Луч света поднялся от земли и уставился в темное ободранное нутро подъезда, что в этом освещении выглядело на редкость непривлекательно. Унылое матерное граффити на стенах казалось древнеперсидскими фресками, а сам коридор на удивление зловещей гробницей. В глубине, где затаился Мартиков свет не проникал. Охотник осторожно подошел к дверям подъезда, подумав, крикнул: -Эй, тут кто есть? Мартиков напрягся и придя во временно согласие с губами и языком, с усилием выдавил: -Я... -А, черт! Да это бомж какой-то! - донеслось снизу. - Лыка не вяжет. Снаружи закричали в том смысле, что раз так, то пора выходить из двора и заниматься насущными делами, благо еще много по городу бегает мохнатыхблохастых, не отстрелянных. Ушли. До самого утра Павел Константинович Мартиков просидел там где нашел спасение - на лестничной клетке. С первыми лучам зари, дверь площадкой выше открылась и из нее появилась древняя сморщенная бабка с неизменными оцинкованными ведрами - как и многие в городе собралась спозаранку за водой. Увидев полуволка глухо вскрикнула, но Мартиков тут же осадил ее, глухо рыкнув: -Иди... куда шла.
      Бабка проворно поковыляла вниз по ступеням и лишь на втором этаже начала монолог о том, до какой степени может довести алкоголь и аморальный образ жизни. Павел Константинович в сием спиче именовался не иначе как "дегенерат". Вниз он не пошел, а направился по обыкновению вверх, так что восход он встречал уже на крыше. Впору было впасть в черную тоску, выть в преддверии утраты личности, ведь задание он провалил. Но Мартиков почему-то не грустил, да и вообще почти не думал о серой зверовидной половинке, что ждет не дождется чтобы вернуться назад. Вспоминался давешний журналист. "Ты тоже", так он сказал? Что тоже? Тоже превращаешься или то же знаешь как спастись? Спасение, спасение - как белоснежный круг, для тонущего в океане непонятного и непознанного. -Он что-то знает, - сказал Мартиков солнцу. От этой мысли, отпечатавшейся в сознании подобно тяжелому серому камню вели две дороги: можно было довершить начатое и все-таки умертвить журналиста, и может быть тогда типы из черной иномарки пощадят нерасторопного слугу и спустят с него звериное проклятие. Второй путь, куда менее кровавый: опять же найти журналист и... расспросить. -"В конечном итоге ведь никто не мешает убить его после, если выясниться, что знаний при том нет никаких". Но он совсем не учел того, что журналист может быть не один.
      4.
      -Смотри! Это же он! - крикнул Стрый, тыкая пальцем в направлении перекрестка Покаянной с Большой Зеленовской. -Кто? - спросил меланхолично Пиночет. Действием происходило как раз напротив очереди за водой, которая по непонятным, пока причинам утратила свою многолюдность и длительность. Оставшийся обрубок, человек в пятнадцать, вид имел мечтательный и завороженный и даже сыпавшийся с небес мелкий колкий дождик не пробуждал в них тоски. Стояли и чегото ждали. В лужах отражалось свинцовое небо. Каркали вороны, а вот собаки больше не гавкали и отсутствие не прекращающегося в последние дни лая казалось странным. В разоренном дворе справа выгружали вещи, несли их обливаясь потом и холодным дождиком, после чего устанавливали их в кузове обветшалой "Газели". Такую же картину можно было наблюдать и в противоположном дворе. Даже "газель" была там похожа. Народ бежал. Николай не раз заглядывал в лица этим беглецам, дивился - слишком уж странное у них было выражение: радость, новая надежда, словно едут эти люди не за границу умирающего города, в цивилизованную помойку районного центра, а куда то дальше, где их ждут пальмы, песок и узкий серпик луны над отдыхающим океаном. А может быть еще дальше - куда то в область детских розовых грез. Васютко не понимал этих людей. По его понятиям беженцы должны выглядеть совсем по-другому. С печатью страдания на лице и тоской от насильственной разлуки с родимым домом. Ведь тянет домой, и даже уезжая из-под бомбежек люди нет-нет да и оглянутся на оставшееся разоренное