Бондарь Александр
      Барабанщица
      Когда-то Катин отец воевал с чеченцами, был ранен, чудом бежал из плена, потом в должности командира десантной роты ушёл в запас и вернулся домой, в Краснодар. Катина мать умерла давно, когда девочке было всего восемь лет. И через два года отец женился на красивой молодой женщине Валентине Долгунцовой. Сначала жили они скромно и тихо. Небогатую квартиру Валентина держала в чистоте. Одевалась по бедности просто. Об отце заботилась и Катю не обижала.
      Это было невесёлое время. Демократическое похмелье уже закончилось, и всем было видно: дальше дороги нет, надо идти в другую сторону. Но куда идти - непонятно. Катин отец сидел без работы. Денег не было. И ему стало вдруг ясно, что у Валентины появилась какая-то другая, неизвестная ему жизнь. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино, то одна, то с друзьями. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая и, что она там в кино видела, никогда ни своему мужу, ни Кате не рассказывала.
      И как-то однажды, Катин отец, прийдя домой, сообщил новость: он получил работу: начальником охраны в одной серьезной финансовой структуре.
      Был на радостях пир. Пришли гости. Пришёл старый отцовский товарищ Платон Половцев, а с ним и его сын Андрей, который очень серьезно и внимательно смотрел на Катю; а после они сидели рядом и больше им за весь вечер ни до кого не было дела.
      Стали теперь кое-когда присылать за Катиным отцом машину. Чаще и чаще стал он ходить на какие-то неотложные ночные встречи и совещания. Раза два брал с собой он и Валентину на торжественные мероприятия-банкеты. А супруга уже была злой и раздражительной. Начальников мужа она хвалила, жен их ругала, а крепкого и высокого Катиного отца вслух называла рохлёй и тряпкой.
      Дома у Кати появилось много хороших дорогих вещей - того, о чём Катя раньше не могла и мечтать.
      Долго в предчувствии грозной беды Катин отец ходил осунувшийся, побледневший. И даже, как узнала Катя потом, тайком от всех, и особенно от жены, пытался отыскать другую работу.
      Что происходило в тайной жизни отца, Катя не знала. Щуря глаза, она всматривалась, всматривалась в его лицо, но не могла там ничего прочесть. А отец не хотел рассказывать.
      Что происходило, Катя не понимала, но жить стало интереснее. Всё то, что раньше существовало только на картинках цветных журналов и по телевизору, теперь окружало Катю в жизни. Дома у них стоял дорогой музыкальный центр с лазерными дисками и видеомагнитофон. О шмотках можно и не говорить.
      Пришли к ним плотники, маляры, ободрали старые васильковые обои и всё перестроили, перекрасили по-новому.
      Ненужную теперь рухлядь раздали старьевщикам и соседям. Дома стало светло, просторно, уютно.
      Но тревога - неясная, непонятная - прочно поселилась с той поры в этой квартире. То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком, то стучалась в дверь по ночам под видом почтальона или случайно запоздавшего гостя, то пряталась в уголках глаз вернувшегося с работы Катиного отца.
      И Катя эту тревогу видела и чувствовала, но ей говорили, что ничего нет, что просто отец устал. А вот придёт весна, и они все втроём поедут в Мексику - на курорт.
      Пришла наконец весна, и Катиного отца арестовали.
      Это случилось как раз в тот день, когда она возвращалась из школы в замечательном настроении. Ещё в прошлом году ученики старших классов их школы, скооперировашись с местными казаками, организовали Корниловский отряд. В мундирах Белой Добровольческой армии мальчишки учились правильно маршировать, по офицерски отдавать честь друг другу, собирались на сходки, а весной и осенью отправлялись в походы по местам боёв восемнадцатого года. Кате тоже очень хотелось в отряд, но девчонок туда не брали. Из принципа. А, вот, сегодня наконец взяли - и даже назначили временно барабанщицей.
      Вбегая к себе во двор, где шумели под тёплым солнцем соседские ребятишки, громко отбивала она линейкой по чёрному дипломату торжественный марш-поход, когда всей оравой кинулись дети ей навстречу, наперебой выкрикивая, что у неё дома был обыск, что отца её забрали опера и увезли в отделение.
