* * *

      Марвин Расселл выглядит еще внушительнее, чем раньше, подумал Госн. Если у него и был небольшой лишний вес, он исчез вместе с потом после ежедневных учений. Постоянные тренировки с бойцами движения развили его и без того мощную мускулатуру, а под жаркими лучами солнца Марвин так загорел, что его можно было принять за араба. Единственной диссонирующей чертой оставалась его религия. Товарищи докладывали, что Марвин настоящий язычник, неверный, поклоняется – представьте себе! – Солнцу. Это тревожило мусульман, но они старались, не подавая виду, исподволь показать ему подлинную ценность ислама. Передавали, что Марвин прислушивался к их проповедям с интересом. Кроме того, стало известно, что он метко стреляет из любого оружия и с любого расстояния, непобедим в рукопашной схватке и едва не сделал инвалидом их инструктора. Наконец, его искусству в поле позавидует даже лиса. По общему мнению, Марвин оказался хитрым, находчивым бойцом. Если не принимать во внимание его религиозные отклонения, все любили и уважали Марвина.
      – Марвин, если ты станешь еще сильнее, к тебе будет страшно подойти! – засмеялся Госн при виде своего американского друга.
      – Ибрагим, это была самая лучшая мысль из всего, что приходило мне в голову, – приехать сюда. Я даже не думал, что в мире существуют другие народы, которых преследуют вроде моего, – но вы защищаетесь и очень успешно. Вы – настоящие мужчины. – Госн не верил ушам: и это говорит человек, что сломал шею полицейскому, будто спичку. – Я хочу помочь вам, всеми силами.
      – Среди нас всегда есть место для настоящего бойца. – Если Марвин овладеет арабским, из него выйдет превосходный инструктор, подумал Госн. – Ладно, мне пора отправляться.
      – Куда?
      – У нас есть лагерь к востоку отсюда. – База находилась на севере. – Там мне нужно выполнить специальное поручение.
      – Эта штука, что мы откопали? – небрежно спросил Расселл. Даже слишком небрежно, но ведь такое невозможно, правда? Бдительность – это одно, но мания преследования – совсем иное.
      – Нет, кое-что другое. Извини, дружище, но нужно соблюдать крайнюю осторожность. Марвин кивнул.
      – Ты прав, приятель. Из-за этого погиб мой брат – забыл о бдительности. Увидимся, когда вернешься.
      Госн сел в автомобиль и выехал из лагеря. В течение часа он ехал по шоссе, ведущему к Дамаску. Иностранцы обычно не обращают внимания на то, что Ближний Восток так мал – по крайней мере его наиболее важные места. Например, по хорошему шоссе можно доехать от Иерусалима до Дамаска за пару часов, несмотря на то что это два совершенно противоположных мира с политической точки зрения – были противоположными мирами, напомнил себе Госн. За последнее время из Дамаска доносились зловещие слухи. Неужели даже сирийское правительство устало от борьбы? Так просто заявить, что это невозможно, однако такие слова утратили свое первоначальное значение.
      В пяти километрах за пределами Дамаска он увидел стоящий в условленном месте автомобиль. Госн проехал мимо, осматриваясь вокруг в поисках слежки. Через две тысячи метров он убедился, что все в порядке, развернулся и спустя минуту остановился рядом с автомобилем. Оба пассажира вышли из машины, как было условлено, и их водитель, член организации, сразу уехал.
      – Доброе утро, Понтер.
      – Привет, Ибрагим. Это мой друг Манфред. – Они сели в машину, и Госн тут же тронулся с места.
      Инженер посмотрел в зеркало на незнакомца. Старше Бока, худой, с глубоко посаженными глазами. Плохо одет для местного климата и весь потный, как свинья. Ибрагим передал назад пластмассовую бутылку с водой. Незнакомец достал носовой платок и вытер горлышко, прежде чем поднести бутылку к губам. Значит, арабы для тебя недостаточно чистые? – подумал Госн. Ну да ладно, это, в конце концов, не его забота.
      Потребовалось еще два часа, чтобы добраться до нового лагеря. Госн намеренно выбрал кружной путь, хотя это не запутает опытного человека – он определит направление по солнцу. Инженер не знал, насколько подготовлен этот Манфред, и хотя было разумно исходить из того, что он владеет определенными навыками, не менее разумно использовать все средства, чтобы нейтрализовать их. К тому моменту, когда они прибыли к месту назначения, только опытный и отлично подготовленный разведчик смог бы запомнить дорогу.
