* * *

      – Какого черта? – спросил водитель грузовика на пункте погрузки. Четыре огромных трейлера стояли один за другим в стороне от штабелей леса, готового к отправке в Японию. – Когда я приезжал сюда в прошлый раз, они уже стояли здесь.
      – Готовятся к отправке в Японию, – ответил диспетчер, просматривая погрузочную ведомость шофера.
      – Тогда почему их не отправляют?
      – Это – необычный груз. Японцы заплатили за то, чтобы бревна полежали вот так, оплатили трейлеры и все остальное. Ходят слухи, что бревна будут служить балками для церкви или храма – или чего-то вроде этого. Да ты присмотрись – они обвязаны цепями. Не только цепями – и шелковой веревкой, но именно цепи крепят их вместе. Мне говорили, это что-то вроде традиции храма. Погрузить их на корабль в таком виде будет нелегко.
      – Платить за арендованные трейлеры только для того, чтобы бревна лежали в одном специальном месте? Да еще так крепить их цепями. Боже мой! У них больше денег, чем мозгов, верно?
      – Тебе-то какое дело? – ответил диспетчер, которому надоели одни и те же вопросы всякий раз, когда в его кабинет заходил какой-нибудь водитель.
      А бревна лежали на трейлерах. По-видимому, думал диспетчер, их хотели немного подсушить. Но если собирались поступить именно так, то до конца не сумели все продумать. Лето оказалось самым влажным – причем в районе, отличающемся осадками. Поэтому бревна, пропитанные влагой еще тогда, когда было повалено само дерево, просто впитывали еще больше воды от дождя, все время лившего на лесосклад. Кроме того, влага проникала внутрь бревен через обнаженные капилляры обрезанных на лесосеке веток. Сейчас бревна стали, наверно, еще тяжелее, чем в тот момент, когда повалили дерево. Может быть, их следовало накрыть брезентом, подумал диспетчер. Но тогда влага так никогда и не испарится. К тому же было сказано, чтобы бревна просто лежали на трейлерах. Вот и сейчас шел дождь. Двор лесного склада превращался в настоящее болото, а колеса грузовиков и автопогрузчиков только разбивали его поверхность. Впрочем, может быть, у японцев были свои планы, как высушить и обработать бревна. В соответствии с их распоряжениями по-настоящему выдержать бревна здесь было нельзя. В конце концов, это их деньги, подумал диспетчер. Даже когда бревна будут грузить на лесовоз "Джордж Макриди", они окажутся на палубе – ведь их будут грузить в последнюю очередь. А уж на палубе они станут еще более влажными, в этом можно не сомневаться. Тогда с ними нужно будет обращаться особенно осторожно, решил диспетчер. Если бревна окажутся в реке, они вряд ли смогут плавать на поверхности.

