Ванесса хохотала. Ее омерзительный смех был похож на громыхание костей в металлической коробке.

Вагон еще полз, не быстрее пятнадцати миль в час.

Лукас закрыл глаза и подумал: «Ты, сука, я готов пожертвовать собственной жизнью ради людей, которых я люблю, так что давай, убей меня убей убей убей меня ПРЯМО СЕЙЧАС!!!»

Следующий удар лишил его зрения.

Он ударился лицом об пол. В голове вспыхнул фейерверк, воздух загустел. Свет померк. Лукас стал падать в бесконечную угольно-черную пропасть.

Свет погас.

И не стало ничего.

Он очнулся в кромешной тьме.

Сколько времени он был без сознания? Минуту? Час? Мгновение? А вагон? Он еще движется? Лукас потерял всякое чувство направления, как сломанный гироскоп. Не понимал, где верх, а где низ. Со всех сторон его окружала непроглядная холодная тьма, запах могилы, и еще чего-то — непонятного, пугающего. Лукас попробовал пошевелиться. Ноги, казалось, были намертво скованы льдом, руки — тяжелые как свинец. Где-то в темноте совсем рядом он чувствовал чье-то присутствие, но никак не мог распознать, чье именно.

Ему почудилось какое-то движение. Инстинкт самосохранения заставил вглядеться во тьму. Глаза невыносимо болели и слезились, и ему никак не удавалось сфокусировать взгляд. Внезапно сверху на него упал слабый луч света, посеребривший его парализованное уродливое тело. Свет был не дневной, но и не искусственный. Лунный свет. Ее огромный желтый диск во всем блеске полнолуния медленно появился в большой дыре с рваными краями на потолке.

С трудом ворочая шеей, Лукас огляделся.

Он был в сарае. Над ним старые деревянные балки сходились в остроугольный конек крыши. Углы сарая были густо оплетены паутиной и покрыты многолетней пылью. В воздухе стоял характерный запах гниющего дерева и заброшенной конюшни. Повсюду валялись сломанные колеса от повозок и телег, рваная лошадиная упряжь, кузнечные инструменты, подковы. Угол, где лежал Лукас, был завален заплесневелым сеном.

Опять что-то зашевелилось позади. Ухо Лукаса уловило еле слышное затрудненное дыхание. Выгнув шею, он оглянулся через плечо, вглядываясь в тени за спиной.

Внезапно из темноты возникла худая рука и обвилась вокруг шеи.

— Томасссс!

Кривые когти впились в ключицу. Будто на шею надели железные колодки. Теперь голос Ванессы изменился. Он стал выше, пронзительнее.

— Ты предал меня!

Он с трудом перевел дыхание. Из темноты возникло страшное лицо старухи, слабо освещенное лунным светом. Мертвенно-бледным, словно снятое молоко. Волосы потемнели и стали гуще, глаза сверкали молодым блеском. Даже одеяние ее изменилось — теперь она была в нарядном платье из яркого набивного ситца.

Кричащая пародия на юность.

— НЕТ!

Лукас вывернулся из тисков, повернулся, пополз по грязи, цепляясь ногтями, к зазубренной дыре. Там, за дырой, лежала темная пустота. И он пополз к ней, прочь от этого безумного кошмара, прочь от сумасшедших обвинений старухи...

«Трус! ТРУС!!!»

Он стал протискиваться через рваную дыру. Окаменевшие ноги безвольно тащились по земле. Острые края досок рвали рубашку, ржавые гвозди впивались в тело, но запахи свободы звали вперед, к волшебному пейзажу за стенами сарая. Там, снаружи, ночь сгустилась в туннель, будто смотришь в перевернутую подзорную трубу. Темнота улетала вдаль. Открылся новый ландшафт. Пустынный луг, залитый светом и тенью. Силуэты деревьев за ним. Южные сосны. Их запах вывел Лукаса из паралича. Вскочив на ноги, он стряхнул с себя боль.

И помчался в этот невероятный новый мир.

Ночной воздух приятно холодил. Ботинки куда-то пропали, и покрытые волдырями подошвы жалила жесткая трава. Но он бежал. Черт побери, он бежал сквозь этот кошмар, он был жив, он был свободен!

Позади летел отчаянный вой старухи:

— ТОМАС!

Он продолжал бежать, и в голове у него проносились обрывки мыслей: «Этого не может быть... на самом, деле этой старухи нет... ее просто не может быть... это обман... она приняла меня за Томаса... за какого Томаса?.. кто тот чертов Томас?!. Не может быть... я не отвечаю за какого-то хмыря... которого не было... это не я!»

Лукас вбежал в лес.

