Четверг, 21 час 14 минут, Вунсторф, Германия

      Карин Доринг хладнокровно смахнула осыпавшие ее дождем огненные капли бензина. В голове роились мысли о трусливом поведении соратников, но она не позволила этим себя отвлечь. Взгляд женщины, словно у лисы, был прикован к своей жертве. Сквозь пламя и дым она не спускала глаз с отступающей машины, не обращая внимания на разбежавшуюся в смятении толпу своих последователей.
      Сообразительный, с горечью отметила она. Фары выключил. Движется задним ходом при тусклом свете задних подфарников.
      Вскоре пропал и этот свет. Она ощутила тяжесть кинжала с буквами “SA”, свободно болтавшегося у нее на боку закрепленным за ременную петлю. Мужчину она прикончит из полуавтомата. А вот девчонке предназначен кинжал.
      Сзади на ее плечо легла рука.
      – Карин! У нас есть раненые. Рихтеру нужна твоя помощь, чтобы… – Манфред не закончил.
      – А мне нужны эти двое, – перебив его, процедила она. – Пусть Рихтер сам разбирается с этим бедламом. Он же хотел быть, вот пусть и будет.
      – Он не сможет руководить нашими людьми, – возразил Манфред. – Они еще не до конца его приняли.
      – Тогда это сделаешь ты.
      – Ты же знаешь, что за тобой они пойдут хоть в преисподнюю, – настаивал Манфред.
      Карин дернула плечом, сбрасывая с себя его руку. Потом обернулась к нему. Выражение ее лица поразило Манфреда своей мрачностью.
      – В преисподнюю? Да стоило появиться этому американцу, и они расползлись, как тараканы. Их разогнал один-единственный мужчина в инвалидной коляске с истеричной девчонкой за спиной! Они опозорили меня. Да и я сама себя опозорила.
      – И это еще одна причина, почему следует забыть об этом инциденте, – продолжал убеждать ее Манфред. – Это была случайность. Мы накажем охрану.
      – Я должна отомстить. Мне нужна их кровь.
      – Нет, – настаивал он. – Так было раньше. Это неверный путь. Пойми, это не поражение, мы всего лишь немного отступили…
      – Все это слова! Пустые слова!
      – Карин, послушай меня, – не останавливался Манфред. – Тебе следует реализовать свои устремления и настроения совсем иным образом. Помоги Рихтеру, веди всех нас на Ганновер.
      Карин отвернулась и вгляделась в огонь.
      – У меня нет права кого-либо куда-либо вести, пока живы эти двое. Я стояла рядом с Рихтером и наблюдала, как мои люди, мои солдаты ничего не сделали.
      Она разглядела проход в затихающем огне и направилась сквозь редеющий дым. Манфред не отставал.
      – Ты не сможешь догнать автомобиль, – настаивал он.
      – Он ведет машину без света и по проселочной дороге, – не согласилась она, переходя на бег трусцой. – Я перехвачу их или же выслежу. Это будет нетрудно.
      Манфред перешел на быстрый шаг.
      – В запале ты ничего не соображаешь, – говорил он ей на ходу. – Откуда тебе знать, не поджидает ли он тебя сам?
      – Неоткуда.
      – Не подскажешь, а мне что без тебя тут делать?
      – Присоединяйся к Рихтеру, как сам и советовал.
      – Я не это имел в виду. Карин, давай хотя бы поговорим… – пытался он урезонить ее. Женщина перешла на бег.
      – Карин! – закричал вслед ей Манфред. Огибая деревья и минуя коряги и корни, она наслаждалась взрывом внутренней энергии и собственным бесшумным движением.
      – Карин!!
      Ей, не хотелось больше никого слышать. Она не была уверена в том, насколько сподвижники подвели ее и насколько подвела их она сама. Она знала одно-единственное: чтобы соответствовать своей роли в момент катастрофы, чтобы снова ощутить себя чистой, ей было необходимо умыть руки кровью.
