* * *

      – ..для меня огромная честь предоставить слово президенту Соединенных Штатов Америки.
      Собравшиеся конгрессмены встали в едином порыве со своих неудобных стульев в зале заседаний. В первом ряду сидели члены кабинета, начальники штабов родов войск и члены Верховного суда, которые тоже встали. В ложах присутствовали гости, включая послов Саудовской Аравии и Израиля, причем послы сидели рядом – впервые за всю историю. Телевизионные камеры передавали панораму огромного зала, который на своем веку был свидетелем как славной истории, так и бесславия. Аплодисменты продолжались до тех пор, пока руки присутствующих не покраснели.
      Президент Фаулер положил на трибуну свои заметки и повернулся, чтобы обменяться рукопожатиями со спикером конгресса, президентом pro tempore Сената и своим вице-президентом Роджером Дарлингом. В охватившей зал эйфории никто не обратил внимания на то, что последним оказался Дарлинг. Затем президент обернулся, на его лице появилась улыбка и он помахал рукой, приветствуя переполненный зал. Шум усилился. Пошли в ход все жесты из репертуара Фаулера: взмахи одной рукой, двумя, руки протянуты вперед и, наконец, стиснуты над головой. Реакция зала была поистине единодушной, независимо от партийной принадлежности конгрессменов и сенаторов. Удивительно, отметил про себя Фаулер, его наиболее заклятые и громкоголосые противники в конгрессе и Сенате усердно выражали свое одобрение, и президент понимал, что их одобрение искренне. Ко всеобщему изумлению, в конгрессе все еще сохранился настоящий патриотизм. Наконец он взмахнул рукой, требуя тишины, и аплодисменты медленно стихли.
      – Мои сограждане-американцы, я прибыл в это высокое собрание, чтобы доложить вам о недавних событиях, имевших место в Европе и на Ближнем Востоке, а также представить в Сенат Соединенных Штатов два документа с текстом договоров, которые, я надеюсь, будут одобрены вами без промедления и с энтузиазмом. – Новый взрыв аплодисментов. – Подписав эти договоры, Соединенные Штаты Америки в тесном содружестве со многими другими нациями – одни из них наши верные и старые друзья, другие – новые союзники, дружбой с которыми мы гордимся, – помогли установить мир в регионе, который стал источником мира на Земле, однако сам редко знал мир и нуждался в нем.
      Заглянув в историю человечества, можно проследить эволюцию человеческого духа. Весь прогресс человечества, все сверкающие путеводные огни, освещавшие наш путь от варварства к цивилизации, усилия всех великих мужчин и женщин, которые молились, мечтали, надеялись и делали все возможное для достижения этого исторического момента, завершились кульминацией, грандиозным успехом, когда мы перевернули последнюю страницу в истории конфликтов между народами. Мы сумели достичь не исходного, а заключительного момента. Мы… – громкие аплодисменты прервали речь президента. Фаулера охватило легкое раздражение – он не рассчитывал, что его прервут на этом месте. Фаулер широко улыбнулся и жестом призвал зал к молчанию.
      – Нам удалось достичь заключительного момента. Я счастлив сообщить вам, что Америка проложила путь к миру и справедливости. – Новые аплодисменты. – Да, Америка проложила этот славный путь, и это вполне заслуженно…
      – Пожалуй, он немного перебарщивает? – спросила Кэти Райан.
      – Немного. – Усмехнувшись, Джек привстал с кресла и протянул руку за вином. – Именно так и должен поступать президент, крошка. Тут существуют определенные правила – как в опере. Приходится им следовать. Вдобавок это действительно крупный – черт побери, колоссальный – успех. У нас на глазах наступает мир.
      – Ты когда уезжаешь? – спросила Кэти.
      – Скоро, – ответил Джек.
      – Разумеется, за это нужно платить, однако история требует ответственности от тех, кто ее кует, – продолжала говорить фигурка Фаулера на экране их телевизора. – Наш долг – гарантировать мир. Мы должны послать американцев и американок для зашиты государства Израиль. Мы поклялись защищать эту маленькую мужественную страну от всех врагов.
      – Что это за враги? – спросила Кэти.