Прохладная тьма поглотила его. В голове мутилось от страха и недоумения. С обеих сторон блестели под луной линии воображаемых деревьев, как бархатные полоски в книжке-игрушке. Мерцали в темноте ночи далекие огоньки. Его окружали запахи болота и жирного чернозема, усиливая страх, обостряя ощущение, что там, позади, происходит что-то очень важное и ужасное.

— ТОМММММММАААААААСССССС!!!!

Лукас остановился на темной поляне. Стараясь перевести дыхание, прислушался к отчаянным крикам из темноты. Температура упала круто. Режущий холод. Куда сильнее, чем раньше. Обернувшись, сквозь деревья он увидел позади, в двадцати ярдах, сарай, в стене зияла зазубренная дыра. Через дыру виднелась распростертая на грязном полу старуха с искаженным от боли лицом. Ее скрюченные руки были воздеты к небу.

Из тени за ней вдруг что-то возникло.

Сначала Лукас принял это за столб дыма, будто затлело сено. Но дым задвигался, и Лукас понял, что это призрак. Высокий мужчина. Поднявший дымные руки. Призывающий какого-то безымянного бога. Откачнувшийся назад, как кобра перед броском.

И он ударил.

От крика Ванессы содрогнулась земля.

Лукас в лесу задрожал. Оцепенев, он смотрел, как призрак бьет старуху. Каждая клеточка его тела жаждала сейчас одного — повернуться и бежать, бежать в самую чащу сонного леса. Бежать от старухи и человека из дыма. Но что-то держало его на месте. Какие-то остатки разума, погребенные под лавиной страха. Проблеск понимания. То, что человек был из дыма — это ключ. Как черная рука. Как ненависть старухи. Как проклятие.

Источником всего был этот дымный человек.

Призрак снова ударил. Ее вопль наполнил воздух, как звук рога. У Лукаса волосы встали дыбом. Не от громкости, не от резкости самого вопля, не от того, как он рассек тишину леса. А — от тона. Безнадежный, агонизирующий тон. Он дошел до Лукаса, добрался до самых корней его нервной системы. Такого горя Лукас не слышал никогда.

Он должен это остановить.

Несколько робких шагов из рощи, обратно к сараю.

На полпути он увидел перемену. В тени за спиной Ванессы дьявол менял облик. Темные дымовые щупальца удлинялись, обретая новую форму и цвет, как хамелеон. Неоновая игра светотени. Мундир. Темно-синие погоны. Газета под мышкой. И глаза, как серебряные монеты.

Зеркальные очки.

— Эй, парень! — проскрипел металлический голос. — Полегче с этим драндулетом!

Лукас застыл, не дойдя каких-нибудь двадцати футов до сарая. Тело отказывалось повиноваться ему. Трава стала вязкой, как смола, и ноги его прилипли. Руки то сжимались в кулаки, то разжимались. Колотилось сердце — сердце ребенка. В горле застряли льдинки, они душили его. В сознании всплывало слово «извините», но он не хотел его произносить.

— Твой папаша — хороший ниггер, — прошипел человек из дыма и снова принялся избивать старуху.

С каждым ударом глаза монстра вспыхивали все ярче. Зеркальные очки переливались магниевым блеском. Наглым, радужным блеском. У ног призрака рыдала Ванесса, морщинистое лицо искажали ярость и боль.

— Хороший ниггер — мертвый ниггер! Поскольку твой папаша мертвее мертвого, значит, он очень хороший ниггер!

На глаза Лукаса навернулись слезы. Отчаяние сдавило грудь. Этот скрипучий голос воскресил боль, которую он испытал на похоронах отца. Парализующую боль. Боль, отнимавшую слова. Боль, которая заставляла его знать свое место. Боль, которая заставляла его бежать, бежать всю его взрослую жизнь.

Но теперь пришло время остановиться.

— Хватит! — сказал Лукас. Голос его донесся из дальней дали.

Человек с серебряными глазами лишь насмешливо дернул головой и продолжал избивать женщину.

Лукас прошел оставшиеся футы. По мере его приближения призрак, казалось, увеличивался в размерах. Раздувшись от ярости и разинув невероятно огромный рот, он свирепо расхохотался, обнажив черные и острые как бритва зубы, высунув змеиный извивающийся язык.

Добро пожаловать в ад!

Лукас застыл как вкопанный, ощущая на лице гнилой ветер, черный холод, исходящий от дымного человека. Из сарая вырывались щупальца дыма, и они пахли могилой. Они обвивались вокруг Лукаса и обдавали его волной ужаса, еще более холодного, чем ненависть.

Лукас глянул прямо в лицо Дьяволу и вновь обрел голос:

— Я СКАЗАЛ, ХВАТИТ!!!

