* * *

      – Может быть, но я сомневаюсь, – сказал Евгений. Он находился на вахте уже двадцать часов и всего лишь непродолжительный сон будет отделять эту смену от другой, еще более длинной.
      Потребовалось все искусство капитана первого ранга Дубинина, чтобы обнаружить ее, – если им это действительно удалось. Он пришел к выводу, что американский подводный ракетоносец направится к югу и что его скорость составит пять узлов. Дальше пришлось принимать во внимание соображения, связанные с состоянием окружающей среды. Следовало не отставать слишком далеко и не допускать, чтобы "Адмирал Лунин" оказался в зоне акустической сходимости. Зоны сходимости, ЗС, представляли собой кольцеобразные, в виде бублика, районы вокруг подлодки. Звук, направляющийся вниз от точки, расположенной в зоне сходимости – конвергенции, – преломляется в зависимости от давления и температуры воды, двигается вверх и вниз по отношению к поверхности по спирали через нерегулярные интервалы, которые в свою очередь тоже зависят от окружающей среды. Стараясь не попадать в эти районы – относительно того, где, по его мнению, находилась цель, – он мог уклониться от обнаружения. Для этого ему было нужно находиться в пределах расстояния прямой линии к цели в том районе, где звук распространяется от своего источника просто радиально. Чтобы решить эту задачу, Дубинину следовало занять позицию над слоем температурного скачка – по его мнению, американская подлодка будет находиться под термоклином – и опустить свои буксируемые пассивные датчики вниз. В результате звуки, издаваемые его двигателем, будут скорее всего отражаться от слоя и американская подлодка их не услышит.
      Дубинин сознавал слабые стороны своей тактики. Американская субмарина издавала меньше шума, и у нее было более качественное гидролокационное оборудование, а также отличные акустики. Старший лейтенант Евгений Николаевич Рыков был очень многообещающим молодым офицером, но он являлся единственным специалистом-акустиком, который мог соперничать с американскими операторами, и уже не покидал гидролокационную рубку почти сутки. Единственное преимущество Дубинина заключалось в нем самом. Он был превосходным командиром, отлично разбирался в тактике и знал это. А вот капитан американской подлодки во многом уступал ему и не знал этого. У Дубинина была еще одна трудность. Оставаясь над термоклином, его подводная лодка могла быть легко обнаружена противолодочным патрульным самолетом, но Дубинин был готов на этот риск. Перед ним в пределах досягаемости была награда, причем такая, какой не удавалось достичь ни одному командиру русской подлодки.
      Капитан первого ранга и старший лейтенант смотрели не отрываясь на "водопадный" дисплей, наблюдая не движущееся изображение стробоскопа, а искаженную, едва заметную вертикальную линию, не такую яркую, как следовало ожидать. Американский ракетоносец класса "Огайо" двигался с меньшим шумом, чем фоновые звуки океана, и сейчас два русских подводника думали о том, что окружающая среда каким-то образом демонстрировала акустическую тень этого самого совершенного ракетоносца. Вполне вероятно, однако, мелькнула мысль у Дубинина, что из-за крайней усталости перед ними появлялись галлюцинации.
      – Нам нужен какой-то звук, – произнес Рыков, протягивая руку за стаканом чая. – Чтобы кто-нибудь уронил гаечный ключ, хлопнул люком.., допустил ошибку…
      Я мог бы послать в его сторону активный сигнал гидролокатора.., нырнуть под слой термоклина и бросить в него звуковой сигнал, получить отраженный и, таким образом, все выяснить… Нет! Дубинин отвернулся в сторону и едва не выругался в минуту слабости. Терпение, Валентин! Они терпеливы, а тебе нужно быть еще терпеливее.
      – Евгений Николаевич, ты выглядишь усталым.
