- Дядя, - задумчиво спросила Катя, - а вы не изобретатель?
      - Тсс... - приложив палец к губам и хитро подмигнув ей, тихо ответил дядя. - Об этом пока не будем... ни слова!
      Дядя стал ласковый и добрый. Он дал Кате пятнадцать долларов, чтобы та их потратила, как ей захочется. Похлопал по правому плечу, потом по левому, легонько ткнул кулаком в бок и, сославшись на неотложные дела, тотчас же ушёл.
      Прошло три дня. Повидаться со Славкой Кате так и не удалось - в парк он больше не приходил.
      Бегая днём по городу, она остановилась у витрины книжного магазина и долго стояла перед большой географической картой. Вот он Новороссийск! Чёрное море! Недалеко - Геленджик, чуть дальше - Туапсе, потом Сочи, а потом - опустошённая долгой войной Абхазия и за ней Грузия, где совсем недавно ещё правил кровавый диктатор, бывший коммунист-брежневец и после натовский холуй, Шеварнадзе, а внизу, далеко - до Турции, до Болгарии и до Румынии - раскинулось море...
      ...И волны бушуют вдали...
      Товарищ, мы едем далёко,
      Далёко от здешней земли.
      - Так пелось в старинной красивой песне.
      Нетерпение жгло и мучило Катю.
      А вот он и север! Охотское море. Угрюмое море, холодное, ледяное. Где-то тут, в лагере, сидит Катин отец. Последний раз он писал из Магадана.
      Магадан... Магадан! Вот он и Магадан. Отец писал мало и редко. Но последний раз прислал длинное письмо, из которого Катя, по правде сказать, мало что поняла. И если бы она не знала, что отец её работает в лагерях, где с выпивкой плохо, то Катя бы подумала, что писал он письмо немного под этим делом.
      Во-первых, письмо было не грустное, не виноватое, как прежде, а с первых же строк он выругал Катю за "хвосты" по алгебре.
      Во-вторых, он писал о том, чем бы сейчас занялся, если бы вдруг вышел на волю.
      В-третьих, совсем неожиданно он как бы убеждал Катю, что жизнь ещё не прошла, и что Катя не должна считать его ни за дурака, ни за человека конченного.
      И это Катю тогда удивило, потому что она никогда не думала, будто жизнь уже прошла. А если и думала, то скорей так: что жизнь ещё только начинается. Кроме того, никогда не считала она отца за дурака и за конченного человека. Наоборот она считала его и умным и хорошим, но только если бы он не совершал в своей жизни таких жестоких ошибок, то всё было бы, конечно, гораздо лучше!
      И Катя решила, что, как только поступит в школу МВД, сразу же напишет отцу. А что это всё именно так и случится - Катя верила сейчас крепко.
      Задумавшись и улыбаясь, стояла она у блестящей витрины и вдруг услышала, что кто-то её зовёт:
      - Девочка, иди сюда!
      Катя обернулась. Почти рядом, на углу, возле газетного киоска, стоял патрульный милиционер и рукой подзывал Катю к себе.
      "26-86-36!" - вздрогнула Катя. И вздрогнула болезненно резко, как будто бы кто-то из прохожих приложил горячий окурок к её открытой шее.
      Первым Катиным движением была попытка бежать. Но подошвы как бы влипли в горячий асфальт, и, зашатавшись, она ухватилась за блестящие поручни перед витриной магазина.
      "Нет, - с ужасом подумала Катя, - бежать поздно! Вот она и расплата!"
      - Девочка! - повторил милиционер. - Что же ты стоишь? Подходи быстрее.
      Тогда медленно и прямо, глядя ему в глаза, Катя подошла.
      - Да, - сказала она голосом, в котором звучало глубокое человеческое горе. - Да! Я вас слушаю!..
      - Девочка, - сказал милиционер, - будь добра, сделай услугу. Сходи в магазин за углом и купи мне бутылку кваса. Я тебе деньги дам. Пить очень хочется, а я не могу отлучиться.
      Он повторил это ещё раз, и только тогда Катя его поняла.