гнездо. -Да очнись ты! - рявкнул Стрый, в последнее время он что-то стал наглеть, и то и дело позволял повышать голос на признанного лидера их тандема, - Это же он! Тот волосатый урод, что держал нас в погребе! -Да ты что? - удивился Пиночет и поспешно стал выискивать в толпе знакомый силуэт. И нашел его. Руки охранника свисали чуть ли не до земли, а плечи так жутко горбились, что он теперь напоминал скорее не волка, а гориллу переростка. Люди его обходили стороной. На широких плечах идущего обреталась защитного цвета брезентовка. -Пошли! - сказал Стрый - вломим ему! -Да ты что! Он же нас отпустил! -Отпустил?! - вскинулся Малахов - А перед этим неделю на цепи держал, как пса? Тебе что, понравилось? А баланду эту хлебать -вотруби!? -Плащевик не велел. -Да он не слова не сказал про мохнача! Отпустил и ладно. А это наше дело, личное. Плащевиком Николай окрестил их нанимателя, так как имени тот назвать не соблагоизволил, а приметами, кроме плаща, не отличался. -Я помню, как он на меня пилой замахивался, - злобно сказал Пиночет, а ноги уже несли его по направлению к перекрестку. Плечом к плечу они двинулись вслед за Мохначем, не теряя его из вида, благо толпа была редкая. Вломить кулаками такой твари конечно не получится, но оба напарника держали в кармане по ножу с изящным лезвием. Очень острым Малахов как-то уронил на клинок грубую тряпицу и та распалась на две ровные половинки. Он думал такое бывает только в кино. Нож дал Плащевик, заявившись два дня назад к ним на квартиру. Без особых напутствий, буркнул только: -Так будет легче. Предупредил также, что возможно к концу недели появится возможность заиметь огнестрельное оружие. Ситуация мол такая, что доставать его все легче и легче. Бывший охранник дошел до Центральной, не подозревая, что за ним следят. Руки он держал в карманах, сильно горбился. У дома номер пятнадцать по Центральной он остановился и, задрав голову, вгляделся в вереницу одинаковых окон. На крыше панельной многоэтажки, как диковинные громкоговорители, ворковали голуби. Курлыканье разносилось на всю улицу. Дождь капал по белым, к явной тенденцией к потемнению, плитам, стекал вниз крохотными водопадиками. Во дворе, у бетонного подъезда трое жильцов грузили крупногабаритный скарб в утлый объем "москвича" - каблучка. Скарб не лез, жильцы тяжело отдувались, но не ругались, словно выполняли тяжелую, но любимую все душой работу. Рессоры "москвича" просели до земли, сделав его похожим на пришедший из кошмарных снов хот-род. -Куда едем? Далеко? - спросил Пиночет проходя. Один из жильцов, грузный мужик далеко перешагнувший сорокалетний рубеж, оторвался от процесса погрузки и безмятежно заулыбавшись, сказал: -В новую жизнь! Близко! -И что, там лучше, чем в старой? Оттирая трудовой пот со лба, этот бывший Пиночетов земляк кивнул и произнес: -Она, парень, завсегда лучше, чем старая. -Эй! - сказал Стрый, провожая взглядом охранника - да это же Кобольда, дом! -Он, что же, получается, к Кобольду идет? - удивился Пиночет, - может еще к кому? -Подъезд его. Что я не помню, что ли? Сколько раз заходили, брали морфин. При воспоминании о морфине Стрый слегка сник. Грузчики затолкали все же багаж в тесное нутро "каблучка" и теперь занялись вторым насущным делом заталкивали себя в тесную же кабину. Напарники прошли мимо них, и проследовали за охранником в подъезд. Исписанные маркером и варварски иссеченные колюще-режущими предметами стены. Почти всегда заходя сюда, напарники находились в состоянии ломки, и тесный этот коридор казался длинным, словно туннель метростроя и таким же безобразным. Жуткие хари кропоптливо выписанные на стене казалось, корчились и жили какой то своей потусторонней жизнью. Трудный путь на пятый этаж, а дальше Кобольд с неизменной улыбкой на лице дегенерата, с протянутой волосатой лапой, которая обладала удивительным свойством - любые положенные туда деньги моментально исчезали, словно их там и не было. -А может, попутно и с Кобольдом разберемся? - предложил Николай. -Можно и с ним. Чтоб не гадил больше... Все одно скоро исход. И они поднялись наверх. Кстати подъезд как подъезд, хорошо все же смотреть на мир своими не затуманенными глазами. Стрый не ошибся. Массивная стальная дверь Кобольдовой квартиры была открыта и из нее неслись визгливые завывания хозяина, временами перекрываемые низким рыком охранника. -...