— Лейтенант Иванов! — резко окликнул он младшего вахтенного офицера.
      — Да, товарищ командир? — Иванов был самым молодым офицером на корабле, недавним выпускником Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола, бледным, худым и энергичным парнем.
      — Я собираю старших офицеров в кают-компании. Вы будете выполнять обязанности вахтенного офицера. Это ваше первое плавание, Иванов. Как вы себя чувствуете?
      — Намного лучше, чем рассчитывал, товарищ командир, — ответил Иванов, чуть покривив душой.
      — Прекрасно, товарищ лейтенант. Я считаю необходимым давать младшим офицерам как можно больше самостоятельности, чтобы они могли приобрести опыт командования. Вот почему на время, пока старшие офицеры будут заняты еженедельными политзанятиями, командовать кораблем будете вы! На вас ложится ответственность за безопасность ракетоносца и его команды! В училище вы приобрели все необходимые знания, а мои инструкции записаны в бортовом журнале. Если будет обнаружена какая-то подводная лодка или надводный корабль, немедленно сообщите мне и тут же начинайте маневр уклонения. Вопросы?
      — Вопросов нет, товарищ командир. — Иванов вытянулся по стойке смирно.
      — Отлично. — Рамиус улыбнулся. — Павел Ильич, вы навсегда запомните этот момент, как один из самых замечательных в своей жизни. Я знаю это, потому что до сих пор помню свою первую вахту. Не забудьте о полученных приказах и своих обязанностях!
      Глаза юноши гордо сверкнули. Печально, что его ждет такая судьба, с сожалением подумал Рамиус, все еще ощущая себя учителем. Судя по первому впечатлению, у этого Иванова задатки хорошего офицера.
      Рамиус резко повернулся и направился на корму, к каюте врача.
      — Доброе утро, доктор.
      — Доброе утро, товарищ командир. Пора на политзанятия? — Петров держал в руках описание новой рентгеновской установки.
      — Совершенно верно, товарищ врач, но у меня есть для вас поручение, так что вы не сможете принять участие в политзанятиях. Пока старшие офицеры заняты в кают-компании, вахту в центральном посту и в машинном отделении несут три молодых офицера.
      — Вот как? — Глаза Петрова расширились от удивления. За несколько лет плавания на подлодках такое он слышал впервые.
      — Успокойтесь, доктор, — улыбнулся Рамиус. — Я успею вернуться в центральный пост за двадцать секунд, да и стармех Мелехин окажется у своего драгоценного реактора в считанные секунды. Рано или поздно молодые офицеры должны привыкать к самостоятельности. Пусть это произойдет как можно раньше. Так вот, прошу вас понаблюдать за ними. Я знаю, что у них достаточно знаний для выполнения своих обязанностей, но мне нужно убедиться в их психологической устойчивости. Если за ними будет следить Бородин или я, они будут чувствовать себя скованными. К тому же мне важно услышать мнение опытного медика, понимаете?
      — А-а, вы хотите, чтобы я понаблюдал, как они ведут себя, получив возможность действовать самостоятельно. Понимаю.
      — Совершенно верно. Без наблюдения со стороны старших офицеров, их непосредственных начальников, — кивнул Рамиус. Молодым офицерам следует предоставить такую возможность, однако она не должна быть неограниченной. Если вы заметите что-то, что вызывает у вас сомнение, тут же сообщите мне. Надеюсь, трудностей не возникнет. Мы в открытом море, кораблей поблизости нет, и атомный реактор работает с минимальной мощностью. Первое испытание для молодых офицеров должно быть простым. Придумайте какой-нибудь повод, чтобы наведываться к ним и не спускайте глаз с этих детей. Задавайте вопросы о том, чем они занимаются, проявите интерес. Петров рассмеялся.
      — Вы и меня хотите кое-чему научить, товарищ командир? Мне говорили о вас в Североморске. Хорошо, я все сделаю. Но это первое политзанятие, которое я пропущу за последние годы.
      — Судя по вашему личному делу, Евгений Константинович, вы можете читать лекции даже членам Политбюро. — Что отнюдь не свидетельствует о твоих медицинских познаниях, добавил про себя Рамиус.
