Во избежание неприятностей, жителей названного села, а также расположенного рядом города не рекомендуем покидать дома в поздний час, когда у хищников особенно обостряются инстинкты. Восемьдесят лет исполнилось сегодня заслуженному мастеру ремонтного цеха номер 16 Алексею..." -Мааамааа! - донесся сверху ломающийся голос стоявшей на грани суицида дочери - Мааам, воду снова отключили! - пауза, потом, - нет, горячую! Залопотали голоса, хлопнула дверь, загремели стекла - отец семейства был недоволен исчезновением теплой воды. В квартире снизу заплакал ребенок - громко с захлебом. Там живут одинокая мать с сыном. Сыну четыре года, Влад его видел очень застенчивый и пугливый малыш. Но дома настоящий тиран, и мать его ходит с сильно ее уродующими кругами под глазами. Вот и сейчас дитяте что-то не понравилось и он стремился оповестить об этом свою задерганную маманю и весь дом заодно. -"И в свои годы Алексей Петрович держится молодцом, и молодых держится в строгости, а то по его собственному выражению "Распустились, едрена корень!" И правильно Алексей Петрович! Всех благ вам, а главное побольше здоровья!" Влад ухмыльнулся и выключил радио, оборвав щебечущую дикторшу на полуслове. Стало слышно как вода капает из плохо завернутого крана. В комнате компьютер опять погасил экран и погрузился в свой электрический стул. Легкий тычком по пробелу Владислав вернул его к жизни. Статья, будь она не ладна! Надоела хуже горькой редьки. Предназначенная для краеведческого областного журнала она опасно балансировала на грани между банальной читабельностью и разнузданным бульварным чтивом, то и дело стремясь скатится в один из этих разделов. Владислав старался как мог, пытаясь придать ей хотя бы некий вид интересности и при этом не отпугнуть читателей нудного по природе своей журнала откровениями подходящими лишь для желтой прессы. Опус, естественно, был про пещеры. Что же еще интересного могло быть в городе, кроме пьяных побоищ в бывшем доме культуры, да празднования Пасхи в нынешней церкви. Но и то и другое имело весьма дальнее отношение к краеведению. Самое неприятное заключалось в том, что сведения о подземных штольнях четко подразделялись как раз на практическую и метафизическую части. То есть либо имелись сухие факты о протяженности пещер и их общей площади, да классификации породы под городом, либо это были безотносительные, но очень мистические слухи о тайных отвратительных ритуалах в штольнях, о полчищах исполинских крыс, пожирающих рискнувших спуститься туда, живьем, и о духах трех местных бандитов зарезавших друг друга в ожесточенной схватке в одном из подземных ухоронищ. Данные слухи циркулировали в основном среди мающихся от ничегонеделания бабулек на лавочках, да мающейся от того же самого местной ребятни. И естественно эти слухи претендовали на самую что ни на есть достоверность. Влад как мог компилировал эти две части, но выходило покуда весьма неважно. Со вздохом он добил оставшиеся пару строчек, а потом тычком мыши заставил модем прорываться сквозь дебри разлагающихся провинциальных городов в поисках городского провайдера. Что есть то есть - прогресс добрался и до их захолустья, пусть и в несколько дебилизированном виде. Дождик постукивал в окошко и навивал дрему. Телефонная линия с неохотой проглотила многострадальную статью и с третей попытки закинула ее в редакцию журнала, Влад очень надеялся, что в непокореженном виде. Еще одна рыба, может быть получше чем предыдущие, но все равно это не то! Глупые слухи, сухие факты - читателям гарантирован крепкий и здоровый сон. Новый вздох и Сергеев погасил машину, сразу поразившись наступившей тишине. Ну да, обычного шума машин нет, в дождик мало любителей гулять по улицам. Не майский теплый ливень. Однако у Владислава сегодня было еще одно дело. И потому, он облачившись в осенние труднопромокаемые ботинки и неприятно зеленого