      И она это сделает. Так или иначе, сегодня вечером или завтра, в Германии или в Америке, но сделает непременно.

Четверг, 21 час 32 минуты, Тулуза, Франция

      Хаузен аккуратно и мягко посадил самолет.
      Худ приник к иллюминатору. У него не возникло сомнений, куда они вырулят дальше. Яркий прожектор, установленный на небольшом здании аэропорта, освещал сверху группу из одиннадцати мужчин. Все они были в джинсах и рабочих рубахах. Двенадцатым был мужчина в деловом костюме. По тому, как этот молодой человек то и дело поглядывал на свои часы, Худ определил, что тот не из числа полицейских. Уж слишком он был нетерпелив. Пол также сразу вычислил, кто из встречавших был Байоном. Бульдожье выражение лица не оставляло сомнений. Он выглядел так, словно вот-вот кого-то укусит.
      Байон подошел к самолету, прежде чем тот окончательно замер. Мужчина в костюме поспешил вслед за ним.
      – Мы не прихватили с собой даже пакетиков с орешками, – посетовал Столл, отстегнув ремень безопасности и барабаня пальцами по колену.
      Худ наблюдал, как Байон – им оказался именно тот бульдог, которого он приметил, – приказал своим людям подкатить к самолету трап. И когда второй пилот наконец-то открыл дверь, трап оказался уже на месте.
      Худ пригнулся и вышел наружу. За ним последовали Нэнси, Столл и Хаузен. Байон окинул взглядом всю группу, его колючие глаза остановились на Хаузене, затем вернулись к Худу, когда тот ступил на бетон.
      – Добрый вечер, – поздоровался Худ и протянул Байону руку. – Меня зовут Пол Худ. Тот ответил рукопожатием.
      – Добрый вечер. Полковник Байон, – в свою очередь представился он и указал большим пальцем на мужчину в костюме. – Это месье Матэ из таможни. Он хочет, чтобы я вам сказал, что этот аэропорт не международный и что вас здесь принимают исключительно из уважения ко мне и к группе быстрого реагирования Национальной жандармерии.
      – Vive la France «Да здравствует Франция (франц.).», – буркнул себе под нос Столл.
      – Les passports «Паспорта (франц.).», – напомнил Байону месье Матэ.
      – Он хочет взглянуть на ваши паспорта, – пояснил Байон. – Затем, я надеюсь, мы сможем заняться своим делом.
      – А если я свой забыл, – обратился Столл к Байону, – это не значит, что я должен буду отправиться домой?
      Полковник оценивающе посмотрел на американца.
      – Вы отвечаете за работу прибора? Столл утвердительно кивнул.
      – Тогда нет. Даже если мне придется пристрелить Матэ, вы отправитесь с нами.
      Столл полез во внутренний карман куртки и извлек свой паспорт. Остальные последовали его примеру.
      Матэ пролистал каждый из них, сверяя лица с фотографиями. Затем он передал паспорта Байону, который вернул их Худу.
      – Continuez «Продолжайте (франц.).», – нетерпеливо произнес Матэ.
      – Еще меня просили вам передать, – сказал Байон, – что официально вы не въезжали во Францию. И что предполагается, что вы ее покинете в пределах двадцати четырех часов.
      – Нас нет, но мы есть, – прокомментировал Столл. – Аристотелю это понравилось бы.
      – Почему Аристотелю? – поинтересовалась стоявшая за ним Нэнси.
      – Он верил в абиогенез, теорию, согласно которой живое может возникать из неживой материи. В семнадцатом веке Франческо Реди доказал обратное. А теперь мы, в свою очередь, опровергаем Реди.
      Худ вернул паспорта и стоял, наблюдая за Матэ. По выражению лица чиновника он понял, что не все в порядке. Матэ отвел Байона в сторонку, и они о чем-то посовещались. Когда полковник вернулся, то выглядел еще несчастнее прежнего.
