Джоунз наклонился вперед, прижал наушники к вискам, оторвал исчерканную страницу блокнота и записал время на новой странице. Затем чуть отрегулировал усиление, которое и без того находилось почти на пределе, и снова отключил процессоры. Какофония шумов, доносящихся с морской поверхности, едва не оглушила его. В течение минуты Джоунз терпел, регулируя глушение вручную, чтобы отфильтровать самые громкие шумы высокой частоты. Ага! — удовлетворенно заметил он наконец. Может быть, мне мешает система алгоритмов — обратной связи обрабатываемых сигналов, но пока говорить об этом слишком рано.
Когда Джоунз впервые овладел этой аппаратурой в школе акустиков, его охватило страстное желание показать ее брату, который имел ученую степень магистра по электронике и работал в качестве консультанта в фирме, занимающейся музыкальными записями. У него уже было зарегистрировано одиннадцать патентов. У брата глаза бы полезли на лоб от изумления при виде акустического оборудования на «Далласе». Системы цифрового преобразования на военно-морском флоте опережали коммерческие системы на много лет. Жаль, что все это засекречено вместе с атомными тайнами...
— Мистер Томпсон, — негромко произнес Джоунз не оборачиваясь, — вы не могли бы попросить шкипера немного повернуть к востоку и сбросить скорость на один-два узла?
Томпсон тут же вышел в коридор, чтобы передать просьбу Джоунза. Через пятнадцать секунд подлодка легла на новый курс и чуть сбавила скорость. Еще через десять секунд Манкузо вошел в гидроакустический пост.
Он ожидал этого с нетерпением и изрядно беспокоился. Еще пару суток назад было очевидно, что их прошлый контакт ведет себя не так, как они ожидали. Он не вышел на Первую дорогу и ни разу не сбавил скорости. Он, капитан третьего ранга Манкузо, где-то допустил ошибку — может, он ошибся в определении курса русской подлодки? И что может означать, что их друг не последовал принятым курсом? Джоунз понял это раньше всех: значит, решил он, это ракетоносец. Их капитаны никогда не торопятся.
Джоунз сидел в своей обычной позе, склонившись над столом, он поднял левую руку, призывая тем самым соблюдать тишину, и ждал, пока буксируемая антенна на конце троса не выйдет на точный азимут с востока на запад. Забытая им сигарета догорала в пепельнице. В гидроакустическом посту непрерывно вращались катушки магнитофона, их меняли каждый час и хранили для последующего анализа после возвращения на базу. Рядом находился второй магнитофон, записями которого пользовались на «Далласе» для повторного изучения контактов. Джоунз протянул руку и включил его, затем повернулся к командиру и увидел, что тот смотрит на него. На лице Джоунза появилась усталая улыбка.
— Вот он, — прошептал акустик. Манкузо показал на динамик. Джоунз отрицательно покачал головой.
— Сигнал слишком слабый, шкипер. Я сейчас едва его слышу. Думаю, он примерно к северу от нас, но мне потребуется время.
Манкузо посмотрел на стрелку громкости, на которую указывал Джоунз. Она была почти на нуле. Примерно каждые пятьдесят секунд стрелка чуть-чуть вздрагивала. Джоунз быстро писал.
«Проклятые фильтры заглушают часть шумов! Нужны более качественные усилители и хорошие ручные регуляторы фильтров!» — было написано на странице блокнота.
Манкузо сказал себе, что все это выглядит довольно нелепо. Он наблюдает за Джоунзом, как наблюдал за женой, когда она рожала Доминика, и регистрирует движения стрелки, как тогда регистрировал родовые схватки. Но тогда он не испытывал такого волнения. Как говорил он своему отцу, не было оно и таким, какое охватывает тебя в первый день охотничьего сезона, когда ты слышишь шорох листьев и понимаешь, что это не шаги человека. Сейчас его волнение было намного большим. Он охотился за людьми, которые походили на него и находились в подлодке, такой же подлодке, как и эта...
— Становится громче, шкипер. — Джоунз откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. — Идет в нашу сторону. Считаю, его курс три-пять-ноль, даже, скорее, три-пять-три. Все еще едва слышно, но это точно наша цель. Мы нашли его. — Джоунз решился на дерзкий поступок. В конце концов, он заслужил определенную скидку. — Будем ждать или начнем преследование?