* * *

      Крестьянин знал, что его внуки тяготились нищетой и отсталостью своего деда. Они сопротивлялись, когда он обнимал их и целовал, да и, наверно, не хотели ехать сюда. Впрочем, он не обижался на них. Сегодня у детей не было такого уважения к старшим, как у его поколения. Может быть, такова цена более широких возможностей, открывающихся перед ними. Нарушался непрерывный цикл веков. Жизнь крестьянина мало отличалась от жизни десяти поколений его предков, а вот его сын жил уже лучше, несмотря на увечья, и его дети будут жить еще лучше. Мальчики гордились своим отцом. Стоило их одноклассникам начать насмехаться над верой друзов, как они заявляли, что их отец воевал с ненавистными сионистами, был ранен и даже убил нескольких израильтян. Сирийское правительство все-таки не оставалось совсем равнодушным к раненым ветеранам. Сын крестьянина занимался своим скромным бизнесом, и правительственные чиновники не докучали ему – а ведь обычно мелкие бизнесмены немало страдали от бюрократов. Женился он довольно поздно, что для этого региона было необычным. Его жена была достаточно привлекательной женщиной и оказывала уважение свекру – что, возможно, объяснялось ее благодарностью за то, что старик никогда не проявлял желания переселиться к сыну. Крестьянин очень гордился своими внуками – крепкими, здоровыми и упрямыми мальчиками, какими им и следовало быть в таком возрасте. Его сын тоже гордился детьми и преуспевал в своем деле. Вместе с отцом он вышел на поле после обеда. Сын посмотрел на огород, который когда-то полол, и почувствовал угрызения совести при мысли о том, что его старый отец все еще работает здесь каждый день. Но разве он не предлагал ему переселиться в город и жить вместе с семьей? Ведь он ему и деньги хотел дать, но отец отказался. Может быть, у него мало нажитого, но упрямой гордости хватает.
      – В этом году огород выглядит очень неплохо.
      – Да, прошли дожди, – согласился отец. – Появилось много ягнят. Это был хороший год. А как дела у тебя?
      – Лучше не бывает. Мне бы не хотелось, чтобы ты так много работал, отец.
      – А! – Старый крестьянин махнул рукой. – Другой жизни я не знаю. Здесь мои корни.
      Какое мужество, с восхищением подумал сын. Мужество и настойчивость. Несмотря ни на что, старик безропотно переносит все. Он не смог обеспечить сына, зато передал свою стойкость и мужество. Когда юноша пришел в себя, он лежал, израненный и оглушенный, на Голанских высотах, в двадцати метрах от дымящихся обломков бронетранспортера. Он мог бы просто закрыть глаза и умереть, с выбитым глазом и окровавленным обрубком левой руки, который врачи потом удалили. Конечно, он мог сдаться и умереть, но юноша знал, что его отец поступил бы по-другому. Поэтому он встал и прошел шесть километров до пункта "скорой помощи" батальона, принес с собой винтовку и согласился на операцию лишь после того, как доложил о случившемся. Его наградили за проявленное мужество, а командир батальона оказал ему помощь и облегчил жизнь – дал немного денег, чтобы солдат мог открыть маленькую лавку, и позаботился о том, чтобы местные власти относились к ветерану с уважением. Да, полковник дал ему деньги, а вот мужество он унаследовал от своего отца. Жаль, что старик отказывается от всякой помощи.
      – Сын, мне нужен твой совет. Это было что-то новое.
      – Конечно, отец.
      – Пошли, я покажу тебе что-то. – Старый крестьянин вывел сына в огород, туда, где росла морковь. Затем он ногой очистил землю с…
      – Стой! – испуганно выкрикнул сын, взял отца за руку и оттащил назад. – Боже мой, сколько времени лежит она в огороде?
      – С того самого дня, когда ранили тебя, – ответил старик. Рука сына непроизвольно поднялась к пустой глазнице, которую закрывала черная повязка, и на мгновение, полное ужаса, перед ним пронеслись события того страшного дня Ослепительная вспышка, взрывная волна, выбросившая его из бронетранспортера, дикие крики товарищей, гибнущих в пылающей машине. Это – дело рук израильтян. Они убили его мать, а теперь сделали это!
      Но что упало в огород отца? Он приказал старику оставаться на месте, а сам вернулся, чтобы взглянуть повнимательнее. Он шел с крайней осторожностью, словно пересекал минное поле. В армии он служил в саперной части, и хотя его подразделение придали пехоте, их задачей было заложить мины. Бомба, лежащая перед ним, была огромной; похоже, весом в тысячу килограммов. Несомненно, израильская – он узнал по цвету. Он повернулся и посмотрел на отца.
      – Значит, она лежит здесь с того времени?
      – Да. Она тогда ушла глубоко под землю, и я засыпал воронку. Должно быть, поднялась на поверхность из-за морозов. Ты думаешь, она опасная? Она ведь неисправная?
      – Отец, такие бомбы никогда не выходят из строя полностью. Она очень опасна. И так велика, что в случае взрыва уничтожит дом и тебя вместе с ним!
      Старый крестьянин презрительно махнул рукой.
      – Если она хотела взорваться, то взорвалась бы сразу, как упала.
      – Это не правда! Ты должен послушаться меня. Не подходи к этой ужасной бомбе!
      – Как же тогда обрабатывать огород? – Логика крестьянина была проста.
      – Я приму меры, чтобы ее убрали. Тогда ты сможешь спокойно заниматься огородом. – Сын задумался. Действительно, с удалением бомбы возникает немало проблем. В сирийской армии не было квалифицированных саперов, способных разряжать невзорвавшиеся бомбы. Сирийцы просто взрывали их на месте падения. Такой метод был исключительно прост и надежен, но его отец не переживет уничтожения своего дома. Предположим, старик выдержит и этот удар. Тогда придется забрать его к себе, а жена будет очень недовольна этим. Построить же новый дом будет невозможно – как он сумеет помочь отцу, работая всего лишь одной рукой? Значит, бомбу надо убрать – но кто возьмется за эту работу?
      – Обещай мне, что не будешь входить в огород! – сурово потребовал сын.
      – Разумеется, я сделаю все, как ты скажешь, – ответил отец, хотя вовсе не намерен был исполнять приказы сына. – Когда ее заберут?
      – Не знаю. Мне понадобится несколько дней.
      Старый крестьянин кивнул. Может быть, он все-таки последует советам сына – по крайней мере не будет приближаться к невзорвавшейся бомбе. Она, конечно, мертвая, что бы там ни говорил его сын. Старик хорошо разбирался в судьбе. Если бы бомба хотела убить его, это бы уже свершилось. Какое еще несчастье обошло его стороной?