      Капитан направился в кают-компанию, где уже собрались офицеры, его единомышленники. Стюард поставил на стол чайники с чаем и черный хлеб с маслом. Рамиус посмотрел на угол стола. Пятна крови были давно смыты, но он точно помнил, как они выглядели вчера. В этом, подумал он, заключается разница между ним и человеком, которого он убил. Тот бы не угрызался. Перед тем как занять место во главе стола, он повернулся и запер дверь. Офицеры выпрямились, но не встали — в кают-компании было слишком тесно, чтобы, отодвинув кресла, приветствовать своего командира.
      Во время плавания политзанятия проводились по воскресеньям. Обычно это было делом Путина. Он читал передовицы из «Правды», цитировал высказывания Ленина, после чего шло обсуждение уроков, которые следовало извлечь из прочитанного. Все это весьма походило на церковную службу.
      Теперь, после смерти замполита, его обязанности перешли к командиру корабля. Однако Рамиус сомневался, что тема сегодняшних занятий предусматривалась Уставом корабельной службы. Каждый офицер в кают-компании являлся участником заговора и был посвящен в его подробности. Рамиус рассказал о тех незначительных изменениях, которые понадобилось внести в уже оговоренные планы, а также о посланном письме.
      —  — Значит, пути назад нет, — констатировал Бородин.
      — Мы согласовали план действий еще до выхода в море. Остается идти до конца. — Присутствующие отреагировали на его слова именно так, как он ожидал — спокойно. Другого и быть не могло. Все они были холостяками; ни у кого из них не осталось дома ни жены, ни детей. Каждый был членом партии, каждый пользовался доверием политорганов. Партийные взносы до конца года были уплачены, партбилеты хранились там, где надлежало хранить их преданным коммунистам — у сердца. И всех объединяла глубокая неудовлетворенность советским режимом, а некоторых даже ненависть к нему.
      План впервые возник вскоре после смерти Натальи. Ярость, которую Рамиус почти бессознательно подавлял на протяжении всей жизни, выплеснулась наружу с такой силой и страстью, что сдерживать ее дальше он просто не мог. Многолетняя привычка к самоконтролю, сдержанность и холодное презрение позволили ему скрывать свои чувства, а многолетний морской опыт позволил найти достойный выход своей ненависти.
      Марк еще не пошел в школу, когда впервые узнал от товарищей по играм правду о том, чем занимался его отец Александр Рамиус в Литве в сороковом году и после сомнительного освобождения от немцев в сорок четвертом. Дети повторяли то, о чем тайком шептались их родители. Однажды Марк пересказал отцу услышанное от своей подружки, и к несказанному ужасу мальчика отец девочки исчез. За эту невольную оплошность Марка сочли доносчиком. Заклейменный позорной кличкой за свое преступление — которое, как учило государство, вовсе не было преступлением, — мальчик осознал всю тяжесть своей вины и больше никогда ничем не делился с отцом.
      В те годы, когда формировалась личность ребенка, старший Рамиус возглавлял Центральный комитет Коммунистической партии Литвы в Вильнюсе, а мальчика, оставшегося без матери, отдал на воспитание бабушке, своей матери, что было обычным в стране, разоренной жесточайшей четырехлетней войной. Александр, ее единственный сын, еще юношей ушел из дома и стал одним из красных латышских стрелков, составлявших охрану Ленина, а она продолжала жить по старинке и до 1940 года ежедневно ходила в костел к мессе. Она не забыла религиозных традиций, в которых была воспитана. В памяти Рамиуса навсегда сохранился образ пожилой седой женщины, которая рассказывала ему на ночь интересные сказки — он тогда и не подозревал, что это были библейские притчи. Было бы слишком опасно водить Марка в костел — отдельные костелы еще продолжали действовать, — но все же бабушка сумела окрестить мальчика по римско-католическому обряду. Она никогда не рассказывала об этом внуку — риск был слишком велик. Советская власть самым жестоким образом подавляла католицизм в прибалтийских республиках. Когда Марк вырос, он понял, что марксизм-ленинизм слишком ревнивое богоучение, чтобы терпеть соперников.
      В вечерних рассказах бабушки Хильды, основанных на библейских сюжетах, всегда говорилось о добре и зле, добродетели и вознаграждении за нее. Ребенку они казались всего лишь интересными сказками, но он никогда не говорил о них с отцом, потому что догадывался уже тогда, что отец не потерпит этого. Когда Рамиус-старший снова взялся за воспитание сына, религиозное образование поблекло в его сознании, но полностью так и не исчезло.