      – В чем дело? – поинтересовался Худ.
      – Он несколько озабочен, – ответил Байон и посмотрел на Хаузена. – Ему не хотелось бы, чтобы эта весьма необычная ситуация получила какую-либо огласку.
      – Я его не виню, – холодно заметил Хаузен. – Кому захотелось бы объявлять о том, что его страна стала домом для такого человека, как Доминик?
      – Никому, – согласился Байон, – кроме, быть может, страны, которая подарила нам Гитлера.
      Обычно в подобных противостояниях Худ занимал примиряющую позицию. Однако в данном случае он решил не вмешиваться. Оба мужчины были на взводе, и Пол чувствовал, что, вмешавшись, только обретет себе врагов.
      – Я приехала сюда, чтобы остановить очередного Гитлера, – сообщила им Нэнси, – а не для того, чтобы склочничать по поводу последнего. Мне здесь кто-нибудь собирается помочь?
      Выставив плечо вперед, она прошла мимо Байона, Матэ, остальных сотрудников жандармерии и направилась к терминалу.
      Хаузен посмотрел на Байона, затем перевел взгляд на Худа.
      – Она права, – признался он. – Мои извинения вам обоим. У Байона приоткрылся было рот, как если бы он был не совсем готов так просто покончить с этим делом, но он взял себя в руки и расслабился. Полковник повернулся к Матэ, который, похоже, пребывал в глубоком замешательстве.
      – A demain, – сказал он жестко чиновнику и подал сигнал своим людям отправляться.
      Худ, Столл и Хаузен последовали за ними.
      Торопливо пересекая терминал, Худ подумал, случайно ли Байон выбрал в качестве прощания слово “до завтра”, которое по-французски означало и то место, куда они все направлялись «Игра слов: demain – по-французски звучит “демэн” и означает “завтра”, а предлог “а” означает и “до” и “в”.».
      Байон подвел группу к двум ожидавшим микроавтобусам. Без лишних слов он понял, что Столлу удобней сидеть между Худом и Нэнси. Сам полковник уселся впереди, рядом с водителем. Еще трое мужчин расположились сзади, на самом дальнем сиденье. Никто из них не был вооружен. Те, кто были с оружием, поехали во втором микроавтобусе вместе с Хаузеном.
      – Я ощущаю себя ботаником на корабле Ее величества “Баунти”, – признался Столл Худу, когда они тронулись с места. – Он должен был привезти саженцы хлебного дерева, за которым и снаряжалась экспедиция, и даже капитан Блай заботился об ученом «Имя капитана Уильяма Блая стало нарицательным из-за проявленной им в плавании (1789) чрезвычайной жестокости, вызвавшей бунт команды.».
      – В качестве кого тогда выступаем мы? – сердито поинтересовалась Нэнси.
      – Прикованных к Таити, – ответил ей Худ.
      Нэнси не улыбнулась. Она даже не взглянула в его сторону. У Худа складывалось ощущение, что он находится не на “Баунти”, а на “Корабле дураков” «Очевидно, речь идет об одноименных фильме Стенли Кубрика и положенном в основу его сценария романе Кэтрин Энн Портер.». Без лишнего романтизма, притупляющего память, он теперь живо припоминал, что Нэнси в своих настроениях постоянно была подвержена крайностям. Она впадала в грусть, которая перерастала в депрессию, переходящую в гнев, словно скатывалась по скользкому склону. Эти состояния длились недолго, но, когда они наступали, у нее все валилось из рук. Худ не знал, что больше его напугало: то, что он об этом забыл, или то, что сейчас она находилась в одном из этих своих состояний.
      Байон повернулся назад.
