Запрыгнул в окно, перекинул канистру через подоконник, оглядел комнату. Все так же. Если ночью они и посещали дом, этого незаметно. Откупорил канистру, и едкий запах бензина ударил в нос так, что на секунду закружилась голова. Роскошный деревянный стол вызывающе поблескивал от окна. С него и начнем. Я наклонил канистру, и бензин выплеснулся на полированную столешницу, разлился широкой прозрачной лужей, стал капать на пол. Над столом задрожало марево. Дальше пол, и горючка пятнает некрашеные доски, собирая мелкую грязь и острые белые деревянные щепки. Под полом что-то завозилось, и поток черных, блестящих надкрыльями тараканов хлынул из щелей. Часть из них попала под бензиновый водопад и издохла, скрючившись и сплетя лапки в клубок. Жидкость смывала их и уносила прочь. В подполье скрипело и шебуршало, там метались какие-то твари, стремясь убраться прочь от опасной капели. "Напрасно, - подумалось мне, - все, что здесь есть, сгорит вместе с домом". Остатки бензина я опрокинул на сундуки и глядел, как горючее впитывается в старое дерево. В комнате не продохнуть. Меня мутило, в голове колыхался ровный черный шум. Надо было выбираться на свежий воздух, а потом швырять спичку в окно. При той концентрации бензина, что сейчас в воздухе, бревенчатая хибара, скорее всего, взорвется. Почему-то шум идущего поезда по-прежнему звучал в ушах. Не может же состав быть таким длинным. Или время сжалось и утратило свой ровный бег, когда я, как безумный, поливал все вокруг бензиновой смесью. Я встряхнул головой, еле держась на ногах. Шум не умолкал, он стал громче, и источник его был не в пяти километрах отсюда, а ближе. И приближался. Шатаясь, я подошел окну и, вцепившись обеими руками в раму, выглянул наружу. Большой серебристый джип неторопливо подкатывал к крыльцу. Стекла его были черны и абсолютно не прозрачны, и за ними в салоне прыгали и мигали красные огоньки. Может быть, сигнализация, а может быть, глаза владельца. Ровный гул мощного двигателя временами нарушали редкие всплески, когда тяжелые колеса прокатывались по неглубоким осенним лужицам. Хозяева вернулись. Приехали в будний день, чего не делали до этого времени никогда. Приехали за мной. Может быть, им передал деревянный идол совы или безголовая кукушка в часах? А может, они просто чуют тех, кто хочет им навредить. Не зря же я чувствовал на себе неотрывный чужой взгляд. Машина была полна и несколько проседала на рессорах. Смутные силуэты за стеклами. Джип подкатил к крыльцу и величаво притормозил. Открылась передняя дверца, и на подножку ступила нога в дорогом черном ботике, идеально чистом, несмотря на царящую вокруг грязь. Я все еще застыл в столбняке. За моей спиной бензин активно испарялся. Надо было что-то делать. Можно бросить сейчас зажженную спичку и устроить на глазах врагов грандиозное аутодафе. Можно попытаться выскочить через боковое окно и бежать прочь в надежде, что меня не поймают. А можно спрятаться где-то в доме. Где? Квадратная комната идеально просматривается. Не скрыться, не спрятаться. Бутафорская дверь в стене. За ней холст. Я помнил, как он прогнулся под пальцем. По крыльцу затопали. Громко, уверенно. Много людей. Звякнула связка ключей. Из замочной скважины на внутренней стороне двери высыпалась горстка трухи. Ктото злобно засмеялся. Скрежетнул ключ. Пустая канистра валялась на боку посреди бензиновой лужи. Зажигать ее уже не хотелось. Хотелось одного - сбежать, спасти свою жизнь. И я кинулся к фальшивой двери, распахнул ее (совы на холсте оставались на месте, но были какие-то поблекшие, неживые, словно неведомая жизненная сила ушла из них в тот момент, когда хозяева дома вернулись в свое владение). Вытянув вперед руки, я всем телом ударился в холст и сопровождаемый звуками рвущейся ткани провалился в пустоту. Дверь была не фальшивой, она вела в короткий низкий коридорчик, кончающийся тупиком с подслеповатым крошечным окошком, закрашенным белой краской. Запнувшись о скрытый холстом порог, я потерял равновесие и болезненно упал на пол. Входная дверь высоко скрипнула, открываясь. Оскальзываясь на клочках холста я доковылял до двери в коридор и с силой захлопнул ее. Деревянные доски пола скрипнули под шагами