      – Сирия пока не слишком удовлетворена условиями договора, да и Иран тоже. Что касается Ливана – вообще-то в полном смысле слова Ливана не существует. Есть всего лишь место на карте, где гибнут люди. К тому же еще Ливия со всеми своими террористическими группировками. Так что есть еще враги, о которых следует беспокоиться. – Райан осушил бокал и пошел в кухню, чтобы снова наполнить его. Просто позор так расходовать хорошее вино, упрекнул он себя, так хлестать можно любое пойло…
      – Придется пойти на финансовые жертвы, – услышал Райан голос Фаулера, когда вернулся в гостиную.
      – Снова растут налоги, – недовольно заметила Кэти.
      – А ты чего хочешь? Пятьдесят миллионов – это моя вина. Миллиардом больше, миллиардом меньше…
      – А это действительно что-нибудь изменит? – спросила она.
      – Должно изменить. По крайней мере всем станет ясно, верят религиозные лидеры в собственные заявления или они всего лишь пустозвоны. Мы сделали так, милая, что заманили их в их же собственную ловушку… Им придется сделать переоценку своих принципов, крошка, – произнес Джек после недолгого раздумья. – Они будут вынуждены действовать в соответствии со своими убеждениями, иначе разоблачат себя как шарлатаны.
      – Ты думаешь…
      – Я не считаю их шарлатанами. Мне кажется, они верят в то, о чем всегда говорят. У них нет другого выхода.
      – Значит, у тебя скоро не останется работы? Джек услышал в голосе жены нотку надежды.
      – Этого я не знаю.
      После речи президента начались прения. Против Фаулера выступил раввин Соломон Мендель, престарелый житель Нью-Йорка, один из самых страстных – некоторые утверждали, даже яростных – защитников Израиля. Как ни странно, он ни разу там не был. Джек не знал почему и напомнил себе, что это нужно выяснить. Мендель стоял во главе небольшого, но весьма действенного израильского лобби в Америке. Лишь он единственный, или почти единственный, выразил одобрение – если не одобрение, то понимание – расстрела на Храмовой горе. На голове раввина была ермолка, а борода ниспадала на изрядно помятый костюм.
      – Это – предательство государства Израиль, – произнес он в ответ на первый вопрос. К удивлению Джека, Мендель говорил спокойно и убедительно. – Вынудив Израиль покинуть свои законные владения, Соединенные Штаты отняли у еврейского народа его историческое право на землю предков и поставили под угрозу безопасность страны. Граждан Израиля будут выгонять из своих домов силой оружия – точно так же, как это было пятьдесят лет назад, – зловеще закончил он.
      – Одну минуту! – взволнованно воскликнул другой участник дебатов.
      – Господи, с какой страстью они выступают, – заметил Джек.
      – Моя семья погибла во время Холокоста, – сказал Мендель тем же спокойным голосом. – Весь смысл существования государства заключается в том, чтобы обеспечить евреев кровом над головой и безопасностью.
      – Но президент посылает американские войска…
      – Мы посылали американские войска во Вьетнам, – напомнил раввин Мендель. – И тоже давали обещания и заключали договор. Израиль будет чувствовать себя в безопасности лишь в пределах границ, которые можно защищать, под прикрытием своих собственных войск. Америка силой принудила Израиль принять условия этого договора. Фаулер прекратил поставки военного снаряжения, необходимого для обороны Израиля, чтобы "дать понять" израильтянам, что от них требуется. Таким образом Израилю "дали понять" и там поняли: или принимайте наши условия, или поставки прекратятся совсем. Вот что произошло на самом деле. Я могу доказать это и готов выступить перед сенатским комитетом по иностранным делам с доказательствами.
      – Так-так, – пробормотал Джек.
      – Скотт Адлер, заместитель государственного секретаря, лично передал это требование президента, а Джон Райан, заместитель директора ЦРУ, отправился в Саудовскую Аравию. Райан обещал королю, что Америка усмирит Израиль. Ну это Райан, но как мог Адлер, еврей, поступить так… – Мендель недоумевающе покачал головой.
      – У этого Менделя отличные источники информации.
      – Это на самом деле так? – спросила Кэти.
      – Не совсем, но то, чем мы занимались, должно было остаться в тайне. Никто не должен был знать, что я уезжал из страны.
      – Я знала, что тебя не было в Америке.
      – Но не подозревала, куда я отправился. Впрочем, это не имеет значения. Он пошумит-пошумит, тем дело и кончится.