* * *

      На следующий день репортеры смогли, наконец, взяться за работу. Появился объект, представляющий интерес для аудитории. На автомобиле средь бела дня прибыл Димитриос Ставракос, патриарх Константинопольский, – он наотрез отказался лететь на вертолете.
      – Монахиня с бородой? – произнес оператор в микрофон, включив максимальное увеличение. Швейцарские гвардейцы вскинули алебарды в знак приветствия, и епископ О'Тул проводил почетного гостя внутрь. Ворота захлопнулись.
      – Грек, – тут же заметил комментатор. – Представитель греческой православной церкви, епископ, наверно. Интересно, что ему здесь надо?
      – А что нам известно о Греческой православной церкви? – спросил продюсер.
      – Они не подчиняются папе римскому. Их священники могут иметь жен. Один раз израильтяне бросили православного священника в тюрьму, по-моему, за то, что он снабжал арабов оружием, – услышали все в своих наушниках чьи-то размышления.
      – Выходит, греческие православные священники уживаются с арабами, но независимы от папы римского? Какие у них отношения с израильтянами?
      – Не знаю, – признался продюсер. – Было бы неплохо познакомиться с этим поближе.
      – Таким образом, сейчас в эти переговоры вовлечены четыре религиозные группы.
      – Я думаю вот о чем. Принимает ли Ватикан в этом активное участие или просто предложил воспользоваться своей территорией в качестве нейтральной? – спросил комментатор. Подобно большинству известных комментаторов, он чувствовал себя как рыба в воде, лишь когда на электронном экране, невидимом для зрителей, появлялся текст, который он читал.
      – А раньше такое случалось? Если кому-то требуется нейтральная территория, для этого пользуются Женевой, – заметил оператор. Женева ему нравилась.
      – Что тут произошло? – В будку вошла одна из сотрудниц исследовательской группы. Продюсер рассказал ей.
      – Нельзя ли прокрутить ленту еще раз? – попросила сотрудница.
      Техники повторили церемонию прибытия автомобиля, записанную на видеомагнитофон.
      – Димитриос Ставракос. Он патриарх Константинополя, то есть Стамбула, Рик. Глава всех православных церквей, что-то вроде папы римского для католиков. Греческая, русская и болгарская православные церкви имеют своих глав, но все подчиняются патриарху. Что-то в этом роде.
      – Их священнослужителям разрешают жениться – это правда?
      – Насколько я помню, священникам это разрешается.., но начиная с епископа или выше, приходится соблюдать безбрачие…
      – Жаль, – заметил Рик.
      – Именно Ставракос возглавлял битву с католиками относительно церкви Рождества Христова в прошлом году – и, по-моему, одержал верх. Это привело нескольких католических епископов в ярость. Но почему он здесь?
      – Вот мы и ждем от тебя ответа на этот вопрос, Энджи! – воскликнул комментатор.
      – Поспокойнее, Рик, ведь у тебя повышенное давление. – Энджи Мирилес устала от пререканий с телезвездами, у которых разреженное пространство вместо мозгов. Она помолчала, отхлебнула кофе из чашки, задумалась и торжественно заявила:
      – Думаю, мне все ясно.
      – Тогда, может быть, поделишься с нами?

