив, она схватила трубку. Та непослушно выскользнула из ее пальцев и со стуком упала на пол.
      - Але? - Испуганно произнесла Катя, подняв трубку с пола и поднеся ее к уху.
      - Да, але. - Это был Ковальский.
      - Что вам нужно? - До Кати дошло, что происходит, и она захотела выругаться. - Зачем вы звоните в такое время?
      - Твой друг убежал, - сказал Ковальский. - Сегодня днем. Он на свободе.
      Катя молчала. Она переваривала. Желание ругаться с констеблем пропало как-то очень быстро, и Катя испытывала сейчас только страх - ничего больше.
      - Как сбежал?.. За-зачем сбежал?..
      У Кати заплетался язык. Трубка в руке дрожала.
      - Не понравилось ему, наверное, у нас. - Спокойно сказал Ковальский. Вот и сбежал... А ты знаешь, где он может сейчас быть?
      - Понятия не имею. А мне... что мне делать?
      - Что делать? - Ковальский зевнул. Ему явно хотелось спать, и ночное дежурство было не в радость. - Откуда я знаю? Витамины С глотать. Говорят, для здоровья полезно. Ты точно не знаешь, где он может прятаться?
      - Не знаю! - Выдохнула Катя. - Не знаю! Помогите мне! Помогите! Пожалуйста! Защитите меня! Вы же полиция! Вы же должны помочь! Вы же не можете меня бросить!
      - Телохранителей себе найми, - сказал Ковальский. - Они тебя будут охранять. Запиши мой телефон. Если твой друг появится, и если ты останешься в живых, то звони - мы его арестуем... Записывай.
      - Вам же деньги платят. - Катя рыдала в трубку. - Вам же за это платят деньги. Ведь, это ваша работа. Ваш долг. Вы должны помогать людям. Вы должны защищать их...
      - Записывай телефон. - На Ковальского ее речь не произвела ровно никакого впечатления. - Записываешь?
      - Я вас ненавижу, - сказала Катя, вдруг успокоившись. - Я ненавижу вас. Вы еще хуже бандитов. Вы хуже, чем этот Коля...
      Она бросила трубку на рычажок. Потом вскочила. "Сволочи, - повторяла она про себя. - Грязные сволочи. Скоты. Твари. Мерзавцы."
      Она бегала по квартире и, суетясь, собирала вещи. Она не знала еще, куда пойдет и к кому, но знала точно, что дома она оставаться не может.
      Зазвенел телефон. Катя остановилась. Глотая слезы и вытаращив глаза, она смотрела на аппарат, который, как ей казалось, сейчас разорвется от злости. Но, наконец, он замолк. Стало тихо. Больше ничего не нарушало тишины вокруг. Было слышно только, как за окном пронзительно и надрывно свистит ветер.
      ...Катя вышла из дома спустя четыре минуты. Она быстро побросала в небольшую сумку те вещи, которые ей, как она ожидала, могли понадобиться.
      В подъезде Катя остановилась. Она представила себе, что Коля может дожидаться ее где-нибудь в темном углу. Хотя здравый смысл и подсказывал, что Коля не стал бы заявляться теперь, ночью, а заявившись, точно бы не стал караулить ее в подъезде, но Кате было не по себе. Кате было страшно. Коля мерещился ей на каждом шагу.
      И только, оказавшись снаружи, она ощутила в себе некоторую смелость.
      Шумно вдохнув воздух ночной улицы и сжав пальцами сумку с вещами, Катя бегом припустила отсюда прочь.
      Она переночевала у подруги Лены - та сделала большие, испуганные глаза, когда Катя рассказала ей всю свою историю. Она долго не могла уснуть, и ночь прошла беспокойно, Но утром, выпив крепкого кофе и поговорив с подругой, Катя успокоилась. Какая она дура, в самом деле! Неужели же Коля, которого сейчас ловит вся торонтская полиция, не имеет больше других забот, кроме как сводить счеты с ней.
      Лена ушла на работу (она работала продавщицей в супермаркете), а Катя побродив туда и сюда по пустой квартире, успокоилась окончательно. И легла спать.
      Выспавшись, она поднялась, приняла душ, почистила зубы. Неприятные мысли опять полезли в голову. Уже вытирая волосы, Катя приняла окончательное решение. Нет, она не будет полагаться на слепой, ненадежный случай. Конечно же, хорошо, если Колю заловят быстро, и он опять вернется к себе домой, то есть, в тюрьму. Но а если нет? Если не заловят?.. Катя решила приобрести пистолет.