цвета дождевик он покинул квартиру, оставив соседей сверху в разгаре очередного скандала. На площадке второго этажа он наткнулся на Веру Петровну - предпенсионного возраста тетку, соседку и по совместительству активистку всего подъезда. -Это ты, Слава?! - воскликнула она, когда Владислав только миновал третий этаж, - ты, да?! -Я, - ответил Владислав с легкой досадой. Он знал о чем сейчас пойдет разговор - темы у активной тетки никогда не изменялись. -А ведь воду опять отключили! Опять! Ведь третий раз за неделю, это же никаких сил нет! Владу вспомнились вопли соседей сверху и он спросил: -Горячую? Вера Петровна энергично кивнула, и суматошно взметнула над головой руки, словно небо собиралось вот-вот упасть на землю и она пыталась защитить от него голову - подумалось Владу. -Горячую, горячую! А у нас даже колонок нет газовых! И слышишь, Слава, слышишь, попомни мое слово они нам и холодную отключат и будем без воды как в средневековье! -Будем, - согласился Сергеев отстранено, - Извините, Вера Петровна, я спешу. Та смерила его взглядом в котором смешались раздражение и досада: да уж, Славик явно не был активистом, а потом посторонилась пропуская его мимо. -В жек надо идти! - почти крикнула она ему в спину, - на шее сидят, что хотят то и творят! -Да, Вера Петровна! - крикнул Влад, выходя. Вблизи их двор выглядел еще более убогим чем сверху. Пропеллер карусели целил в небо единственным покореженным сидением. Два карапуза лет десяти на двоих, уныло качались на утерявших сидение качелях. Один соскользнул ногой со стальной перекладины и сейчас грозил сверзиться на землю. Влад пошел прочь. Ему надо было повидать Приходских - единственного бесстрашного сталкера на весь двадцатипятитысячный город. Найти его было легко Степан почти всегда ошивался в Верхнем городе у потрепанного ларька на колесах, в котором временами продавали спиртное. Там он и обнаружился, вернее не у ларька, а в закрытом дворике неподалеку, который был как две капли воды похож на двор самого Владислава. Степан был один, это было хорошо. Потому что если бы вокруг него ошивалась кучка таких же забулдыг, на качественный рассказ о пещерах можно было не рассчитывать. И Степан сегодня был не особенно пьян, что было несомненной удачей. Он сидел, понурив голову на сидении карусели (целой) и с видом просветлившегося дзен буддиста созерцал как дождь оставляет круги в глубоких мутноватых лужах. -Степан, - сказал Влад, - привет, Степан! Тот поднял голову, всклокоченную и вихрастую, полную ранней седины, и некоторое время изучал Влада отнюдь не дзен-буддисткими глазами, потом широко улыбнулся показав немногочисленные зубы цвета серы: -А, Славик! Здоров! За пещерой пришел? Сергеев уже не первый раз расспрашивал Степана о пещере - старый пьяница был, пожалуй, единственным надежным источником об этих порядком доставших известняково-опаловых шахтах. Возможно, что Степану доставляло удовольствие рассказывать Владу о своих похождениях. Может быть, подсознательно он понимал, что Сергеев единственный кому это действительно интересно. -Да, - сказал Влад, - за пещерой. Есть что новенькое. Степан поманил его пальцев, напустив на себя максимально загадочный вид нервная система у него была порядком разболтанна и потому эмоции его отличались крайностями. Владу всегда приходил на ум соседский избалованный ребенок, когда он видел как сорокалетний уже мужик с наивным энтузиазмом посвящает окружающие людские отбросы в тонкости своих рискованных путишествий. -Нету ничего новенького! - почти счастливо сказал Степан в ухо наклонившегося Влада, обдав того ядреным перегаром. -То есть как нету? -А так! - произнес, улыбаясь, городской сталкер, - и знаешь что? Влад изобразил на лице ожидание. В душе он уже понял, что сегодня от Степана уже ничего не добьется. Тот либо совсем помешался, либо он, Сергеев, почему-то потерял доверие старожила. -Ничего