не сегодня, только не сегодня, потому что... -Где?! -Да есть, есть, но ты завтра приходи. Сегодня нельзя, гости будут, серьезные люди, но что будет, если они тебя увидят? -Говорю... где?! -Но мне вести надо. А нельзя, время уже! Слышь, но ты хоть попозже приди, ну хоть часа через два, ну увидят же, тебе наваляют, мне заодно, а то и вовсе пришьют! Тебе что, жизнь не мила... волосатый. -Как... ты... сказал? -Ничего, ничего, ты иди, иди, потом вернешься, все будет путем. -Где... мое? Стрый и Пиночет замерли на площадке этажом ниже, отсюда было хорошо слышно все перепитии диалога, тон которого, как вольная птица потихоньку взмывал все выше и выше. -Ну нельзя, понимаешь, нельзя!!! -МОЕ?! -Да твое, твое!! - плаксиво прокричал Кобольд, отпихиваемый с порогам корявой лапой охранника, - только когда эти придут чур на тебя все свалю. -Дай... Напарники поднялись на площадку выше - расхлебяненная дверь открывала вид на прихожую Кобольда, нарочито убогую и бедную. Чуть дальше виднелся золотой отблеск и часть обшивки дорогого кожаного кресла, что здорово портило впечатление от коридора. Что-что, а квартира у драгдиллера бедной не была. Кобольд и охранник глухо бубнили где-то в глубине элитного жилища. Потом что-то грохнуло, зазвенела. Кобольд запричитал. Звуки этого свинячьего подвывания маслом ложились на сердца двух бывших наркоманов.
      Внизу грохнула дверь подъезда и кто-то, стал не торопясь подниматься наверх. Охранник и Кобольд все еще спорили. Посетитель ступал все ближе и ближе - сюда. Стрый махнул рукой в сторону верхней площадки и без лишнего шума пошел по ступеням. Николай последовал за ним. Особо не шуметь можно было не стараться, визгливая сора разносилась по всему подъезду. В две напротив Кобальтовой квартиры отчетливо щелкнул замок и моргнул свет в глазке - хозяева следили за дармовым спектаклем. Топанье шагов смолкло и пришедший остановился возле открытой двери. Николай представил как он там сейчас чувствует, осознав, что мероприятие может быть провалено. Пришелец переминался с ноги на ногу, слушая, как собачатся Кобольд с мохначом, потом, тяжело вздохнув все же переступил порог квартиры. Выглянувший из-за перил Пиночет успел увидеть только вытертую кожаную куртку изпод которой выглядывал лоскут малиновой материи. -"Ого, да они даже не скрываются!" - подумалось Николаю. Всякая маргинальная личность города знала этот цвет, и знала что представляют собой форменные балахоны членов секты Просвещенного Ангелайи. Малиновый, почти бордовый - цвет войны, и его носили послушники рангом не ниже адептов, которых посылали на самые ответственные операции. Бордовая сутана была последней, что видели в своей жизни те несчастные, которые тем или иным не угодили Просвещенному гуру. Другое дело, что во всех остальных случаях эти ритуально-боевые одежды тщательно скрывали от посторонних глаз. А тут торчит из-под одежды, как флаг, как лозунг "служу свету истины"! Пиночет потрясенно моргнул. Стрый ритуальную одежку не заметил, пялился бесстрастно. Сектант прошагал внутрь квартиры и при его появлении спорщики тут же замолкли и в подъезде возникла гулкая тишина, которую вскоре разорвало неясное, но определенно непечатное выражение пришедшего в котором удивление мешалось с раздражением и явно слышался вопрос. Кобольд визгливо запричитал, уговаривая страшного гостя войти в его положение, потому что он, Кобольд всего лишь мелкий служащий , и не его вина в том, что это чудовище явилось не вовремя, и все чего-то требует, но оно будет вести себя тихо, и, разумеется, даст провести встречу и потом никому не расскажет, потому что ему все до лампочки, он и разговаривать почти не умеет.
