Шнырок снова объявился поздним вечером второго месяца нового Оборота. Он выглядел очень утомленным.
      — Опять он за свое, — сказал Шнырок, роняя на пол потрепанную кожаную куртку и наливая себе вина. Он залпом опорожнил стакан.
      — Может, тебе принести супу? — предложил Робинтон, заметив, что Шнырок промерз до костей, и поднялся с места. Шнырок помотал головой, налил себе еще стакан и подошел поближе к очагу.
      — За что — за свое?
      — За свои фокусы, — ответил Шнырок, с благодарностью рухнувший в освобожденное Робинтоном удобное кресло. — Я разузнал, как он захватывает холды — и большие, и малые.
      — Что, правда? — Робинтон, ловко подцепив ногой табуретку, пододвинул ее поближе к очагу и уселся поудобнее, приготовившись слушать. — Давай, рассказывай!
      — О, ты получишь от меня подробнейший доклад!
      — Если ты не свалишься спать.
      — Нет уж. То, о чем мне придется докладывать, уж точно не даст мне спокойно уснуть, — с горечью ответил Шнырок. Он допил второй стакан. — Знаю, что жаль так переводить славное бенденское, Роб. Но сейчас оно и к лучшему.
      — Я тебя слушаю, — терпеливо сказал Робинтон, в третий раз наливая Шнырку.
      На сей раз Шнырок пил не спеша.
      — Он является к избранной жертве, весь такой любезный и обаятельный, и вовсю расхваливает хозяина холда за то, как замечательно тот управляет хозяйством. Потом он скупает на корню, что там только производят, и платит огромные деньги, именуя все товарами высшего качества. Потом он интересуется, как это им удается добиться такого прекрасного урожая на такой бедной, или, там, средней, или замечательной — или еще какой — почве — и это при такой сухой, или дождливой, или переменчивой погоде… Ну, и так далее.
      — Короче, изо всех сил притворяется другом холда, — сказал Робинтон, понимающе кивая.
      — Потом он присылает кого-нибудь учиться ведению хозяйства у этого холдера или начинает скупать там все, что ни попадя, да по самой высокой цене, и заставляет всех признать, как замечательно этот холдер со своей землей обращается и как он на ней процветает. И почему это они все дают себя так легко одурачить?
      — Многие из горных холдов совершенно изолированы. Хорошо, если они хоть раз в Оборот выбираются на какую-нибудь Встречу.
      — Это верно, — вздохнул Шнырок. — Так вот, при этом он не упускает случай сказать какую-нибудь гадость в адрес цеха арфистов, в особенности если в данном холде имеется свой арфист или холд расположен на проезжей дороге. Но делает он это очень осторожно.
      Шнырок изобразил, как человек осторожненько вонзает кинжал и затем мягко его проворачивает.
      — Приводит примеры того, как арфисты лгут либо приукрашивают реальные события. Сеет зерна сомнения. А потом — потом он приглашает хозяина с семейством к себе на очередную Встречу. Если наивный глупец верит ему, Фэкс предлагает прислать своих людей, чтобы заботиться о животных или обрабатывать поля, пока холдера с семьей не будет дома
      — Чтобы его люди познакомились с местностью.
      — Вот именно, — Шнырок хлебнул еще вина. — Недавно еще одно семейство не вернулось со Встречи. Именно так Фэкс приобрел в собственность холд Кеож.
      — Это, значит, уже…
      — Уже четыре.
      — Понятно…
      Тут Робинтон заметил, что Шнырок все еще дрожит, несмотря на вино и очаг.
      — Послушай, Шнырок, дай я с тебя хоть сапоги сниму. Они, похоже, мокрые.
      — Ты — единственный человек, которому я могу даровать привилегию снимать с меня сапоги, — отозвался неунывающий Шнырок.
      Он задрал левую ногу, а Робинтон, повернувшись к нему спиной, ухватил скользкую кожу. Шнырок тут же уперся правой ногой в седалище Робинтона.
      — Я знаю многих, кто был бы счастлив дать пинка главному арфисту Перна! — хихикнул он.
      И пихнул-таки Роба — разумеется, только затем, чтобы помочь снять с себя промокший сапог.

* * *

      Вопреки неутешительным вестям, что принес Шнырок, Фэкс снова притих. Судя по всему, он сейчас довольствовался тем, что объезжал разросшиеся границы своих владений и, как саркастически выразился Шнырок, «уговаривал» зависимых холдеров работать побольше.
