Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Затонувший мир

ModernLib.Net / Боллард Джеймс / Затонувший мир - Чтение (стр. 1)
Автор: Боллард Джеймс
Жанр:

 

 


Джеймс Боллард
Затонувший мир

1. НА БЕРЕГУ В ОТЕЛЕ «РИЦ»

      Скоро станет слишком жарко. Глядя с балкона отеля в начале девятого часа утра, Керанс следил за солнечным диском, поднимавшимся сквозь густую рощу хвощей над крышами заброшенного универмага к востоку от лагуны. Даже сквозь толщу оливково-зеленых листьев безжалостная сила солнечных лучей вызывала болезненное ощущение. Отраженные лучи ударяли по обнаженной коже груди и плеч, вызывая первый пот; пришлось надеть тяжелые защитные очки. Солнечный диск больше не был очерченной сферой; он превратился в широкий растянутый эллипс, двигавшийся по восточной части горизонта, как огромный огненный мяч, его отражение превратило мертвую свинцовую поверхность лагуны в сверкающее медное поле. К полудню, менее чем через четыре часа, вода будет казаться горячей.
      Обычно Керанс вставал в пять и отправлялся сразу на биологическую испытательную станцию, где работал четыре-пять часов, прежде чем жара становилась невыносимой, однако сегодня ему очень не хотелось покидать прохладные, защищенные воздушным занавесом помещения отеля. Он провел несколько часов до завтрака в одиночестве, написав шестистраничное вступление в свой дневник, умышленно откладывая уход, пока полковник Риггс не проедет мимо отеля на своем патрульном катере: тогда будет уже слишком поздно идти на станцию. Полковник всегда готов был поддержать часовую беседу, особенно подогретый несколькими порциями аперитива, и когда он покинет отель, полный мыслями о предстоящем ленче на базе, будет уже не менее одиннадцати тридцати.
      Однако сегодня почему-то Риггс задерживался. По-видимому, он предпринял более дальний рейс по соседним лагунам, а может быть, ждал Керанса на испытательной станции. Вначале Керанс подумал, что можно попробовать связаться с Риггсом по радиопередатчику, настроенному на волну отряда, но потом вспомнил, что батареи давно сели, а сам передатчик погребен под грудой книг.
      Наклонившись над перилами балкона — стоячая вода десятью этажами ниже отражала его худые угловатые плечи и вытянутый профиль — Керанс следил за одним из бесчисленных тепловых вихрей, мчавшихся через рощу хвощей, окаймлявшую берег лагуны. Задержанные окружающими зданиями и огражденные от смешивания слоев, «карманы» воздуха внезапно разогревались и устремлялись вверх, на их месте давление резко понижалось. За несколько секунд облака пара, висящие над поверхностью воды, рассеивались, и разражался миниатюрный торнадо, ломавший 60-футовые деревья, как спички. Затем, также внезапно, порыв прекращался, и огромные колоннообразные стволы падали друг на друга в воду, как вялые аллигаторы.
      Керанс говорил себе, что разумнее было бы остаться в отеле: порывы происходили все чаще, по мере того как росла температура; но он знал, что главной причиной его нежелания выходить было признание того, что делать особенно нечего. Биологическое картографирование превратилось в бесцельную игру; на линиях, нанесенных двадцать лет назад, неожиданно обнаруживалась совершенно новая флора; и он был уверен, что никто в Кемп Берд, в Северной Гренландии, не побеспокоится зарегистрировать его доклады, тем более прочитать их.
      Действительно, однажды старый доктор Бодкин, помощник Керанса по станции, включил в доклад рассказ одного из сержантов полковника Риггса. Тот был свидетелем появления большого ящера со спинным плавником, напоминавшим парус; этот ящер, плававший в одной из лагун, в точности походил на пеликозавра — ископаемое пресмыкающееся из ранних пенсильванских отложений. Если бы его доклад по достоинству оценили — а он означал возвращение эры гигантских рептилий, — то тут немедленно появилась бы армия экологов в сопровождении армейских отрядов с тактическим атомным оружием и приказом не допускать распространения ящеров дальше чем на двадцать узлов. Но кроме обычного подтверждения, что доклад получен, ничего не последовало. Возможно, специалисты в Кемп Берд были слишком уставшими даже для того, чтобы рассмеяться.
