Москва по праву славится своим метрополитеном. Буквально за гроши люди могут проехать практически в любое место гигантского города в сверкающих вагонах современной и удобной электрической подземки. В случае войны подземные туннели могут миллионам москвичей послужить бомбоубежищем. Этим горожане обязаны Никите Хрущеву. Когда в середине тридцатых годов началось строительство метро, он высказал Сталину мысль, что закладывать туннели следует поглубже. Сталин одобрил эту идею. Строительство туннелей глубокого залегания на десятилетия опередило время: деление атомного ядра было тогда еще только теорией, а о термоядерной реакции даже и не думали.
      От ветки, соединяющей площадь Свердлова со старым аэропортом, проходящей рядом с Кремлем, проложили туннель, который впоследствии закрыли десятиметровыми железобетонными плитами. Это стометровое подземное помещение соединялось с правительственными зданиями Кремля двумя шахтными лифтами. С течением времени помещение превратилось в аварийный центр управления страной, откуда Политбюро могло руководить жизнью гигантской империи. Туннель позволял также тайно добраться до маленького аэродрома, с которого члены Политбюро могли перелететь в тайное убежище, расположенное под гранитным монолитом в Жигулях. Ни один из этих центров управления не представлял собой тайны для Запада — оба существовали для этого слишком долго, — но КГБ уверенно заявляло, что в западных арсеналах нет оружия, способного проникнуть сквозь сотни метров скального грунта, отделявшего эти убежища от поверхности.
      Такого рода предосторожности мало трогали адмирала Юрия Ильича Падорина. Он сидел на дальнем конце длинного стола и смотрел на мрачные лица десяти членов Политбюро. Это был узкий круг руководителей, принимавших стратегические решения, определяющие судьбу всей страны. Ни один из них не был военным. Кадровые военные лишь отчитывались перед ними. Слева от Падорина сидел адмирал Сергей Горшков, который сумел искусно отмежеваться от неприятного инцидента — он даже раздобыл письмо, где возражал против назначения Рамиуса на должность командира «Красного Октября». Падорин, занимавший должность начальника Главного политического управления ВМФ, воспротивился тогда переводу Рамиуса на новую должность, сославшись на то, что подводник, выдвинутый Горшковым на пост командира «Красного Октября», порой запаздывал с уплатой членских взносов и слишком редко для офицера, являющегося кандидатом на столь важный пост, выступал на партийных собраниях. На самом же деле офицер, предложенный Горшковым на должность командира ракетоносца, был более слабым специалистом, чем Рамиус, которого Горшков хотел включить в состав своего оперативного управления и отчего Рамиусу до сих пор удавалось успешно увертываться.
      Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза и президент СССР Андрей Нармонов перевел взгляд на Падорина. Лицо его, как всегда, было непроницаемым. По его выражению никто никогда ничего не мог определить, если только Нармонов сам не хотел продемонстрировать это окружающим. Нармонов. — занял пост генерального секретаря после Андропова, когда тот скончался от инфаркта. О смерти Андропова ходило много слухов, но в Советском Союзе все окружено слухами. Еще никогда со времени Лаврентия Берии глава Комитета госбезопасности не оказывался так близко к вершине власти — старейшие члены Политбюро позволили себе забыть о прошлом. Теперь об этом не забывал никто. Понадобился целый год, чтобы снова подчинить КГБ партийной власти. Это явилось первоочередной мерой по защите привилегий партийной элиты от предполагаемых андроповских реформ.
      Как аппаратчик Нармонов не имел себе равных. Он стал известен, будучи директором завода, за которым установилась репутация человека, способного выполнять и перевыполнять планы, любой ценой добиваться результатов. Потом он постепенно поднимался по служебной лестнице, используя собственные незаурядные способностями и прибегая в случае необходимости к помощи других, награждая тех, кто были нужны, и пренебрегая теми, без кого можно было обойтись. Власть генерального секретаря КПСС еще не перешла полностью в руки Нармонова. Он все еще относился к числу «молодых» партийных деятелей и был вынужден искать поддержку со стороны постоянно меняющейся коалиции других членов Политбюро, которые не были его друзьями, поскольку у таких людей не бывает друзей. Взлет на должность генерального секретаря явился результатом, скорее, связей внутри партийного аппарата, чем личных способностей, и его положение в течение нескольких следующих лет будет зависеть от коллективного мнения остальных членов Политбюро, пока не наступит момент, когда он сам сможет диктовать политическую линию партии.