      Непозволительно для мастера-арфиста раздумывать лишь о том, что предпримет дальше Фэкс. Надо было управлять цехом, со всеми его проблемами и повседневной рутиной. Особенно важным это стало сейчас, когда предубеждение против арфистов неуклонно усиливалось. Однако, услышав, что Неморт'а только что успешно поднялась в брачный полет с Сайманит'ом, Робинтон отправил поздравления и лично посетил Ф'лона. Ф'лон, похоже, был крайне доволен собой.
      — Как тебе это удалось? — спросил Робинтон, наполняя два стакана из меха с бенденским вином, которое принес Ф'лон, чтобы отметить событие.
      — Ну, сперва пришлось долго морить их обеих голодом. Никогда бы не подумал, что драконья королева может быть такой упрямой. Чтобы отобрать у нее жратву, понадобились все бронзовые драконы. Она выбиралась из Вейра по ночам и отправлялась на охоту.
      — Кто? Йора или Неморт'а?
      Ф'лон растерянно уставился на Роба, потом расхохотался.
      — Ну конечно, я говорил о Неморт'е! Что до Йоры, полагаю, у нее по всему Вейру припрятано съестное, потому что ее нам так и не удалось заставить похудеть до приемлемых габаритов. Но Неморт'а доставила нам куда больше забот. Верно говорят: каков дракон, таков и всадник. Однако нам удалось помешать ей обожраться в очередной раз, когда она сделалась ярко-золотой. Ох, и стервозна же она в полете!
      Ф'лон потряс головой, на лице его появилась странная ухмылка.
      — Но Сайманит' себя показал! Догнал ее и сделал все как надо.
      Он шумно выдохнул.
      Робинтон едва не заржал, но сдержался, хоть и не без труда. Интересно, как Ф'лон в такие моменты управляется со своей неповоротливой супругой? Впрочем, есть вещи, которые обсуждать не следует, даже с таким добрым другом, как Ф'лон.
      — Так она должна отложить кладку зимой?
      — Если она ее вообще отложит!
      — Яиц может оказаться втрое больше, чем в прошлый раз.
      — И они нам вот как понадобятся — все до единого!
      Ф'лон осушил бокал и разбил его о край очага. Робинтон, хотя ему и жаль было двух красивых бокалов, последовал его примеру.
      — Я сам прилечу за тобой, когда подойдет время Запечатления. Оба моих сына будут в нем участвовать.
      К тому времени, как Робинтон сообразил, что младшему из них исполнится всего десять, Ф'лон уже был за порогом.
      — Ну что ж, в конце концов, он — предводитель Вейра, — пробормотал себе под нос Робинтон. — А драконы сделают правильный выбор.
      Он очень на это надеялся.
      На той неделе к нему пожаловал еще один, совершенно неожиданный гость, и визит этот имел не менее неожиданные последствия.
      В дверь его покоев постучалась Сильвина.
      — К тебе двое гостей, Роб, — сказала она, широко улыбаясь, и распахнула дверь, чтобы впустить их.
      Робинтон немедленно поднялся, приветствуя вошедших: седовласого мужчину и ужасно неуклюжего, застенчивого паренька с круглыми глазами, такими испуганными, что Робинтон постарался улыбаться как можно радушнее. Мужчина подтолкнул паренька вперед. На руке мужчины не хватало двух пальцев. Он поклонился мастеру-арфисту с большим достоинством.
      — Ты меня, должно быть, не помнишь, — сказал он, — однако я свою кузину Мерелан никогда не забывал.
      Покалеченная рука, низкий голос, загорелое, обветренное и смутно знакомое лицо — все это и в придачу тяжелые сапоги помогли Робинтону отгадать загадку.
      — Ранту?!
      — Ага! — И пришелец расплылся в широкой улыбке. — Ранту из глухого леса. Надо же, ты еще помнишь мое имя — а ведь столько воды утекло!
      Робинтон энергично потряс протянутую руку и пригласил обоих садиться, жестом попросив Сильвину принести угощение.
      — Да, сколько времени прошло! И не счесть, сколько Оборотов! — сказал Робинтон. — Я до сих пор помню то лето, и море, и всех моих кузенов — я даже не подозревал, что их столько!
      — Я слыхал, Мерелан померла, и уже довольно давно, — сказал Ранту, слегка помрачнев. — Я помню, как она временами пела на Встречах в Южном Болле.
