Розинаодна.
      Я не успокоюсь до тех пор, пока он не выйдет на улицу… Как я люблю этого славного Фигаро! Он очень порядочный человек и заботливый родственник. А вот и мой тиран – надо приниматься за работу. (Гасит свечу и садится за пяльцы.)
 

       Бартоло, Розина.
 
       Бартоло (в гневе). О проклятие! Сумасшедший, злодей, разбойник Фигаро! Нельзя ни на минуту оставить дом…
       Розина. Что вас так разгневало, сударь?
       Бартоло. Окаянный цырюльник разом свалил с ног всех моих домочадцев: Начеку дал снотворного, Весне – чихательного, пустил кровь из ноги Марселине, даже мула моего не пощадил… Несчастной слепой животине поставил на глаза припарки! Должен мне сто экю и спешит их отработать. Нет того, чтобы принести наличными!… В передней ни души, кто хочет – иди прямо сюда: не дом, а проходной двор.
       Розина. Кто же, кроме вас, сударь, может сюда войти?
       Бартоло. По мне, лучше излишняя предосторожность, чем упущение. Кругом все народ предприимчивый, дерзкий… Не далее как сегодня утром кто-то ухитрился подобрать вашу песенку, пока я шел ее искать. О, я…
       Розина. Вольно же вам всякому пустяку придавать значение! Бумажку мог унести ветер… В конце концов любой прохожий!
       Бартоло. Ветер, любой прохожий!… На свете, сударыня. не бывает ни ветра, ни любого прохожего – всегда кто-нибудь торчит нарочно, чтобы подобрать бумажку, которую женщина роняет якобы нечаянно.
       Розина. Якобы нечаянно, сударь?
       Бартоло. Да, сударыня, якобы нечаянно.
       Розина (в сторону). О, старый черт!
       Бартоло. Но больше этого не случится: я велю наглухо заделать решетку.
       Розина. Уж лучше совсем замуруйте окна, между тюрьмой и казематом разница невелика!
       Бартоло. Что касается окон, выходящих на улицу, то это было бы совсем не так глупо… По крайней мере цырюльник к вам не заходил?
       Розина. Он вам тоже внушает опасения?
       Бартоло. Как и всякий другой.
       Розина. Как это красиво с вашей стороны!
       Бартоло. Попробуйте только доверять всем и каждому – и скоро у вас в доме ваша верная жена станет вас обманывать, ваши верные друзья будут стараться отбить ее, а ваши верные слуги будут им помогать.
       Розина. Неужели же вы не допускаете, что строгие правила уберегут женщину от обольщений господина Фигаро?
       Бартоло. В женских причудах сам черт ничего не поймет! Видал я этих добродетельных женщин с правилами!
       Розина (вспылив). Позвольте, сударь, если для того, чтобы нам понравиться, достаточно быть мужчиной, почему же вы мне так не нравитесь?
       Бартоло (растерянно). Почему?… Почему?… Вы не отвечаете на мой вопрос о цырюльнике.
       Розина (вне себя). Ну, так знайте же, что этот мужчина приходил ко мне, я его видела, я с ним говорила. Не скрою от вас и того, что он произвел на меня очень приятное впечатление. Можете теперь хоть лопнуть с досады! (Уходит.)
 

       Бартолоодин.
      Ах, они жиды, ах, они собаки, а не слуги! Весна! Начеку! Начеку, будь ты проклят!
 

       Бартоло, Начеку.
 
       Начеку (входит заспанный и зевает). А-а, а-а, а-а…
       Бартоло. Где ты был, сонная тетеря, когда сюда приходил цырюльник?
       Начеку. Я, сударь… а-а, а-а, а-а…
       Бартоло. Наверно, обделывал свои делишки? Что ж, ты так и не видел цырюльника?
       Начеку. Как же не видел, он мне еще сказал, что я совсем болен. И, верно, так оно и есть, потому как у меня во всем теле началась ломота, едва объявил он, что я за-ахвора-ал…А-а, а-а…
       Бартоло (передразнивает его). За-ахвора-ал!… А где же этот проказник Весна? Без моего предписания напичкать малого лекарством! Тут что-то нечисто.
 

       Те жеи Веснавходит, по-стариковски опираясь на палку, имеющую вид костыля, и несколько раз подряд чихает.
 