 
      В конце месяца Риггс и его небольшой сдерживающий отряд завершит обследование города (Керанс спрашивал себя, какой это город: Париж? Лондон?) и отправится на север, буксируя за собой испытательную станцию. Керансу трудно было представить себе, что придется покинуть эти помещения под крышей отеля, где он жил последние шесть месяцев. Репутация «Рица», как признавал Керанс, была вполне заслуженной: ванная комната, например, с ее черными мраморными бассейнами и позолоченными кранами и зеркалами напоминала алтарь большого собора. Керансу нравилось думать, что он был последним постояльцем отеля; он понимал, что заканчивается определенный период его жизни — одиссея по затопленным городам юга скоро закончится с возвращением в Кемп Берд с его жесткой дисциплиной, и это будет прощанием с долгой и блестящей историей отеля.
      Он был прикомандирован к отряду Бриггса в день отъезда и принял это назначение с удовольствием: хотелось сменить свой тесный закуток среди лабораторных столов испытательной станции на простор высоких комнат отеля. Ему нравилась роскошная парчовая обивка стен, нравились бронзовые стилизованные статуи в коридорных нишах — он воспринял их как естественное обрамление своего нового образа жизни; он смаковал утонченную атмосферу меланхолии, пронизывавшую эти останки цивилизации, теперь уже фактически исчезнувшей. Слишком много других зданий вокруг лагуны затянуло илом, и теперь только «Риц» стоял в гордом одиночестве на западном берегу, и его великолепие не портили даже ростки синей плесени на коврах в коридорах, хранивших достоинство XIX столетия.
      Помещения были предназначены для известного миланского банкира, богато украшены и великолепно оборудованы. Воздушные занавесы, охранявшие от жары, все еще хорошо функционировали, хотя нижние шесть этажей отеля скрылись под водой, стены начали трескаться, а 250-амперная установка кондиционера работала безостановочно. Хотя помещение пустовало уже десять лет, сравнительно немного пыли собралось на каминах и позолоченных столиках, а три фотографии на покрытом крокодиловой кожей письменном столе — сам банкир, его лоснящаяся, упитанная семья и, наконец, еще более лоснящееся 40-этажное здание конторы — были вполне различимы. К счастью для Керанса, его предшественник покинул отель в спешке, и буфеты и гардеробы были набиты сокровищами: одеждой, украшенными слоновой костью теннисными ракетками, а в коктейль-баре находились достаточные запасы виски и бренди.
      Гигантский комар-анофелес, похожий на летающего дракона, пролетел мимо его лица, опустился и скрылся за выступом здания в том месте, где был причален катамаран Керанса. Солнце все еще не вышло из-за деревьев на восточном берегу лагуны, но утренняя жара уже выгоняла огромных отвратительных насекомых из их убежищ в покрытых мхом стенах отеля. Керанс вынужден был укрыться за проволочной сеткой. В свете раннего утра странная траурная красота нависла над лагуной; мрачные зелено-черные листья хвощей, пришельцев из триасовой эпохи, и полузатонувшие белые каркасы зданий XX столетия все еще отражались вместе в темном зеркале воды — два мира, по-видимому, встретившиеся в какой-то точке времени. Эта иллюзия моментально пропадала, как только гигантский водяной паук разбивал маслянистую поверхность воды в ста футах внизу.
      В отдалении, где-то за затонувшим остовом большого строения готического стиля в полумиле к югу, взревел мотор и поднял небольшую волну. Керанс ушел с балкона, закрыл за собой проволочную дверь и пошел в ванную бриться. Водопровод давно не действовал, но Керанс расчистил плавательный бассейн на крыше и провел оттуда трубу через окно.