      В каком-то расплывчатом, мутном полузабытьи она взяла купюру, завернула за угол, купила квас и отдала его милиционеру. Потом она направилась дальше, своей дорогой, но почувствовала, что идти не может, и круто свернула в первый попавшийся дворик.
      Крупные слёзы катились по её горячим щекам, горло вздрагивало, и Катя крепко держалась за водосточную трубу.
      - Так будь же всё оно проклято! - гневно прошептала она и ударила носком по серой каменной стене. - Будь ты проклята, - бормотала Катя, такая жизнь, когда человек должен всего бояться, как кролик, как заяц, как серая трусливая мышь! Я не хочу так! Я хочу жить, как живут все. Как живёт Славка, который может спокойно заходить во все магазины, отвечать на любые вопросы и глядеть людям в глаза прямо и открыто, а не шарахаться и чуть не падать на землю от каждого их неожиданного слова или движения.
      Так стояла Катя, вздрагивая; слёзы катились, падали на осыпанные известкой туфли, и ей становилось легче.
      Кто-то тронул её за руку.
      - Девочка, - участливо спросила Катю незнакомая пожилая женщина, - ты почему плачешь? Тебя обидели?
      - Нет, - вытирая слёзы, ответила Катя, - я сама себя обидела.
      Пожилая женщина улыбнулась и взяла Катю за руку:
      - Но разве человек может сам себя обидеть? Ты, наверное, ушиблась, ударилась?
      Катя замотала головой, сквозь слёзы улыбнулась, благодарно пожала руку пожилой женщине и выскочила на улицу.
      Трудно сказать почему, ей казалось, что счастье её было уже недалеко...
      И в этот день Катя чувствовала себе сильной, уверенной. Её не разбило громом, и она не упала, не закричала и не заплакала от горя, когда, спустившись по откосу, она зашла во двор и увидела в саду проклятого старика Якова.
      Тот сидел спиной к ней, и оживлённо разговаривал о чём-то с дядей. Надо было собраться с мыслями.
      Катя скользнула за кусты и боком, боком, вокруг холма с развалинами беседки, вышла к крылечку и прокралась наверх.
      Вот она и у себя в комнате. Схватила графин, глотнула из горлышка. Поперхнулась. Зажав полотенцем рот, тихонько откашлялась. Осмотрелась. Очевидно, старик Яков появился здесь совсем недавно. Полотенце было сырое не просохло. На подоконнике валялся только один окурок, а старик Яков, когда не притворялся больным, курил без перерыва. На кровати валялась
      дядина кепка и мятая газета. Вот и всё! Нет, не всё. Из-под подушки торчал кончик портфеля. Катя глянула в окно. Через листву черёмухи она видела, что оба друга всё ещё разговаривают. Катя открыла портфель.
      Салфетка, рубашка, два галстука, помазок, бритва, синие мужские носки. Железная коробочка из-под кофе. Внутри что-то брякает. Катя раскрыла: два ордена, иголка, катушка ниток, пузырёк с валерьяновыми каплями. Ещё трусы, две футболки... А это?
      И она осторожно вытащила из уголка портфеля чёрный браунинг.
      Тихий вопль вырвался у неё из груди. Это был как раз тот самый браунинг, который принадлежал мужу Валентины и лежал во взломанном Катей ящике. Ну да!.. Вот она, выщербленная рукоятка. Катя выдвинула обойму. Так и есть: шесть патронов и одного нет.
      Катя положила браунинг в портфель, закрыла, застегнула и сунула под подушку. Потом обхватив голову двумя руками, прошлась по комнате. После такого ей точно нельзя возвращаться домой...
      И в этот момент она увидела, что ящик дядиного стола приоткрыт. Скорее машинально Катя шагнула ближе и заглянула внутрь.
      Пистолета здесь не было. Здесь лежали бумаги. Катя начала быстро перебирать их, пока не наткнулась на строгую красную корочку с торжественными золотыми буквами. "Министерство Внутренних Дел", - прочитала Катя. И раскрыла корочку. Это было служебное удостоверение майора МВД Анатолия Петровича Ромашова. С фотографии смотрел дядя. Или, по крайней мере, тот человек, что называл себя дядей. Катя вытерла лоб.
