Глава 13 Приход чужаков

Виной всему было уличное движение. Конверт был доставлен, как обещано, в соответствующий почтовый ящик, и ключ, что находился у него в кармане, открыл замок. Во время инструктажа его предупредили о минимальном количестве личных контактов. Майор был недоволен тем, что из-за этого пришлось показаться на людях, но ему уже и раньше доводилось работать с КГБ, и для того, чтобы операция прошла успешно, он нуждался в новой информации. К тому же, по лицу майора промелькнула улыбка, немцы так гордятся своей почтовой службой…

Он свернул вдвое большой конверт и сунул его в карман пиджака, прежде чем выйти из здания почты. Вся его одежда была изготовлена в Германии, так же как и темные очки, которые он надел, прежде чем выйти на тротуар. Майор посмотрел в обе стороны, чтобы убедиться, что за ним нет слежки. Никого. Офицер КГБ пообещал ему, что убежище будет совершенно безопасным, что ни у кого нет ни малейшего подозрения, что они находятся здесь. Может быть. Такси ждало на другой стороне улицы. Майор торопился. Автомобили остановились у светофора, и он решил пересечь улицу прямо у почты, вместо того чтобы идти к переходу на перекрестке. Майор был русским и не привык к странным европейским правилам, согласно которым пешеходы тоже должны соблюдать дисциплину. Он был в сотне метров от ближайшего к нему полицейского, и водители машин, застывших на улице, чувствовали, что полицейский стоит к ним спиной. Как для русского майора, так и для американских туристов было бы неожиданностью, узнай они, что законопослушные немцы, садясь за руль автомобиля, резко меняются. Майор сошел с тротуара на мостовую в тот самый момент, когда зажегся желтый сигнал светофора и машины тронулись с места.

Он не успел заметить резко взявший с места «пежо». Автомобиль не успел набрать скорость, она достигла всего двадцати пяти километров, но и этого оказалось достаточно. Правый бампер машины ударил майора в бедро, развернул его и бросил на фонарный столб. Майор потерял сознание, еще не успев понять, что случилось. Может быть, это оказалось к лучшему, потому что его ноги остались на мостовой и задние колеса «пежо» переехали и раздавили обе лодыжки. Особенно пострадала его голова. Из перерезанной крупной артерии брызнул на тротуар фонтан крови. Майор неподвижно лежал лицом вниз. Машина тут же затормозила, с водительского сиденья выскочила женщина и подбежала к телу. Послышался крик ребенка, еще никогда не видевшего столько крови, и оказавшийся рядом почтальон бросился к перекрестку, чтобы позвать к месту происшествия полицейского, который стоял в центре транспортной развязки. Другой человек вошел в магазин и вызвал машину «скорой помощи».

Транспорт на улице замер, и это позволило водителю такси выйти из машины и пересечь улицу. Он попытался протиснуться поближе, но над неподвижным телом уже склонились несколько человек.

— Он мертв, — заметил один из них. Действительно, лицо пострадавшего было настолько бледным, что всякая помощь казалась излишней. Майор находился в состоянии глубокого шока. В похожем состоянии находилась и водительница «пежо». Из глаз ее текли слезы, а грудь сотрясали рыдания. Она пыталась объяснить окружающим, что этот мужчина сошел с тротуара прямо ей под колеса, что у нее не было возможности вовремя остановиться. Она говорила по-французски, что затрудняло общение.

Растолкав собравшуюся толпу, водитель такси был уже у самого тела, на расстоянии вытянутой руки. Необходимо было забрать конверт…, но в это мгновение появился полицейский.

— Все назад! — скомандовал он, вспомнив уроки, преподанные ему в полицейской академии: прежде всего установить контроль над обстановкой. Опыт подсказал ему также, что не следует и прикасаться к телу, и он поборол инстинктивное желание проверить, жив ли пострадавший. У пострадавшего повреждена голова, возможно, повреждена и шея, а в таких случаях им должны заниматься специалисты. Кто-то из толпы крикнул, что уже вызвал «скорую». Полицейский кивнул, надеясь, что она прибудет достаточно быстро. Составлять протоколы о транспортных происшествиях куда более рутинное дело, чем вот так вот смотреть, как потерявший сознание — или мертвый? — человек истекает кровью на тротуаре, нарушая этим установленный порядок. Через мгновение полицейский поднял голову и с облегчением увидел, что лейтенант полиции — старший смены — пробирается через толпу.

— «Скорая помощь»?