      Катя долго плакала. Валентина ласково утешала её и терпеливо учила, что Катя должна будет отвечать, если её спросит судья или
      следователь.
      Однако никто и ни о чём Катю не спрашивал. Всё там быстро разобрали сами и отца её приговорили за что-то к пяти годам.
      Катя узнала об этом уже перед сном, лёжа в постели. Она забралась с головой под одеяло. Через мягкую ткань слабо, как звёздочки, мерцали жёлтые искры света.
      За дверью ванной плескалась вода. Набухшие от слёз глаза смыкались, и Кате казалось, что она уплывает куда-то очень далеко.
      "До свидания! - думала она об отце. - Сейчас мне двенадцать, через пять - будет семнадцать, детство пройдет, и в эти годы мы с тобой больше не встретимся.
      Помнишь, как в глухом лесу звонко и печально куковала кукушка, и ты научил меня находить в небе голубую Полярную звезду? А потом мы шагали на огонёк в поле и ты мне рассказывал о войне в чеченских горах.
      Помнишь, как из окна вагона ты показал мне однажды пустую поляну в жёлтых одуванчиках, стог сена, шалаш, бугор, берёзу? А на этой берёзе, сказал ты, - сидела тогда птица ворон и каркала отрывисто: карр... карр! И много русских полегло на той поляне в очень, очень далекую гражданскую войну. (Тебе это место показывал твой дед.) И мой пра-прадед лежал там, в этой серой полыни, где бродит сейчас пятнистый бычок-телёнок и мычит: муу-муу! Должно быть, заблудился, толстенький дурачок, и теперь боится, что выйдут из лесу и сожрут его волки.
      До свидания! - засыпала она. - Идут по чеченским горам отряды десантников, и у каждого своя дорога, свой позор и своя слава. Вот мы и разошлись. Топот смолк, и в поле теперь пусто".
      Так в полудрёме мысленно расставалась Катя с отцом. Ей было горько сейчас. Очень много значил для Кати этот человек: ведь был он ей даже и не просто отцом, но больше, чем отцом - старшим другом; часто давал правильный совет и рассказывал ей случаи из своей солдатской жизни - случаи, из которых Катя многому училась и многое начинала понимать впервые.
      Утром она проснулась и пошла в школу. И теперь, когда её спрашивали, что случилось с отцом, Катя отвечала, что сидит в тюрьме. Отвечала сухо, прямо, уже без слез.
      Отец работал сначала где-то в лагере возле Ростова. Писал часто Валентине письма и, видно, крепко по ней скучал. Потом он, вдруг, надолго замолк. И только чуть ли ни через три месяца прислал - но не ей уже, а Кате - открытку, открытку из Магадана. Там он писал, что его отправили на лесоповал. И там их бригада валит тяжёлые, многометровые лесные деревья.
      Два года пронеслись быстро и бестолково. Весной, на третий год, Валентина вышла замуж за высокого крепкого парня неопределённых занятий по фамилии Лобачёв. А так как квартиры у него не было, то вместе со своими двумя большими чемоданами он переехал к супруге.
      В июне Валентина оставила Кате на месяц немного денег и укатила с мужем в Москву.
      Вернувшись с вокзала, Катя долго слонялась из угла в угол. И когда от ветра хлопнула оконная форточка, и стало слышно, как на кухне кот Тимофей осторожно лакает оставленное среди неприбранной посуды молоко, Катя, вдруг, поняла, что теперь в квартире она осталась совсем одна.
      Она стояла, задумавшись, когда через окно её окликнул сосед, дядя Николай. Тот сказал, что всего час тому назад заходила девушка - Катина одноклассница Таня Барышева. Она очень досадовала, что Валентина так поспешно уехала, и сказала, что завтра зайдёт снова.
      Ночью Катя спала плохо. Ей снились телеграфные столбы, галки, вороны. Всё это шумело, галдело, кричало. Наконец ударил барабан, и вся эта прорва с воем и свистом взметнулась к небу и улетела. Стало тихо. Катя проснулась.