      Еще мальчиком Марк скорее чувствовал, чем понимал, что советские коммунисты пренебрегают основными человеческими нуждами. С годами это обретало все более конкретную форму. Благо народа — высокая цель, но, отказывая человеку в душе, в ее бессмертии, марксизм лишил его основ человеческого достоинства и личностных ценностей. Он также отмел в сторону объективные мерки правосудия и этики, которые, понял юноша, представляют собой основное наследие религии для цивилизованного мира. У Марка появились собственные представления о добре и зле, отличные от официальных, проповедуемых государством. Это позволило ему обрести свои критерии для оценки и собственного поведения и поведения окружающих. Но их он тщательно скрывал. Однако это удерживало его наподобие якоря и, как и якорь, скрывалось в глубине.
      Ни у кого и в мыслях не было, какой душевный разлад поселился в сознании мальчика, никто даже не заподозрил этого. Как и все советские дети, Марк стал октябренком, а затем и пионером. В начищенных башмаках и кроваво-красном галстуке он принимал участие в обязательных парадах, знаменующих годовщины боевых побед Советской армии, замерев по стойке смирно, прижимая к груди бездействующий автомат, стоял в торжественном карауле у Вечного огня рядом с могилой Неизвестного солдата. Торжественность таких церемоний не была для него формальной. С малолетства он был уверен, что мужественные воины, у могил которых он отдавал салют, с таким же беззаветным героизмом отдали свои жизни, какой он видел в бесконечных фильмах о недавней войне, не сходивших с экранов местного кинотеатра. Они воевали против ненавистных фашистов, защищая женщин, детей и стариков, оставшихся в тылу. И он гордился тем, что он сын крупного партийного деятеля, как в старой России дети из дворянских семей гордились древностью своего рода. С тех пор как он помнил себя, он без конца слышал, знал, что партия — это душа народа, что единство партии, народа и нации — это святая троица советской власти, хотя первая составляющая все-таки важнее двух остальных. Его отец вполне вписывался в кинематографический образ партийного аппаратчика. Он был суровым, но справедливым. Марк редко видел его дома, за грубоватой внешностью отца скрывалась добрая душа, он осыпал сына подарками и следил за тем, чтобы он пользовался всеми привилегиями, подобающими сыну видного партийного деятеля.
      Хотя со стороны Марк казался образцовым советским ребенком, в душе мальчик силился понять, почему то, чему учили его школа и отец, так разнится с уроками его детства. Почему некоторые родители не позволяют своим детям играть с ним? Почему вслед ему нередко слышится слово «стукач», этот грубый и жестокий синоним слова «осведомитель»? Отец и коммунистическая партия учили, что информировать — акт патриотизма, но, когда в раннем детстве он поступил так, все отвернулись от него. Слушать насмешки товарищей было горько, но он ни разу не пожаловался отцу, зная, что это плохо кончится.
      Что-то было явно не так, но что именно? Марк решил, что найти ответ на этот вопрос он должен самостоятельно. Так по своему образу мыслей он превратился в индивидуалиста, а следовательно, тем самым совершил самый тяжкий проступок для советского общества. Внешне образцовый сын крупного партийного функционера, он вел себя крайне осторожно, соблюдая все правила игры и стараясь поступать так, как от него этого ожидали. Он выполнял свои обязанности перед партийными организациями, неизменно вызывался на самую трудную работу, чего обычно ждут от тех представителей молодежи, что рассчитывают быть принятыми в партию. Ведь членство в партии, понимал Марк, — единственный способ добиться успеха и благополучия в Советском Союзе. Он стал хорошим спортсменом, но не в командных видах спорта, а в легкой атлетике, где мог выступать в одиночку и оценивать личные достижения других. С течением времени он начал поступать таким же образом во всех своих начинаниях, холодно и беспристрастно наблюдая за действиями сограждан, а потом и офицеров, скрывая за маской безразличия истинные чувства.
