– Не люблю, когда меня пытаются использовать в своих целях. – Хольцман откинулся назад, закинув руки за голову.
      Он сидел в конференц-зале со своим главным редактором, таким же опытным журналистом, десятилетиями следившим за событиями в Вашингтоне. Редактор завоевал известность еще в период безумия, положившего конец президентству Ричарда Никсона. Да, то было бурное время. После этого у американских средств массовой информации появился вкус к крови, который так и не исчез. Единственным положительным фактором в этом, думал Хольцман, было то, что они перестали с трепетом относиться к кому бы то ни было. Любой политический деятель был потенциальной целью для справедливого негодования жрецов американской прессы. Само по себе это было здоровым намерением, хотя размах расследований иногда заходил слишком далеко.
      – Это неважно. Кому понравится такое? Итак, что из того, что нам известно, правда? – спросил редактор.
      – Нам придется поверить тому, что Белый дом не получает надежной информации. Для ЦРУ в этом нет ничего нового, хотя сейчас положение не такое плохое, как раньше. Более того, можно с уверенностью утверждать, что деятельность управления даже улучшилась – несмотря на то что Кабот ликвидировал немало должностей. Нам также придется поверить тому, что она рассказала о Нармонове и его военных.
      – А относительно Райана?
      – Я встречался с ним на приемах, но ни разу не брал интервью. Он вообще-то приличный мужик с хорошим чувством юмора. У него поразительные заслуги, по-видимому. Две звезды за разведывательную деятельность – конкретно об этом нам ничего не известно. Когда Кабот принялся сокращать оперативное управление, он выступил против и, судя по всему, сумел добиться сохранения ряда должностей. Райан славится стремительными действиями. Эл Трент поддерживает с ним хорошие отношения, и это – несмотря на ссору, которая произошла между ними несколько лет назад. В этом есть что-то для хорошего материала, однако Трент наотрез отказался говорить о случившемся, когда я спросил его. По-видимому, они обнялись и помирились, и я верю в это, как в Санта-Клауса.
      – Он склонен развлекаться с женщинами на стороне? – поинтересовался редактор.
      – Что значит – склонен? У них что, красная надпись на рубашках, у тех, кто склонен?
      – Очень остроумно. Боб. Тогда что ты хочешь от меня?
      – Так мы будем печатать статью об этом или нет? Глаза редактора расширились от изумления.
      – Ты шутишь? Да разве мы можем позволить себе не опубликовать такой материал?
      – Не люблю, когда меня используют в своих целях, – повторил Хольцман.
      – Мы уже говорили об этом! И мне это тоже не нравится. Но материал-то важный, и, если мы не опубликуем его, это сделает "Тайме". Когда он будет готов?
      – Скоро, – пообещал Хольцман. Теперь ему было ясно, почему он отказался от должности заместителя главного редактора. В деньгах он не нуждался: доход, получаемый от книг, избавил Хольцмана от такой необходимости. Ему нравилось быть журналистом, он все еще сохранил свой идеализм, все еще интересовался содержанием своих статей. И не менее важно, что от него не требовалось принимать ответственные решения, подумал Хольцман.

* * *

      Новый питательный насос оправдал все, что обещал главный инженер, когда говорил о сложностях, связанных с его установкой, сказал себе капитан первого ранга Дубинин. Им пришлось демонтировать практически целый отсек, чтобы разместить его, и к тому же понадобилось прорезать отверстие в двойном корпусе субмарины. Дубинин все еще мог поднять голову и увидеть небо сквозь то, что раньше было изогнутой стальной обшивкой. Такое зрелище действовало на нервы любому офицеру-подводнику. Им нужно было убедиться в том, что питательный насос функционирует нормально, прежде чем заварить отверстие, через которое его опустили внутрь лодки. Впрочем, могло быть гораздо хуже. У "Адмирала Лунина" был стальной корпус. А вот корпуса некоторых советских подлодок были из титана, который очень плохо поддается сварке.