      – Чтобы вы смогли приехать во Францию, я истратил остаток одолжений, которыми мне были обязаны. Большинство же из них я пустил на получение ордера на обыск, чтобы проникнуть в “Демэн”. Он действителен до завтрашнего дня, и мне не хотелось бы, чтобы он пропал впустую. Мы следили за предприятием на протяжении многих суток с помощью скрытых видеокамер в надежде увидеть что-нибудь такое, что послужило бы основанием для входа в здание. Однако до сих пор не нашли никаких зацепок.
      – А что вы ожидаете найти? – спросил Худ.
      – В идеале? – уточнил Байон. – Лица известных террористов. Членов его страшной полувоенной организации, именуемой “Новые якобинцы”. Она возрождает Якобинский клуб, который без колебаний выносил смертный приговор и старой женщине и младенцу, если только те принадлежали к высшему обществу.
      Полковник воспользовался висевшим на запястье ключом, чтобы открыть “бардачок”. Он передал Худу папку. Внутри находилось больше десятка рисунков и размытых фотографий.
      – Это известные “якобинцы”, – пояснил Байон. – Чтобы попасть внутрь, мне необходимо знать, что там находится хотя бы один из них.
      Худ показал папку Столлу.
      – Вы сможете получить достаточно четкие изображения лиц, чтобы идентифицировать их с этими портретами? Столл перелистал снимки.
      – Может, и смогу. Зависит от того, где, за каким предметом стоит человек, двигается он или нет, сколько времени у меня будет на сканирование…
      – Слишком много условий, – с досадой заметил Байон. – Мне необходимо, чтобы один из этих монстров был на территории фабрики.
      – Есть хоть какой-то способ продлить действие ордера? – озабоченно поинтересовался Худ.
      – Ни единого, – сердито ответил Байон. – Но даже ради доступа внутрь я не допущу, чтобы под предлогом того, что изображение некачественное, мы сделали вид, что невиновный человек похож на преступника.
      – Ха! – воскликнул Столл, передавая папку полковнику. – Значит ли это, что на меня будут не слишком давить с выводами?
      – Это то, что отличает профессионала от любителя, – подчеркнул Байон.
      Нэнси испепелила полковника взглядом.
      – Мне думается, профессионал не позволил бы этим террористам попасть внутрь, – заявила она. – Я также считаю, что Доминик совершал кражи, возможно, убийства и готов развязывать войны. И он доводит дело до конца. Значит ли это, что он профессионал?
      – Люди вроде Доминика преступают закон, – спокойно ответил Байон. – Мы же позволить себе эту роскошь не имеем права.
      – Ерунда, – возразила она, – Я живу в Париже. К большинству американцев все относятся черт знает как, причем от землевладельца до жандарма. И законы нас не защищают.
      – Но вы же их соблюдаете, не правда ли? – спросил он.
      – Конечно.
      – Если одна из сторон действует вне закона – это всего лишь проявление грубой силы, – сказал Байон. – Если же вне закона действуют обе стороны – это хаос.
      Худ решил вмешаться в этот спор и сменить тему разговора.
      – Как долго еще ехать до фабрики? – поинтересовался он.
      – Минут пятнадцать или около того. – Байон по-прежнему смотрел на Нэнси, демонстративно отвернувшуюся к окну. – Мадемуазель Босуорт, ваши доводы не лишены смысла, и я сожалею, что резко говорил с месье Столлом. Однако слишком многое поставлено на карту. – Он обвел взглядом всех присутствующих. – Кто-нибудь из вас задумывался о том риске, который возникнет в случае успеха?
      Худ подался вперед.
      – Нет, об этом мы не думали. Что вы имеете в виду?