хозяев, я успел услышать удивленный невнятный возглас, а затем дверь с грохотом затворилась и заглушила дальнейшее. На ее внутренней стороне имелся массивный засов, сделанный из того же материала, что ручки. Кто и зачем поставил его изнутри, меня не интересовало, я протянул руку и задвинул латунную полосу. В дверь ударили. Сильно, так, что с рваных лоскутов холста посыпалась крошечными сухими комочками краска. Но дверь устояла. Судя про ее габаритам, она могла продержаться еще довольно долгое время. Тяжело дыша, я привалился к стене туннеля. Тупик, меловое окошко под самым потолком. Хотя нет - есть еще люк в полу, тоже с массивным медным кольцом. - Слушай, ты! - глухо раздался голос из-за двери, так неожиданно, что я против воли вздрогнул. - Я не знаю, кто ты такой, но тебе лучше выйти оттуда. Это частная территория и сюда не полагается заходить посторонним. Я молчал, смотрел на люк. С лоскута картины на меня пялился одинокий совиный глаз. - Ты слышишь меня? - повторил голос, - нет? Говорю, выходи оттуда, мы тебя отпустим. Ты уйдешь отсюда сам. Зачем ты сюда залез, здесь нет ничего для таких, как ты. Я молчал, но мне хотелось крикнуть им, мол, как же, отпустите. Вы прекрасно знаете, кто я и зачем здесь. Если нет, зачем вы явились сюда среди недели? В дверь снова стукнули, но уже неуверенно. Обладатель голоса, похоже, разуверился, что в силах ее высадить. Теперь он не вопил, а говорил спокойнее: - Если через пять минут ты не выйдешь, я вызову охрану и тебя оттуда извлекут. Ясно тебе? "Скорее отправят еще глубже, - подумалось мне. - В сундук с тряпьем". И тут же посетила другая мысль: а если все это правда? Может, это обычные люди, это их частный дом? А я залез в него, собирался сжечь... Но тогда... А как же яростный взгляд совы по ночам, синеватый свет из окон? Все это было. "Ты болен, - сказал мне некий внутренний голос, которого я раньше не замечал. - Ты лечился у психиатра. Ты и сейчас болен. Возможно, что все это тебе привиделось". Мысль была логичной. Больше того, она была здравой, а таких у меня в последнее время почти не наблюдалось. "У тебя галлюцинации, ты дошел до точки, ты пересек серый предел! - вещал мне голос, мое альтер-эго. - Ты ворвался в чужой дом, хотел устроить пожар..." неслышные слова капали с монотонностью, и каждое обладало весом чугунного молота. Мои взгляд безумно шарил по полу - толстые щели между досками, за ними темнота. Кусочки порванной картины. Совиный глаз. Голос продолжал вещать, но я уже его не слышал. - А совы? - не удержавшись, произнес я вслух. - Нормальные люди не клеят рисованных сов в дверные проемы. - Что ты сказал? - спросил владелец дома из-за двери, - я не расслышал, повтори. - Ты все слышал, мерзкая тварь, - с расстановкой произнес я и подошел к люку. За дверью хозяин принялся распоряжаться, куда-то звонил по телефону. Я потянул на себя люк, и тот легко открылся. Из проема дохнуло холодом. Створка грохнула об пол, звякнуло кольцо, и взметнулось едкое облачко пыли. - Он открыл вход! - прокричал кто-то из-за двери, - он пойдет внутрь! Далее было неразборчивое бормотание. Потом голос хозяина: - Ты еще тут? Не лезь в люк, слышишь! Не пытайся! Лучше открой дверь, и мы отпустим тебя на все четыре стороны. Я не ответил - спускался по осклизлым каменным ступеням, винтовой лестнице со стенами из обросшего мхом камня. Облицовка началась на двух метрах в глубину, заменив собой бетон. Мне показалось, что эти стены древнее бревенчатой хаты. Куда древнее. Уж не этот ли проход пытались замаскировать постройкой дома. Люк я захлопнул, и на его внутренней стороне опять обнаружился медный засов. Обстоятельства играли против хозяев. По стенкам мелкими капельками спускалась вода. Через три шага свет сквозь щели между досками люка скрылся из поля зрения. Стало темно, и я продвигался на ощупь. Сверху опять стали доноситься удары - хозяева пытались прорваться в коридор. Но стуки становились все глуше и глуше - старые стены умели глушить любой звук. Было холодно, и взмокшая от пота одежда сырым саваном липла к телу. В какой-то момент я ясно различил свои ноги - темные контуры на почти черном фоне. Все-таки какой-то свет тут был. Может быть, фосфоресцировал