      Однажды летом, когда Марку шел восьмой год, в его жизни произошло событие, навсегда изменившее дальнейшую судьбу мальчика. Поскольку в деревне, где он жил у бабушки, никто не хотел играть с «маленьким стукачом», он стал ходить на берег к рыбачьим лодкам. Каждое утро разношерстная флотилия старых деревянных лодчонок выходила в море на промысел (неизменно под неусыпным оком пограничных катеров МГБ — так назывался тогда КГБ), собирая скромную дань с Балтийского моря. Улов, доставленный на берег, пополнял скудный рацион жителей деревни белковой пищей и приносил рыбакам кое-какой доход. На одной из лодок плавал старый рыбак, как его звали, капитан Саша. Он служил еще офицером на царском флоте, вместе с матросами участвовал в восстании на крейсере «Аврора», чей выстрел изменил судьбу мира. Лишь много лет спустя Рамиус узнал, что экипаж крейсера позже выступил против Ленина и этот мятеж был жестоко подавлен красногвардейцами. За свое участие в мятеже капитан Саша провел двадцать лет в лагерях, откуда его выпустили лишь в начале Великой отечественной войны, когда стране потребовались опытные моряки для проводки судов в порты Мурманска и Архангельска. Союзные конвои доставляли туда оружие, снаряжение, продовольствие и все то, без чего не может действовать современная армия. Пребывание в ГУЛАГе многому научило моряка: он ответственно выполнял порученную ему работу, ничего не требуя взамен. После окончания войны ему была дарована свобода, если можно это так назвать, — право заниматься тяжелым трудом под неусыпным наблюдением властей.
      Когда Марк познакомился с дядей Сашей, тому было уже за шестьдесят. Это был почти лысый мужчина со все еще крепкими мускулами, зоркими глазами моряка и нескончаемым запасом захватывающих историй, которые он рассказывал мальчику, не сводившему с него изумленных глаз. В русско-японскую войну дядя Саша служил гардемарином под началом знаменитого адмирала Макарова, который командовал Тихоокеанской эскадрой в Порт-Артуре. Макаров был, наверно, самым знаменитым флотоводцем в российской истории, его жизнь патриота, исследователя, тактика-новатора была настолько безупречной, что советское правительство даже назвало его именем ракетный крейсер. Сначала старый моряк с осторожностью относился к мальчику — деревня была полна слухов об этом сыне крупного партийного деятеля, — но потом разглядел в нем то, чего не видели все остальные. Мальчик, у которого не было друзей, и моряк, лишенный семьи, стали товарищами. Дядя Саша часами рассказывал Марку о своей службе на флагманском корабле адмирала Макарова — броненосце «Петропавловск» — и о своем участии в единственном морском сражении, где русские победили ненавистных японцев. По пути в порт броненосец подорвался на мине и адмирал погиб. После этого дядя Саша командовал отрядом из матросов «Петропавловска», уцелевших при взрыве броненосца, и был трижды награжден за проявленную в боях храбрость. Однако приобретенный им опыт — тут дядя Саша назидательно поднимал палец — раскрыл ему глаза на бесчестную продажность прогнившего царского режима и побудил вступить в один из первых на флоте судовых советов, хотя это грозило гибелью от руки агентов секретной царской полиции — охранки. Он поведал мальчику свою версию Октябрьской революции. Это был захватывающий рассказ человека, лично принимавшего в ней участие, но старый моряк предусмотрительно умалчивал обо всем дальнейшем.
      Дядя Саша позволил мальчику выходить с ним в море, преподал ему первые навыки морского дела. И мальчик, которому не исполнилось еще и девяти, решил навсегда связать свою судьбу с морем. Там он ощущал свободу, которой никогда не чувствовал на земле. В море была романтика, особенно притягательная для мужающего паренька. Море таило свои опасности, но за те летние месяцы, что он провел с дядей Сашей, мальчик понял, что умение, знания и дисциплина способны победить любую опасность, что опасность не страшна для человека, готового встретить ее лицом к лицу. Позднее Марк часто задумывался над тем, какую пользу принесли ему те летние месяцы, и о том, каким замечательным командиром мог бы стать дядя Саша, если бы судьба не помешала ему.