не будет! - провозгласил Приходских не сколько Владу, сколько серому небу над головой. Вот этого Владислав не ожидал. Он растерянно заморгал, силясь осмыслить услышанное: -Что значит не будет? - спросил он быстро. Сталкер даже слегка отшатнулся, вперился взглядом в лицо собеседнику: -Слав, слышь, ты только не обижайся. Это не из-за тебя... это другое. Да ты подумай, что я вдруг тебе бы рассказывать перестал, если все это в газету идет? -Да я и не обижаюсь, - сказал Сергеев слегка смутившись, оказывается этот алкаш понимает больше, чем он думал - Ты скажи, что случилось. -Нельзя больше ходить в пещеры. - Произнес Степан безмятежно. -Нельзя? Кто же такое запретит? -Не кто, а что, - поправил Влада сталкер, - хотя может и кто. Вот это было уже что-то новенькое. -Ты понимаешь, - проникновенно вещал Приходских в то время как мокрый дождик стекал Владу за шиворот, - я в эти пещеры раз двадцать ходил. А может и тридцать! А черт его знает, сколько раз я там бывал! И возвращался живой! Пещеры - место жуть. Там столько душ погибло, не сосчитать, а я всегда целый. А знаешь почему? - он поднял к небу корявый красноватый палец с желтым обкусанным ногтем, пошатал им пьяно, - а потому что чувствую я их. Опасности, то есть! Вот здесь, и сжав правую руку в кулак Степан стукнул им по левой стороне груди, как сердечник, стремящийся облегчит грызущую внутреннюю боль. - Здесь, понимаешь! И всегда меня это спасало. А теперь, второй день уже, ноет здесь, а как к пещерам соберусь, болеть начинает, страшно болеть. Нельзя туда, Влад, там теперь смерть. -Степ, - тихо сказал Владислав, - а может тебе к врачу? Вдруг это сердце! Степан сник, уставился в лужу глазами зомби. Влад вдруг понял, что сталкер абсолютно трезв. -"Белая горячка?" - подумалось вдруг. -Не понимаешь ты, - произнес Степан еле слышно, - тут не сердце, тут другое. Да только новостей больше не жди. - Он поднял голову, тоскливо уставился на Сергеева, а потом вдруг сказал, - пить, наверное брошу... Владу вдруг стало холодно. Дождь проник сквозь плащ, ледяные ручейки сползали вниз по спине. Панельный колодец вдруг стал давить, серое небо над головой казалось неряшливым покрывалом, может быть саваном. -Ну пока, Степан, - омертвевшими враз губами выговорил Влад, и не оборачиваясь побрел прочь. Странно, что разговор со спивающимся сталкером произвел на Владислава такое гнетущее впечатление. Может быть в том было виновато агонизирующее на своем пике лето? На перекрестке Сергеева чуть не сбило машиной - черной, холеной, он не разобрал марку, но что-то шведское, а может финское. Обрызганный с ног до головы он добрел до дома в таком дурном настроении, что по-прежнему ошивающаяся на крылечке Вера Петровна поспешно замолкла стоило лишь кинуть на нее мрачный взгляд. В руках она держала листок желтоватой дешевой бумаги. -Это ведь петиция? - спросил Сергеев подходя, - для жека, насчет горячей воды? Подписи собираете? Соседка только кивнула, не решаясь что-то сказать. Влад взял у нее из руки бумагу и старую шариковую ручку, расписался внизу листка рядом с тремя другими росписями. Судя по их малочисленности процесс сбора подписей только начался. В квартире Владислав поставил чайник, и когда тот бодро свистнул, закипая, вдруг остро позавидовал его жизнерадостности. Это было очень глупо, но Влад ничего не мог с собой поделать. Секунду он тупо смотрел на пыхтящий чайник, а затем рассмеялся в голос. В конце-концов бывали дни и похуже.
      2.
