* * *

      – "Мэн", это Морской дьявол один-три, – вызвал подлодку самолет Р-ЗС "Орион". – Мы в сорока минутах от вас. В чем дело?
      – Повреждение винта и вала. Кроме того, где-то поблизости русская "Акула", последний пеленг был на юго-запад, расстояние пятьдесят тысяч ярдов, – ответил" Рикс.
      – Понял. Постараемся отогнать ее от вас. Как только прибудем на позицию, сейчас же сообщим. Конец связи.
      – Капитан, мы в состоянии развить скорость в три узла, давайте двинемся на север, уйдем от нее как можно дальше, – предложил Клаггетт.
      Рикс отрицательно покачал головой.
      – Нет, останемся на месте, будем соблюдать полную тишину.
      – Сэр, наш друг наверняка услышал шум от столкновения. Он знает, где мы, и направится к нам. Мы утратили лучшее гидролокационное устройство. Будет разумно постараться уйти с этого места.
      – Разумнее всего притаиться.
      – Давайте хотя бы выпустим ПИУ.
      – Мне это тоже кажется неплохой мыслью, – заметил командир торпедной части.
      – Согласен. Запрограммируйте его под наш звук, и пусть двигается курсом на юг.
      – Будет исполнено, сэр.
      Торпедная труба номер три "Мэна" была заряжена ПИУ – подводным имитирующим устройством. Представляя собой обычную торпеду, ПИУ несло акустический преобразователь, соединенный с шумовым генератором на том месте, где у торпеды находится боеголовка. ПИУ издавало шум подводной лодки класса "Огайо" и было спроектировано таким образом, что могло имитировать шум поврежденной субмарины. Поскольку повреждение гребного вала – одна из немногих причин, по которой "Огайо" может издавать шум, это было уже включено в программу. Офицер выбрал соответствующую магнитную запись, и спустя несколько минут ПИУ было выстрелено из торпедного аппарата. Оно устремилось на юг и, достигнув расстояния в две тысячи ярдов от подлодки, начало издавать шумы.