      Наступило солнечное утро. То самое, с которого жизнь её круто
      повернула в сторону. И увела бы, наверное, неизвестно куда, если бы... если бы отец не показывал ей тогда эти жёлтые поляны в одуванчиках и если бы он не рассказывал ей те самые военные истории из своей жизни...
      Первым делом Катя поставила чайник, потом позвонила Наташке Карякиной, которой уже месяц должна была 20 рублей (та расплатилась за неё в кафе). И Катя знала, что Наташка очень обижается на неё за эту двадцатку. Наташка была на два года старше Кати, у неё был любовник - толстый армянин, который привозил её домой на "Тойоте". Наташка бросила школу, и всем говорила, что станет актрисой.
      Она вошла вразвалочку, быстро оглядывая стены. Просунув голову на кухню, чего-то понюхала, подошла к столу, сбросила со стула кота и села.
      - Уехала Валентина? - спросила Наташка. - Ага! Понятно: она тебе бабки оставила, и ты хочешь со мной расплатиться. Честность я люблю. За тобой двадцать рублей за пиццу - и тринадцать рублей за кока-колу, итого двадцать три, для ровного счета - четвертак.
      - Наташа, - Катя отошла назад и уверенно покачала головой, - никакой кока-колы я не пила. Это вы пили, а я только пиццу ела.
      - Ну вот! - поморщилась Наташка. - Я купила на всех кока-колу. Очень хорошо помню. Да ты, наверное, может, увлеклась - на мальчиков там засмотрелась, - не заметила, как она проскочила?
      Катя вспыхнула.
      - Никуда у меня ничего не проскакивало. Но я тебе отдам эти тринадцать рублей, хорошо...
      - Конечно, отдай! - похвалила Наташка. - Вы пили, а я за вас страдать должна?! Ты помнишь, как я кока-колу заказывала?
      - Помню.
      - А как её принесли, помнишь?
      - И это помню.
      - Ну, вот видишь! Сама всё помнишь, а говоришь: не пила. Нехорошо, подруга! Бабок тебе Валентина до фига оставила? Или пожадничала?
      - Зачем "пожадничала"! Полтораста баксов оставила, - ответила Катя и, тотчас же спохватившись, объяснила: - Это на целых два месяца оставила. Ты думала - на неделю? А тут ещё за газ платить, за электричество.
      - Ну и дура же ты! - добродушно сказала Наташка. - Такие бабки - и чтобы чисто проесть!
      Она удивленно посмотрела на Катю и рассмеялась.
      - А сколько надо? - недоверчиво, но с любопытством спросила та, потому что и Катю уже занимала мысль: "Нельзя ли из оставленных денег чего-нибудь выгадать?"
      - А сколько?.. Подай-ка мне калькулятор. Я тебе щас, как бухгалтер... точно! Пол булки хлеба на день - раз - это, значит, тридцать раз. Чай есть. Два кило сахара на месяц - обопьешься. Вот крупа, картошка - нормально, короче! Ну, тут масло, мясо. Кефир на два дня литр. Итого... ну, ладно, ладно! Не хмурься. Кладу тебе конфет, печенья. Значит, это, за газ ещё... За электричество сколько?... Вот они куда идут, денежки! Итого... Итого - живи, как банкирша, - сто десять баксов!.. А остальные? Ты, Катька, купила бы DVD плейер у Таньки Чесноковой. Отличная вешь. Совсем новый. Танька им не пользовалась. И уступит она его тебе по дешёвке. Хочешь, пойдём сейчас и посмотрим?
      - Нет, Наташка! - испугалась Катя. - Я лучше не сейчас, а потом... я ещё подумаю.
      - Ну подумай! - согласилась Наташка. - На то и голова, чтобы думать. Четвертак-то давай... А чё, у тебя только крупные? У меня сдачи нет... Ну, потерплю, ладно! А после обеда я забегу снова. Разменяешь и отдашь.
      Кате совершенно не хотелось, чтобы Наташка забегала к ней снова, и она предложила спуститься вниз и вместе пройтись до ближайшего магазина. Но Наташка уже накинула свою похожую на бронежилет куртку и нетерпеливо замотала головой:
      - Даже не проси. Некогда! Дел полно. В сортир сбегать времени нет.