мох, в обилии растущий на стенах. На первый факел я наткнулся, когда ноги отмерили пятидесятый шаг вниз. Он чадил, шипел и, видимо, горел уже очень долго, потихоньку укорачиваясь. Его я взял с собой и дальше шел освещенный прыгающими красноватыми бликами. Когда мне стало казаться, что путь в недра земли никогда не закончится, лестница неожиданно завершилась в тесном квадратном помещении с голыми стенами. Охапка перепревшей соломы полностью заполняла один из углов. В другом, покрытое ржой, лежало что-то вроде наручников. Вернее, кандалов. - Каземат, - сказал я и испугался, когда эхо пошло гулять по комнате. Далеко наверху гулко стукнуло - пытались выломать люк. Из помещения был всего один выход - низкий проем и тьма за ним. Факел высветил старые мелкие кости на твердом земляном полу. За проемом обнаружилось сразу три хода - все одинаково узкие, с низким потолком. Я проследовал в крайний правый и через тридцать метров наткнулся на еще одно растроение. Капли воды с потолка стекали на факел, и тот то и дело взрывался недовольным шипом. Я не сомневался, что дальше ходы еще раз растроятся. Это были катакомбы, длинные каменные коридоры, построенные неизвестно кем и неизвестно в какую пору. Ясно было, что в очень-очень давнюю. Здесь, под ничем не примечательной заштатной деревушкой на самой границе области, раскинулся исполинский и очень древний лабиринт, пробитый в незапамятные времена в известняковой породе. С какими целями? Не думаю, что с добрыми, иначе он не привлек бы этих существ, что являются владельцами дома. Уходящие во тьму извилистые стены, далекий писк неизвестных созданий, эхом отдающийся от сыроватого камня. Собачьи следы на полу. Один раз я наткнулся на четкий отпечаток ботинка. Старого, с выдающимся каблуком. Факел в моей руке шипел и ронял яркие искры во тьму. Вход я потерял уже через два десятка шагов, оставалось лишь надеяться, что обозленные хозяева (или лишь служители?) этого места не смогут сразу отыскать меня в этом хитросплетении туннелей, узких проходов и тупиков. Под потолком, там, где не доставал свет, хлопали крылья. Иногда крохотные летучие создания опускались слишком низко, и свет факела ударял им в глаза. Тогда они панически шарахались в сторону и исчезали во тьме. Ходил я долго. Сворачивал в проходы, пробегал извилистые туннели. Неожиданно оказывался на прежнем месте. Лабиринт был сложен и имел массу разветвлений. В конце концов я все-таки заметил одну закономерность - земляной пол был слегка наклонен и опускался туда, где, по моим предположениям, располагался центр лабиринта. В одном из тоннелей встретились человеческие кости - невероятно древние, выбеленные временем до абсолютной белоснежности. Половина черепа вросла в землю и тупо пялилась уцелевшей глазницей в скрытый тьмой потолок. Я направился вниз, под уклон и скоро смог углубиться достаточно далеко. Стены стали суше, как-то даже ухоженнее. А потом неожиданно сменили старые камни на изящную облицовку из розоватого мрамора. Под потолком обнаружился замысловатый декор, а на полу лежали и звонко цокали под ногами плиты из желтого песчаника. Мой факел сгорел на половину, но теперь он был не нужен - точно такие же горели на стенах, вставленные в позеленевшие бронзовые подставки. Узоры на облицовке мне что-то напоминали. Чередования прямых линий и закруглений были чем-то похожи на фрески этрусков, которые можно видеть в музеях, но присутствовали и совсем иные мотивы. Время не тронуло эти стены, и в свете факелов роспись играла живыми сочными красками. Словно была нанесена еще вчера. На одной из стен я наткнулся на умело нарисованное изображение пса бойцовой породы. Туловище зверя было повернуто к зрителю, мощная голова наклонена, а из темных глазниц полыхали багровые точки. Яркая-яркая краска, она словно светилась, отражала свет факелов, так что красные глаза пса мерцали и вспыхивали, словно в черепе животного горят два миниатюрных костра. Мои нервы были напряжены, и потому я вздрогнул, увидев картину. Эти глаза мне были знакомы. Сколько раз я видел их в снах. То багровые, то яростные, оранжевые. Прижавшись к противоположной стене, я обошел картину. Минут через сорок пять мой путь по туннелю