* * *

      Демонстрации начались на другой день. Это было их козырем, их последней ставкой. Руководителями являлись два русских еврея, которым лишь недавно разрешили выехать из страны, не испытывавшей к ним особо теплых чувств. После прибытия на свою настоящую родину они поселились на Западном берегу, в той части Палестины, которую отняли у Иордании силой оружия в результате Шестидневной войны 1967 года. Их многоквартирный сборный дом с комнатами, крошечными по американским стандартам, но невероятно роскошными по русским, стоял на одном из сотен скалистых склонов, усеявших регион. Обстановка была для них незнакомой и новой, но здесь их дом, а за дом борются, его защищают. Сын Анатолия – теперь он звал себя Натаном – стал офицером в израильской армии. Ту же стезю выбрала и дочь Давида. Еще недавно приезд в Израиль казался им настоящим спасением – и вот они снова должны покидать свои дома? Их жизни были полны потрясений, и это новое потрясение переполнило чашу.
      Весь многоквартирный дом был населен выходцами из России, и для Анаголия и Давиды не составило труда создать хорошо организованный коллектив. Они призвали на помощь ортодоксального раввина – его пришлось пригласить со стороны, потому что в их доме не было представителя культа, – чтобы обеспечить духовное руководство, и начали марш к кнессету. Впереди несли флаги и священную тору. Даже в такой маленькой стране на это потребовалось время, но подобный марш неминуемо привлек внимание средств массовой информации. К тому моменту, когда потные и усталые демонстранты прибыли к своей цели, весь мир узнал об их походе и его причинах.
      Израильский кнессет не является самым степенным и уравновешенным из всех парламентов мира. В его состав входят мужчины и женщины самых разных политических ориентации – от ультраправых до крайне левых, причем для умеренных депутатов места почти не остается. Там часто говорят на повышенных тонах, стучат и размахивают кулаками. Все это происходит под черно-белой фотографией Теодора Герцля, австрийца, который в середине девятнадцатого века увидел идеал сионизма в создании надежного прибежища, родного дома для его оскорбленных и униженных соотечественников. Страсти парламентских дебатов заходили временами так далеко, что многие наблюдатели удивлялись, как в стране, где почти все являются армейскими резервистами и, следовательно, хранят автоматическое оружие в собственных шкафах, никто из депутатов кнессета еще не прошит оглушительной очередью прямо в своем кресле. Интересно, что подумал бы сам Теодор Герцль при виде такого ожесточения? Проклятием Израиля являлась не излишняя оживленность дебатов, а то, что правительство без конца раскалывалось на враждующие стороны по самым разным вопросам, как политическим, так и религиозным. Почти каждая религиозная группировка имела свой участок территории, а следовательно, свое представительство в парламенте. Даже французский конвент по сравнению с кнессетом выглядел бы вполне умеренным и организованным, в результате на протяжении целого поколения у Израиля не было прочного правительства с последовательной государственной политикой.
      Демонстранты, к которым присоединилось много сторонников, прибыли на площадь за час до начала дебатов по ратификации договоров. Уже представлялось вероятным – более чем вероятным, – что правительство падет, собравшиеся послали своих представителей к тем депутатам кнессета, кого им удалось найти. Депутаты, принявшие точку зрения демонстрантов, выходили из здания кнессета и в зажигательных речах отвергали договоры.

* * *

      – Это мне не нравится. – Лиз Эллиот в своем кабинете наблюдала за экраном телевизора. Политический шторм, который разразился в Израиле, оказался намного мощнее, чем она ожидала, и Эллиот вызвала к себе Райана для оценки создавшейся ситуации.
      – Что делать, – согласился заместитель директора ЦРУ, – такие эмоции нам не подвластны. Не так ли?
      – Весьма полезный совет, Райан! – На столе советника по национальной безопасности лежали материалы опроса общественного мнения. Наиболее уважаемая израильская фирма, занимающаяся такими опросами, узнала мнение пяти тысяч человек и пришла к выводу, что 38 процентов всех опрошенных поддерживают договор, 41 процент выступает против него и 21 колеблется. Эти цифры более или менее отражали расклад сил в кнессете, где правое крыло по числу депутатов несколько превосходило левое, а умеренный центр постоянно раскалывался на небольшие группы, каждая из которых ожидала более выгодного предложения от той или другой стороны, чтобы присоединиться к ней и таким образом повысить свой политический вес.