      — У тебя был прекрасный голос — она частенько его вспоминала.
      — Да ну? — Старик просиял. Парень заерзал в кресле, не зная, что ему делать и как себя вести.
      — Честное слово, — дружелюбно сказал Робинтон и слегка развернулся к мальчику, показывая, что он тоже может принять участие в беседе.
      Ранту прокашлялся и подался вперед.
      — Ну, я, собственно, за этим приехал.
      — Как так?
      — А вот так. — Ранту взял парнишку за плечо. — Это мой внук, Сибелл. Он умеет петь. Я хочу, чтобы он стал арфистом — ежели таланту хватит, конечно.
      — Так это же прекрасно, Ранту!
      — Ему тут будет лучше, куда лучше, чем в лесах. Я ведь не забыл твоего отца, знаешь ли, — лукаво усмехнулся Ранту. — Похоже, он был о нас не слишком высокого мнения.
      — Ну, что ты…
      — Э-э, не пытайся приукрашивать правду, парень — то есть, прошу прощения, мастер-арфист…
      Ранту внезапно сообразил, что не по чину ему делать замечания такой важной персоне.
      Робинтон рассмеялся.
      — Ему просто было обидно потерять такой многообещающий дар!
      — Я хочу, чтобы у Сибелла было будущее, — сказал Ранту. — Парень шустрый, уже сейчас играет на свирели, которую сам сделал, и на нашей старой гитаре. Все обучающие песни и Баллады он уже выучил назубок. Своего арфиста у нас там нет — больно холд маленький, — но я позаботился, чтобы Сибелл научился всему, чему можно было.
      Робинтон обернулся к мальчику. Тот сидел как на иголках и, когда мастер-арфист посмотрел на него, вздернул голову. Паренек был такой же загорелый, как и дед, с копной выгоревших на солнце волос и широко расставленными темными глазами, которые потихоньку вбирали все, что находилось в комнате, от инструментов на стене до нот, набросанных на грифельной доске. Как прикинул Робинтон, мальчишке было одиннадцать-двенадцать Оборотов от роду. Кожа да кости, но со временем обещает вырасти крепким и высоким. Костлявые запястья и лодыжки торчали из рукавов и штанин слишком короткой одежды.
      — Я тоже начал со свирели, знаешь ли, — мягко сказал он и указал на свирель, висящую на стене.
      Парень, похоже, удивился.
      — Ты привез с собой свою? — спросил Робинтон.
      — Да он с нею не расстается! — гордо сказал дед и подмигнул Сибеллу.
      Парнишка сунул руку за пазуху и вытащил многоколенчатую свирель, которую носил под рубашкой, подальше от посторонних глаз.
      Робинтон встал и снял со стены свой собственный детский инструмент. Он улыбнулся Сибеллу, приспосабливая свои взрослые пальцы под отверстия, рассчитанные на маленькую руку. Потом быстро сыграл гамму и взглянул на Сибелла. Мальчишка слегка удивился, усмехнулся и повторил гамму, быстро и верно.
      — А как насчет этого?
      И Робинтон сыграл арпеджио.
      Парень улыбнулся шире, поднес флейту к губам и воспроизвел мелодию.
      — Какую из учебных Баллад ты больше всего любишь? — спросил Робинтон.
      Мальчик заиграл Балладу о Долге — далеко не самую простую в исполнении. Робинтон присоединился к нему, дополняя основную мелодию несложными вариациями на флейте. Глаза Сибелла заблестели — он принял вызов, и два флейтиста завершили напев довольно цветистой кодой, поскольку Сибелл принялся плести свои собственные вариации.
      Робинтон довольно хмыкнул.
      — А спеть сможешь, пока я буду тебе аккомпанировать?
      Высокий дискант мальчишки ни разу не сорвался — стало быть, кто-то все же научил его кое-каким секретам певческого мастерства. Голос у парня оказался приятный, к тому же у него было хорошее чувство ритма и верная интонация — он явно понимал, о чем поет. Да, Шонегар порадуется новому ученику…
      — Вижу, что он твой родич, Ранту.
      — Да и твой тоже, мастер Робинтон.
      — Что да, то да!
      Робинтон поневоле задумался, как хорошо было бы, если бы его сыном был Сибелл — а не несчастный дурачок Камо, но поспешно подавил недостойную мысль.