— Вызвана, герр лейтенант. Я — Гюнтер Дитер, из транспортной полиции, регулирую движение вон на том перекрестке.

— Кто сидел за рулем автомобиля? — спросил лейтенант. Водительница постаралась выпрямиться и начала, задыхаясь от рыданий, рассказывать о происшедшем. Прохожий, бывший свидетелем происшедшего, прервал ее:

— Этот мужчина сошел с тротуара, не глядя по сторонам. У дамы не было ни малейшей возможности затормозить. Я работаю в банке и вышел из почтового отделения следом за мужчиной. Он попытался пересечь улицу в неположенном месте, не обращая внимания на транспорт. Вот моя визитная карточка. — Банкир протянул лейтенанту картонный прямоугольник.

— Спасибо, доктор Мюллер. Вы согласитесь сделать официальное заявление по этому поводу?

— Разумеется. Если хотите, я готов пройти в участок прямо сейчас.

— Отлично, — кивнул лейтенант. Ему редко приходилось иметь дело со столь очевидным случаем.

Водитель такси стоял в гуще собравшейся толпы. Он был опытным оперативником КГБ и не раз видел, как срывались операции, но это…, это казалось каким-то абсурдом. Случалось, что операция наталкивалась на что-то неожиданное, что ей мешало что-нибудь самое простое и самое глупое. Но этот гордый руководитель группы спецназа попал под колеса машины, за рулем которой сидела пожилая француженка! Почему он не посмотрел по сторонам, прежде чем кинуться в гущу транспортного потока? Мне нужно было послать кого-нибудь другого за этим проклятым конвертом и наплевать на их гребанные приказы. Безопасность прежде всего, выругался он про себя, скрывая ярость за маской равнодушия. Но…, ясный и недвусмысленный приказ из Москвы: минимум личных контактов. Он перешел обратно на другую сторону улицы и сел в свое такси, пытаясь придумать, как объяснить случившееся офицеру, руководившему операцией. Центр никогда не считал, что совершенные ошибки заслуживают оправдания.

Тут же прибыла машины «скорой помощи». Полицейский достал из кармана брюк пострадавшего бумажник. Имя пострадавшего — Зигфрид Баум. Ну просто великолепно, мысленно простонал лейтенант — еврей из Гамбурга, проживавший в районе Алтона. Водительницей машины, сбившей Баума, являлась француженка. Лейтенант решил ехать в больницу вместе с пострадавшим. «Международный» несчастный случай — много времени уйдет на оформление бумаг. Лейтенант пожалел, что не остался в пивной на противоположной стороне улицы выпить свой обычный «пильзнер» после ленча. Ведь он знал, что усердие на службе наказуемо. К тому же приходится беспокоиться о возможной мобилизации…

Санитары «скорой помощи» действовали быстро и умело. Нашейный воротник, предохраняющий от дальнейших травм, был закреплен вокруг шеи пострадавшего и, прежде чем вкатить в машину, его уложили на доску. Сломанные лодыжки взяли в лубки из твердого картона. Глядя на них, санитар покачал головой. По-видимому, сложные переломы обеих ног. По часам лейтенанта на всю процедуру ушло шесть минут, и он поднялся в машину «скорой помощи», оставив трех полицейских заниматься всем остальным на месте происшествия.

— Насколько тяжело он пострадал?

— Возможно, проломлен череп. Он потерял много крови. Как это случилось?

— Вышел на мостовую прямо под колеса машины, не посмотрев по сторонам.

— Идиот, — заметил санитар. — Будто у нас и без него нет работы.

— Он выживет?

— Все зависит от характера черепной травмы. — Санитар пожал плечами. — Теперь им займутся хирурги. Вам известно его имя? Мне нужно заполнить бланк.

— Зигфрид Баум, Кайзерштрассе семнадцать, район Алтона, Гамбург.

— Через четыре минуты будем в приемном покое. — Санитар сосчитал пульс и сделал пометку. — Он не похож на еврея.

— Осторожнее с такими выражениями, — предостерег лейтенант.

— У меня жена — еврейка. У него быстро падает кровяное давление. — Санитар подумал было о том, чтобы начать внутривенное вливание, но решил не делать этого. Пусть это решение принимают хирурги.

— Ганс, ты сообщил по радио о нашем приезде?

— Да. Они готовы принять нас и знают о состоянии пострадавшего, — ответил водитель. — Кто сегодня дежурит, Зиглер?

— Надеюсь.

