В кают-компании собрались все офицеры, за исключением тех, кто находились на вахте. Дверь снова была заперта на замок, на столе стояло несколько чайников, к которым никто не прикоснулся.
      — Товарищи, — доложил доктор Петров, — зараженным оказался и второй комплект радиационных значков.
      Рамиус заметил, что Петров выглядел потрясенным. Зараженными оказались не первый и не второй комплект, а третий и четвертый после выхода в море. Он правильно выбрал судового врача.
      — Надо же, испорченные дозиметры... — проворчал Мелехин. — Какой-то мерзавец или шутник в Североморске, — а может, и шпион, играющий в свои империалистические игры... Пусть только поймают этого подонка, я лично пристрелю его, кем бы он не оказался! Это же самая настоящая измена!
      — В соответствии с инструкцией я обязан был доложить об этом, — заметил Петров. — Несмотря на то что стационарные датчики не показывают повышенный уровень радиации.
      — Вы правильно поступили, товарищ доктор. Объявляю вам за это благодарность, — произнес Рамиус. — Инструкции требуют, чтобы мы провели дальнейшую проверку. Мелехин, вы и товарищ Бородин лично займетесь этим. Сначала проверьте сами стационарные датчики — убедитесь, насколько правильно они измеряют уровень радиации внутри подлодки. Если они функционируют нормально, тогда портативные дозиметры — нагрудные значки, которые носит каждый из нас, — либо имели дефекты, либо кто-то намеренно их испортил. Если ситуация обстоит именно так, я в своем отчете о случившемся потребую принятия соответствующих мер. — Были известны случаи, когда пьяных рабочих судовой верфи отправляли в лагеря на исправительные работы. — Товарищи, я считаю, что пока у нас нет оснований для беспокойства. Если бы действительно происходила утечка радиации, товарищ Мелехин обнаружил бы ее несколько суток назад. Так что возвращайтесь к работе.
      Спустя полчаса все офицеры снова собрались в кают-компании. Проходящие мимо матросы заметили это, и по лодке поползли слухи.
      — Товарищи, у нас возникла серьезная проблема, — сообщил старший механик.
      Офицеры, особенно молодые, казались бледнее обычного. На столе лежал разобранный на части счетчик Гейгера. Рядом находился датчик радиации, снятый с переборки реакторного отсека. С него была снята крышка.
      — Мы стали жертвой вредительства, — яростно прошипел Мелехин. — Это было страшное слово, от которого бросало в дрожь всякого советского гражданина. В кают-компании воцарилась мертвая тишина, и Рамиус заметил, что Свиядов с трудом сохраняет самообладание, — Товарищи, с технической точки зрения эти приборы очень простые. Как вы знаете, у счетчика Гейгера десять различных степений установки. Мы можем выбрать десять разных уровней чувствительности и с помощью этого прибора обнаружить крошечную утечку радиации или измерить значительную. Это делается с помощью набора вот этого селектора, который включает один из электрических резисторов с возрастающим уровнем внутреннего сопротивления. Даже ребенок может справиться с этим, испортить его или отремонтировать. — Старший механик постучал пальцем по нижней стороне циферблата селектора. — В данном случае кто-то снял обычные резисторы и впаял на их место новые. Резисторы от первого до восьмого имеют одинаковое сопротивление. За три дня до выхода в море все наши счетчики радиации подверглись осмотру одним и тем же техником на верфи. Вот документ, подтверждающий проведенную им инспекцию. — Мелехин с презрением бросил на стол листок бумаги.
      — Или он, или другой вражеский агент вывел из строя этот и все остальные счетчики, которые я осмотрел. Квалифицированному специалисту на это нужно не более часа. Теперь относительно вот этого прибора. — Старший механик перевернул стационарный датчик. — Вы видите, что его электрическая схема, кроме испытательного контура, который был перемонтирован, отсоединена. Мы с товарищем Бородиным сняли этот прибор с передней переборки. Все сделано весьма профессионально, дилетанту с этим не справиться. Я пришел к выводу, что враг провел на нашем корабле акт вредительства. Сначала он вывел из строя приборы контроля за радиацией, затем, скорее всего, устроил небольшую утечку радиоактивных газов на трубах горячего контура. Мне представляется, товарищи, что доктор Петров был прав. Где-то, по-видимому, происходит утечка радиации. Приношу нашему врачу свои извинения.