      Куати выбрал отличное место для базы. Всего несколько месяцев назад здесь располагался командный пункт группировки "Хезболла". Он был врыт в крутой склон холма, и крыша из рифленого железа была покрыта землей, на которой росли хилые кусты. Только опытный наблюдатель, точно знающий, что он ищет, мог обнаружить базу – а это было очень маловероятно. "Хезболла" особенно успешно боролась с осведомителями в своей среде, настолько успешно, что их не осталось. Грунтовая дорога шла мимо и кончалась у заброшенной фермы, чьи поля были настолько истощены, что здесь нельзя было выращивать даже опийный мак или индийскую коноплю – основную культуру этого района. Внутри помещение было весьма просторно. На бетонированной площадке размером около ста квадратных метров можно было даже разместить несколько автомашин. Единственным недостатком этого укрытия было то, что во время землетрясений – частых в этих местах – оно превратится в западню, из которой будет непросто выбираться. Госн поставил машину между двумя столбами и, выйдя из нее, опустил за собой маскировочную сетку. Да, Куати выбрал отличное место.
      Как всегда при обеспечении безопасности, самым трудным оказалось выбрать между двумя крайностями. С одной стороны, чем меньше людей знают о назначении базы, тем лучше. Однако с другой – необходимо иметь охранников, чтобы обеспечить ее безопасность. Куати взял с собой личную охрану – десять бойцов, в преданности и мужестве которых он не сомневался. Охранники знали Госна и Бока в лицо, и начальник охраны подошел к Манфреду.
      – Это – наш новый друг, – представил Госн Манфреда. Охранник внимательно посмотрел ему в лицо и отошел.
      – Was gibts hier? – нервно спросил Фромм
      по-немецки.
      – Здесь у нас, – ответил по-английски Госн, – нечто весьма интересное.
      Это было для Манфреда уроком.
      – Kommen sie mit, bitte
      – Госн подвел их к стене. Тут у двери стоял часовой с винтовкой, что было куда надежнее дверного замка. Госн кивнул часовому, тот наклонил голову в ответ. Инженер открыл дверь, пропустил спутников в комнату и потянул за шнурок. Загорелись лампы дневного света. В середине комнаты стоял большой металлический верстак, накрытый брезентом. Не говоря ни слова, Госн поднял брезент. Ему уже надоело играть в театр. Пришло время браться за работу.
      – Gott im Himmel !
      – Я тоже вижу это впервые, – признался Бок. – Значит, вот как она выглядит.
      Фромм надел очки и склонился над устройством. Прошла минута, прежде чем он поднял голову.
      – Американская конструкция, но собрана не в Америке. – Он указал пальцем. – Иная схема. Примитивная система, тридцатилетней давности – нет, даже старше по методике, но не по изготовлению. Посмотрите на эти контуры… Шестидесятые годы, может быть, начало семидесятых. Советское производство? Не исключено, из складов в Азербайджане?
      Госн молча покачал головой.
      – Неужели израильская? Ist das moglich? –
      Ответом на этот вопрос стал кивок.
      – Не просто возможно, мой друг. Она перед нами.
      – Значит, так. Авиационная бомба. Впрыскивание трития в ядро для увеличения взрывной силы – от пятидесяти до семидесяти килотонн, по-видимому. Взрыватели радиолокационный и ударный. Ее действительно сбросили, но взрыва не произошло.
      Почему?
      – Похоже, на ней не было взрывателей. Все, что нам удалось обнаружить, – перед вами, – ответил Госн. Манфред успел произвести на него глубокое впечатление.
      Фромм провел рукой внутри бомбового корпуса, ища разъемы.
      – Да, вы правы. Очень интересно. – Наступило молчание. – Знаете, ее, по-видимому, можно отремонтировать.., и даже…
      – Даже что? – спросил Госн, уже зная ответ.
      – Бомбу этого образца можно превратить в спусковой механизм.
      – Спусковой механизм? – озадаченно произнес Бок. – Но для чего?
      – Для водородной бомбы, – ответил Госн. – Я надеялся на это.
      – Она будет очень тяжелой, далекой от совершенства современной конструкции. Как принято говорить, примитивная, но эффективная. – Фромм посмотрел на инженера. – Вы хотите, чтобы я помог отремонтировать ее?