      Брат Рамена-нулла смотрел в пустоту и уже начинал что-то в ней видеть. В роли пустоты в данный момент выступало окно и моросящий за ним неприятный дождь. Обычный человек, без сомнения не смог бы долго созерцать этот пейзаж и проникся бы смертной скукой, но брат Рамена давно перестал быть простым смертным. Он был просвещенным, озаренным светом истинны и совершенно безумным, как и все последователи городской секты Просвещенного Ангелайи. Рамена, бывший в незапамятные времена Димой Пономаренко, достиг уже третей ступени познания Добра и мог поклясться, что на последней медитации ему стали видится неясные силуэты, от которых так и веяло доброжелательностью и вселенской любовью. Это было очень хорошо, но не раз и не два его посещали неприятные мысли относящие следующей ступени, после которой начнется его, Раменовское, познание Зла. Если слушать самого великого учителя и бессменного капитана секты Ангелайю в тот момент силуэты будут по-прежнему являться, но уже с прямо противоположным эффектом, принося с собой мрачнейшие и душеубийственные кошмары. Период этот назывался Череда Снов и каждый послушник обязан был через него пройти чтобы стать адептом. Сегодня пустота не сопротивлялась и послушно явила в оконном проеме три белые, размытые фигур от которых доносилось монотонное, но мелодичное пение. Брат Рамена внимал, мягко раскачивая посередине совершенно пустой комнаты. Две остальные комнаты являли собой то же удручающее зрелище. Раменовское жилище было похоже на квартиру закоренелого наркомана. Голый дощатый пол, завивающиеся в трубочку доисторические обои, марширующие по этому бескрайнему простору массивные жирные тараканы. На кухне имелась одна двухкомфорочная плита, на которой сейчас пятнало кастрюлю неапеттитное бурое варево. Оно то и дело выползало из-под выщербленной эмалированной крышки и шмякалось в огонь, вызывая желтоватую недовольную вспышку. Просвещенный Ангелайя наказал питаться только по его самого, Ангелайи, рецепту. Ах, сколько времени потратил Рамена чтобы собрать необходимые травы и вещества! Воистину долог путь познания. Рамена-нулли до сих пор со страхом вспоминал эпизод ограбления им чужой конопляной делянки. Тогда в самый разгар сбора урожая явились хозяева и Рамене пришлось уматывать от них по густому лесу, где он три раза натыкался на деревья, в кровь разбил лоб и обцарапал до невозможности руки. Зато ценный дурман остался с ним, и теперь побулькивал в синей эмалированной кастрюле. В третьей комнате, где собственно и проходила медитация имелись четыре стены, столько же свечей и брат Рамена на вонючем матраце, оба в единственном числе. Мебель, предметы обстановки, а также старая бабка Димы Пономаренко теперь отсутствовали, так как могли испортить весь путь познания. Вещи он, как и любой истинный последователь Ангелайи он отдал самому гуру. Отдал все до единого, и деньги до последней копейки. Бабку же, как полностью бесперспективную хотел пустить в расход, но вот только старая это как-то почуяла и сбежала куда то в глубинку, где у нее по слухам имелась полуразваленная избушка. Рамена подозревал, что это она трижды посылала к нему дюжих врачей в белых халатах, которые настойчиво стучали в дверь, а потом пытались ее сломать. Не вышло, эти погрязшие в грехах нелюди не знали, что в секте каждый стоит друг за друга. Послушники спрятали Рамену у себя и позволили ему пересидеть налеты и выйти между делом на вторую ступень Добра. Теперь, уже больше двух месяцев никто не отвлекал послушника от самосозерцания и он семимильными шагами двигался к истине. Вот хотя бы эти силуэты в окне - явный прогресс! Уже третью неделю Рамена спал не более трех часов в сутки и постепенно впал в так называемое "пограничное" состояние, при котором сон ломает отведенные ему границы и обильно пятнает грязными лапами подсознания непоколебимый вроде бы реал. Если галлюцинации становились слишком слабыми, брат Рамена воспринимал это как понижение чувствительности и спешно добавлял Ангелайев отвар, после чего видения возвращались с новой силой. Что есть то есть, безумно скучные и безрезультатные медитации первых ступеней ушли навсегда и жизнь все больше становилась похожей на нескончаемый сюрреалистический сон. Не то, чтобы Рамене это очень не нравилось (новое существование