23. Отмычки

Дон Бишофф сидел в своем «шевроле» с распахнутыми настежь дверьми в ожидании хоть какой-нибудь случайно оказавшейся на пятнадцатом шоссе машины. Полчаса назад он проколол правую заднюю шину, и пока что доброго самаритянина видно не было. Даже промчавшийся мимо джип шерифа не остановился.

Он в десятый раз взглянул на часы, и его сердце тоскливо сжалось. Синди уже должны были уложить спать, а значит, Дон уже второй год подряд не попадал на ее день рождения.

— И зачем я только отдал свою единственную запаску Бертону? — задавал он сам себе риторический вопрос. — Ну зачем?

На прошлой неделе Дон одолжил своему шурину запасное колесо и теперь ел себя за это поедом.

Он порылся в кармане в поисках еще одной сигаретки. Крупный молодой мужчина, широкоплечий, с открытым лицом, Дон вовсе не был похож на банкира. В своей клетчатой фланелевой рубашке, потертых джинсах и тяжелых рабочих башмаках он больше всего напоминал фермерского сына. Но такая теперь была мода. Из-за нескончаемого спада и бесчисленного разорения ферм в этих краях популярность банковского дела тоже упала на несколько, делений по шкале.

Поднявшийся ветерок донес с полей запах удобрений. Несмотря на довольно теплую ночь, Дон поежился. Наверное, он еще не совсем оправился от недавней простуды. И тут он услышал отдаленный шум двигателя — с запада приближался автомобиль.

— Даст Бог, это она и есть — последняя добрая душа во всем округе, — пробормотал Дон себе под нос.

Закурив еще одну сигарету, он подумал о своей маленькой Синди. Этот день рождения был для нее так важен! Она вступала в возраст пятого класса, возраст косметики, мальчиков, подработок нянькой по вечерам. Дон так хотел оказаться с ней в этот день! Синди была его единственной дочерью, его принцессой. И огорчать ее Дону было хуже всего на свете.

Ребенок стал дорог ему вдвойне после того, как два года назад Синди чуть не утонула. Она купалась в пруду Бемини, и нога ее застряла под корягой. Слава Богу, Дон оказался рядом и успел ее вытащить. Она только глотнула пару галлонов стоячей воды, а так ничего у нее не пострадало, кроме самолюбия. И все равно Дон никак не мог избавиться от кошмара. Даже теперь он не реже раза в месяц просыпался в холодном поту, с воплем вырываясь с заросшего дна пруда.

Фары приближались. Дон потушил окурок и, подойдя к самому краю обочины, приготовился голосовать.

Приближавшиеся фары почему-то показались Дону несколько странными. Ярко-желтые, близко поставленные, они были уже почти в миле от него. С их приближением все труднее было для Дона определить, с какой скоростью двигался автомобиль. Поначалу ему показалось, что машина мчалась невероятно быстро. Может быть, глаза его подвели, но когда фары виднелись уже в полумиле, ему показалось, что автомобиль едва ползет.

Дону стало как-то не по себе. Отчего-то он начинал нервничать. Волосы на затылке зашевелились. Желудок подскочил к горлу, изнутри накатил безотчетный страх.

Фары приближались.

— Эй, пого...

И тут Дон услышал какой-то звук, примешивавшийся к шуму автомобиля. К рокоту цилиндров и вою шин. Тоненький, булькающий, смутно знакомый звук. Автомобиль подъехал ближе, и Дон учуял болотную вонь, ощутил скользкую текстуру воздуха, холод и сумрак глубины, услышал захлебывающийся крик дочери...

— Синди?!

Старый лимузин проплыл мимо него медленно, как проявляется отпечаток на фотокарточке. Дон зашатался, голова у него пошла кругом. Внезапная слабость потянула вниз, на гравий обочины, но он еще не успел упасть, когда взгляд его остановился на окне водителя обугленного лимузина. Там сидела его дочь, окруженная зеленым ореолом болотной воды.

На него смотрел распухший трупик.

— Нет! Господи, нет!

Дон сорвал с себя шапку и вцепился руками в волосы. Он стоял лицом к лицу со своим кошмаром.

Когда лимузин проехал, призрак Синди неожиданно показал Дону багровый распухший язык.

Крик Дона утонул в реве мотора «роллса», устремлявшегося за более крупной дичью.