      – Вы согласны?
      – Десять лет.., нет, больше, лет двадцать я изучал и думал… Как вы предполагаете использовать ее?
      – Это вас беспокоит?
      – Она не будет использована в Германии?
      – Нет, разумеется, – ответил Госн не без раздражения. Чего ради? – подумал он. – Ведь у их организации нет разногласий с немцами?
      Тем не менее что-то заставило Бока обратить внимание на последние фразы, словно реле замкнулось у него в сознании. Он закрыл глаза, чтобы запечатлеть эту мысль в своей памяти.
      – Да, я готов оказать содействие.
      – Вам хорошо заплатят, – пообещал Госн и тут же понял, что допустил ошибку. Впрочем, разве это имеет значение?
      – Я не собираюсь оказывать помощь за деньги! Неужели я похож на корыстного наемника? – возмущенно ответил Фромм.
      – Прошу прощения. Я не хотел обидеть вас. Квалифицированный специалист получает вознаграждение за свой труд. В конце концов, мы не нищие.
      Я тоже, чуть не вырвалось у Фромма, но здравый смысл победил. Это ведь не аргентинцы, правда? Не фашисты, не капиталисты, это товарищи по революции, которые тоже попали в тяжелую политическую ситуацию.., хотя он был уверен, что их финансовое положение в высшей степени благополучно. Советы никогда не дарили вооружение арабам. Его всегда продавали за свободно конвертируемую валюту, даже при Брежневе и Андропове, и если на это соглашались русские, когда они еще придерживались правильного курса.., то…
      – Я всего лишь объяснил свое отношение и тоже не хотел оскорблять вас. Да, я знаю, что вы не нищие. Вы – солдаты революции, борцы за свободу, и для меня большая честь помогать вам в борьбе. – Он махнул рукой. – Меня устроит любая плата, которую вы сочтете справедливой… – Если только это будет, разумеется, не какой-то жалкий миллион марок! – подумал он. – ..Важно, чтобы вы поняли, что я не продаю себя за деньги.
      – Так приятно встретить честного человека, – согласился Госн с довольной улыбкой.
      Бок подумал, что они оба хватили через край во взаимных похвалах, но промолчал. Он начал понимать, как расплатятся с Фроммом.
      – Итак, – произнес Госн, – когда мы примемся за работу?
      – Сначала мне понадобятся бумага и карандаш.
      – Кто вы такой, позвольте спросить? – поинтересовался Райан.
      – Бен Гудли, сэр.
      – Из Бостона? – Акцент был очень характерным.
      – Да, сэр. Школа имени Кеннеди. После защиты диссертации продолжаю там учиться, а теперь стал стипендиатом Белого дома.
      – Нэнси? – Райан повернулся к секретарше.
      – Директор внес его в ваш календарь, доктор Райан.
      – Хорошо, доктор Гудли, – улыбнулся Райан. – Заходите. – Кларк окинул взглядом молодого ученого и снова сел.
      – Хотите кофе?
      – Только без кофеина.
      – Хотите работать здесь, юноша, привыкайте к настоящему продукту. Ну, садитесь. Значит, отказываетесь?
      – Да, сэр.
      – Ну хорошо. – Райан налил свою обычную кружку и опустился в кресло за письменным столом. – Что привело вас в этот дворец загадок?
      – Если вкратце, сэр, то поиски работы. Темой моей диссертации были разведывательные операции, их история и перспективы. Мне нужно узнать кое-что для того, чтобы закончить исследование, начатое в школе Кеннеди. Затем хочу узнать, не смогу ли действительно работать здесь.
      Джек кивнул. Да, обычное дело.
      – Допуск?
      – Разрешающий ознакомление со специальными программами и материалами государственной важности. Его я получил недавно. У меня уже был допуск к секретным документам, потому что во время работы в школе Кеннеди пришлось знакомиться с материалами нескольких президентских архивов, главным образом в округе Колумбия, однако некоторые документы в Бостоне все еще засекречены. Я входил в состав группы, которая изучала массу данных по, кубинскому ракетному кризису.
      – Это работа доктора Николаев Бледсоу?
      – Да.
      – Признаюсь, я не согласен со всеми выводами Ника, но проведенные исследования произвели на меня глубокое впечатление. – Джек поднял кружку, салютуя поиску ученых.
      Гудли написал почти половину этой монографии, включая выводы.