      Отсек, где размещались питательный насос и парогенератор, находился сразу позади реакторного отделения в сторону кормы. Более того, корпус реактора примыкал к переборке со стороны носа, тогда как питательный насос в полном сборе примыкал к той же переборке, но позади нее. Насос обеспечивал циркуляцию воды внутри реактора. Перегретый пар поступал в парогенератор, проходя через интерфейс. Там тепло перегретого пара заставляло кипеть воду в "наружном", или нерадиоактивном, контуре, и этот вторичный пар вращал турбины подводной лодки (вращая в свою очередь винт через посредство редукторов). Пар из "внутренней" петли, потеряв почти всю энергию, поступал в конденсатор, который охлаждался морской водой, поступающей из-за борта, превращался в воду и закачивался обратно в нижнюю часть реактора для последующего нагрева и повторения цикла. Парогенератор и конденсатор составляли единый блок, и один и тот же многоступенчатый насос заставлял воду проходить через все этапы циркуляции. Это механическое устройство представляло собой ахиллесову пяту всех судов с атомными двигателями. Насосу приходилось прокачивать огромную массу воды, которая была горячей как в прямом смысле слова, то есть термически, так и потому, что она являлась радиоактивной. При выполнении такой механической работы неизбежно возникал шум. До сих пор.
      – Удивительно оригинально, – заметил Дубинин.
      – Еще бы. Американцы потратили десять лет на разработку и доводку этого насоса. Они собирались использовать его на своих атомных ракетоносцах, затем отказались от него. Проектировщики были потрясены такой неудачей.
      Капитан только покачал головой. Циркуляция воды на новых американских реакторах обеспечивалась естественным конвекционным течением. Это было еще одним техническим преимуществом новой конструкции. Умны же эти американцы! – подумал Дубинин. Вместе с главным инженером он ждал, когда реактор выйдет на проектную мощность. Из него были удалены контрольные стержни, свободные нейтроны из топливных элементов вступили во взаимодействие, и началась контролируемая цепная реакция. Операторы у панели управления следили за температурой внутри реактора и называли вслух цифры.
      – Сейчас начнется… – прошептал главный инженер.
      – Значит, вы не видели работу питательного насоса? – удивился капитан первого ранга.
      – Нет.
      Великолепно, подумал Дубинин, глядя на небо над головой. Какое ужасное зрелище для человека, стоящего внутри подводной лодки…
      – Что это?
      – Только что включился насос.
      – Вы шутите. – Он посмотрел на массивное, многоступенчатое устройство. Не было никаких признаков… Дубинин подошел к панели управления и…
      Он громко рассмеялся.
      – Насос работает, капитан, – заметил командир БЧ-5.
      – Увеличивайте мощность, – скомандовал Дубинин.
      – Десять процентов мощности, и продолжает увеличиваться.
      – Доведите мощность до десяти процентов сверх максимальной.
      – Но, капитан…
      – Я знаю, мы никогда не превышали максимум. – Проектная мощность реактора равнялась пятидесяти тысячам лошадиных сил, но, как и в большинстве двигателей, она была немного преуменьшена. На ходовых испытаниях ее довели однажды до пятидесяти восьми тысяч, что закончилось незначительным повреждением труб парогенератора. Максимальная полезная мощность равнялась 54960 лошадиным силам. Дубинин достигал такой мощности только один раз, вскоре после того, как стал командиром "Адмирала Лунина". Каждый командир испытывает свою подлодку на предельной мощности, подобно тому как летчик-истребитель должен узнать по крайней мере один раз, с какой скоростью может мчаться его машина, стремительно прорезая воздух.
      – Слушаюсь, – кивнул механик.
      – И внимательно наблюдайте за приборами, Иван Степанович. Бели вдруг заметите что-то, немедленно заглушайте реактор. – Дубинин похлопал его по плечу и вернулся в переднюю часть отсека, надеясь, что сварщики хорошо справились со своей работой. Он пожал плечами. Все сварочные швы были подвергнуты рентгеноскопии, раковин нигде не обнаружили. Командир не может заботиться обо всем, а на его подлодке находился отличный стармех.