— Будем ждать. Иначе можем спугнуть. Дадим ему подойти как можно ближе, а сами устроим нашу знаменитую имитацию черной дыры в воде. Затем поплывем за ним, намылим ему хвост. Мне нужно, чтобы поставили новую пленку на записывающее устройство, и пусть компьютер ВС-10 проведет сканирование алгоритмов обратной связи. Прочитайте инструкцию, чтобы обойтись без уже обработанных алгоритмов. Этот контакт необходимо подвергнуть анализу, а не интерпретации. Прогоняйте запись каждые две минуты. Мне нужен его акустический почерк — записанный, просчитанный, разобранный по косточкам. Мне нужно узнать о нем все, что только возможно: шум движителя, почерк силовой установки и все остальное. Я хочу точно знать, кто это.
— Это русская подлодка, сэр, — заметил Джоунз.
— Да, но какая? — улыбнулся Манкузо.
— Слушаюсь, капитан. — Джоунз понял, что нужно Манкузо. Он останется на вахте еще два часа, но конец был близок. Почти. Манкузо сел рядом, надел запасную пару наушников и взял сигарету из пачки Джоунза. Капитан пытался покончить с курением уже месяц, но лучше начать это на берегу.
Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»
Теперь на Райане была форма офицера Королевского флота. Впрочем, только временно. Очередным доказательством стремительности развивающихся событий было то, что у него оказался только мундир и две рубашки. Весь этот его гардероб находился сейчас в чистке, а тем временем он облачился в брюки, изготовленные в Англии, и в свитер. Ничего удивительного, подумал он, никто даже не знает, где я нахожусь. Обо мне просто забыли. От президента ничего не поступало — впрочем, Райан и не рассчитывал на это, — а Пейнтер и Давенпорт просто выбросили из головы, что он когда-то был на «Кеннеди». Грир и судья занимаются своими делами и время от времени посмеиваются про себя, думая о том, что Райан наслаждается приятным круизом за казенный счет.
Однако круиз не был приятным. Оказывается, Джек так и не сумел избавиться от морской болезни. «Инвинсибл» находился сейчас у побережья Массачусетса, ожидая появления русского надводного флота и энергично разыскивая советские подлодки в отведенном англичанам районе. Авианосец описывал круги в океане, волны которого никак не успокаивались. Все, кроме него, были заняты делом. Летчики взлетали дважды в день — а то и чаще, — совершая совместные полеты с американскими летчиками с береговых авиабаз. Корабли практиковались в тактике надводных морских боев. Как сказал за завтраком адмирал Уайт, все это походило на продолжение учений «Ловкий дельфин». Райану не нравилось бездельничать. Конечно, все относились к нему предупредительно. Более того, гостеприимство казалось даже чрезмерным. У него был доступ в командный центр, и когда он наблюдал за тем, как англичане преследуют подводные лодки, ему объясняли все настолько подробно, что он действительно понимал никак не меньше половины.
Сейчас он сидел один в походной каюте Уайта, ставшей его постоянным местом проживания на борту авианосца. В свое время Риттер предложил ему исследование ЦРУ под названием «Потерявшиеся дети: психологический портрет перебежчиков из стран Восточного блока», и Райан предусмотрительно сунул его в свою сумку. Это была толстая брошюра в триста страниц, составленная комиссией психологов и психиатров, работающих на ЦРУ и другие специальные ведомства, с целью помочь перебежчикам адаптироваться к жизни в Америке и, Райан в этом не сомневался, направленная на то, чтобы выявить слабые места ЦРУ, угрожавшие его безопасности. Нельзя сказать, что таких мест было много, но управление всегда работало так, что левая рука там не знала, что делает правая.
Райан не мог не признать, что документ был очень интересным. Раньше он никогда не задумывался над тем, почему люди обращаются за политическим убежищем. Ему казалось, что по другую сторону железного занавеса происходит столько неприятных событий, что всякий разумный человек готов воспользоваться первой же возможностью, чтобы скрыться на Западе. Все, однако, оказалось не так просто, совсем непросто. Каждый выбравший свободу был индивидуальностью, и все они имели различную мотивацию. Тогда как одни, сознавая недостатки строя, стремились к справедливости, свободе вероисповедания, возможности развиться как личности, другие просто хотели разбогатеть, начитавшись о том, как алчные капиталисты эксплуатируют народные массы, и решив, что вовсе неплохо стать эксплуататором. Райан нашел эту точку зрения интересной, хотя и циничной.