Водитель круто повернул налево, не выключая сирены, расчищающей им дорогу в потоке транспорта. Спустя минуту он остановил «мерседес» и подал машину задним ходом к дверям приемного покоя. Там их приезда ждали врач и два санитара.

Немецкие больницы отличаются своей высокой оперативностью. Не прошло и десяти минут, как пострадавший, ставший теперь пациентом, прошел первоначальную подготовку: ему ввели трубку в дыхательное горло, начали внутривенное вливание крови — IV группа, резус положительный — и противошокового средства, и сразу после этого ввезли каталку в отделение нейрохирургии для немедленной операции, которую будет вести профессор Антон Зиглер. Лейтенанту пришлось остаться в приемном покое вместе с врачом-регистратором.

— Так кто он такой? — спросил молодой доктор. Полицейский сообщил имеющиеся у него сведения.

— Немец?

— Что тут удивительного? — поднял брови лейтенант.

— Когда к нам поступило первое сообщение, передали, что вы будете сопровождать пострадавшего. Я решил, что это необычный, так сказать, случай, словно пострадал иностранец.

— За рулем автомобиля, сбившего его, сидела француженка.

— А-а, тогда понятно. Я принял его за иностранца.

— Почему?

— Когда я вводил ему трубку в дыхательное горло, обратил внимание на зубы. У него там несколько коронок из нержавеющей стали — очень небрежная работа.

— Может быть, он прибыл к нам из Восточной зоны, — предположил лейтенант. Врач поморщился.

— Зубы делал ему не немецкий врач. Даже сапожник справился бы с работой лучше. — Он принялся быстро заполнять бланк приема пострадавшего.

— Что вы хотите этим сказать?

— У него плохие зубы. Странно. Он в отличной физической форме, великолепное тело. Хорошо одет. Еврей. А вот зубы лечили ему очень плохо. — Доктор выпрямился. — Конечно, у нас здесь происходит много необычного.

— Где его личные вещи и одежда? — Лейтенант был любопытен от природы — одна из причин, по которой он стал полицейским после службы в бундесвере. Доктор проводил лейтенанта в комнату, где были сложены личные вещи пострадавшего и составлен их список для передачи на хранение в кладовую больницы.

Они увидели, что одежда аккуратно уложена одним из служащих приемного покоя, причем пиджак и рубашка лежат отдельно, чтобы кровь с них не испачкала остальное. Разменная мелочь, связка ключей и большой конверт при составлении списка были отложены в сторону. Санитар заполнял соответствующий бланк, перечисляя все найденное у пострадавшего.

Лейтенант взял большой конверт из плотной бумаги. Его отправили из Штутгарта вчера вечером. Наклеено несколько почтовых марок. Повинуясь внезапному побуждению, полицейский достал перочинный нож и вскрыл конверт. Ни доктор, ни санитар не возражали. В конце концов это лейтенант полиции.

Внутри конверта находились еще три — один побольше и два маленьких. Сначала лейтенант вскрыл тот, что был побольше, и достал находящиеся внутри бумаги. На листе он увидел схему. В ней не было ничего особенного, пока полицейский не заметил, что это фотокопия какого-то документа германской армии с пометкой «Секретно» в правом верхнем углу. Затем он обратил внимание на название — Ламмерсдорф. В руках полицейского находился план центра связи НАТО, расположенного меньше чем в тридцати километрах от того места, где они сейчас были. Лейтенант полиции был капитаном запаса германской армии и проходил службу в контрразведке. Кто же этот Зигфрид Баум? Он вскрыл остальные конверты, затем подошел к телефону.

Транспортный реактивный самолет прибыл точно по расписанию. Когда Тоуленд вышел из грузового люка, его приветствовал легкий прохладный бриз с моря. У самолета стояли два матроса, которые принимали прибывших на базу. Тоуленда направили к стоящему в сотне ярдов вертолету с уже вращающимся несущим винтом. Вместе с четырьмя другими офицерами он быстро пошел к нему. Через четыре минуты вертолет поднялся в воздух, так что первое пребывание Тоуленда в Испании длилось ровно одиннадцать минут. Никто из прибывших офицеров не пытался разговорить друг с другом. Тоуленд посмотрел в маленький иллюминатор рядом в креслом. Они находились на противолодочном вертолете «Си кинг» над голубой поверхностью моря, направляясь, судя по всему, к юго-западу. Старший экипажа был одновременно специалистом по гидролокации и сейчас сидел у своего оборудования, проводя какой-то тест. Внутренние стенки вертолета были голым металлом. В хвостовой части находились акустические буи, а гидролокационный датчик, получающий сигналы от них, был расположен в своем отсеке на палубе. Изнутри казалось, что вертолет почти до отказа заполнен вооружением и сенсорными приборами. Прошло полчаса полета, и машина начала снижаться. Еще через две минуты они совершили посадку на палубе авианосца «Нимиц».