      Она знала одного торговца оружием. Патлатый наркоман Женя с кольцом в ухе был обязательным участником всех русскоязычных тусовок. Сегодня тридцать первое декабря, вечер, и Катя знает тусовку, в которой Женя скорее всего будет встречать Новый Год. Надо пересечься с ним. Перед этим нужно увидеться с Джоном и взять у него денег. Вот и все.
      Катя вытерла волосы, потом подошла к телефону.
      - Але. Ты?.. Приветик! - Весело крикнула Катя, узнав голос Джона. - Я денег хочу. Очень нужно. Дашь?
      - Сколько ты хочешь?
      Быстро договорились. Найти Женю было труднее. Тем более, в такой день и в такое время. Катя позвонила на один телефон, где Женя теоритически мог быть, позвонила на другой, позвонила на третий. На четвертом Женя отыскался.
      - Мне нужен ствол. - Сказала Катя просто и прямо.
      - Чего нужно? - Женя любил косить под придурка.
      - Ствол от пылесоса. - Сказала Катя, которую такие манеры всегда раздражали. - Пылесос у меня поломался. Ствол хочу починить.
      - Ну... пылесосы у нас у всех ломаются. Скока у тебя бабок есть?
      - А сколько надо?
      Договорились о месте и времени встречи. Катя положила трубку и глянула в окно. Там, за окном, темнело. Город готовился к встрече еще одного Нового Года. "Ничего, - сказала Катя себе. - Ничего. Мы тоже драться умеем. Не слабаки."
      Когда Катя появилась здесь, вечеринка была в разгаре. Довольно типичное russian party. Хотя до непосредственного наступления Нового Года было еще далеко, но веселье уже катилось своим чередом. Катя вошла в квартиру, переступив через пьяного, и двинулась туда, где по ее предположению должна была находиться living room.
      Несколько фигур, явно хорошо поддатых, пританцовывало под какую-то совершенно немелодичную гадость. Три гомосека лежали в углу. Они целовались и облизывали друг друга. Им было так хорошо вместе, что они никого вокруг не видели и не слышали. Вокруг валялись опорожненные бутыли, и стоял плотный дым марихуаны.
      В одной из комнат Катя увидела Таню Митину. "Красавица" сидела одна на диване и прихлебывала из горла бренди. Судя по выражению ее лица, думала она о чем-то горьком и безысходном. Узнав Катю, Таня нехотя, кивком, поздоровалась.
      Наконец, Катя оказалась на балконе. Здесь тусовались еще несколько молодых представителей русскоговорящего Торонто.
      - В Израиле офигительно, - рассказывал парень в рваной джинсовой куртке, похожий ни то на панка, ни то на бомжа. - Там такая водка...
      В его собеседнике Катя узнала Женю. Тот обернулся.
      - А... чувиха моя родная. Явилась?
      Потом дружески похлопал по щеке своего товарища, который так и не успел рассказать про израильскую водку.
      - Короче, Гриша, замолк. Жди меня. - Он небрежно взял Катю за рукав. И я вернусь.
      Они направились в туалет. Дверь туда была незаперта; Женя толкнул ее, но внутри оказались две облизывающиеся лесбиянки. Пошли в ванную комнату. Там увидели молодого человека, свесившегося над ванной и выворачивавшего туда содежимое своего желудка. Пришлось идти на кухню. Здесь, примостившись головой к грязной тряпке для пола, спал пьяный. Он сладко посапывал и улыбался во сне.
      - Достали, блин, - сказал Женя. - Уединиться нельзя.
      Он приподнял пьяного за одну ногу и выволок его в коридор, прикрыв за ним дверь. Потом извлек из кармана большой черный пистолет.
      - "Беретта", - сказал он. - Современная марка. Такими вооружены у нас, в Канаде, сотрудники частных охранных фирм. Двенадцать зарядов. Отличное оружие.
      Женя раскрыл обойму. Аккуратные патроны, готовые для стрельбы, стояли, тесно прижавшись один к другому. Катя смотрела на оружие с невольным почтением. Она молчала. В кармане куртки ее пальцы мяли теплые, хрустящие купюры - деньги, которые час назад дал ей Джон.
      - Ну? - Спросил Женя, пряча пистолет в карман. - Сколько у тебя бабок?
      Таня вернулась к себе в комнату. Только что она тихонько проследовала на кухню за Женей и Катей. После стояла под дверью и, навострив оба уха, напряженно ловила все долетающие оттуда слова.