* * *

      Над Чарлстоном, штат Южная Каролина, небо очистилось от облаков. Осадки, выпавшие на Вирджинию и Мэриленд в виде снега, здесь превращались в снег с дождем. Вечернее солнце растопило его, и старинный город снова стал безукоризненно чистым. Адмирал, командующий Шестым соединением ракетоносцев, стоя на борту тендера, следил, как две его подводные лодки двигаются вниз по течению реки Купер к морю и безопасности. Но за подводными ракетоносцами следил не только он. В ста милях над ним пролетал советский разведывательный спутник, продолжая движение вдоль берега к Норфолку, где небо тоже становилось чистым. Полученные фотографии спутник передал на приемную антенну русского разведывательного центра, расположенного на западной оконечности Кубы. Оттуда через спутник связи их направили дальше. Большинство русских спутников пользуется высокими полярными орбитами, и потому мощный электромагнитный выброс на них никак не повлиял. Еще через несколько секунд фотографии оказались в Москве.
      – Ну, что у вас? – спросил министр обороны.
      – Получены снимки трех американских военно-морских баз. В Чарлстоне и Кингс-Бэе подводные ракетоносцы выходят в море.
      – Спасибо.
      Министр обороны положил трубку. Новая опасность. Он тут же сообщил об этом президенту Нармонову.
      – Что это значит?
      – Это значит, что передвижения американских вооруженных сил не носят чисто оборонительный характер. Некоторые из американских ракетоносцев вооружены баллистическими ракетами Трайдент D-5, обладающими способностью первого удара. Вы припоминаете, как настаивали американцы на том, чтобы заставить нас демонтировать наши СС-18?
      – Да, и они демонтируют у себя большое количество своих "Минетменов", – сказал Нармонов. – Что из этого следует?
      – Им просто не нужны ракеты наземного базирования для нанесения первого удара. Американцы могут осуществить его со своих подводных ракетоносцев. У нас нет такой возможности. Мы вынуждены полагаться для этой цели на межконтинентальные баллистические ракеты, размещенные в подземных шахтах.
      – А что происходит с нашими СС-18?
      – Даже сейчас, пока мы разговариваем с вами, с них снимают боеголовки, а если этот завод по демонтажу ядерных боеголовок заработает наконец нормально, мы будем точно соблюдать условия договора – мы соблюдаем их и сейчас, вот только проклятые американцы не хотят признать этого. – Министр обороны сделал паузу. Нармонов не понимал смысла того, о чем говорил министр. – Иными словами, пока мы ликвидировали часть наших самых точных ракет, американцы сохранили свои. Мы попали в невыгодное со стратегической точки зрения, положение.
      – Я не досыпаю, может, оттого у меня страдает мышление, – раздраженно произнес Нармонов, – но всего год назад вы сами одобрили текст договора. А теперь утверждаете, что он невыгоден для нас и потому опасен?
      Они все такие, подумал министр обороны. Никогда не прислушиваются к советам. Можно повторять одно и то же сто раз – и они все равно не слышат тебя!
      – Демонтаж такого большого количества ракет и боеголовок меняет соотношение сил…
      – Чепуха! Между нами по-прежнему сохраняется равновесие во всех отношениях! – возразил Нармонов.
      – Дело не в этом. Важным фактором является соотношение между количеством стартовых установок – и их относительной уязвимостью – и количеством боеголовок, находящихся в распоряжении обеих сторон. Мы все еще можем нанести первый удар и уничтожить американские стратегические ракеты наземного базирования своими ракетами наземного базирования. Именно поэтому они проявили такую готовность демонтировать половину своих. Но основная часть их боеголовок находится в море, и теперь, впервые за все время, ракеты морского базирования получили полную возможность нанесения сокрушительного первого удара.
      – Товарищ Куропаткин, вы слушаете нас? – спросил Нармонов. – Да, слушаю. Министр обороны прав. Дополнительным обстоятельством, если вы позволите мне заметить, является тот факт, что сокращение числа пусковых установок изменило общее соотношение между установками и боеголовками. Впервые за наше поколение появилась возможность поистине мощного первого удара – особенно если американцам удастся при первом ударе обезглавить наше правительство.
      – Это они могут осуществить с помощью истребителей "Стеле", размещенных в Германии, – добавил министр обороны.
      – Одну минуту. Вы хотите сказать, что Фаулер взорвал свой собственный город, чтобы получить предлог для нападения на нас? Разве это не безумие?
      Министр обороны заговорил четко и спокойно.