— Значит, вы считаете, что случайно во все это вляпались?

— В общем, можно сказать именно так.

— И вы не можете остановиться, словно кто-то наложил на вас такое проклятие?

— Я знаю, что это звучит нелепо...

— Разве я так сказал?

— Нет, но...

— Разве я хоть раз произнес слово «нелепо»?

— Нет, но...

— Разве я сказал, что ваше положение хоть в малейшей степени можно назвать нелепым?

Софи не удержалась от улыбки. Она переключила разговор на динамик, чтобы и Лукас, и Анхел могли слышать энергичную скороговорку раввина. Звук его голоса вернул ее к беззаботным дням студенческих кофеен на Бейкер-стрит. Но тепло воспоминаний не могло пробиться сквозь ужас и боль, не отпускавшие ее в настоящем. Софи загасила окурок и перестала улыбаться.

— Ну, для меня это звучит нелепо, хотя это именно у меня брюхо поджарено.

Голос Мило вернулся:

— Без разницы, как это звучит. Вы видели ужасы, и погибали люди. Вот из чего и будем исходить.

— И какой ты делаешь вывод, Мило? — затаив дыхание, спросила Софи.

— Вполне возможно, что это самый настоящий дьяволизм.

— Дьяволизм?

— Простонародное название черной магии. Честно говоря, в наше время никто не знает, как ее теперь называть. Очень многие религии включают в себя элементы черной магии — сантерия, ифа, вуду, викканизм. Как правило, это вполне порядочные люди пытаются друг другу помочь. Но дьяволисты — это совсем другое. Просто чан ядовитых отбросов.

Софи жадно затянулась. Сидевший рядом Лукас внимательно слушал, не выпуская руль из забинтованных рук. Ночь была безлунной, только зеленоватое мерцание приборной доски да светившиеся кнопки сотового телефона слабо освещали их бледные лица.

— Допустим, ты прав, — сказала Софи, — и это дьяволизм или как там его ни назови. Что нам тогда с ним делать?

После короткой паузы раввин задумчиво произнес:

— Интересный вопрос.

Софи закусила губу.

— Спасибо за комплимент, я сама его придумала.

— Самой большой проблемой для вас является сама борьба, — медленно проговорил голос. — Она теперь в ваших головах. Семя посеяно.

— Что вы хотите этим сказать? — вмешался в разговор Лукас. — Нам вся эта чертовщина только мерещится, что ли?

— Можно сказать и так. Дьяволисты без участия разума жертвы не могут и комара прихлопнуть. Может быть, вы в самом начале случайно влезли куда не надо, сунули ножку в бяку, но сейчас против вас работают ваши мозги.

Ошарашенный Лукас потряс головой.

— Слушай, мужик, ты чего? Ты мне хочешь сказать, что все эти волдыри существуют только у меня в воображении?

— Нет, Лукас, слушайте внимательнее! Я не говорю, что это психосоматические явления. Я говорю, что ваши мозги служат сейчас кабелем для заклинаний, черной магии и прочей мерзости.

— Что значит «кабелем»? — спросила Софи.

— Мозг — проводник. Медиум. Каким-то образом вся отрицательная магия, особенно вот такие противочеловеческие заклинания, как это, — все вынашиваются в мозгу. Они там растут.

— Так каков же ответ, Мило?

— Вы должны биться на единственно важном поле боя. Это — мозг. Растите там то, что не даст вырасти злу!

Задумавшись на несколько секунд, Лукас сказал:

— Извините, рабби, я никого не хочу обидеть... но ведь это все как-то не бар-мицва[10], если вы понимаете, что я имею в виду... то есть откуда вы все это знаете?

— Я же раввин, а не неуч.

— А раввинов этому учат?

Ответ прозвучал так, будто говоривший тщательно взвешивает слова:

— Лукас, очень многие люди не понимают, что в иудаизме масса мистических уровней. Еврейский фольклор полон привидений и демонов. Это есть в Каббале, в древних книгах. В раввинистической литературе упоминания о чернокнижии есть на каждом шагу...

— Я вовсе не хотел... — попытался перебить его Лукас.

— Известно ли вам, что в колдовстве часто используется так называемая Соломонова Печать?

— Соломонова Печать?

— Ну да, Звезда Давида. В колдовстве она используется, чтобы прогнать злых духов и отвратить несчастье.