Еще был тип перебежчика, который выдавал себя не за того, кем он был на самом деле, его стремились внедрить в ЦРУ с целью получения информации. Такого рода перебежчики оказывались двоякого рода. Случалось, в эту категорию попадали и настоящие перебежчики. Америка, с улыбкой подумал Райан, слишком привлекательная страна для человека, который всю свою жизнь провел в условиях серой советской действительности. В большинстве же своем люди, которых внедряли, были опасными врагами. По этой причине перебежчики никогда не пользовались доверием. Никогда. Человек, решившийся на такой шаг однажды, может сделать это снова. Даже идеалисты, покинув родину, испытывают сомнения и угрызения совести. Один из психологов заметил, что самым тяжелым наказанием для Александра Солженицына было то, что он оказался в изгнании. Для патриота, вынужденного жить вдали от дома, страдания были мучительнее тех, которые он пережил в ГУЛАГе. Это показалось Райану странным, но достаточно убедительным.
Остальная часть брошюры касалась проблемы адаптации перебежчиков. Не один советский перебежчик совершил самоубийство после нескольких лет жизни в Америке. Некоторые оказались просто не способны жить в условиях свободы, подобно тому как заключенные, проведя много лет в тюрьме, часто не могут жить без строго регламентированного контроля за ними и совершают новые преступления, чтобы вернуться в привычную обстановку. За многие годы ЦРУ накопило немалый опыт и разработало способы решения этой проблемы, и в приложении указывалось на то, что заметна тенденция к резкому сокращению таких случаев. Райан продолжал читать. Готовясь к защите докторской диссертации в Джорджтаунском университете, он тратил то немногое свободное время, что у него оставалось, на посещение лекций по психологии. И он вынес серьезное подозрение, что психологи вообще-то мало разбираются в том, что происходит в душе человека. Они собираются на разного рода конференции, вырабатывают какие-то единые мнения по различным вопросам и потом ими пользуются... Райан покачал головой. Его жена нередко тоже говорила нечто подобное. Хирург-офтальмолог, она работала по программе обмена в одной из лондонских больниц. В силу своей профессии Кэролайн Райан видела все проблемы только в черном и белом цвете. Если у кого-то возникали проблемы со зрением, то она либо могла помочь, либо не могла. А с человеческой психикой все обстоит гораздо сложнее, подумал Райан, перечитав брошюру, и каждый перебежчик требует индивидуального подхода, потому что в каждом случае это особая личность, и с ним должен работать человек, имеющий достаточно времени, чтобы понять его и дать совет. Интересно, гожусь ли я для такой работы? — подумал он.
— Скучаете, Джек? — спросил адмирал Уайт, входя в каюту.
— Не то чтобы очень, адмирал. Когда у нас намечается контакт с Советами?
— Сегодня вечером. Ваши парни задали им жару из-за этого инцидента с «томкэтом».
— И правильно сделали. Может быть, они опомнятся, прежде чем дело зайдет слишком далеко.
— Вы считаете, что есть такая опасность? — Уайт сел.
— Видите ли, адмирал, если русские действительно преследуют пропавшую лодку, то нельзя исключить такую возможность. Если же нет, то они находятся здесь по совершенно иной причине, и я допустил ошибку в оценке их намерений. Что того хуже, мне придется и дальше жить с этой ошибкой на совести — или умереть с ней.
Медицинский центр ВМС в Норфолке
Тейт приободрился. Доктор Джеймисон сменил его, и он поспал пять часов на кушетке в комнате отдыха для врачей. Еще никогда ему не удавалось проспать не шелохнувшись так долго, так что даже пяти часов было достаточно, чтобы он выглядел неприлично бодрым среди остального медицинского персонала. Он позвонил, и ему принесли стакан молока. Поскольку доктор Тейт был мормоном, он избегал всех напитков, содержащих кофеин, — кофе, чая, даже кока-колы, — и хотя такая самодисциплина была необычна для врача, не говоря уж о кадровом офицере, он редко задумывался об этом за исключением случаев, когда указывал на нее в беседах с другими врачами, как на средство продления жизни. Тейт выпил молоко, побрился в туалете и вышел оттуда свежим, готовым встретить новый день.
— Что там с радиационным заражением, Джейми?