      Хотя Керансу было уже около сорока и борода его побелела от радиоактивного фтора, содержащегося в воде, черные волосы и сплошной загар желтовато-коричневого цвета делали его на десять лет моложе. Хроническое отсутствие аппетита и новые разновидности малярии, иссушившие кожу на скулах, придали его лицу аскетическое выражение. Бреясь, он критически осматривал свое лицо, ощупывая пальцами натянутую кожу, массируя мускулы — черты лица его и мускулатура постепенно менялись, как бы проявляя скрывавшегося в нем другого человека. Несмотря на этот самоанализ, он чувствовал себя более спокойно и уравновешенно, чем раньше, а холодные голубые глаза смотрели на него из зеркала с ироническим отчуждением. Полуосознанное погружение в обычный мир, с его ритуалами и обычаями, прошло. Если он и теперь держался в стороне от Риггса и его людей, это вызывалось скорее стремлением к удобствам, чем человеконенавистничеством.
      Выйдя из ванны, он выбрал из груды одежды, оставленной банкиром, кремовую шелковую рубашку и брюки с ярлыком Цюриха. Плотно затворив за собой двойные двери — все помещение представляло собой стеклянный ящик внутри другого ящика, кирпичного, — он спустился по лестнице.
      Керанс вышел к площадке, где напротив катамарана был причален катер полковника Риггса — переоборудованная наземная машина. Риггс аккуратный, щегольски одетый человек, стоял на носу, поставив ногу в сапоге на борт катера, и осматривал берега бухты и свисающие в воду джунгли, как африканский первопроходец древних времен.
      — Доброе утро, Роберт, — приветствовал он Керанса, спрыгивая на качающуюся платформу — пятидесятигаллоновый барабан, привязанный к деревянной раме. — Рад видеть вас здесь. Есть работа, в которой вы могли бы мне помочь. Сможете на день отлучиться со станции?
      Керанс помог ему перебраться на бетонный балкон — выступавший над водой остаток седьмого этажа отеля.
      — Конечно, полковник. Вы знаете, я всегда готов вам помочь.
      Фактически испытательная станция была в полном подчинении Риггса, и поэтому Керанс не мог отказаться, но отношения между этими двумя людьми были лишены церемонности и официальности. Они работали вместе уже в течение трех лет, по мере того как испытательная станция и ее военный эскорт медленно двигались на север по европейским лагунам, и Риггс предоставил Керансу и Бодкину возможность заниматься своим делом, не вмешиваясь, слишком занятый нанесением на карту движущихся отмелей и гаваней и эвакуацией последних жителей. В последнем случае он часто нуждался в помощи Керанса, так как большинство людей, еще оставшихся в затонувших городах, были либо психопатами, либо страдали от длительного недоедания и радиации.
      В дополнение к своей работе на движущейся испытательной станции, Керанс исполнял обязанности врача сдерживающего отряда. Большинство людей, которых они эвакуировали, требовали немедленной медицинской помощи, прежде чем их можно было на вертолетах доставить на один из гигантских танкеров, которые должны были перевезти беженцев в Кемп Берд. Остатки военных отрядов, слонявшиеся в покинутых болотах, умирающие отшельники, не способные самостоятельно расстаться с городами, где проходили последние годы их жизни, потерявшие мужество грабители, первоначально стремившиеся поживиться добычей в покинутых городах, — всем этим людям Риггс помогал спастись, а Керанс всегда готов был поддержать их обезболивающими или успокаивающими средствами. Керанс считал Риггса, несмотря на его подчеркнуто военную внешность и манеры, разумным и приятным человеком, наделенным вдобавок сильным чувством своеобразного юмора. Порой ему хотелось проверить свое мнение сообщением о бодкинском пеликозавре, но всякий раз он почему-то отказывался от этого.