Лукас мотнул головой:

— Эх, мне бы сейчас одну такую!

— Посмотрите, что происходило в Европе в четырнадцатом веке, — продолжал голос, явно оседлав любимого конька. — Во времена черной смерти евреев обвиняли в том, что они разносят эту смертельную заразу для истребления христиан. Сотни тысяч евреев были перебиты. За то, что они поддерживали в гетто такую чистоту, их обвиняли в колдовстве и сжигали у столбов. Да, мистер Хайд, много было неожиданных точек пересечения иудаизма и колдовства...

Голос заговорил дальше:

— Что следует помнить — это то, что разум и Космос взаимосвязаны. Так говорит Каббала, так говорят древние книги, а сегодня то же говорит квантовая физика: душа и физические миры — одно.

Софи глядела на мигающий огонек телефона. Потом спросила:

— Ты говоришь, мы должны бороться с этой штукой внутри своего разума...

— Именно.

— Как, молитвами?

В ответ донеслось:

— Царь Давид говорил: «Откройте мне глаза, дабы я мог созерцать чудеса моей Торы».

Выбросив в окно окурок, Софи сказала:

— Мило, должна признаться тебе: много лет прошло, как я последний раз читала Тору. К тому же все мы тут принадлежим к разным культурам, ты меня понимаешь? Ноев ковчег или варьете Гейнца на Пятьдесят седьмой улице.

— Не важно, — ответил голос. — В том мире, который сильно отличается от нашего, все религии едины. Каббала говорит, что наш долг — развенчивать иллюзии тьмы. Вот так просто. И ты в правильной команде, Софи. Вы и есть в этой игре хорошие парни.

— Со всем уважением, рабби, — не унимался Лукас, — должно же быть что-то еще, что мы можем сделать. Что-то осязаемое. Плюнуть на восток, или бросить соль через левое плечо, или еще что-нибудь...

После короткой шипящей паузы голос в телефоне произнес:

— Заклинаний, заговоров, контрзаговоров, проклятий на свете столько, что голова может пойти кругом.

— Приведите пример.

— Ну... не знаю... например, лестница ведьмы. Чтобы кого-то проклясть, делается веревка с узлами и куда-нибудь прячется. Если несчастный шмендрик не сможет ее найти и развязать, он будет умирать медленной смертью.

Лукас тяжело сглотнул.

— Очаровательно. А что насчет этой черной руки? Как вы ее назвали? Рука Славы?

— Считается, что Рука Славы делается из правой кисти убийцы, отрезанной во время лунного затмения и засушенной. Ее используют во многих заговорах... так считается... но я вообще-то не думаю, что...

— А какие есть контрзаклинания? — прервал его Лукас. — Каковы общие принципы борьбы с проклятиями и порчей? Как вообще люди поступают с этой чертовщиной?

Повисла напряженная пауза.

— Я вообще-то не...

— Давайте, рабби Клейн, говорите. Как обычно люди борются с такими штуками?

Снова пауза. Потом зазвучал голос, и в нем ощущалась какая-то неловкость:

— В конце концов я всего лишь раввин, а не какой-нибудь сумасшедший чернокнижник. Но могу сказать вот что — обычно требуется какая-то жертва.

Лукас взглянул на Софи и переспросил:

— Жертва?

— Именно так. Жертвоприношение того или иного рода.

Вновь воцарилась напряженная тишина.

Софи медленно провела рукой по волосам и посмотрела на стрелку, указывавшую уровень бензина. Оставалась половина бака.

— Извини, Мило, — проговорила она, — у нас девственницы для жертвоприношения только что кончились.

— Полагайтесь на себя, на силу своего духа, — говорил голос. — Это единственный путь борьбы с такими вещами.

Софи глядела на мигающий огонек телефона.

— Значит, полагаться на силу своего духа?

— Да.

— А твой дух что тебе говорит?

Никакого ответа. Только шипение мертвого эфира.

— Мило? Ты слышишь меня?

После долгой паузы голос спросил:

— Где вы сейчас находитесь?

— Подъезжаем к Вичите, штат Канзас, — ответил Лукас.

— Я могу приехать туда экспрессом к шести утра.

Софи покачала головой:

— Брось, Мило. Тебе нас не найти.

— Софи Коэн, ты всегда была дикаркой, — вдруг сказал голос.