      – Двадцать процентов мощности.
      Главный инженер верфи оглянулся по сторонам. Питательный насос был установлен на своей платформе, снабженной амортизаторами. Это предупреждало передачу шума и вибрации от насоса на корпус субмарины и далее в окружающую корпус воду. Какая неудачная конструкция! – подумал адмирал. Ну что ж, в дальнейшем мы улучшим ее. Кораблестроение – одна из немногих уцелевших форм инженерного искусства.
      – Двадцать пять.
      – Я начинаю слышать какой-то шум, – заметил Дубинин.
      – Скорость эквивалентна этой мощности?
      – С полной бытовой нагрузкой… – Это означало ту долю мощности, которая требовалась для функционирования корабельных систем, начиная от кондиционирования воздуха до освещения кают. – Десять узлов. – Субмарины класса "Акула" потребляли много электроэнергии для повседневных нужд. Основная часть мощности расходовалась на систему кондиционирования воздуха, которая была весьма примитивной и пожирала до десяти процентов номинальной мощности реактора. – На бытовые нужды уходит семнадцать процентов, и лишь после этого начинает вращаться винт. Западные системы намного эффективнее.
      Главный инженер верфи мрачно кивнул.
      – Там у них огромная промышленность, занятая производством экономичных систем, – машиностроение, принимающее во внимание потребности окружающей среды. У нас еще отсутствует инфраструктура, позволяющая вести исследования в этой области.
      – У них намного более жаркий климат. Однажды в июле мне пришлось побывать в Вашингтоне. Даже в аду не может быть хуже.
      – Неужели?
      – Сотрудник нашего посольства, сопровождавший меня, сказал, что когда-то на этом месте находилось малярийное болото. Случались даже эпидемии желтой лихорадки. Ужасный климат.
      – Я не знал этого.
      – Тридцать процентов, – произнес стармех.
      – Как вы попали туда? – спросил адмирал.
      – Десять лет назад, когда там шли переговоры по предупреждению несчастных случаев на море. Это было мое первое и последнее дипломатическое поручение. Какому-то штабному идиоту пришло в голову, что там может понадобиться подводник. Меня забрали прямо из Академии Фрунзе. Пустая трата времени, – добавил Дубинин.
      – Какое у вас создалось впечатление?
      – Скучища. Американские подводники высокомерны и относятся к нам с презрением. Никакого товарищества в то время. – Дубинин сделал паузу. – Впрочем нет, несправедливо так говорить. Политический климат тогда был совершенно другим. Меня принимали гостеприимно, но холодно. Я побывал на бейсбольном матче.
      – Понравилось? – спросил адмирал. Капитан первого ранга улыбнулся.
      – Пиво и закуски оказались превосходными. Сама игра была совершенно непонятной, а их объяснения только сбивали с толку.
      – Сорок процентов.
      – Двенадцать узлов, – сказал Дубинин. – Шум увеличивается…
      – И все-таки?
      – И все-таки это всего лишь малая часть того шума, который исходит от прежнего насоса. Обслуживающему персоналу приходилось надевать здесь защитные наушники. А при полной скорости грохот был страшным.
      – Посмотрим, что будет дальше. Вы узнали что-нибудь интересное в Вашингтоне?
      Дубинин снова хмыкнул.
      – Узнал – по улицам нельзя ходить в одиночку. Однажды вышел на прогулку и увидел, как какой-то хулиган напал на женщину, – вы не поверите, всего в нескольких кварталах от Белого дома!
      – Неужели?
      – Этот молодчик попытался пробежать мимо меня с ее сумочкой в руках. Как в сцене из гангстерского фильма. Просто удивительно.
      – Попытался?