      Петров нервно кивнул. Он вполне мог бы обойтись без таких комплиментов.
      — Доза радиации, товарищ Петров?
      — Самая высокая у матросов в машинном отделении, конечно. Больше всего — по пятьдесят рад — у товарищей Мелехина и Свиядова. У остальных механиков — от двадцати до сорока пяти; накопленная радиация быстро уменьшается по мере удаления от кормы. У торпедистов — примерно пять рад, а то и меньше. У офицеров — за исключением тех, кто работают в машинном отделении, — от десяти до двадцати пяти. — Петров сделал паузу, стараясь говорить как можно убедительнее. — Товарищи, это не смертельные дозы. Человек способен выдержать дозу до сотни рад без отрицательных последствий для своего здоровья и выжить при нескольких сотнях. Мы столкнулись с серьезной проблемой, но для наших жизней угрозы еще нет.
      — Что скажете, Мелехин? — спросил командир.
      — Это моя реакторная установка, и я несу за нее ответственность. Мы еще не знаем, существует ли на самом деле утечка радиации. Нагрудные дозиметры могут быть дефектными или выведенными из строя. Все это может оказаться злобным психологическим трюком со стороны нашего главного противника, направленным на то, чтобы деморализовать нас. Бородин поможет мне. Мы собственными руками отремонтируем эти приборы и проведем тщательный осмотр всех реакторных систем. Я слишком стар, чтобы заводить детей. А пока вношу предложение заглушить реактор и продолжать движение на аккумуляторных батареях. Осмотр потребует не больше четырех часов. Кроме того, я посоветовал бы сократить продолжительность смен у матросов машинного отделения до двух часов. Вы согласны со мной, командир?
      — Конечно, товарищ старший механик. Я знаю, что вы способны отремонтировать что угодно.
      — Извините меня, товарищ командир, — послышался голос Иванова. — Разве нам не следует сообщить о случившемся в штаб флота?
      — У нас приказ — сохранять полное радиомолчание, — ответил Рамиус.
      — Зная заранее о приказах, враг вывел из строя наши приборы.., чтобы вынудить нас воспользоваться радиопередатчиком, и тем самым обнаружить себя? — спросил Бородин.
      — Да, это не исключено, — ответил Рамиус. — Сначала мы определим, существует ли эта проблема, потом решим, насколько она серьезна. Товарищи, у нас отличная команда и лучшие на флоте офицеры. Мы решим наши проблемы и продолжим выполнение задания. Мы доберемся до Кубы, черт возьми, вопреки всем проискам империалистов!
      — Хорошо сказано, — кивнул Мелехин.
      — Товарищи, давайте сохраним это в тайне. Не следует будоражить команду из-за того, что вполне может оказаться пустяком, а в крайнем случае мы и сами решим эту проблему, — закончил собрание Рамиус.
      Петров был настроен менее оптимистично, а Свиядов всеми силами старался сдержать охватившую его дрожь. Дома его ждала невеста, и он надеялся, что когда-нибудь у них будут дети. Молодой лейтенант был отлично подготовлен, он понимал все, что происходит в реакторе, и знал, как следует поступать в случае нарушений в его работе. Свиядова несколько утешала мысль, что решение проблем, возникающих в реакторе, по большей части можно отыскать в учебнике, кое-кто из авторов которого присутствовали сейчас в кают-компании. Но несмотря на все это, он не мог отделаться от ощущения, будто что-то невидимое и неощутимое вторглось в его тело, и это не могло не вызвать страха у всякого нормального человека.
      Совещание закончилось. Мелехин и Бородин прошли на корму, где находился технический склад. Вместе с ними прошел и электрик-мичман, чтобы помочь выбрать необходимые детали. Он обратил внимание на то, что офицеры читают инструкцию по обслуживанию радиационного датчика. Через час мичман сменился с вахты, и вся команда уже знала, что реактор снова заглушили. Мичман посовещался со своим соседом по койке, техником, обслуживающим ракетные установки. Они обсудили причины переборки полудюжины счетчиков Гейгера и других приборов, измеряющих радиацию, вывод был очевиден.