      – Отдохну в Петропавловске, капитан. Буду спать целую неделю, встречусь с женой – нет, пожалуй, всю неделю спать не буду. – На лице лейтенанта появилась измученная улыбка, освещенная желтым отблеском экрана. – Но мне не хочется отказываться от такой редкой возможности!
      – Нельзя рассчитывать на случайные звуки.
      – Знаю, капитан. Эти проклятые американские экипажи… Я знаю, что он – "Огайо"! Кто еще может оказаться здесь?
      – Воображение, Евгений, стремление принимать желаемое за действительное.
      Лейтенант Рыков отвернулся.
      – Не верю, что мой капитан сомневается в этом.
      – Думаю, что мой лейтенант прав. – Вот это игра, подумал Дубинин. Подлодка против подлодки, ум одного командира против ума другого. Трехмерные шахматы, в которые играют в постоянно меняющемся физическом окружении. И американцы – мастера этой игры. Дубинин понимал это. Еще бы – у них превосходное оборудование, отличные экипажи, блестящая подготовка. Разумеется, американцам это тоже известно, и два поколения превосходства повлекли за собой скорее высокомерие, чем стремление к постоянному совершенствованию.., может быть, не у всех, но у некоторых это точно. Хороший командир подводного ракетоносца поступил бы по-другому… Если бы у меня была такая подлодка, подумал Дубинин, никто в мире не сумел бы меня найти!
      – Еще двенадцать часов, затем прерываем контакт и идем на базу.
      – Жаль, – произнес Рыков, хотя его точка зрения была иной. Шести недель в море для него было достаточно.

* * *

      – Глубина шестьдесят футов, шесть-ноль, – скомандовал вахтенный офицер.
      – Есть глубина шестьдесят футов, шесть-ноль, – повторил офицер контроля глубины. – Рули глубины вверх десять градусов.
      Только что начались учения по запуску ракетных снарядов. Они проводились регулярно, чаще других, и задачей было не только проверить боевую выучку команды, но и напомнить всем об их главном назначении в случае войны – запуске двадцати четырех баллистических ракет "Трайдент-II D-5", каждая из которых несла десять многоцелевых боеголовок независимого наведения Марк-5. В свою очередь каждая из десяти боеголовок имела тротиловый эквивалент в 400 килотонн. В общей сложности на борту подводного ракетоносца находилось двести сорок ядерных боеголовок общей мощностью 96 мегатонн. Однако на деле все обстояло намного сложнее, поскольку полет ядерных ракет основывался на взаимосвязанной логике нескольких законов физики. Небольшие по своей взрывной мощи боеголовки были более эффективны, чем крупные. Но самым важным было то, что боеголовки независимого наведения Марк-5 обладали достоверной точностью попадания в цель ±50 метров вероятной круговой ошибки, что на языке, доступном для нормальных людей, означает следующее: пролетев больше четырех тысяч морских миль после запуска, половина боеголовок отклонится от цели не больше чем на 164,041 фута, а почти все остальные лягут в радиусе, не превышающем 300 футов. Величина "промаха" была намного меньше кратера, образующегося при разрыве ядерной боеголовки, и в результате баллистические ракеты D-5 были первыми ракетами, запускаемыми с моря и обладающими способностью подавления ракет противника. Они были предназначены для нанесения первого упреждающего удара. Принимая в расчет обычную систему двух боеголовок на одну цель, ракетоносец "Мэн" мог ликвидировать 120 советских ракет и/или бункеров управления, то есть примерно 10% от общего количества межконтинентальных баллистических ракет в СССР, которые тоже имели своим назначением нанесение упреждающего удара.
      В центре управления запуском ракет, ЦУР, расположенном ближе к корме от огромного ракетного отсека, главстаршина включил контрольную панель. Все 24 "птицы" были проверены и готовы к запуску. Бортовая навигационная система снабжала данными систему наведения каждой ракеты. Через несколько минут в нее будут введены поправки по информации, полученной от орбитальных навигационных спутников. Чтобы попасть точно в цель, ракете необходимо знать не только точные координаты цели, но и координаты места своего запуска. НАВСТАР – глобальная орбитальная система определения координат – могла определить их с точностью меньше пяти метров. Главный старшина следил за тем, как менялись огоньки на панели, по мере того как компьютеры запрашивали свои ракеты, сообщавшие им о готовности.