      – Не имеет значения, кто виновен в этом ядерном взрыве. Если Фаулер придет к выводу, что это наших рук дело, и решит действовать, у него есть такая возможность. Товарищ президент, вы должны понять следующее: с технической точки зрения наша страна находится на грани полного уничтожения. Меньше тридцати минут разделяет момент запуска американских ракет наземного базирования от их взрывов на территории нашей страны. Двадцать минут – для ракет морского базирования и всего два часа полета этих проклятых невидимых тактических бомбардировщиков, которые произведут самый выгодный первый удар. Все, что отделяет нас от полного уничтожения, – это психическое состояние президента Фаулера.
      – Понятно. – Советский президент задумался. Его взгляд остановился на дисплее, где отражалось положение сил в данный момент. Когда он наконец заговорил, в его голосе ощущался гнев, вызванный размером опасности.
      – Итак, что вы мне предлагаете? Напасть на американцев? На это я никогда не соглашусь.
      – Нет, разумеется, но было бы разумно объявить боевую готовность наших стратегических сил. Американцы заметят это, поймут, что теперь первый сокрушительный удар невозможен, и можно будет сохранять спокойствие до тех пор, пока не возобладает здравый смысл.
      – Товарищ Головко?
      Первый заместитель председателя КГБ почувствовал всю меру ответственности за свой ответ на этот вопрос.
      – Нам известно, что американцы объявили в своих стратегических силах боевую готовность. Не исключено, что, если мы сделаем то же самое, это будет истолковано как провокация.
      – А если мы не примем такие меры, то станем гораздо более уязвимой целью, – заметил министр обороны. Он был поразительно, нечеловечески спокоен, возможно, единственный из присутствующих сохранял самообладание. – Нам известно, что американский президент испытывает огромное напряжение, что у него погибло много тысяч граждан. Он может нанести удар, не думая о последствиях. Но если ему станет известно, что мы готовы ответить на его удар своим ударом, вероятность поспешных и необдуманных действий с его стороны будет намного меньше. Мы не можем позволить себе в такой момент выказать слабость. Слабость всегда побуждает к нападению.
      Нармонов обвел глазами собеседников, ожидая встретить возражения. Их не последовало.
      – Объявите боевую готовность. – Повернулся он к министру обороны.
      – У нас все еще нет информации из Денвера, – заметил Фаулер, потирая глаза.
      – На вашем месте я бы не рассчитывал на многое, – ответил генерал Борштейн.
      Командный пункт НОРАД был расположен буквально в середине горы. Входной туннель разделяли серии стальных дверей, способных противостоять взрывной волне. Помещения, расположенные внутри, могли выдержать удар любого оружия, нацеленного на командный пункт. Поглощающие удар пружины и подушки со сжатым воздухом изолировали людей и оборудование от гранитного пола. Стальные потолки предотвращали возможное падение скальных осколков при прямом попадании. Борштейн не надеялся уцелеть при нападении. Целый полк советских СС-18 М4 был нацелен на этот командный пункт. Вместо десяти или более многоцелевых самонаводящихся боеголовок советские ракеты этого полка несли только одну мощностью двадцать пять мегатонн, и единственным разумным назначением такой боеголовки было то, чтобы превратить гору Шайенн в озеро того же названия. Ничего не скажешь – приятно сознавать. По профессии Борштейн был летчиком-истребителем. Он начал летать на самолетах Ф-100, прозванных самими пилотами "гуннами", затем перешел на Ф-4, "Фантомы", и позже командовал эскадрильей истребителей Ф-15 в Европе. Он всегда был отличным тактиком: ручка управления и хвостовой руль, шарф и защитные очки, пинком проверял исправность шин, зажигал сигнальные огни и первым по приставной лестнице взлетал в кабину. При этой мысли Борштейн нахмурился. Даже он не был настолько стар, чтобы помнить те давно ушедшие дни. Он занимался противовоздушной обороной континента, его задачей было не позволить никому взорвать его страну. Но тут он потерпел неудачу. Расположенный неподалеку участок Америки оказался взорванным, причем вместе с его боссом, а Борштейн не знал, кто это сделал, как и почему. Он не привык к неудачам, но в данную минуту неудача смотрела прямо на него с огромного дисплея.
      – Генерал! – окликнул его майор.
      – В чем дело?
      – Мы перехватываем множество радиоразговоров в микроволновом диапазоне. Похоже, Иван приводит в боевую готовность свои ракетные полки. То же самое происходит на некоторых военно-морских базах. Срочные радиограммы из Москвы.
      – Бог мой! – Борштейн снова поднял трубку телефона.