      -Да ты хоть понимаешь, что на себя берешь? - спросил адепт, зашуршала ткань, отчетливо щелкнула сталь - сегодня будет не просто встреча, ты, тупой анацефал! Глухо бухнуло - кажется Кобольд рухнул на колени. Плаксивые нотки в его голосе были готовы уступить место истерике. -Молчать... - шипел сектант, - шлепнул бы этого мохнача, да ходок кровь увидит и уйдет! А все из-за тебя, мертвечина ходячая. Нет, Кобольд не ходячая мертвечина, он смиренный пленник обстоятельств, которые, к тому же, измываются над ним, как хотят. -Ты! - это уже к охраннику, - кончай там рыться, иди в угол и чтоб не звука. Сорвете мероприятие - обоим не жить. Убивать буду медленно во славу гуру, блаженного небожителя. Ты понял?! Охранник что-то рыкнул, впрочем вполне миролюбиво, и адепт расценил это как согласия. Повисла напряженная тишина, про раскрытую дверь так никто не вспомнил. -Вставай! - на приглушенных злобных тонах молвил Ангелайев послушник. Встань тварь! Кобольд вскочил. Внизу, в подъезде хлопнула дверь. Где-то снаружи бормотал автомобильный двигатель. По ступеням затопали быстрые шаги. Еще один. Николай уже не сомневался, что тоже сюда. -Что-то будет, - шепнул он Стрыю. Стрый изобразил пальцами идущего человечка, намекал на то, что возможно стоит отсюда уйти. Пиночет мотнул головой, его разбирал интерес. Плотный, неприятного вида тип, бодро вбежал по ступенькам и так же заторможено размер у распахнутой двери. -Это че!? - вопросил он, но тут на пороге появился Кобольд и чуть ли не расстилаясь перед ним по полу, пригласил в комнату. Николай стал медленно спускаться вниз по ступеням и поспел как раз вовремя, когда мелкий торгаш прикрывал дверь. Аккуратно подставленная на край порожка нога, и вот дверь прикрылась, а замок не щелкнул. Детские игры для того, кому не раз и не два приходилось обчищать чужие квартиры, чтобы наскрести денег на очередной улет. Поманил Стрыя, а потом медленно приоткрыл дверь. В появившуюся щель видно было немного, но зато поле зрения охватывало самый центр большой комнаты, сейчас залитой сероватым дневным светом. На лестнице же царила полутьма, так что находившиеся в светлой квартире не видели, что дверь их открыта. У них, впрочем были дела поважнее, потому что с каждой минутой среди присутствующих разрастался и наливался черной буйной силой зародившийся с первой секунды прихода второго ходока, конфликт. -Кто это? - спросил пришедший грубо. Без сомнения имелся в виду охранник. -Ты от Босха? - спросил адепт неприязненно. -Тут не должны быть посторонние... - гнул посетитель свою линию. -Я спросил! - повторил посланник Ангелайи - а ты должен знать, что когда я и мои братья спрашивают, то любой должен отвечать. Включая самого Босха, тебе ясно? -Зарываешься... - с угрозой сказал плотный. Кобольд встрял в разговор, разбавив черную жижу неприязни патокой медоточивых увещеваний. Плотный что-то буркнул. Адепт громко потребовал повторить. -От Босха... - рыкнул пришедший не хуже волкоподобного охранника. -Доверенное лицо своего погрязшего в мерзости шефа, да?! - спросил адепт. -Говори дело! - рявкнул ходок от Босха. -И скажу, скажу... - пропел сектант, - скажу, что довольно вам топтать светлую землю нашего города, довольно ходить некоронованными королями и совращать горожан, сиречь смиренных овец наших с пути истинного! -Что лопочешь?! - спросил пришедший грозно, но с нотками неуверенности в голосе. -А то! - жестко произнес посланник Ангелайи - Ваше последнее деяние разрушило все договоры, все бывшие компромиссы. Отныне никаких правил, понял, ты, тупое бревно! Это война! Ты понял?! Вызов! Мы будем преследовать вас везде, до тех пор, пока никого из вашей поганой банды не останется в этом городе и вообще в этом мире!! -Стой, стой... - ошеломленно сказал подручный Босха - ты че, какая