      – С чем конкретно вы не согласны – если мне будет позволено задать такой вопрос?
      – Действия Хрущева не основывались на здравом смысле. Мне кажется – и материалы подтверждают мою точку зрения, – что при размещении ракет на Кубе он не следовал заранее обдуманному плану, а скорее действовал импульсивно.
      – Не могу согласиться. Монография указывает на то, что Советы были обеспокоены в первую очередь нашими ракетами средней дальности в Европе, и особенно в Турции. Представляется разумным предположить, что это был тактический ход, направленный на достижение стабильной ситуации в отношении оперативных сил.
      – Ваши исследования не основывались на всех существующих материалах, – заметил Джек.
      – Каких, например? – Гудли попытался скрыть раздражение.
      – Разведданных, которые мы получали от Пеньковского и других агентов. Эти документы по-прежнему закрыты и останутся в секретном архиве еще двадцать лет. – Вам не кажется, что пятьдесят лет – это слишком долго?
      – Разумеется, – согласился Райан. – Но на то существуют веские причины. Некоторые сведения, содержащиеся в них, остаются.., ну, если не все еще злободневными, то по крайней мере способными открыть некоторые подробности, которые нам хочется сохранить в тайне.
      – Мне представляется, что это немного отдает паранойей, – заметил Гудли бесстрастным, как ему казалось, голосом.
      – Давайте предположим, к примеру, что в то время в России работал наш агент "Банан". Допустим, сейчас он умер – скажем, от старости, – но вот агент "Груша", завербованный им, продолжает свою деятельность. Таким образом, если Советам удастся выяснить, кем был агент "Банан", они могут получить ключ к разгадке личности агента "Груша". Кроме того, нам следует оберегать некоторые методы передачи сведений. В бейсбол играют уже сто пятьдесят лет, но замена остается заменой. В свое время я рассуждал точно так же, как и вы, Бен. Скоро вы узнаете, что большинство шагов, предпринимаемых в Лэнгли, продиктованы разумными причинами.
      Попал в ловушку системы, подумал Гудли.
      – Между прочим, вы обратили внимание на то, что в своих последних магнитофонных лентах Хрущев красноречиво доказал, что Ник Бледсоу не правильно истолковал некоторые его шаги – это тоже важно.
      – Да?
      – Предположим, что весной 1961 года у Джона Кеннеди оказались неопровержимые сведения, свидетельствующие о том, что Хрущев намеревался перестроить советскую систему. В 1958 году Хрущев резко ослабил армию и попытался приступить к реформе партии. Предположим далее, что информация по этому вопросу – надежная, достоверная информация – была в распоряжении Кеннеди и маленькая птичка прошептала ему на ухо, что, если он даст некоторую свободу русским, возможно, у нас произошло бы уменьшение напряженности в отношениях между государствами еще в шестидесятых годах. Скажем, гласность наступила бы на тридцать лет раньше. И еще предположим, что президент отказался от такой мысли, пришел к выводу, что по политическим причинам невыгодно давать больше свободы Никите… Это означает, что в шестидесятые годы была допущена величайшая ошибка. За этим последовал Вьетнам и все остальные колоссальные неприятности.
      – Я не могу в это поверить. Мы просмотрели архивы. Наши исследования показывают, что здесь нет никакой логики…
      – Логика у политического деятеля? – прервал его Райан. – Вот это действительно революционная концепция!
      – Если вы действительно утверждаете, что так было на самом деле…
      – Это гипотетическое предположение, – заявил Джек, поднимая брови. Боже мой, да ведь эти сведения на виду и доступны всем, кто захочет свести их в единое целое. То обстоятельство, что это никому до сих пор не пришло в голову, является признаком намного более широкой и тревожной проблемы. Однако его больше всего беспокоила та часть вопроса, которая была в этом самом здании. Историю он был готов оставить историкам.., до тех пор, пока сам не пополнит их ряды. И когда это произойдет, Джек?
      – В это никто не поверит.
      – Большинство людей считают, что Линдон Джонсон проиграл первичные выборы в Нью-Гемпшире Юджину Маккарти из-за наступления Тэт во Вьетнаме. Так что добро пожаловать в мир разведки, доктор Гудли. Знаете, что самое трудное в распознавании правды?
      – Что?
      – Понять, что правда подошла и вцепилась вам в зад. Все не так просто, как вам кажется.
      – А распад Варшавского договора?