его играло красками и ясными целями), но вот мысль о предстоящей Череде снов, снова и снова выползала из заболоченного краешка сознания, и изгнать ее не могло даже активное промывание мозгов самим Просвещенным Гуру. Вздохнув, Рамена поднялся (он ощущал в теле небывалую легкость, потому что уже третий день питался одними отварами) и прошествовал на кухню, выключив по пути японский сиди-проигрыватель, оглашающий комнату тантрическими мелодиями. Проигрыватель был единственным, что осталось от прежнего меломана и любящего внука Димы Пономаренко. Кухонный кран раскатисто рыгнул и напрочь отказался наполнять теплой водой оцинкованный тазик для омовений. Рамена и ухом не повел, повернув ручку с синей полоской, он налил в сосуд ледяной влаги и поставил нагреваться на единственную свободную комфорку. Варево в очередной раз выползло из-под крышки и рухнуло в тазик со слабым всплеском. Так даже лучше. На свете было не много вещей способных вывести из себя истинного адепта гуру Ангелайи. С невесомой улыбкой Рамена-Нулла вернулся в комнату для медитации и тут же увидел вырисованную черными расплывающимися буквами на стене надпись - "Череда снов". Повисев секунду, буквы расплылись и бесследно исчезли. Улыбка Рамены поблекла, но он поспешил продолжить медитацию. Истинные адепты Ангелайи никогда не перед чем ни останавливаются! Рамена не знал этого, но зайдя так далеко, сам собой остановиться уже и не смог бы.
      3.
      -Ты, дед, стой на месте! Павел Константинович ошеломленно замер, вырвавшись из тягостных дум. Узкую арку между не первой свежести домами перегораживали двое. За ними открывалась панорама двора полускрытая пеленой дождя. И здесь в арке, что-то капало - гулко, размеренно. Это был логичный конец такого мерзкого дня для Павла Константиновича Мартикова, старшего экономиста самой крупной в городе фирме "Паритет", а ранее старшего же экономиста, отдавшего концы в бурной схватке с частниками единственного городского завода. Когда Мартиков заканчивал свой вуз, еще в те незапамятные времена, будущее виделось ему просторным и безоблачным, то есть подобным штилю над Тихим океаном. Оно обещало немного работы, и много-много финансов, льющихся в его, Мартикова карман. Со временем, он понял, что работа его отличается удивительной нудностью и кропотливостью, а самое главное - громадной ответственностью при относительно низкой заработной плате. С момента этого осознания наслаждение бытием у Павла Константиновича постепенно стало сходить на нет, а на безбрежной жизненной глади заиграли пенные барашки. В двадцать девять лет он женился - скорее по необходимости, чем по зову сердца и уже спустя три года понял, что новоиспеченной семье его светит пожизненное прозябание в середняках, без особых надежд подняться выше. Это еще больше уронило планку его жизненных ценностей и на море появилась неровная зыбь, а небо над головой потихоньку затягивало фиолетового окраса тучами. Да, он работал, старался, продвигался вверх по служебной лестнице. Но, во первых, он уже ненавидел свою работу лютой ненавистью, а во вторых, был лишен обязательной для людей его профессии педантичности, и потому зачастую работал спустя рукава. Бывший в глубине души романтиком, Мартиков, тем не менее активно жаждал материального благополучия, и эта не стыковка амбиций и внутреннего склада резко затормаживала его путь к вершинам. Подобное иногда случается - разум жаждет одно, а душа совершенно другое, и в сознании возникает трещина. Когда начались девяностые, Мартиков несколько воспрял духом. Человеком он был деятельным, и потому, воспользовавшись смутой и неразберихой пролез в старшие экономисты родного завода, а оттуда прямиком в "Паритет", где и принялся заколачивать деньги с новой силой. С годами, Павел Константинович почувствовал волю и совершал все более и более рискованные ходы, некоторые из которых