война, вы там охренели совсем, что ли?! Напористый его голос вдруг разом поблек, позорно повысился и стал напоминать Кобольдов - визгливо панический. Плотный понял, что дело пахнет керосином. Нет, не ожидал он, что ему вот так в лоб объявят о начале безжалостной войны на уничтожение. -Нам может, это... миром? - говорил посланец Босха. -Не будет вам мира! Никогда не будет мира!! До последнего!!! -Да вы что?! Что!? - закричал Кобольд, - Это что же творится?! Глухо бухнуло - это мелкокостный драгдиллер полетел на роскошный многоцветный ковер, устилающий пол его квартиры. В поле зрения появилась голова Кобольда с расквашенными губами. По закону подлости кровь капала на лоскут нежно голубого цвета, хотя совсем рядом был темно-багровый. -Так и передашь своему Босху! - буркнул адепт, - И знай, ходок, ты уходишь отсюда живым только потому, что должен донести до него эту весть. Плотный промолчал, не знал видно, что сказать. Кобольд поднимался с ковра, тупо глядел на красно-голубую его расцветку. Ходок от Босха покидать квартиру не спешил, что-то думал. Тишину нарушил охранник, на которого по ходу гневной перепалки совсем перестали обращать внимание. Тяжелой походкой он появился в поле зрения Стрыя и Пиночета и принялся рыться в пакете из небесно-голубого пластика, что стоял на низеньком, поблескивающим полированной крышкой, столике. -Да здесь, это, здесь, - сказал ему Кобольд, наверное просто затем, чтобы забить тишину. Охранник заглянул в пакет, а потом, довольно сопя, запихнул туда корявую волосатую лапу и стал шуровать на дне, что-то отыскивая. И нашел, потому что неожиданно дернулся и завыл. Рука его оставалась в пакете и он силился оттуда ее вытащить. Глаза его постепенно вытаращивались, буквально вылезали из орбит, и вопил охранник как оглашенный, как сирена скорой помощи. Со стороны это выглядело так, словно на дне пластикового пакета скрывалась заряженная мышеловка, которая и поймала лапу полуволка в свой стальной прикус. Плотный испуганно уставился на орущего оборотня, рука с оружием нервно плясала. Кобольд пятился к двери, уверовав, что только таким способом он спасет свою шкуру. -Ай! - четко выдал охранник и все же выдернул руку из пакета. С указательного пальца капала темная кровь и падала как раз на пятно оставленное Кобольдом, голубые краски на лоскуте меркли. А на самом пальце... На нем болталось что-то похожее на кошмарный гибрид жабы с раком, шевелило множественными члениками, и хищно выгибало украшенный иззубренным жалом, Хвост. Жвалами оно держалось за конечность охранника и как натасканный бульдог перебирало ими, потихоньку перебираясь все выше и выше. Всхлипывающий полуволк шатнулся назад, и исчез из вида. Оружие плотного бессмысленно шарило по комнате, находя ему одному видимые цели. -НЕТ! - визгливо крикнул сектант - УБЕРИ ЕГО, УБЕРИ!!! Задыхающийся от ужаса драгдиллер добрался до коридора и на выходе попался в цепкие руки своих бывших клиентов. -Тссс... - пригрозил Николай, - с тобой потом. В квартире загромыхали выстрелы, охранник взвыл громче. Пушка плотного наконец перестала качаться и нашла себе мишень. Грохнул выстрел - мощно, словно из дробовика, комната затуманилась пороховым дымом. Посланец Босха ругнулся и выстрелил еще раз, и стоя вполоборота к двери, успел еще довольно улыбнуться, прежде чем ответный выстрел пробил ему шею. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев и брякнулся на пол. Плотный тяжело заваливался на спину, уперся в дверной кося и медленно сполз по нему. Пальцами одной руки он щупал себе под подбородком, хмуро и сосредоточенно, как больно с ангиной в начальной стадии проверяет, не опухли ли гланды. Вторая рука при этом пыталась дотянуться до пистолета, но попытка эта была обречена на явную неудачу. Из глубины комнаты больше не стреляли и царила там кладбищенская тишь. Рука плотного отпустила горло и как дохлый краб шлепнулась на ковер, открыв взору зрителей кошмарного вида дыру, как раз на месте одной из искомых гланд. -Все. - Сказал Стрый, - отстрелялись. -Пойти, посмотреть? Стрый мотнул головой, нет, он не хочет лезть под пули и клыки их недавнего пленителя. -Да мертвы там уже все! - сказал Николай, - а, впрочем... Кобольд, пошел туда! Тот замотал головой, точь-в-точь как Стрый. Васютко вынул нож и показал его Кобольду. Диковатые руны на лезвии страшно мерцали. Драгдиллер сглотнул и на подгибающихся ногах зашагал вглубь собственного дома, который, как известно, крепость. Только в данном случае эта крепость была захваченная врагом. На пороге большой комнаты Кобольд остановился и жалобно оглянулся на напарников. Лицо его было белее мела, и выглядел он до того жалко, что напомнил Николаю начинающего детсадовца, брошенного родителями в коридоре садика. В глазах вопрос - не ужели мне идти туда, в эту кричащую жесткую детскую стаю, куда меня наверняка не примут, и где скорее всего сразу же навешают тумаков. -Иди-иди! - сказал Стрый. И Кобольд вошел. Лицо его, обращенное в комнату было лицом человека решившегося на единственный и последний в своей жизни геройский поступок. С таким лицом заслоняют собой амбразуры и кидаются под танки. Постояв, он решил, что наверное все же лучше быть живой дворняжкой, чем мертвым львом, и махнул рукой, заходите, мол. В квартире находилось три трупа. Сектант полусидел, привалившись к двери в соседнюю комнату. Пистолет он держал в одной руке, а другую нежно, с виду, держал охранник, скорчившийся рядом. Очень мягкая хватка, если бы не струйки крови, все еще капавшие с запястья. В голове полуволка имелись три дырки, которые начисто стерли с лица убитого всякое выражение. Права лапа охранника цеплялась за спинку кожаного кресла и была наполовину отъедена. Ковер почти полностью утратил жизнерадостную голубизну и теперь представлял собой фантазию в багровых тонах. Николай осмотрел руку, спросил Кобольда: -Где... это? Тот пожал плечами - откуда, мол, знаю. -А что это за тварь, вообще? -Да не знаю я! - сказал драгдиллер, - Откуда! В димедроле завелась, жрала его, росла на глазах. Я ее уж выкинуть собрался, но тут этого нелегкая принесла, - он покосился на полуволка. Николай поднял пистолет плотного - длинный, блестящий, судя по всему "Дезерт игл", ничего удивительного, что так громыхал. Стрый взял оружие сектанта - обычный ПМ. Пороховая гарь потихоньку выметалась сквозняком в коридор. Внутреннее стекло в окне была расколото и осколки его, слюдянистыми лужицами, лежали на ковре. Посвистывал неприятный ветерок. Кобольд стоял в стороне, косился то на трупы, то на стоящих рядом напарников. Ругал себя за то, что не сообразил сразу взять пистолет - против огнестрела что бы они поделали? -Что же получается? - спросил Стрый - и вправду сектанты на бандитов накинутся? Так это ж бойня будет! -Не наше дело... - откликнулся Николай - все равно скоро Исход. Просто они раньше других покинут этот мир. -Ты думаешь... - ужаснулся Стрый, - но Плащевик же сказал... -Ты Стрый, Апокалипсис не читал по тупости своей. -Будто ты читал! -Я, по крайней мере, знаю, что там. Будет Исход, будет. Для всего города, а уж кто там дальше спасется - кто знает? Может и никто. Стрый ошеломленно покачал головой. Не эта ли мысль много раз приходила ему в голову, являлась бессонными ночами, теребила, наводила тоску. Ведь то, что творится в городе, это же какой то узаконенный вялый хаос! Тихая последняя смута! А потом Исход! Всех до единого! -Как же так!? - спросил тихо Малахов. -А никак. С Кобольдом что делать будем? -С Кобольдом?! - сказал Стрый и кинул злобный взгляд на драгдиллера скольким он еще зелье толкнул? Скольких