       Начеку (по прежнему зевая). Весна, что с тобой?
       Бартоло. Прочихаешься в воскресенье.
       Весна. Вот уж больше пятидесяти… пятидесяти раз… в минуту! (Чихает.)Сил моих нет.
       Бартоло. Что же это такое? Я вас обоих спрашиваю, не приходил ли кто-нибудь к Розине, и вы мне не говорите, что цырюльник…
       Начеку (продолжая зевать). Да разве господин Фигаро – «кто-нибудь»? А-а, а-а…
       Бартоло. Бьюсь об заклад, что этот плут с ним в заговоре.
       Начеку (зевает). Я… в заговоре!
       Весна (чихает). Да что вы, сударь, где же… где же справедливость?
       Бартоло. Справедливость! Это вы между собой, холопы, толкуйте о справедливости! А я – ваш хозяин, следовательно я всегда прав.
       Весна (чихая). Ну, а если это все-таки правильно?…
       Бартоло. Если правильно! Если я не хочу, чтобы это было правильно, так я настою на том, что это не правильно. Попробуй только признать, что эти нахалы правы, – посмотрим, что тогда будет с правительством.
       Весна (чихая). Когда так, пожалуйте расчет. Проклятая служба, ни минуты покоя!
       Начеку (плача). С честным бедняком обращаются, как с последним негодяем.
       Бартоло. Ну, так убирайся отсюда вон, честный бедняк! (Передразнивает их.)Апчхи, а-а! Один чихает мне в нос, другой зевает.
       Весна. Ах, сударь, честное слово, если б не барышня, ни за что бы… ни за что бы не остался у вас в доме. (Уходит чихая.)
       Бартоло. Что с ними сделал Фигаро! Я догадываюсь, в чем дело: мошенник хочет вернуть мне свой долг, не уплатив ни гроша…
 

       Бартоло, Дон Базиль, Фигаровремя от времени выглядывает из соседней комнаты и подслушивает.
 
       Бартоло. А, дон Базиль, вы пришли дать урок музыки?
       Базиль. Это дело совсем не спешное.
       Бартоло. Я был у вас, но не застал.
       Базиль. Я ходил по вашим делам. Должен вам сообщить весьма неприятную новость.
       Бартоло. Для вас?
       Базиль. Нет, для вас. В наш город приехал Граф Альмавива.
       Бартоло. Говорите тише. Тот самый, который искал Розину по всему Мадриду?
       Базиль. Он живет на главной площади и ежедневно выходит из дому переодетый.
       Бартоло. Сомнений нет: это касается непосредственно меня. Что же мне делать?
       Базиль. Будь это простой смертный, устранить его ничего бы не стоило.
       Бартоло. Да, вооружиться, облечься в доспехи, устроить ему вечерком засаду…
       Базиль. Bone Deus[ ]. И попасть в затруднительное положение! Нет, втянуть его самого в какое-нибудь грязное дело – вот это пожалуйста. И, пока заваривается каша, опутать его клеветой – concedo[ ].
       Бартоло. Странный способ отделаться от человека!
       Базиль. Клевета, сударь! Вы сами не понимаете, чем собираетесь пренебречь. Я видел честнейших людей, которых клевета почти уничтожила. Поверьте, что нет такой пошлой сплетни, нет такой пакости, нет такой нелепой выдумки, на которую в большом городе не набросились бы бездельники, если только за это приняться с умом, а ведь у нас здесь по этой части такие есть ловкачи!… Сперва чуть слышный шум, едва касающийся земли, будто ласточка перед грозой, pianissimo[ ], шелестящий, быстролетный, сеющий ядовитые семена. Чей-нибудь рот подхватит семя и, piano[ ], piano, ловким образом сунет вам в ухо. Зло сделано – оно прорастает, ползет вверх, движется – и, rinforzando[ ], пошла гулять по свету чертовщина! И вот уже, неведомо отчего, клевета выпрямляется, свистит, раздувается, растет у вас на глазах. Она бросается вперед, ширит полет свой, клубится, окружает со всех сторон, срывает с места, увлекает за собой, сверкает, гремит и, наконец, хвала небесам, превращается во всеобщий крик, в crescendo[ ] всего общества, в дружный хор ненависти и хулы. Сам черт перед этим не устоит!
       Бартоло. Что вы мне голову морочите, Базиль? Какое отношение может иметь ваше piano-crescendo к моим обстоятельствам?
       Базиль. То есть как какое отношение? Что делают всюду, дабы устранить противника, то надо делать и нам, дабы воспрепятствовать вашему противнику подойти на близкое расстояние.
       Бартоло. Подойти на близкое расстояние? Я рассчитываю жениться на Розине, прежде чем она узнает о существовании графа.
       Базиль. В таком случае нельзя терять ни минуты.
       Бартоло. А за чем же дело стало, Базиль? Я всецело положился на вас.
       Базиль. Да, но вы скупитесь на расходы, а между тем неравный брак, неправильное решение суда, явная несправедливость, все это диссонансы в гармонии порядка, – диссонансы, которые способно подготовить и сгладить одно только стройное созвучие золота.
       Бартоло (дает ему денег). Действуйте, как вам заблагорассудится, но только скорее.
       Базиль. Это другой разговор. Завтра все будет кончено. От вас требуется лишь не допустить, чтобы сегодня ваша воспитанница получила какие-либо сведения.
       Бартоло. Можете быть уверены. Вы придете вечером, Базиль?
       Базиль. Особенно не ждите. Весь день у меня уйдет на ваши свадебные дела. Особенно не ждите.
       Бартоло (провожает его). Всего наилучшего.
       Базиль. Не беспокойтесь, доктор, не беспокойтесь.
       Бартоло. Да нет, я хочу запереть за вами дверь на улицу.
 

