Дни становятся меньше, подумал Джек. И дело не в том, что он так уж опаздывал, просто дни все время укорачивались. Это оттого, что земная орбита и ось вращения Земли неперпендикулярны плоскости.., эклиптики? Что-то вроде этого. Шофер высадил его у самой двери, и он устало вошел в дом, пытаясь вспомнить, когда в последний раз – не считая субботы и воскресенья – он видел свой дом при дневном свете, а не в сиянии электрических лампочек. Пожалуй, хорошо лишь то, что он не берет с собой работу – но ведь и это не совсем так, правда? Джек действительно не привозил домой документы, однако забыть о делах, очистить свой мозг куда труднее, чем очистить свой стол.
      До Райана донеслись обычные домашние звуки, по телевидению передавали какой-то фильм. Шумела стиральная машина. Нужно бы исправить ее. Он вошел в гостиную, чтобы известить всех о своем прибытии.
      – Папа! – бросился к нему Джек Райан-младший, он обнял отца, а затем посмотрел на него с упреком:
      – Но ведь ты обещал взять меня на бейсбольный матч!
      Черт побери… Дети начали ходить в школу, и в Балтиморе будет сыграно еще не больше дюжины матчей. Он должен, должен, должен… Но когда? Когда ему удастся освободиться пораньше?
      Новый центр связи был готов только наполовину, а ведь это было его детище; подрядчик уже на неделю отставал от графика, и нужно ликвидировать отставание, если центр должен вступить в срок…
      – Я постараюсь, Джек, – пообещал Райан сыну, который был еще слишком молод, чтобы понимать, что помимо обещания у отца могут быть и другие обязательства.
      – Папа, но ты дал слово! – Черт побери! Джек сделал в уме пометку с грифом "обязательно". Нужно предпринять что-то.
      – Пора спать! – объявила Кэти. – Марш в спальню! Завтра утром в школу.
      Райан обнял и поцеловал обоих детей, однако ласковый жест ничуть не успокоил его совесть. В кого он превращается, что он за отец? Первое причастие у Джека-младшего в следующем апреле или мае, а кто знает, удастся ли ему быть в это время дома? Надо бы уточнить дату и заранее подготовиться. Джек напомнил себе, что вроде бы незначительные вещи подобны обещаниям, данным детям…
      Незначительные вещи?
      Боже мой, как все это случилось? Куда пропала моя жизнь?
      Он посмотрел вслед детям, расходящимся по спальням, и пошел в кухню. Ужин ждал в духовке. Джек поставил тарелку на стол и направился к холодильнику. Теперь он покупал вино ящиками. Это было куда удобнее, да и вкус к хорошим винам у него за последнее время начал пропадать. В картонных коробках лежали бутылки вина – австралийское? По качеству похоже на калифорнийское двадцатилетней давности, правда? Вино слишком уж отдавало виноградом – это чтобы скрыть его недостатки. Зато содержание алкоголя соответствовало норме, а это главное. Джек взглянул на стенные часы. Если ему повезет, он сможет поспать шесть с половиной, даже семь часов, а там – на работу. Без вина ему было трудно уснуть. В служебном кабинете он подбадривал организм бесчисленными чашками кофе, так что тело его пропиталось кофеином. Было время, когда он мог подремать несколько минут за письменным столом, но это в прошлом. К одиннадцати он испытывал чувство напряжения, словно туго натянутая струна, а к концу рабочего дня в нем звучала странная мелодия усталости вместе с нервной настороженностью, отчего ему временами казалось, что он сходит с ума. Ну что ж, пока он мог задавать себе этот вопрос…
      Через несколько минут он закончил ужин. Жаль, что мясо пересохло в духовке. Кэти приготовила к его приходу – ведь он собирался вернуться пораньше, но так получилось… Вечно что-нибудь получается, да?