      — Что да, то да, — повторил он и протянул мальчику руку. — Цех арфистов будет рад, если ты присоединишься к нам. Весьма рад.
      — Не надо только ему делать поблажки — по-родственному.
      — А я и не собираюсь, — заметил Робинтон и ободряюще улыбнулся Сибеллу.
      В дверь постучали, Сильвина внесла поднос с угощением. В числе лакомств было и свежеиспеченное печенье. Парень потянул носом и оживился.
      — Сильвина, познакомься, это Сибелл, внук Ранту. Он из холда моей матери и мой дальний родственник.
      Сильвина поставила поднос на длинный стол и протянула Сибеллу руку. Мальчик вскочил на ноги, смущенно поклонился и только потом осмелился обменяться с ней рукопожатием.
      — Что, новый ученик?
      — И новый дискант для Шонегара. На флейте он тоже играет неплохо, — гордо сказал Робинтон. Не удержался и все же потрепал парня по голове — он был действительно рад приходу ученика. — Я познакомился с Ранту, когда был куда моложе Сибелла…
      — Так вы — родич мастера голоса Мерелан? — спросила Сильвина, разливая кла и передавая вазочки с сиропом.
      — Да, и мы очень, очень ею гордились, Сильвина, — с достоинством ответил Ранту.
      — Мы все ею гордились, — сказала Сильвина и ласково улыбнулась новому ученику цеха арфистов.
      Парнишка застенчиво улыбнулся в ответ и взял протянутую тарелку с печеньем.
      Сибелл прижился быстро. Он был тих и скромен, но ненасытно жаден до всего, что имело отношение к музыке. Он то и дело заглядывал к Робинтону и спрашивал, не нужно ли ему помочь, пока все не привыкли к тому, что Сибелл сделался как бы тенью Робинтона. Сибелл начал играть с Камо, пытаясь научить его держать барабанные палочки и бить в барабанчик, который Робинтон сделал для сына. Каждый раз, когда Робинтон видел их вместе, это зрелище отзывалось болью у него в душе, однако же он не мог потребовать, чтобы Сибелл оставил его сына в покое, так же, как не мог отказаться от ненавязчивых и уместных услуг Сибелла.
      — Парнишка так добр к Камо, — сказала Робинтону Сильвина однажды вечером. — Он вовсе не похож на других учеников, шумных и неуклюжих, и он, похоже, по-настоящему любит Камо… — Она осеклась и пристально посмотрела на Робинтона. — Знаешь, Роб, этот Сибелл для тебя — все равно что настоящий сын, истинный сын по духу. На самом деле, — добавила она, склонив голову набок, — Сибелл — не единственный из учеников, кто безраздельно предан тебе. Не стесняйся тратить на них душевное тепло, которое Камо все равно ни к чему. Они этого достойны, каждый по-своему, а Камо ты ничем не обделяешь.
      — Увы! — с печалью отозвался Робинтон. — Если бы я мог дать мальчику хоть что-нибудь!
      — Ты и так даешь ему все, что можешь. Он улыбается каждый раз, когда слышит твой голос.
      Поразмыслив, Робинтон понял, что совет Сильвины сосредоточиться на многочисленных «сыновьях» был мудрым и здравым. Итак, он смирился, перестал думать о том, кем мог бы стать Камо, и, подобно матери мальчика, стал довольствоваться его радостными улыбками и хвалить за все, чему Камо мало-помалу учился: самостоятельно ходить, самостоятельно есть, выполнять мелкие поручения матери. Зачастую во всем этом ему помогал Сибелл.
      Временами Робинтона навещал Ф'лон, — в особенности после того, как Неморт'а отложила на песке площадки Рождений великолепную кладку. Конечно, не втрое больше, чем в прошлый раз, однако же и двадцать четыре яйца — превосходный результат. Порой, когда Робинтон просил подвезти его на драконе, Ф'лон присылал синего всадника К'гана, но Робинтон не возражал против услуг моложавого певца Вейра. К'ган, неизменно пребывавший в хорошем настроении, сам по себе был неплохим бодрящим лекарством. И именно К'ган прилетел, чтобы доставить мастера-арфиста в Бенден-Вейр на празднество. Впервые Робинтон должен был присутствовать на Запечатлении в качестве официального лица, слишком уж редко теперь происходило это радостное событие… В летописях цеха арфистов говорилось, что в былые времена это случалось куда чаще. До того, как опустели пять Вейров…
      — Старший паренек сейчас в самом подходящем возрасте, а вот сын Маноры, откровенно говоря, маловат еще для такого дела, — сообщил К'ган мастеру-арфисту, торопясь вместе с ним к синему Тагат'у, невозмутимо ожидающему их во дворе. Синий всадник дал Робинтону всего несколько минут на то, чтобы переодеться в подобающее случаю парадное одеяние, и теперь едва не силой тащил гостя на спину дракона. — Но Ф'лон не желал рисковать. Он хочет, чтобы оба его сына стали всадниками. А кладок у нас не так уж много, что правда, то правда. Да и яиц в них маловато. Эта Неморт'а слишком толстая, чтобы летать. Давай, давай, усаживайся!