      – Скотт Адлер объяснил ситуацию несколько недель назад. Приступая к переговорам о заключении договора, мы знали, что израильское правительство неустойчиво. Бог мой, а когда за последние двадцать лет оно было устойчивым?
      – Но если премьер-министр не сумеет убедить…
      – Тогда придется приступить к осуществлению плана "Б". Ты хотела оказать давление на их правительство, правда? Такая возможность еще представится. – И все-таки подобное положение никто не рассматривал серьезно, подумал Райан. Однако суть проблемы заключалась в том, что даже самое подробное изучение этого вопроса ничем бы не помогло. Израильское правительство было образцом анархии на протяжении последних двадцати лет. При заключении договора исходили из предположения, что, когда договор станет свершившимся фактом, кнессет будет вынужден ратифицировать его. При этом не поинтересовались мнением Райана, хотя он и был в общем согласен с такой оценкой.
      – Политический советник посольства утверждает, что баланс власти может оказаться в руках маленькой партии, находящейся под влиянием нашего "друга" Менделя, – заметила Эллиот, пытаясь казаться спокойной.
      – Вполне возможно, – согласился Райан.
      – Но это абсурд! – взвизгнула Эллиот. – Этот старый пердун даже не бывал там…
      – Это у него религиозный бзик. Я проверил. Он отказывается ехать в Израиль до прихода Мессии.
      – Господи! – Советник по национальной безопасности была потрясена.
      – Совершенно точно. Ты права. – Райан засмеялся и был удостоен разъяренного взгляда. – Послушай, Лиз, у него есть право на собственные религиозные убеждения. Нам может казаться, что он слегка чокнутый, но конституция требует, чтобы мы проявляли к таким, как он, терпимость и уважение. Именно так мы живем в этой стране, ясно?
      Эллиот, словно угрожая, махнула рукой в сторону телевизора.
      – Но этот безумный раввин мешает нам! Неужели нельзя сделать что-нибудь?
      – Что, например? – спросил Джек спокойно. Он заметил, что в ее поведении появилось что-то кроме паники.
      – Не знаю – что-нибудь… – Эллиот не договорила, предоставив гостю делать свои выводы.
      Райан подался вперед и подождал, пока ее внимание сосредоточится на нем.
      – Вы ищете исторический прецедент, доктор Эллиот, который сводится к одному: "Неужели никто не избавит меня от этого священнослужителя, с которым столько хлопот?". Но если вы намерены сказать мне что-то, давайте будем говорить прямо и откровенно. Согласны? Значит, вы предлагаете вмешаться в деятельность парламента дружественной демократической страны? Или настаиваете, чтобы мы совершили что-то незаконное на территории Соединенных Штатов Америки? – Он замолчал, и ее глаза сузились. – Я не допущу ни первого, ни второго, доктор Эллиот. Предоставим им самим возможность решать. Если вам всего лишь пришла в голову мысль – просто мысль – оказать воздействие на ход демократических процессов в Израиле и я буду уверен в этом, президент получит мое заявление об отставке так скоро, как только я успею его привезти. А по поводу высказанного вами пожелания как-то повредить этому старому раввину из Нью-Йорка, хочу напомнить, что подобное пожелание подпадает под два, не меньше, законодательных акта о заговоре. Мой долг как рядового гражданина Соединенных Штатов – уж не говоря о правительственном чиновнике – состоит в том, чтобы немедленно сообщить о своих подозрениях соответствующим административным органам. Лицо Эллиот исказилось от ярости.
      – Черт побери! Я не говорила ничего подобного…
      – Вы попали в самую опасную ловушку, куда легко попасться, состоя на правительственной службе, мадам. Вам начало казаться, что ваше стремление улучшить мир является более важным, чем те принципы, на которых основывается деятельность нашего правительства. Я не в силах помешать вам лелеять подобные мысли, но могу вас заверить, что моя организация, пока я состою в ней, не будет принимать в их осуществлении никакого участия. – Райан понимал, что его слова сродни лекции, но он был убежден, что Эллиот нуждалась в ней.
      – Я никогда такого не говорила! Чепуха, подумал Райан.