Летная палуба авианосца была раскаленной и шумной. Сильно пахло горючим. Матрос из палубной команды жестом направил их к трапу, выходящему на узкий мостик с перилами вокруг нижней палубы и дальше в коридор под ней. Здесь работал кондиционер и было относительно тихо по сравнению с летной палубой над головой.

— Капитан-лейтенант Тоуленд, сэр? — обратился к нему писарь.

— Да.

— Прошу вас следовать за мной, сэр. Тоуленд последовал за матросом через лабиринт коридоров, и тот указал наконец на открытую дверь.

— Вы, должно быть, Тоуленд, — поднял голову усталый офицер.

— Должно быть — если только смена часовых поясов как-то не повлияла на это.

— Начать с хороших новостей или с плохих?

— С плохих.

— Вам придется спать посменно с другими офицерами. На борту недостаточно коек для сотрудников разведывательного управления. Впрочем, это вряд ли имеет значение. Я не спал уже трое суток — это одна из причин, по которой вы находитесь здесь. Хорошие новости заключаются в том, что вам прибавили еще половину нашивки. Добро пожаловать на борт «Нимица», капитан. Меня зовут Чип Беннетт. — Он вручил Тоуленду телекс. — Похоже, вы понравились командующему Атлантическим флотом. Хорошо, когда у тебя друзья в высших сферах.

В телексе коротко говорилось, что капитан-лейтенант Роберт А. Тоуленд III, офицер запаса Военно-морского флота США, «произведен» в капитаны третьего ранга запаса, что дает ему право носить три широкие золотые полосы капитана третьего ранга на рукаве, но пока без денежного содержания соответственно новому званию. Текст телекса походил на поцелуй сестры — такой же страстный, подумал Тоуленд. Впрочем, может быть, двоюродной сестры.

— Думаю, это шаг в правильном направлении. Чем я должен заниматься?

— Теоретически вам предстоит помогать мне, однако на нас свалилась такая лавина информации, что мы решили разделить обязанности. Я поручаю вам проводить утренний и вечерний инструктаж командира боевой группы, в 7.00 и в 20.00. Он — контр-адмирал Сэмюел Б. Бейкер-младший. Сукин сын, каких мало. Служил раньше на атомных кораблях. Любит, чтобы доклады были четкими и краткими, со сносками и источниками полученных сведений, которые он будет читать позднее. Почти не спит. Во время боевой тревоги занимаете место в боевой рубке рядом с офицером, руководящим тактическими действиями. — Он потер глаза. — Так что же происходит в этом безумном мире, черт побери?

— Как вы сами считаете? — вежливо осведомился Тоуленд.

— Да, конечно. Только что поступила новая информация. Космический корабль многоразового использования «Атлантис» снят со стартовой площадки на мысе Кеннеди. Объявлена причина — неполадки в бортовом компьютере. Три газеты опубликовали сообщения, что причина вовсе в другом — меняется цель полета. Шаттл должен был вывести на орбиту три или четыре коммерческих спутника связи. Вместо этого ему предстоит вывести на орбиту разведывательные спутники.

— Наконец-то к происходящему начали относиться серьезно.

Мнимый Зигфрид Баум пришел в сознание через шесть часов после операции и увидел рядом с собой трех мужчин в хирургических халатах. Воздействие наркоза продолжало давить на него, и ему трудно было отчетливо разглядеть стоящие фигуры.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил один из них по-русски.

— Что со мной? — с трудом произнес майор тоже на русском языке.

Все понятно.

— Тебя сбил автомобиль, и сейчас ты находишься в военном госпитале, — солгал говоривший. Они все еще находились в Аахене, недалеко от германо-бельгийской границы.

— Что… Я как раз выходил на улицу, чтобы… — Голос майора звучал, как у пьяного, но он внезапно замолчал. Он попытался рассмотреть людей, стоявших рядом.

— Для вас все закончено, мой друг. — Теперь эти слова произнесли по-немецки. — Нам известно, что вы — советский агент, у вас обнаружили секретные государственные документы. Скажите, почему вас так интересует Ламмерсдорф?

— Нам не о чем говорить, — ответил мнимый Баум по-немецки.