      – Если мы сработаем с хирургической точностью и падет только Доминик, его компания и ее холдинги смогут все-таки выжить. Если же развалятся и они, будут потеряны миллиарды долларов. Французская экономика и правительство будут сильно дестабилизированы. И это создаст тот вакуум, подобный которому мы видели в прошлом. – Он посмотрел мимо них в сторону идущего сзади второго микроавтобуса. – Вакуум, в котором и расцвел германский национализм, в котором немецкие политики будоражили кровь обывателя. – Он перевел взгляд на Худа. – Из которого они с алчностью взирали на Австрию, Судеты, Эльзас-Лотарингию. Месье Худ и месье Столл, мадемуазель Босуорт, мы идем по натянутому канату. Осторожность является нашим балансировочным шестом, а законность – страховочной сеткой. С ними мы сможем благополучно добраться до другого конца.
      Нэнси так и не отворачивалась от окна. Пол знал, что извиняться она не станет. Однако сам факт, что она прекратила спор, для нее уже был равнозначен извинению.
      – Я тоже верю в закон и верю в те системы, которые мы создали для их защиты, – заговорил Худ. – Полковник, мы поможем вам добраться до другого конца каната.
      Байон поблагодарил его легким кивком, и это стало первым проявлением его признательности с момента их прибытия.
      – Спасибо, босс, – вздохнул Столл. – Как я уже говорил, на меня будут не слишком давить с выводами, не так ли?

Четверг, 21 час 33 минуты, Вунсторф, Германия

      Когда машина заглохла, Джоди убрала ногу с педали и, откинув голову на подголовник, плотнее сомкнула веки.
      – Я не смогу двигаться, – выдохнула она. Херберт включил лампочку над головой и наклонился к девушке.
      – Миленькая, – мягко сказал он, – тебе придется это сделать.
      – Нет…
      Херберт принялся выщипывать клочья обивки из распоротого сиденья.
      – Наша машина сдохла. И мы сдохнем тоже, если только из нее не выберемся.
      – Я не смогу… – повторила она.
      Херберт оттянул ворот ее блузки и нежно стер кровь с места ранения. Ранка оказалась небольшой. Он не удивился бы, если бы пуля оказалась двадцать второго калибра и была бы выпущена из самодельной железяки кем-то из мальчишек в толпе.
      Безмозглые панки, подумал Боб. Готовы наделать в штаны от вида собственной крови.
      – Я боюсь, – неожиданно заявила Джоди. Она начала всхлипывать. – Я оказалась не права. Я все равно боюсь!
      – Это нормально, – успокоил ее Херберт. – Слишком многого ты от себя требуешь.
      Боб страшно переживал за девчонку, но не мог себе позволить оставить ее в покое. Не сейчас. Он ни на секунду не усомнился, что Карин постарается их достать – со своими людьми или в одиночку. Эмблемы нацизма должны быть омыты кровью покоренных, чтобы служить символом власти.
      – Послушай меня, Джоди, – попросил Херберт. – Мы находимся неподалеку от того места, где встретились, приблизительно в миле от главного шоссе. Если мы сможем туда добраться, с нами все будет в порядке.
      Херберт повернулся и открыл “бардачок”. Обнаружив там аспирин, он сунул девушке две таблетки. Затем выудил с заднего сиденья бутылку с водой и дал ей запить. Когда Джоди покончила с лекарством, он забросил руки за спинку сиденья, дав им немного отдохнуть. Ему предстояло еще одно трудное дело.
      – Джоди, нам необходимо отсюда выбраться. – И тут Боб нашел то, что искал. – Милая, мне придется обработать твою рану. Девушка открыла глаза.
      – Каким образом? – спросила она, поморщившись из-за того, что шевельнула плечом.
      – Я должен достать из тебя пулю. Но у нас нет ни длинной тряпки для повязки, ни ниток, чтобы зашить твою рану. После того как я покончу с пулей, рану надо будет прокалить.
      – Вы хотите меня прижечь? – Джоди резко насторожилась.
      – Мне доводилось это делать и раньше, – ответил Херберт. – Нам нужно отсюда уходить, а для этого у нас нет даже конной тяги. То, что я собираюсь сделать, будет больно, но сейчас тебе больно не меньше. Заняться раной необходимо.