      Она насмешливо скривила губы, небрежно приложила руку к воображаемому козырьку и ушла. Испарилась. Через минуту в окно Катя видела, как сосед, толстый и седой дядя Николай с настороженным и брезгливым любопытством рассматривает удаляющуюся Наташкину фигуру.
      ...Напившись чаю, Катя принялась составлять план дальнейшей своей жизни. Она решила записаться в библиотеку и начать брать там книги. Кроме того, у неё были "хвосты" по географии и по алгебре.
      Прибирая комнаты, она неожиданно обнаружила, что правый верхний ящик письменного стола заперт. Это её удивило, так как она думала, что ключи от этого стола были давным-давно потеряны. Да и запирать-то там было нечего. Лежали в ящике цветные лоскутья, пара наушников от плейера, наконечник от велосипедного насоса, костяной вязальный крючок, неполная колода карт и клубок шерстяных ниток.
      Катя потрогала ящик: не зацепился ли изнутри? Нет, не зацепился.
      Она тогда выдвинула соседний ящик и удивилась ещё больше. Здесь лежали старая квитанция, несколько использованных билетов в кино, десяток давно уже ненужных чеков из магазина, полфлакона духов, сломанная брошка и хрупкая шкатулочка из кости, где у Валентины хранились разные забавные и бессмысленные безделушки.
      И всё это не было заперто от Кати.
      От чрезмерного любопытства и различных догадок у неё испортилось настроение.
      Она вышла во двор. Огляделась. Но и здесь всё показалось ей таким же скучным, пустым - как в квартире. Вздымая белую пыль, каменщики проламывали подвальную стену. Пространство кругом было изрыто ямами, завалено кирпичом, досками и бревнами. К тому же с окон и балконов жильцы вывесили бельё, и этот бедный, советский, пейзаж действовал на Катю удручающе.
      В книжном магазине Кате впихнули новинку: сборник рассказов ультросовременной писательницы Ирины Денежкиной. Придя домой, Катя начала читать. От многочисленных и подробных описаний того, как грязно и отвратительно занимаются сексом дегенеративные подростки, Катю стошнило. Она захлопнула книжку и бросила её в мусорное ведро на кухне - туда, где уже лежали потемневшие яблочные огрызки, склизкая яичная скорлупа и использованные салфетки.
      ...Обед готовить ей было лень. Она купила в магазине сладкую булку с изюмом, бутылку пепси-колы, кусок колбасы, литр кефира, селёдку и одну порцию мороженого.
      Пришла, съела и затосковала ещё больше. Ей стало обидно, что не взяла её с собой в Москву Валентина. Был бы отец - он взял бы!
      Катя помнила, как усаживал он её за весла, и они плыли вечером вдвоём по реке. (Отец брал на прокат лодку.)
      - Папа! - просила его Катя. - Расскажи про войну.
      И он рассказывал... А Катя смотрела на тёмную, неподвижно застывшую воду Кубани и слушала его внимательно.
      "Отец был хороший, - подумала сейчас Катя. - Он носил армейские полуботинки и серую рубашку, он подавал мелочь нищим старушкам, ел за обедом гречневую кашу и, хоть не был глубоко верующим, всегда крестился, проходя мимо церкви.
      Но как же, всё-таки, это случилось? Вот одни говорят, что "довела любовь", другие, что виноват сам.
      "Любовь! - думала Катя. - Но ведь любви и вокруг немало. Вот, например, рядом совсем, в пылающей, залитой кровью Чечне бесстрашные спецназовцы сейчас идут на задание, и у любого из них, может быть, тоже есть своя далёкая и единственная. А вон, в голубом небе самолёт уверенно чертит белую полосу, и у лётчика, наверное,
      тоже есть. Однако же от ихней любви автоматы не ржавеют, самолёты с неба не падают, а всё идет правильно - так, как и должно идти".
      Оттого ли, что Катя долго лежала и думала, оттого ли, что она объелась колбасы и селёдки, у неё заболела голова и пересохли губы. На этот раз Катя уже сама обрадовалась, когда затрещал звонок и к ней ввалилась Наташка.