      Нет, никогда раньше она не думала, что всё это может оказаться настолько серьёзным и настолько опасным. Ведь мелкий жулик, вагонный воришка не станет подделывать удостоверение майора МВД. Здесь, похоже, идёт игра крупная, нешуточная. Что за человек прячется под этой непонятной личиной? Кто он?..
      Кошкой отпрыгнула Катя к террасе и бесшумно повернула ключ, потому что по лестнице кто-то поднимался. Но это был не Яков и не дядя - они всё ещё сидели в саду.
      Катя присела на корточки и приложила глаз к замочной скважине.
      Вошла старуха.
      Лицо её показалось Кате что-то чересчур весёлым и румяным. В одной руке старуха держала букет цветов, в другой - свою лакированную палку. Цветы она поставила в стакан с водой. Потом взяла с тумбочки дядино зеркало. Посмотрела в него, улыбнулась. Потом, очевидно, что-то ей в зеркале не понравилось. Она высунула язык, плюнула. Подумала. Сняла со стены полотенце и плевок с пола вытерла. "Ах ты, старая тварь! - рассердилась Катя. - Я-то этим полотенцем лицо вытираю!"
      Потом старуха примерила дядину кепку. Пошарила у дяди в карманах. Достала целую пригоршню мелочи. Конфисковала одну монетку - Катя не разглядела - какую, - спрятала себе в карман. Прислушалась. Взяла портфель. Порылась, вытянула один синий мужской носок старика Якова. Подержала его, подумала и сунула в карман тоже. Затем она положила портфель на место и лёгкой, пританцовывающей походкой вышла из комнаты.
      Мгновенно следом за ней в комнате очутилась Катя. Вытянула портфель, выдернула браунинг и спрятала в карман. Сунула за пазуху и оставшийся синий мужской носок. Удостоверение положила обратно к дядиным бумагам. Бросила на кровать дядины штаны с отрезанными пуговицами. Подвинула на край стола стакан с цветами, сняла подушку, разлила одеколон на салфетку и соскользнула через окно в сад.
      Очутившись позади холма, Катя пробралась к развалинам старой беседки. Сорвала лист лопуха, завернула браунинг и задвинула его в расщелину. Спустилась. Перелезла через невысокую ограду. Прошмыгнула кругом вдоль забора и остановилась перед калиткой.
      Тут она перевела дух, вытерла лицо, отряхнулась и, непринуждённо насвистывая мелодию, распахнула калитку.
      Дядя и старик Яков сразу же обернулись.
      Как бы удивлённая тем, что увидела старика Якова, Катя на секунду оборвала мелодию, но сразу же, только потише, принялась насвистывать снова.
      Подошла, вежливо поздоровалась.
      - Дядя, - сказала Катя, - а, интересно, в какой стороне отсюда
      Новороссийск?
      - Морячка! Путешественница! Дитя капитана Гранта! - Похвалил её дядя, очевидно довольный тем, что Катя не нахмурилась и не удивилась, увидев здесь старика Якова, который был теперь наголо брит - без усов, без своей армейской гимнастёрки с орденом, а в светлой курортного вида рубашке и в таких же штанах. - Вон в той стороне Новороссийск. Сегодня мы едем в Сочи там проводим старика Якова на пристань: он плывёт в Севастополь к своей больной бабушке, а потом я отвезу тебя в Новороссийск.
      Это было что-то новое. Но Катя не показала виду и молча кивнула головой.
      - Ты должна быть терпеливой, - сказал дядя. - Терпение - обязательное качество для сотрудника милиции. Помню, в Чечне, сидели мы в однажды в засаде... А, впрочем, расскажу потом. Ты где бегала? Почему лоб мокрый?
      - Домой торопилась, - объяснила Катя. - Думала, как бы не опоздать к обеду.
      - Нас сегодня старик Яков угощает, - сообщил дядя. - Не правда ли, добряк, ты сегодня тряхнешь бумажником? Ты подожди, Катерина, минутку, а мы зайдём в комнату. Там он с дороги отряхнётся, почистится, и тогда двинем к ресторану.