Софи печально улыбнулась:

— Ты меня научил всему, что я знаю.

— Софи, чем я могу помочь?

Софи смотрела на телефон.

— Я тебе позже перезвоню, Мило.

— Послушай, экспресс в Канзас отходит меньше чем через пять часов.

— Нам надо будет обсудить твое предложение.

— Я буду в Канзасе уже ранним утром.

— Нет, мы должны справиться сами.

— Софи, не вешай трубку, я хочу помочь тебе...

— Ты уже помог, Мило.

— Перезвони мне, когда вы что-нибудь решите.

Софи обещала, что перезвонит. Они попрощались, и разговор кончился.

Софи положила трубку, протерла глаза и едва слышно прошептала:

— Чистое безумие.

Лукас снова смотрел в лежащую впереди темноту и думал.

— А в одном он был прав, Софи.

— Да? В чем? — спросила Софи, рассеянно глядя через лобовое стекло на бегущую белую разметку.

— Нам следует полагаться в этом деле на себя.

Софи повернулась к Лукасу. Он определенно что-то задумал.

— Что у тебя на уме, Лукас?

Облизывая обожженные губы, он тихо сказал:

— Кое-что, что даст нам выиграть кучу времени.

— Слушаю тебя внимательно, — сказала Софи, глядя на него.

Лукас кивнул в набегающую тьму:

— Спорим на сотню баксов, что я найду обратную дорогу в Вичиту.

— И что?

— Мы сейчас поедем в Парк-Сити.

— Зачем? — Софи чувствовала, как пульсирует ее мозг, взбудораженный неясными словами Мило, от которых только туже затянулся узел мыслей. — К чему нам сейчас ехать в населенные места?

— Помнишь, мы когда-то везли в Тулзу груз компании «Птичий глаз»?

— Ага. Кошмарный рейс туда-обратно.

— А помнишь почему?

— Потому что тебе в голову пришла блестящая идея поехать по хайвею «Пони экспресс» через...

— Вот именно! — Лукас ткнул в ее сторону забинтованным пальцем. — Этот гадский хайвей обвел нас вокруг северной окраины Вичиты — помнишь?

— Мы тогда целые часы прождали...

Тут Софи поняла, к чему он клонит, и просто застыла. По коже побежали мурашки. Не может быть, чтобы он серьезно... Просто не может быть.

— ...из-за этих проклятых поездов! — закончил ее предложение Лукас. — Рядом с Парк-Сити большая сортировочная станция, обслуживающая весь регион!

В зеленом свете кабины глаза Лукаса горели лихорадочным огнем.

— Лукас, у тебя крыша, на фиг, съехала, если ты думаешь, что нам удастся на ходу запрыгнуть в вагон.

— Если все правильно рассчитать, можно сесть в пригородный поезд компании «Амтрак».

— Эти штуки там лупят по сотне миль в час.

— Только не через сортировку.

— И останавливаются у каждого столба отсюда до Вегаса.

— Тогда нам придется прыгнуть на товарный поезд.

— Что?!

— Нам придется прямо на ходу выбраться из джипа и перепрыгнуть в вагон товарного поезда.

— "Мы теперь подадимся в железнодорожные бродяги?

Лукас ударил по рулю замотанным кулаком:

— Черт возьми, Софи, должен быть способ! Это единственная вещь, имеющая смысл, значит, должен быть хоть один, на фиг, способ ее сделать!

— Мы мозем это сделать, — послышался слабый голос Анхела с заднего сиденья.

Софи резко обернулась:

— Что ты сказал, амиго?

— Я знаю способ.

— Способ для чего?

Анхел наклонился вперед и сплел руки на спинке переднего сиденья, зеленоватый отсвет упал на его обезображенное лицо.

— Я знаю, как нам перебраться на поезд.

24. Глупый ребенок

Она ехала в полной тишине. Поскрипывали хрупкие искривленные кости. Бледная до прозрачности кожа туго обтягивала череп. Рулевое колесо было крепко зажато в кривых пальцах, дрожавших от злобного возбуждения. В ее жилах вместо живой крови текла, казалось, черная расплавленная ненависть, вызывающая болезненные воспоминания...

Сухие прошлогодние травинки и листочки... стая синих гусей в небе над плантацией ее отца... яркие голубые просветы между серыми облаками...