      Встав из-за стола, Джек почувствовал легкую боль в желудке. По пути в гостиную он достал из кармана пиджака пачку противо-кислотных таблеток. Сунув пару таблеток в рот, он разжевал их и запил вином, налив себе уже третий стакан меньше чем за те тридцать минут, что он находился дома.
      Кэти в гостиной не было, хотя рядом с ее привычным креслом на столе лежали бумаги. Джек услышал шум душа в ванной. Отлично. Он взял переключатель кабельного телевидения и включил новости по каналу Си-эн-эн. Речь шла об Иерусалиме.
      Райан поудобнее устроился в кресле и удовлетворенно улыбнулся. Процесс шел своим ходом. Диктор говорил о неуклонном росте числа приезжающих сюда туристов. Торговцы закупали товары, готовясь к рождественским распродажам, ожидая, что они станут самыми крупными за последнее десятилетие. Иисус, объяснил еврей, выразивший желание остаться в Вифлееме, был, в конце концов, воспитанным мальчиком и; хорошей еврейской семьи. Его компаньон-араб водил съемочную группу по магазину. Компаньон-араб? – подумал Джек. А почему бы и нет?
      Наши усилия не пропали даром, сказал себе Джек. И ты помог осуществить все это. Благодаря тебе это и произошло. Ты спас немало жизней, и если больше никто не знает об этом, ну и черт с ними. Бог знает о тебе. Разве этого не достаточно?
      Нет, честно признался Джек.
      Что из того, что идея не целиком была оригинальной? А бывают вообще целиком оригинальные идеи? Ведь именно его мысль дала толчок всему процессу, его связи вовлекли Ватикан, его… Он заслуживал чего-то за свои усилия, какого-то признания, достаточного для крохотной сноски в учебнике истории. Но удастся ли это ему?
      Джек фыркнул в стакан вина. Да ни в коем случае. Лиз Эллиот, эта умная стерва, говорит всем, что придумал все Чарли Олден. Если Джек когда-нибудь попытается восстановить историческую правду, на него будут смотреть как на самозванца, пытающегося отнять славу у покойника – к тому же этот покойник был хорошим человеком, несмотря на промах с той самой Блум. Перестань, Джек, подумал он. Взбодрись. Ты все еще жив. У тебя жена и дети.
      И все-таки это несправедливо. А разве жизнь всегда бывает справедливой? Неужели он превращается в одного из "мл"? – спросил себя Райан. Превращается в еще одну Лиз Эллиот, алчную, недалекую суку, у которой самомнение обратно пропорционально уму. Он часто думал о том, как начинается процесс коррупции в человеке. Эта мысль постоянно беспокоила его. Он боялся открыто стать одним из них, боялся, что наступит момент, когда ему придет в голову мысль, что важность цели позволяет многим пренебречь – вплоть до человеческой жизни, даже если это жизнь твоего врага. Нет, он по-прежнему не утратил перспективы – и никогда не утратит. Но Джек чувствовал, как на него давят, изматывают его, подрывают способность к сопротивлению иные, менее заметные, вкрадчиво действующие силы. Он превращался в чиновника, который беспокоится о положении в обществе, своем влиянии и репутации.
      Джек закрыл глаза, чтобы напомнить себе о том, чего уже добился: у него есть жена, дети, экономическая независимость, наконец, заслуги, которых никому не отнять.
      Ты превращаешься в одного из них…
      Райан боролся – и убивал, – защищая свою семью. Может быть, это не нравилось Эллиот, но в спокойные моменты – такие, как сейчас, – Джек вспоминал то время, сжав губы в узкую полоску, с холодной улыбкой. Меньше чем в двухстах ярдах от того места, где он сидел сейчас, Джек всадил три пули в грудь террориста, хладнокровно и без колебания – точно в цель! – четко исполнив все, чему его учили в Квантико. И не имело никакого значения то, что в это мгновение его сердце билось с частотой в тысячу раз в секунду, что он едва не обмочил штаны и в горле стоял комок рвоты. Он сделал то, что ему пришлось сделать, и благодаря ему жена и дети остались живы. Джек был мужчиной, доказавшим свое мужество всеми возможными способами – покорил прелестную девушку и женился на ней, стал отцом двух детей, словно посланных небом, наконец, защитил их, проявив умение и храбрость. Всякий раз, когда судьба бросала ему очередной вызов, Джек встречал его лицом к лицу и одерживал верх.