напрямую граничили с криминалом. Его семья (все еще без детей) вырвалась из серости и стала одной из наиболее обеспеченных семей в городе (исключая только местных бандитов), Мартиков купил пятикомнатную квартиру в Верхнем городе, купил машину и каждый год стал летать за границу. Еще два месяца назад, когда замечательная в этих местах весна пророчила не менее замечательное лето (ах, знали бы, какое оно будет), Мартикову стало казаться, что он снова видит жизнь такой как в юности - сияющее небо у горизонта сливающегося с водной гладью. Он был почти счастлив. Ну кто, скажите, кто может похвастаться тем, что на пятом десятке вдруг обрел юношеское наслаждение жизнью? Вы скажете, что такое может случить только с очень ограниченными людьми и будете совершенно правы. Естественно он стал относиться к работе еще больше спустя рукава. И конечно так долго продолжаться не могло. Подобно Сизифу Мартиков тащил камень на гору всю свою жизнь и вот теперь его падение стало для старшего экономиста "Паритета" полной неожиданностью. Камень сорвался и стремился погрести под собой Павла Константиновича Мартикова. Падение происходило в духе бредовой версии Гоголевского "Ревизора". Аж из самой Москвы прибыл налоговый инспектор, а с ним целый штат соглядаев и ищеек. Мартиков подозревал, что кто-то стукнул о его махинациях и заложил его с потрохами. Этот кто-то без сомнения находился в штате "Паритета" и был в курсе всех дел старшего экономиста. Но кто, вот вопрос? Налоговики перетрясли всю документацию и бумаги фирмы, а потом вытрясли всю душу из самого Мартикова. А если после этого там что-то и осталось, его вытрясло руководство фирмы, сопровождая сие действо непечатной руганью. Павел Константинович был немедленно уволен. Налоговики предъявили ему счет с похожим на гусеницу рядом нулей, а следом последовало обвинение в мошенничестве и повестка в суд. И теперь подобно двум разнокалиберным дамокловым мечам над опальной головой Мартикова зависли Долг и Срок. Все это случилось в течение скоротечных шести часов, после чего по уши облитый грязью и униженный до невозможности Мартиков на негнущихся ногах побрел домой - ехать он сейчас не мог. Долг и Срок - эти два сиамских близнеца прочно сидели у Павла Константиновича на шее не давая забыть о своем присутствии ни на секунду. Первые десять шагов он сделал в детской растерянности, но уже отойдя на километр от родного заведения стал потихоньку наливаться злобой. Кулаки его сжимались, губы шептали что-то ему одному слышимое, а глаза были бессмысленны и пусты. Трещина в сознания проявилась с новой силой, став внезапно размером с большой каньон. Мартиков шлепал по лужам насквозь промочив свои дорогие ботинки но совершенно не замечал этого. Как бы то ни было, когда Павел Константинович Мартиков достиг темноватой арки безбрежную водную гладь в его жизни сменил черный и неистовый шторм. И теперь он стоял - импозантного вида немолодой мужчина в долгополом дорогом плаще, всем изляпанном грязью, и с пустым застывшим лицом смотрел на две тени загородившие ему путь. -Дед, стой, - повторил один из налетчиков и они приблизились, заслоняя собой свет. -"Почему дед?" - подумалось Мартикову, - "Мне же всего пятьдесят два года!" Вслух он сказал: -Вам чего? - сухо, академично, и не следа тех страстей что бушуют в душе. Одновременно Мартиков попятился и вышел из арки. Тени последовали за ним и оказались на свету - двое парней лет восемнадцати со следами вырождения на лице. Один был высоким с короткой стрижкой, и вероятно в свое время массивным, но сейчас мощно исхудал, кожа висела у него на лице неприятными складками. Второй вообще заморыш, сгорбленный со слипшейся копной волос неопределенного цвета. Волосы падали ему на лицо, узкое, нездорового цвета и необлагороженное интеллектом вероятно даже в свои лучшие дни. -Плащик сымай, - прошипел заморенный и ткнул пальцем для