      Девушка откинула голову назад.
      – Солнышко! Мы не можем терять времени.
      – Хорошо, – с усилием согласилась она. – Делайте. Держа руки внизу, так, чтобы Джоди не увидела, он зажег спичку и поднес пламя к кончику своего кинжала. Еще через несколько секунд он загасил пламя и двумя пальцами аккуратно развел края ранки. В желтоватом свете лампочки блеснула тыльная часть пули. Сделав глубокий вздох, Херберт зажал рот девушки левой ладонью.
      – Можешь укусить, если очень захочется, – разрешил он, занося над раной нож.
      Джоди застонала.
      Хитрость в обработке пулевых ранений заключалась в том, чтобы, доставая пулю, не причинить еще больших повреждений, чем та уже сделала. Но извлечь пулю было необходимо, пока она не сместилась в тканях и не разорвала их в других местах или не распалась на фрагменты.
      В идеале, чтобы извлечь пулю, необходимы щипцы или пинцет. У Херберта был только нож. Это означало, что он должен подцепить пулю снизу и выковырнуть ее быстрым движением, чтобы лезвие не гуляло туда-сюда от непроизвольных движений Джоди.
      Секунду поизучав ранение, он приставил кончик к отверстию. Пуля вошла в тело под небольшим углом слева направо, и ему придется идти тем же путем. Задержав дыхание, он ухватил нож покрепче и медленно ввел его в рану.
      Джоди простонала в его ладонь и стала с силой вырываться из рук, но он прижал ее левым предплечьем. Ничто не развивало мышцы верхней части тела так, как постоянные отжимания в кресле-каталке.
      Херберт довел лезвие до конца пули. Нащупав ее край, завел кончик лезвия под пулю и использовал нож как рычаг. Кусочек металла медленно вылез наружу и скатился вдоль тела девушки.
      Сунув нож за пояс и отпустив Джоди, Херберт быстро схватил спички.
      – Чтобы прижечь рану, мне понадобятся четыре-пять секунд, – сказал он. – Ты мне дашь их?
      Сжав покрепче губы и веки, Джоди решительно кивнула.
      Херберт чиркнул спичкой и поджег ею весь коробок. Это было и быстрее и горячее, чем если бы он разогревал лезвие ножа. А сейчас счет шел на секунды.
      Еще раз зажав Джоди рот рукой, Херберт прижал полыхающие головки спичек к кровоточащей ране.
      Девушка напряглась и укусила его за ладонь. Бобу была знакома та боль, которую она испытывала, и он знал, что эта боль станет еще нетерпимей по мере того, как будет испаряться влага из тканей. Когда Джоди сжала зубы сильнее, Херберт переборол собственную боль и наклонился к ее уху.
      – Тебе доводилось видеть Кеннета Бранаха в роли Генриха V? Одна секунда. Выкипела кровь. Руки Джоди метнулись к кисти Херберта.
      – Помнишь, что он говорил своим солдатам? Две секунды. Запахло паленым мясом. Зубы Джоди прокусили его ладонь.
      – Генри говорил им, что наступит день, когда они будут показывать шрамы своим детям и рассказывать, какими крутыми были их отцы.
      Три секунды. Рана зашипела. Силы Джоди, похоже, были на исходе. У нее начали закатываться глаза.
      – И тебе будет, что рассказать, – продолжил Херберт. – Но ты, наверно, сделаешь пластическую операцию.
      Четыре секунды. Края раны сошлись под воздействием высокой температуры. Руки Джоди безвольно упали.
      – Никто ни в жизнь не поверит, что ты была ранена. Что ты сражалась с королем Бобом Хербертом в день святого Сапожника.
      Пять секунд. Херберт потянул за коробок, и тот с небольшим сопротивлением оторвался от горелой плоти. Отбросив его в сторону, Боб счистил остатки угольков с кожи девушки. Вид у раны был безобразный, но по крайней мере она закрылась.