      Точно, сказал он себе, улыбаясь экрану телевизора. Ну и сука эта Лиз Эллиот. Неужели найдется такой, кто ляжет с нею в постель? Холодная, тощая сука, со своим высокомерием и.., чем еще? Райан задумался, стараясь ответить на свой же вопрос. А ведь она не сильный человек, верно? Скорее слабый и застенчивый. За громкими словами и самонадеянностью скрывается нерешительность. Чего еще от нее ожидать? Похоже, почти ничего. Он уже видел таких советников по национальной безопасности – Каттер, например. Неуверенный в себе, не способный принимать решения. Лиз Эллиот. И кто захочет спать с ней? Не слишком умна и даже не способна воспользоваться тем умишком, который у нее есть. Ей повезло, что президент может опереться на Ванкера и Талбота.
      Да ведь ты куда счастливее их всех. С этой радостной мыслью он допил остатки вина из стакана. Почему не налить еще? Оказывается, вино совсем не такое плохое.
      Когда Райан вернулся из кухни, Кэти сидела в своем кресле с высокой спинкой, просматривая записки о пациентах.
      – Налить тебе вина, дорогая?
      Доктор Кэролайн Райан покачала головой.
      – У меня завтра две операции.
      Райан обогнул стол по пути к креслу, едва не миновав взглядом жену, как вдруг с удивлением остановился.
      – Да…
      Оторвавшись от бумаг, Кэти подняла голову и улыбнулась. На ее лице была умело наведенная косметика. Джек удивился, как это ей удалось не испортить под душем прическу.
      – Откуда это у тебя?
      – Выбрала по каталогу.
      – Какому, Фредерикса?
      Доктор Кэролайн Мюллер Райан, член Американского общества офтальмологов, была в черном пеньюаре, который являл собой своего рода шедевр – ничего не открывая взгляду, он обозначал все. Джек силился понять, как это произведение искусства держится на плечах. Под пеньюаром было что-то, подобное паутинке, и.., весьма элегантное. Правда, цвет его озадачил Джека – обычно Кэти носила только белые ночные сорочки. Ему никогда не забыть той прелестной белой рубашки, что на ней была в их первую ночь. Она не была девственницей, но от этого белого шелка казалась… Это воспоминание тоже навсегда останется у него в сердце, подумал Джек. С тех пор Кэти больше никогда не надевала ту рубашку, объяснив, что, подобно свадебному наряду, ее носят только раз в жизни. И чем только я заслужил такую прекрасную жену? – спросил себя Джек.
      – Почему мне такая честь? – озадаченно поинтересовался он.
      – Мне пришла в голову одна идея.
      – Какая же?
      – Ну, Джеку-младшему – семь. Салли – десять. Я хочу еще одного.
      – Кого – одного? – Джек поставил стакан.
      – Еще одного ребенка, глупый – Почему?
      – Потому что могу и потому что хочу. Извини, – продолжала она не без лукавства, – если это хлопотно для тебя. Я имею в виду физическое напряжение.
      – Думаю, что справлюсь.
      – Мне нужно вставать в половине пятого, – заметила Кэти. – В семь первая процедура.
      – Вот как?
      – Вот так. – Она встала, подошла к мужу и поцеловала его в щеку. – Жду тебя наверху.