      Они быстро вышли на улицу. Дальше всё двигалось колесом. В этот же день Катя купила у Таньки Чесноковой за сорок долларов DVD плейер. И в тот же день вечером на Красной Наташка подвела её к трём серьёзным армянам, которые терпеливо рассматривали киноафишу.
      - Знакомься, - сказала Наташка, подталкивая Катю к молодым людям. - Это Хачик, Жора, Саркис. Ребята отличные, рекомендую.
      "Отличные ребята" - Хачик, Жора и Саркис, - как по команде,
      повернулись в сторону Кати, внимательно оглядели её, и, кажется, она им чем-то не понравилась.
      - Классная девчонка, - отрекомендовала Катю Наташка. - Мы с ней заодно, как сестры. Отец на лесоповале, срок тянет, а мачеха с новым мужем в Москве.
      "Отличные ребята" молча поклонились Кате, и та чуть покраснела: "Могла бы, дура, про отца помолчать - незачем болтать каждому".
      Однако новые Катины друзья ничего не сказали, и, посовещавшись, они все впятером пошли в кино.
      Вернувшись домой, Катя узнала от соседа, дяди Николая, что опять заходила одноклассница Таня Барышева и очень просила передать, чтобы Катя завтра же вечером зашла к ней домой, так как Тане нужно ей кое-что сообщить.
      И, всё-таки, на следующий день к Тане Барышевой Катя не зашла.
      Утром её поджидал первый удар. Наскоро позавтракав, она помчалась в магазин, покупать DVD диски. Принесла домой, поставила. Но аппарат только сердито ёжился, кряхтел и отказывался понимать их содержание. Возмущённая Катя отправилась обратно в магазин. И там она узнала, что хотя её аппарат и исправен, но это - северомериканская система, и за дисками для такого аппарата нужно ехать в Нью-Йорк.
      Взбешённая, Катя возвратилась домой и принялась звонить Наташке. Но у той ни домашний, ни сотовый телефоны не отзывались, а попалась она Кате на глаза только вечером на третий день, когда Катя уже не надеялась разыскать исчезнувшую.
      - Вот беда! - пожалела её Наташка. - Так-таки говорят, что в Нью-Йорк надо ехать?
      - Да! - с отчаянием выпалила Катя. - А то ты не знала!
      - Ну, да! Знала! - отреклась та. - Что я, видеотехник тебе? В чём разбираюсь, в том разбираюсь, в чём нет - в том нет...
      - Наташка, - попросила Катя, - давай пойдём к Таньке Чесноковой, пусть она тогда забирает этот аппарат, а деньги отдаст обратно!
      - Что ты! Что ты! - удивилась Наташка. - Да у неё этих денег давно уже нет! Танька же пьяница - ты, что, не знаешь? Она как раз долги раздала вчера... Ну, может быть, какая-нибудь пятёрка и осталась. Нет, дорогая, ты уж лучше терпи.
      Горе Катино было так велико, что она едва удерживалась от того, чтобы не заплакать. Наташка заметила это и над ней сжалилась.
      - Подруга я тебе или нет? - воскликнула она, взмахнув ладонью.
      - Конечно, нет... то есть, конечно, подруга... И тогда... что мы делать будем?
      - А раз подруга, то пойдём со мной! Я тебе помогу.
      И они прошли через два квартала в мастерскую, в которой Наташка, надо думать, бывала не раз, и здесь, едва глянув на Катин (очевидно, уже им знакомый) аппарат, сказали, что можно переделать на европейскую систему. Цена - сорок баксов. И все дела.
      - Выкладывай, - торжествующе сказала Наташка. - То-то вас, дураков, учи и учи, а спасиба не дождёшься!
      - Наташ, - робко спросила Катя, - а где же я потом возьму эти деньги?
      - Наберёшь! Наскребёшь понемножку, а нет, так я за тебя аппарат выкуплю. Себе возьму, а ты накопишь денег, мне отдашь, - он тогда, аппарат, опять твой будет!
      С тяжёлым сердцем согласилась Катя и понуро побрела к дому.
      - Не скучай, - посоветовала ей на прощание Наташка. - Ты по вечерам садись на автобус или бери тачку и кати чуть что в Первомайскую рощу - там мы гуляем и гуляем весело.