      – Хорошо, вы не говорили и не думали ничего подобного. Я ошибся, Прошу прощения. Дадим израильтянам самим решить, ратифицировать этот договор или нет. У них демократическое правительство. Они имеют право сами решать свою судьбу. У нас тоже есть право подтолкнуть их в правильном направлении, напомнить, что уровень нашей помощи зависит от их согласия ратифицировать соглашение, однако мы не имеем права непосредственно вмешиваться в процесс управления их страной. Существуют границы, которые нельзя пересекать, даже если вы являетесь членом правительства США.
      Советник по национальной безопасности заставила себя улыбнуться.
      – Я с интересом выслушала вашу точку зрения на то, как правильно проводить государственную политику, доктор Райан. Вы свободны.
      – Благодарю вас, доктор Эллиот. Между прочим, если хотите знать мое мнение, нужно дать событиям идти своим чередом. Договор будет ратифицирован, несмотря на то что вы видите на экране.
      – Почему? – Эллиот взяла себя в руки, и ее голос был почти спокойным, хотя внутри все бурлило.
      – Объективно говоря, эти соглашения полезны для Израиля. Население поймет это, как только успеет переварить информацию, и сообщит об этом своим представителям. Израиль все-таки остается демократической страной, а демократы, как правило, находят разумный выход. Об этом свидетельствует история. Демократический строй приобрел такую популярность в мире, потому что он действенен. Если мы ударимся в панику и предпримем поспешные шаги, ситуация только усложнится. Но стоит дать демократическому процессу свободу, и произойдет, по-видимому, разумное разрешение проблемы.
      – По-видимому?
      – В жизни нет гарантий, существуют одни вероятности, – объяснил Райан. Ну почему никто не понимает этого? – подумал он. – Но наше вмешательство приведет к неудаче с большей вероятностью, чем бездействие. Зачастую лучше всего воздержаться от действий. Это именно такой случай. Еще раз повторяю: на мой взгляд, нужно дать возможность их системе проявить себя.
      – Благодарю за оценку ситуации, – она отвернулась.
      – Как всегда, я делаю это с удовольствием.
      Эллиот подождала, пока не захлопнулась дверь, и только потом села.
      – Я прикончу тебя, заносчивый мерзавец! – пообещала она.

* * *

      Райан сел в свой автомобиль у западного въезда в Белый дом. На этот раз ты зашел слишком далеко, приятель, сказал он себе.
      Нет, ты поступил правильно. Она начала думать, что ей все дозволено, и нужно было вовремя остановить ее, пусть даже резко.
      Для члена правительства такие мысли были исключительно опасными. Райан уже не раз встречался с подобным. В Вашингтоне, округ Колумбия, с людьми происходят ужасные перемены. Они приезжают сюда полные идеалов, и эти высокие мысли растворяются в сырой и туманной атмосфере города. Некоторые обвиняют в этом систему власти. По мнению Райана, это было одним из проявлений загрязнения окружающей среды. Сама атмосфера Baшингтона разъедает душу.
      Что же делает тебя невосприимчивым, Джек?
      Райан задумался, не замечая вопросительного взгляда Кларка зеркале заднего обзора. Автомобиль мчался в сторону Потомака. До сих пор он оказывался невосприимчивым, потому что никогда не уступал, ни единого раза. Неужели не уступал? Ведь были вещи, которые он мог бы сделать по-другому. А были такие, что в действительности не работали так, как ему хотелось.
      Нет, ты ничем не отличаешься от других. Просто думаешь, что ты другой.
      Но пока я смотрю в лицо такому вопросу и ответам на него, я в безопасности.
      Точно.

* * *

      – Итак?
      – Я могу сделать многое, – ответил Госн. – Но не в одиночку. Мне нужна помощь.
      – И безопасность?
      – Это – важный вопрос. Мне нужно серьезно оценить все возможности. Пока мне известны только мои потребности. Я знаю, что мне все-таки кое в чем понадобится помощь.
      – В чем именно? – спросил командир.
      – С взрывчатым веществом.
      – Но ведь ты сам эксперт в этой области, – возразил Куати.
      – Для осуществления этой задачи, командир, потребуется особая точность, какой раньше не требовалось. Здесь нельзя использовать обычную пластиковую взрывчатку, в частности именно потому, что она пластиковая – меняет форму. Разрывные блоки, используемые в бомбе, должны быть твердыми, как камень, их формы нужно рассчитать до тысячной доли миллиметра, а сами очертания рассчитываются математически. Я могу овладеть теорией, но на это уйдут месяцы. Мне хотелось бы лучше потратить время на переработку ядерного заряда.., и…
      – Да?