       Фигароодин, выходит из соседней комнаты.
      О, очаровательная предосторожность! Запирай, запирай дверь на улицу, а я, уходя, отопру ее графу. Этот Базиль – изрядный мерзавец! К счастью, глупости в нем еще больше, чем подлости. Для того чтобы твоя клевета произвела впечатление в обществе, нужно быть из хорошей семьи, благородного звания, иметь имя, занимать определенное положение, словом иметь вес. А тут какой-то Базиль! Его сплетням никто не поверит.
 

       Розинавбегает, Фигаро.
 
       Розина. Как, вы еще здесь, господин Фигаро?
       Фигаро. К великому для вас счастью, сударыня. Ваш опекун и ваш учитель пения, полагая, что они здесь одни, говорили между собой начистоту…
       Розина. А вы подслушивали, господин Фигаро? Вы же знаете, что это очень дурно!
       Фигаро. Подслушивать? Между тем, когда вам нужно что-нибудь явственно услышать, то это наилучшее средство. Было бы вам известно, что завтра ваш опекун намерен на вас жениться.
       Розина. Боже милосердный!
       Фигаро. Не бойтесь, мы ему наделаем столько хлопот, что ему некогда будет думать об этом.
       Розина. Вот он идет, спуститесь по маленькой лестнице. Я из-за вас умру от страха.
       Фигаро убегает.
 

       Бартоло, Розина.
 