      Падорин заметил, что темные глаза Нармонова покраснели от табачного дыма. Вентиляционная система в этом подземном бункере никогда не работала должным образом. Генеральный секретарь с прищуром смотрел на Падорина с противоположного конца стола, решая, что сказать, что может понравиться членам этой дворцовой камарильи, этим десяти равнодушным ко всему старикам.
      — Товарищ адмирал, — начал он холодно, — мы уже знаем от товарища Горшкова, каковы шансы найти и уничтожить мятежную подводную лодку, прежде чем она завершит свое безумное преступление. Мы не удовлетворены его сообщением, равно как и возмущены невероятной ошибкой, совершенной вами при оценке людей, в результате которой командование лучшей стратегической подлодкой советского военно-морского флота попало в руки этого мозгляка и предателя. Мне хотелось бы узнать от вас, товарищ адмирал, что случилось с замполитом «Красного Октября» и какие меры приняты вами для того, чтобы подобное преступление не повторилось.
      В голосе Нармонова не было страха, но Падорин знал, что генеральный секретарь напуган. В конечном итоге именно его могут обвинить в этой «невероятной ошибке» те, кто давно стараются посадить в кресло главы партии своего человека, если только Нармонову не удастся переложить вину на кого-то другого, найти козла отпущения. Лучше всего для этой роли подходил он, адмирал Падорин. А для Нармонова было обычным делом спустить шкуру с подчиненного.
      Падорин несколько дней готовил себя к этой экзекуции. Он прошел в свое время через пекло непрерывных боев, ему чудом удалось не раз спастись с гибнущих кораблей. И хотя с годами сил не прибавилось, но ум его не оскудел. Каким бы не было наказание, он встретит свою судьбу с достоинством. Если они увидят во мне дурака, то пусть помнят, что это был мужественный дурак. В любом случае у него почти не осталось того, ради чего стоило жить.
      — Товарищ генеральный секретарь, — начал он, — замполит на борту «Красного Октября» — капитан второго ранга Иван Юрьевич Путин, преданный член партии, несгибаемый коммунист. Я не могу представить себе...
      — Товарищ Падорин, — прервал его министр обороны Устинов, — мы исходим из того, что вы также не могли представить себе неслыханное предательство этого Рамиуса. Неужели вы считаете, что мы сможем положиться на ваше суждение о высоких моральных качествах замполита?
      — Нас больше всего беспокоит то обстоятельство, — добавил Михаил Александров, главный теоретик партии, сменивший на этом посту умершего Михаила Суслова и стремящийся теперь доказать, что он защищает чистоту партийной доктрины даже лучше, чем скончавшийся партийный идеолог, — с какой терпимостью относилось Главное политическое управление к этому ренегату. Это кажется тем более невероятным, что предатель даже не скрывал своих усилий, создавая собственный культ среди офицеров-подводников, причем, судя по всему, даже среди политработников. Ваше преступное стремление не обращать внимания на это очевидное отклонение от политики партии еще более ослабляет наше доверие к тому, как вы оцениваете политические качества людей.
      — Товарищи, вы совершенно правильно указываете на то, что я совершил грубую ошибку, поддержав кандидатура Рамиуса на должность командира «Красного Октября», и что мы позволили ему лично выбрать большинство старших офицеров при комплектовании команды ракетоносца. В то же самое время я хочу обратить ваше внимание на то, что несколько лет назад мы приняли решение придерживаться именно такой политики при комплектовании команд подлодок, стараться, чтобы офицеры подольше оставались на одной и той же подлодке, предоставив ее командиру самостоятельно решать вопросы, касающиеся службы этих офицеров. Это оперативная проблема, а не политическая.
