***

      Несмотря на тщательную подготовку и затраченные деньги, несмотря на детальное планирование, Райан сидел на простом раскладном металлическом стуле и у него уже болели ягодицы. Перед ним протянулись деревянные перила, покрытые красно-бело-синим флагом, скрывающим листовую сталь, непроницаемую для винтовочной пули. Трибуна тоже была бронированной – в данном случае защита состояла из стали и кевлара, материала легче и прочнее стали – и предохраняла все его тело почти до плечей. Они находились в огромном спортивном зале университета, где обычно проводились игры университетской баскетбольной команды – правда, она проиграла в студенческом чемпионате страны уже на этапе отборочных соревнований. Зал был наполнен до отказа, «до самого потолка» скажут, наверно, репортеры, пользуясь стандартной фразой, означающей, что все места были заняты. Основную часть аудитории составляли студенты, хотя точно определить было невозможно. На Райана были устремлены многочисленные лучи прожекторов, и в их сиянии он не мог рассмотреть тех, кто собрались выслушать его речь. Президент со своим сопровождением вошел через черный ход и миновал пахнущую потом раздевалку – это был самый короткий путь входа и выхода. Кавалькада машин промчалась главным образом по шоссе, но примерно четверть расстояния пришлось ехать по городским улицам. Тротуары города были заполнены людьми, они махали руками, приветствуя президента. Губернатор непрерывно расхваливал достоинства «штата неуклюжих» «"Штат неуклюжих" (Hoosier state) – так американцы называют штат Индиана.» и города Индианаполиса.
      Джек хотел было спросить о происхождении такого странного названия штата, но потом передумал.
      На трибуну снова поднялся губернатор, дав выступить трем ораторам – студенту университета, затем ректору и наконец мэру города. Президент старался прислушиваться к выступлениям, но все трое, с одной стороны, говорили одно и то же, а с другой – немногое из этого соответствовало истине. Казалось, они говорят о ком-то другом, о теоретическом президенте, обладающем врожденными достоинствами и способном справиться с ошибочно истолкованными ими обязанностями. Может быть, это объяснялось тем, что здешние спичрайтеры имели дело исключительно с местными проблемами, решил Джек. Ну что ж, тем лучше для них.
      – ., имею честь представить вам президента Соединенных Штатов. – Губернатор повернулся и жестом пригласил Райана к трибуне.
      Джек встал, подошел к трибуне и пожал руку губернатору. Раскладывая папку с текстом речи на пюпитре, он смущенным кивком поблагодарил аудиторию, которой почти не видел. В первых рядах, на стульях, расставленных прямо на баскетбольной площадке, сидели самые видные граждане штата. В другое время и при других обстоятельствах они делали бы самые крупные взносы в избирательную кампанию. В данном случае Райан не был знаком с тем, как они отнесутся к нему. Не исключено, что взносы поступят от обеих партий. Затем он вспомнил, что самые крупные доноры всегда делали взносы в фонды избирательных кампаний обеих партий, чтобы при любом исходе выборов гарантировать себе доступ к власти. Сейчас они, наверно, уже обдумывают, как сделать взносы в его собственную избирательную кампанию.
      – Господин губернатор, разрешите поблагодарить вас за это любезное приглашение. – Райан повернулся и представил людей, сидящих на сцене позади него, называя их имена по списку, напечатанному на первой странице своего выступления, своих «хороших друзей», которых он после этого визита в Индианаполис больше не увидит Их лица сияли уже потому, что президент назвал имена в правильном порядке.
      – Уважаемые дамы и господа! Это мой первый визит в Индиану – «штат неуклюжих», как вы его называете, – но после такого теплого приема я уверен, что он не будет последним…
      В зале тут же раздался гром аплодисментов, словно на телевизионном шоу, когда поднимают плакат с надписью «Аплодисменты». Райан только что сказал правду, за которой последовало то, что могло быть ложью, а могло и не быть, и хотя слушатели не могли не знать этого, они аплодировали ему. И тут Джек впервые понял нечто очень важное.