      В конце того длинного балтийского лета Марк рассказал отцу о дяде Саше и даже познакомил его со старым морским волком. Рамиус старший был весьма тронут всем тем, что сделал старый моряк для его сына, и устроил перевод его на должность капитана новой крупной рыбачьей шхуны, а еще продвинул его в очереди на получение квартиры. Марк едва не поверил в то, что партия способна и на добрые дела, и сам был горд тем, что совершил добрый поступок. Однако в первую же зиму дядя Саша умер, так и не успев воспользоваться этой добротой. Лишь много лет спустя Марк понял, что даже не знает фамилии своего друга. После жизни, отданной бескорыстной службе отечеству, дядя Саша так и остался человеком без роду-племени.
      В тринадцать лет Марк переехал в Ленинград и поступил в Нахимовское училище. Там он принял решение, что тоже станет профессиональным морским офицером. Его влекла та неизбывная тяга к приключениям, что издревле притягивала юношей к морю. Нахимовское училище было подготовительной школой, где воспитывались мальчики, решившие посвятить жизнь морской службе. В то время советский военно-морской флот сводился главным образом к береговой охране, предназначенной для защиты побережий страны, но это не смущало Марка. Отец убеждал его посвятить себя партийной деятельности, где юношу ожидала стремительная карьера, жизнь, полная комфорта и всяческих привилегий. Однако Марк хотел прокладывать собственную дорогу в жизни, не пользуясь отраженным светом влиятельного отца, «освободителя» Литвы. Морская карьера казалась ему полной романтики и приключений и так привлекала его, что он готов был даже служить советской власти. В советском флоте еще не выработались настоящие традиции, и Марк рассчитывал, что сумеет найти там свое место и расти вместе с флотом. Многие соученики походили на него, и если не отличались инакомыслием, то по крайней мере были способны на собственное мнение, что весьма необычно для такого строго контролируемого общества. Юноша расцвел — впервые в жизни у него появились единомышленники.
      Незадолго до окончания училища нахимовцев познакомили с разновидностями кораблей советского флота, и Рамиус сразу безраздельно влюбился в подводные лодки. В то время они были маленькими и грязными, пропитанными вонью, которая исходила из забортных емкостей, которыми пользовались матросы для отправления естественных нужд. Но в то же время подводные лодки были единственной наступательной силой флота, а Марк с самого начала хотел находиться на переднем крае. Из лекций по истории он узнал, что подводные лодки дважды в истории едва не покончили с Британской морской империей и подорвали экономику Японии. Это пришлось ему по сердцу, как и то, что американцы разделались с японским военно-морским флотом, из-за которого едва не погиб его первый наставник, дядя Саша.
      Марк с отличием окончил Нахимовское училище, был первым в выпускном классе и получил позолоченный секстан за успехи в теоретической навигации. Как первому ученику ему предоставили возможность самому выбрать училище, чтобы продолжить образование. Он остановил свой выбор на Высшем военно-морском училище подводного плавания имени Ленинского комсомола — знаменитом «подплаве». Уже в то время ВВМУПП готовило кадры для советского подводного флота.
      Пять лет, проведенные в училище, были самыми трудными в его жизни, тем более что он поставил перед собой задачу не просто успешно закончить учебное заведение, а сделать это с блеском.
      Из года в год он был первым в классе по всем предметам. Его курсовая о политическом значении советской военно-морской мощи привлекла внимание Сергея Георгиевича Горшкова, в то время командующего Балтийским флотом и восходящей звезды Военно-морского флота СССР. Горшков дал указание, чтобы работу опубликовали в «Морском сборнике» — главном военно-морском журнале страны. Статья была образцом передовой партийной мысли — высказывания Ленина цитировались там шесть раз.
      К этому времени отец Марка стал кандидатом в члены Президиума, как называлось тогда Политбюро ЦК КПСС. Он очень гордился своим сыном. Рамиус старший был неглупым человеком, понимал, что за советским военно-морским флотом будущее и перед сыном открываются блестящие возможности, и всячески помогал его продвижению по службе.
      К тридцати годам Марк женился и стал командиром своей первой подводной лодки. Наталья тоже была дочерью члена ЦК, видного дипломата. Он объехал с семьей весь мир. Наталья не отличалась крепким здоровьем. У них не было детей, и три беременности закончились выкидышами, причем последний едва не убил ее. Хрупкая прелестная женщина, по российским меркам весьма образованная, Наталья помогла мужу усовершенствовать его неплохой английский, привлекая к чтению книг английских и американских писателей — разумеется, вполне политически благонадежных, главным образом западных левых. Но встречались среди этих книг и произведения настоящей литературы — Хемингуэя, Марка Твена, Эптона Синклера. Наталья и морская служба составляли всю жизнь Рамиуса. Годы супружества, разделенные вехами долгих разлук и радостных встреч, только укрепили их любовь.
