* * *

      Это была самая деликатная операция. Плутоний поместили в керамические плавильные тигли из сульфида церия. Затем тигли отнесли в электрическую печь. Фромм закрыл дверцу на запор. Вакуум-насос откачал воздух, и внутрь печи пустили аргон.
      – В воздухе содержится кислород, – объяснил Фромм. – А аргон инертен. Мы не можем рисковать. Плутоний в высшей степени склонен к химическим реакциям и способен к самовоспламенению. Керамические тигли не реагируют на контакт с другими химическими веществами и инертны, как и аргон. Мы плавим плутоний в нескольких тиглях, чтобы избежать опасности создания критической массы и начала преждевременной цепной реакции.
      – Фазовые трансформации? – спросил Госн.
      – Совершенно верно.
      – Сколько потребуется времени? – Этот вопрос задал Куати.
      – Два часа. Здесь мы не будем спешить. После удаления из печи тигли будут, разумеется, закрыты и разливать плутоний придется тоже в инертной среде. Теперь вы понимаете, почему нам потребовалась такая печь.
      – Во время разлива не возникнет опасности? Фромм отрицательно покачал головой.
      – Никакой опасности – до тех пор, пока мы соблюдает осторожность. Конфигурация литейной формы совершенно исключает возможность образования критической массы. Я многократно проделывал эту часть операции во время имитационных упражнений. Несчастные случаи действительно происходили, но всякий раз, когда работали с более крупными количествами плутония, и еще до того, как мы поняли всю опасность обращения с ним. Нет, мы будем действовать медленно и осторожно. Словно разливаем золото, – заключил Фромм.
      – А сколько уйдет на обработку?
      – Три недели – и затем две недели на сборку и испытание компонентов.
      – Очистка трития? – спросил Госн. Фромм наклонился и заглянул в печь.
      – Я займусь этим перед самым концом проекта.

* * *

      – Есть какое-нибудь сходство? – спросил следователь.
      – Трудно сказать, – ответил Веллингтон.
      – Как бы то ни было, малышка относится к нему с нежностью. И он – тоже. Симпатичный ребенок. Я следил за тем, как они собирали качели во время уик-энда. Между прочим, маленькую девчушку зовут Джеки – Жакелин Тереза…
      – Вот как? Интересно. – Веллингтон сделал пометку.
      – Так вот, малышке очень понравилось качаться.
      – И к мистеру Райану она тоже тянется.
      – Вы полагаете, он действительно ее отец?
      – Не исключено, – ответил Веллингтон, наблюдая за изображением на экране телевизора, воспроизводимым с видеокассеты, и сравнивая его с фотографиями. – Недостает яркости.
      – Я могу попросить техников усилить контрастность. А вот для видеоленты потребуется несколько дней. Придется делать это кадр за кадром.
      – Да, отличная мысль. Нам нужны убедительные доказательства.
      – Куда уж лучше. А что с ним будет дальше?
      – Думаю, его попросят уйти с государственной службы.
      – Знаете, если бы мы были частными гражданами, это можно было бы назвать шантажом, вторжением в личные дела…
      – Но мы на государственной службе, и это не шантаж. У этого Райана допуск к документам исключительной важности, и теперь становится ясным, что в его личной жизни не все так гладко, как это кажется с первого взгляда.
      – Значит, мы здесь совершенно ни при чем, верно?
      – Совершенно точно.

      – Черт побери, Райан, вы не имеете права так поступать!
      – Как? – спросил Райан.
      – Вы обратились в конгресс, не поставив меня в известность!
      – Не понимаю, о чем вы говорите. Я всего лишь высказал предположение в разговоре с Трентом и Феллоузом, что могут возникнуть неприятности. Это входит в мои обязанности.
      – Но у нас нет полного подтверждения! – воскликнул директор ЦРУ.
      – А разве у нас бывают сведения, полностью подтвержденные?
      – Взгляните на это. – Кабот передал Джеку новую папку.
      – Это сообщение от Спинакера. Почему мне не передали его?
      – Читайте! – огрызнулся Кабот.
      – Подтверждаю утечку информации… – Это было короткое сообщение, и Райан быстро прочитал его.
      – Вот только, по его мнению, утечка информации произошла в нашем посольстве в Москве. Шифровальщик или кто-нибудь еще.