       Розина. С вами здесь кто-то был, сударь?
       Бартоло. Дон Базиль. Я его проводил до входной двери, у меня есть на то основания. Вы, конечно, предпочли бы, чтобы это был господин Фигаро?
       Розина. Мне это совершенно безразлично, уверяю вас.
       Бартоло. Любопытно мне знать, какой такой важный разговор мог быть у цырюльника с вами?
       Розина. Вы меня серьезно спрашиваете? Он мне сообщил о здоровье Марселины; по его словам, она себя еще очень неважно чувствует.
       Бартоло. Сообщил о здоровье? Бьюсь об заклад, что ему было поручено передать вам письмо.
       Розина. От кого бы это, позвольте узнать?
       Бартоло. От кого? От того, чье имя женщины никогда не называют. Почем я знаю? Может быть, ответ на бумажку, выпавшую из окна.
       Розина (в сторону). Всякий раз попадает в точку. (Бартоло.)Вы этого, право, заслуживаете.
       Бартоло (смотрит Розине на рука). Так оно и есть. Вы писали.
       Розина (в замешательстве). Вам, должно быть, так хочется меня уличить, что это даже становится забавным.
       Бартоло (берет ее за правую руку). Совсем не хочется, но вот пальчик-то у вас в чернилах! Что, хитрая сеньора?
       Розина (в сторону). Проклятый!
       Бартоло (все еще держит ее руку). Когда женщина одна, ей кажется, что все будет шито-крыто.
       Розина. Ну, конечно… Веское доказательство!… Перестаньте, сударь, вы мне вывихнете руку. Я перебирала вещи возле самой свечи и обожглась, а мне давно говорили, что обожженное место надо помазать чернилами, – я так и сделала.
       Бартоло. Вы так и сделали? Посмотрим, подтвердит ли второй свидетель показания первого. Мне точно известно, что в этой пачке шесть листов бумаги, – я их пересчитываю каждое утро, и еще сегодня пересчитывал.
       Розина (в сторону). Ах. болван!…
       Бартоло (считает). Три, четыре, пять…
       Розина. Шесть…
       Бартоло. Шестого-то как раз и нет.
       Розина (опустив глаза). Шестого? Из шестого я сделала пакетик для конфет и послала их маленькой дочке Фигаро.
       Бартоло. Дочке Фигаро? А почему же совсем новенькое перо в чернилах? Вы что же, надписывали этим пером адрес дочки Фигаро?
       Розина (в сторону). У этого ревнивца особый нюх!… (Бартоло.)Я им подрисовывала стершийся цветок на камзоле, который я вам вышиваю.
       Бартоло. Как это похвально! Чтобы можно было вам поверить, дитя мое, вам не следовало краснеть всякий раз, как вы пытались утаить истину, но именно этого-то вы еще и не умеете.
       Розина. Ах, сударь, покраснеешь тут, когда из самых невинных поступков делаются такие злостные выводы!
       Бартоло. Понятно, я не прав. Обжечь себе палец, намазать его чернилами, сделать пакетик для конфет дочке Фигаро и подрисовать цветок на моем камзоле, – что может быть невиннее? И, тем не менее, сколько лжи для того, чтобы скрыть одно истинное происшествие!… «Я одна, меня никто не видит, после я могу лгать сколько душе угодно». Но кончик пальца в чернилах, перо запачкано, бумаги не хватает! Всего не предусмотришь. Смею вас уверить, сеньора, что отныне, когда я буду уходить в город, за вас мне будет отвечать двойной поворот ключа.
 

       Граф, Бартоло, Розина.
 
       Граф, в форме кавалериста, делая вид, что он навеселе, напевает «Разбудим ее».
       Бартоло. Что ему надо? Какой-то солдат! Идите к себе, сеньора.
       Граф (напевая «Разбудим ее», направляется к Разине). Кто из вас двух, сударыни, зовется доктором Чепухартоло? (Тихо Разине.)Я – Линдор.
       Бартоло. Бартоло!
       Розина (в сторону). Он произнес имя Линдор!
       Граф. Чепухартоло он или Олухартоло, я на это плевать хотел. Мне важно знать, которая из вас… (Розане, показывая записку.)Вот вам письмо.
       Бартоло. Которая! Вы же видите, что это я! Которая! Уйдите, Розина, он, как видно, пьян.
       Розина. Потому-то я и останусь, сударь, ведь вы один. Присутствие женщины иногда действует.
       Бартоло. Идите, идите, я не из робких.
 

       Граф, Бартоло.
 
       Граф. А, я вас сразу узнал по приметам!
       Бартоло (графу, который прячет письмо). Что это вы прячете в карман?
       Граф. Я для того и прячу в карман, чтобы вы не знали, что это такое.
       Бартоло. По приметам! Вы не с солдатом разговариваете.
       Граф. А вы думаете, что так трудно описать ваши приметы?
 
С трясучей лысой головою,
С фигурой грузной и кривою
И с тусклым взглядом пескаря;
 
 
Нога – точь-в-точь медвежья лапа,
Лицо темней, чем у арапа,
На вид свирепей дикаря.
 
 
Одно плечо другого выше;
Нос – точно острый выступ крыши:
Ворчливый, хриплый звук речей.
 
 
Рот – на манер звериной пасти…
У всех дурных страстей во власти:
Ну, словом, перл среди врачей!
 
       Бартоло. Что это значит? Вы пришли меня оскорблять? Вон отсюда сию минуту!
       Граф. Вон отсюда! Ай-ай, как невежливо! Вы человек грамотный, доктор… Бородартоло?
       Бартоло. Не задавайте мне дурацких вопросов.
       Граф. О, это вас не должно обижать! Я ведь тоже доктор и уж во всяком случае не хуже вашего умею…
       Бартоло. Это каким же образом?
       Граф. Да я же врач полковых лошадей! Потому-то меня и назначили на постой к собрату.
       Бартоло. Смеют равнять коновала…
       Граф.
       (Говорит.)
 