      Катя проводила их взглядом, села на скамью и, принялась разглядывать море на горизонте.
      ...Не прошло и трёх минут, как по лестнице раздался топот, и на дорожку вылетел дядя, а за ним, без рубашки, в одних брюках, старик Яков.
      - Катерина! - закричал дядя. - Ты старуху не видела?
      - А она, дядечка, на заднем дворике голубей кормит. Вот, слышите, как она их зовёт? "Гули, гули"!
      - "Гули, гули"! - хрипло зарычал старик Яков. - Я вот ей покажу "гули, гули"!
      - Только ласково! Только ласково! - предупредил на ходу дядя. - Тогда мы сразу же... Мы это быстро...
      Голуби с шумом взметнулись на крышу, а старуха с беспокойством глянула на подскочивших к ней мужчин.
      - Только тише! Только ласково! - оборвал дядя старика Якова, который начал материться ещё от самой калитки.
      - Добрый день, хорошая погода! - торопливо заговорил дядя.
      Птица-голубь - дар Божий. Послушайте, мамаша, это вы нам сейчас принесли в комнату разные... цветочки, василёчки, лютики?
      - Для своих друзей, - начала было старуха, - для хороших людей... Ай-ай!.. Что он на меня так смотрит?
      - Отдай по хорошему, дура старая! - заорал вдруг старик Яков. - Не то жалеть будешь!
      - Только ласково! Только ласково! - загремел на Якова дядя.
      Послушайте, дорогая: отдайте то, что вы у нас взяли. Ну, на что вам оно? Вы женщина благоразумная (молчи, Яков!), лета ваши преклонные... Ну, что вы, солдат, что ли? Вот видите, я вас прошу... Ну, смотрите, я стал перед вами на одно колено... Да закрой, Яков, калитку! Кого ещё там хрен несет?!
      Но закрывать было уже поздно: в проходе стоял бородатый старухин сын и с изумлением смотрел на выпучившую глаза старуху и коленопреклоненного дядю. Дядя подпрыгнул, как мячик, и стал объяснять, в чём дело.
      - Мама, отдайте! - строго сказал её сын. - Зачем вы это сделали?
      - Но на память! - жалобно завопила старуха. - Я только хотела на добрую, дорогую память!
      - На память! - взбесился тогда не вытерпевший дядя. - Хватайте её! Берите!.. Вон он лежит у неё в кармане!
      - Нате! Подавитесь! - вдруг совершенно спокойным и злым голосом сказала старуха и бросила на траву синий мужской носок.
      - Это мой носок! - торжественно сказал старик Яков. - Сам на днях покупал в Ростове. Давай выкладывай дальше!
      Старуха швырнула ему под ноги монетку и вывернула карман. Больше в карманах у неё ничего не было.
      Два часа бились трое мужчин со старухой, угрожали, уговаривали, просили, кланялись... Но она только плевалась, ругалась и даже изловчилась ударить старика Якова по затылку палкой.
      До отплытия катера времени оставалось уже немного. И тогда, охрипшие, обозлённые, дядя и Яков пошли одеваться.
      Старик Яков надел рубашку. С удивлением глядела Катя на его
      могучие плечи; у него было волосатое загорелое туловище с несколькими неясного содержания татуировками, и, как железные шары, перекатывались и играли под кожей мускулы.
      "Да, этот кривоногий дуб ещё пошумит, - подумала Катя. - А ведь когда он оденется, согнётся, закашляет и схватится за сердце - как не подумать, что это и правда только болезненный беззубый старикашка!"
      Перед тем как уходить на пристань, подошёл старухин сын и
      сообщил, что в болоте возле ограды плавает второй синий носок.
      Тут все вздохнули и решили, что полоумная старуха там же, по злобе, утопила и браунинг...
      Но делать было нечего! Самостоятельно в болото лезть, конечно, никому не вздумалось, а привлекать к этому тёмному делу посторонних дядя и старик Яков не захотели.
      Катя смотрела на холм с развалинами каменной беседки, думала о своём и, конечно, молчала.