      – Наглядное подтверждение, – согласился Райан. – Мы получали массу сведений, факты были у нас перед носом – и мы не поверили. Ну, если говорить честно, то дело обстояло по-другому. Немало молодых сотрудников в РУ – разведывательном управлении, – добавил он, как показалось Гудли, с излишней снисходительностью, – указывали на это, но руководители управления пренебрегли их мнением.
      – А вы сами, сэр?
      – Если директор согласится, вам разрешат посмотреть кое-какие документы по этому вопросу. Даже почти все. Большинство наших агентов и полевых сотрудников тоже были застигнуты врасплох. Всем нам следовало проявить большую проницательность, и меня это касается в неменьшей степени. Если уж говорить о моей слабости, она состоит в слишком узком видении проблемы.
      – Деревья вместо леса?
      – Вот именно, – признался Райан. – Это – опасная ловушка, и даже понимание своих недостатков не всегда помогает.
      – Видимо, поэтому меня и послали сюда, – заметил Гудли.
      Райан усмехнулся.
      – Черт побери, ваше появление мало чем отличается от того, как начал здесь свою деятельность я сам. Добро пожаловать на борт. С чего вы хотели бы начать, доктор Гудли?
      Бен, разумеется, уже отчетливо представлял это. И если Райан ничего не подозревает, разве это моя вина? – подумал он.
      – А где вы собираетесь раздобыть компьютеры? – спросил Бок. Фромм уже сидел с бумагой и карандашами.
      – Начнем с Израиля, может быть, в Иордании или Турции, – ответил Госн.
      – Это недешево обойдется, – предостерег его Фромм.
      – Я уже узнал стоимость станков с компьютерным управлением. Действительно, они дорогие. – Ну, не чрезмерно дорогие, подумал Госн. Ему пришло в голову, что доступные ему суммы в твердой валюте могут потрясти этого неверного. – Посмотрим, каковы ваши потребности. Впрочем, что бы ни было нужно, мы достанем.

      Зачем только я согласился на эту должность? Роджер Дарлинг был гордым мужчиной. Ему удалось неожиданно победить в борьбе за место в Сенате, которое все пророчили другому кандидату, затем стать самым молодым губернатором в истории Калифорнии. Он знал, что гордость – это недостаток, уязвимое место, но также отдавал себе отчет и в том, что у него есть все основания гордиться собой.
      Можно было обождать несколько лет, может быть, одержать новую победу на выборах в Сенат и пробиться в Белый дом, вместо того чтобы идти на такой компромисс и обеспечить успех Фаулеру.., в обмен на это…
      "Это" было самолетом "ВВС-2" – радиосигнал для любого лайнера, на борту которого находится вице-президент США. Очевидный контраст с "ВВС-1" был предметом еще одной шутки, связанной с должностью, являющейся якобы второй по политической важности в стране. Эта шутка, правда, не была столь грубой и в то же время точной, как замечание Джона Нэнса Гарнера, который так определил пост вице-президента: "кувшин с теплыми соплями". Само место вице-президента представляло собой одну из немногих ошибок, совершенных основателями Соединенных Штатов, решил Дарлинг. Когда-то было еще хуже. Первоначально пост вице-президента предназначался для кандидата в президенты, проигравшего выборы, который, являясь подлинным патриотом, занимает эту должность в чужом правительстве и председательствует в Сенате, забыв о мелких политических разногласиях, чтобы служить на благо страны. Почему Джеймс Мэдисон допустил такую глупость, так и не было исследовано учеными, однако его ошибка была быстро исправлена в 1803 году Двенадцатой поправкой к Конституции США. Даже в то время, когда джентльмены, готовящиеся к дуэли, обращались друг к другу "сэр", мнение отцов американской Конституции требовало чрезмерного бескорыстия. Таким образом закон подвергся изменению, и теперь вице-президент стал союзником, а не побежденным соперником. То обстоятельство, что так много вице-президентов поднялись на высшую ступень, является скорее случайностью, чем обдуманным намерением. А уж то, что многие из них блестяще справились с обязанностями президента – Эндрю Джексон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн, – это вообще чудо.