* * *

      – Добро пожаловать! – Кардинал Д'Антонио поцеловал Ставракоса в обе щеки. Жесткая борода делала такую церемонию не очень приятной, но что поделаешь… Затем кардинал отвел патриарха в зал заседаний. Вокруг стола сидели шестнадцать человек, одно кресло пустовало. Ставракос занял его.
      – Мы признательны вам, что вы согласились присоединиться к нам, – обратился к нему госсекретарь Талбот.
      – Разве можно отказаться от подобного приглашения? – ответил патриарх.
      – Вы ознакомились с основными материалами? – Пакет с документами был доставлен патриарху курьером.
      – Это – далеко идущая идея, – осторожно произнес Ставракос.
      – Согласны ли вы с ролью, которая вам отводится договором? События развиваются чересчур быстро, подумал патриарх. Но…
      – Да, – просто ответил он. – Мне требуется полная власть над всеми христианскими святынями. Если нет возражений против этого, я готов присоединиться к соглашению.
      Д'Антонио удалось сохранить бесстрастную маску на лице. Он заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть и поспешно вознес молитву, прося о божественном вмешательстве, но потом так и не сумел понять, последовало оно или нет.
      – Уже слишком поздно рассматривать такое радикальное требование. – Головы участников повернулись в сторону говорящего. Это был Дмитрий Попов, первый заместитель министра иностранных дел Советского Союза. – Кроме того, будет опрометчивым стремиться к односторонней выгоде после того, как все присутствующие здесь пошли на столь значительные уступки. Неужели вы захотите помешать достижению всеобщего согласия лишь на основе собственных стремлений?
      Ставракос не привык выслушивать такие прямые упреки.
      – Вопрос о христианских святынях не является основным в нашем соглашении, ваше святейшество, – заметил госсекретарь Талбот, обращаясь к патриарху. – Нас не может не разочаровать, однако, что вы оговариваете свое участие какими-то предварительными условиями.
      – Может быть, я не совсем разобрался в присланном мне материале, – ответил Ставракос, отступая перед натиском. – Не могли бы вы разъяснить, каков будет мой статус?

* * *

      – Ни в коем случае, – фыркнул комментатор.
      – Почему? – ответила Анджела Мирилес. – Разве может быть иное объяснение?
      – Это уж слишком.
      – Действительно, кажется невероятным, – согласилась Мирилес, – но иного объяснения у нас нет.
      – Поверю только в том случае, если увижу своими глазами.
      – Может быть, и не увидишь. Ставракос не испытывает особенно теплых чувств к римской католической церкви. Их ссора в прошлое Рождество была весьма неприятной.
      – Тогда почему мы не сообщили о ней?
      – Да потому, что были слишком заняты разговорами о снижении спроса на рождественской распродаже, – бросила Мирилес и подумала про себя: Боже, какой идиот!