* * *

      – Такого никогда не было? – спросила Эллиот.
      – Это может показаться странным, но все обстоит именно так, – послышался голос генерала Борштейна. – Даже во время Кубинского кризиса русские не приводили в боевую готовность свои межконтинентальные баллистические ракеты.
      – Что-то трудно в это поверить, – фыркнул Фаулер. – Никогда?
      – Генерал прав, – заметил Райан. – Причина тут в том, что их телефонная система с незапамятных времен в ужасном состоянии. Думаю, сейчас они привели ее, наконец, в достаточно хорошее…
      – Что вы хотите этим сказать?
      – Господин президент, воля Бога проявляется в мелочах. Приказы о приведении войск в боевую готовность посылаются голосом – мы делаем это именно так и Советы тоже. Телефонная система в России очень ненадежна, и никто не хочет пользоваться системой связи, которая в любую минуту может выйти из строя, для передачи приказов такого значения. Именно поэтому они вкладывают столько денег в ее перестройку, точно так же, как и мы вложили огромные средства в наши командные и контрольные системы. Теперь, подобно нам, они широко используют световоды и вдобавок целую новую сеть микроволновой релейной связи. Поэтому мы и перехватываем их передачи, – объяснил Джек. – Рассеивание с их микроволновых ретрансляторов.
      – Еще пара лет, и они полностью перейдут на световоды, вот тогда мы ничего не сможем узнать, – добавил генерал Фремонт. – Мне не нравится это.
      – И мне тоже, – согласился Райан, – однако мы в состоянии боевой готовности номер два, верно?
      – Они не знают об этом. Мы не сообщили им этого, – сказала Лиз Эллиот.
      – Если только русские не читают наши шифровки. Я ведь предупреждал вас, что у нас есть информация о том, что они подобрали ключ к нашим кодам.
      – АНБ утверждает, что вы сошли с ума.
      – Вполне возможно, но и АНБ не раз ошибалось.
      – Каково ваше мнение о психическом состоянии Нармонова? По-видимому, он перепуган не меньше меня, подумал Райан.
      – Сэр, я не могу ответить на этот вопрос.
      – А ведь мы даже не знаем, с ним ли ведем переговоры, – вмешалась Эллиот.
      – Я не могу согласиться с таким предположением, – резко ответил Райан. – Единственный довод в его пользу исходит из моего управления, а мы сомневаемся в нем. – Господи, и зачем только я представил им этот доклад, упрекнул он себя.
      – Прекратите эту говорильню, Райан, – оборвал его Фаулер. – Мне нужны факты, а не дискуссии. Вам это понятно?
      – Сэр, я уже не раз обращал ваше внимание на то, что у нас пока недостаточно информации для определенного вывода.