      Когда в Советском Союзе началось строительство первых атомных подлодок, Рамиус оказался на верфях и принялся осваивать методы проектирования и постройки стальных акул. Скоро его уже знали как требовательного и взыскательного приемщика, вникающего в каждую мелочь. Он понимал, что от работы сварщиков и слесарей, нередко пьяных, зависит его собственная жизнь. Он стал еще и специалистом по атомной энергетике, потом в течение двух лет плавал старпомом, а затем получил в командование атомную подлодку. Это была ударная подлодка — первая неуклюжая попытка советских инженеров создать боеспособную подлодку с большим радиусом плавания, которая могла угрожать западным флотам и линиям коммуникаций. Не прошло и месяца, как на однотипной подлодке у берегов Норвегии произошла крупная авария реактора, и Рамиус первым прибыл к месту катастрофы. В соответствии с полученным приказом он успешно спас экипаж и затем затопил вышедшую из строя подлодку, чтобы не дать западным флотам раскрыть ее секреты. Обе задачи он выполнил четко и грамотно, что удивляло в столь молодом командире. Того же он всегда добивался и от своих подчиненных и отмечал их мастерство. Командующий флотом придерживался такой же точки зрения, и вскоре Рамиуса назначили командиром новой подлодки типа «чарли-1».
      Именно такие моряки, как Рамиус, должны были бросить вызов американским и английским подводникам. Правда, у него не было особых иллюзий на этот счет. Он знал, что у американцев давние традиции морских сражений — достаточно сказать, что еще при Екатерине Второй их знаменитый адмирал Джоунз служил в российском флоте. Американские подводники прославились своим коварством уже во время второй мировой войны, и Рамиус столкнулся с воевавшими людьми, которые познали весь ужас подводных сражений и сумели преодолеть и его и врага. Смертельная игра в прятки, которую ему довелось вести с ними, была не из легких, тем более что американские подлодки конструктивно намного опережали советские. Но и в ту пору Рамиусу удавалось побеждать.
      Он постепенно научился играть по американским правилам, уделяя особое внимание тщательной подготовке своих офицеров и матросов. Экипажи его подлодок редко прибывали к нему хорошо подготовленными — это оставалось самым серьезным недостатком советского военно-морского флота, — но если другие командиры проклинали своих подчиненных за допущенные ошибки, Рамиус терпеливо поправлял их, учил избегать промахов. Его первая подлодка типа «чарли» получила прозвище «Вильнюсская академия». Отчасти это было шутливым намеком на его полулитовское происхождение — хотя он родился в Ленинграде от русской матери, что нашло отражение в паспорте, — но главным образом признанием того, что молодые офицеры, прибывающие на его корабль плохо подготовленными, пройдя его школу, готовы были к самостоятельной службе и после этого часто становились командирами подводных лодок. То же относилось и к матросам, проходившим у него срок обязательной службы. Рамиус не допускал дедовщины и унизительного обращения с молодыми матросами, характерных для советских вооруженных сил. Он считал, что его задача — воспитание моряков, и на его подлодке процент матросов, изъявляющих желание остаться на сверхсрочную службу, был намного выше, чем у других командиров. Девятая часть всех мичманов на подлодках Северного флота были профессионалами, воспитанными Рамиусом. Командиры других подводных лодок с удовольствием брали к себе его старшин, а многие из его матросов поступали в офицерские военно-морские училища.