      Райан оставался в кресле еще минуты две, допивая вино и улыбаясь, затем выключил телевизор. Он проверил запоры на дверях, убедился, что система сигнализации включена, и зашел в ванную почистить зубы. Оглянувшись по сторонам, он открыл шкафчик жены – действительно, там он нашел термометр и небольшую таблицу, где указывались дата и температура. Да, Кэти ничуть не шутит. Она серьезно отнеслась к этому делу и, что весьма характерно для нее, держала все в тайне. Ну что ж, у него нет возражений.
      Джон вошел в спальню и остановился у шкафа. Он снял костюм, повесил на вешалку, надел халат и сел рядом с женой на край постели. Приподнявшись, она обвила руками его шею, и он поцеловал ее.
      – Тебе действительно хочется этою, милая?
      – У тебя есть возражения?
      – Кэти, для твоего удовольствия – все, что хочешь, и сделаю и дам. Все, что хочешь.., чтобы ты была счастлива.
      Я хотела бы, чтобы ты поменьше пил, подумала Кэти, но промолчала. Сейчас не время. Сквозь тонкую ткань она ощущала его руки. У Джека они были сильными и нежными, и сейчас они ласкали ее тело, покрытое гладким шелком. Она чувствовала себя распутной, но всякая женщина имеет право однажды в жизни быть распутной, даже если она профессор хирургии глаза в Офтальмологическом институте Вильмера – одной из клиник больницы Джона Хопкинса. Изо рта Джека пахло зубной пастой и белым вином, зато от тела исходил запах мужчины – мужчины, превратившего ее жизнь в блаженство – почти блаженство, подумала она. Он слишком много работал, пил и мало спал. Но за всем этим был он, ее Джек, ее муж. И, несмотря на все его слабости, частые отлучки и недостатки, Кэти не представляла себе человека лучше его.
      Кэти часто, призывно задышала, когда руки мужа коснулись пуговиц пеньюара. Он понял, но пальцы не слушались. К тому же пуговицы были мелкими да еще эти проклятые петельки. Однако шелк пеньюара, застегнутого на эти пуговки, скрывал ее грудь, и она знала, что Джек сумеет их расстегнуть. Кэти сделала глубокий вдох и ощутила запах своей любимой присыпки. Она не любила духи и редко пользовалась ими. По ее мнению, от тела женщины исходит именно такой запах, что нравится мужчине. Наконец. Теперь его ладони коснулись ее обнаженной, нежной и все еще молодой кожи. Ей всего лишь тридцать шесть – это не так и много, она все еще может дать жизнь ребенку. Еще одному – все, что ей так хотелось, еще раз почувствовать, как внутри ее зарождается новая жизнь. Ради этого Кэти была готова терпеть боль в желудке, сдавленный мочевой пузырь и другие неприятности, которые только подчеркивают чудо новой жизни, готовой появиться на свет. Боль при родах – совсем не шутка, однако для Кэти венцом любви было вытерпеть ее, когда рядом с нею будет ее Джек – как он находился рядом при рождении Салли и маленького Джека. Ведь именно в этом заключается предназначение женщины – произвести на свет искорку новой жизни, дать мужчине единственную надежду на бессмертие подобно тому, как он дал ее ей.
      И к тому же, подумала она, с трудом удержав улыбку, беременность – куда более совершенное средство для поддержания физической формы, чем бег по утрам.