* * *

      – Чепуха, – заметил полковник, сидевший рядом с генералом Фремонтом.
      – Почему вы так думаете? – Командующий стратегической авиацией отвернулся от микрофона.
      – Доктор Эллиот права, сэр. В ее рассуждениях есть своя логика.
      – Господин президент, – донеслось из динамика, – по "горячей линии" поступает сообщение из Москвы.
      ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:
      НАМИ ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧЕНЫ СВЕДЕНИЯ О ТОМ, ЧТО АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНСКАЯ ЧАСТЬ БЕЗ ВСЯКОГО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ НАПАЛА НА НАШИ ВОЙСКА. МЫ ПОНЕСЛИ ТЯЖЕЛЫЕ ПОТЕРИ. ПРОСИМ ОБЪЯСНИТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ.
      – Черт побери, – произнес Райан, глядя на текст.
      – Хочу выслушать ваши точки зрения, – послышался голос Фаулера по селекторной связи.
      – Лучше всего ответить, что нам ничего не известно об этом инциденте, – сказала Эллиот. – Признавшись, что уже знаем об этом, мы возьмем на себя определенную ответственность.
      – В такой момент, как сейчас, всякая ложь исключена, – твердо произнес Райан. Даже ему самому показалось, что он зашел слишком далеко. "Они не согласятся с твоей точкой зрения, Джек, если ты начнешь кричать", – добавил он себе.
      – Скажи об этом Нармонову, – огрызнулась Эллиот. – Не забудь, это они напали на нас.
      – Да, по полученным нами сообщениям, но…
      – Что же, по-вашему, Райан, наши люди обманывают? – донесся из глубины горы Шайенн сердитый голос Борштейна.
      – Нет, генерал, я так не считаю. Но в такое время сообщения могут оказаться ненадежными, и вам это известно не хуже меня!
      – Если мы заявим, что нам ничего не известно, то в будущем сможем изменить свою позицию, и в данный момент нам не придется бросать им вызов, – продолжала настаивать советник по национальной безопасности. – И почему они подняли этот вопрос именно сейчас?
      – Господин президент, прежде вы были прокурором, – обратился к Фаулеру Райан, – и вам должно быть известно, как ненадежны могут быть заявления свидетелей. А если Нармонов задает нам этот вопрос искренне? Советую дать ему честный ответ. – Джек повернулся к Гудли, который одобрительно кивнул.
      – Роберт, мы имеем дело не с гражданскими лицами, а с профессиональными военными, а уж им-то следует уметь хорошо оценивать обстановку. Нармонов обвиняет нас в нападении на его войска, которого мы не совершали, – возразила Эллиот. – Советские войска не начинают боевые действия без приказов. Следовательно, Нармонову должно быть известно, что его обвинение лживо. Если мы признаем, что нам известно о боевых действиях, создастся впечатление, будто мы соглашаемся со справедливостью его обвинений. Я не знаю, какую игру ведет он – или тот, кто находится на другом конце "горячей линии", – но если мы просто ответим, что не знаем, о чем идет речь, то тем самым выиграем время.
      – Я категорически не согласен с такой точкой зрения, – произнес Джек, стараясь говорить как можно спокойнее.
      ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:
      КАК ВАМ ИЗВЕСТНО, СЕЙЧАС Я ЗАНИМАЮСЬ ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ СОБЫТИЯМИ, ПРОИСШЕДШИМИ НА НАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ ТЕРРИТОРИИ. БЛАГОДАРЮ ЗА ПОСЛАННЫЙ ВАМИ ЗАПРОС. Я УЖЕ ОТДАЛ ПРИКАЗ ВЫЯСНИТЬ СОСТОЯНИЕ ДЕЛ В БЕРЛИНЕ.
      – Какие будут мнения?
      – Этот сукин сын врет как сивый мерин, – заметил министр обороны. – У них слишком совершенная система связи, чтобы это было правдой.
      – Господи, Роберт, зачем лгать, когда я знаю, что ты лжешь?.. – произнес Нармонов, опустив голову. У советского президента возникли сейчас и другие вопросы. За последние два-три месяца его отношения с Америкой стали более прохладными. Когда Нармонов обратился с просьбой о предоставлении дополнительных кредитов, рассмотрение просьбы было отложено. Американцы настаивают на безусловном соблюдении соглашения о сокращении вооружений, хотя знают, в чем заключается причина задержки, и несмотря на то что он обещал Фаулеру при личной встрече принять неотложные меры. В чем причина ухудшения отношений? Почему Фаулер не выполняет данные им обещания? И чем он занимается в данный момент, черт побери?
      – Это не просто ложь, это нечто большее, – сказал министр обороны после некоторого размышления.
      – Что вы хотите этим сказать?
      – Он снова подчеркнул, что в первую очередь занимается спасением пострадавших в районе Денвера, однако мы знаем, что он привел свои стратегические силы в боевую готовность. Почему он не сообщил нам об этом?
      – Потому что боится, что мы сочтем его действия провокационными… – заметил Нармонов. Даже ему самому такое объяснение показалось неубедительным.
      – Может быть, – признал министр. – Но они не подозревают о нашем успехе в расшифровке их кодов. Не исключено, что они рассчитывают скрыть это от нас.
      – Нет, – донесся голос Куропаткина из командного центра ПВО. – Я не согласен с таким мнением. Мы не можем не заметить хотя бы части их приготовлений. Американцы несомненно знают, что нам известно о приведении в боевую готовность хотя бы части их стратегических сил.
      – Но не всех. – Министр обороны повернулся к Нармонову и взглянул ему прямо в лицо. – Мы должны рассмотреть вероятность того, что американский президент утратил способность к рациональному мышлению.