      – Это всего лишь его предположение – здесь в сущности говорится об одном: он настаивает, чтобы его сообщения передавались отныне из рук в руки. Это единственное, что вытекает из его слов.
      Кабот поморщился. Было очевидно, что он не уверен в себе.
      – Мы так поступали и раньше.
      – Да, поступали, – согласился Райан. Теперь это будет даже проще, подумал он, – между Нью-Йорком и Москвой функционирует прямая авиалиния.
      – Как выглядит сейчас "крысиная линия"?
      На лице Райана появилось неодобрительное выражение. Кабот любит пользоваться жаргоном ЦРУ, хотя термин "крысиная линия", означающая цепь агентов и методы, с помощью которых сообщение поступало к сотруднику ЦРУ, руководящему данным агентом, вышло из употребления.
      – В данном случае все относительно просто. Кадышев оставляет свои сообщения в кармане пальто. Гардеробщица во Дворце Съездов незаметно передает их одному из наших людей. Просто и без лишних хитростей. И очень быстро. В общем-то мне эта система не нравится, но она действует.
      – Значит, в настоящий момент два наших лучших агента не доверяют нашим каналам связи, а мне приходится лететь в Японию – в такую даль и лично, – чтобы встретиться с одним из них.
      , – В том, что агент хочет встретить одного из руководителей ЦРУ, нет ничего необычного, директор. Агенты начинают нервничать, и, когда узнают, что кто-то, занимающий высокий пост, заботится о них, это все что им нужно.
      – Но мне приходится тратить на это целую неделю! – возразил Кабот.
      – Вам все равно нужно отправляться в Корею во второй половине января, – напомнил Райан. – Вот и навестите нашего друга на обратном пути. Ведь он не требует, чтобы вы прилетели немедленно, просто говорит о встрече в недалеком будущем. – Райан снова обратил свое внимание на сообщение Спинакера, недоумевая, почему директор отвлекся от главного на такие мелочи. Разумеется, причина заключалась в том, что Кабот – дилетант, к тому же ленивый, – не любил отступать в споре.
      Итак, в новом сообщении из Москвы говорилось, что Нармонов очень обеспокоен тем, что на Западе стало известно, до какой степени зашли его разногласия с военными и КГБ. Здесь не было ничего относительно исчезнувших ядерных боеголовок, но подробно освещалась ситуация с изменившимся положением в парламенте и шла речь о новых взаимоотношениях между парламентскими фракциями. У Райана создалось впечатление, что сообщение Кадышева составлено наспех и непродуманно. Он решил, что Мэри Пэт должна с ним ознакомиться. Из всех сотрудников ЦРУ лишь она по-настоящему понимала этого русского.
      – Полагаю, вы намерены показать это президенту.
      – Думаю, у меня нет другого выхода.
      – Если позволите, я советовал бы, сэр, напомнить ему, что нам так и не удалось проверить сведения, переданные Кадышевым. Кабот поднял голову и взглянул на Райана.
      – Ну и что?
      – Так обстоит дело, директор. Когда вы принимаете решение выбрать один-единственный источник и положиться на него, особенно если его сведения очень важны, нужно предупредить об этом.
      – Я верю Кадышеву.
      – А вот у меня есть сомнения.
      – Русский отдел считает, что его информация соответствует действительности, – напомнил Кабот.
      – Это верно, они пришли к такому заключению, но я чувствовал бы себя куда лучше, если бы у нас появилось независимое подтверждение, – ответил Райан.
      – У тебя есть основания сомневаться в том, о чем он сообщает?
      – Нет, ничего убедительного. Но мне кажется странным, что до сих пор нам не удалось ничего подтвердить.
      – Итак, ты полагаешь, что мне нужно съездить в Белый дом, проинформировать их о новых сведениях и затем признаться, что сведения могут оказаться ошибочными? – Кабот погасил сигару – к облегчению Джека.
      – Да, сэр, именно так и следует поступить.
      – Нет, это не для меня!
      – Но вы обязаны поступить именно так. Вам придется сделать это, потому что это правда. Таковы правила.
      – Джек, мне начинает надоедать, когда я все время слышу твои наставления относительно местных правил. Ты упускаешь из виду, что я – директор ЦРУ.