      Господи, да ведь это действует как наркотик, подумал он, только сейчас начиная понимать, почему люди занимаются политикой. Нет человека, который мог бы стоять на трибуне, слышать приветственный шум, видеть восторженные лица и остаться равнодушным к этому. Он чувствовал это, несмотря на волнение перед началом выступления, несмотря на давящее чувство, что он занимает место, принадлежащее кому-то другому. Он, Джек Патрик Райан, стоит перед четырьмя тысячами людей, своих соотечественников, каждый из которых имеет равные с ним права перед законом, но в их представлении он кто-то совершенно иной. Он представляет Соединенные Штаты. Он – их президент, но не просто президент, а воплощение их надежд, их устремлений, образ их нации, и благодаря этому они готовы выразить свою любовь к человеку, которого не знают, поддержать приветственными возгласами каждое его слово, надеясь, что на мгновение он смотрит прямо в глаза каждому из них, и этот момент они запомнят навсегда как нечто необыкновенное. Это была власть, о существовании которой Райан даже не подозревал. Все, находящиеся в зале, всецело подчинялись его воле. Так вот почему люди посвящают свою жизнь стремлению стать президентом, окунуться в подобный момент, как в теплую океанскую волну, в момент высшего
      преуспеяния.
      Но почему они считают, что он чем-то отличается от них? Что делает его в их представлении каким-то особым? – удивленно подумал Райан. Он стал президентом по чистой случайности, а при всех других обстоятельствах именно они, сидящие сейчас в зале, возводят человека на вершину власти, своими действиями превращают обычного человека в нечто совершенно иное – а может быть, дело даже не в том. Это всего лишь впечатление. Райан остался таким же, каким он был месяц или год назад. За это время он узнал мало нового, а мудрости приобрел еще меньше. Он остался тем же человеком, хотя и на другой должности, с внешними отличиями своего нового поста, но сам-то он, окруженный кольцом телохранителей, купающийся в потоке человеческой любви, к которой он никогда не стремился, был всего лишь созданием своих родителей, следствием детства, образования и житейского опыта, подобно тем, кто сейчас приветствовал его с таким энтузиазмом. Они считали его кем-то другим, не таким, как остальные, выдающимся и, может быть, даже великим, но это было впечатлением, а не реальностью. Реальность данного момента состояла в потных руках, сжимающих края бронированной трибуны, в речи, написанной кем-то другим, и в человеке, который знал, что он не на своем месте, каким бы приятным ни был этот момент.
      Так как же мне сейчас поступить? – задал себе вопрос президент Соединенных Штатов, лихорадочно отыскивая ответ на него, пока стихнут аплодисменты. Он никогда не станет тем человеком, за которого его принимают. Он – порядочный человек, но не великий, а президентство было должностью, постом, исполнительной властью, и обязанности президента определены Джеймсом Медисоном. Как и все в жизни, президентство являлось местом перехода от одной реальности к другой. Прошлое – это то, что невозможно изменить, а в будущее ты пытаешься заглянуть. Лишь настоящее представляет собой то, где ты находишься в данный момент, и здесь, в настоящем, ты стараешься сделать все, что от тебя зависит. Может быть, если тебе повезет, ты оправдаешь возлагаемые на тебя надежды. Надо заслужить это, оправдать надежды собравшихся в зале, потому что они, дав тебе власть, одновременно возложили на тебя огромную ответственность, и в ответ на выражения любви и надежды они требуют от тебя ревностного служения. Внезапно отрезвленный, Джек посмотрел на стеклянную панель перед собой, в которой отражался текст его речи, сделал глубокий вдох и начал говорить, как он делал это, будучи преподавателем истории в Аннаполисе.
      – Я приехал сюда, чтобы поговорить с вами об Америке… Внизу, перед трибуной, выстроилась шеренга из пяти агентов Секретной службы. Все в темных очках, скрывающих глаза, так что слушатели в аудитории не знали, куда направлен их взгляд. К тому же люди без глаз невольно производят пугающее впечатление. Руки агентов были сжаты перед собой, а улитки наушников позволяли им поддерживать контакт друг с другом. Они непрерывно переводили взгляд с одного человека на другого. В дальнем конце зала находились агенты с биноклями. Телохранители знали, что любовь толпы не бывает единодушной и в ней могут находиться даже те, кто способны попытаться убить человека, которого обожают. По этой причине передовая группа агентов, прибывшая в Индианаполис заранее, установила металлодетекторы в каждом входе, а бельгийские собаки-ищейки, натренированные на поиски взрывчатых веществ, обнюхали все здание. И по этой причине агенты с предельным вниманием следили за происходящим, подобно тому как пехотинцы в зоне боевых действий реагируют на каждую тень.