      Потом, когда разговор закончился, ушла опять в ту комнату, где до этого сидела в одиночестве. Но бутылка ее больше не интересовала. Таня поставила ее на тумбочку и принялась ходить из угла в угол.
      "Так вот, оно что значит, - говорила себе Таня.- Вот, оно значит что... Пистолетами, значит, торгуем. Бандиты тоже мне, блин..."
      Прийдя на новогоднюю вечеринку, Таня быстро определилась здесь и устроилась в одной из комнат, избрав себе общество еще полной бутылки. Из всей публики, собравшейся тут, бутылка ей показалась наиболее приятной личностью. Но отпив четверть, Таня увидела, что чем больше она пьет, тем мрачнее становятся ее думы.
      Таня решила, что этой, вот, ночью она должна что-нибудь здесь сотворить. Или покончить с собой, или сделать кому-нибудь гадость. Одно из двух. Таня думала и определялась.
      Увидев появившуюся в квартире Катю, она слегка ожила и без всякой мысли, повинуясь какому-то внутреннему, зовущему ее голосу, последовала за ней. Услышав разговор между Катей и Женей, Таня вернулась в ту же комнату, полная самых разных идей. Минут двадцать она ходила туда и сюда, раздумывая, как ей использовать теперь ее новые знания.
      Потом решив, что ничего особенного тут не придумаешь, она подошла к телефону и набрала 911.
      - Слушаю, - услышала Таня голос оператора.
      Таня проглотила слюну и сказала тихо, дрожащим голосом:
      - Дайте мне полицию. Я хочу сделать заявление.
      Катя вышла во двор. Здесь никого не было. Она подобрала валявшуюся на земле пустую банку из под "Спрайта". Установила ее и вытащила пистолет.
      Когда-то Катя неплохо стреляла.
      Она смерила расстояние от банки до пистолета. Вскинула дуло и быстро прицелилась. Выстрел - и банка улетела в сторону. Катя улыбнулась про себя. Отлично. Она не промахнется.
      Она огляделась. Никакого движения вокруг. Очевидно, все, кто услышал выстрел, приняли его за преждевременное начало будущего новогоднего салюта.
      Катя подошла ближе - туда, откуда видна была разорванная ее пулей банка. Катя снова прицелилась. Опять выстрел - и опять банка отлетела.
      Отлично. Катя представила себе лицо Коли. Рука ее сама, чисто машинально, приподняла дуло. Пальцы напряглись. Курок был живой и теплый. Указательный палец, на курке, нервно подрагивал.
      Нет, она не промахнется. Катя спрятала оружие в карман. Не промахнется.
      Джон ждал Катю в машине.
      - Куда поедем? - Спросил он, когда та усаживалась.
      - Куда хочешь, - Катя пожала плечами.
      - Куда я хочу? Хорошо.
      Джон задрал рубашку, обнажив бурную, густую растительность, расположившуюся у него на животе. Пухлые пальцы Джона принялись с любовью и с наслаждением расчесывать эти заросли, и по салону распространился отвратительный, зловонный запах.
      Катя молчала. Она хорошо знала, что Джон пользуется самыми дорогими французскими одеколонами и тщательно моется дважды в день. Причиною неприятного запаха были какие-то неясные ей генетические проблемы, которыми страдал Джон.
      - А куда я хочу? - Прекратив чесаться и заправив рубашку, Джон задумался. - Кстати, а где то голубое платье, которое я тебе купил, а? Где оно?
      Катя фыркнула.
      - Оно дома.
      - Ну так поехали, заберем. Поехали.
      Катя открыла было рот, чтобы выдать любой предлог не ехать домой. Но она увидела, что машина уже мчится по мостовой. Джон, видевший в ней, в Кате, только вещь, дешевую игрушку, не стал бы принимать никаких возражений против своего каприза. В этом Катя, уже успевшая узнать Джона, не сомневалась.
      Таня вернулась домой. Настроение было отвратительным, хуже, чем обычно. Маленькая гадость, - поняла для себя Таня, - не поднимает существенно настроения. Только немного и только на время.
      Таня прошлась по пустой, скучной квартире. Собаки сновали взад и вперед, не замечая Тани. Я даже здесь никому не нужна, - подумала она. Даже дома я лишняя.
      Она присела на диван, глядя на бегающих по комнате веселых животных. И, вдруг, поняла. Поняла ясно и четко. Не будет у нее никогда другой жизни. Никогда не будет. Вот эти собаки, собаки, у которых есть хозяева, и для которых Таня была и останется совершенно чужой - эти, вот, собаки останутся навсегда ее обществом.