довел до раннего... исхода? Агитировал, тварь! А сам то хоть знал, на что толкает молодежь зеленую? Осведомителей навел, каждому из старых клиентов условия ставил, чтобы его, Кобольдову, отраву рекламировали перед новичками. Кобольд пал на колени, да так истово, словно занимался этим двадцать лет кряду. Лицо его снова побелело, челюсть отвисла. Драгдиллер дорожил своей жизнью, ох как дорожил! -Ребята! - проникновенно сказал он, и у Николая мелькнула безумная мысль, что толкач сейчас добавит "Давайте жить дружно", но тот ограничился другой банальностью - Ребята, не губите! -Вот ведь! - молвил Васютко, глядя на просветленное раскаянием лицо коленопреклоненного - не зря его Кобольдом прозвали! Как есть кобольд - мелкий, мерзкий, подленький. Грохнем его, а Стрый? Лицо драгдиллера выразило почти высшую степень раскаяния, которая сделала бы честь драматическому актеру Большого Театра. Именно с таким лицом выходят из тюрьмы закоренелые маньяки, на которых висит три десятка убиенных душ. Выходят, чтобы продолжить прерванную свою кровавую жатву. Николай глядел на коленопреклоненного Кобольда с омерзением, и брезгливостью. Начал оттягивать затвор пистолета, но, передумав, сказал Стрыю: -Патрона жалко на тварь. Ты его ножичком ковырни... Хороший ножичек. При мысли о том, что его сейчас пырнут хорошим ножичком (что абсолютно ничем не лучше чем удар ножичком плохим) толкач стал выглядеть так, словно вотвот свалится в обморок. Так подумал и Стрый, который расслабленно пошел к нему, и Пиночет засунувший нежданное оружие за пояс джинсов, на западный манер. Не учли они того, что такие как Кобольд в обморок грохнуться в принципе не способны. Они лучше другого туда загонят, а то и вовсе со света сживут. Как и их мифологические прообразы - прямоходящие шакалы. Вот только что он стоял в молитвенной позе, ожидая и неистово прося пощады. А вот он уже вскочил и как безумный несется к окну, и мягкие его домашние тапки пятнает чужая кровь. -ДЕРЖИ!!! - заорал Пиночет. Стрый кинулся следом на ходу выдирая из кармана ПМ, но Кобольд уже достиг своего. Не останавливаясь он кинулся головой вперед в оставшееся стекло, прикрывшись для надежности руками, рассудив наверное, что если он убьется там внизу, то это будет куда менее позорным, чем если его прирежут два озлобленных бывших клиента. С тонким поросячьим визгом он пробил непрочную преграду и полетел вниз. Стрый все еще бежал к окну. Как только Малахов достиг подоконника, снизу донесся треск сучьев и глухой удар. Визг прекратился. Николай тоже подскочил к разбитому окну, и мощный порыв ветра дунул ему в лицо, подхватил злополучный синий пакет и понес его прочь, трепал одежду мертвецов. Кобольд выжил. Изломанные растрепанные ветви ближнего дерева отмечали его путь. Часть из них лежала внизу на газоне, вместе с виновником разрушений. На глазах напарников беспомощно барахтающийся на месте драгдиллер, шатаясь, поднялся и, причитая в голос, поковылял прочь. Одна нога его волочилась следом и он не сколько шел, сколько прыгал. Правую руку он бережно придерживал левой. Но как быстро он скрылся из виду! Словно и вправду у него были предки из жестокого звериного народца, нежити, что, как известно, нечеловечески вынослива. -Ушел... - сказал Стрый, - наверное стрелять надо было... -Ладно, все одно он свое получит. Шлепнут его - не мы, так сектанты или сам Босх. А выживет все одно спасения нет - скоро Исход. -Исход... - повторил Стрый - он как волна. Вот ты был, а вот покинул город. -Надейся Стрый, - произнес Николай - Плащевик сказал... что избранные спасутся. Ищи в этом хорошие стороны - смотри, какие теперь у нас пистолеты. Стрый благодарно кивнул. Он с Пиночетом, и он всей душой за Плащевика. Вот только почему в последнее так хочется бросить все и бежать, бежать, бежать?