      Сержант, строгий, добросовестный шотландец, по фамилии Макреди, взобрался на проволочную сетку, покрывавшую палубу катера, и аккуратно очищал ее от тяжелых листьев и лиан. Никто из остальных троих людей, бывших на палубе, не пытался помочь ему; под коричневым загаром лица их были худыми и истощенными, они равнодушно сидели в ряд. Постоянная жара и ежедневные огромные дозы антибиотиков лишили их всей энергии.
      Солнце поднялось над лагуной еще выше, превратив облака пара в сплошной золотой занавес, и Керанс почувствовал ужасное зловоние, шедшее от поверхности воды: смешанный запах мертвых растений и разлагавшихся тел животных. Огромные мухи жужжали вокруг, задерживаемые проволочной сетью катера, а над поверхностью воды неслись большие летучие мыши, направляясь к своим жилищам в полузатонувших зданиях. Керанс понял, что лагуна, казавшаяся ему с балкона несколько минут назад прекрасной и безмятежной, на самом деле была огромным болотом, полным гниющего мусора.
      — Пойдемте наверх, — предложил он Риггсу, понижая голос, чтобы не услышали остальные, — у меня есть что выпить.
      — Хороший вы парень. Рад, что вы сохранили прекрасные манеры. — Риггс крикнул Макреди: — Сержант, я отправлюсь вверх проверять работу дистилляционной установки доктора. — Он подмигнул Керансу, так как Макреди принял его слова со скептическим кивком, но предлог был безупречным. Остальные люди на палубе сняли с поясов фляжки и, получив неохотное одобрение сержанта, собрались спокойно ждать возвращения полковника.
      Керанс через подоконник взобрался в спальню, выходившую на выступ:
      — В чем ваше затруднение, полковник?
      — Это не мое затруднение. В действительности оно ваше.
      Они с трудом поднимались по лестнице, Риггс своей полицейской дубинкой время от времени сбивал лианы, оплетавшие перила.
      — Вы не застали здесь работающий лифт? Я всегда говорил, что это место переоценивают. — Однако он одобрительно улыбнулся, когда они вступили в прохладные помещения под крышей, и с довольным видом уселся в позолоченное кресло в стиле Людовика XV. — Что ж, тут неплохо. Я всегда считал, что вы умеете извлекать пользу из этих обломков. Хорошо было бы пожить тут. Найдется место?
      Керанс покачал головой, нажимая кнопку и выжидая, пока из фальшивого книжного шкафа появится коктейль-бар.
      — Попробуйте пожить в Хилтоне. Там лучше обслуживание.
      Ответ был шутливым, но хотя Керансу и нравился Риггс, он предпочитал видеться с ним как можно реже. Сейчас они были разделены лагуной, а от постоянного звона оружия и кухонных запахов базы их отделяли джунгли. Хотя Керанс знал всех членов отряда Риггса — их было человек двадцать, — за исключением коротких разговоров в госпитале, он уже шесть месяцев ни с кем не разговаривал. Даже свои контакты с Бодкиным он свел к минимуму. По взаимному согласию биологи отказались от шуток и коротких бесед на посторонние темы, которые случались у них в первые годы работы.
      Растущая замкнутость и стремление к одиночеству, которые проявляли все члены отряда, за исключением жизнерадостного Риггса, напоминали Керансу замедленный метаболизм и биологическое одиночество, которое испытывали все животные формы перед большими видовыми изменениями. Иногда он размышлял над тем, в каком переходном периоде он сам находится, ибо был уверен, что его самоизоляция не проявление скрытой шизофрении, а тщательная подготовка к совершенно иной жизненной среде, со своей внутренней логикой, где старые категории будут лишь препятствием.
      Он протянул стакан шотландского виски Риггсу, поставил свой стакан на стол, слегка сдвинув при этом груду книг с приемника.
      — Слушаете иногда эту штуку? — спросил Риггс с легким намеком на неодобрение в голосе.