— Радиологическая лаборатория не смогла сообщить ничего определенного, — признался Джеймисон. — Они съездили за офицером-радиологом на базу подводных лодок, и он обследовал одежду. Было обнаружено радиационное заражение около двадцати рад, недостаточное для явного физиологического воздействия на организм. Думаю, это потому, что медсестра брала мазок с тыльной стороны кисти, а в конечностях все еще, должно быть, сохраняется сужение сосудов, что и могло объяснить низкий уровень лейкоцитов. По-видимому, это наиболее вероятно.
— А как он в остальном?
— Уже лучше. Не намного, но лучше. Думаю, кефлин уже оказал свое действие. — Доктор открыл историю болезни. — Растет число лейкоцитов. Два часа назад я сделал ему переливание крови. Химический состав крови приближается к норме. Кровяное давление — сто на шестьдесят пять, пульс — девяносто четыре. Десять минут назад температура была 38,2 — она колеблется уже несколько часов. У него отличное сердце. Думаю, он поправится, если не произойдет чего-то неожиданного. — Джеймисон напомнил себе, что в случаях крайнего переохлаждения неожиданности могут проявиться спустя месяц или даже больше.
Тейт перелистал историю болезни. Ему вспомнилось, каким он сам был много лет назад. Способный молодой врач, очень похожий на Джеймисона, уверенный в том, что может всех исцелить. Да, это было приятное чувство. Как жаль, что с жизненным опытом (в его случае это два года в Дананге) это проходит. Впрочем, Джейми и вправду не ошибался; в состоянии русского произошли такие изменения к лучшему, что шансы его на выздоровление заметно выросли.
— Чем занимаются русские? — спросил Тейт.
— Пешкин сейчас дежурит в палате. Когда пришла его очередь и он переоделся во все стерильное, представляете, передал свои тряпки капитану Смирнову, словно боится, что их здесь украдут.
Тейт объяснил Джеймисону, что Пешкин — агент КГБ.
— Неужели? Может быть, у него там спрятан пистолет, — усмехнулся молодой врач. — Если это так, пусть поостережется. У нас здесь три морских пехотинца.
— Морские пехотинцы? Зачем?
— Забыл сказать вам. Какой-то репортер узнал, что у нас в больнице русский моряк и попытался обманным путем пробраться сюда. Его остановила медсестра. Об этом узнал адмирал Блэкборн и пришел в такую ярость, что приказал изолировать весь этаж. Неужели тут какая-то тайна, сэр?
— Представления не имею, но этим распоряжаемся не мы. Что ты думаешь об этом Пешкине?
— Не знаю. Мне еще не приходилось встречаться с русскими. Они редко улыбаются и так внимательно следят за пациентом, словно боятся, что мы намереваемся похитить его.
— Или, скорее, опасаются, что он скажет что-то, не предназначенное для наших ушей? — задумчиво произнес Тейт. — У тебя не возникло впечатления, будто им не хочется, чтобы он выздоровел? Я имею в виду, что они хотели бы скрыть от нас, с какой подлодки он спасся?
Джеймисон на мгновение задумался.
— Нет. Русские из всего делают секреты, правда? Как бы то ни было, Смирнов ведь проговорился.
— Ладно. Иди поспи, Джейми.
— Слушаюсь, капитан. — Джеймисон направился в сторону комнаты отдыха.
Когда мы спросили их о подлодке, подумал Тейт, то имели в виду атомная она или нет. А может, они решили, что нас интересует, ударная это лодка или ракетоносец? Тогда все становится ясно, правда? Да, конечно. Советский подводный ракетоносец у нашего побережья, и такая лихорадочная активность русского флота в Северной Атлантике. Во время Рождества. Боже мой! Если бы они собирались сделать это, то сделали бы прямо сейчас, верно? Из палаты вышла медсестра — она несла кровь, только что взятую у пациента, на анализ в лабораторию. Это делалось каждый час, и Пешкин на несколько минут оставался наедине с русским матросом.
Тейт повернул за угол и увидел в окно Пешкина, который сидел у края кровати, наблюдая за своим соотечественником, который так и не пришел в сознание. На нем была зеленая одежда хирурга. Чтобы надевать ее как можно быстрее, карманы на ней находились на обеих сторонах — внешней и внутренней, так что хирургу не приходилось проверять, надевает он одежду наизнанку или нет. И тут на глазах у Тейта Пешкин сунул руку в нижний карман и что-то оттуда достал.