      – Мне кажется, я могу улучшить бомбу, командир.
      – Улучшить? Каким образом?
      – Если мои первоначальные расчеты верны, этот тип атомной бомбы можно превратить из взрывного устройства в спусковой механизм.
      – Спусковой механизм чего? – спросил Куати..
      – Термоядерной бомбы, Исмаил, или, как ее еще называют, водородной. В ней используется реакция синтеза. Мощность заряда увеличится в десять раз, может быть даже в сто. Мы сумеем уничтожить Израиль – по крайней мере большую его часть.
      Командир помолчал несколько секунд, обдумывая полученную информацию. Затем он заговорил тихо, почти шепотом:
      – Итак, тебе нужна помощь. Где лучше всего найти ее?
      – У Гюнтера должны остаться в Германии ценные контакты"
      Если ему можно доверять, – добавил Госн.
      – Я думал об этом. На Гюнтера можно положиться. – Куати объяснил почему.
      – Ты уверен, что это правда? – спросил Госн. – Как и ты, я не верю в случайные совпадения, командир.
      – Я видел фотографию в немецкой газете. Она показалась мне подлинной. – Германская бульварная газета сумела достать выразительную черно-белую фотографию, на которой были видны последствия смерти от повешения во всем своем кошмарном "великолепии". Главным доводом в пользу публикации оказалось то, что Петра на фотографии обнажена выше пояса. Нельзя отказать германским мужчинам в столь пикантном зрелище, как смерть убийцы и террористки, особенно если принять во внимание, что одного из них эта женщина кастрировала.
      – Наша проблема в том, что нужно свести до минимума количество людей, посвященных в, эту тайну, иначе – извини меня, Исмаил.
      – Однако нам понадобится помощь. Да, я понимаю это. – Куати улыбнулся. – Ты совершенно прав. Надо обсудить эти планы с нашим другом. Ты намерен взорвать бомбу в Израиле?
      – А где еще? Не мне заниматься такими планами, но мне кажется…
      – Я пока не думал об этом. Будем действовать постепенно и не спеша, Ибрагим. Когда ты едешь в Израиль?
      – На следующей неделе.
      – Подождем результатов обсуждения договора. – Куати задумался. – Хорошо, принимайся за работу. С этим нельзя торопиться. Сначала ты должен определить свои потребности. Потом мы постараемся удовлетворить их в самом безопасном месте, которое я сумею отыскать.

* * *

      Казалось, на это потребуется целая вечность, однако вечность в политике может быть периодом от пяти минут до пяти лет. В данном случае не прошло и трех дней, как развернулись важные события. На площадь перед кнессетом пришло еще пятьдесят тысяч демонстрантов. С ветеранами израильских войн во главе они поддерживали ратификацию договоров. Раздавались выкрики, демонстранты размахивали кулаками, однако стычек на этот раз не произошло – полиция сумела разделить взволнованные стороны. Кончилось тем, что они старались перекричать друг друга.
      Кабинет министров снова собрался на закрытое заседание, игнорируя шум за окнами и в то же время прислушиваясь к нему. Во время обсуждения на удивление тихо вел себя министр обороны. В ответ на запрос он признал, что дополнительные поставки вооружения будут как нельзя кстати: еще сорок восемь истребителей-бомбардировщиков Ф-16, боевые машины пехоты М-2/3 "Брэдли", противотанковые ракетные снаряды "Хеллфайр", а также доступ к принципиально новым танковым орудиям, разработанным американскими инженерами, которые совершают революцию в артиллерийской технологии. Американцы берут на себя основную часть расходов по строительству новой высокотехнологической базы в пустыне Негев, похожей на их собственный национальный тренировочный центр в Форт-Ирвине, Калифорния, где подразделения Десятого кавалерийского полка ведут непрерывную подготовку в качестве силы, противостоящей израильским частям. Министр обороны знал, какое воздействие оказывает на американскую армию этот НТЦ, – сейчас армия США находилась на пике боевой подготовки и армейского профессионализма после окончания второй мировой войны. По его мнению, после переоснащения новым вооружением и создания тренировочного центра мощь оборонительных сил Израиля вырастет на пятьдесят процентов. К этому он прибавил авиакрыло американских Ф-16 и механизированный полк. Обе части, как это было оговорено в секретном протоколе к Ватиканскому договору, переходили под израильское командование в случае чрезвычайной ситуации – причем эту ситуацию определял сам Израиль. Как указал министр иностранных дел, подобное не имело прецедента в американской истории.