      Боцман подлодки услышал их разговор и пришел к собственному выводу. Хотя боцман служил на атомных подлодках уже добрый десяток лет, он был человеком достаточно невежественным и ко всему, что происходило в реакторном отсеке, относился, как к нечистой силе. Оттуда она приводила в действие корабль, а вот каким образом — этого он постичь не мог и не сомневался, что не без участия бесовского отродья. И сейчас в его представлении эта нечистая сила вырвалась из стального барабана. Не прошло и двух часов, как вся команда знала, что произошло что-то необычное и офицеры еще не придумали, как с этим справиться.
      Коки, разнося пишу из камбуза в носовые кубрики, теперь задерживались там как можно дольше. Матросы, которые несли вахту в центральном отсеке, заметил Рамиус, беспокойно переминались с ноги на ногу и после смены тут же спешили в носовые отсеки.

      К этому нужно привыкнуть, размышлял коммодор Захари Итон. Когда его флагманский корабль был спущен на воду, он сам еще пускал кораблики в ванне . В то время русские были союзниками, но союзниками по необходимости — их объединял с американцами общий враг, а не общая цель. Подобно китайцам сегодня, подумал он. В то время врагами были немцы и японцы. За двадцать шесть лет своей службы он часто бывал в обеих странах, а первый корабль, которым он командовал, эскадренный миноносец, вообще базировался в порту Йокосука. Действительно, странный этот мир...
      У его флагманского корабля было немало достоинств. Несмотря на огромные размеры, легкое покачивание на десятифутовых волнах напоминало, что он находится в море, а не за столом у себя в квартире. Видимость была около десяти миль, и где-то там, далеко, за ее пределами, милях в восьмистах, находился русский флот. К встрече с ним, как и в старые времена, словно авианосцы так и не появились на свет, готовился его линейный корабль. Эсминцы «Кэрон» и «Стамп» находились в пяти милях от него по каждому борту. Чуть дальше по носу держались крейсеры «Биддл» и «Уэйнрайт», которые обшаривали горизонт своими радарами. Боевая группа надводных кораблей просто крейсировала на месте, вместо того чтобы направиться вперед, как бы хотелось коммодору. От побережья Нью-Джерси в сопровождении двух фрегатов к ним спешил десантный вертолетоносец «Тарава» . На его палубе находились десять ударных истребителей AV-8B «харриер» и четырнадцать противолодочных вертолетов, предназначенных для усиления воздушной мощи боевой группы «Нью-Джерси». Это было нелишним, но не особенно волновало Итона. С баз ВВС в штате Мэн действовало авиакрыло «Саратога» и значительное количество самолетов наземного базирования ВВС, прилагающих немало усилий, чтобы освоить искусство нанесения морских ударов. Авианосец Королевского флота «Инвинсибл» находился в двухстах милях к востоку и занимался противолодочным патрулированием, а в восьмистах милях от этой боевой группы плыл «Кеннеди», скрывающийся под атмосферным фронтом недалеко от Азорских островов. Итона несколько раздражала помощь британцев. С каких это пор американский военно-морской флот нуждался в чьей-то помощи при защите своих берегов? Впрочем, мы оказали англичанам немало услуг в прошлом.
      Русские разделились на три соединения, причем авианосец «Киев» находился на восточном фланге против боевой группы «Кеннеди». Группа «Нью-Джерси» отвечала за соединение, где флагманом была «Москва», тогда как британскому авианосцу «Инвинсибл» противостояло соединение во главе с «Кировым». Данные по всем трем русским соединениям постоянно поступали в центр управления огнем линкора, и оперативный штаб непрерывно перерабатывал их, составляя флагманский план. И все-таки коммодор не мог понять, что замышляют русские.
      Итону сообщили, что якобы они ищут пропавшую подлодку, но он верил этому ничуть не больше, чем, например, известию о продаже Бруклинского моста.
      Скорее всего, подумал он, они хотят продемонстрировать, что обладают мощным океанским флотом и могут в любой момент подойти к нашим берегам, создав тем самым прецедент.