      – ., мощь Америки не в Вашингтоне, а в Индиане, Нью-Мексико, в каждом месте, где американцы живут и работают, где бы оно ни находилось. Мы в Вашингтоне не являемся Америкой – это вы представляете собой Америку. – Голос президента гремел из репродукторов системы трансляции – не слишком хорошая система, думали агенты, правда, поездка готовилась слишком поспешно. – А мы работаем на вас. – Приветственные крики раздавались из аудитории, которая не замечала низкого качества звука.
      Кабели телевизионных камер вели к автобусам, стоящим снаружи. Установленные тут же тарелки антенн передавали звук и изображение на спутники связи. Сегодня репортеры сидели главным образом позади аудитории, ведя записи, хотя в их распоряжении находился полный текст выступления президента и письменное обещание, что на этот раз президент не будет отступать от него. Все они скажут сегодня «речь президента», хотя это совсем не было президентской речью. Репортеры знали, кто написал ее. Кэлли Уэстон уже говорила о ней кое с кем из них. Они следили за реакцией слушателей, что было гораздо проще, так как не слепили лучи прожекторов.
      – ., это не возможность, а ответственность, которую разделяем все мы, потому что Америка принадлежит всем нам. Вот почему долг управления Америкой начинается здесь, а не в Вашингтоне. – Новый гром аплодисментов.
      – Хорошая речь, – заметил Том Доннер, обращаясь к своему комментатору и аналитику Джону Пламеру.
      – И отличная манера говорить. Я побеседовал с суперинтендантом военно-морской академии в Аннаполисе. Там считают, он был прекрасным лектором, – ответил Пламер.
      – Здесь хорошая аудитория для него, главным образом молодежь. И он не коснулся главных политических проблем.
      – Да, постепенно втягивается в политику, – согласился Джон. – У тебя ведь выделена еще одна группа для вечерней передачи, верно?
      Доннер посмотрел на часы.
      – Наверно, они уже работают, – заметил он.

***

      – Итак, доктор Райан, как вам нравится быть первой леди? – с теплой улыбкой спросила Кристина Мэттьюз.
      – Я еще не разобралась с этим. – Они беседовали в маленьком кабинете Кэти, окна которого выходили на центр Балтимора. Здесь едва хватало места для письменного стола и трех кресел (одного, удобного, – для врача, одного – для пациента и еще одного – для супруга или супруги, или для матери пациента). Теперь сюда втиснулись осветительные софиты и телевизионные камеры, и в результате Кэти казалось, что ее загнали в ловушку. – Знаете, я сожалею, что не могу теперь готовить пищу для своей семьи.
      – Вы – хирург, а ваш муж ожидает, что вы будете еще и готовить? – Удивление корреспондента Эн-би-си граничило с негодованием.
      – Я всегда любила готовить. Это помогает мне расслабиться после возвращения домой. – Вместо того чтобы смотреть телевизор, едва не добавила профессор Кэролайн Райан. На ней был новый накрахмаленный белый халат. Ей пришлось потратить пятнадцать минут на укладку волос и макияж, а ведь ее ждали пациенты. – К тому же я умею хорошо готовить.
      Ну, тогда другое дело. На лице корреспондента появилась лукавая улыбка.
      – А какое блюдо президент любит больше всего? – спросила она.
      На лице Кэти появилась ответная улыбка.
      – Он любит простую пищу. Бифштекс, печеный картофель, свежие кукурузные початки и мой фирменный шпинатовый салат. Как врач я не устаю напоминать ему, что в таком питании многовато холестерина. А Джек здорово управляется с грилем. Да и вообще в доме он умеет управляться со многим. Он даже не отказывается косить траву.
      – Позвольте мне напомнить вам о той ночи, когда родился ваш сын, той ужасной ночи, когда террористы…
      – Я никогда не забуду ее, – тихо ответила Кэти.
      – Ваш муж тогда убил людей. Вы врач по профессии. Как вы отнеслись к этому?