      Внутри подводной лодки давление на корпус уменьшалось на 2,2 тонны на квадратный фут при подъеме на каждые 100 футов. Корпус "Мэна" при уменьшающемся давлении воды чуть раздался, и послышался резкий щелчок – сталь корпуса словно облегченно вздохнула.
      Это походило на стон, едва слышный даже по акустической системе, и удивительно напоминало голос кита. Рыков был настолько утомлен, что, случись это несколькими минутами позже, он упустил бы этот звук, но, хотя офицер-акустик уже плохо соображал, его сознание еще не полностью утратило остроту, и он обратил на него внимание.
      – Капитан, слышу щелчок от расширения корпуса подлодки.., вот здесь! – Он ткнул пальцем в точку на экране, находящуюся прямо у основания тени, которую они с командиром рассматривали. – Он всплывает!
      Дубинин вбежал в рубку.
      – Приготовиться изменить глубину. – Он надел головной телефон, соединяющий его с акустиком.
      – Евгений Николаевич, это нужно сделать хорошо и быстро. Я опущусь ниже слоя температурного скачка, как только американец всплывет над ним.
      – Нет, капитан, лучше обождать. Его буксируемые датчики на короткое время останутся под термоклином!
      – Черт побери! – Дубинин едва не рассмеялся. – Извини меня, лейтенант. Ты совершенно прав. За мной бутылка "Старки".
      – Мы с женой выпьем за ваше здоровье… Я вычислил угловое расстояние… По моим расчетам цель ниже на пять градусов от наших буксируемых датчиков… Капитан, если мне удастся сохранить с ним контакт, в тот момент, когда мы потеряем его и он исчезнет в термоклине…
      – Отлично, быстро определите расстояние! – Оценка будет приблизительной, но по крайней мере я получу представление, подумал Дубинин. Он дал несколько распоряжений руководителю группы слежения.
      – Два градуса.., потрескивание корпуса исчезло.., его очень трудно держать, но сейчас он мелькает на фоновом шуме… Исчез! Всплыл через термоклин!
      – Один, два, три… – считал Дубинин секунды. Американец проводит, должно быть, ракетные учения или всплывает для установления связи, в любом случае он окажется на глубине в двадцать метров, а его буксируемые пассивные датчики.., пятьсот метров длиной.., скорость пять узлов и… Все!
      – Рулевой, опустить носовые рули глубины на пять градусов. Мы уходим под слой температурного скачка. Старпом, рассчитайте температуру за бортом. Медленно, рулевой, медленно…
      "Адмирал Лунин" опустил нос и плавно соскользнул под колыхающуюся волнообразную границу, разделяющую относительно теплую воду у поверхности океана и холодную воду глубин.
      – Расстояние? – спросил Дубинин у офицера группы слежения.
      – Оцениваем его от пяти до девяти тысяч метров, капитан. Это все, чего мне удалось добиться.
      – Молодец, Коля! Великолепно!
      – Опустились ниже термоклина, температура за бортом пять градусов, – доложил старпом.
      – Носовые рули глубины на нуль. Выровнять корабль.
      – Рули глубины на нуле, капитан.., корабль выровнен. Если бы потолок в рубке не был таким низким, Дубинин подпрыгнул бы от радости. Еще бы – ему удалось добиться того, чего не добивался ни один командир советской подводной лодки и, если разведывательные данные соответствуют действительности, в чем преуспели всего несколько американских подводников. Он установил контакт и выследил американский подводный ракетоносец класса "Огайо". Во время войны он смог бы произвести активную гидролокацию противника для определения точной дистанции и осуществить торпедную атаку. Он сумел выследить самую неуловимую добычу в мире и подобраться настолько близко, что мог потопить ее. Он весь дрожал от волнения. Ничто в мире не сравнится с чувством победы. Ничто.