* * *

      – Значит, будет создана отдельная комиссия? – Это совсем не нравилось Ставракосу.
      – Митрополит хочет направить своего представителя, – заметил Попов. Дмитрий Попов все еще верил в Маркса больше, чем в Бога, однако русская православная церковь была русской и участие русского представителя в соглашении должно быть реальным, хотя и будет касаться маловажных вопросов. – Должен признаться, что ситуация представляется мне странной. Неужели мы задержим принятие соглашения из-за споров, какая христианская религия является более влиятельной? Мы приехали сюда, чтобы разрядить напряженность, которая может привести к войне между евреями и мусульманами. А на пути решения этой потенциально опасной проблемы стоят христиане? – Попов говорил, глядя в потолок. Слишком уж театрально, подумал Д'Антонио.
      – Этот вопрос, не имеющий прямого отношения к делу, лучше всего оставить на рассмотрение специального комитета христианского духовенства, – позволил себе наконец высказать свою точку зрения кардинал Д'Антонио. – Перед лицом Бога даю вам слово, что разногласия между нашими исповеданиями закончатся раз и навсегда!
      Уже слышали это и не раз, напомнил себе Ставракос, – но все-таки… Все-таки почему он позволил себе быть таким мелочным? Он также напомнил себе о том, чему учит священное писание и что он верит каждому его слову. Я ставлю себя в дурацкое положение – перед католиками и русскими! Он вспомнил вдобавок, что турки едва терпят его присутствие в Стамбуле – Константинополе! – а принятие соглашения предоставит ему возможность завоевать колоссальный престиж для всех православных церквей и укрепит его положение как патриарха.
      – Прошу извинить меня. Прошлые инциденты, достойные сожаления, оказали слишком большое влияние на мое здравомыслие. Да, я поддерживаю это соглашение и верю, что мои братья сдержат свое слово.
      Брент Талбот откинулся на спинку кресла и мысленно вознес свою благодарственную молитву. Вообще-то молитвы не входили в ежедневный обиход государственного секретаря, но здесь, в этом окружении, разве можно поступить иначе?
      – В таком случае мы достигли согласия по всем вопросам. – Талбот обвел взглядом сидящих за столом и увидел, что одна за другой их головы склоняются в утвердительном кивке – одни с энтузиазмом, другие в знак того, что вынуждены согласиться. Но все до единого высказали свое одобрение. Итак, согласие достигнуто.
      – Мистер Адлер, когда документы будут готовы для парафирования? – спросил Д'Антонио.
      – Через два часа, ваше преосвященство.
      – Ваше высочество, – произнес Талбот вставая, – ваши преосвященства, господа министры, мы успешно завершили нашу работу.
      Как ни странно, присутствующие не сразу поняли, чего они добились. Переговоры продолжались довольно долго, и, как это всегда бывает с подобными переговорами, процесс их проведения превратился в действительность, а цель стала чем-то отдельным. Теперь они внезапно оказались там, куда стремились, и это чудо стало для них чем-то нереальным. Действительно, результаты, которых им удалось достигнуть, превзошли ожидания даже этих людей, исключительно опытных в деле разработки и достижения внешнеполитических целей. Участники встали вслед за Талботом, и это движение, чувство облегчения от выпрямленных ног изменили их способность к восприятию окружающего мира. Один за другим они начали понимать, чего добились. Что еще более важно, начали понимать, что действительно решили эту сложнейшую задачу. Произошло невозможное.
      Давид Ашкенази обошел вокруг стола и приблизился к принцу Али, который представлял свою страну на этих переговорах. Подойдя к нему, он протянул руку. Рукопожатия оказалось недостаточно.
      Принц обнял министра.
      – Бог свидетель, отныне между нами мир, Давид.
      – После всех этих лет, – произнес бывший израильский танкист. Еще лейтенантом Ашкенази принимал участие в боях за Суэц в 1956 году, уже капитаном дрался в 1967-м, и его резервный батальон пришел на помощь бригадам, оборонявшимся на Голанских высотах в 1973-м. Оба были удивлены разразившимися аплодисментами. Израильтянин неожиданно разрыдался, что его невероятно смутило.
      – Не надо стыдиться слез, Давид. Твое личное мужество всем нам хорошо известно, – постарался успокоить его Али. – Кто, как не солдат, должен участвовать в заключении мира?
      – Столько погибших. Такие молодые люди – юноши с обеих сторон, Али. Такие юные…
      – Но теперь этому пришел конец.
      – Дмитрий, твоя помощь была исключительно полезна, – обратился Талбот к своему русскому коллеге, стоявшему у другого конца стола.
      – Поразительно, каких результатов можно достигнуть, когда мы готовы пойти навстречу друг другу, не так ли?
      Талбот выразил ту же мысль, что пришла в голову Ашкенази:
      – Мы потеряли целых два поколения, Дмитрий. Сколько времени потрачено напрасно.
      – Да, но потерянное время уже не вернуть, – покачал головой Попов. – Хорошо, что нам хватило ума не терять больше. – На лице русского появилась лукавая улыбка. – В такой момент на столе должна быть водка.
      Талбот кивнул в сторону принца Али.
      – Не все здесь переносят спиртное.
      – Господи, как они живут без водки? – улыбнулся Попов.
      – Одна из тайн жизни, Дмитрий. А теперь нам обоим нужно послать телеграммы.
      – Совершенно верно, дружище.