      В Сочи они приехали к вечеру. И сразу же отправились на морвокзал. Когда дядя купил билет, ещё оставался час до отхода. Тем не менее старик Яков быстро поднялся на катер, устроился в углу у окошка и больше никуда не ходил.
      Катя с дядей бродили по палубе, и девочка чувствовала, что дядя чем-то встревожен. Он то и дело оставлял её одну, под видом того, что ему нужно то в туалет, то в буфет, то в киоск, то к старику Якову.
      Наконец он вернулся чем-то обрадованный и протянул Кате пригоршню белых черешен.
      - Ба! - удивлённо воскликнул он. - Посмотри-ка! А вот идёт твой друг Славка!
      Катя немного смутилась, но потом, поздоровавшись, спросила у Славки:
      - Разве твой отец плывёт на этом катере?
      - Я же тебе говорил, что он в Крым плывёт, - ответил Славка. - А ты куда?.. Ты уезжаешь?..
      - Нет, Славка! Мы только провожаем одного знакомого.
      - А... хорошо! - Славка не смог удержать радостную улыбку.
      - Посмотрите, - остановил нас дядя. - Посмотрите туда!
      Крохотный, сердитый буксир, чёрный от дыма, отчаянно упираясь, тянул за собой огромную, тяжёлую баржу.
      Тут Катя заметила, что они остановились как раз перед тем окошком, у которого расположился старик Яков, и сейчас оттуда, сквозь щель между занавесок, выглядывали его противные выпученные глаза.
      Катя отвернулась и потащила Славку на другое место.
      Катер уже собирался отправляться. Пассажиров попросили подняться на борт.
      Дядя пошёл к Якову, а Славка попрощался с отцом.
      - Ну давай. Я тебе позвоню, как только приеду, - Славкин отец обнял его за плечи. - Не скучай тут.
      - Хорошо, папа.
      Отец поцеловал Славку в лоб.
      Катя отвернулась и смотрела, как назойливая зелёная волна облизывает морской берег.
      Что ей делать с браунингом, Катя понятия не имела.
      Утром она вытряхнула печенье из картонной коробки, натолкала туда газетной бумаги, внутрь положила браунинг, завернула коробку, туго перевязала верёвкой и спрятала там же - в лопухах.
      Долго думала она над тем, чтобы отнести браунинг в милицию. Но, ведь, ей будут задавать вопросы, а что она скажет? В самом деле: что?..
      На другой день вечером она зашла к Славке. Но того дома не оказалось. Катя позвонила в дверь несколько раз, и ей никто не ответил. Она подумала, что это странно - ведь Славка собирался быть вечером дома. Странно и то, что его бабушки тоже нет. Нет вообще никого.
      По пути домой Катя увидела на книжном лотке худенький справочник, с полной информацией об условиях приёма во все учебные заведения Краснодарского края. Недолго думая, Катя раскрыла его и начала искать школу МВД города Новороссийска. Она без труда нашла нужную страницу.
      ...Никакой школы МВД в Новороссийске не было и помине.
      Катя зашаталась. Горе её было так велико, что она не могла даже плакать. Она отошла в сторону и, наверное, целый час просидела на каменной ступеньке какой-то сырой подворотни. И ей тогда хотелось, чтобы дядю этого убило громом или пусть бы он оступился и полетел вниз головой с обрыва в Чёрное море. На душе было пусто и холодно. Ничего теперь впереди не светило, не обнадеживало и не согревало.
      Домой возвращаться не хотелось, но больше идти было некуда. И тогда Катя решила, что завтра же обворует дядю, украдёт у него все деньги, какие у того найдутся в бумажнике и уйдёт куда глаза глядят. Может, наймётся на корабль. А может, спрячется тайком в трюме, в открытом море матросы ведь не выбросят... И не изнасилуют... А, впрочем, чего жалеть? Может, и выбросят... Или изнасилуют... Кто его знает!?.. Мысли путались.