      – Руль направо, – произнес он. – Новый курс триста градусов. Медленно увеличить скорость до десяти узлов.
      – Но, капитан… – начал старпом.
      – Мы разрываем контакт. Он продолжит учения еще минут тридцать. Очень маловероятно, что нам удастся уклониться от него после того, как учения закончатся. Лучше уйти сейчас. Он не должен знать, чего мы добились. Нам еще придется встретиться с ним. В любом случае мы решили свою задачу – сумели обнаружить его и приблизиться на дистанцию торпедного залпа. В Петропавловске, парни, мы все выпьем как следует – за счет вашего капитана! А теперь тихо и незаметно уйдем из этого района, чтобы он не заподозрил наше присутствие здесь.

* * *

      Капитану Роберту Джефферсону Джексону хотелось снова быть молодым, хотелось, чтобы его волосы еще оставались совершенно черными, хотелось снова стать юным лейтенантом, только что выпустившимся из Пенсаколы и готовым совершить первый полет на одном из грозных истребителей, которые сидели, подобно гигантским хищным птицам, на взлетной полосе военно-морского аэродрома в Оушеане. То, что все двадцать четыре самолета Ф-HD "Томкэт", стоящие рядом, подчинялись только ему, не было таким волнующим чувством, как ощущение, что могучий истребитель принадлежал ему и только ему. Зато теперь, являясь командиром воздушной группы, он "владел" двумя эскадрильями самолетов "Томкэт", еще двумя Ф/А-18 "Хорнетс", одной эскадрильей штурмовиков А-6Е "Интрудер", еще одной противолодочных охотников "С-3" и, наконец, менее чарующими воздушными танкерами для дозаправки самолетов в полете, "Праулерами", создающими электронные помехи и ведущими электронную войну в воздухе, а также спасательными вертолетами и вертолетами противолодочного назначения. Итого, он распоряжался семьюдесятью восьмью "птичками", общая стоимость которых составляла.., сколько? Миллиард долларов? Гораздо больше, если принять во внимание затраты на их замену. Далее, под его командованием находились три тысячи офицеров, старшин и рядовых, которые пилотировали и обслуживали эти самолеты и вертолеты, ценность которых было невозможно определить. И он, он один нес ответственность за все это. Зато насколько приятнее было сидеть в кокпите своего нового истребителя, оставив все административные хлопоты начальству. Робби и был теперь этим начальством, человеком, о котором говорили у себя в каютах все его парни. Им не нравилось, когда их приглашали к нему в кабинет, потому что это выглядело вроде вызова к директору школы. Кроме того, они не любили летать вместе с ним, потому что а) он был слишком стар, чтобы оставаться хорошим летчиком (по крайней мере им так казалось), и б) неизменно обращал их внимание на допущенные ошибки (летчики-истребители редко соглашаются признавать свои промахи, разве что в беседах между собой).
      Какая ирония судьбы! До назначения на должность командира воздушной группы он служил в Пентагоне, передвигая бумаги по своему письменному столу. Он молился и мечтал, чтобы его освободили от этой работы, в которой наиболее волнующим моментом было найти утром свободное место для парковки автомобиля. И вот его назначили командиром авиакрыла – и теперь ему приходилось заниматься административной работой намного больше, чем раньше. Правда, теперь он мог летать два раза в неделю – если ничто не мешало этому. Сегодня был именно такой день. Когда он шел к выходу, его личный помощник, главный старшина, широко улыбнулся.
      – Охраняйте мой кабинет, чиф.
      – Не беспокойтесь, шкипер. Когда вы вернетесь, он все еще будет на месте.
      Джексон внезапно остановился.
      – Смотрите, чтобы не украли все наши бумаги.