Простите, доктор, виноват:
Вы и отец ваш Гиппократ
Гораздо выше нас, быть может!
 
       (Поет.)
 
Наука ваша, милый друг,
Куда существенней поможет:
Не уничтожит злой недуг,
Зато больного уничтожит!
 
      Ну, разве это для вас не похвала?
       Бартоло. Таким невежественным знахарям, как вы, вполне пристало унижать первейшее, величайшее и полезнейшее из искусств!
       Граф. Особенно полезное для тех, кто им занимается.
       Бартоло. Такое искусство, успехи которого почитает за честь озарять само солнце!
       Граф. И чьи оплошности спешит укрыть земля.
       Бартоло. Сейчас видно, неуч, что вы привыкли разговаривать с лошадьми.
       Граф. Разговаривать с лошадьми? Ай, доктор, а еще умный человек! Неужели вам не известно, что коновал лечит своих больных, ни о чем с ними не говоря, меж тем как врач подолгу с ними говорит…
       Бартоло. Не леча их? Вы это хотите сказать?
       Граф. Это вы сказали, а не я.
       Бартоло. Кой черт принес сюда этого треклятого пьянчужку?
       Граф. Душа моя, вы, кажется, отпускаете на мой счет шуточки?
       Бартоло. В конце концов что вам угодно? Что вам нужно?
       Граф (делает вид, что очень рассердился). Вот тебе раз! Что мне угодно! Да вы что, сами не видите?
 

       Розина, Граф, Бартоло.
 
       Розина (вбегает). Господин солдат, не гневайтесь, прошу вас! (Бартоло.)Говорите с ним помягче, сударь: человек не в полном рассудке…
       Граф. Вы здраво рассуждаете: он не в полном рассудке, но ведь мы-то с вами люди рассудительные! Я – человек учтивый, вы – красивы… Вот и весь сказ. Одним словом, в этом доме я признаю только вас.
       Розина. Чем могу служить, господин солдат?
       Граф. Сущей безделицей, дитя мое. Но только, может быть, я выражаюсь не совсем ясно…
       Розина. Я догадаюсь.
       Граф (показывает ей письмо). Вчитайтесь получше, как можно лучше. Все дело в том… Скажу вам напрямик: позвольте мне у вас переночевать.
       Бартоло. Только и всего?
       Граф. Больше ничего. Вот вам записка от нашего квартирмейстера.
       Бартоло. Посмотрим.
       Граф прячет письмо и подает ему другую бумагу.
       (Читает.)«Доктору Бартоло предлагается приютить, накормить напоить и спать уложить…»
       Граф (подчеркивает). Спать уложить.
       Бартоло. «…только на одну ночь некоего Линдора. По прозванию Школяра, кавалериста полка…»
       Розина. Это он, он самый!…
       Бартоло (живо Разине). Что такое?
       Граф. Ну, что ж, разве я вам солгал, доктор Балдартоло?
       Бартоло. Можно подумать, что этому человеку доставляет какую-то злобную радость на все лады коверкать мою фамилию. Убирайтесь вы к черту с вашим Балдартоло, Бородартоло и скажите вашему нахалу-квартирмейстеру, что, после того как я съездил в Мадрид, меня освободили от постоя.
       Граф (в сторону). Ах ты, господи, вот досада!
       Бартоло. Ага, приятель, это вам не по вкусу? Даже хмель соскочил! А все-таки убирайтесь вы отсюда подобру-поздорову, живо!
       Граф (в сторону). Чуть было себя не выдал. (Бартоло.)Убираться подобру-поздорову? Если вас освободили от постоя, то, я надеюсь, вас не освободили от обязанности быть вежливым? Убираться! Покажите мне ваше свидетельство об освобождении. Хоть я и не грамотен, а все-таки разберу.
       Бартоло. Сделайте одолжение. Оно у меня тут, в бюро.
       Граф (не сходя с места, в то время как Бартоло направляется к бюро). Ах, моя прелестная Розина!
       Розина. Так вы – Линдор?
       Граф. Возьмите же скорей письмо.
       Розина. Осторожнее, за нами следят.
       Граф. Достаньте платок, я уроню письмо. (Приближается к ней.)
       Бартоло. Но-но, сеньор солдат! Я не люблю, чтобы так близко подходили к моей жене.
       Граф. Разве это ваша жена?
       Бартоло. А что же тут такого?
       Граф. Я вас принимал за ее предка не то с отцовской, не то с материнской, вернее с праматеринской стороны, – между ней и вами по крайней мере три поколения.
       Бартоло (читает бумагу). «На основании точных и достоверных сведений, полученных нами…»
       Граф (снизу ударяет рукой по бумаге, и она взлетает под потолок). На что мне вся эта белиберда?
       Бартоло. Знаете что, солдат? Я сейчас кликну слуг и они вам покажут.
       Граф. Сражение? Извольте! Сражаться – это мое ремесло (показывает на пистолет за поясом), они у меня отведают пороху. Вы, сударыня, вероятно, никогда не видели сражения?
       Розина. И видеть не хочу.
       Граф. А между тем нет ничего веселее сражения. Прежде всего вообразите (наступает на доктора), что неприятель по ту сторону оврага, а наши – по эту. (Разине, показывая письмо.)Достаньте платок. (Плюет на пол.)Положим, это овраг.
       Розина вынимает платок, граф роняет письмо с таким расчетом, что оно падает между ним и ею.
       Бартоло (нагибаясь). Ага!…
       Граф (поднимая письмо). Вот так-так! А я еще собирался открыть вам тайны моего ремесла… На вид такая скромная женщина! А что как не любовная записка выпала у нее сейчас из кармана?
       Бартоло. Дайте, дайте!
       Граф. Dulciter[ ], папаша. Кому что! А если б у вас выпал рецепт слабительного?
       Розина (протягивает руку). Ах, господин солдат, я знаю, что это такое! (Берет письмо и прячет в карманчик своего передника.)
       Бартоло. Уйдете вы или нет?
       Граф. Ну, что ж, уйду. Прощайте, доктор, не поминайте лихом. Еще два слова, радость моя: попросите смерть, чтобы она на несколько походов забыла обо мне, – никогда еще я так не дорожил своей жизнью, как теперь.
       Бартоло. Ступайте, ступайте. Если бы я имел влияние на смерть…
       Граф. Если бы? Да ведь вы же доктор! Вы столько сделали для смерти, что она ни в чем не откажет вам. (Уходит.)
 