завершился. И начался бег. Туннель с картиной на стене вывел меня в просторное помещение в форме цилиндра. Пять факелов горели под потолком на недосягаемой высоте. Еще пять шипели и плевались жгучими искрами рядом с полом. Их расположение было таково, что когда я вошел, от меня в разные стороны упало сразу пять теней, колеблющихся, полупрозрачных. Чуть ниже верхнего ряда факелов, но на большой высоте располагалось несколько вырезанных в скале лоджий. Они тоже были ярко освещены желтоватыми светильниками, от которых в глубине что-то посверкивало золотым блеском. Мои преследователи стояли на балконе и смотрели вниз. На меня. Их лица в мерцающем факельном свете казались усталыми и скучающими. Было их человек десять, явно больше, чем влезло в один джип. Видимо, в этом круглом зале, больше похожем на гладиаторскую арену, собрались все хозяева проклятого дома. - Ну, - сказал один, и я сразу узнал голос, говоривший со мной через дверь, ты действительно думал, что сможешь уйти от нас? Я промолчал. Собственно, мне нечего было сказать. Я попался. - Ты проник в святая святых, в самое сердце лабиринта. Узнал то, что не следует знать простым людям. Поэтому у тебя только один путь. Мы выпустим Пса, и ты побежишь. Мы засечем время. Сейчас не День Большой Жертвы, но и между ними ему нужно свежее мясо. На слове "пес" я дрогнул, и мне сразу вспомнилась фреска в туннеле. Мрачное осознание приходило постепенно, но неотвратимо заливая мозг черной патокой ужаса. - Да, еще, - сказал хозяин, - мы знаем, что ты любишь собак. И у нас для тебя сюрприз. Твои пушистые друзья здесь и тоже присоединяться к охоте. По крайней мере, те, у кого сохранились конечности, - с безумным ухмылом, он повернулся и махнул кому-то рукой - открывай! В глубине лоджии повернули рычаг. Я не мог видеть, но зато ясно расслышал звонкий и четкий удар в глубине лабиринта, гулким эхом пронесшийся по узким переплетениям ходов и туннелей. Так может хлопать массивная чугунная решетка исполинских размеров, открывающаяся и выпускающая на волю своего узника. Только кого? Пол качнулся под ногами, свет факелов испуганно затрепетал, некоторые с пшиком погасли. Могучий, исполненный чудовищной злобы и ясного осознания собственной силы рык прокатился по всему подземному муравейнику. С потолка взметнулась и дико заметалась по помещению стая напуганных летучих мышей. Рык раздался еще раз, довольно далеко, и завершился ворчанием, похожим на отдаленные раскаты грома. Кем была эта тварь? Самое страшное, что я это знал. Образ пса на стенке туннеля был достаточно красноречив. Пес, адский Пес, черная тварь с красными глазами, не животное, а скорее демон. Его глаза снились мне ночами. Они смотрели с рисованного портрета. А теперь мне предстоит увидеть его воочию. Рык прекратился, и настала почти полная тишина. А затем ее нарушило множественное постукивание и клацанье, сливающееся в однообразный шелестящий шум. Я поднял голову - хозяева, вернее, я это знал точно, прислужники адской твари, смотрели вниз на меня. Вроде бы даже с сочувствием. - Ну, беги же, ненормальный, - сказал мне тот, что командовал повернуть рычаг, - беги, и проживешь еще несколько лишних минут. - Сколько? - спросил я с перехваченным горлом, потом, видя, что они хотят ответить, помотал головой, - сколько он здесь? Сколько вы ему служите? На лицах служителей было удивление, потом один произнес: - Долго, очень долго. Мы несем нашу службу из поколения в поколение, хотя и к нам иногда приходят новички... Но тебя это не должно сейчас волновать. Клацанье приблизилось, я обернулся и увидел, как из прохода, приведшего меня сюда, появилась собака. Точнее, остов собаки, но по лишенному шкуры кровавому костяку я смог узнать одну из моих псин. Задних лап у нее не хватало наполовину, и она едва тащилась, вихляя из стороны в сторону. Выпученные белесые глаза смотрели тупо и неотрывно. Тварь вышла на свет, ее шатало, глаза уставились на меня, лишенная половины зубов пасть распахнулась и извергла гадостный, скулящий вопль. Челюсти клацнули. Я повернулся и побежал прочь. Моя бывшая собака кинулась за мной, ее голова бессмысленно болталась, а из пасти свесился наполовину оторванный фиолетовый язык. Пробежав