      – Я разве не рассказывал, что в молодости был хорошим футболистом? Я сделал подкат – может быть, с излишним энтузиазмом. Между прочим, разбил ему коленную чашечку. – Дубинин улыбнулся, вспомнив, как расправился с мерзавцем. Действительно, бетонные тротуары куда тверже, чем поросшая травой поверхность футбольного поля…
      – Пятьдесят процентов.
      – И что было дальше?
      – Сотрудники посольства устроили грандиозный скандал. Посол вопил как недорезанная свинья. Я решил, что меня отошлют домой. Однако местная полиция хотела наградить меня медалью. Тогда все спустили на тормозах, и впредь меня не приглашали принять участие в дипломатических переговорах. – Дубинин расхохотался. – Я одержал победу. Восемнадцать узлов.
      – Зачем вы вмешались в это происшествие?
      – Я был молодым и глупым, – объяснил Дубинин. – Мне даже в голову не пришло, что это могла быть провокация со стороны ЦРУ, – наш посол беспокоился именно об этом. Разумеется, никакой провокацией и не пахло – просто пожилая слабая негритянка и молодой хулиган. Колено у него здорово пострадало. Интересно, он научился снова бегать? А если это действительно был агент ЦРУ, одним шпионом стало меньше.
      – Шестьдесят процентов, работает устойчиво, – произнес старший механик. – Никаких колебаний в уровне давления.
      – Двадцать три узла. Оставшиеся сорок процентов мало что нам покажут.., и шум потока сейчас начнет отражаться в корпусе лодки. Будь повнимательнее, Ваня!
      – Слушаюсь, капитан!
      – Какую наибольшую скорость вы развивали?
      – Тридцать два узла при номинальной мощности реактора. Тридцать три – при перегрузке.
      – Ходят слухи о новой краске для корпуса лодки…
      – Это то самое английское изобретение? Судя по данным разведки, американские ударные подлодки в результате ее использования сумели увеличить скорость больше чем на узел.
      – Совершенно верно, – подтвердил адмирал. – Мне говорили, что формула состава нам известна, вот только мы столкнулись с трудностями при ее производстве, а процесс окраски еще более сложен.
      – При скорости свыше двадцати пяти узлов возникает опасность срыва антиакустических плиток с поверхности корпуса. У меня такое однажды случилось – тогда я был старпомом на "Свердловском комсомольце"… – Дубинин покачал головой. – Ощущение, словно ты оказался внутри железного барабана – так эти проклятые резиновые плитки били по корпусу.
      – Боюсь, что с этим мы ничего пока не можем сделать.
      – Семьдесят пять процентов мощности.
      – Уберите эти плитки, и я смогу прибавить еще один узел к предельной скорости.
      – Вы действительно выступаете за это? Дубинин отрицательно потряс головой.
      – Нет. При мчащейся в воде торпеде это может стать границей между жизнью и смертью.
      На этом разговор прекратился. Через десять минут мощность реактора достигла предельной – пятидесяти тысяч лошадиных сил. Шум насоса стал теперь очень заметным, но все-таки можно было разговаривать друг с другом. Когда на лодке стоял прежний насос, вспомнил Дубинин, при таком уровне мощности казалось, что рядом играет оркестр рок-музыки, и по твоему телу пробегали колебания. Сейчас насос работал намного тише, и к тому же начальник верфи обещал усовершенствовать амортизаторы его основания. Да, адмирал не хвастался. Шум резко уменьшился. Прошло еще десять минут и Дубинину все стало ясно. Он уже видел и слышал достаточно.
      – Начать уменьшение мощности, – скомандовал Дубинин.
      – Ну как, Валентин Борисович?
      – КГБ украл это у американцев?
      – Такое впечатление создалось и у меня, – ответил адмирал.
      – Расцелую первого же разведчика, которого встречу.