      Дома в почтовом ящике Катя нашла от Барышевой записку. В ней она ругала Катю за то, что та не зашла, и просила, чтобы Катя немедленно сообщила адрес Валентины начальнику сочинского детского лагеря, куда они хотят пригласить Катю, чтобы она там побыла до Валентининого приезда.
      И Катя, вобщем-то, обрадовалась, но... то не было под рукой авторучки, то конверта, а то просто отсутствовало желание, и адрес она послала только дня через четыре.
      А тут пришла новая неприятность.
      Как там прикидывала на калькуляторе Наташка: кило да полкило - это уже было трудно понять, но деньги, которых и так осталось мало, таяли с быстротой совсем непонятной.
      С утра Катя начинала отчаянно экономить. Пила слабый чай, съедала только одну булочку и жадничала на каждом куске сахара. Но зато к обеду, подгоняемая голодом, накупала она наспех совсем не то, что было нужно. Спешила, торопилась, проливала, портила. Потом от страха, что много истратила, ела без аппетита, и наконец, злая, полуголодная, махнув на всё рукой, мчалась покупать мороженое. А потом в тоске слонялась без дела, ожидая наступления вечера, чтобы умчаться на автобусе в Первомайскую рощу.
      Странная образовалась вокруг неё компания. Как они веселились? Они не играли, не бегали, не танцевали. Они переходили от толпы к толпе, чуть задевая прохожих, чуть толкая, чуть подсмеиваясь. И всегда у Кати было ощущение: то ли они за кем-то следят, то ли они что-то непонятное ищут.
      Вот "ребята" улыбнулись, переглянулись. Молчок, кивок, разошлись, а вот и опять сошлись. Был во всех их поступках и движениях непонятный ритм и смысл, до которого Катя тогда не доискивалась. А доискаться, как потом Катя поняла, было совсем и не трудно.
      Иногда к ним подходили взрослые. Одного, высокого армянина с крючковатым облупленным носом, Катя запомнила. Отойдя в сторонку, Наташка отвечала ему что-то коротко, быстро и делала руками неясные жесты. Возвращаясь к компании, Наташка вытерла рукой взмокший лоб, из чего Катя заключила, что этого носатого армянина Наташка побаивалась.
      Катя спросила:
      - Кто это?
      - Ашот, - ответила ей Наташка. - Он у местных армян пользуется большим авторитетом, он женат на дочери ментовского пахана.
      - Женат на дочери кого? - не поняла Катя.
      - На дочери начальника местной мусарни.
      Катя, не мигая, смотрела в глаза Наташке. Та, помолчав, кивнула строго и выразительно..
      В тот же вечер, попозже, Катю угостили пивом. Она никогда не пробовала пиво раньше, и теперь ей стало необыкновенно весело. Катя даже смеялась, и все кругом смеялись с ней вместе. Подсел носатый Ашот и стал со ней разговаривать. Он расспрашивал Катю про её жизнь, про отца, про Валентину. Катя что-то молола ему: что - она помнила плохо. И как после попала домой помнила тоже с трудом.
      Очнулась она уже у себя в кровати. Была ночь. Свет от огромного фонаря, что стоял во дворе, против дома, бил ей прямо в
      глаза. Пошатываясь, Катя встала, подошла к крану, напилась, задёрнула штору, легла, посадила к себе под одеяло кота Тимофея и закрыла глаза.
      Опять, как когда-то раньше, непонятная тревога впорхнула в комнату, легко зашуршала крыльями, осторожно присела у Катиного изголовья и, в тон маятнику от часов, стала её баюкать:
      Ай-ай!
      Ти-ше!
      Слы-шишь?
      Ти-ше!
      А добрый кот Тимофей урчал на её груди: мур... мур... иногда замолкая и, должно быть, прислушиваясь к тому, как что-то скребётся у девочки на сердце.
      ...Денег у неё оставалось всего двадцать долларов. Катя проклинала себя за свою лень - за то, что она не вовремя отправила в лагерь московский адрес Валентины, и теперь, конечно, ответ придёт ещё не скоро. Как Катя будет жить - этого она не знала. Но с сегодняшнего же дня она решила жить по-другому.