      Это не нравилось Итону.
      От собственной роли в операции он тоже не был в восторге. Поставленные перед ним задачи не сочетались друг с другом." Следить за действиями русских подводных лодок было достаточно трудно само по себе. «Викинги» из авиакрыла «Саратога» не действовали в выделенном ему районе, несмотря на посланный запрос, да и большинство «орионов» находилось мористее, ближе к «Инвинсиблу». Его собственные противолодочные силы были едва достаточными для защиты от вражеских подводных лодок и не могли принять участия в преследовании русских субмарин. С прибытием «Таравы» ситуация изменится, но одновременно расширится и район его действий. Вторая задача Итона заключалась в том, чтобы установить и поддерживать контакт с группой «Москва» и немедленно докладывать о любой необычной активности кораблей этой группы главнокомандующему Атлантическим флотом. Вот это имело смысл — по крайней мере до некоторой степени. Если русские надводные корабли предпримут агрессивные действия, в распоряжении Итона достаточно средств справиться с этим. Сейчас принималось решение, на каком расстоянии будет осуществляться слежение за ними.
      Проблема заключалась в том, находиться ли поблизости или сохранять дистанцию. Поблизости означало расстояние в двадцать миль — дальность артиллерийской стрельбы. У «Москвы» было десять эскортных кораблей, ни один из них не выдержит двух попаданий его шестнадцатидюймовых снарядов, чтобы остаться наплаву. На расстоянии двадцати миль коммодор мог выбирать: использовать обычные полнокалиберные или подкалиберные снаряды, причем последние наводились на цель с помощью лазерного прицела, установленного на вершине главной мачты линкора. Испытания, проведенные в прошлом году, показали, что он может вести непрерывный артиллерийский огонь со скоростью три снаряда в минуту, причем лазерное наведение будет переключаться с одной цели на другую до тех пор, пока их больше не останется. Однако при этом и сам линкор и сопровождающие его корабли станут уязвимыми для торпедного и ракетного огня русских кораблей.
      Отойдя подальше, Итон по-прежнему мог вести огонь подкалиберными снарядами с расстояния в пятьдесят миль, но при этом снаряды будут направляться на цель лазерным прицелом, находящимся на вертолете линкора. При этом вертушка окажется уязвимой для обстрела ракетами «земля-воздух» и для атак советских вертолетов, вооруженных по имеющимся сведениям, ракетами «воздух-воздух». Для решения этой проблемы «Тарава» доставит сюда два ударных вертолета типа «апачи», вооруженных лазерами, ракетами типа «воздух-воздух» и собственными ракетами типа «воздух-земля» — это были противотанковые ракеты, и предполагалось, что они окажутся эффективными против небольших кораблей.
      В этом случае корабли его боевой группы окажутся уязвимыми для ракетного огня, но за свой флагманский корабль Итон не боялся. Если только у русских нет ракет с ядерными боеголовками, их противокорабельные ракеты не смогут нанести серьезного ущерба линкору — он был покрыт бронированными плитами толщиной более фута. Разумеется, русские ракеты могут вывести из строя его радиолокационное снаряжение и средства связи и, что того хуже, потопить эскортные корабли боевой группы, у которых тонкая броня. На его кораблях находились свои противокорабельные ракеты — «гарпуны»  и «томагавки»  — хотя их было не так много, как хотелось бы коммодору.
      А что если за ними охотится русская подводная лодка? Итона не информировали об этом, но ведь никогда не знаешь, где скрывается вражеская субмарина. Ну да ладно — нет смысла беспокоиться обо всем сразу. Подводная лодка может потопить «Нью-Джерси», но для этого ей придется изрядно потрудиться. Если русские действительно готовы на агрессивные действия, они успеют выстрелить первыми, но Итон будет предупрежден об опасности, успеет выпустить свои ракеты и открыть артиллерийский огонь, одновременно вызвав воздушную поддержку. Впрочем, ничего этого не случится, он не сомневался.
      Он пришел к выводу, что русские решили провести что-то вроде разведывательной операции и что его задача продемонстрировать им всю опасность подобных действий.