      – Приложу все усилия, сэр.
      Служебный автомобиль доставил его к застывшим на старте самолетам. Джексон уже оделся в свой летный комбинезон фирмы "Номекс", старый и отчаянно пахнувший, полинявший от бесчисленных стирок, протершийся на локтях от сидения после многих лет. Ему давно следовало получить новый, однако летчики – люди весьма суеверные, а Робби и его комбинезон побывали во многих переделках.
      – Привет, шкипер! – окликнул один из командиров эскадрилий.
      Капитан третьего ранга Бад Санчес был ниже Джексона. Его смуглая кожа и усы а-ля Бисмарк резко контрастировали с яркими глазами и ослепительной улыбкой, словно сошедшей с рекламы зубной пасты. Санчес, командир первой эскадрильи, будет сегодня вести авиакрыло Джексона. Они летали вместе еще в те времена, когда Джексон командовал эскадрильей на авианосце "Джон Ф. Кеннеди".
      – Ваш самолет проверен, заправлен и готов к полету. Готовы дать им под зад?
      – Кто будет нашим противником сегодня?
      – Мудозвоны с Черри-Пойнт на восемнадцатых "Дельтах". Наш "Хаммер" уже летает в сотне миль отсюда. Цель учений – заградительный боевой воздушный патруль против низколетящих самолетов противника. – А если проще, подумал Робби, не допустить атакующие вражеские самолеты за пределы определенной границы. – Приготовьтесь к серьезному противодействию летчиков из корпуса морской пехоты, шкипер. У нас только что состоялись переговоры по радио, и я пришел к выводу, что они слишком самоуверенны.
      – Еще не родился летчик морской пехоты, с которым я не справился бы, – заметил Робби, снимая с полки свой шлем. На нем красовалась надпись, соответствующая его кодовому радиосигналу, – "Спейд".
      – Эй, радиолокаторщики, – позвал Санчес, – перестаньте обниматься и отправляйтесь в кабины!
      – Идем, Бад. – Майкл Александер, или Лобо. – отошел от своего шкафчика. За ним следовал Генри Уолтере – Шреддер, офицер радиолокационного перехвата из экипажа Джексона. Оба были лейтенантами моложе тридцати. В раздевалке, при подготовке к полетам, летчики обращались друг к другу не по именам, а по радиокодам, не обращая внимания на воинское звание. Робби нравилась товарищеская обстановка в эскадрилье, также как и родная страна, которую он любил.
      На взлетной полосе старшины – механики самолетов, отвечавшие за техническое обслуживание боевых машин, – проводили офицеров к их истребителям и помогли взобраться в кокпиты (в опасном районе летных полос авианосца летчиков буквально вели за руку, опасаясь, что они могут заблудиться или как-нибудь навредить себе). На носу истребителя Джексона красовались два нуля, а под кокпитом виднелась надпись "Кап, пер, ранга Р. Дж. Джексон – Спейд", чтобы всем было ясно – перед ними личная "птичка" командира воздушной группы. Чуть ниже надписи был нарисован флаг, представляющий собой истребитель МИГ-29, который по ошибке иракский летчик не так давно подвел слишком близко к истребителю Джексона. Джексон не очень гордился сбитым самолетом – иракский пилот забыл проверить, все ли у него в порядке сзади, и расплатился за промах. Однако сбитый самолет есть сбитый самолет, ведь именно это является целью всех летчиков-истребителей.
      Спустя пять минут все четыре офицера сидели в кабинах, пристегнутые ремнями, и двигатели истребителей ревели, готовые к взлету.
      – Ну как у тебя настроение сегодня, Шреддер? – спросил Джексон по переговорному устройству.
      – Готов прикончить пару летунов из морской пехоты, шкипер. У меня все в порядке. А эта штука, в которой мы сидим, собирается взлетать?
      – Пожалуй, пора узнать. – Джексон включил радио. – Бад, это Спейд. Готов к взлету.