— Боже милосердный! — Тейт рванулся вперед и вбежал в палату. Удивление на лице Пешкина сменилось оцепенением, когда врач выбил из его рук сигарету и зажигалку, а затем уступило место ярости, после того как Тейт молниеносным рывком поднял русского дипломата со стула и отбросил в сторону двери. Американец был меньше ростом, но его действия были столь быстрыми и неожиданными, что ему удалось вышвырнуть Пешкина в коридор.
— Охрана! — крикнул Тейт.
— Что это значит? — возмутился Пешкин. Тейт крепко держал его. И тут же от вестибюля послышался топот бегущих ног.
— Что случилось, сэр? — Запыхавшийся капрал морской пехоты с кольтом 45-го калибра в правой руке резко остановился перед ними, поскользнувшись на кафельном полу.
— Этот человек только что пытался убить моего пациента!
— Что?! — Лицо русского дипломата побагровело.
— Капрал, отныне вы будете неотлучно дежурить у входа в палату. Если этот человек попытается войти туда, вы обязаны любым способом остановить его. Это понятно?
— Так точно, сэр! — Капрал посмотрел на Пешкина. — Прошу вас отойти от двери, сэр.
— Это возмутительно! — воскликнул русский дипломат.
— Сэр, прошу вас немедленно отойти от двери. — Капрал сунул пистолет в кобуру.
— Что здесь происходит? — послышался голос Иванова, у которого хватило выдержки говорить спокойно, хотя он был еще почти в конце коридора.
— Доктор, вы хотите, чтобы ваш матрос выжил или нет? — спросил Тейт, стараясь взять себя в руки.
— Что.., ну конечно, мы хотим, чтобы он выжил. Странный вопрос.
— Тогда почему товарищ Пешкин только что пытался убить его?
— Ничего подобного! — выкрикнул Пешкин.
— Так что же именно он сделал? — спросил Иванов. Прежде чем Тейт успел ответить, Пешкин быстро заговорил по-русски, затем перешел на английский.
— Я достал сигарету, вот и все. У меня нет оружия. Я не собираюсь никого убивать. Я всего лишь хотел закурить.
— Повсюду на этом этаже на стенах надписи «Не курить», за исключением вестибюля, — вы что, читать не умеете? Вы находились в палате интенсивной терапии, где пациент подключен к чистому кислороду, где в воздухе повышенное содержание кислорода, где даже постельное белье пропитано им, а вы собирались чиркнуть своим проклятым «Биком»! — Доктор редко прибегал к столь резким выражениям. — Да, конечно, вас тоже немного обожгло бы и все выглядело бы как несчастный случай, но парень-то погиб бы! Мне известно, кто вы на самом деле, Пешкин, и не думаю, что вы настолько глупы, чтобы поднимать шум. Прочь с моего этажа!
Медсестра, наблюдавшая за происходящим, вошла в палату и вернулась с пачкой сигарет, двумя сигаретами, выпавшими из нее, и бутановой зажигалкой. На лице у нее было написано изумление.
Пешкин был пепельно-бледным.
— Доктор Тейт, уверяю вас, у меня не было такого намерения. Что случилось бы, если бы я закурил?
— Товарищ Пешкин, — медленно произнес Иванов по-английски, — произошел бы взрыв и пожар. Открытый огонь рядом с кислородом смертельно опасен.
— Боже мой! — Пешкин наконец понял, что мог натворить. Он ждал, когда уйдет сестра, — медицинский персонал запрещает курить, когда бы вы их не спросили. Пешкин не имел представления о правилах поведения в больницах и, будучи агентом КГБ, привык поступать так, как ему заблагорассудится. Он заговорил с Ивановым по-русски. Советский врач слушал его, как слушает отец ребенка, разбившего стакан, и что-то резко сказал в ответ.
К этому времени Тейт немного успокоился. Возможно, я и переборщил, подумал он, — начать с того, что всякий курильщик — уже заведомый идиот.
— Доктор Тейт, — произнес наконец Пешкин, — клянусь, я не имел представления об опасности курения рядом с кислородом. Наверно, я вел себя по-дурацки.
— Сестра, — Тейт повернулся к девушке, — начиная с этого момента мы ни на секунду, повторяю, — ни на секунду, не должны оставлять этого пациента без постоянного наблюдения. Для того чтобы отнести кровь на анализ в лабораторию или сделать что-нибудь еще, вызывайте санитара. А если вам понадобится выйти в туалет, пусть вас сменят на это время.
— Хорошо, доктор.
— И больше никаких фокусов, господин Пешкин. Стоит вам еще раз нарушить правила, я удалю вас отсюда. Вы поняли меня?