      Руки Джека осторожно сняли с нее шелк и уложили на кровать. Он так умело проделывал все это с того самого первого раза, когда оба они нервничали, и именно в то мгновение она поняла, что Джек будет просить ее руки.., после того, как узнает остальные части ее тела. Еще одна мысленная улыбка – воспоминание о прошлом, – и его руки скользнули по ее коже, которая теперь казалась ему одновременно холодной и горячей. А когда Джек попросил ее руки, когда, наконец, собрался с духом, она увидела в его глазах страх, опасение, что он получит отказ. Но разве она, Кэти, могла отказать ему, ей самой было так страшно, что Джек передумает, найдет себе другую. Она беспокоилась всю неделю, даже всплакнула разок. Еще перед тем, как отдаться ему, Кэти знала – это ее судьба. Только с Джеком ей хочется пройти по жизни, его детей произвести на свет, одного Джека будет любить она до самой могилы – и даже после, если священники говорят правду. Кэти любила мужа не за его силу или широкие плечи, даже не за храбрость, которую ему дважды пришлось проявить у нее на глазах – и, как ей казалось, не раз в других местах и при иных обстоятельствах, о чем он никогда не рассказывал, – нет, больше всего ее привлекали его доброта, мягкость и нежность, а также удивительная внутренняя сила, о которой не подозревали посторонние. Ее муж в чем-то был самым обычным человеком, а в чем-то – уникальным и удивительным, однако всегда оставался мужчиной со всеми своими сильными сторонами и отдельными слабостями…
      А сегодня вечером он подарит ей ребенка. Ее жизненный цикл, точный как часы, и на этот раз был подтвержден, когда сегодня утром она измерила температуру. Правда, вынуждена была признать Кэти, это всего лишь статистическая вероятность, но в ее случае шансы исключительно высоки. Впрочем, не следует предаваться клиническим размышлениям – не сейчас и не с Джеком.
      Она вся горела. Джек всегда умел возбуждать ее. Его поцелуи были одновременно нежными и страстными, а руки – такими умелыми. Прическа, конечно, пострадает, но это не имеет значения. Хирургические шапочки делают заботу о прическе излишней, зато позволяют экономить время и деньги. Сквозь терпкий запах присыпки Джек уже чувствовал, наверное, аромат женщины, достигшей пика возбуждения и почти готовой. Обычно Кэти была более активной, но сегодня она отдалась Джеку, позволила ему владеть ею, а его рукам – ласкать ее шелковистую кожу.., в самых интимных местах. Нередко ему нравилось это. Ему нравилось, и когда она проявляла активность. Впрочем, существует немало способов проявить свою чувственность, подумала она, – ив этот миг первая волна экстаза застала ее врасплох. Кэти приподняла таз и застонала – едва слышно, не произнося ни слова. В словах и не было нужды. Они были давно женаты, и Джек понимал все. Она поцеловала его – долгим и страстным поцелуем, ее ногти впились ему в спину. Это значило – пора!
      Однако ничего не произошло.
      Кэти взяла его руку, коснулась ладони губами и опустила ее вниз, чтобы показать, что она готова.
      Джек казался необычно напряженным. Наверно, не следует торопить его.., в конце концов, ведь она позволила ему вести и ее ли изменит это сейчас… Кэти взяла его руку и положила себе на грудь – его реакция не заставила себя ждать. Теперь Кэти следила за ним более внимательно. Вернее, пыталась следить. Он по-прежнему умел возбуждать ее. Кэти снова застонала, впилась ему в губы, вздохнула, давая ему понять, что весь ее мир сейчас в нем – как его мир в ней. Однако его спина и плечи оставались напряженными комками мускулов. В чем дело?
      Ее руки начали двигаться по его груди, играя черными волосами. Это неизменно оказывало воздействие.., особенно, если ее руки спускались по зарослям волос…
      Что же случилось?
      – Что с тобой, Джек? – Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем послышался его ответ.
      – Не знаю. – Джек перекатился на спину рядом с женой и уставился в потолок.
      – Устал?
      – Наверно. – Джек с трудом выговаривал слова. – Прости, милая.
      Черт побери! Но еще до того, как она решила, что ответить, его глаза закрылись.
      Он так много работает – и пьет. И все-таки это несправедливо! Именно сегодня такой благоприятный день, такой момент, а он…
      Ты – эгоистка, подумала Кэти.
      Она встала с постели, подняла брошенный на пол пеньюар, аккуратно повесила его, прежде чем достать ночную рубашку, в которой удобно спать. Затем отправилась в ванную.