* * *

      К ярости всех корреспондентов, собравшихся в Риме, первой напечатала сенсационное сообщение корреспондентка газеты "Вашингтон пост" в столице Америки. Этого следовало ожидать. У нее оказался свой источник информации: сержант ВВС, которая занималась электронными приборами на VC-25A, новом президентском самолете "Боинг-747". Сержант получила полный инструктаж от журналистки. Все знали, что президент собирается лететь в Рим, – лишь дата вылета оставалась неизвестной. Как только сержанту сообщили, что она должна приготовиться к вылету, женщина позвонила якобы домой, чтобы проверить, доставили ли ее парадную форму из химчистки. Нет ничего преступного в том, что она ошиблась и набрала не тот номер. Получилось так, что на автоответчике журналистки появилась эта странная запись относительно парадной формы. Такой ответ журналистка должна была дать в случае расследования, но на этот раз все обошлось, и она надеялась, что так будет и дальше.
      Час спустя, во время самого обычного утреннего брифинга, проводимого пресс-секретарем президента для журналистов, аккредитованных в Белом доме, репортер "Вашингтон пост" заявила, что, по "непроверенным данным", Фаулер вылетает в Рим – значит ли это, что переговоры зашли в тупик или что они закончились успешно? Пресс-секретаря этот вопрос застал врасплох. Всего десять минут назад ему сообщили, что он летит в Рим, и, как всегда, заставили поклясться в сохранении полной тайны. Такое требование было столь же неожиданным, как солнечный свет в день, когда небо затянуто облаками. Он заколебался, услышав неожиданный вопрос, чем удивил человека, которому было поручено организовать "утечку" информации о вылете президента – но лишь после обеда, во время вечерней пресс-конференции. Заявление пресс-секретаря: "У меня нет информации" – прозвучало недостаточно убедительно, и корреспонденты при Белом доме почувствовали неладное. У них были на руках экземпляры расписания встреч и совещаний президента, а следовательно, там значились имена, у которых можно навести справки.
      Выяснилось, что сотрудники аппарата Белого дома уже принялись обзванивать тех, кто значился в этом списке, чтобы отменить назначенные ранее приемы и заседания. Даже президент не может позволить себе поставить в трудное положение важных лиц, не предупредив их заранее. Разумеется, сами эти лица умели хранить секреты, а вот их помощники и секретари далеко не все обладали той же способностью. Короче говоря, это был классический пример того, откуда получает сведения свободная пресса. Люди, которым доверяют информацию, не в состоянии хранить ее – особенно если это секретная информация. Уже через час были получены сведения из четырех самых разных источников: президент Фаулер отменил встречи и совещания на ближайшие несколько дней. Значит, он куда-то отправляется и уж точно не в Пеорию. Для телевизионных компаний этого было достаточно, чтобы выпустить поспешно написанные бюллетени, сразу за которыми вместо игр для зрителей последовала реклама. В результате миллионы людей так и не поняли, что значит та или иная фраза в бюллетенях, зато узнали, как лучше всего удалить пятна с одежды.

* * *

      В Риме приближался вечер жаркого, влажного летнего дня, когда в штаб-квартиру телевизионных компаний сообщили, что три – только три – видеокамеры с операторами, но без корреспондентов будут допущены внутрь здания, фасад которого был давным-давно изучен и заснят после многих недель пребывания в вечном городе. В "зеленых комнатах" трейлеров телевизионные комментаторы опустились в кресла, с нетерпением ожидая, когда гримеры закончат свою работу, и затем поспешно бросились в будки, надели наушники и принялись ждать команды от своих директоров.
      Изображение появилось одновременно на экранах мониторов и миллионов телевизоров во всех странах мира. Это был конференц-зал с большим столом, вокруг которого все кресла были заняты. Во главе стола сидел папа римский, и перед ним лежала папка большого формата в переплете из телячьей кожи – телевизионщики так никогда и не узнают, какая паника охватила на мгновение сотрудников Ватикана, когда кто-то понял, что им неизвестно, из какой кожи она сделана. Пришлось спешно проверить у фирмы, изготовившей ее; к счастью, ни у кого не возникло сомнений, что кожа была телячьей.
      Участники конференции договорились, что здесь никакого заявления не будет. Предварительные заявления будут сделаны в столице каждого государства, чьи представители работали на конференции, а по-настоящему цветистые речи принялись готовить для церемонии подписания соглашения. Представитель Ватикана раздал письменный релиз всем корреспондентам телевизионных компаний. В нем говорилось, что проект договора, касающегося окончательного урегулирования ближневосточной проблемы, подвергся обсуждению с участием всех заинтересованных сторон и сейчас произойдет парафирование проекта договора участниками конференции. Окончательные документы будут подписаны главами государств и министрами иностранных дел через несколько дней. Текст договора телевизионщикам не сообщили, равно как и содержание основных его статей. Это отнюдь не привело в восторг корреспондентов – главным образом потому, что они поняли, что подробности будут оглашены министерствами иностранных дел в столицах стран – участниц переговоров и получат их другие корреспонденты;
      Красную папку передавали от одного участника к другому. Порядок парафирования соглашения пришлось решить жеребьевкой, и в результате оказалось, что сначала папка попала к министру иностранных дел Израиля, затем перешла в руки советского представителя, потом швейцарского, американского, саудовского и, наконец, последним стал кардинал Д'Антонио. Каждый из них пользовался автоматической ручкой, и священник, переносивший папку от одного участника к другому, тут же прикладывал пресс-папье к росчерку подписавшего. Церемония была непродолжительной и быстро завершилась. После этого участники обменялись рукопожатиями, за которыми последовали аплодисменты. Вот и все.
      – Господи, – произнес Джек, который следил, как папка переходит от одного представителя к другому. Он посмотрел на телефакс согласованного текста и убедился, что он не очень отличался от первоначального. В него внесли изменения саудовцы, израильтяне, советские дипломаты, швейцарцы и, конечно, государственный департамент, однако первоначальная идея принадлежала ему, Райану, – если не принимать во внимание то обстоятельство, что он сам позаимствовал положения договора из множества уже высказанных идей. В тексте было немного по-настоящему оригинальных мыслей. Заслуга Райана заключалась в том, что он объединил их в одно целое и выбрал исторически правильный момент, чтобы высказать свои соображения. Ничего больше. И тем не менее это было мгновение в его жизни, которым он гордился больше всего. Жаль, что никто не смог его поздравить.