      – Послушай, Маркус, – начал Райан, стараясь скрыть раздражение, – этот Кадышев является источником по-настоящему важной информации, настолько важной, что если она верна, то может оказать воздействие на наши отношения с Советами. Но у нас нет подтверждения. Сведения поступили только от одного лица. А если он ошибается? Если он просто не понял чего-то? Наконец, что если он лжет?
      – У нас есть основания для таких подозрений?
      – Никаких оснований, директор, однако по такому важному вопросу – подумайте, следует ли оказывать влияние на политику нашего правительства, основываясь на одном сообщении от одного агента? – Джек знал, что так легче всего убедить Кабота, взывая к его разуму и осторожности.
      – Я выслушал тебя, Джек. Хорошо. Меня ждет машина. Вернусь через пару часов.
      Кабот снял с вешалки пальто и пошел к своему лифту. Его автомобиль ждал у подъезда. Как директора ЦРУ его сопровождали два телохранителя – один за рулем машины и другой на переднем сиденье. В остальном автомобиль директора ЦРУ подчинялся общим для всех дорожным правилам – как и машины рядовых водителей. Райан, думал Кабот, когда его автомобиль мчался по шоссе Джорджа Вашингтона, начинает раздражать. Ну хорошо, он, Кабот, новичок в Лэнгли, ему недостает опыта. Наконец, он склонен перепоручать некоторые дела подчиненным, особенно не слишком важные, повседневные. Но, в конце концов, на то он и директор и не обязан сам заниматься всеми проблемами. И уже стало надоедать, когда каждую неделю тебе объясняют правила поведения в Лэнгли, когда обращаются наверх через твою голову всякий раз, когда поступает по-настоящему важная информация да еще начинают преподавать уроки анализа. Когда Кабот переступил порог Белого дома, он был уже раздражен до предела.
      – Доброе утро, Маркус, – поздоровалась с ним Лиз Эллиот, когда директор ЦРУ вошел к ней в кабинет.
      – Доброе утро. Мы получили еще одно сообщение от Спинакера. Президенту следует ознакомиться с ним.
      – И что же пишет нам Кадышев?
      – Откуда вы знаете его имя? – удивился директор ЦРУ.
      – От Райана – разве он не сказал вам?
      – Черт побери! – выругался Кабот. – Мне ничего не известно об этом.
      – Садитесь, Маркус. У меня есть несколько минут. Как вы относитесь к Райану?
      – Иногда он забывает, кто в Лэнгли директор, а кто – заместитель.
      – Вы считаете, что он несколько самоуверен?
      – Несколько, – ответил Кабот ледяным тоном.
      – Он отлично разбирается в делах – в определенных пределах, но мне, признаться, начинает надоедать его поведение.
      – Разделяю ваши чувства. Он любит все время напоминать, как мне следует поступить – вот с этим, например.
      – Вот как? Он не полагается на ваше суждение? – удивилась советник по национальной безопасности, тщательно выбирая отравленную иглу, прежде чем ее вонзить.
      Кабот взглянул на Элизабет.
      – Да, у меня создается впечатление.
      – Ничего не поделаешь, нам не удалось изменить все, что осталось от предыдущей администрации. Разумеется, в своем деле он настоящий профессионал… – Эллиот сделала паузу.
      – Выходит, я – не профессионал? – сердито фыркнул Кабот.
      – Разумеется, вы – профессионал, Маркус. Вы не правильно поняли меня!
      – Извините, Лиз. Вы правы. Иногда он выводит меня из себя, вот и все.
      – Пора идти к боссу.
      – Насколько достоверны эти сведения? – спросил Фаулер спустя пять минут.
      – Как вы уже знаете, этот агент работает на нас более пяти лет и его информация всегда была точной.
      – У вас есть подтверждение?
      – Нет, полного подтверждения у нас нет, – ответил Кабот. – Маловероятно, что мы сумеем проверить его информацию, но русский отдел верит ему – и я тоже.
      – А вот Райан сомневается.
      Каботу надоело все время выслушивать напоминания о Райане.
      – Зато я не сомневаюсь, господин президент. Мне кажется, что Райан старается произвести на нас впечатление своими новыми взглядами на советское правительство, пытается доказать, что он не пережиток холодной войны. – Опять этот Кабот переходит на маловажные вопросы и отвлекается от главной темы, подумала Эллиот.