      В любом случае для него такая вероятность равна нулю. Боб Фаулер физически здоров, и его политическая платформа совершенно незыблема – лучше, чем у любого президента, начиная с… Эйзенхауэра? Пожалуй. Может быть, даже начиная с ФДР – Франклина Делано Рузвельта. Важная, почти равная президентской, роль вице-президента, которую утвердил Картер для Уолтера Мондейла – на что большинство почти не обратило внимания, хотя подобный шаг оказался весьма конструктивным, – канула в прошлое. Фаулер больше не нуждался в Дарлинге – президент ясно дал это понять.
      И вот Дарлинг был отодвинут на вспомогательную – даже не на второстепенную – роль. Фаулер летает на переоборудованном Боинге-747, своем персональном самолете. Роджер Дарлинг пользуется любым свободным самолетом – в данном случае одним из нескольких VC-20 "Гольфстрим", на которых летают все, у кого есть на то соответствующее право. К числу этих счастливцев относятся сенаторы и конгрессмены, входящие в состав основных комитетов, а также те, кого президент считает нужным выделить из числа остальных.
      Не будь таким мелочным, упрекнул себя Дарлинг. Становясь мелочным, ты оказываешь поддержку всему дерьму, которое тебя окружает.
      Я допустил ничуть не меньшую ошибку, чем Мэдисон, подумал вице-президент, когда его самолет покатился к взлетной полосе. Думая, что политический деятель предпочтет интересы страны своему честолюбию, Мэдисон всею лишь проявил излишний оптимизм. Дарлинг же не принял во внимание очевидную политическую реальность, состоящую в том, что действительная разница между президентом и вице-президентом в значимости занимаемых ими постов намного больше, чем между Фаулером и председателем десятка разных комитетов Сената или конгресса. Чтобы провести законодательную работу, президенту приходится иметь дело с конгрессом. Иметь дело со своим вице-президентом ему не нужно.
      Как же это он допустил, чтобы его заманили в такую ловушку? Дарлинг только удивленно покачал головой, хотя задавал себе этот вопрос тысячи раз. Патриотизм, разумеется, был одной из причин или по крайней мере ее политическим двойником. Он привлек на сторону Фаулера Калифорнию, а без Калифорнии они оба оставались бы губернаторами. Единственная крупная уступка, которой он добился, – назначение Чарли Олдена на пост советника по национальной безопасности, – не привела ни к чему, однако он, Дарлинг, являлся решающим фактором в том, что президентство перешло от одной партии к другой. В награду на его долю выпали все самые неприятные обязанности в исполнительной власти – произносить речи, которые редко привлекали внимание прессы, хотя выступления министров оказывались в центре интереса, речи, направленные на то, чтобы обеспечить преданность тех членов партии, которые и без того были преданными, речи, в которых испытывались новые идеи – главным образом неудачные и, как правило, не Дарлинга. Кроме того, на его долю выпало терпеливо ждать, когда с неба ударит молния и поразит его вместо президента. Сегодня он вылетал, чтобы обратиться к общественности с выступлениями о необходимости повысить налоги – за мир на Ближнем Востоке надо платить. Какая чудесная политическая возможность! – подумал Дарлинг. Он выступит перед конвенцией директоров закупочных фирм в Сент-Луисе и объяснит, почему : необходимы более высокие налоги. Аплодисменты будут оглушительными!
      Однако он принял на себя обязанности вице-президента, дал клятву исполнять свой долг, и если он не выполнит эти обязанности, как сможет взглянуть другим в глаза?
      Самолет прокатился по неровной рулежной дорожке мимо ангаров и различных самолетов, включая застывший на площадке Боинг-747 – "Летающий командный пункт для чрезвычайных ситуаций", или "Летком", или чаще – ЛКП, с легкой руки средств массовой информации получивший название "Самолет Судного дня". Где бы ни был президент, этот самолет находился в пределах двух часов летного времени от него (что было совсем непросто, когда президент находился с визитом в России или Китае), поскольку для главы администрации самолет был единственным безопасным местом в случае ядерной войны. Впрочем, сейчас это уже утратило свое значение, верно? Дарлинг заметил, что люди входили в самолет и выходили из него. Ассигнования не были еще урезаны – тем более что этот Боинг принадлежал к числу президентских самолетов и был по-прежнему готов к немедленному вылету. Интересно, подумал Дарлинг, когда все это изменится? Перемены шли полным ходом.
      – Мы готовы к взлету. Пристегнулись, сэр? – обратился к нему сержант, сопровождающий самолет.