Весеннее равноденствие.

В тот вечер, почти семьдесят лет назад, Ванесса подкатила свое инвалидное кресло к самому краю веранды, чтобы получше разглядеть птиц, пролетавших высоко в весеннем небе.

— Почему они каждый год возвращаются на север? — спросила она своего отца.

— Глупый ребенок! — сказал он из затененного угла веранды. В те дни он особенно походил на снедаемое глубочайшей скорбью привидение. — Разве ты не знаешь, что в них от рождения заложена тяга вернуться к родным гнездам?

— Тяга?

— Ну да! Она у них в крови!

Теперь это было у нее внутри — тяга. И дар. Они пробивали и пробивали среди морщин ее лица одну новую, пока не появилось какое-то подобие оскаленной улыбки.

Черной как дно колодца.

25. Вылетающие из ада

Еще со дня их знакомства Софи кое-что от Лукаса скрывала. Кое-что о тайном страхе, преследовавшем ее с раннего детства. В отличие от всех фобий, перечисленных в диагностических справочниках, он был присущ только Софи. А если учесть, чем она зарабатывала себе на жизнь, в этом была еще какая-то ирония судьбы.

Все началось много лет назад, во время трагического случая на шоссе между Парадиз-Вэлли и Фресно.

Ее семья проводила отпуск в Гранд-Каньоне. Это была одна из тех туристических поездок, в программу которой входило шестидневное плавание на плотах по горным рекам, жизнь в лесу и пешая экскурсия по каньону под руководством проводника-натуралиста. Все было здорово, но к концу недели Софи и ее родители выдохлись. Обратный путь оказался чудовищным.

У Харри Коэна был старый «додж» без кондиционера. От жары люди срывались по пустякам, обнаженные руки прилипали к виниловым сиденьям. Софи так сильно укачало, что пришлось трижды останавливаться.

К тому времени, когда они пересекли границу Калифорнии и въехали в Долину Смерти, Коэны уже не разговаривали друг с другом.

Кровь появилась ниоткуда.

Первой ее увидела Софи, глядевшая в окно на дорогу. Кровь появилась посреди шоссе, пятнышко... мазок... тонкая струйка... и куча кровавых кишок, ползущих к...

Бойня! Потроха большеротого барана были разбросаны возле центральной линии, и автомобиль Харри двигался на слишком большой скорости, чтобы уйти в сторону. У Харри не было выбора, только пропахать через эту кучу. Шины проглиссировали по крови и внутренностям, как поплавки гидроплана. Эвелин Коэн издала звук, будто ее вырвало. Машину повело, но Харри, ругаясь на чем свет стоит, сумел удержать ее.

Спустя несколько минут все вернулось на свои места. Харри и Эвелин продолжали склоку, о неприятном инциденте никто уже не вспоминал. Никто, кроме маленькой Софи.

Когда автомобиль был посередине лужи, кровь брызнула на заднее боковое стекло. Софи это видела и уже не могла отвести взгляд от крови. Высыхая на ветру, растекаясь струйками по стеклу, кровь не уходила. Софи смотрела на нее долгие часы, пока они не приехали в Сан-Франциско. Кровь застыла густой алой паутиной. Вечное напоминание о мимолетной бойне на шоссе.

По многим причинам эти пятна крови на стекле запомнились Софи на всю жизнь. Они зримо присутствовали в ее снах, в моментальных вспышках страха на обледенелых дорогах, в ее параноидальных домыслах. Казалось, эта кровь алым штампом легла на всю ее жизнь. Кровь жертвенного агнца на ее машине.

Иногда Софи вполне трезво оценивала все безумие этих бесконечных воспоминаний. Она считала это типичным неврозом девушки среднего класса. Комплекс вины. Вины в том, что она пренебрегла образованием в пользу рабочей профессии, несмотря на протест родителей. Вины, что предпочла свободу обязательствам. Вины, что жила так, как ей хотелось. Проклятая вина. Софи так устала от нее, что готова была плакать.

Со временем воспоминание о крови стало проявляться по-другому. Год назад Софи все сильнее стали преследовать сны. Сны, мучившие ее по ночам и преследовавшие днем. Сначала она приписывала их стрессу. Заработки уменьшились, количество неоплаченных счетов росло. И не покидало ощущение, что Лукас словно возвел между ними стену. Чем больше преследовало Софи видение той крови, тем больше она понимала, что для нее это обрело новое значение.