      — Никогда, — ответил Керанс. — Зачем? Мы знаем новости на следующие три миллиона лет.
      — Вряд ли. Вам следует иногда включать приемник. Можно услышать интересные вещи. — Он поставил стакан и наклонился вперед. — Например, сегодня утром вы могли бы услышать, что мы в течение трех дней должны собраться и уйти. — Он кивнул, когда Керанс с удивлением взглянул на него.
      — Получили сообщение ночью из Берд. Уровень воды по-прежнему поднимается, и вся наша работа проделана напрасно — как я, кстати, всегда и утверждал. Американские и русские отряды уже отозваны. Температура на экваторе достигла 180 градусов и продолжает расти, а пояса дождей дошли до 20 параллели. Увеличивается и количество ила…
      Он оборвал себя, задумчиво взглянув на Керанса.
      — В чем дело? Разве вы не рады уйти?
      — Конечно, рад — автоматически ответил Керанс. Он взял стакан и пересек комнату, чтобы поставить его в бар, но неожиданно остановился и тронул каминные часы. Казалось, он что-то искал в комнате. — Через три дня, вы сказали?
      — А сколько бы вы хотели — три миллиона? — Риггс широко улыбнулся. — Роберт, мне кажется, вы тайком хотите остаться.
      Керанс подошел к бару и вновь наполнил свой стакан. Он привык к монотонности и скуке предыдущих лет, как бы исключив себя из обычного времени и пространства, и внезапное возвращение на землю привело его в замешательство. Вдобавок он знал, что есть и другие мотивы и затруднения.
      — Не говорите глупостей, — ответил он. — Просто я не ожидал, что придется так быстро собираться. Конечно, я буду рад уехать, хотя должен признаться, что и тут мне нравится. — Он жестом указал на комнату. — Возможно, это соответствует моему темпераменту, более пригодному для конца века. В Кемп Берд придется жить в банке сардин.
      Риггс встал, застегиваясь:
      — Роберт, вы странный человек.
      Керанс внезапно поставил стакан.
      — Послушайте, полковник, я не могу помочь вам сегодня утром. Мне кое-что пришло в голову.
      Он заметил, как Риггс медленно покачал головой.
      — Да, я понимаю. Это моя забота.
      — Верно. Я видел ее вчера вечером и вторично сегодня утром, уже после получения новости. Вам нужно убедить ее, Роберт. Сейчас она решительно отказывается уходить. Она не понимает, что это конец, что больше тут не будет ни одного сдерживающего отряда. Она, возможно, продержится еще шесть месяцев, но в марте, когда пояс ливней придет сюда, мы не сможем даже послать за ней вертолет. В любом случае после нашего ухода никто не будет о ней заботиться. Я говорил ей это, но она отвернулась и не стала слушать.
      Керанс мрачно улыбнулся, представив себе этот резкий поворот бедер и надменную походку.
      — Иногда Беатрис трудно переносить, — сказал он, надеясь, что она не слишком обидела Риггса.
      Вероятно, потребуется гораздо больше трех дней, чтобы убедить ее, и Керанс хотел быть уверенным, что полковник будет ждать.
      — Она сложная натура и живет как бы на нескольких уровнях. Пока эти уровни не синхронизованы, она может вести себя как сумасшедшая.
      Они вышли из комнаты; предварительно Керанс установил термостат на нужную температуру и тщательно проверил воздушные занавеси. Они медленно спускались к катеру, и Риггс заглядывал в номера и свистом распугивал змей, медленно ползавших на покрытых плесенью диванах. Когда они вступили на палубу катера, Макреди закрыл за ними проволочную дверь.
      Через пять минут, таща за собой на буксире катамаран, они поплыли по лагуне, удаляясь от отеля. Золотые волны сверкали в кипящем воздухе, круг огромных растений вокруг них плясал в поднимающихся воздушных струях — джунгли были полны колдовского очарования.
      Риггс внимательно смотрел вперед через проволочную сетку.