      – Да, конечно. Пора отправляться. – Вице-президент улыбнулся. На президентском "ВВС-1" пассажиры часто демонстрировали свою уверенность в самолете и экипаже, не пристегиваясь при взлете. Еще одно доказательство, что его самолет не принадлежал к самым лучшим, но Дарлинг ведь не мог огрызнуться на предупреждение сержанта – тот всего лишь выполнял свой долг и для него Роджер Дарлинг, вице-президент Соединенных Штатов, был важным пассажиром. Он подумал о том, что этот сержант занимал более ответственное место в Военно-воздушных силах, чем большинство политических деятелей в сфере управления государством, но это ведь не было сюрпризом, верно?
      – Слушаюсь, сэр.

* * *

      – Как, снова? – спросил Райан.
      – Да, сэр, – произнес голос в телефонной трубке.
      – Хорошо, через пару минут.
      – Да, сэр.
      Райан допил кофе и направился к кабинету директора ЦРУ. К его удивлению, там он увидел Гудли. Молодой человек держался подальше от облака сигарного дыма, окутавшего Кабота, и Джеку даже показалось, что Маркус переборщил с имитацией генерала Паттона или кого он там пытался изобразить.
      – В чем дело, Джек?
      – "Камелот", – ответил Джек, не скрывая раздражения. – Эти засранцы из Белого дома снова отказались принимать участие. Теперь требуется мое присутствие вместо них.
      – ТЫ разве чем-нибудь занят?
      – Сэр, мы говорили об этом четыре месяца назад. Для сотрудников Белого дома важно…
      – Президент и его помощники заняты важными делами, – устало объяснил директор ЦРУ.
      – Сэр, к этому готовятся за несколько недель, и все участники оповещаются заранее. Уже четвертый раз подряд…
      – Я знаю, Джек.
      Райан не хотел отступать.
      – Директор, кто-то должен объяснить им, насколько это важно.
      – Я уже пытался, черт побери! – огрызнулся Кабот. Джек знал, что директор действительно сделал все что мог.
      – Вы не пробовали действовать через госсекретаря Талбота или Денниса Банкера? – спросил Джек. По крайней мере к их мнению президент все еще прислушивается, едва не прибавил Джек.
      Впрочем, Кабот понял, что имел в виду Райан.
      – Слушай, Джек, мы не можем отдавать приказы президенту. Наше дело давать советы, на которые он не всегда обращает внимание. А ты отлично справляешься с игрой. Деннису нравится играть с тобой.
      – Понимаю, сэр, но это не моя работа – неужели они никогда не знакомятся с результатами?
      – Чарли Олден знакомился. Думаю, их не пропускает и Лиз Эллиот.
      – Да уж, – заметил Райан ледяным тоном, не обращая внимания на присутствие Гудли. – Они ведут себя безответственно, сэр.
      Это слишком уж сильно сказано, Джек. Зато слишком верно, директор. – Райан старался сохранить самообладание.
      – Можно спросить – что такое "Камелот"? – поинтересовался Бен Гудли.
      – Игра, – ответил Кабот. – Обычно – управление страной в критической ситуации.
      – А, вроде "Саги" и "Глобал"?
      – Вроде, – бросил Райан. – Президент никогда не принимает в ней участия. Причина состоит в том, что мы не можем рисковать – действия президента в каждой конкретной ситуации должны остаться в тайне. Да, я согласен, это кажется слишком изощренным, но так было всегда. Вместо президента участие принимает советник по национальной безопасности или другой ответственный сотрудник администрации, а потом президент выслушивает отчет о результатах игры. Вот только президент Фаулер считает, что его не нужно беспокоить такими мелочами, а теперь и его сотрудники начинают вести себя так же глупо. – Джек был раздражен, а потому употребил слова "президент Фаулер" и "глупо" в одном предложении.
      – Вы считаете, это действительно необходимо? – спросил Гудли. – По моему мнению, это кажется анахронизмом.
      – У вас застрахована машина, Бен? – внезапно спросил Райан.
      – Да, конечно.
      – Случалось попадать в аварию?
      – Не по моей вине, – ответил Гудли.
      – Тогда стоит ли беспокоиться о страховке? – И тут же Джек ответил на свой вопрос:
      – Потому что это страховка, верно? Вы не думаете, что она вам понадобится, но потому, что она может понадобиться, вы тратите деньги – или в моем случае время, – чтобы было на что положиться.
      Стипендиат Белого дома небрежно махнул рукой, словно отметая сравнение.