Откуда-то снизу до его слуха донеслись какие-то странные звуки. Взглянув себе под ноги, он увидел, что старуха смотрит на него полными слез глазами. Ярость ее сменилась благоговением. Казалось, она не верила, что он вернется.

— Томас... ты вернулся...

От страха у Лукаса подгибались колени, но он продолжал смотреть на старуху, не в силах вымолвить ни слова, не в силах сдвинуться с места. Ему казалось, что сейчас он потеряет сознание, но он не отрывал глаз от старухи. Что-то в ее страдающем голосе...

— Ты вернулся...

И тут с Лукасом что-то произошло. Он задрожал. Все вокруг замерло, как на экране остановленного видеомагнитофона. Потом его словно ударило током.

Лукас снова взглянул в мутные глаза и понял, что это. Жалость! Вместо ненависти он испытывал сейчас к этому искалеченному существу жалость. И тут он понял: весь ужас, страх, видения, призраки — все это исходило от этой искалеченной старухи!

Источником была она.

Лукас посмотрел вверх. Человек из дыма исчез, исчез и сарай. Остался только сгусток теней, медленно смыкающийся, как гигантский черный ирис. Стягивающийся. Пока не осталась только старуха, обрамленная черной спиралью, и глаза ее сверлили Лукаса. Они ждали. Ждали ответа.

— Ты вернулся...

И тут он заметил еще что-то в лице старухи. И это что-то пронзило его сердце. Внезапно перед его глазами предстала совсем другая женщина — рассерженная, обиженная, одинокая. Раненная не силой черной магии, а самим Лукасом. Его страхами и предубеждениями.

Это была Софи.

Лет через двадцать, мучимая горькими воспоминаниями, Софи тоже превратится в старую деву, оставленную чернокожим, которого она всегда любила. Теперь он знал, что делать.

— Да, — мягко произнес он. По его щекам текли слезы. — Я вернулся.

И он протянул руку.

...в кончиках пальцев закололо... покалывание перешло выше по ее рукам... заполнило собой ее вены... ее сотрясала противоположная магнетическая сила... в ней проснулось давно забытое... спавшее почти полвека...

...нежность...

И в тот момент, когда Лукас нежно взял Ванессу за руку, магия внезапно лопнула по швам.

Лукаса чуть не сбило с ног. Мимо него со свистом полетели обрывки одежды, костей, тканей... Галлюцинация охлопывалась как карточный домик, слезали тени, открывая старые раны. Уходил, извиваясь, столб дыма, уносимый шквалом голосов, бесплотных заклинаний, шепотов...

— ТЫ ВЕРНУЛСЯ...

Изо рта старухи вырвались первые языки пламени, закружились во тьме, вылизывая воздух, всасывая в свой водоворот весь черный дым и магию. Лукаса отбросило назад. Ноги у него подкосились, он тяжело ударился о пол и задохнулся.

Запахло машинной смазкой и дизельным топливом. Сквозь разбитое окно на крыше сочился бледный рассвет. В проеме сорванной с петель двери виднелся самый обычный утренний пейзаж Колорадо. Лукас понял, что снова оказался в вагоне. Каким-то образом все видения — вся схватка — заняли в реальном мире считанные секунды.

А что важнее, вагон останавливался.

Ванесса вспыхнула ярким пламенем. Из ее головы вырвался огненный столб. Шатаясь на кривых, тонких ногах, она поднялась с пола. Она воздела к небесам скрюченные руки, открыла рот, и вверх взметнулся огненный факел, лизнул потолок и зазмеился по крыше. В вагон хлынул дневной свет. Старуха, вскинув скрюченные руки, с раскрытыми в экстазе горящими глазами, купалась в огне. От глаз ее исходили желтые лучи, как от старинных фар. Изодранная одежда чернела на глазах. Рот раскрылся в предсмертном вопле.

Воздух содрогнулся.

Лукас закрыл лицо руками. По всему вагону поползли языки пламени. Пугающие и красивые, они пожирали темноту. Лукас хотел, пытался остановить взгляд на фигуре в огненном нимбе, но пламя поглотило все. Глаза опалило жаром. Дыхание обжигало легкие. В желудке возобновился пожар. Он поднялся на ноги. Суставы кричали от боли, жилы звенели от напряжения. Все тело было будто обварено кипятком. Но он еще мог двигаться. С трудом, но мог.

В нескольких футах от него Ванесса обратилась в чистое пламя.

Вагон был готов развалиться. Пламя ревело, словно ураган. Лукас понял, что надо действовать. Обе двери пылали. Пол проваливался. И тут он заметил участок стены, где еще не горело. Набрав в легкие побольше воздуха, он наклонил голову и как камикадзе ринулся на стену.

Примечания