      — Добрый день, Тагат', — сказал Робинтон, устроился между выступами шейного гребня и погладил синего дракона по холке. Потом он попытался поудобнее пристроить гитару, но так и не сумел найти для нее подходящего места и в конце концов уложил инструмент себе на колени.
      Тагат' обернулся к Робинтону. «День Запечатления— всегда добрый, арфист».
      — Он мне ответил! — обрадовался Робинтон и улыбнулся К'гану.
      — А-а. Да, вообще-то Тагат' не из болтливых. Даже со мной редко разговаривает. Но ты, арфист, видимо, застал его врасплох. Что ж, ему только на пользу.
      Тагат' подпрыгнул и ринулся в небеса. Робинтона хорошенько встряхнуло; сперва у него что-то хрустнуло в шее, а потом арфист ткнулся носом в гриф гитары. Какая, однако, мощь таится под этой синей шкурой! Робинтон едва успел ощупать нос и убедиться, что с ним все в порядке, а К'ган уже велел дракону войти в Промежуток.
      А потом они зависли над Бенден-Вейром, и Робинтон затаил дыхание. Чаша была переполнена людьми, спешившими на площадку Рождений, и драконами, взмывающими в воздух и ныряющими в верхний тоннель, откуда они могли наблюдать за церемонией. Драконьи глаза сверкали всеми оттенками голубого и зеленого и временами вспыхивали золотом от крайнего возбуждения.
      Тагат' аккуратно приземлился вплотную ко входу на площадку, ловко вписавшись между двумя группами холдеров. Трубные кличи драконов предупредили арфиста и всадника, что знаменательное событие вот-вот свершится.
      Робинтон съехал по боку синего дракона, поблагодарил его и К'гана и влился в людской поток.
      — Сюда, Роб! — зычно окликнул его Ф'лон, размахивая руками и призывая арфиста присоединиться к нему на возвышении посреди площадки, где припала к земле Неморт'а. — Я тебя жду!
      Робинтону бросилась в глаза Йора, стоящая рядом со своей королевой: грузная особа в ярко-зеленом платье, не старавшаяся скрыть своей тучности или приукрасить некогда миловидное лицо. Арфист церемонно поклонился сперва ей, а потом Неморт'е, но внимание королевы было полностью сосредоточено на небольшой кладке яиц, лежащих посреди раскаленной площадки Рождений. Йора же нервно улыбнулась в ответ. Ее толстые, потные пальцы комкали ткань платья. Робинтон всегда старался быть с ней любезен — он знал, что ей нелегко живется с Ф'лоном.
      — Я уж было решил, что тебя не застали в цехе, — сказал Ф'лон, схватив Робинтона за руку так сильно, что арфист невольно охнул.
      — Потише, Ф'лон, она мне еще пригодится, чтобы играть для тебя! — сказал он, отняв руку и встряхнув ею, чтобы убедиться, что она не оторвалась.
      — Конечно, конечно! Ты ведь сложишь песню о том, как мои сыновья проходили Запечатление?
      Робинтон не стал смеяться над гордым и встревоженным отцом. Чувства Ф'лона были видны, как на ладони: он был уверен, что оба его сына должны пройти Запечатление, но до дрожи боялся, что ни тот, ни другой не справится с испытанием.
      — Послушай, покажи мне их, а? — попросил Робинтон. — В этом возрасте мальчишки так быстро растут…
      — Вон те двое слева, видишь? Оба в белом, разумеется, но у Фалларнона волосы, как у меня. А Фаманоран похож на мать. Помнишь Манору? Ту, что не потеряла головы в ночь, когда погиб С'лонер?
      — Они и друг на друга похожи, — заметил Робинтон — он и признал их именно по внешнему сходству, а не по сбивчивому описанию Ф'лона. — Большие уже…
      — Фалларнон — это тот, что повыше, — нервно добавил Ф'лон.