* * *

      – Впервые? – спросил Фаулер.
      Элизабет кивнула. Ее лицо стало теперь совсем бледным.
      – Это мало кому известно, Роберт, но это так. Русские никогда не приводили свои ракетные войска стратегического назначения в боевую готовность.
      – Но почему они сделали это сейчас? – спросил президент.
      – Роберт, единственным объяснением является то, что с нами разговаривает не Нармонов.
      – Как можно это проверить?
      – Этого проверить нельзя. Нас соединяет с Москвой канал компьютерной связи. Между нами нет ни голосовой связи, ни визуальной.
      – Милосердный Бог!

      – Райан, откуда нам известно, что мы действительно ведем переговоры с Нармоновым?
      – Господин президент, кто же еще может их вести?
      – Черт побери, Райан, именно вы представили мне эти сообщения!
      – Господин президент, вам следует успокоиться, – посоветовал Райан, голос которого отнюдь не свидетельствовал о его собственном спокойствии. – Да, я ознакомил вас с этой информацией, сообщил, что она не проверена, а несколько минут назад также сказал, что, по нашему мнению – и на то есть причины, – она может даже быть ложной.
      – Неужели вы не просматриваете собственные доклады? Это вы предостерегли нас, что у русских исчезли ядерные боеголовки! – напомнила Эллиот. – Так вот, они нашлись – нашлись как раз в том месте, где мы должны были присутствовать!
      Господи, она перепугана еще больше его, подумала Элен Д'Агустино и взглянула на Пита Коннора, лицо которого было бледным как полотно. Да, события развиваются слишком быстро, решила она.
      – Послушай, Лиз, я устал повторять, что сведения, имеющиеся в нашем распоряжении, ненадежны. Их слишком мало, чтобы прийти к какому-то определенному заключению.
      – Но почему они объявили боевую готовность в ракетных войсках?
      – Да по той же причине, что и мы! – крикнул Райан. – Может быть, если обе стороны отступят…
      – Райан, только не надо давать мне советы, как поступать, – тихо произнес Фаулер. – От вас мне нужна только информация. Решения будут приниматься здесь.