      "Надо закончить эту жизнь, - сказала себе Таня. - Надо закончить ее сегодня, и тогда завтра уже нечего будет заканчивать."
      Она поднялась и пошла на кухню. Самый лучший способ - это повеситься. Тихая, блаженная смерть. Добрая и домашняя. Веревка нежно обнимет твою шею, слегка сожмет... Почти никаких мучений. Последнее, что увидят твои гаснущие навсегда глаза: родные стены родной квартиры. Все.
      Смертепоклонница Таня, интересовавшаяся всем, что так или иначе связанно с концом этой земной жизни, когда-то прочитала книжку, где автор очень подробно и занимательно расписал повешение. (Таня успела забыть английскую фамилию автора, запомнила только его умное лицо с выпученными глазами, на обложке.)
      Из книжки она узнала, что повешение бывает двух видов. Повешение с короткой веревкой и повешение с длинной веревкой. Короткая веревка - это наимение приятное из возможного. Лучше всего, когда веревка длинная. Тогда тело, пролетевшее в воздухе с метр, а то и больше, останавливается так сильно и резко, что шея несчастного не выдерживает. Мгновенная смерть. Чрезвычайно гуманная и цивилизованная.
      С короткой же веревкой все получается, увы, не так быстро и не так приятно. Хорошо еще, если намыленная веревка, стянувшись в петлю, лишает повешенного возможности дышать и тогда - смерть от недостатка воздуха. (Постепенно умирает лишенный кислорода мозг.) Пять-шесть минут. Гораздо хуже, если веревка стягивается не до конца. Повешенный получает возможность вдохнуть, что, однако, его не радует. Кровь, которая набивается в кровеносные сосуды головы, уже не имеет выхода. Чернеет и опухает лицо. Язык, громадный и синий, вылезает наружу (иногда лопается.) Затрудненное дыхание и нарастающая головная боль. Участки мозга отключаются один следом за другим. Неприятно. В результате - небыстрая и непростая смерть от кровоизлияния в мозг (медленно, по одному, лопаются в мозгу кровеносные сосуды). До сорока пяти минут. Фу!..
      Таня понимала, что организовать себе длинную веревку в домашних условиях она не сможет. Только короткую. Но и висеть с высунутым до пола языком тоже не хотелось. А, значит, веревку надо было намылить как следует. Вот оно как! Кто-то там не знает всех этих незатейливых, добрых хитростей и будет зря мучиться, но Таня не такова!
      Она достала из кухонного стола зараннее припасенный для этой невеселой цели моток веревки, взяла кусок мыла и принялась старательно веревку намыливать. Два пса подбежали к Тане и начали с любопытством обнюхивать ее колени. Таня не обращала внимания. Она была всецело поглощена своей работой.
      Наконец, намыленная веревка свернулась в петлю. Другой конец ее был прикреплен к люстре под потолком. Таня залезла на стул и надела петлю. "Как замечательно и как просто, - думала она. - Какой нежной кажется петля. Какое гениальное изобретение. Один только шаг - и вся эта кошмарная, никому не нужная жизнь навсегда кончена."
      Таня вздохнула. Поглядела вокруг. В последний раз она видит эту свою кухню. В последний раз.
      Она сошла с табурета.
      ...То, что произошло в следующее мгновение, показалось фантастическим и нереальным ночным кошмаром - таким жутким кошмаром, который вообще не с чем было сравнить. Весь мир в это мгновение перевернулся от черной, непереносимой режущей боли и от внезапно нахлынувшего отовсюду смертельного ужаса с каменным искаженным лицом. Какая-то страшная, чудовищная, железная рука ухватила Таню за горло.
      Та хотела вскрикнуть от дикой боли, но крика своего не услышала. Казалось, это невидимый рязъяренный демон вцепился своими когтями и яростно душит, душит, душит ее. Когтистая рука впилась намертво, раздирая кожу, кромсая живое мясо, вырывая нервы и мускулы. Страшный демон с воспаленными пустыми глазами смотрел ей в лицо и продолжал сжимать свои адские когти. Таня извивалась всем телом, под ногами чувствуя только пустоту.
      Инстинктивно она протянула ладони, чтобы оторвать от своего горла эту вцепившуюся страшную чужую руку. Но не могла оторвать. Безжалостная рука, словно бы прочитав ее намерения, стиснула Танино горло еще сильнее, еще невыносимее.