* * *

      Сухогруз "Джордж Макриди" стоял пришвартованный у причала. Шла погрузка. Это был большой океанский корабль, построенный десять лет назад, с мощными низкооборотными морскими дизелями. Он был спроектирован как лесовоз, способный перевозить тридцать тысяч тонн обработанной древесины или, как в данном случае, бревен. Обычно японцы предпочитали сами обрабатывать лесоматериалы. При этом деньги, затраченные на обработку, оставались в стране, а не уходили за границу. По крайней мере в этом случае для перевозки использовался корабль под американским флагом – уступка, которой удалось добиться после десяти месяцев переговоров. Побывать в Японии интересно, хотя и дорого.
      Под внимательным взглядом первого офицера подъемные краны снимали с грузовиков бревна и опускали их в трюмы, специально построенные для этой цели. Погрузка шла удивительно быстро. Автоматизация процессов погрузки была, наверно, самым важным усовершенствованием в торговом флоте. "Джорджа М." можно загрузить меньше чем за сорок часов и разгрузить в порту назначения за тридцать шесть, что позволяло кораблю быстро выйти в море. Это было экономически выгодно, хотя и лишало его команду возможности как следует погулять в том порту, куда забрасывала моряков служба. Сокращение доходов у портовых баров и других заведений, занимающихся отдыхом моряков, мало интересовало судовые компании, не получавшие выгоды от своих кораблей, когда они стояли у причалов.
      – Пит, я получил метеопрогноз, – сообщил третий офицер. – Погода могла бы быть лучше.
      Первый помощник посмотрел на метеосводку.
      – Вот это да!
      – Совершенно верно, над Сибирью формируется огромная область низкого давления. Через пару дней нас изрядно потреплет. Да и обойти шторм не удастся – он захватывает слишком большую площадь.
      Взглянув на цифры, первый помощник свистнул от изумления.
      – Не забудь приготовиться как следует, Джимми.
      – Ладно. У нас много палубного груза?
      – Одни эти бревна. – Он указал вниз. Моряк что-то проворчал и поднял бинокль.
      – Боже мой, да они скованы вместе цепями!
      – Именно поэтому мы и не можем спрятать их в трюм.
      – Поразительно! – прошептал молодой моряк.
      – Я уже дал указания боцману. Он закрепит их как следует и принайтовит к палубе.
      – Отличная мысль. Пит. Если шторм будет таким, как я ожидаю, на палубе можно будет заниматься серфингом.
      – Капитан все еще на берегу?
      – Да, обещал вернуться в четырнадцать ноль ноль.
      – Бункеровка закончена. Стармех выведет свои дизели на полную мощность в семнадцать тридцать?
      – Да.
      – Черт возьми, даже с бабой переспать не хватает времени.
      – Я передам капитану относительно прогноза погоды. Из-за шторма мы можем опоздать с прибытием в Японию.
      – Капитану это не очень понравится.
      – Думаешь, нам будет приятно?
      – Послушай, если из-за шторма нарушится график пользования причалом, может быть, я…
      – И я тоже, дружище.
      Первый офицер ухмыльнулся. Оба были холостыми.

* * *

      – Красиво, правда? – спросил Фромм. Он наклонился вперед, глядя на металлическую массу через прозрачные лексановые щиты. Механическая рука манипулятора сняла плутоний со шпинделя и поднесла к Фромму для визуального контроля… Это не было необходимым, но плутоний все равно нужно было переместить для следующей фазы обработки, и Фромм решил посмотреть на него поближе. Он включил мощный электрический фонарь и направил его на сверкающую массу, но тут же выключил. Верхнее освещение было достаточно ярким.
      – Действительно, поразительно красиво, – согласился Госн. Перед ними находился предмет, внешне напоминавший хрусталь. На самом деле он был намного глаже любого стекла. Обработка наружной поверхности была так точна, что наибольший эффект искажения вызывался силой тяжести. Если и были неровности, то столь незначительные, что различить их невооруженным глазом было попросту невозможно, и находились они, вне сомнения, в пределах допусков, установленных Фроммом, – он разрабатывал тексты программ для станков на компьютере.