* * *

      Джек отвернулся от микрофона. Он проигрывает, подумал Гудли. Райан выглядел болезненно бледным. Он посмотрел в окно на двор ЦРУ и почти пустое здание напротив, глубоко вздохнул и снова заговорил в микрофон.
      – Господин президент, – сказал Джек, сдерживая себя, – мы придерживаемся точки зрения, что президент Нармонов остается во главе советского правительства. Нам ничего не известно о причине взрыва в Денвере, но в нашем распоряжении нет никакой информации, которая указывала бы на то, что он вызван советским ядерным устройством. Мы убеждены, что подобная операция со стороны Советского Союза была бы безумным шагом, и даже если предположить, что контроль там перешел к военным – после переворота, о котором у нас нет никаких сведений, сэр, – вероятность подобного просчета приближается к нулю, сэр. Такова точка зрения ЦРУ.
      – А Кадышев? – спросил Фаулер.
      – Сэр, у нас есть доказательства, появившиеся только вчера и сегодня, на основании которых можно предположить, что его сообщения недостоверны. Мы не в состоянии подтвердить, что произошла одна из встреч, которая должна…
      – Одна? Вы не можете подтвердить, состоялась ли всего одна встреча? – спросила Эллиот.
      – Дайте же мне закончить! – Райан снова вышел из себя. – Черт побери, это обнаружил Гудли, а не я! – Он сделал паузу и перевел дыхание. – Доктор Гудли обратил внимание на некоторые едва различимые оттенки в сообщениях Кадышева и решил проверить их происхождение. Мы полагали, что все доклады Кадышева поступали после его личных встреч с Нармоновым. В одном случае мы не сумели добиться совпадения их маршрутов. Мы не уверены, встречались ли они в этом случае вообще. Если такой встречи не было, то Кадышев лжет.
      – Я полагаю, вы проверили вероятность их тайной беседы? – В голосе Эллиот звучала насмешка. – Или, по вашему мнению, такой вопрос будет рассматриваться во время деловой встречи? Неужели вы считаете, что он будет обсуждать опасность возможного переворота на заранее запланированном совещании?
      – В который раз мне приходится повторять, что его информацию никто не смог подтвердить – ни мы, ни англичане. Вообще никто!
      – Райан, по вашему мнению, заговор, имеющий целью военный переворот, особенно в такой стране как Советский Союз, будет готовиться в обстановке полной секретности? – спросил Фаулер.
      – Конечно.
      – Тогда как вы можете рассчитывать на подтверждение этого из других источников? – Фаулер говорил как адвокат на судебном заседании.
      – Да, сэр, на это трудно надеяться, – признал Райан.
      – Следовательно, информация, полученная от Кадышева, – это лучшее, чем мы располагаем, верно?
      – Да, господин президент, если она соответствует истине.
      – Вы говорите, что у вас нет надежных доказательств, подтверждающих ее?
      – Совершенно верно, господин президент.
      – Но в то же время вы не имеете достоверной информации, опровергающей сообщения Кадышева, правда?
      – Сэр, у нас есть основания…
      – Отвечайте на мой вопрос!
      Правая ладонь Райана сжалась в твердый, побелевший от напряжения кулак.
      – Нет, господин президент, такой информации у нас нет.
      – А те сведения, что мы получали от него последние несколько лет, были надежными и достоверными?
      – Да, сэр.
      – Таким образом, исходя из этого, можно утверждать, что информация, присланная Кадышевым, является лучшей из всего, чем мы располагаем?
      – Да, сэр.
      – Благодарю вас. Предлагаю вам, доктор Райан, попытаться получить дополнительные сведения. Когда они поступят к вам, я буду готов выслушать их.
      Связь прервалась.
      Джек медленно встал. Ноги едва повиновались ему. Он сделал шаг к окну и закурил сигарету.
      – Я потерпел неудачу, – обратился он к миру, – Господи милосердный, какую неудачу…
      – Не по твоей вине, Джек, – заметил Гудли. Райан стремительно обернулся.
      – Эта фраза будет прекрасно выглядеть на моем надгробном памятнике, черт побери! "Не по твоей вине" был взорван наш безумный мир!
      – Перестань, Джек, все не так уж плохо.
      – Ты так думаешь? А ты слышал их голоса?

* * *

      Самолеты взлетали с палубы советского авианосца "Кузнецов" не так, как с американских авианосцев, где использовались катапульты. Носовая часть судна загибалась кверху подобно лыжному трамплину. Первый МИГ-29 устремился вперед со стартового положения, поднялся по изгибающейся плоскости и взвился в воздух. Такой взлет был тяжелым испытанием для летчиков и самолетов, но действовал исправно. За ним последовал второй истребитель, и оба повернули на восток. Они едва успели набрать высоту, когда ведущий услышал в своих наушниках жужжание.
      – Похоже на сигнал бедствия, – сообщил он ведомому. – Судя по частоте, один из наших.
      – Да, к востоку от юго-востока. Это точно один из наших. Кто же это может быть?
      – Не знаю.
      Ведущий передал эти сведения в штаб соединения, находящийся на "Кузнецове", и получил приказ выяснить источник сигнала бедствия.

* * *

      – Говорит "Сокол-2", – послышалось сообщение с "Хокая". – Видим два истребителя с русского авианосца, с большой скоростью направляются к нам, пеленг три-один-пять, расстояние двести пятьдесят миль от Стика.