      С утра взялась она за уборку квартиры. Мыла посуду, выносила мусор, постирала и вздумала было погладить свою одежду, но сожгла воротник одной из рубашек.
      Днём за работой Катя крепилась. Но вечером её снова потянуло в Первомайскую рощу. Катя ходила по пустым комнатам и думала. Ложилась, вставала, пробовала играть с котом и в страхе чувствовала, что дома ей сегодня всё равно не усидеть. Наконец она сдалась. "Ладно, - подумала Катя, - но это будет уже в последний раз".
      Точно кто-то её преследовал, Катя быстро вышла из дома и направилась к автобусной остановке.
      Автобус только что ушёл, и на остановке никого не было.
      Дул прохладный ветер. Где-то очень далеко отсюда играла музыка. Красный глаз светофора смотрел на Катю не мигая, тревожно.
      И опять она заколебалась.
      Ай-ай!
      Ти-ше!
      Слы-шишь?
      Ти-ше!
      Потом улица начала оживать. На остановке появились люди. Из-за угла, покачиваясь, выплыл автобус. Катя ещё раз вздохнула и достала из кармана мятый билет.
      Но к армянам, в Первомайскую рощу, Катя в этот день не попала. В автобусе она неожиданно для себя встретила Андрея Половцева - того самого, сына Платона Половцева, который когда-то (когда-то!) был другом отца Кати. Андрей очень обрадовался ей и быстро уговорил отправиться вместе с ним - его друзья собрались сегодня небольшой компанией в одном из городских баров. Катя заикнулась было, что у неё нет денег, но Андрей заявил, что заплатит за неё. Он уговаривал Катю так настойчиво, что та просто вынуждена была согласиться. Хотя, по правде говоря, согласилась она с облегчением: где-то в глубине души Катя чувствовала, что лучше, безопаснее, провести этот вечер в компании хорошего мальчика Андрея, чем с армянами.
      Андрей притащил её в небольшое кафе, где уже сидели четверо: двое молодых людей и две девушки. Молодых людей звали Ляпа и Валерочка, а девушек - Ирина и Волкова (её все так и называли - по фамилии). Целый вечер Катя провела в их обществе.
      Четыре этих скушных и примитивных создания, с двумя ногами и одной извилиной каждое, под конец так утомили Катю, что она сильно и всерьёз жалела, что не отправилась в этот вечер в Первомайскую рощу. Катя с тоской разглядывала лица своих новых знакомых. "Армяне по крайней мере знают, зачем они живут, - думала она, - а эти - понятия не имеют."
      Андрей на таком сером и безрадостном фоне тоже смотрелся неинтересно. Катя уверенно отмела его попытки ухаживать за ней и нашла повод уйти домой, не дожидаясь, пока все начнут расходиться.
      Она брела по знакомой, пустой, разукрашенной фонарями улице. Её провожал бездомный лохматый пёс, общипанный и очень несчастный; такси, игриво подмигивая зелёным огоньком, несколько раз пробежало мимо, а в голове крутилась и танцевала мелодия - бессмысленная и пустая.
      В почтовом ящике Катя нашла счета за газ, телефон и электричество.
      Она хотела поставила чайник и тут обнаружила, что сахар почти закончился. Хлеба совсем не было, закончились и деньги. Катя выпила несладкого чая. Потом бухнулась в постель и, не раздеваясь, заснула крепко.
      Утром как будто кто-то подошёл и сильно тряхнул её кровать. Она вскочила - никого не было. Это Катю будила беда. Нужно было где-то доставать денег. Но где? Что она, рабочий, служащий... зарплату Катя не получает...
      Однако, зажмурив глаза, она упорно твердила себе только одно: "Достать, достать... всё равно достать!"
      Надо было выкупить DVD плейер, продать его тут же, заплатить за газ, за телефон и за электричество, а на остаток начинать жить по-новому.
      Но где взять деньги на выкуп плейера?
      И сразу же: "А что же такое, если не деньги, лежит в запертом ящике письменного стола?"