— Все будет так, как вы сказали, доктор, и позвольте мне еще раз извиниться перед вами.
— А вы останетесь здесь, — приказал Тейт морскому пехотинцу и пошел прочь, сердито качая головой. Он был зол на русского, смущен собственным поведением, ему хотелось снова оказаться в Бетесде, там, где он привык работать, и он был недоволен тем, что даже ругаться не умеет как следует. Тейт спустился на первый этаж и потратил пять минут на поиски офицера разведки, прилетевшего сюда вместе с ним. В конце концов он нашел его в игровой комнате, где тот коротал время за компьютерными играми. Они прошли в пустой кабинет администратора госпиталя.
— Вы действительно думаете, что он пытался убить парня? — изумленно спросил капитан.
— А что я должен думать, по-вашему? — резко бросил Тейт. — Как вы сами считаете?
— Мне кажется, он просто сделал глупость. Им нужен этот матрос живым — нет, сначала они хотят поговорить с ним — больше чем вам.
— Откуда вы знаете это?
— Пешкин звонит в посольство каждый час. Здесь установлена аппаратура прослушивания, разумеется.
— Что, если он вас дурачит?
— Если он такой талантливый актер, его место в кино, а не в КГБ. Постарайтесь поставить парня на ноги, доктор, а мы позаботимся обо всем остальном. Между прочим, вы правильно сделали, поставив у палаты морского пехотинца. Это припугнет их. В моей профессии нельзя упускать ни малейшего шанса припугнуть противника. Значит, когда он придет в сознание?
— Не знаю. У него не проходит лихорадка, и он очень слаб. Почему они так стремятся поговорить с ним? — спросил Тейт.
— Им нужно узнать, с какой подлодки он спасся. Коллега Пешкина по КГБ сболтнул об этом по телефону — кретин! Настоящий кретин! Они, должно быть, очень обеспокоены.
— А мы знаем, с какой он подлодки?
— Конечно, — лукаво улыбнулся офицер.
— Тогда что здесь происходит, Боже милосердный?
— Не могу этого сказать, доктор. — Капитан многозначительно улыбнулся, словно ему все было известно. На самом деле он тоже ничего не знал, как и все остальные.
Верфи ВМФ в Норфолке
Подводная лодка «Скэмп» стояла в доке, пока огромный кран устанавливал «Авалон» на специальном устройстве у кормового люка. Капитан нетерпеливо следил за происходящим с вершины паруса. Его лодку оторвали от преследования двух «Викторов», и это раздражало капитана. Всего несколько недель назад он провел учения с использованием глубоководного спасательного устройства, а сейчас были дела и поважнее и ему ничуть не улыбалось играть роль матки-кита для этой дурацкой бесполезной игрушки. Вдобавок миниподлодка, закрепленная над кормовым спасательным люком, снизит его скорость по меньшей мере на десять узлов. А ведь нужно еще разместить и кормить четырех лишних человек. «Скэмп» совсем не так уж велик.
Правда, зато они прихватят свежих продуктов. «Скэмп» находился в плавании пять недель, когда пришел приказ о возвращении на базу. У них истощился запас свежих овощей, и они воспользовались представившейся возможностью, чтобы взять на борт новые припасы. Команде быстро надоедают бобовые блюда. А вот сегодня у них будет настоящий салат-латук, помидоры, свежая кукуруза вместо консервированной. Но все это никак не компенсирует того, что где-то в море шныряют русские подлодки, о которых следовало побеспокоиться в первую очередь.
— Все надежно закреплено? — Капитан склонился в сторону кормовой палубы.
— Так точно, капитан. Мы готовы, очередь за вами, — ответил лейтенант Эймс.
— Машинное отделение, — вызвал капитан старшего механика по внутренней связи. — Приготовьтесь к выходу в море через десять минут.
— Мы уже готовы, шкипер.
Портовый буксир стоял рядом, чтобы помочь лодке выйти из дока. Эймс получил свои указания, которые не понравились капитану. Уж теперь они точно не смогут преследовать русские подлодки, пока на корме закреплена эта проклятая лодчонка.
Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»
— Вот смотрите, Свиядов, — кивнул Мелехин, — я покажу вам, что придумал вредитель.
Лейтенант подошел ближе. Старший механик ткнул пальцем в контрольный клапан на корпусе теплообменника. Прежде чем приступить к объяснению, Мелехин снял телефонную трубку.