      — Мы уже обсуждали это, — ответил Нармонов. — Действительно, в данной ошибке нельзя винить только одного человека.
      Горшков продолжал сидеть словно высеченный из камня, однако слова генерального секретаря ясно показывали, что его усилия выйти сухим из воды оказались тщетными. Нармонову было наплевать, сколько голов понадобится для того, чтобы укрепить его пошатнувшийся трон.
      — Товарищ генеральный секретарь, — возразил Горшков, — эффективность нашего флота...
      — Эффективность? — перебил Александров. — Значит, речь идет об эффективности. Этот литовский полукровка эффективно дурачит весь флот вместе с отобранными им офицерами, пока наши остальные корабли носятся по океану, как только что кастрированные быки. — Александров тем самым намекнул на то, что начинал свой трудовой путь в совхозе. Нельзя придумать более подходящего начала для идеолога партии, считали многие, поскольку его ненавидели как чуму, но в Политбюро такой человек был необходим. Именно он определял идеологическую политику партии, был «серым кардиналом», делом его рук был выбор «королей», и от него во многом зависело, кто займет пост генерального секретаря. На чьей стороне он теперь — кроме собственной, разумеется?
      — Вероятнее всего, Путин убит, — продолжил Падорин. — У него единственного остались дома жена и дети.
      — Вот это мой второй вопрос, — вставил Нармонов, заметив слабое место противника. — Почему никто из офицеров «Красного Октября» не имеет семей? Разве это о чем-то не говорит? Неужели мы, члены Политбюро, должны следить даже за такой ерундой? Вы что, не можете думать самостоятельно?
      Как будто вы разрешите нам это, подумал Падорин.
      — Товарищ генеральный секретарь, большинство командиров наших подлодок предпочитают, чтобы у них служили молодые неженатые офицеры. Морская служба требует от человека всех сил, а мысли одиноких мужчин меньше отвлекаются на проблемы, не связанные с морем. Более того, каждый старший офицер подводного ракетоносца «Красный Октябрь» является достойным членом партии и отлично проявил себя в прошлом. Я не отрицаю, что Рамиус оказался предателем, и я с радостью придушил бы этого мерзавца собственными руками, но он обманул больше умных людей, чем находится сейчас в этом помещении.
      — Вот как? — заметил Александров. — Раз мы оказались теперь по горло в дерьме, как нам выбраться из него?
      Падорин сделал глубокий вдох. Это был вопрос, которого он ждал.
      — Товарищи, на борту «Красного Октября» есть еще один агент главного политического управления, о существовании которого не известно ни Путину, ни Рамиусу.
      — Что?! — воскликнул Горшков. — Почему мне не известно об этом?
      — Это первые разумные слова, которые мы услышали сегодня, — улыбнулся Александров. — Продолжайте.
      — Этот человек входит в состав команды в качестве рядового матроса. Он связан непосредственно с центральным аппаратом ГПУ, минуя все оперативные и политические каналы. Его зовут Игорь Логинов. Ему двадцать четыре года...
      — Двадцать четыре! — негодующе воскликнул Нармонов. — Как вы могли доверить мальчишке столь ответственное поручение?
      — Товарищ генеральный секретарь, задача Логинова в том, чтобы ничем не выделяться среди остальных матросов, слушать их разговоры и искать возможных предателей, шпионов и саботажников. На самом деле он выглядит еще моложе. Логинов служит с молодыми людьми призывного возраста и потому сам должен быть молодым. В действительности же он закончил Высшее военно-морское политическое училище в Киеве и Разведывательную академию ГРУ. Он сын Аркадия Ивановича Логинова, директора казанского сталелитейного завода имени Ленина. Многие из вас знакомы с его отцом. — Сидевшие за столом закивали, вместе с ними кивнул и Нармонов. В глазах его промелькнула искорка интереса. — Для выполнения такого задания выбираются самые надежные и проверенные люди. Я сам встретился и побеседовал с этим молодым человеком. У него безупречное прошлое, и он советский патриот до мозга костей.