— Слишком поздно для этого, — упрекнул его допрашивающий, снова перейдя на русский. — Но мы облегчим вашу участь. Хирург сообщил нам, что сейчас уже можно испытать на вас новое, так сказать, лекарство, и вы расскажете нам все, что вам известно. Проявите же благоразумие. Никто не сможет противостоять такому допросу. Кроме того, вам следует задуматься и о своим положении, — продолжил он более жестко. — Вы являетесь офицером иностранной армии, находитесь в Федеративной республике нелегально, с поддельными документами, и у вас обнаружены секретные сведения. Самое меньшее, что вам угрожает, — это пожизненное тюремное заключение. Однако, принимая во внимание то, что осуществляет сейчас ваше правительство, мы не ограничимся «самыми меньшими» мерами. Если вы согласитесь помочь нам, вам сохранят жизнь и, возможно, через несколько лет обменяют на германского разведчика, и вы сможете вернуться в Советский Союз. Мы даже пойдем на то, что сообщим вашему руководству, что получили все эти сведения от вас, когда вы находились под воздействием лекарственных препаратов. В этом случае вас никто не сможет обвинить в предательстве и наказать. Если же вы откажетесь сотрудничать с нами, то умрете от травм, полученных в результате несчастного случая.

— У меня дома семья, — тихо прошептал майор Андрей Чернявин, силясь вспомнить о необходимости выполнять свой долг. Страх и вызванное наркозом спутанное сознание не позволяли справиться с эмоциями. Майор не знал, что вместе с физиологическим раствором, поступающим внутривенно в его организм, вводится пентотал натрия, оказывающий воздействие на высшие функции головного мозга. Скоро он лишится способности рассматривать долгосрочные последствия своих действий. Единственное, что покажется ему важным, это то, что происходит в данное мгновение.

— С ними ничего не случится, — пообещал полковник Вебер. Он был армейским офицером, откомандированным в распоряжение Бундеснахрихтендинст и не первый раз допрашивал советского агента. — Неужели вы думаете, что они преследуют членов семьи каждого арестованного нами шпиона? Ведь тогда не найдется желающих вести разведывательную работу в Западной Германии. — Вебер смягчил свой голос. Пентотал начал действовать, и по мере того как сознание русского майора будет становиться все более затуманенным, полковник станет говорить с ним мягким и убедительным тоном, вытягивая всю необходимую информацию. Как странно, подумал он, что такому методу допроса его научил психиатр. Вопреки множеству кинофильмов, где жестокие немецкие офицеры вели допросы с применением пыток, у полковника Вебера полностью отсутствовал опыт применения силы при допросах. Жаль, подумал он. Может быть, именно сейчас мне потребуется жестокость. Почти все родственники полковника жили поблизости от Кульмбаха, в нескольких километрах от границы.

— Капитан Сергетов прибыл в ваше распоряжение, товарищ генерал.

— Садитесь, Иван Михайлович. — Сходство с отцом было поразительным, заметил про себя Алексеев. Невысокий и коренастый. Такие же гордые глаза, такой же интеллект во взгляде. Еще один молодой человек, которого ожидает многообещающее будущее. — Ваш отец говорил мне, что вы один из лучших аспирантов и отлично владеете арабскими языками.

— Совершенно верно, товарищ генерал.

— Вы изучали людей, говорящих на этих языках?

— Это является неотъемлемой часть программы обучения. — Молодой Сергетов улыбнулся. — Нам даже пришлось знакомиться с Кораном. Это единственная книга, которую читают многие представители арабской нации, и потому представляет собой важный фактор в изучении хода мыслей этих дикарей.

— Значит, вы не любите арабов?

— Как вам сказать, товарищ генерал… Нет, я не испытываю к ним теплых чувств. Моей группе приходится время от времени встречаться с представителями посольств стран Ближнего Востока — тех, кто разделяет наши политические воззрения, — чтобы практиковаться в разговорном языке. Это дипломаты главным образом из Ливии, иногда из Йемена и Сирии.

— Вы служили три года в танковых частях. Как вы считаете, мы сумеем победить арабов в бою?

— Израиль сумел сделать это без особого труда, а ведь у них нет даже и малой части наших ресурсов. Арабский солдат — это неграмотный крестьянин, плохо обученный, который находится под командованием неопытных офицеров.

У этого молодого человека готовы ответы на все вопросы, подумал Алексеев. Тогда, может быть, он сумеет объяснить мне, что происходит в Афганистане?