      После восемнадцати месяцев напряженной работы и тщательной подготовки команды Рамиус на своей «Вильнюсской академии» был готов к «охоте на лис». Он обнаружил в Норвежском море американскую подлодку типа «тритон» и в течение двенадцати часов неотступно преследовал ее. Позднее он с удовлетворением узнал, что вскоре после этого «тритоны» были выведены из состава Военно-морских сил США, поскольку там пришли к выводу, что эти неуклюжие громадины оказались не в силах конкурировать с новейшими советскими подлодками. Всякий раз, когда Рамиус наталкивался на дизельные подводные лодки англичан и норвежцев, заряжающие свои аккумуляторы под шноркелем , он принимался преследовать их, часто обстреливая мощными гидроакустическими импульсами, от которых сотрясались их корпуса. Однажды ему даже удалось обнаружить американский подводный ракетоносец, и он сумел почти два часа поддерживать контакт с ним, прежде чем американцы, подобно призраку, растворились в черных океанских глубинах.
      Стремительное развитие советского военно-морского флота и растущая нужда в квалифицированных офицерах помешали Рамиусу поступить в академию Фрунзе в начале своей карьеры. При обычных обстоятельствах обучение в этой академии считалось необходимым условием для успешного продвижения по служебной лестнице во всех родах войск Советского Союза. Академия имени Фрунзе, которая находилась в Москве, неподалеку от древнего Новодевичьего монастыря, была названа в честь героя революции и являлась главным учебным заведением для всех, кто стремились к военной карьере. И хотя сам Рамиус этой академии не кончал, блестящего командира-практика пригласили туда на должность преподавателя. Столь редкое назначение было его собственной заслугой, отец уже отношения к новому назначению сына не имел. И для Рамиуса это было особенно важным.
      Начальник военно-морского факультета академии любил представлять Рамиуса слушателям как «нашего лучшего испытателя подлодок». Лекции Рамиуса стали необычайно популярными не только среди морских офицеров, обучающихся в академии, но и среди всех тех, кто интересовались историей флота и военно-морской стратегией. По выходным, которые он проводил на государственной даче своего отца в поселке Жуковка-1, Рамиус писал наставления по действиям подводных лодок и обучению личного состава, а также составил описание идеальной ударной подлодки. Некоторые идеи, выдвигаемые Рамиусом, не совпадали с официальной точкой зрения на развитие военно-морского флота, и хотя они вызывали некоторое раздражение у его бывшего опекуна Горшкова, ставшего теперь главнокомандующим Военно-морского флота СССР, однако нельзя сказать, чтобы старый адмирал выражал особое неудовольствие по этому поводу.
      Рамиус предлагал, чтобы офицеры-подводники плавали на кораблях одного класса в течение нескольких лет — в идеале на одной и той же подлодке, — что поможет им лучше овладеть своей профессией и постичь все особенности корабля. Не следует переводить лучших командиров подводных лодок, считал он, на штабную работу. При этом он хвалил распространенный в армии обычай оставлять полевых командиров на своих должностях до тех пор, пока им этого хотелось, и намеренно противопоставлял эти традиции практике, принятой во флотах империалистических государств. Рамиус подчеркивал необходимость более глубокой подготовки кадров, продления срока службы призывников и улучшения условий жизни личного состава подводных лодок. Одни его предложения нашли сочувственный отклик у командования, тогда как другие были отвергнуты, и Рамиус понял, что ему не светят адмиральские звезды. К тому времени это его уже не интересовало. Он был влюблен в свои подводные лодки и не променял бы их на командование соединением боевых кораблей или даже флотом.
      Расставшись с Академией имени Фрунзе, Рамиус действительно начал испытывать подводные лодки. Теперь он был капитаном первого ранга и ему поручали ходовые испытания первой подлодки каждого нового проекта. После окончания испытаний Рамиус досконально знал все достоинства и недостатки новой подлодки, разрабатывал оперативные правила и методы подготовки команд. Он руководил ходовыми испытаниями первой «альфы», первых «дельт» и «тайфунов». Если не считать одного невероятного происшествия на «альфе», карьера Рамиуса представляла собой цепь непрерывных успехов.
      Одновременно он стал наставником молодых офицеров. Ему часто приходила в голову мысль о том, что подумал бы дядя Саша, увидев его в роли учителя, передающего навыки сложной профессии подводника. Многие из его учеников сделались потом командирами, однако таких, у кого морская карьера не состоялась, оказывалось больше. Рамиус был требовательным, но и заботливым командиром, он в равной мере уделял внимание и тем, кто проявляли способности и желание учиться, и тем, кто такими качествами не обладали. Однако последних он отказывался продвигать по службе и давать им хвалебные характеристики, даже если их отцы занимали высокие должности.