      Огромный трактор с прицепом медленно вползал в грузовой отсек транспортного самолета С-5А «гэлэкси». С него не сводили глаз сержант, ответственный за погрузку, два офицеров ВВС и шесть морских офицеров. Как ни странно, только последние, хотя и не имели знаков принадлежности к авиации, хорошо разбирались в процедуре погрузки. На тракторе был точно помечен центр тяжести, и морские офицеры наблюдали за тем, как отметка приближается к определенной цифре, выгравированной на полу грузового отсека гигантского самолета. Погрузка должна быть выполнена с максимальной точностью. Любая ошибка роковым образом нарушит дифферент самолета и подвергнет смертельной опасности жизни экипажа и сопровождающих груз пассажиров.
      — О'кей, стоп! — скомандовал старший офицер. Водитель был только рад этому приказу. Он оставил ключи в замке зажигания, затянул тормоза и, поставив рычаг переключения передачи на скорость, спустился из кабины. Кто-то другой выведет трактор с прицепом из самолета на противоположном побережье страны. Сержант и шестеро солдат тут же принялись за работу, прикрепляя стальные тросы к рым-болтам на тракторе и прицепе, чтобы накрепко застопорить тяжелый груз. При смещении груза самолет редко удавалось спасти, а С-5А не был оснащен катапультируемыми креслами.
      Убедившись, что его подчиненные работают должным образом, сержант подошел к пилоту. Ему было двадцать пять лет, и он любил этих летающих гигантов, несмотря на их несколько подмоченную репутацию.
      — Капитан, а что это за штуковина?
      — Это ГСУ — глубоководное спасательное устройство, сержант.
      — А сзади написано «Авалон», сэр, — не успокоился сержант.
      — Значит, у него есть имя. Это что-то вроде спасательной шлюпки для подводников. Спускается на большую глубину, чтобы вызволить команду, когда с подлодкой что-то случается.
      — А-а. — Сержант задумался. Ему приходилось перевозить танки, вертолеты, другие грузы, однажды целый батальон на своем — он считал самолет своим — «Гэлэкси». Но впервые доводилось перевозить корабль. Если у него есть название, решил сержант, значит, это корабль. Черт побери, выходит, «Гэлэкси» на все способен! — А куда мы должны доставить его, сэр?
      — На базу ВМС в Норфолке, я сам там ни разу не был. — Пилот внимательно наблюдал, как укрепляют груз. Дюжину тросов уже протянули, после того как протянут еще двенадцать, их закрепят, чтобы не допустить ни малейшего смещения груза. — По нашим расчетам на перелет потребуется пять часов сорок минут — полностью на топливе внутренних баков. Струйное течение сегодня попутное. Погоду обещают приличную до самого Восточного побережья. Там сутки отдохнем, вернемся в понедельник утром.
      — Парни ваши быстро работают. — Старший из флотских офицеров, лейтенант Эймс, подошел к летчику.
      — Да, лейтенант, еще двадцать минут, и все будет готово. — Пилот посмотрел на часы. — Вылетим вовремя.
      — Не спешите, капитан. Если эта хреновина сдвинется во время полета, у нас пропадет весь день. Где мне разместить людей?
      — Впереди, в носовом отсеке верхней палубы. Там хватит места человек для пятнадцати.
      Лейтенант Эймс знал об этом и сам, но промолчал. Ему не раз доводилось летать со своим ГСУ через Атлантику, а однажды и через Тихий океан, и всякий раз на С-5, но каждый раз на другом.
      — Вы не знаете, из-за чего такая спешка? — поинтересовался пилот.
      — Представления не имею, — ответил Эймс. — Приказали, чтобы я со своей крошкой прибыл в Норфолк.
      — А вы на самом деле опускаетесь на глубину в этой красотке? — не успокаивался сержант.
      — За это мне и платят. Однажды я опускался в ней на глубину четыре тысячи восемьсот футов, почти на милю. — Эймс с гордостью посмотрел на свой подводный корабль.
      — На целую милю под водой? Боже милостивый! Э-э, извините меня, сэр, и вам не страшно? Давление воды и все такое?