      — Я знаком с его отцом, — подтвердил Нармонов. — Аркадий Иванович — отличный человек и воспитал достойных сыновей. Какие поручения даны этому юноше?
      — Как я уже сказал, товарищ генеральный секретарь, при обычных обстоятельствах он должен прислушиваться к разговорам членов команды, присматриваться к ним и докладывать о том, что ему удалось выяснить. Логинов занимался этим два года и отлично проявил себя. Он не связан с замполитом подлодки и посылает свои донесения прямо в Москву или встречается с одним из моих представителей. С замполитом ему приказано связаться в крайнем случае. Если Путин жив — а я сомневаюсь в этом, — он должен быть одним из предателей, и тогда Логинов не обратится к нему. В случае самой крайней необходимости он получил приказ взорвать корабль и спастись.
      — Это действительно возможно? — спросил Нармонов. — Что скажете. Горшков?
      — Товарищи, на всех наших кораблях, особенно на подводных лодках, установлены мощные подрывные заряды, способные быстро затопить судно.
      — К сожалению, — покачал головой Падорин, — они, как правило, лишены взрывателей и установить их может только капитан. После случая со «Сторожевым» нам в Главном политическом управлении пришлось признать, что подобное может повториться и наиболее опасная ситуация создастся в том случае, если это произойдет с подводной лодкой, вооруженной ядерными ракетами стратегического назначения.
      — А-а, — не выдержал Нармонов, — этот юноша служит техником и обслуживает ракетные установки?
      — Нет, товарищ генеральный секретарь, он корабельный кок, — ответил Падорин.
      — Великолепно! Весь день варит картошку! — Нармонов вскинул вверх руки. Он почувствовал, что его надежды рассыпались в прах и перестал сдерживать ярость. — Вы понимаете, Падорин, что вам угрожает расстрел?
      — Товарищ генеральный секретарь, будучи коком, он вне всяких подозрений. — Падорин говорил спокойно и хладнокровно, стараясь показать этим людям, что не боится смерти. — На «Красном Октябре» камбуз и офицерская кают-компания находятся на корме. Кубрики команды — в носовой части, и матросы едят там, потому что у них нет общего помещения. Между камбузом на корме и матросскими кубриками в носу расположен ракетный отсек, и кок вынужден проходить через него десятки раз в день, так что его присутствие в ракетном отсеке не является чем-то необычным. Корабельный морозильник расположен на нижней передней ракетной палубе. Наш план принимает во внимание то обстоятельство, что командир ракетоносца может извлечь взрыватели из подрывных зарядов и спрятать. Прошу принять во внимание, товарищи, что мы тщательно продумали все детали нашего плана.
      — Продолжайте, — пробурчал Нармонов.
      — Как объяснил раньше товарищ Горшков, на борту «Красного Октября» находятся двадцать шесть баллистических ракет класса «морской ястреб». Они работают на твердом топливе, и на одной ракете находится предохранительное взрывное устройство, срабатывающее на расстоянии.
      — Взрывное устройство, срабатывающее на расстоянии? — В голосе Нармонова прозвучало недоумение.
      До этого момента остальные военные, приглашенные на заседание, сидели молча. Падорина удивило, когда тишину нарушил генерал В. М. Вышенков, командующий Ракетными войсками стратегического назначения.
      — Эти детали прорабатывались нашими исследовательскими бюро несколько лет назад. Как вам известно, при испытании ракет на них устанавливают предохранительные взрывные устройства, действующие на расстоянии. Они предназначены для того, чтобы взорвать ракету, если она отклонится от заданной траектории. В противном случае ракета может упасть на один из наших городов. С баллистических ракет, состоящих на боевом дежурстве, эти устройства обычно сняты — по очевидной причине, иначе империалисты могут найти способ взрывать их в полете.
      — Значит, наш юный товарищ из ГРУ взорвет ракету. А что случится с боеголовками? — спросил Нармонов. Будучи инженером по образованию, он всегда интересовался техническими подробностями, и умные идеи привлекали его.