      Херберт высвободил руку из зубов девушки. Ладонь кровоточила.
      – Теперь мы оба сможем похвастаться шрамами, – проворчал Боб, дотягиваясь до дверцы со своей стороны. – Как ты думаешь, теперь ты сможешь идти?
      Джоди посмотрела на Херберта. Капельки испарины блестели на ней в тусклом свете салона.
      – Я должна… – ответила она. Не глядя на рану, она поправила блузку. – Я поранила вам руку?
      – Если у тебя нет бешенства, со мной все будет в порядке. – Херберт открыл дверцу. – Теперь, если ты мне поможешь с креслом, мы могли бы убраться отсюда ко всем чертям.
      Джоди медленно с опаской обогнула машину. С каждым шагом она становилась все уверенней и к тому времени, когда приблизилась к Херберту, похоже, почти пришла в себя. С некоторым усилием она извлекла кресло из салона и разложила его рядом с Бобом.
      Упершись руками в сиденье, Херберт перебросил тело в кресло.
      – Двинулись, – скомандовал он. – На восток. Влево.
      – Я пришла не оттуда, – засомневалась она.
      – Знаю, – успокоил ее Херберт. – Просто делай, что я говорю. Джоди стронула кресло с места. Казалось, колеса цеплялись за каждую ветку, за каждый торчащий корень. Тихую безмолвную ночь позади них нарушило очень отдаленное похрустывание.
      – Мы так никогда не дойдем, – пожаловалась Джоди.
      – Дойдем, – заверил Херберт, – если ты будешь двигаться в этом направлении.
      Джоди уперлась в кресло, и они стали медленно пробираться сквозь темноту. И пока они так двигались, Херберт рассказал девушке, что еще от нее потребуется сделать.

Четверг, 21 час 5 6 минут, Тулуза, Франция

      Покинув микроавтобусы, Байон, Худ, Хаузен и Нэнси пересекли реку Тарн по выложенному из кирпича высокому арочному мосту. Уличные фонари, установленные в двадцати ярдах друг от друга, давали достаточно света, чтобы им была видна дорога и, как понимал Худ, чтобы кто-то видел их самих.
      Но особого значения это и не имело. Доминик все равно не мог не догадываться, что за ним наблюдают. Скорее всего, их приближение не заставит его принять дополнительные меры предосторожности.
      Дойдя до бывшей bastille «Крепость (франц.).», группа остановилась. Они расселись рядом с какими-то зарослями на узкой полоске травы, сбегающей вниз к реке.
      Постоянно бурчавший Столл доверил свой компьютер Нэнси и принялся распаковывать сканер “Ти-берд”.
      – Вы уверены, что мы не делаем чего-то незаконного? – спросил Столл. – Я не намерен сниматься в фильме “Полночный экспресс-II” и кончить тем, что меня высекут розгами.
      – Во Франции нет такого наказания, – ответил ему Байон. – И мы не делаем ничего незаконного.
      – Мне бы стоило прочитать ваш ордер, пока мы летели в самолете, – посетовал Столл. – Хотя я все равно не знаю французского, так что – какая разница?
      Компьютерщик присоединил прибор размерами с обувную коробку к похожему на факсимильный аппарат отображающему устройству. Он направил прибор на здание и нажал кнопку, включившую линейный лазерный сканер, который должен был улучшить изображение и убрать шумы, вызванные рассеиванием света на частицах пыли.
      – Полковник, вы хотя бы приблизительно не знаете, какова толщина этих стен? – спросил Столл.
      – В большинстве мест полфута.
      – Тогда все должно быть в порядке, – сказал Столл, присаживаясь на корточки и включая генератор терагерцевого излучения. – Но наверняка мы будем знать только через полминуты.