Теперь, когда их нашло проклятие, образ крови ехал с ней рядом миля за милей. Поворот за поворотом. И пробивалась к сознанию мысль, что это повторится. Что не всегда виденная кровь будет бараньей.

Скоро это может оказаться ее кровь.

Самой короткой дорогой, которая вела к сортировочной станции, было старое семьдесят девятое шоссе возле города Ньютона в штате Канзас. Меньше чем через пятнадцать минут Лукас выехал на него. К своему немалому удивлению, он до сих пор помнил каждую выбоину, каждый ухаб, каждую милю этого пустынного двухполосного шоссе. Старое семьдесят девятое огибало залив озера Рейнкиллер и пригороды Тованды, Уайтвотера и Ферли. В такое позднее время на нем не было видно ни единой машины. Пусто, как на кладбище.

— Анхел, ты можешь погибнуть.

Софи снова закусила нижнюю губу, обернувшись через плечо к Анхелу.

— Софи, я знаю, цто делаю.

— Да?

— Да, мэм.

В голосе паренька звучала странная смесь решимости и злости.

Обернувшись, Лукас поглядел на Анхела. Слабо освещенный зеленоватым светом приборов, он сейчас был чем-то неуловимо похож на персонаж фильма ужасов сороковых годов.

Эта неожиданная ассоциация перенесла Лукаса во времена его детства, когда он любил ходить в кино. Он вспомнил красавца Рондо Хаттона, игравшего почти все главные роли в фильмах тех лет. Он заболел акромегалией — неизлечимой болезнью, которая обезображивает лицо. Обреченный на роли убийц и уродов во второразрядных фильмах вроде «Грубияна», Хаттон старался играть как можно лучше до самой своей смерти в конце сороковых. В детстве Лукас подозревал, что на самом деле старый Рондо — хороший. Даже вышло так, что Лукас вырос, болея за плохих парней, — не из-за собственных антиобщественных порывов, а потому, что в фильмах чужаков рисовали дьяволами. Чудаков, иностранцев, сумасшедших, представителей иных национальностей — а это и были люди, с которыми Лукас себя отождествлял. И целая жизнь ему понадобилась, чтобы, стряхнув горы лжи, понять, что часто именно такие люди совершали великие подвиги и меняли этот мир.

Несколько секунд Лукас всматривался в возбужденные глаза Анхела, а потом спросил:

— Тебе когда-нибудь раньше доводилось целиться в человека?

— Нет.

— Ты понимаешь, это вовсе не похоже на то, как бывает в кино...

— Понимаю.

— Это самое страшное и тяжелое дело. Чуть ли не труднее, чем самому стоять под дулом. А знаешь почему?

— Нет, сэр.

— Потому что этот хмырь, в которого ты целишься, может оказаться как раз тем, кто заставит тебя спустить курок.

После секундной паузы Анхел сказал:

— Я готов к этому, Лукас.

Софи лишь покачала головой и пробормотала:

— Да поможет нам Господь...

Лукас взглянул на часы — было почти три часа ночи. Он внимательно оглядел шоссе, которое явно знавало лучшие времена. Потрескавшийся от времени асфальт, испещренный тормозными следами шин, выглядел почти сюрреалистически в мощном свете фар полицейского джипа. Он чем-то напоминал поверхность иной планеты. По обеим сторонам дороги тянулись усыпанные гравием и утыканные старыми автомобильными покрышками широкие обочины. Повсюду проблескивали осколки стекла. Да, на этой дороге запросто можно было затеряться.

Главная проблема состояла в том, что Лукас не знал, хватит ли им бензина до железной дороги. Уже сейчас бензобак опустел больше чем наполовину. По его расчетам выходило, что у них в запасе около часа.

План Анхела был довольно прост. Поскольку его болезнь была еще в самой начальной стадии, решено было, что именно он выпрыгнет из джипа неподалеку от сортировочной станции и проникнет на ее территорию пешком. Затем он захватит пригородный поезд, наставив на машиниста пистолет, и заставит его двинуться к ближайшему переезду, где их будут ждать Лукас и Софи. Нельзя сказать, чтобы в плане не было дырок, но Лукас готов был поспорить, что у этого маленького мексиканца хватит духу его выполнить.