      Наружная поверхность изогнутого цилиндра была идеальной и отражала свет подобно какой-то эксцентрической линзе. Когда механическая рука начала поворачивать цилиндр вокруг продольной оси, отражение падающего с потолка света было плавным и не подрагивало. Даже немецкий инженер счел это удивительным.
      – Никогда бы не поверил, что мы сможем так хорошо справиться со своей задачей, – заметил Госн. Фромм утвердительно кивнул.
      – Еще совсем недавно такая точность была просто недостижима. Технология станков на воздушных подушках появилась меньше пятнадцати лет назад, а системы, подчиняющиеся лазерному контролю, – еще позже. Основным направлением коммерческого применения все еще является изготовление сверхточных инструментов вроде астрономических телескопов, высококачественных линз, специальных деталей для центрифуг… – Немец выпрямился. – Теперь нужно отполировать внутренние поверхности. Их невозможно подвергнуть визуальному контролю.
      – Почему сначала обрабатывались наружные поверхности?
      – Чтобы быть уверенными в том, что станок работает должным образом. Обработка внутренних поверхностей будет контролироваться лазерным лучом – а теперь нам известно, что лазер функционирует нормально. Объяснение не было до конца откровенным, но Фромму не хотелось говорить правду: он действительно считал созданный цилиндр прекрасным. Молодой араб вряд ли поймет это… Действительно, в этом было что-то фаустовское, подумал Фромм, верно?
      Как странно, подумал Госн, что-то, имеющее такие прекрасные формы, может…
      – Все идет хорошо.
      – Конечно, – ответил Фромм. Он сделал жест в сторону изолированного пространства. Хорошо отлаженный станок снимал что-то, похожее на металлическую стружку, только гораздо тоньше, видное исключительно из-за способности отражать свет. Эту удивительно ценную стружку собирали и хранили для переплавки и возможного использования в будущем.
      – Самое время сделать перерыв, – сказал Фромм и отвернулся от станка.
      – Согласен. – Они работали уже четырнадцать часов. Госн отпустил рабочих, затем они с Фроммом тоже ушли, оставив помещение под охраной двух вооруженных часовых.
      Охранники не были образованными людьми. Их выбрали из самых верных сторонников командира, каждый из них имел за плечами много лет боевых операций. Странным могло показаться то, что эти боевые операции велись главным образом против таких же арабов, как и они, а не против предполагаемых врагов-сионистов. Террористических групп было в изобилии, и, поскольку каждая из них вербовала сторонников среди палестинцев, этим группам приходилось соперничать между собой за ограниченное число бойцов. Соперничество между вооруженными людьми нередко вело к столкновениям и смертям. В случае с охранниками это доказывало их лояльность. Каждый из часовых был прекрасным стрелком и почти не уступал новому пополнению отряда Куати – американцу Расселлу, этому неверному.
      Один из охранников, закурив сигарету, прислонился к стене. Ему предстояла еще одна скучная бессонная ночь. Занимая пост наружного часового, обходящего периметр лагеря, или охраняя дом, в котором спал Куати, они могли хотя бы развеяться, сменить обстановку. Можно было вообразить, что за каждым автомобилем или в каждом окне скрывается израильский агент, и такие мысли поддерживали бдительность, не давали задремать, и смена проходила быстрее. Но здесь ситуация была иной. Здесь они охраняли машины, неподвижные и молчаливые. Чтобы немного отвлечься, не отступая от выполнения своих обязанностей, охранники следили за операторами, ходили за ними следом по мастерской, сопровождая их туда, где техники ели и спали, и даже наблюдали за их работой, если она не была особенно сложной. Ахмед, хотя и не получил образования, но был сообразителен, быстро схватывал то, что его интересовало, и ему казалось, что он мог бы заменить любого из операторов, если бы ему дали несколько месяцев, чтобы овладеть этой профессией. Он отлично разбирался в оружии и мигом обнаруживал неисправность или налаживал прицел не хуже опытного оружейника.