      – Ясно, Спейд. Ты взлетаешь первым. – Летчики оглянулись по сторонам, получили сигнал готовности от своих механиков я снова оглянулись.
      – Спейд взлетает первым. – Джексон убрал тормоза. – Поехали!
      – Здравствуй, mein Schatz, – сказал Манфред Фромм жене. Траудль бросилась к нему в объятия.
      – Где ты был? – спросила она.
      – Этого я сказать не могу, – ответил Фромм подмигнув и промурлыкал несколько тактов из песни Ллойда Веббера "Не грусти обо мне, Аргентина".
      – Я так и знала, что ты одумаешься, – просияла Траудль.
      – Но ты не должна никому говорить об этом. – Чтобы усыпить ее подозрения, он передал жене толстую пачку банкнот – пять стопок по десять тысяч немецких марок каждая. Теперь продажная сука будет счастлива и сохранит это в тайне, подумал Манфред Фромм. – И я приехал всего на один день. У меня много дел, но, разумеется…
      – Ну конечно, Манфред. – Она горячо прижалась к мужу, держа деньги в руке. – Вот если бы ты позвонил!
      Организовать все оказалось до смешного просто. Через семьдесят часов из Роттердама отплывал корабль, направляющийся в сирийский порт Латакию. Вместе с Боком он нанял коммерческую грузовую компанию, которая поместит станки в небольшой контейнер. Этот контейнер погрузят на корабль и через шесть дней опустят на причал в сирийском порту. Было бы намного быстрее отправить станки самолетом или даже по железной дороге в греческий или итальянский порт для дальнейшей доставки морем, но Роттердам был самым оживленным портом в мире с измученными таможенниками, старающимися не пропустить контрабандные грузы с наркотиками. Собаки, обученные запаху наркотиков, могут обнюхивать этот грузовой контейнер сколько им вздумается.
      Фромм освободился из объятий жены и попросил приготовить ему кофе. На это ей потребуется несколько минут, а нескольких минут будет вполне достаточно. Он спустился в подвал. Там, в углу, как можно дальше от газового водонагревателя, была аккуратно уложена поленница дров, на которой стояли четыре черных металлических ящика. Каждый весил около десяти килограммов. Фромм перенес их по одному – идя за вторым, он надел перчатки, чтобы защитить руки, – в багажник БМВ, взятого напрокат. К тому времени, когда кофе был готов, он успел закончить работу.
      – Ты так хорошо загорел, – заметила Траудль, входя в гостиную с подносом. Она уже решила, как потратить четверть полученных ею денег. Значит, Манфред понял, наконец, что сейчас важнее всего деньги. Впрочем, она не сомневалась в этом. Хорошо, что он понял это так быстро. Сегодня вечером она будет особенно ласкова с ним.

* * *

      – Гюнтер?
      Боку не хотелось оставлять Фромма одного, но у него было очень важное дело. Оно было несравненно более опасным. Бок подумал, что подобная задача является крайне рискованной оперативной концепцией, хотя наибольшая опасность заключалась в ее планировании, что уже само по себе было необычным и приятным.