      — Успокойся, Ф'лон, — сказал Робинтон. — Все у них получится.
      — Ты думаешь? — с тревогой осведомился Ф'лон.
      — Это ты у меня спрашиваешь?
      — У тебя, у кого же еще?
      «Он действительно спрашивает у тебя», — прозвучал в ушах Робинтона голос Сайманит'а.
      — Разумеется, получится. Они пройдут Запечатление, Ф'лон. Как может быть иначе? Успокойся. Наслаждайся моментом.
      Ф'лон нервно потер ладони. Они были почти такие же потные, как у Йоры. Йора то и дело выглядывала из-за шеи золотой королевы. Вот уж кто был возбужден, так это она. Робинтон поневоле проникся сочувствием к бедняжке.
      — Вот и Сайманит' говорит, что пройдут, — соврал Робинтон, покосившись на бронзового дракона, который сидел на утесе над своей королевой. Сайманит' удивленно завращал глазами.
      — А уж кому и знать, как не ему, верно? — сказал Ф'лон. И тут раздался первый громкий треск. Всадник стиснул руку Робинтона, точно клещами.
      Робинтон изо всех сил старался не морщиться. Забавно все-таки видеть предводителя Вейра, обычно столь надменного, самоуверенного и агрессивного, — беспомощным и растерянным.
      — Бронзовый! — вскричал Ф'лон и весьма чувствительно сдавил запястье Робинтона.
      — Эй, мне этой рукой еще играть! — напомнил Робинтон, отцепляя пальцы всадника.
      — Когда первым появляется бронзовый, это добрый знак! — твердил Ф'лон.
      — Да потише, ты!
      Бронзовый малыш разбил скорлупу вторым энергичным толчком носа.
      — Молодец! — воскликнул Ф'лон. — Видел, видел, Робинтон?
      Робинтон кивнул. Видел он и тревожное, побагровевшее от волнения лицо Йоры. Исход сегодняшнего Запечатления для нее, пожалуй, был еще важнее.
      Бронзовый малыш завопил, требуя еды, выгнул шею и, поколебавшись еще пару мгновений, направился прямиком к сыновьям Ф'лона. И настойчиво боднул того, что повыше. Младший брат отступил в сторонку.
      — Его зовут Мнемент'! — торжествующе закричал мальчишка, прижимая влажную голову дракончика к своей груди.
      Ф'лон издал странный звук, не то всхлип, не то ликующий вопль.
      — Получилось. Получилось! Получилось!!!
      На этот раз он схватил Робинтона за плечи, приподнял и потряс, а в следующее мгновение Робинтон уже снова стоял на ногах, а Ф'лон несся через раскаленный песок, чтобы помочь только что сложившейся паре.
      Йора ахнула, по щекам ее покатились слезы. Она взглянула на Робинтона одновременно и жалостно, и торжествующе.
      Треснули еще три яйца, и из них тоже появились бронзовые драконы. Интересно, что это сулит Вейру? Но потом Робинтону стало не до размышлений: он следил за мальчиками. Все кандидаты были в белом, и трудно было определить, кто из них уроженец Вейра, а кто нет. Торжествующие кличи и рукоплескания, донесшиеся от группы зрителей, сообщили ему о том, что по меньшей мере один новый всадник родом из холда. И еще четверо: один синий и трое зеленых. Тут пробил скорлупу коричневый дракон, и внезапно все поняли, что это последний из детенышей.
      Он пронзительно закричал, вытягивая шею как можно выше, чтобы разглядеть остальных. Потом, издав икающий всхлип, развернулся и торопливо заковылял к самому младшему из мальчиков, стоявших на песке: Фаманорану, второму сыну Ф'лона. Фаманоран до сих пор тихонько ждал и смотрел на остальных с каменным лицом, но, едва он понял, что коричневый дракончик направляется к нему, и только к нему, он понесся по песку навстречу малышу.
      — Ф'лон! — крикнул Робинтон, перекрыв гам, который подняли маленькие драконы и новые всадники, и указал на последнюю пару.
      Ф'лон развернулся, разинул рот — и успел еще увидеть момент Запечатления.
      — Его зовут Кант'! — воскликнул Фаманоран и наклонился, чтобы погладить своего нового друга. По его щекам пролегли дорожки слез — мальчик плакал от радости.