наглядности в названную одежку. Шпана. Гопники. Судя по всему еще и наркоты. Хотят денег, хотят дорогой плащ Павла Константиновича, как будто мало сегодня напастей свалилось на голову бывшего старшего экономиста. Вот теперь еще и ограбят возле собственного дома, и... опа... бывший здоровяк достает ножик, может еще и прирежут тут же. Нож был выкидной, длинный с хорошей голубоватой сталью. -Ну ты че?! - спросил заморенный - плащик давай! Баксы есть? А Мартиков стоял перед ними и чувствовал как злость перехлестывает через край, затмевая все остальное. Сами собой вдруг сжались кулаки, так что ногти впились в ладони оставляя неровные полукруглые бороздки. Эти двое, этот человеческий мусор, они мешают ему, они смеют его задерживать! Нет, хватит. Павел Константинович чувствовал как нелепая, широкая и более похожая на оскал улыбка сама собой выползает на лицо. Трещина в сознании ширилась и наполнялась огнедышащей лавой. -Не дури! - поспешно сказал при виде улыбки бывший здоровяк и шагнул вперед, неуверенно помовая ножом, а потом встретился с Мартиковым глазами. Глаза у грабителя были маленькими, воспаленными и все время слезились. Какие глаза были у самого Мартикова он не мог сказать, но гоп вдруг остановился, отвесив массивную до сих пор челюсть. -Колян... - сказал бывший здоровяк, - Колян он... Павел Константинович больше не медлил. Не в силах соображать от затмевающей все и вся ярости, он подхватил с земли половинчатый осколок кирпича, и с боевым воплем метнул его в здоровяка. Очень точно, словно и не пропускал физкультуру в школе. Кирпич попал в руку здоровяку с леденящим хрустом и вышиб нож, налетчик заорал, и стал падать лицом вперед. Следующий из свободно валяющихся по округе снарядов воткнулся в ребра заморенному, заставив его сложиться пополам и с задавленным плачем улечься на асфальт. Мартиков взял еще кирпич, на этот раз целый с ровными гранями, и не роняя с лица дикой улыбки пошел к распростертым на земле грабителям. Бывший здоровяк с лицом выражающим целый спектр мучений упал на колени, прижимая к себе активно брызжущую кровью, руку. -Пойма-а-ал вас, - пропел Мартиков. Гопники поняли, что их земной путь окончится здесь и им размозжат головы прямо в этой арке. Забыв про боль они поспешно поднялись и поковыляли прочь с наиболее возможной скоростью. Заморенный при этом сгибался в три погибели и тонко вскрикивал. Бывший старший экономист побежал за ними, потом остановился и широко замахнувшись метнул кирпич в след. Меткость его не оставила - рубленых форм снаряд влетел ниже спины высокому, заставив его болезненно закричать. Налетчики пересекли двор и скрылись в противоположной арке. Мартиков улыбался - теперь победно. Там, за этой улыбкой по-прежнему бушевал черный шторм, но теперь он поддавался контролю. Может только чуть-чуть выплескивался из глаз. Оставленный битой шпаной ножик приглашающе поблескивал. Павел Константинович поднял его и с ухмылкой повертел лезвием, любуясь бликами угасающего дневного света на гладкой поверхности. Потом медленно сложил его и сунул во внутренний карман плаща. У бывшего старшего экономиста было полно неотложных дел, которые необходимо решить как можно скорее. Вот, например, дома нелюбимая жена ждет разъяснений о такой поздней задержке на работе. Что ж, она их получит. А следом их получат дебильные но настойчивые братья близнецы Долг со Сроком. Улыбка Мартикова слегка увяла и сделалась блаженно-безмятежной. Сквозь сгущающиеся дождливые сумерки он направился к верно ждущему его родному дому.
      4.