      — Слава богу, этот сигнал из Берд пришел наконец-то. Мы должны были уйти еще год назад. Все это тщательное картографирование гаваней для возможного использования когда-нибудь в будущем — сплошной абсурд. Даже если эти солнечные вспышки утихнут, пройдет не менее, десяти лет, прежде чем можно будет попытаться вновь занять города. К тому времени даже самые большие здания утонут под илом. Потребуется несколько дивизий только для того, чтобы расчистить эти джунгли по берегам лагуны. Бодкин говорил утром, что некоторые из этих растений уже превышают сотню футов. Это место не что иное, как смешанный зоопарк.
      Он снял за козырек свою фуражку и потер лоб, затем, перекрикивая рев дизелей, сказал:
      — Если Беатрис останется здесь, она действительно сумасшедшая. Кстати, это напомнило мне еще об одной причине, почему нам нужно уйти. — Он взглянул на одинокую высокую фигуру сержанта Макреди, стоявшего у румпеля и пристально всматривавшегося в воду, и на истощенные лица остальных. — Скажите, доктор, как вы спите последние дни?
      Удивленный Керанс взглянул на полковника, размышляя, имеет ли этот вопрос отношение к его чувствам к Беатрисе Дал. Риггс глядел на него своими умными глазами, машинально помахивая трубкой.
      — Очень крепко, — спокойно ответил Керанс. — Никогда не спал лучше. А почему вы спрашиваете?
      Но Риггс лишь покачал головой и начал выкрикивать распоряжения Макреди.

2. ПРИХОД ИГУАН

      Пронзительно крича, как потревоженный дух банши, большая летучая мышь с носом, похожим на молот, вылетела из боковой протоки и устремилась прямо к катеру. Ее сонор был обманут лабиринтом гигантских паутин, натянутых в протоке колонией пауков-волков, и она чуть не наткнулась на проволочную сетку над головой Керанса, а затем полетела над линией затонувших зданий, увертываясь от огромных листьев папоротников, выросших на крышах. Внезапно, когда она пролетала мимо одного из нависавших карнизов, неподвижный, похожий на камень выступ двинулся и мгновенно поймал мышь в воздухе. Раздался короткий пронзительный визг, и Керанс успел заметить, как ломались крылья в пасти ящера. Затем рептилия вновь неподвижно замерла среди листвы.
      На всем пути вдоль залива, высовываясь из окон контор и правительственных зданий, за ними следили игуаны, медленно поворачивая свои твердые, покрытые роговыми наростами головы. Они бросались вслед за катером, хватали насекомых, изгнанных волной из гнезд гниющей растительности, вновь карабкались в окна и занимали прежние наблюдательные посты. Без этих рептилий лагуны и заливы с полузатонувшими коробками зданий в нестерпимой жаре были полны сонным очарованием, но игуаны и другие рептилии разрушали эти чары. Как свидетельствовало их появление в окнах контор, рептилии овладели городом. Теперь они были господствующей формой жизни.
      Глядя вверх на их древние, лишенные выражения морды, Керанс ощущал ужас, который они вызывали, как наследие ужасных джунглей палеозоя, когда рептилии уступили перед натиском млекопитающих, и чувствовал непримиримую ненависть, которую испытывает один зоологический класс к другому, победившему его.
 
      В конце пролива они оказались в следующей лагуне — широком круге темной зеленой воды с полмили в диаметре. Линия красных пластмассовых бакенов отмечала проход к отверстию в противоположной стороне. Осадка катера была немногим более фута, и когда они двигались по ровной поверхности воды, наклонные лучи солнца сзади освещали глубины. Ясно видны были остовы пяти и шестиэтажных зданий, колебавшиеся в воде, как привидения. Изредка поросшая мхом крыша высовывалась из воды.