      По– прежнему сидя на корточках, Столл склонился над устройством отображения и стал ждать, когда появится цветной снимок. Лист бумаги выползал с такой же скоростью, как и у обычного факса. Байон выжидательно наблюдал, как скручивается блестящая страничка.
      Когда машина замерла, Столл оторвал листок и передал его Байону. Полковник принялся изучать его в свете карманного фонарика. Остальные тоже сдвинулись поближе.
      Настроение Худа рухнуло. С такими результатами их очень скоро пошлют отсюда подальше.
      – Что это? – спросил Байон. – Похоже на плавательный бассейн.
      Столл поднялся, и у него хрустнуло в коленках. Он посмотрел на снимок.
      – Это изображение стены, которая несколько толще шести дюймов, – ответил Столл. Он посмотрел на цифры в нижнем углу листа. – Луч проник сквозь стену на 6,27 дюйма и остановился. Это означает, что либо она толще, чем вы предполагали, либо за ней что-то находится.
      Худ посмотрел на хмурившуюся Нэнси. Затем обвел взглядом все строение высотой с пятиэтажный дом. В нем были окна, но с закрытыми жалюзи. Пол был уверен, что с обратной стороны они покрыты материалом, отражающим радиоизлучение.
      Байон гневно швырнул листок на землю.
      – И это то, зачем мы сюда приехали?
      – Вы платите денежки, а мы не упускаем своих шансов, – ответил Столл. Он явно испытывал облегчение. – Думаю, нам следовало ожидать, что это будет несколько сложнее, чем взломать правительственный компьютер.
      Еще не закончив фразы, Столл с очевидностью сообразил, что допустил ошибку. Байон перевел на него свет фонарика.
      Худ посочувствовал компьютерному мудрецу.
      – Вы можете взломать компьютер? – потребовал подтверждения Байон.
      – Да. В смысле – я умею это делать. Но это исключительно незаконно, в особенности…
      – Мы пытались попасть в компьютеры “Демэн”, – перебил его Байон, – но Доминик не подключен ни к одной из сетей, которые нам удалось отыскать. Над этой задачей работали наши лучшие люди.
      – Это потому, что вы, по-видимому, не знали, что искать, – сказала Нэнси. – Вы нашли что-нибудь из его игр?
      – Конечно.
      – Тогда они, скорее всего, были спрятаны внутри многопользовательской игры “Темница”.
      – Эй, – воскликнул Столл, – я как раз с ней развлекался во время полета.
      – Знаю, – сказала Нэнси. – Я видела команды, которые вы набирали. И запрос, который вы отослали, тоже. Худа бросило в жар от смущения.
      – Это все равно, что читать по губам, – пояснила им Нэнси. – Обладая достаточным опытом, можно слушать клавиатуру. Как бы то ни было, когда мы программируем игры, мы всегда вставляем в них тайные двери в другие игры. Я спрятала “Тетрис” внутрь “Стальной челюсти” – игры, написанной мной для “Демэн”.
      – Эта игра ваша? – удивился Столл. – Потрясающе!
      – Это моя игра, – подтвердила Нэнси. – Никто никогда не читает выходные данные и имена в конце программы. А вот если бы вы прочитали, то тогда нашли бы “Тетрис”. Все, что нужно для этого сделать, это последовательно пометить правильные буквы в вымышленных именах Тед Роберте и Триса Фалло.
      – Каким образом, черт возьми, кто-то додумается это сделать? – поинтересовался Худ.
      – Да никаким, – улыбнулась Нэнси. – Это-то и придает им такую занимательность. Мы даем утечку информации через компьютерные журналы и электронные доски объявлений.
      – И никто никогда не додумается искать активирующие коды в безобидной приключенческой игре, – продолжил Худ.
      – Верно, – согласилась Нэнси. – Но именно так и обстоит все дело. Простой активирующий код. Программа в чьем-то компьютере из городишки, скажем, Джеркуотер, США, способна выпустить нацистскую игру по всему Интернету.