      Расхаживая возле своего объекта, он прислушивался к монотонному шуму вентиляторов, подававших воздух в системы, и при каждом обходе смотрел на контрольную панель, где приборы указывали на состояние этих систем. Охранники следили также за резервными генераторами, контролируя уровень топлива в баках.
      – Они очень беспокоятся о том, как соблюдается график, правда? – рассуждал Ахмед. Он продолжал обход, надеясь, что один из огоньков на контрольной панели погаснет. Ахмед и второй часовой остановились и посмотрели на металлический цилиндр, который так интересовал Фромма и Госна.
      – Как ты думаешь, что это такое?
      – Что-то необыкновенное, – ответил Ахмед. – Посмотри только, как они держат все в секрете.
      – Думаю, это часть атомной бомбы. Ахмед повернулся к своему напарнику.
      – Почему ты так считаешь?
      – Один из операторов сказал, что это не может быть ничем другим.
      – Вот будет подарочек нашим израильским друзьям!
      – После того как за эти годы погибло столько арабов – по вине израильтян, американцев, всех остальных.., да, это был бы подарок что надо. – Охранники продолжали ходить между застывшими станками. – Интересно, почему они так торопятся?
      – Какая разница почему, они хотят поскорее закончить работу. – Ахмед снова остановился, глядя на металлические и пластмассовые детали, разложенные на сборочном столе. Атомная бомба? – спросил он себя. Но некоторые детали выглядели как.., как соломинки для лимонада, длинные и тонкие, связанные в пучки и слегка изогнутые… Соломинки для питья лимонада – в атомной бомбе? Это невозможно. Ведь атомная бомба должна походить на.., на что? Ахмед признался себе, что не имеет об этом ни малейшего представления. Он мог читать Коран, газеты, инструкции по уходу за оружием. Не его вина, что у него не было возможности стать образованным человеком подобно Госну, которого Ахмед уважал и которому он завидовал. Какая это прекрасная штука образование. Если бы его отец не был крестьянином, выселенным со своей земли и ставшим мелким торговцем, а кем-то более значительным, способным скопить немного денег…
      Во время следующего обхода Ахмед увидел.., банку из-под краски? –Что-то очень похожее на банку из-под краски. Металлические стружки после обточки детали собирались в поддоне с фреоном. Ахмед часто видел это. Стружки – они походили главным образом на очень тонкие металлические нити – потом собирали и ссыпали в контейнер, действительно похожий на банку из-под краски, делали это через специальное окошко руками в толстых резиновых перчатках. После чего банку помещали в коробку с двойными дверцами, вынимали оттуда, несли в другую комнату, открывали в такой же коробке и высыпали содержимое в одну из странных форм.
      – Я выйду на минутку отлить, – произнес напарник.
      – Подыши свежим воздухом, – посоветовал Ахмед.
      Перекинув автомат через плечо, он смотрел вслед другу, который вышел наружу через двойные двери. Скоро он и сам выйдет немного развеяться, когда придет время обойти вокруг здания. Он был старшим и отвечал не только за безопасность мастерской, но и за наружных часовых. Ахмед считал, что такая ответственность хороша уже тем, что позволяет выйти из мастерской. Разве может человек жить, закрытый внутри помещения, как в космической станции или в подводной лодке, подумал Ахмед. Ему хотелось стать образованным человеком, но не для того, чтобы превратиться в конторского служащего – сидеть и читать бумаги. Нет, лучше стать инженером, строить дороги и мосты. Когда-то это было его честолюбивой мечтой. Может быть, его сын сможет стать инженером, если, конечно, будет возможность жениться и иметь сына. Пока об этом можно только мечтать. Да и то не сейчас. Главной мечтой сейчас было дожить до того момента, когда все это кончится, когда можно будет отложить в сторону автомат и вести обычную жизнь.