      В 60 футах под ними прямой широкий проспект пролегал между зданиями — часть бывшей главной улицы города. Видны были поржавевшие корпуса автомашин, стоявших у обочины. Большинство лагун в центре города было окружено сплошным кольцом зданий, поэтому в них было сравнительно немного ила. Свободные от растительности, защищенные от дрейфующих масс саргассовых водорослей, улицы и магазины сохранились нетронутыми, словно отражение в воде, потерявшее свой оригинал.
      Большая часть города была покинута давно, сравнительно долго держались железобетонные здания в центре — в торговом и правительственном районах. Кирпичные дома и одноэтажные фабрики пригородов полностью скрылись под толщей ила. Гигантские тропические леса выросли по берегам, покрыв пшеничные поля умеренной зоны Европы и Северной Америки. Сплошная стена растительности, иногда достигавшая 300 футов высоты, показывала, как в ночном кошмаре, возвращение конкурирующих видов из палеозойской эры, и единственным доступным для отрядов Объединенных Наций проходом оказывалась система лагун, образовавшихся на месте прежних городов. Но даже эти лагуны постепенно затягивались илом и погружались глубже.
      Керанс помнил бесконечные зеленые сумерки, смыкавшиеся за отрядом, по мере того как он медленно двигался к северу по Европе, оставляя один город за другим. Растительность очень быстро закрывала протоки, перебрасываясь с крыши на крышу.
      Теперь они оставляли еще один город. Несмотря на массивные конструкции зданий центра, он представлял собой теперь три главные лагуны, окруженные сетью небольших озер до 50 ярдов в диаметре, и сложную паутину каналов и протоков, в общих чертах повторявшую план улиц города и переходившую по краям в сплошные джунгли. Кое-где эти каналы совсем исчезли, иногда расширялись, образуя участки чистой воды. Джунгли захватили архипелаг островов и превращались в сплошной массив с южного края города.
      Военная база, где размещались Риггс и его отряд, приведшая на буксире и поставившая на якорь биологическую испытательную станцию, находилась в самой южной из трех лагун и скрывалась под защитой нескольких самых высоких зданий города — тридцати-сорокаэтажных коробок бывших правлений фирм и банков.
      Когда они пересекали лагуну, желтый плавучий барабан базы находился на солнечной стороне, винты вертолета на крыше базы поднимали волну, на которой покачивался меньший белый корпус биологической станции. Сама станция располагалась в 200 ярдах ниже по берегу и была пришвартована к большому горбатому зданию — когда-то это был концертный зал.
      Керанс взглянул на лишенные окон белые прямоугольники, напоминавшие ему залитые солнцем улицы Рио и Майами, — он в детстве читал о них в энциклопедии в Кемп Берд. Любопытно, однако, что, несмотря на красоту и загадочность лагун затонувших городов, он не чувствовал никогда ни малейшего интереса к ним и не заботился узнавать, в каком именно городе сейчас находится станция.
      Доктор Бодкин, который был на 25 лет старше Керанса, когда-то жил в нескольких городах Европы и Америки и проводил много времени на окраинных водных протоках, разыскивая прежние библиотеки и музеи. Но в них не было ничего, кроме его воспоминаний.
 
      Вероятно, именно отсутствие личных воспоминаний делало Керанса равнодушным к зрелищу этой затонувшей цивилизации. Он родился и вырос в месте, известном под названием Антарктического Круга, — теперь это была субтропическая зона с максимумом годовой температуры в 85 градусов — и южнее бывал только в экологических экспедициях. Обширные болота и джунгли были для него лабораторией, а затонувшие города — всего лишь сложным основанием этой лаборатории.
      Кроме нескольких пожилых людей, как Бодкин, никто не помнил жизни в этих городах, да и во времена детства Бодкина города представляли собой осажденные крепости, окруженные огромными дамбами и разделенные паникой и отчаянием. Сейчас их странное очарование и красота заключались в пустоте, в необычном соединении крайностей природы, как корона, оплетенная дикими орхидеями.