      – Как ты думаешь, Элизабет? – посмотрел на своего советника Фаулер.
      – Несомненно, существует вероятность, что советские службы безопасности пытаются улучшить свое положение, усилить роль, которая им принадлежит. – Голос Эллиот звучал очень разумно и убедительно. – Им не нравится политика либерализации, ослабление их влияния, и они опасаются, что Нармонов не сумел осуществить должное руководство страной. Таким образом, эта информация совпадает со множеством других сведений, которые имеются в нашем распоряжении. Мне кажется, нам надо верить сообщению Кадышева.
      – Если это соответствует действительности, нам следует уменьшить поддержку, которую мы оказываем Нармонову. Мы не можем содействовать политике возвращения к более централизованному управлению, особенно если она проводится теми элементами общества, которые нас особенно ненавидят.
      – Согласна, – кивнула Эллиот. – Лучше уж потерять Нармонова. Если он не сумеет подчинить военных своей власти, придется найти того, кто справится с этим. Разумеется, следует предоставить ему возможность.., но как это сделать, придется обдумать. Это может оказаться непросто. Ведь мы не хотим, чтобы Россия перешла в руки военной диктатуры, не правда ли?
      – Шутишь? – заметил Фаулер.

* * *

      Они стояли на мостиках внутри огромного дока, где снаряжались для выхода в море ракетоносцы "Трайдент". Рядом с ними команда подлодки "Джорджия" готовилась к выходу на боевое дежурство.
      – Значит, ему удалось убедить тебя, верно, Барт? – спросил Джонс.
      – Его объяснение звучало весьма убедительно, Рон.
      – Ты хоть раз замечал, чтобы я ошибался?
      – Все случается в первый раз.
      – Только не в этом случае, шкипер, – тихо заметил Джонс. – У меня предчувствие.
      – Ладно, прошу тебя поработать на учебном тренажере с его гидроакустиками.
      – Согласен. – Джонс сделал короткую паузу. – Знаешь, Барт, а ведь было бы неплохо еще раз выйти в море – всего один раз.
      – Ты предлагаешь свои услуги? – повернулся к нему Манкузо.
      – Нет, Ким не поймет, если я вызовусь бросить дом на три месяца. Двух недель вполне достаточно. Даже слишком много, между нами говоря. Я слишком привык к домашнему уюту, Барт, постарел и стал респектабельным. Не такой молодой, как эти парни с глазами, полными любопытства и огня.
      – Что ты о них думаешь?
      – О гидроакустиках? Отличные ребята. Да и партия слежения ничуть не хуже. Рикс кого заменил, Росселли?
      – Да.
      – Росселли отлично их подготовил. Могу я поговорить с тобой неофициально?
      – Конечно.
      – Рикс – плохой шкипер. Он слишком груб со своими подчиненными, требует от них слишком много, и они не справляются с заданиями, которые он поручает им. Совсем не похож на тебя, Барт.
      Манкузо сделал вид, что не обратил внимания на комплимент.
      – У каждого командира свой стиль.
      – Я знаю, но плавать с ним мне не хотелось бы. Один из главных старшин попросил о переводе. С такой же просьбой обратились и старшины – с полдюжины.
      – У каждого из них семейные затруднения. – Манкузо дал согласие на перевод всех, кто обратился с такой просьбой, включая молодого торпедиста.
      – Нет, это не правда, – ответил Джонс. – Им понадобились объяснения, вот они и сослались на семейные обстоятельства.
      – Послушай, Рон, я – командир соединения, понимаешь? Мне приходится давать оценку командирам подводных лодок на основе их деятельности. Рикс оказался на своей должности совсем не потому, что он никуда не годный командир.
      – Ты смотришь сверху вниз, Барт. Я же смотрю снизу вверх. С такой перспективы мне кажется, что он – плохой шкипер. Я не сказал бы об этом никому, кроме тебя, потому что мы плавали вместе. Разумеется, я был существом низшего класса, акустиком шестого разряда, но ты никогда не обращался со мной так, как Рикс обращается со своей командой. Ты был для нас хорошим боссом, Рикс – плохой босс. Команда не любит его и не полагается на его суждение. Матросы не верят ему.