половину комнаты, она запнулась и тяжело грохнулась на пол. А я мчался в один из узких, кривых проходов. Жуткий рык звучал мне в спину. Мертвых собак я не боялся. Но адский пес, их безраздельный повелитель, царь глубокого лабиринта, внушал мне неодолимый ужас. Я помнил эти дикие оранжевые глаза, встретить их обладателя - все равно, что живым попасть в ночной кошмар. Замысловатые фрески неслись мимо меня, на одном из разветвлений обосновались трое убитых собак, все как одна без шкур, с кривыми обрубками лап. Они дергались и визжали в каком-то посмертном, безумном экстазе. Факел справа свистел на высокой ноте, как закипающий чайник. Пламя беспокойно металось, роняя черный пепел на бронзовую подставку. Когда я взялся за него, из пустого гнезда полезли белые, влажные черви с черными глазами-точками. Секунду спустя, факел полетел в собак, те с визгом шарахнулись в стороны, а я пробежал мимо. В спину ударил еще один громогласный рев. Ближе, куда ближе. А потом даже сквозь собственное быстрое дыхание я расслышал мощные, полнокровные вздохи. Пес был где-то позади и нюхал воздух. Пытался узнать, где я. Греческие узоры на стенах - квадратные углы, яркие краски. Вспомнился миф о минотавре. День жертвы, они сказали? Но и между ними любит свежее мясо. Я не первый и, наверное, не последний в пиршествах твари. Портативный остров Крит в русской глубинке. А вместо минотавра - собака, но разницы-то нет! Конец у жертв все равно один. Я бежал, адский Пес был где-то позади, иногда оглашая лабиринт своим громогласным рыком. Зверюга проголодалась, ей хочется свежего мяса. Многие века ее кормили прислужники, не рискуя забирать слишком много из одной деревни, надолго уезжали, привозя в багажниках дорогих машин связанных и обессиленных жертв из каких-нибудь отдаленных областей. А потом людей заставляли бежать и наблюдали, как чудовище настигает их и рвет трепещущие кровавые останки. Разодранную одежду с особым цинизмом укладывали в сундуки наверху. Что с ней делали, может, отстирывали и продавали на барахолках? Я чувствовал, как безумная, похожая больше на оскал улыбка против воли наползает мне на лицо. Пес дышал в спину, коридоры неслись в лицо, а серая грань безумия трепетала совсем рядом - хочешь, и коснись ее рукой. А лучше разбегись и нырни ласточкой. По крайней мере умирать будет не страшно. - Нет! - кричал я на бегу. - Нет! Нет! Нет! Нет! - в углах губ пузырилась пена, а я бежал все быстрее и быстрее. Сколько прошло времени? Пробежало времени, ведь и я бежал, бежал, что было силы, что-то крича и размахивая руками. Мертвые собаки больше не пытались нападать на меня, а, поджимая уцелевшие хвосты, отскакивали в стороны. Пыль коридоров, летучие мыши, серые стены, яркие фрески. Под ногами то земля, то плиты, то ветхие доски. Я бежал, почти летел, не чувствуя ног. Я был жертвой, был всеми жертвами мира в тот кошмарный миг. Был зайцем, бегущим прочь от лисы, мышью, укрывающейся от когтей филина, серебристой рыбиной на крючке рыбака. А вот охотник был один - могучий и древний пес, зверюга, за свою долгую жизнь научившаяся хорошо лишь одному делу - настигать добычу. И я чувствовал присутствие пса за спиной. Мой преследователь не торопился. Тогда как я бежал что было сил, и в боку у меня давно кололо, а легкие с трудом хватали затхлый воздух коридоров, он шел неторопливым экономным шагом. У Него время, и мне почему-то казалось, что Ему хочется подольше растянуть сладкое время преследования. Я кричал, ругался, материл пса на все лады, ненавидел его той подсердечной ненавистью, что питает каждая умирающая жертва в когтях хищника. На пыльных полах оставались четкие отпечатки моих ног, куда через некоторое время накладывались крупные когтистые следы, в которых опытный следопыт без труда бы определил волка или собаку. Вот только не бывает собак таких размеров. Время остановилось, а следом остановился и мой бег. Я стоял, тяжело дыша, воздух с хрипами врывался в легкие. В горле горело, а глаза невидяще уставились на преградившую путь серую угрюмую стену. Тут уже не было фресок, только старые замшелые валуны. Я забежал в тупик. Это был конец туннеля, конец моего бега, конец меня самого. Я подошел и стал бить