       Бартоло, Розина.
 
       Бартоло (смотрит ему вслед). Наконец-то ушел! (В сторону.)Притворюсь.
       Розина. Согласитесь, однако ж, сударь, что этот молодой солдат – большой забавник! Хоть он и выпил лишнее, а все-таки сейчас скажешь, что он неглуп и недурно воспитан.
       Бартоло. Какое счастье, душенька, что нам удалось от него отделаться! А тебе не хотелось бы прочитать вместе со мной ту бумажку, которую он тебе передал?
       Розина. Какую бумажку?
       Бартоло. Ту, которую он будто бы поднял для того чтобы вручить ее тебе.
       Розина. Ах, да, это письмо от моего двоюродного брата, офицера, оно выпало у меня из кармана.
       Бартоло. А я склонен думать, что он достал его из своего кармана.
       Розина. Я сразу узнала это письмо.
       Бартоло. Что тебе стоит на него взглянуть?
       Розина. Я только не помню, куда его дела.
       Бартоло (показывает на карманчик ее передника). Ты положила его сюда.
       Розина. Ах, это я по рассеянности!
       Бартоло. Ну, понятно! Вот ты увидишь, что это какая-нибудь чепуха.
       Розина (в сторону). Если его не разозлить, то никак нельзя будет отказать ему.
       Бартоло. Дай же записку, дружочек!
       Розина. Но почему вы так настаиваете, сударь? Опять какое-нибудь подозрение?
       Бартоло. А какое у вас основание не показывать записки?
       Розина. Повторяю, сударь, что это всего лишь письмо от моего двоюродного брата, которое вы мне вчера отдали распечатанным. И раз уж зашла о нем речь, то я вам скажу прямо, что подобная бесцеремонность мне очень не нравится.
       Бартоло. Я вас не понимаю.
       Розина. Разве я когда-нибудь просматриваю ваши письма? Почему же вы позволяете себе вскрывать письма, адресованные мне? Если это ревность, то она меня оскорбляет, если же злоупотребление своею властью надо мной, то меня это возмущает еще больше.