      – Черт побери, Рон, я не могу допустить, чтобы такие разговоры повлияли на мое отношение к офицерам.
      – Да, конечно, я понимаю. Аннаполис, галстук и кольцо училища – это имеет для выпускников большое значение. Ты должен попытаться разобраться в ситуации по-другому. Я ведь уже сказал, что не стал бы так разговаривать ни с кем другим. Если бы я оказался на его лодке, то подал бы просьбу о переводе.
      – Мне приходилось плавать со шкиперами, поведение которых мне не нравилось. Дело главным образом в манере поведения.
      – Если вы так считаете, коммодор. – Джонс замолчал. – Только запомни одно, ладно? Существует немало способов понравиться старшему офицеру, но всего лишь один способ произвести благоприятное впечатление на команду.

* * *

      По настоянию Фромма все делалось безо всякой спешки, осторожно и медленно. Литейная форма давно остыла, и теперь ее вскрыли в инертной атмосфере первого станка. Грубо сформованная масса была установлена на место. Фромм лично проверил программу, по которой работал станок, и нажал первую кнопку. Робот вступил в действие. Механическая рука выбрала соответствующий резец, вставила его в шпиндель, закрепила и удалилась. Изолированное пространство наполнилось аргоном, и на плутоний брызнула струйка фреона, чтобы все находилось в необходимом изотермическом состоянии. Фромм коснулся пульта, ввел первую программу. Шпиндель начал вращаться, достиг скорости свыше тысячи оборотов в минуту и приблизился к массе плутония движениями, которые не были ни человеческими, ни механическими, а напоминали нечто совсем иное, похожее на карикатурное перемещение человеческой руки. Присутствующие не сводили глаз со стремительно вращающегося резца, наблюдая за происходящим из-за лексановых предохранительных щитов. С массы плутония начали соскальзывать серебристые стружки.
      – Сколько плутония мы потеряем в результате обработки? – спросил Госн.
      – В общей сложности меньше двадцати граммов, – заметил Фромм. – Об этом не следует беспокоиться.
      Теперь он взглянул на другой прибор, который показывал отношение давлений внутри изолированного пространства и снаружи. Станок был полностью изолирован от остального помещения, а давление в пространстве, где он находился, было чуть ниже атмосферного. Аргон – тяжелый газ, он тяжелее воздуха, и это не позволит кислороду проникнуть к плутонию, что предупреждает возможное возгорание. Опасность заключалась еще и в том, что при обработке плутония образуется плутониевая пыль, вдыхание которой ведет к смертельному исходу, – об этом уже предупредил Фромм. Тяжелый токсичный металл да еще излучающий радиоактивные частицы – главным образом низкоэнергетические альфа-частицы, которые всего лишь делали неизбежную смерть более быстрой и мучительной. Подошли операторы, в обязанности которых входило наблюдение за процессом обработки. Они уже многому научились и работали удивительно слаженно, подумал Фромм. Под его руководством их мастерство возросло с поразительной быстротой. И хотя у них отсутствовало образование, по своей квалификации они почти настигли специалистов, которых он готовил в Германии, что лишний раз говорило в пользу практической, а не теоретической подготовки.
      – Сколько на это потребуется времени? – спросил Куати.
      – Можно ли сто раз повторять? Мы точно следуем разработанному графику. Эта фаза проекта займет наибольшее время. Те детали, что мы сейчас обрабатывали, должны быть идеальными. Совершенно идеальными. Если в конечном устройстве не сработает первичный взрыватель, неудача будет полной.
      – Но ведь То же самое можно сказать и о всех остальных фазах проекта, – заметил Госн.
      – Совершенно верно, мой юный друг, но сейчас легче всего допустить ошибку. Этот металл плохо поддается обработке, а его фазовые изменения еще больше усложняют процесс. Теперь займемся взрывными блоками.