      — Товарищ генеральный секретарь, — продолжал Вышенков, — боеголовки на баллистических ракетах приводятся в боевую готовность с помощью акселерометров. Таким образом, взрывные механизмы не будут взведены до тех пор, пока ракеты не достигнут расчетной скорости. Американцы пользуются аналогичной системой и по той же причине, чтобы избежать вредительства. Эти системы абсолютно надежны. Вы можете сбросить такую боеголовку с вершины московской телевизионной башни на стальную плиту, и она не взорвется. — Генерал имел в виду огромную телевизионную башню в Останкино, строительством которой руководил лично Нармонов в бытность министром связи. Вышенков неплохо разбирался в политике.
      — На ракете с твердым топливом, — добавил Падорин, понимая, что теперь он в долгу у Вышенкова, и надеясь, что сумеет прожить достаточно долго, чтобы вернуть долг, — предохранительное устройство воспламеняет одновременно все три ступени ракеты.
      — Значит, ракета взлетает? — спросил Александров.
      — Нет, товарищ академик. Третья ступень может взлететь, если сумеет пробить крышку ракетной установки. При этом ракетный отсек будет затоплен, и субмарина пойдет ко дну. Но даже если этого не произойдет, первые две ступени содержат столько тепловой энергии, что вся подводная лодка превратится в массу расплавленного металла, а это в двадцать раз больше, чем требуется, чтобы потопить ее. Логинов знает, как обойти предохранительную систему на ракете, подготовить к взрыву дистанционный механизм, установить таймер и выброситься из подлодки с помощью спасательной капсулы.
      — Значит, его задача заключается не только в том, чтобы просто уничтожить корабль? — спросил Нармонов.
      — Товарищ генеральный секретарь, — ответил Падорин, — нельзя требовать от молодого человека, чтобы он исполнил свой долг, зная, что при этом его ждет неминуемая смерть. Было бы нереально требовать от него такого самопожертвования. У него должна остаться хоть какая-то надежда на спасение, в противном случае человеческая слабость может помешать ему выполнить поставленную задачу.
      — Это разумно, — кивнул Александров. — Молодежь питает надежда, а не страх. В случае успеха Логинов может рассчитывать на высокую награду.
      — И он получит ее, — согласился Нармонов. — Мы должны принять все меры, чтобы спасти этого молодого человека, Горшков.
      — Если только на него действительно можно положиться, — добавил Александров.
      — Я знаю, товарищ академик, что от этого зависит моя жизнь. — Падорин выпрямился, глядя прямо перед собой. Он не услышал ответа, только увидел, как почти одновременно кивнули сидевшие за столом. Он не раз смотрел в глаза смерти и сейчас был в том возрасте, когда для мужчины главное — сохранить достоинство.

      Арбатов вошел в Овальный кабинет в конце дня, когда часы показывали без десяти пять. Президент и доктор Пелт сидели в креслах у письменного стола.
      — Заходите, Алекс. Хотите кофе? — Президент указал в сторону подноса на краю стола. Арбатов заметил, что сегодня нигде не видно стакана с виски.
      — Нет, господин президент, спасибо. Могу я спросить...
      — Нам кажется, что мы нашли вашу подлодку, господин посол, — ответил Пелт. — Нам только что принесли вот эти донесения, и мы просматриваем их. — Советник по национальной безопасности поднял кверху толстую папку с бланками радиотелеграмм, — Где ее обнаружили, разрешите спросить? — Лицо советского посла было непроницаемым.
      — Примерно в трехстах милях к северо-востоку от Норфолка. Точные координаты еще не определены. Один из наших кораблей зарегистрировал подводный взрыв в этом районе — впрочем, нет, все было по-другому. Взрыв был записан на пленку и обнаружен спустя несколько часов при проверке пленки. По мнению подводников, в результате этого взрыва лодка затонула. Извините, господин посол, — виновато покачал головой Пелт, — мне не следовало брать на себя столь сложные объяснения без помощи переводчика. Скажите, на вашем флоте тоже принято говорить на своем, морском языке?
      — Военным не хочется, чтобы их понимали штатские, — улыбнулся Арбатов. — Так повелось с тех пор, как доисторический человек впервые поднял камень.