      — Не так чтобы очень. Я опускался на двадцать тысяч футов в «Триесте» . На такой глубине очень интересно. Столько необыкновенных рыб. — Хотя Эймс являлся кадровым подводником, его призванием были научные исследования. Он имел ученую степень по океанографии и опускался в морские глубины или командовал всеми глубоководными устройствами военно-морского флота, за исключением атомного NR-1. — Разумеется, давление воды превратит тебя в лепешку, если что-то случится, но все произойдет так быстро, что ничего не успеешь заметить. Если вы, парни, хотите побывать со мной под водой, может быть, мне удастся договориться об этом. Поверьте, там, внизу, совершенно другой мир.
      — Спасибо, сэр, не стоит. — Сержант отправился поторопить своих ребят.
      — Вы ведь несерьезно? — поинтересовался пилот.
      — Почему же? Ничего страшного. Мы все время опускаемся со штатскими пассажирами, и, поверьте, это куда менее опасно, чем управлять вот этим огромным белым китом во время дозаправки в воздухе.
      — Пожалуй, — с сомнением кивнул пилот. Он осуществлял дозаправку в воздухе сотни раз. Для него это была самая обычная работа, и пилота удивило, что кто-то считает ее опасной. Конечно, нужна осторожность, но ведь, черт возьми, она не лишняя и на шоссе, когда утром едешь на службу. Пилот был уверен, что в случае катастрофы с этой карманной подлодкой от человека останется так мало, что и креветкам на завтрак не хватит. В конце концов, каждому свое, решил летчик.
      — Но ведь вы не выходите в море на этой штуке сами по себе?
      — Нет, обычно мы работаем с борта спасательного судна «Пиджин» или «Ортолан». Можем действовать также и с обычной подлодки. Это приспособление, которое вы видите вон там, на прицепе, называется соединительной манжетой. Мы опускаемся на кормовую часть подводной лодки у ее спасательного люка, закрепляемся там, и подводная лодка доставляет нас, куда нужно.
      — Это как-то связано с шумихой на Восточном побережье?
      — Весьма вероятно, но официально никто ничего нам не говорил. В газетах пишут, что у русских пропала подлодка. Если это так, мы опустимся вниз, осмотрим ее, может быть, спасем тех членов команды, которые остались в живых. За один раз мы можем поднять от двадцати до двадцати пяти человек. Наша соединительная манжета спроектирована таким образом, что годится как для русских, так и для наших подлодок.
      — Тот же размер?
      — Почти. — Эймс многозначительно поднял брови. — Стараемся предусмотреть все нештатные ситуации.
      — Интересно.

      Истребитель Як-36 взлетел с палубы «Киева» полчаса назад. Сначала его курс определял гирокомпас, а затем локатор на коротком стабилизаторе руля. Задача у старшего лейтенанта Виктора Шаврова была непростой. Ему предстояло приблизиться к американскому самолету раннего электронного обнаружения Е-ЗА «сентри» — последние трое суток один из них постоянно следовал за его соединением. Американский самолет типа АВАКС проявлял осторожность и всегда барражировал за пределами дальности действия ракет типа «корабль-воздух», но держался достаточно близко к советской эскадре и докладывал на базу о каждом ее маневре. Он походил на грабителя, следящего за чьей-то квартирой на глазах владельца, который не в силах что-либо предпринять.
      Задача Шаврова состояла в том, чтобы что-то предпринять. Разумеется, он не имел права открывать огонь. Приказ адмирала Штралбо на авианосце «Киров» был недвусмысленным. И все-таки у Шаврова висели под крыльями две ракеты теплового наведения типа «атолл», и уж, будьте уверены, буржуи их увидят. Летчик, как и его адмирал, полагал, что таким образом американцам будет преподан урок: советский военно-морской флот не любит, чтобы вокруг крутились империалистические ищейки, и не ровен час... Его миссия заслуживала затраченных усилий.