      – Итак, в результате заключения договоров национальная безопасность Израиля укрепится или ослабнет? – спросил премьер-министр.
      – До некоторой степени укрепится, – был вынужден признать министр обороны.
      – И ты готов заявить об этом?
      Министр обороны задумался, его глаза встретились с глазами мужчины, что сидел во главе стола. "А ты поддержишь меня, когда я захочу стать премьер-министром?" – говорил его взгляд.
      Премьер-министр кивнул.
      – Я обращусь к демонстрантам. Эти договоры не повредят нам.
      Его речь не успокоила всех, однако после ее окончания треть демонстрантов, выступавших против договоров, ушла с площади. Умеренные депутаты кнессета, чья поддержка была критически важной при голосовании, посоветовались со своей совестью и приняли решение. Соглашения получили одобрение и были ратифицированы большинством в несколько голосов. Еще до того, как Сенат Соединенных Штатов успел пропустить договоры через комитеты по делам вооруженных сил и иностранных дел, началось их осуществление.

      От них не требовалось походить на людей. Все швейцарские гвардейцы были ростом за 185 сантиметров и весили больше восьмидесяти пяти килограммов, что в американских единицах измерения равнялось соответственно шести футам одному дюйму и ста девяноста фунтам. Их физическая подготовка была исключительной. В лагере гвардейцев, расположенном за пределами города в зданиях, еще две, недели назад принадлежавших израильским поселенцам, находился превосходно оборудованный гимнастический зал, и швейцарские гвардейцы проводили в нем немало времени, тренируясь с тяжестями и на самых совершенных силовых аппаратах, так что походили теперь на могучих атлетов. На обнаженных до локтя руках под уже загоревшей кожей, покрытой выцветшими на солнце светлыми волосами, играли мускулы. У большинства были голубые глаза, прикрытые от яркого света темными очками у офицеров и дымчатыми лексановыми козырьками у солдат.
      Гвардейцы надевали для дежурства масккомбинезоны, рисунок на которых представлял собой странную комбинацию черно-белых пятен на разнооттеночном сером фоне, что делало гвардейцев незаметными среди камней и белой штукатурки иерусалимских зданий, особенно ночью. Их сапоги были такого же цвета, как и комбинезоны, резко отличаясь от начищенных до блеска сапог солдат, готовящихся к параду. Изготовленные из кевлара шлемы покрывала ткань с аналогичным рисунком. Поверх комбинезонов надевались бронежилеты американского образца, которые увеличивали и без того пугающие размеры гвардейцев, а уже на бронежилетах были ремни для снаряжения и боезапаса. Каждый солдат имел на вооружении четыре осколочные и две дымовые гранаты, сумки с патронами, пакет для оказания первой помощи и литровую флягу с водой. Общий вес снаряжения составлял двенадцать килограммов.
      Они патрулировали по городу группами в пять человек – четыре солдата и сержант. У каждого был автомат "СИГ" швейцарского производства, причем двое из пяти были оснащены гранатометами, закрепленными под стволом. Сержант был вооружен также и пистолетом, а двое солдат несли приемопередатчики. Каждый из дюжины таких патрулей поддерживал друг с другом связь по радио, и регулярно проводились учения по совместным действиям.
      Таким образом, в Иерусалиме постоянно несли патрульную службу двенадцать групп по пять вооруженных гвардейцев в каждой. Половина из этих групп несла службу пешим строем, а половина передвигалась, медленно и угрожающе, на американских боевых автомобилях. Эти автомобили представляли собой всего лишь большие "джипы", оснащенные крупнокалиберным пулеметом на вращающейся станине или шестиствольными автоматами. Снаружи "джипы" были снабжены броней из кевлара, защищающей гвардейцев от случайных пуль. Услышав хриплый рев гудка, ставшего знакомым местному населению, все спешили уступить дорогу.
      На командном пункте стояло несколько бронетранспортеров, изготовленных в Англии, настолько больших, что они с трудом разворачивались на улицах древнего города.