      Госн был прав. Все, каждая фаза проекта, каждая деталь устройства, должно функционировать как положено. После того как Фромм передал Госну необходимые спецификации, изготовление взрывного заряда почти полностью перешло в его руки. Они взяли для этой цели обычный тринитротолуол и добавили в него пластик, придавший ему жесткость и в то же время не повлиявший на химические свойства взрывчатого вещества. Обычная взрывчатка пластична и по своей природе легко деформируется. Это ее свойство пришлось устранить, поскольку жесткая форма взрывных блоков имела решающее значение для того, чтобы взрывная волна распространялась точно в требуемом направлении. Госн изготовил шестьсот таких блоков, каждый из которых представлял собой сегмент полного эллипсоида. Семьдесят блоков складывались вместе, образуя взрывное кольцо с наружным диаметром 35 сантиметров. У каждого блока имелась запальная трубка, срабатывающая от криотронных переключателей. Провода, ведущие от источника электроэнергии к взрывателям через криотроны, должны быть совершенно одинаковыми по длине. Фромм поднял один из блоков.
      – Вы утверждаете, что все они совершенно одинаковы? – спросил он.
      – Совершенно. Я в точности следовал вашим указаниям.
      – Выберите наугад семьдесят блоков. Я возьму один из модулей, выточенных из нержавеющей стали, и мы их испытаем.
      Полигон для испытания был, разумеется, заранее подготовлен. Им оказалась старая воронка от американской бомбы Марк-84, сброшенной израильским бомбардировщиком Ф-4 "Фантом" несколько лет назад. Люди Куати построили над воронкой нечто вроде сарая из бревен в качестве опор и поперечных брусьев, на которых вместо кровли лежали в три слоя мешки с песком. Все сооружение было покрыто маскировочной сеткой, чтобы скрыть его от посторонних взглядов. На сборку испытательного взрывного устройства потребовалось три часа, внутри стального модуля поместили электронный тензометр и протянули двести метров провода до другой воронки, где расположился Фромм с осциллоскопом. Работа была закончена до наступления сумерек.
      – Готово, – доложил Госн.
      – Действуйте, – ответил Фромм, не отрываясь от экрана прибора.
      Ибрагим нажал на кнопку. Сооружение рассыпалось у них на глазах. Несколько мешков с песком уцелело и взлетело в воздух, однако от всего остального поднялся только столб пыли. На экране осциллоскопа пиковое давление застыло задолго до того момента, как над их головами пронеслась взрывная волна и раздался грохот. Бок и Куати были несколько разочарованы внешней неэффектностью взрыва, силу которого поглотили ряды мешков с песком. Неужели такой маленькой детонации окажется достаточно для воспламенения ядерного устройства?
      – Ну? – спросил Госн, когда один из охранников побежал к расширившемуся кратеру.
      – Нужно снять десять процентов, – произнес Фромм, поднимая голову. И улыбнулся. – Сила взрыва превышает необходимую на десять процентов.
      – Что это значит? – спросил Куати, внезапно обеспокоенный возможной неудачей.
      – Это значит, что мой молодой ученик превосходно усвоил преподанные ему уроки. – Прошло пятнадцать минут, и они убедились в правоте Фромма. Понадобились усилия двух человек, чтобы разыскать модуль, и еще полчаса, чтобы извлечь из него вольфрамовый корпус. То, что раньше представляло собой почти сплошную стальную массу размером с мужской кулак, превратилось теперь в изогнутый цилиндр не толще сигары. Будь на месте стального модуля плутоний, произошла бы атомная реакция. В этом немец не сомневался. Он подкинул модуль на ладони и вручил Ибрагиму.
      – Герр Госн, – обратился он к молодому арабу официальным тоном, – у вас несомненный талант в обращении со взрывчатыми веществами. Вы действительно превосходный инженер. В ГДР нам потребовалось три попытки, чтобы достичь необходимых силы и направления взрыва. Вы сделали это с первого раза.
      – Сколько будет еще взрывов?
      – Отличный вопрос, – кивнул Фромм. – Завтра – еще один. Разумеется, мы пустим в ход все выточенные нами модули.