      Катя пришла домой и сразу легла спать. Когда вернулся дядя, она не слышала. Ночью дядя дернул её за руку:
      - Ты чего кричишь? Ляжь, как надо, а то разбросалась! И нужно тебе было так долго загорать на этом пляже!
      Катя повернулась и точно опять провалилась куда-то.
      Проснулась. Солнце. Зелень. Голова горячая. Дяди уже не было. Катя попробовала было выпить молока и съесть булки - невкусно.
      Тогда, вспомнив вчерашнее решение, лениво и неосторожно стала обшаривать чемоданы. Денег не нашла. Очевидно, дядя носил их с собой.
      Вышла и задумчиво побрела куда-то. Щёки горели, и во рту было сухо. Несколько раз останавливалась Катя у автоматов и жадно пила ледяную воду.
      Устала наконец и села на скамейку под густым каштаном. Глубокое безразличие овладело ей, и она уже не думала ни о дяде, ни о старике Якове. Мелькали обрывки мыслей, какие-то цветные картинки. Поле, луг, речка...
      Кто-то быстро тронул Катю за плечо. Лениво открыла она глаза и от страха зажмурилась снова.
      Перед ней стоял тот самый пожилой человек, которого они обокрали в вагоне. У Кати была другая причёска, волосы вместо светлых стали каштановыми. Кроме того, лицо её сильно загорело, а лоб был влажный. И пожилой мужчина, который был к тому же явно чем-то расстроен, не узнал Катю.
      - Девочка, - спросил он, показывая на калитку, - ты не видела, хозяйка этого дома давно ушла?
      Молча качнула Катя головой.
      - Нда! Ты, я вижу, сестрица, совсем спишь! - с досадой сказал он и, крикнув что-то шофёру, вскочил в машину и уехал.
      Катя огляделась и только теперь поняла, что давно уже сидит на лавочке возле Славкиного дома, и что человек этот только что стучался в их запертую калитку.
      Быстро глянула Катя на табличку с названием улицы и номером дома. Потом, скоро, издалека напишет она Славке письмо.
      Что-то вокруг странно всё, дико и непонятно.
      Выхватила она авторучку и торопливо стала отыскивать клочок чистой бумаги, чтобы записать адрес.
      Нашла! Стоп! Авторучка задрожала и упала на камни, а Катя, придерживаясь за ограду, снова опустилась на лавочку.
      Это был клочок, который дал Кате на прощанье Андрей - тогда, в баре. На бумажке записан телефон. И это был как pаз тот самый номер, которого Катя боялась больше смерти!
      26-86-36.
      Так, значит, это искала Катю не милиция! Но кто же? Зачем? А, может быть, она ошиблась, и в газете телефон записан совсем не этот? Надо было проверить. Скорей! Сейчас же!
      Ни усталости, ни головной боли Катя больше не чувствовала. Добежала до угла и на повороте столкнулась со Славкиной бабушкой, которую вела под руку незнакомая Кате женщина.
      Катя остановилась и сказала ей, что только что приезжала машина, и спрашивали хозяйку.
      - Машина? - тихо переспросила она, и губы её задергались. - А, зачем мне машина!..
      Катя взглянула на неё и ужаснулась: глаза у пожилой женщины впали, лицо было чужое, серое. И дрожащим голосом она рассказала Кате, что на катере кто-то ударил Славкиного отца ножом в спину и сейчас он в больнице лежит при смерти.
      Грозные и гневные подозрения сдавили Кате сердце. Лоб её горел. И, как шальной конь, широко разметавший гриву, она помчалась домой узнавать всю правду.
      Дома на столе она нашла записку. Дядя строго приказывал ей никуда не отлучаться, потому что сегодня они поедут в Новороссийск.
      По столу были разбросаны окурки, на кровати лежала знакомая летняя рубашка. Из Севастополя от "больной бабушки" старик Яков вернулся что-то очень скоро.
      - Убийцы! - прошептала Катя помертвевшими губами. - Вы сбросите меня под колёса поезда, и тогда всё, концы в воду... Так вот зачем я была вам нужна!
      "Пойди познакомься, - вспомнила Катя разговор в парке, - он мальчик, кажется, хороший". Бандиты, - с ужасом поняла она, - а может быть, и шпионы!