      — Короче говоря, сейчас район предполагаемой катастрофы прочесывают корабли и патрульные самолеты. Президент поднял голову.
      — Алекс, несколько минут назад я говорил с командующим морскими операциями, Дэном Фостером. По его мнению вряд ли следует надеяться, что удастся спасти кого-нибудь. Глубина там больше тысячи футов, и вы знаете, какой бушует шторм. Мне сказали, что это на самой границе континентального шельфа.
      — Норфолкский каньон, сэр, — добавил Пелт.
      — Мы ведем самые тщательные поиски, — продолжал президент. — Флот перебрасывает туда специальное спасательное снаряжение, поисковое оборудование и тому подобное. Если удастся обнаружить субмарину, мы опустим на нее спасательное устройство — может быть, кто-то остался в живых. Командующий морскими операциями считает возможным, что внутренние стенки — он назвал их переборками, по-моему, — могли уцелеть. Немаловажная проблема, по его мнению, заключается в запасе воздуха. Боюсь, что это вопрос времени. Подумать только, мы закупаем для них спасательное снаряжение по фантастическим ценам, а они не могут обнаружить утонувшую подлодку прямо у нашего побережья.
      Арбатов постарался запомнить слова президента. Фразу о недостаточной эффективности в действиях американских подводников стоит упомянуть в донесении. Случается, что иногда президент допускает...
      — Между прочим, господин посол, чем занималась там ваша подводная лодка?
      — Не имею представления, доктор Пелт.
      — Надеюсь, это не был подводный ракетоносец, — заметил Пелт. — Между нашими странами заключено соглашение, что подлодки этого класса не будут приближаться к берегам каждой из стран меньше чем на пятьсот миль. Разумеется, обломки подвергнутся осмотру нашим спасательным батискафом. Если мы узнаем, что это действительно подводный ракетоносец...
      — Ваше замечание принято к сведению. И все-таки это международные воды.
      — В такой же степени, как Финский залив и, насколько я помню, Черное море, — подчеркнул президент. — Я искренне надеюсь, что мы не хотим возврата к прежнему противостоянию. Скажите, Алекс, это подводный ракетоносец?
      — Честное слово, господин президент, не имею представления. Разумеется, надеюсь, что это не ракетоносец.
      Президент обратил внимание на то, как искусно сформулирована эта ложь. Интересно, подумал он, признают ли русские, что лодкой командовал офицер, отказавшийся повиноваться приказам. Нет, скорее, будут ссылаться на ошибку в навигации.
      — Хорошо. В любом случае мы сами будем вести операции по поискам лодки и спасению уцелевших моряков. Скоро узнаем, что это за подлодка. — Внезапно лицо президента приняло озабоченное выражение. — Тут вот Фостер упомянул еще об одном. Если мы обнаружим тела — извините, что приходится говорить о таких трагических вещах, особенно вечером субботы, — полагаю, вы захотите, чтобы их отправили на родину?
      — По этому поводу я не получил никаких указаний, — честно ответил посол, которого вопрос президента застал врасплох.
      — Мне объяснили, и даже слишком подробно, что происходит с человеческими телами при подобной смерти. Попросту говоря, давление воды сплющивает их, и мало кто в состоянии выдержать подобное зрелище. Но это люди, и они заслуживают, чтобы им были отданы последние почести.
      — Если это возможно, — согласился Арбатов, — то советский народ, разумеется, оценит столь гуманный жест со стороны Америки.
      — Мы сделаем все, что в наших силах.
      Все, что в силах Америки, вспомнил Арбатов, включая корабль под названием «Гломар эксплорер». Это знаменитое исследовательское судно было построено по заказу ЦРУ с единственной целью: поднять со дна Тихого океана советский подводный ракетоносец типа «гольф». Затем исследовательскую подлодку поставили где-то в доке, без сомнения, в ожидании следующей благоприятной возможности. И Советский Союз оказался бессилен помешать этой операции, проведенной в нескольких сотнях миль от американского побережья, в трехстах милях от самой крупной базы американских ВМС.