      5.
      Никите Трифонову снились сны. Не то, чтобы это было очень странным, пусть даже их содержание зачастую было пугающим. Нам часто снятся кошмары, возросшие и набравшие силу из обыденных и зачастую даже совсем не страшных ситуаций. Хотя как раз на почве обыденности и растут наилучшие из ночных страхов. Томится и терзается та эмоционально-иррациональная часть внутри нас, о которой мы не знаем, но подспудно догадываемся и потому стремимся задавить и уничтожить любой ценой, ибо она угрожает другой половине - цивилизованной, интеллектуальной, выпестованной долгими годами учебы, а после работы. Эта человеческая часть человека, если можно так выразиться. Ее оружие логика и отточенный в обращении с ней мозг. Она сильна, эта половина, она побуждает своих хозяев двигать прогресс и постигать мир вокруг. Но в логике же ее слабость, потому, что зачастую, встретив что-то заведомо нелогичное, нечто, выпадающее за построенные этой цивилизованной личностью рамки, она попросту не выдерживает, перегорает, как сложный и логичный компьютер которого вместо мягкого и вкусного питания в двести двадцать вольт вдруг посадили на кислотную диету из трехсот восьмидесяти. Море дыма и электрическая агония кремниевых нейронов. Так и человеком, пусть не столь эффектно. Личность иррациональная при этом выживает и, с молодецким гиком берет в руки вожжи управления телом. А общество берет это самое тело, увлеченно повествующее о занимательной жизни эльфов и демонов, да и упрятывает его в соотвествующее заведение, где больной, без сомнения находит единомышленников. Их боятся, их ненавидят, и не оттого ли, что нормальные люди подсознательно чувствуют долю правды в утверждениях безумца. И... боятся! Страшатся взглянуть на мир другими глазами. Серая пелена будней - спасение. Но только не ночью. Так у Мартикова - у которого произошел раскол двух изначально обретающихся в нем половин. А потом одна из них, волей людей из "сааба" оказалась вовсе изгнана и серым бесплотным волком отправилась странствовать по свету. А лишенный ее оборотень даже и не заметил, как изменилось его поведение, ведь раньше не горел он желанием творить разумное, доброе, вечное. Именно эта, взявшая полноценный контроль человечность и не дала ему убить Влада. Есть исключения - помимо тех же безумцев, что живут в Сумеречной зоне, есть медиумы, люди творческие, которых "нормальное" общество окрестило "не от мира сего", и было как нельзя в этом право. Эти не живут постоянно в мире грез, но... одним глазом нет-нет да и заглянут в эту страну чудес. А потом творят, в тщетных усилиях пытаясь изобразить то, что человеческая половина с ее логикой воспринять не в состоянии. И наживают себе новые ярлыки. И есть еще дети. У них с логикой трудно, потому что она вырабатывается со временем и они воспринимают мир без серо-дымчатых очков рутины, удивленными, широко открытыми глазами глядя на то, что взрослые оставляют за бортом своего восприятия. Как кошки, что по слухам, живут во всех измерении сразу, так и дети видят окружающее таким, какое оно есть на самом деле. У маленьких детей сны почти не отличаются от реальности - и то и то полно ярких, цветастых впечатлений, удивительных и порой пугающих, но без сомнений требующих познания. Сны Никиты и были такими - очень яркими, контрастными. Они приходили с неприятным пугающим постоянством, и та суетливая, бьющая потоком жизнь в них казалось действительно где-то существует. Но откуда иначе, скажите, появятся такие сюжетные завороты в голове пятилетнего детсадовца, рожденного и возросшего городе, где вместо деревьев тебе по утрам шумят автомобильные двигатели, а роли скал выполняют бетонные многоэтажные жилые комплексы? Сниться все это начало довольно давно. Никита уже забыл когда - даты плоховато держались в его полной детских фантазий голове. Что он помнил хорошо началось все после того, как мать прочитала ему сказку про троллей.