      Тут колени её вздрогнули, и она почувствовала, что, против своей воли, садится на пол.
      Кое-как бухнулась в кровать. Дотянулась до графина. Жадно пила.
      26-86-36.
      Вынула газету. Да, номер тот же самый! Легла. Лежала. Сон - не сон. Полудрёма. "Дура я, дура! Так вот и такие бывают шпионы, добрые!.. "Скушай колбасы, булку"... "Кругом аромат, цветы, природа"... "Ты хорошая девочка, молодец"... Не для вас же, чтобы вы сдохли, плакала я, когда смотрела в кино, как мучается герой Сергея Бодрова, капитан Медведев, в чеченском плену!.."
      Катя вскочила, рванулась к пыльному телефону и позвонила.
      - Дайте мне Краснодар, номер 26-86-36.
      - Краснодар занят, - певуче ответил телефон. - Придётся подождать. Повторите номер.
      Ничего Катя не поняла. Повторила и уткнулась головой в подушку.
      Сон навалился сразу. Катя стоит в милицейской форме, и в руке у неё браунинг. Тот самый. И надо стрелять. Сейчас стрелять...
      Опять звонок. Длинный-длинный. Катя опомнилась и сразу к телефону.
      Голос. "Через три минуты с вами будет говорить Краснодар."
      Стало легче.
      И вдруг - на лестнице шаги. Шли двое. Всё рухнуло! Но откуда взялась ловкость и сила? Катя перемахнула через подоконник и, упираясь на выступ карниза, прижалась к стене.
      Голос дяди. А девчонки всё нет. Вот проклятая девчонка!
      Яков. Хрен с ней! Надо спешить.
      Дядя (ругательство). Нет, подождём немного. Без девчонки нельзя. Её сразу повяжут, и она нас выдаст.
      Яков (ругательство). Вот, ведь, блин! (Ругательство, ещё и
      ещё ругательство.)
      Звонок по телефону. Катя замерла.
      Яков. Не подходи!
      Дядя. Нет, но почему? (В трубку.) Да! (Удивленно.) Какой Краснодар? Вы, дорогая, ошиблись, мы Краснодар не вызывали. (Трубка повешена.) Хрен его знает что: "Сейчас с вами будет говорить Краснодар"!
      Опять звонок.
      Дядя. Нет, не вызывали! Как вы не ошибаетесь? С кем это вы только что говорили? А я вам заявляю, что весь день сижу в комнате и никто не подходил к телефону. Как вы смеете говорить, что я хулиганю?.. (Трубка брошена. Торопливо.) Это что-то не то! Это не то что-то... Давай собирайся, Яков!
      "Они сейчас выйдут! - поняла Катя. - Сейчас они выйдут и увидят меня".
      Она соскользнула на траву, обжигаясь крапивой, забралась на холмик и легла среди развалин каменной беседки.
      "Теперь хорошо! Пусть уйдут эти страшные люди. Мне их не надо... Уходите подальше! Я одна. Я хочу быть одна!"
      "Как уйдут? - строго спросил Катю кто-то изнутри. - А разве можно, чтобы бандиты и шпионы на твоих глазах уходили, куда им хочется?"
      Катя растерянно огляделась и увидела между камнями пожелтевший лопух, в который был завёрнут браунинг.
      "Выпрямляйся, барабанщица! - повторил ей всё тот же голос. Выпрямляйся, пока не поздно".
      - Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку, - виновато прошептала Катя.
      Но выпрямляться ей не хотелось. Здесь было так хорошо - за этими сырыми, холодными камнями.
      Вот они вышли. Чемоданы брошены, за плечами только сумки. Что-то орут старухе... Та из окошка показывает им язык. Остановились... Пошли.
      Они почему-то не хотят идти через калитку - на улицу, и направляются туда, где сидит Катя, чтобы мимо беседки, где можно перемахнуть через невысокую ограду и выйти на глухую тропку.
      Катя зажмурила глаза. Удивительно ярко представился ей горящий самолет, и, как брошенный камень, оттуда летит мальчик Славка. Вряд ли это был несчастный случай. Скорее всего, Славкиного отца уже пытались убить...