      – Именно для этого мы их и подготовили, – согласился Госн. По пути обратно Бок еще раз повторил свои расчеты. По словам Фромма, мощность окончательного ядерного взрыва превысит четыреста пятьдесят тысяч тонн ТНТ. Поэтому Бок исходил в своих расчетах из четырехсот тысяч тонн. Он всегда был осторожен в оценках. Стадион и все находящиеся на нем превратятся в пар. Впрочем, нет, поправил он себя. Это было не совсем правдой. В этом оружии не было ничего сверхъестественного. Оно представляло собой всего лишь мощный заряд взрывчатки. Стадион и все, кто будет находиться на нем, погибнут, но огромное количество обломков силой взрыва отбросит на сотни, а то и тысячи метров. Грунт вокруг взрывного устройства превратится в тончайшую пыль, в отдельные молекулы. Затем частицы пыли взлетят внутри огненного шара. Остатки бомбы сольются с пылью в этом гигантском волнующемся грибе ослепительного пламени. Это и есть радиоактивные осадки, узнал Бок, частицы пыли с присоединившимися остатками бомбы. Ввиду природы самого взрыва – на поверхности земли – выпадение радиоактивных осадков станет максимальным и будет распространяться по направлению ветра. Основная часть этих осадков выпадет на расстоянии не более тридцати километров от центра взрыва. Остальные радиоактивные частицы превратятся в игрушку ветров и долетят до Чикаго, или Сент-Луиса, или даже до Вашингтона. Сколько людей погибнет в результате радиоактивного заражения?
      Интересный вопрос. По расчетам Бока, примерно двести тысяч человек погибнет от самого взрыва, никак не больше. От пятидесяти до ста тысяч падут жертвой вторичного воздействия, включая гибель от рака несколько лет спустя. Как еще раньше заметил Куати, действительное число жертв казалось разочаровывающе малым. Заманчиво было думать о ядерных бомбах, как о магических средствах уничтожения, но это оказалось ошибкой. Они представляли собой всего лишь исключительно мощные взрывные устройства с интересными побочными эффектами. Кроме того, ядерные бомбы являлись идеальным оружием для террористов.
      Террористов, повторил про себя Бок. Неужели я – террорист? Ответ на этот вопрос зависел, разумеется, от того, как подходить к проблеме. Уже давным-давно Бок определил свое отношение к мнению посторонних. Это событие будет его ответом.

* * *

      – Джон, мне нужны свежие идеи, – произнес Райан.
      – По поводу чего? – спросил Кларк.
      – Я так ни до чего и не додумался. Японский премьер-министр собирается побывать в Мексике в феврале, затем он летит сюда для встречи с президентом. Нам нужно знать, о чем он будет говорить в своем самолете.
      – Боюсь, мне не удастся выдать себя за стюарда, док. К тому же я так и не научился чайной церемонии. – Оперативный агент ЦРУ, превратившийся в офицера безопасности, прекратил шутить и повернулся к Райану с серьезным выражением лица.
      – Может быть, установить в самолете подслушивающее устройство? Технически это, конечно, очень сложно, но зато как интересно!
      – А такое возможно?
      Джон посмотрел на свой кофе.
      – Мне приходилось устанавливать устройства, предназначенные для сбора разведывательной информации, но только на земле. Подслушивающее устройство в самолете будет заглушаться фоновым шумом. Кроме того, неизвестно, где сядет тог, чей разговор требуется прослушать. Наконец, в президентском самолете команда всегда настороже, всегда следит за возможными нарушениями безопасности. Скорее всего все упрется в техническую сторону проблемы, – решил Кларк. – Наиболее пристальной проверке самолет, по-видимому, подвергнется дома, если только не будет промежуточной остановки в Детройте, верно? Мехико-Сити. Ну что ж там говорят по-испански, а мой испанский безупречен. Я, конечно, возьму с собой Динга. На каком самолете он полетит?
      – Я уже проверил. Самолет "Боинг-747" японской авиакомпании "Джал". Верхняя палуба за кабиной пилотов оборудована как помещение для конференций. Там же установлены койки. Вот здесь он и будет находиться. Премьер-министр любит беседовать с пилотами. Да и путешествовать умеет, старается спать побольше, чтобы преодолеть разницу во времени.
      Кларк кивнул.
      – Но кто-то должен протереть стекла в иллюминаторах. У него нет военно-воздушных сил, занимающихся наземным обслуживанием, как у нас. Если "Джал" совершает туда регулярные рейсы, у этой авиакомпании есть наземные мексиканские службы. Я проверю данные по "Боингу-747"… Как я уже говорил, это несложно. Может быть, мне удастся договориться с ними. Даже попробую послать вперед Динга с надежными документами, чтобы он поступил на работу. Это еще упростит дело. Мы получили добро президента на эту операцию?