* * *

      В Белом доме лучшая составительница речей президента Фаулера уже работала над первым черновиком его выступления. Американскому президенту предоставят почетное право выступить первым, потому что, в конце концов, это была его идея: они собрались в Риме после его выступления на Генеральной Ассамблее ООН. Затем к миру обратится папа римский – черт побери, да все они захотят что-нибудь сказать, подумала сотрудница, а это только осложняло ее проблему, потому что каждая речь должна быть оригинальной и не повторять другие. Она поняла, что ей придется, склонившись над своим портативным компьютером, работать над речью президента уже во время перелета через Атлантику на борту президентского Боинга-747. Но ведь именно за это ей и платили – к тому же на борту ВВС-1 находился лазерный принтер.
      У себя в Овальном кабинете президент знакомился со своим поспешно пересмотренным расписанием. Комитет молодых скаутов будет, конечно, разочарован, равно как и новая королева красоты из штата Висконсин. Впрочем, та же судьба постигнет множество представителей делового мира, чья важность и влиятельность в своих компаниях мгновенно исчезала, стоило им только войти через боковую дверь в святая святых Белого дома. Его секретарь, который занимался расписанием встреч и приемов, президента, уже сообщил об этом. Некоторые, с кем президенту действительно было важно встретиться, будут приняты им в оставшиеся тридцать шесть часов, для чего он воспользуется каждой свободной минутой. Это сделает из ближайших полутора суток настоящий ад, но и в этом часть его работы.
      – Ну? – Фаулер поднял голову и увидел Элизабет Эллиот, которая улыбнулась ему через открытую дверь приемной.
      Ведь ты стремился именно к этому, правда? Твое пребывание на посту президента навсегда запомнят из-за того, что в это время были решены проблемы Ближнего Востока. Если – призналась себе Лиз в редкий для нее момент объективности – это сбудется, что вовсе не гарантировано в подобных ситуациях.
      – Мы оказали услугу всему миру, Элизабет.
      Говоря "мы", он, естественно, подразумевал "я", подумала Эллиот, но у нее не было возражений. Именно Боб Фаулер вынес изнурительную предвыборную кампанию, исполняя одновременно обязанности губернатора в Колумбусе, – бесконечные выступления, рукопожатия, ситуации, когда приходилось целовать младенцев и лизать задницы, не терять самообладания при встречах с журналистами, чьи лица менялись куда чаще, чем жесткие, непрерывно повторяющиеся вопросы. Требовалась колоссальная выносливость, чтобы оказаться в этом небольшом кабинете, где концентрировалась вся исполнительная власть. Те мужчины – к сожалению, одни лишь мужчины, подумала Лиз, – которые выдерживали эту гонку, попадали сюда. Однако наградой за все усилия, за напряженную работу было то, что хозяин Овального кабинета мог приписывать себе все заслуги.