      Ведь он человек, а не машина. Он устает. Слишком много работает. У каждого может выдаться плохой день. Иногда ему хочется тебя, а у тебя плохое настроение, и он начинает обижаться, но ведь никто в этом не виноват – ни он и ни ты. У тебя, Кэти, превосходный брак, хотя и не идеальный. Джек – великолепный мужчина, но и он не идеален.
      Но мне так хотелось…
      Мне хочется ребенка, и я выбрала такой удачный момент, именно сегодня!
      Ее глаза наполнились слезами разочарования. Она понимала, что несправедлива к Джеку. И все-таки разочарование не оставляло ее. И гнев.
      – Знаете, коммодор, военно-морской флот всегда на высоте.
      – Ты что, Рон, думаешь, я позволю бывшему сослуживцу, старому знакомому, брать машину напрокат?
      – Между прочим, я так и считал.
      Манкузо негодующе фыркнул. Его водитель уложил чемоданы в багажник "плимута" с эмблемой Военно-морских сил США и сел за руль. Манкузо и Джонс разместились на заднем сиденье.
      – Как семья?
      – Все в порядке, спасибо, коммодор…
      – Зовите меня просто Барт, доктор Джонс. К тому же меня скоро произведут в адмиралы.
      – Великолепно! – заметил доктор Рон Джонс. – Барт. Гак куда лучше. Только не зови меня Инди. Значит, как у меня с семьей? Ким вернулась в университет и готовится к защите докторской диссертации. Дети в садике, а я превратился в какого-то бизнесмена!
      – Вообще-то правильнее сказать – предпринимателя, – заметил Манкузо.
      – Нечего придираться к словам. Подумаешь, у меня порядком акций компании, но мне все равно больше нравится работать руками. Бухгалтерией у меня занимается специальный сотрудник, а я предпочитаю настоящую работу. Недавно был на "Теннесси", проверял у них новую систему. – Джонс взглянул на спину водителя. – Можно говорить в его присутствии?
      – Старшина Винсент имеет допуск по форме выше моей, Рон. Я прав, старшина?
      – Так точно, сэр. Адмирал всегда прав, сэр, – заметил водитель и направил машину по шоссе в сторону Бангора.
      – У тебя неприятности, Барт.
      – Что за неприятности?
      – Такие редко встречаются, шкипер, – ответил Джонс, вспоминая о времени, когда они с Манкузо проделывали интересные вещи на борту ударной подлодки "Даллас". – Я никогда не видел ничего подобного.
      Манкузо заглянул ему в глаза и понял.
      – У тебя есть фотографии детей? Джонс кивнул.
      – Да, конечно. Как дела у Майка и Доминика?
      – Знаешь, Майк посматривает на военно-воздушную академию.
      – Передай ему, что кислород плохо влияет на мозг.
      – А Доминик хочет поступить в Калифорнийский технологический.
      – Вот как? В Калтехе меня хорошо знают.
      Остальное время они провели за разговорами о пустяках. Манкузо проводил Джонса в свой кабинет, распорядился, чтобы стюард принес кофе, и прикрыл звуконепроницаемую дверь.
      – Итак, о каких неприятностях идет речь, Рон? Джонс на мгновение заколебался и затем ответил:
      – Мне кажется, кто-то следил за подлодкой "Мэн".
      – Следил за субмариной класса "Огайо"? Брось, Рон.
      – Где она сейчас?
      – Направляется обратно на боевое дежурство, между прочим. На борту сейчас "синий" экипаж. Выйдя из проливов, она встретится с подлодкой 688 – нужно проверить уровень наружных шумов, – затем проследует в район патрулирования. – С Джонсом Манкузо имел право обсуждать едва ли не что угодно. Его компания консультировала флот по всем проблемам гидролокационной и акустической технологии, а для этого Джонсу приходилось быть в курсе оперативной информации.