      Это был полный провал их затеи, а значит и полный провал попытке найти хоть какие то деньги. Провал глубиной с Колодец Смерти что расположен в джунглях амазонки. Больше того, всей сегодняшней охоте пришел логический конец, потому что охотники были тяжело ранены взбесившейся без сомнения дичью. Евгений Малахов и Николай Васютко которому еще в раннем детстве дали кличку Пиночет, за то что любил мучить ни в чем не повинных кошек и собачек, как два партизана пробирались домой, заблаговременно обходя любой намек на милицейские патрули. Вид у героев налетчиков был непрезентабельный и бомжеватый после того, как кирпичи старшего экономиста уронили их на грязную, и вымокшую от затяжного дождя землю. Особенно досталось Пиночету - он так и не смог разогнуться и шел, ухватившись руками за живот, цедя под нос матерные ругательства и не реагируя на смущенно-участливые вопросы напарника. -Ну че ты Коль? - спрашивал Малахов, откликавшийся еще на кличку Стрый (остаток прозвища Шустрый, которое сейчас явно не соответствовало действительности), - А? Сильно болит? Может нам в травму сходить? Пиночет остановился. Он и в выпрямленном состоянии был на голову ниже Стрыя, а сейчас и вовсе стал похож на пораженного сколиозом гнома. Он исподлобья посмотрел на напарника, и злобно скривился, отчего лицо его, и без того непривлекательно приобрело совершенно дегенеративный вид. -В травму? - пролаял он - Ты что, козел, несешь? Ты, чтоб нас замели хочешь, да? А может, думаешь, что тебе там морфик вколят, полетаешь? Стрый смущенно молчал. Рука у него болела адски, и судя по всему обещала назавтра разболеться еще больше. Пальцы опухли, скрючились и сцепились между собой как щупальца какого-то осьминога. Оба напарника давно и плотно сидели на морфине, иногда перемежая его другими сильнодействующими веществами. Именно жажда этого прозрачного вещества, дарующего сны и отдохновение погнала их на вечернюю охоту, в этот раз, и в раз прошлый, и наверное завтра все же придется опять пойти. Потому что кирпич под ребра это далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. Вот только... что если удача отвернулась от них. Это чудовище, которое они по недомыслию встретили в подворотне, может оно было специально послано, чтобы у них ничего не вышло. Пиночет покачал головой, оторвал руку от немилосердно болящего живота и стал нервно почесываться. Последний раз они покупали морфий полтора дня назад, как раз после того как подчистую ограбили один из обособленно стоящих домов в Нижнем городе. Вытащили все, Стрый, дурила, даже выпер на себе телевизор "Горизонт" с деревянной облицовкой, сколь древний, столь и огромный. На фига, спрашивается тащил? Все равно пришлось бросить у свалки на радость тамошним бомжам. Но тогда хоть были деньги, пусть даже этот уродец-толкач Кобольд и заломил несусветную цену за свои ампулы. Ах, с какой радостью Пиночет посоветовал бы зарвавшемуся драгдиллеру засунуть эти стекляшки себе в задницу, да поглубже. Увы, после последнего приема тогда прошло уже два дня, и состояние напарников было такого, что они с радостью засунули бы их себе, лишь бы дорваться наконец до вожделенной прозрачной жидкости. А Кобольд этим бессовестно пользовался, еще и ухмылялся, передавая ампулы в трясущиеся ладошки. Стрый тогда сильно обиделся и через два часа, когда друзья отошли от кайфа, предложил порешить Кобольда. Когда тот будет возвращаться со своей точки домой. Пиночет подумал, и с досадой отклонил это без сомнения очень заманчивое предложение. А все потому что Кобольд, был во-первых полезен, и морфий был у него всегда, а во вторых, как и все криминальные элементы в городе толкач имел крышу в лице главного окрестного бандита с погоняловом Босх личностью легендарной и известной своей невероятной жестокостью, пред которой забавы Пиночета с домашними животными казались детским лепетом. Естественно друзья морфинисты и думать не могли замахнуться на такую эпическую фигуру. А теперь наступила развязка, а вместе с ней наступал и кумар, наступал подкованными сапогами, обещая устроить напарникам веселую жизнь этой ночью. Встречая в подворотне пожилого, хорошо одетого человека с интеллигентным лицом они надеялись на легкую поживу.