— Товарищ командир, говорит Мелехин. Я нашел место повреждения. Мне нужно на час заглушить реактор. Гусеница может работать на аккумуляторах?
— Конечно, товарищ стармех, — ответил Рамиус. — Действуйте.
Мелехин повернулся к своему заместителю.
— Заглушить реактор и переключить аккумуляторные батареи на моторы гусеницы.
— Слушаюсь, товарищ капитан. — Офицер повернулся к пульту управления.
Время, которое потребовалось на то, чтобы найти место утечки радиации, оказалось тяжелым испытанием для команды. После того как обнаружили, что счетчики Гейгера выведены из строя, Мелехин и Бородин исправили их и приступили к тщательной проверке реактора, что было очень непросто. О значительной утечке радиоактивного пара речи не шло, иначе Свиядову пришлось бы соблюдать крайние меры предосторожности — даже крошечная струйка вполне могла оторвать руку. Они рассудили, что причиной радиационного заражения является незначительная утечка в системе низкого давления. Так ли это было или нет, больше всего команду будоражила неизвестность — никто не знал точно, что происходит.
На проверку, которую проводили старший механик и старпом, потребовалось не меньше восьми часов, и на это время реактор пришлось снова заглушить. В связи с этим во всем корабле отключили электричество, осталось лишь аварийное освещение. Пришлось даже уменьшить питание системы очистки воздуха. Встревоженные матросы тихо переговаривались между собой. Беда в том, что Мелехин не мог обнаружить места утечки, а ведь накануне на значках-дозиметрах ничего не было! Это выглядело очень странно.
— Давайте, Свиядов, говорите, что вы там видите. — Мелехин подошел к лейтенанту и показал на клапан.
— Клапан проверки качества воды. — Этот клапан открывали только в порту, на холодном реакторе, для промывки системы охлаждения и проверки зараженности содержащейся в ней воды. Клапан выглядел совершенно обыкновенным, рассчитанный на высокое давление, он был с большим запирающим колесом. Выпускная трубка ниже его, под той частью, которая находилась под давлением, была не приварена, а сидела на резьбе.
— Попрошу вас принести большой гаечный ключ, товарищ лейтенант. — Мелехин не торопится со своим уроком, подумал Свиядов. Когда старший механик намерен был объяснить что-то серьезное, он делал это очень медленно и обстоятельно. Свиядов вернулся с гаечным ключом длиной в добрый метр. Старший механик подождал, пока не заглушили реактор, потом тщательно проверил приборы, чтобы убедиться, что трубы находятся не под давлением. Он был осторожным человеком. Захватив ключом фитинг, Мелехин повернул его. Это не потребовало больших усилий.
— Как видите, товарищ лейтенант, труба на самом деле врезана в корпус клапана. Почему, как вы думаете?
— Врезка сделана во внешней части, товарищ старший механик. Давление держит сам клапан. Выпускная труба всего лишь играет роль направляющего крана. Конструкция соединения не влияет на его герметичность.
— Совершенно верно. Навинченный фитинг недостаточно прочен для высокого давления внутри установки. — Мелехин отвернул фитинг до конца голыми руками. Фитинг был отлично обработан, нарезка все еще сверкала как новенькая. — Вот где был совершен акт вредительства.
— Не понимаю, товарищ стармех.
— Кто-то все это очень тщательно обдумал, товарищ лейтенант. — В голосе Мелехина звучала не только ярость, но и восхищение. — В обычном режиме, то есть на крейсерской скорости, давление внутри контура охлаждения равно восьми килограммам на квадратный сантиметр, правильно?
— Да, товарищ стармех, и на предельной скорости давление увеличивается на девяносто процентов. — Свиядов знал все это наизусть.
— Но мы редко ходим на полной скорости. Перед нами тупиковая часть контура охлаждения пара. Смотрите, здесь просверлено маленькое отверстие, диаметром меньше миллиметра. Вот глядите. — Мелехин наклонился, чтобы поближе разглядеть отверстие. Свиядов не спешил наклоняться к нему. — Даже меньше миллиметра, заметно меньше. Вредитель вывинтил фитинг, просверлил отверстие и затем поставил фитинг обратно. Крошечное отверстие позволяет выходить наружу лишь небольшому количеству пара и к тому же очень медленно. Пар не может подниматься вверх, потому что фитинг установлен напротив вот этого фланца. Посмотрите, как тщательно все продумано!