      – Джек и Робби – теперь он адмирал Джексон, Робби и Сисси, его жена, наши близкие друзья, – объяснила Кэти. – Короче говоря, они поступили так, как должны были поступить, иначе нас не было бы в живых. Я ненавижу насилие. Я хирург. На прошлой неделе мне пришлось оперировать человека, перенесшего травму, – мужчина потерял глаз в результате драки в баре в нескольких кварталах отсюда. Но Джек руководствовался совсем иным, он вынужден был поступить так. Мой муж защищал меня, Салли и маленького Джека, который тогда даже еще не родился.
      – Вам нравится быть врачом?
      – Да, я люблю свою работу и никогда не променяю ее ни на что другое.
      – Но обычно первая леди…
      – Я знаю, что вы имеете в виду. Я занимаюсь не политикой, а медициной. Я веду научные исследования и работаю в глазной клинике, которая является лучшей в мире. Даже сейчас меня ждут пациенты. Они нуждаются во мне – и, знаете, я тоже нуждаюсь в них. Моя работа – это то, без чего я себя не мыслю. Кроме того, я мать и жена, и мне нравится почти все в моей жизни.
      – За исключением таких интервью? – с улыбкой спросила Кристин.
      – Я ведь не обязана отвечать на подобный вопрос, правда? – лукаво усмехнулась Кэти. В этот момент Мэттьюз поняла, что у нее появилась ключевая фраза для интервью.
      – Что за человек ваш муж?
      – Разве мой ответ на такой вопрос может быть полностью объективным? Я люблю его. Он рисковал жизнью ради меня и моих детей. Всякий раз, когда я нуждалась в нем, он был рядом. Я сделаю для него то же самое. В этом и состоит смысл любви и семейной жизни, не так ли? Джек – умный и честный человек. Правда, временами слишком переживает. Бывает, он просыпается ночью – я имею в виду дома – и полчаса сидит у окна, глядя на море. Мне кажется, он не знает, что я заметила это.
      – А сейчас такое случается?
      – За последнее время – нет. Он ложится спать очень усталым. Еще никогда ему не приходилось работать так много.
      – Он занимал и другие должности в правительстве, в ЦРУ, например. Ходят слухи, что он…
      Кэти прервала вопрос, подняв руку.
      – У меня нет допуска к секретным материалам. О его работе я ничего не знаю и, наверно, не хочу знать. То же самое относится и ко мне. Я не имею права обсуждать конфиденциальные сведения о моих пациентах с Джеком или с кем-нибудь другим, за исключением врачей нашего института.
      – Нам хотелось бы увидеть вас с вашими пациентами и… Первая леди отрицательно покачала головой, заставив Мэттьюз замолчать.
      – Нет, это больница, а не телевизионная студия. И причина не в моем нежелании, а в правах моих пациентов. Для них я не первая леди, а доктор Райан. Я не знаменитость, а врач и хирург. Для моих студентов я профессор и преподаватель.
      – И насколько мне известно, вы один из лучших специалистов в своей области, – добавила Мэттьюз, чтобы увидеть, как отреагирует на это доктор Райан.
      На лице Кэти появилась искренняя улыбка.
      – Да, я получила премию Ласкера, а уважение коллег – дар более ценный, чем деньги, но вы знаете, дело не только в этом. Иногда – не слишком часто, – но иногда после серьезной операции и последующего выздоровления я снимаю бинты в затемненной комнате, мы постепенно усиливаем освещение, и тогда я вижу это. Я вижу это на лице пациента. Я восстановила зрение, и глаза видят снова, а взгляд на лице пациента – видите ли, никто не занимается медициной ради денег – по крайней мере здесь, в Хопкинсе. Мы работаем тут ради здоровья людей, а я стараюсь сохранить и восстановить зрение, и взгляд на лице пациента, который появляется после успешного завершения работы, – это словно Бог похлопывает тебя по плечу и говорит: «Молодчина». Вот почему я никогда не брошу медицину, – закончила Кэти Райан с глубоким чувством, зная, что этот отрывок покажут по телевидению сегодня вечером, и надеясь, что, может быть, какой-нибудь способный школьник увидит ее лицо, услышит эти слова и решит подумать о профессии врача. Если уж ей пришлось примириться с напрасной потерей времени, может быть, этим она поможет своей профессии.
      Отличная фраза, подумала Кристин Мэттьюз, но при двух с половиной минутах телевизионного времени, отведенного на интервью, лучше пустить ту часть, где она говорит, как ей не нравится роль первой леди. К разговорам о профессии врача все давно привыкли.

Глава 24 В полете