      Конечно, догадливая Валентина не всё взяла с собой в Москву, а, наверное, часть оставила дома, для того чтобы было потом - на первые расходы по возвращении. Если это так - то всё отлично. Катя подберёт ключ, возьмёт сколько надо, выкупит DVD, продаст его, заплатит за газ, телефон и электричество, а сколько взяла - положит обратно в ящик, и на остаток от вырученного за плейер будет жить скромно и тихо, дожидаясь того времени, когда её, Катю, заберут в детский лагерь.
      Ну, до чего же всё просто и замечательно!
      Но так как, конечно, ничего замечательного в том, чтобы лезть за деньгами в чужой ящик, не было, то остатки совести, которые слабо барахтались где-то в Катином сердце, подняли там тихий шум. Катя же грозно прикрикнула на них и тут же, не теряя даром времени, отправилась к соседу, дяде Николаю, за напильником.
      - Зачем тебе напильник? - недоверчиво спросил дядя Николай. - Всё хулиганите! Неделю назад, вот, мальчишка из шестнадцатой квартиры попросил отвёртку, а сам, сволочь, чужой почтовый ящик развинтил, котёнка туда сунул, да и заделал обратно. Женщина пошла газеты вынимать, а котёнок орёт, мяучит. Газету исцарапал да полтелеграммы изодрал от страха. Насилу разобрали. Не то в телеграмме "приезжай", не то "не приезжай", не то "подожди езжать, сам приеду".
      - Мне такой ерундой заниматься некогда, - степенно сказала Катя. - У меня видео сломалось. Ну вот... там подточить надо.
      - Ну-ну... - недоверчиво покивал дядя Николай. - Возьми
      напильник вот. Отец-то ничего не пишет?
      - Пишет! - схватив напильник и поворачиваясь, чтобы уйти, бросила Катя. - Я потом расскажу. Сейчас некогда.
      Отовсюду, где только было можно, Катя собрала старые ключи и, отложив два, взялась за дело.
      Работала она долго и упрямо. Испортила один ключ, принялась за второй. Изредка только отрывалась, чтобы напиться воды. Пот выступал на лбу, пальцы были исцарапаны, измазаны опилками и ржавчиной. Она прикладывала глаз к замочной скважине, ползала на коленях, освещала её огнем спички, смазывала растительным маслом, но замок упирался, как заколдованный. И вдруг - крак! Катя почувствовала, как ключ туго, со скрежетом, но всё же поворачивается.
      Она остановилась перевести дух. Отодвинула табуретку, собрала и выбросила в ведро мусор, опилки, вымыла с мылом грязные, замасленные руки и только тогда вернулась к ящику.
      Дзинь! Готово! Выдернула ящик, приподняла газетную бумагу и увидела чёрный, тускло поблескивающий от смазки боевой браунинг.
      Катя вынула его - он был холодный, будто только что с ледника. На левой половине его рубчатой рукоятки небольшой кусочек был выщерблен. Катя вынула обойму; там было шесть патронов, седьмого недоставало.
      ...Так вот, чем занимается новый муж Валентины!..
      Катя положила браунинг на полотенце и стала перерывать ящик. Никаких денег там не было.
      Злоба и отчаяние охватили её разом. Полдня она старалась, билась, потратила столько времени - и нашла совсем нe то, что ей было нужно.
      Катя сунула браунинг на прежнее место, закрыла газетой и задвинула ящик.
      Но тут её ждала новая непрятность! В обратную сторону ключ не поворачивался, и замок не закрывался. Мало того! Вынуть ключ из скважины было теперь невозможно, и он торчал, бросаясь в глаза сразу же от дверей. Катя вставила в ушко ключа напильник и стала, как рычагом, надавливать. Кажется, поддается! Крак - и ушко сломалось; теперь ещё хуже! Из замочной скважины торчал острый безобразный обломок.
      В бешенстве ударила Катя каблуком по ящику, легла на кровать и заплакала.
      ... Утром следующего дня она устроила в квартире обыск. Последнее, что Катя ещё может сделать - она соберёт всё барахло, какое найдётся и отнесёт это знакомому старьёвщику. Старьёвщик заплатит меньше, чем в комиссионном, но он отдаст деньги сразу.