      А усилия требовались весьма значительные. Чтобы избежать обнаружения радаром, Шаврову пришлось лететь так медленно и низко, как только позволяли возможности самолета — всего в двадцати метрах над бушующей Атлантикой. Таким образом он надеялся затеряться в бликах, отражающихся от морских волн на экране радара. Его скорость составляла двести узлов. Это способствовало экономии горючего, чтобы запаса хватило на продолжительный полет. Но из-за малой высоты истребитель резко бросало в неспокойном над бушующими волнами воздухе. Над самой морской поверхностью висел туман, ограничивающий видимость несколькими километрами. Тем лучше, подумал Шавров. Из-за характера операции выбор не случайно пал на него. Шавров был одним из немногих советских летчиков, имевших опыт полетов на малой высоте. Он стал морским летчиком не сразу. Сначала он летал на штурмовых вертолетах фронтовой авиации в Афганистане, и после года кровавых боев его повысили и перевели в штурмовую авиацию. Шавров стал мастером бреющих полетов по необходимости — преследовал бандитов и контрреволюционеров, которые бежали в горы, словно крысы от воды. Этот опыт был ценным для морской авиации, и лейтенанта перевели на авианосцы, даже не поинтересовавшись его согласием. За несколько месяцев Шавров освоился с новой службой, тем более что дополнительные блага и более высокое жалование выгодно отличали ее от прежней на авиабазе у китайской границы. Шавров был причислен к нескольким сотням советских летчиков, получивших право летать с авианосцев, и это смягчило горечь того, что теперь он не, мог попробовать новый МиГ-27, хотя, если повезет и будет наконец закончено строительство первого полноразмерного советского авианосца, у него появится шанс полетать на морском варианте этой замечательной птички. Ради этого можно было и подождать, а после нескольких успешных вылетов вроде нынешнего ему могут дать и эскадрилью.
      Однако в сторону мечтания. Операция требует особой сосредоточенности. Вот это дело для настоящего летчика! Шавров никогда не мерялся силами с американцами, только изучал оружие, которым они снабжали афганских бандитов. Немало его друзей погибли от этого оружия, а несколько сбитых, но уцелевших, встретили кровавую смерть от рук бандитов, причем по сравнению с их жестокостью даже немецкие изуверства казались детскими шалостями. Неплохо бы преподать урок империалистам!
      Радиолокационный сигнал становился все сильнее. Магнитофон под его катапультируемым креслом непрерывно записывал характеристики радиолокационных сигналов, излучаемых американским АВАКСом, чтобы затем советские ученые нашли способы, как глушить и ставить в тупик этот хваленый американский летающий глаз. Их воздушный радар представлял собой всего лишь переоборудованный Боинг-707, знаменитый гражданский извозчик, вряд ли являющийся достойным противником для такого аса, как он. Шавров сверился с картой. Нужно побыстрее обнаружить противника. Затем он проверил запас топлива. Последний подвесной бак он сбросил несколько минут назад, и теперь летел на горючем во внутренних баках. Турбовентиляторный двигатель прямо-таки жрал топливо, и с датчика горючего нельзя спускать глаз. Обычно он так рассчитывал запас топлива, чтобы при посадке на авианосец его оставалось на пять или десять минут летного времени. Это его не беспокоило: он совершил уже больше сотни посадок.
      Наконец-то! Острый глаз Шаврова заметил солнечный блик, отразившийся от металла в направлении на час. Он плавно потянул рычаг на себя и несколько увеличил мощность двигателя, набирая высоту. Через минуту он достиг высоты две тысячи метров. Теперь он отчетливо видел «сентри», голубая окраска которого сливалась с цветом темнеющего неба. Шавров заходил ему под хвост, и в случае удачи хвостовое оперение американского самолета заслонит его от вращающейся радиолокационной антенны. Просто блеск! Он промчится несколько раз мимо «сентри», даст возможность экипажу увидеть висящие под крыльями «атоллы» и затем...
      Шаврову понадобилось несколько мгновений, чтобы заметить летящий рядом истребитель.
      Два истребителя.
      В пятидесяти метрах слева и справа летела пара американских «иглов». Прямо на него из-под темной маски смотрели глаза американского летчика.
      — Як-106, Як-106, отвечайте на вызов. — Голос по каналу единой полосы радиочастот говорил по-русски безупречно, без малейшего акцента.
      Шавров не отозвался. Они прочли номер его самолета на кожухе двигателя еще до того, как он успел их заметить.