      Эрвин Кейтель жил на пенсию, причем эта пенсия не гарантировала ему удобное и комфортное существование. Причина заключалась в двух обстоятельствах. Во-первых, Кейтель был бывшим полковником в восточно-германской Штази министерства государственной безопасности исчезнувшей теперь Германской Демократической Республики; во-вторых, ему нравилась работа, которой он занимался в течение тридцати двух лет. Тогда как большинство его бывших сослуживцев примирились с переменами, которые произошли в стране, и в основном поставили свою германскую национальность, а также принадлежность к этому народу на первое место, отказавшись от идеологии, которой когда-то придерживались, и рассказывали абсолютно все, что им было известно, западногерманской службе безопасности – Bundesnachrichtendienst, Кейтель решил, что не будет работать на капиталистов. В результате он стал одним из "политических безработных" в объединенной Германии. Пенсия, назначенная ему, была средством выйти из затруднительного положения. Новое германское правительство старалось по мере сил соблюдать обязательства, принятые на себя больше не существующим правительством ГДР. По крайней мере это казалось целесообразным с политической точки зрения, принимая во внимание то обстоятельство, что объединенная Германия пыталась каждый день решать все новые и новые проблемы, примирить которые было невозможно. Где-то наверху пришли к выводу, что гораздо проще дать Кейтелю пенсию, чем выплачивать ему официальное пособие по безработице, потому что пенсия была все-таки менее унизительна, так как выплачивалась правительством. Точка зрения Кейтеля, однако, была иной. Если бы в мире господствовал здравый смысл, думал он, его расстреляли бы или выслали из страны – куда могли его выслать, Кейтель не знал. Он начал подумывать о том, чтобы перейти к русским – в КГБ у него сохранились хорошие связи, – но эта мысль скончалась, так и не оформившись: Советы умыли руки по поводу всего, что было связано с ГДР, опасаясь быть преданными теми, чья верность идеям мирового социализма (или тому, во что сейчас верили эти русские, – Кейтель не имел ни малейшего представления об этом) оказалась менее прочной, чем лояльность по отношению к своей новой стране.
      Кейтель опустился на диван рядом с Боком в углу тихого Gasthaus
       , который находился в районе прежнего Восточного Берлина.
      – Но это очень рискованно, мой друг.
      – Я это понимаю, Эрвин. – Бок сделал знак, чтобы им принесли две литровые кружки пива. Обслуживание было лучше и быстрее, чем несколько лет назад, но оба не обратили на это внимания.
      – Я был очень опечален тем, что они сделали с Петрой, – сказал Кейтель после того, как официантка отошла от столика.
      – Тебе известно точно, что с ней произошло? – спросил Бок спокойным, лишенным эмоций голосом.
      – Следователь, который вел ее дело, навещал Петру в тюрьме – навещал очень часто, – но не для допросов. Они намеренно сделали все, чтобы сломать ее. Ты ведь понимаешь, Гюнтер, что мужество как у мужчины, так и у женщины имеет предел. Это не было слабостью с ее стороны. Никто не может сопротивляться бесконечно. Это было вопросом времени. Они наблюдали за ее смертью, – заключил бывший полковник.
      – Вот как? – лицо Бока оставалось бесстрастным, только побелели суставы пальцев, стиснувших ручку пивной кружки.
      – У нее в одиночке была установлена аппаратура для подслушивания, а также телекамера. Они записали ее самоубийство на видеомагнитофон. Наблюдали за тем, как она мучилась, но даже не попытались спасти ее.
      Бок молчал, и в зале было слишком темно, чтобы заметить, как он побледнел. Ему казалось, что на него пахнуло раскаленным жаром печи, а вслед за тем подул ледяной ветер с Северного полюса. Он на мгновение закрыл глаза, чтобы овладеть собой. Нельзя поддаваться эмоциям в такой момент, Петре это не понравилось бы. Бок открыл глаза и посмотрел на друга.
      – Это точно?
      – Мне известно имя следователя и его адрес. У меня все еще сохранились связи, – заверил его Кейтель.
      – Да, Эрвин, я верю тебе. Мне потребуется твоя помощь в одном деле.
      – Я готов.
      – Ты понимаешь, конечно, почему мы оказались в таком положении.
      – Это зависит от того, как посмотреть на вещи, – заметил Кейтель. – Меня разочаровал наш народ, который позволил капиталистам обмануть себя, но у рядовых людей всегда отсутствовала дисциплина, и потому они не понимали, что для них хорошо, а что плохо. Однако истинная причина национальной катастрофы нашего народа…
      – Совершенно точно – американцы и русские.
      – Mein lieber Gunther , даже объединенная