      Последовательность гигантских геофизических сдвигов, преобразивших климат Земли, началась 60 или 70 лет назад. Серия мощных продолжительных солнечных бурь, вызванных внезапной нестабильностью Солнца, привела к расширению поясов Ван Аллена и тем самым, удалив верхние слои ионосферы, ослабила на них действие земного тяготения. Эти слои рассеялись в космосе, уменьшив земной защитный барьер против солнечной радиации; температура начала постоянно расти, нагретые слои атмосферы поднимались вверх, в ионосферу, и цикл повторялся.
      По всей Земле среднегодовая температура росла ежегодно на несколько градусов. Большая часть тропиков вскоре стала необитаемой; население, спасаясь от температуры в 130-140 градусов , устремилось на север и на юг. Умеренные зоны стали тропическими, Европа и Северная Америка изнемогали от зноя, температура тут поднималась до 100 градусов . Под руководством Объединенных Наций началось заселение Антарктиды и северных районов Канады и России.
 
      В начальные 20 лет жизнь постепенно приспособлялась к изменившемуся климату. Не хватало энергии для того, чтобы отбросить надвигавшиеся из экваториальных районов джунгли. Возросший уровень радиации привел к многочисленным мутациям и бурному росту растительности. Появилось множество необычных растительных форм, напоминавших тропические леса Калифорнийского периода; решительно пошли в ход низшие формы растительной и животной жизни.
      Наступление этих далеких предков современной жизни было поддержано вторым большим геофизическим сдвигом. Постоянное повышение температуры вызвало таяние полярных ледовых шапок. Огромные ледяные поля Антарктиды треснули и растаяли, десятки тысяч ледников, окружавших Арктический круг в Гренландии, Северной Европе, России и Северной Америке, превратились в моря и гигантские реки.
      Вначале уровень воды в мировом океане повысился лишь на несколько футов, но огромные расширяющиеся потоки несли с собой биллионы тонн ила. У их концов формировались массивные дельты, изменявшие очертания континентов и дававшие дорогу океану в глубь суши. Их интенсивное расширение привело к постепенному затоплению более чем двух третей земной поверхности.
      Гоня перед собой валы ила и грязи, новые моря непрерывно меняли контуры континентов. Средиземное море превратилось в систему внутренних озер. Британские острова соединились с Северной Францией. Средний Запад Соединенных Штатов, затопленный Миссисипи, пробившей Скалистые горы, стал огромным заливом и соединился с заливом Гудзона. Карибское море превратилось в болото, полное ила и соленой грязи. Европа покрылась системой огромных лагун, в центре каждой из них лежал город, затопленный илом, который несли с юга расширяющиеся водные потоки.
 
      В продолжение следующих 30 лет совершалась миграция населения на полюса. Несколько укрепленных городов сопротивлялись поднимавшейся воде и наступавшим джунглям, сооружая по своему периметру огромные стены, но они одна за другой прорывались. Только внутри Арктического и Антарктического Кругов оказалась возможной жизнь. Значительный наклон солнечных лучей создавал здесь дополнительный заслон от радиации. Города высоко в горах ближе к экватору были оставлены, несмотря на сравнительно невысокую температуру, именно из-за отсутствия атмосферной защиты от солнечной радиации.
      Именно этот последний фактор, по-видимому, решил и задачу размещения населения Земли. Постоянное уменьшение жизненной активности млекопитающих и усиление земноводных и рептилий, более приспособленных к водной жизни в лагунах и болотах, изменило экологический балланс, и ко времени рождения Керанса в Кемп Берд, городе с десятью тысячами жителей в Северной Гренландии, в северных районах Земли, по приблизительным оценкам, жило около пяти миллионов человек.
      Рождение ребенка стало сравнительной редкостью, и только один брак из десяти давал потомство. Как иногда говорил себе Керанс, генеалогическое дерево человечества постепенно сокращается, двигаясь назад во времени. Когда-нибудь может наступить такой момент, когда вторые Адам и Ева обнаружат себя одинокими в новом Эдеме.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10