      Катя открыла глаза и потянулась к браунингу.
      И только она до него дотронулась, как стало тихо-тихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.
      "Выпрямляйся, барабанщица! - уже тепло и ласково подсказал ей всё тот же голос. - Встань и не гнись! Пришла пора!"
      И Катя сжала браунинг. Встала и выпрямилась.
      Как будто бы легла поперёк песчаной дороги глубокая пропасть - разом остановились оба изумлённых друга.
      Но это длилось только секунду. И окрик их, злобный и властный, показал, что ни Кати, ни её оружия они совсем не боятся.
      Так и есть!
      С перекошенными ненавистью и презрением лицами они шли прямо на неё.
      Тогда Катя выстрелила. Раз, другой, третий... Старик Яков вдруг остановился и неловко попятился.
      Но где ей было состязаться с другим матёрым волком, опасным и беспощадным снайпером! И в следующее же мгновение пуля, выпущенная тем, кого Катя ещё так недавно звала дядей, крепко заткнула ей горло.
      Но, даже падая, она не переставала слышать всё тот же звук, чистый и ясный, который не смогли заглушить ни внезапно загремевшие в саду выстрелы, ни тяжёлый удар разорвавшейся неподалёку ручной гранаты.
      Гром пошёл по небу, а тучи, как птицы, с криком неслись против ветра.
      И в сорок рядов встали бойцы, защищая штыками тело барабанщицы, которая пошатнулась и упала на землю.
      А могучий ветер, тот, что всегда гнул деревья и гнал волны, не мог прорваться через окно и освежить голову и горло метавшейся в бреду девчонки. И тогда, как из тумана, кто-то властно командовал: "Принесите лёд! (Много-много, целую большую плавучую льдину!) Распахните окна! (Широко-широко, так чтобы совсем не осталось ни стен, ни душного потолка!) И быстро приготовьте шприц! Теперь спокойней!.."
      Гром стих. Тучи стали. И ветер прорвался наконец к задыхавшемуся горлу...
      Сколько времени всё это продолжалось, Катя, конечно, тогда не знала.
      Когда она очнулась, то видела сначала над собой только белый потолок, и она думала: "вот потолок - белый".
      Потом, не поворачивая головы, искоса через пролёт окна видела краешек голубого неба и думала: "вот небо - голубое".
      Потом над ней стоял человек в халате, из-под которого виднелся строгий серый костюм, и Катя думала: "вот человек в халате".
      И обо всём она думала только так, а больше никак не думала.
      Но, должно быть, продолжалось это немало времени, потому что, проснувшись однажды утром, она увидела на солнечном подоконнике, возле букета синих васильков, полное блюдце ярко-красной спелой малины.
      И она удивилась, смутно припоминая, что ещё недавно в каком-то саду (в каком?) малина была крошечная и совсем зеленая.
      Катя облизала губы и тихонько высвободила плечо из-под лёгкого покрывала.
      И это первое, вероятно, осмысленное её движение не прошло
      незамеченным. Тотчас же перед ней стала женщина в халате и спросила:
      - Ну что? Хочешь малины?
      Катя кивнула головой. Женщина взяла блюдечко, села на край постели и осторожно стала опускать Кате в рот по одной ягодке.
      - Я где? - спросила Катя. - Это какой город?
      - Это не город. Это Дагомыс! - и так как Катя не поняла, женщина быстро повторила: - Это Дагомыс - такое место в черте Большого Сочи.
      - А... Сочи?
      И Катя всё вспомнила.
      Прошла ещё неделя. Вынесли в сад кресло-качалку, и теперь целыми днями сидела Катя в тени под липами.
      Пробитое пулей горло заживало. Но разговаривать могла она ещё только вполголоса.
      Два раза приходил к ней человек в сером костюме. И тут же, в саду, вели они с Катей неторопливый разговор.
      Всё рассказала она ему про свою жизнь, по порядку, ничего не утаивая. Иногда человек в сером костюме просто слушал, иногда что-то записывал.