кулаками в преграду. Тихо и механически. По моему лицу текли слезы. Массивный камень отзывался на удары глухими шлепками. Потом я услышал цоканье крупных когтей, что звучали почти как кастаньеты на сырых плитах, и обернулся. Пес вышел из-за поворота - огромная, в холке около двух метров, черная тень. Крепко сбитый бойцовый силуэт, широкая тяжелая голова. Кривые мускулистые лапы и когти сантиметров десять длиной. Зверь размеренно дышал, и между длинных, почти как у саблезубого тигра, клыков, вырывались легкие облачка пара. Звук при этом получался почти как у паровозного котла. Атласно-черная шерсть лоснилась под факельным светом, играла миллионами агатовых искр. В красных глазах переливалось жидкое пламя. Сны вернулись. Они стали реальностью. Я захотел закричать, но смог выдавить лишь жалкий скулящий звук. Пес прыгнул. Секунду назад черная мохнатая глыба высилась в двадцати шагах у самого поворота, и вот он уже рядом, навис надо мной, а огненные зрачки жгут, как самое настоящее пламя. Я думал, можно сжечь это зло. Наивный, как можно сжечь огонь? Пес мощно выдохнул, и меня обдало горячим зловонием гниющего мяса. Наверняка, человеческого. Розовая капля слюны сорвалась с клыков и разбилась о камень. Я упал на колени и, вжавшись в стену, пытался закрыться руками. Черный абрис закрыл собой свет, освещенный кровавым пламенем звериных глаз, я ждал. Громадная пасть распахнулась, отблеск сверкнул на сахарно-белых клыках. А потом челюсти сомкнулись с дробным лязгом, как, наверное, падает костяной занавес, знаменующий собой окончание длинного спектакля под названием жизнь. В оцепенении я смотрел, как уходит пес. Текучий черный силуэт, истинно звериная грация движений. Он шел так мягко, что огонь факелов не колыхался от движений большого тела. Раз, и он скрылся за поворотом, я остался один. Мыслей не было, была лишь тихая тоска, хотелось свернуться клубком и забыться прямо здесь, на истекающих, словно слезами, росой, каменных плитах. Серый предел надвинулся и триумфально колыхался перед глазами, причудливо искажая предметы. Серое знамя нового образа жизни. Прислужники появились некоторое время спустя. Их было много, на их лицах было удивление и уважение. Тот, что командовал повернуть рычаг, подошел ко мне и протянул руку. Вполне по-дружески, как не едва спасшейся жертве, а равному: - Вставай, избранный! Вставай, и пойдем с нами. Я тяжело поднялся, из ног неожиданно ушла вся сила. Меня подхватили, помогли устоять. Кто-то подставил плечо, и мы, не торопясь, пошли прочь от тупика. Прислужники улыбались, похлопывали меня по плечам. Но только после того, как место моего помилования полностью скрылось из глаз. Мы шли все быстрее, впереди нас ждала центральная комната. И когда мы проходили рисунок Пса на стене, мне вдруг подумалось, что чудо со мной все-таки случилось. Вот только убрать бы серый занавес, что саваном колышется на гранях сознания. Ранее чистых.
* * * Этой зимой я больше не сижу у окна. Мне это не надо. А кроме того, у меня много работы. Рычаг теперь нажимаю я. Мне сказали, что это большая честь, дается лишь избранным, тем единицам, которых по какой-то причине пощадил пес. Как, например, меня. Пес - наш господин, он знает лучше, какие прислужники ему нужны. Он наш добродетель. Мы ловим людей и выпускаем их в лабиринт. Они бегут, и Пес всегда их ловит. Глотает теплое мясо и возвращается в клетку. Сам. И позволяет себя закрыть. Но, я думаю, клетка ему не помеха, и если он захочет, разломает толстые чугунные прутья и вырвется на волю. Но он не хочет, наверное, нынешнее положение дел его устраивает. Хотя мне все равно иногда боязно. Мои новые друзья говорят, что это пройдет. Я надеюсь. В конце концов было бы глупо умереть как раз тогда, когда в моей никчемной жизни что-то устроилось. Ни одна из жертв за последнее время избранной не стала. Наверное, это и впрямь бывает крайне редко. Значит, мне повезло. Чудо пришло и постучалось ко мне в дверь мощной лапой с антрацитовыми когтями. Настоящее чудо... А что до моей нынешней работы (я отправил на верную гибель уже больше трех десятков людей) - кто сказал, что чудеса бывают только добрыми? Они бывают и такими.
Но ведь это все равно чудеса.