      Хотелось вдохнуть.
      Но воздуха не было.
      Не было!
      Его не было вообще!
      Его не было ни одной капли!
      Ни одной капли!.. Острой, горячей, разрывающей болью отозвались судорожно сжимающиеся пустые легкие. Невыносимая тошнота сдавила череп. Весь Танин мозг рвало на части одно единственное и невыполнимое сейчас желание.
      Воздуха!
      Воздуха!
      Воздуха!
      ...И в этот момент треснуло что-то над головой. Таня почувствовала под ногами твердый пол. Она рванула веревку в сторону. И дышала, дышала, дышала...
      Прошло несколько ужасных минут. Таня не стояла на ногах, она падала. Пальцы, которыми она держала недодушившую ее веревку, были в крови. Таня попыталась снять петлю, но не могла. Она посмотрела вверх. Не выдержала и надорвалась люстра, к которой Таня прикрепила петлю.
      Подергав головой, Таня попробовала освободиться. Но не могла. Петля оказалась теперь недостаточно тугой, чтобы задушить Таню, но не настолько свободной, чтобы та могла ее снять.
      Вокруг Таниных ног весело пробегали равнодушные собаки. Они, остановившись, нюхали ее. И, помахав хвостом, бежали себе дальше. Таня заскулила от боли и от холодного бешенства.
      Она простояла так минут десять. Наконец, ей стало ясно: умереть она не хочет. Хочет жить. Ясно ей стало и то, что освободиться без посторонней помощи она не сможет.
      - Помогите! - Закричала Таня слабым и хриплым голосом. - Помогите!
      Болела голова, страшно болела шея, тошнило, грудь просто раскалывалась от тупой боли.
      - Помогите! - Таня плакала от отчаяния.
      Потом подобрала слабой рукой грязную ложку, брошенную ей на столе во время обеда и принялась стучать ложкой по столу. Что было силы.
      Стучала с перерывами. Передыхала минуту-другую и после стучала опять.
      ...Таня не знала, сколько прошло времени: час, два или еще больше. В дверь позвонили.
      - Помогите! - Что было силы закричала Таня. - Помогите!
      И ее металлическая ложка застучала по столу еще резче, еще настырнее.
      - С вами все в порядке? - Услышала Таня с той стороны двери настороженный голос соседки.
      - Помогите! - Ответила она своим слабым придушенным криком. - Помогите!
      Соседка ушла. Таня слышала ее удаляющиеся, мерно топающие по коридору шаги.
      - Помогите!..
      Через пятнадцать минут в дверь позвонили снова. Звонок был чрезвычайно долгий и назойливый.
      - Полиция! - Услышала Таня. - Открывайте немедленно!
      Прозвучал грохот, и дверь рухнула, как подкошенная. Вошел полисмен с пистолетом наготове, который он держал двумя руками. Констебль нервно оглядывался по сторонам. Неспеша подошел к Тане.
      - С вами все в порядке, мисс? - Анджей Ковальский опустил дуло. - Где они?
      - Никого нет. - Устало ответила Таня. - Я пыталась повеситься...
      Ковальский замер на минуту, соображая. Потом спрятал оружие в кобуру. Он посмотрел на Таню и все понял.
      С детских лет у маленького мальчика Анджея Ковальского была мечта мечта, которая так и осталась нереализованной.
      Анджей хотел убить. Убить человека. Все равно кого.
      Он много раз уже делал это во сне и еще большее число раз проделывал в своем воображении.
      И вот сейчас, сегодня, рассматривая Танины глаза, Анджей понял: его жертва, его первая и, быть может, единственная жертва здесь, перед ним. Она стоит и смотрит, покорно и безропотно дожидаясь своей участи. Все. Тот страшный, роковой миг пришел.
      Не говоря ни слова, Анджей подошел к Тане вплотную, двумя руками взял веревку и, вдруг, что есть силы, стянул эту веревку на горле. Девушка забилась от внезапной боли, от ужаса и от полного непонимания происходящего...
      Анджей держал крепко веревку и напряженно всматривался в глаза своей жертве. В выпученные от смертельного ужаса глаза.
      Вот, сейчас эти глаза застынут, погаснут. И навсегда закроются. Сейчас.
      Прошла минута.
      Анджей отпустил веревку. Он и сам не понял, что произошло. Какой-то спрятанный в самой глубине его мутного сознания инстинкт, может, инстинкт далеких, умерших предков - вдруг, ясно и четко сказал "Нет." Нет. И Ковальский подчинился.